VIVOS VOCO: К столетию со дня рождения К. Лоренца

Конрад Лоренц - основатель этологии

К 100-летию со дня рождения

От редакции "Природы"

В 2003 г. научный мир отмечал 100-летие со дня рождения основателя этологии Конрада Лоренца. В начале декабря в Мюнхене, где Лоренц многие годы читал в университете лекции по этологии, состоялся международный симпозиум, посвященный этому юбилею. Участники рассказывали о творческой биографии Лоренца и о его личности, но большинство докладов было связано с идеями ученого, которые продолжают разрабатываться и влияют на современные исследования. Особое внимание уделялось развитию лоренцовских представлений в сфере изучения человека, в таких областях, как биология человеческого поведения, культура, философия, психология, а также психиатрия и психотерапия. Спектр обсуждаемых на симпозиуме вопросов говорит о многогранности научных интересов и энциклопедичности знаний Лоренца.
Отмечая 100-летие отца этологии, хочется вспомнить, что его научная работа на русском языке впервые появилась на страницах нашего журнала в 1969 г. И в этом номере мы предлагаем читателю не только научно-биографический очерк Е.А.Гороховской, но и фрагмент из научно-философского трактата “Введение в сравнительное изучение поведения”, написанного Лоренцом в советском плену (1944-1947). Согласно замыслу автора труд должен был стать вводной частью будущей большой книги. “Предмет этой книги… не зоопсихология, хотя в ней по большей части говорится о животных, а в сущности говоря сам человек!.. Путь к пониманию человека ведет прямо через понимание животного, так же, как путь к возникновению человека, без всякого сомнения, прошел через животное!” - так писал Лоренц.

“Гусиный отец”

Е.А.Гороховская,
кандидат биологических наук
Институт истории естествознания и техники им.С.И.Вавилова РАН
Москва

Конрад Лоренц, знаменитый австрийский зоолог, блестящий натуралист и создатель этологии (науки о поведении животных), широкому кругу известный как автор увлекательных книг о животных, - одна из самых ярких фигур в интеллектуальной истории XX в. Идеи его волновали умы не только естественников, но и философов, писателей, политиков и религиозных деятелей. Он приобрел множество горячих поклонников и не менее горячих противников.

Во второй половине 1930-х - начале 1940-х годов Лоренц заложил теоретический фундамент этологии, в центре внимания которой был анализ инстинктивного поведения животных. В создании теории важную роль сыграл и Николас Тинберген. В 1973 г. Нобелевская премия по медицине и физиологии за открытия, связанные с созданием и установлением моделей индивидуального и группового поведения животных, была присуждена К.Лоренцу, Н.Тинбергену и К.фон Фришу.

Лоренц, бросив вызов доминирующей в то время рефлекторной теории, предложил совершенно новую физиологическую гипотезу для объяснения поведения животных,. Благодаря такому подходу изучение видоспецифичного поведения животных в естественных условиях превратилось из преимущественно описательной области в быстро развивающуюся экспериментальную дисциплину. В этологию начался активный приток молодых исследователей, стремившихся совместить бескорыстную любовь к животным с занятием серьезной наукой.

С тех пор этология прошла большой путь от небольшой школы до науки с множеством специальных направлений. Современным этологам многие представления Лоренца кажутся устаревшими. Однако новая общая теория поведения пока не появилась.

Подробности научных и публицистических взглядов Лоренца и детали его жизни мало известны в нашей стране, чему есть исторические причины. Вплоть до середины 1960-х годов в СССР этология, в сущности, была под запретом и считалась “буржуазной лженаукой”, а этология человека сохраняла этот статус вплоть до 1990-х годов. Научные работы Лоренца в нашей стране так и не были изданы, если не считать одной небольшой статьи, опубликованной в “Природе” в 1969 г., и книги “Оборотная сторона зеркала”, вышедшей совсем недавно. Знаменитая “Агрессия” появилась на русском языке только через 30 с лишним лет после ее выхода на Западе. Однако любители животных в нашей стране давно знают Лоренца как автора переведенных у нас в 1960-1970-е годы блестящих научно-популярных книг “Кольцо царя Соломона”, “Человек находит друга” и “Год серого гуся”.

Конрад Лоренц родился 7 ноября 1903 г. в Вене в семье преуспевающего врача-ортопеда А.Лоренца. С детских лет его отличала безмерная любовь к животным и стремление проводить с ними большую часть времени. Конрад был поздним, незапланированным ребенком, и, возможно, это объясняет поразительную терпимость домашних к его увлечению. Весь дом и сад в семейной усадьбе в деревушке Альтенберг, расположенной на берегу Дуная близ Вены, юный Лоренц наводнил разнообразной живностью, явное предпочтение отдавая птицам. Он мечтал стать зоологом. Но когда пришла пора выбирать свой жизненный путь, отец решил, что детскую возню с животными нужно бросить и, следуя семейной традиции, пойти учиться на врача, которым уже стал старший брат Конрада. Очень любивший и уважавший отца, Лоренц подчинился требованию, но возню с животными не бросил. Напротив, еще во время учебы на медицинском факультете Венского университета занялся серьезным изучением поведения животных. В выборе спутницы жизни Конрад также пошел против воли отца - он женился на подруге детства Маргарите Гебхардт, хотя отец предполагал для него совсем другую партию.

Начав изучать в университете под руководством профессора Фердинанда Хохштеттера сравнительную анатомию, Лоренц пришел к мысли о необходимости создать аналогичную дисциплину, посвященную сравнительному анализу поведения, и смело взялся за эту задачу. Хохштеттер его поддержал и, когда Лоренц стал его ассистентом, предоставил ему полную свободу заниматься поведением животных. Хотя Лоренц получил степень доктора медицины, вся его профессиональная карьера была связана с зоологией. Окончив медицинский факультет, Лоренц продолжил свое образование и в 1933 г. получил докторскую степень теперь уже в области зоологии. Практической медициной ему пришлось заняться только во время второй мировой войны.

С начала 1930-х годов Лоренц начал разрабатывать свою собственную теорию поведения. Наибольшее влияние на него оказал немецкий орнитолог, куратор отдела аквариумов Берлинского зоопарка Оскар Хайнрот, ближайшим учеником и другом которого он стал. Большое значение имели также идеи немецкого физиолога Якоба фон Икскюля, с которым Лоренц был лично знаком, американского орнитолога Уоллеса Крейга и известного австрийского психолога Карла Бюлера, в семинаре которого Лоренц долго занимался.

В 1935 г. увидела свет знаменитая статья “Компаньон в мире птицы”, где уже присутствовали многие важнейшие понятия лоренцовской теории. С этой публикации и отсчитывают рождение “классической этологии”. Вначале Лоренц пытался объяснять инстинкты с помощью рефлексов. Однако это вызывало у него массу затруднений, но альтернативного физиологического подхода пока не находилось. А в такой ситуации любой отход от теории рефлексов он считал уступкой витализму. В 1936 г. Лоренц познакомился с молодым немецким физиологом Эрихом фон Хольстом, который убедил его отказаться от рефлекторного объяснения инстинктов. Опираясь на результаты его исследований, Лоренц сформулировал физиологическую гипотезу, которая объясняла главные особенности инстинктивного поведения - спонтанность и целенаправленность. В том же году произошла встреча с Тинбергеном. Голландский зоолог с энтузиазмом воспринял идеи Лоренца. На следующий год они увиделись уже в Альтенберге, чтобы начать совместную экспериментальную работу. Как вспоминал Лоренц, их взгляды “совпали до неправдоподобной степени”. Одним из итогов этого содружества стала единственная статья, написанная ими в соавторстве. Дискуссии с Тинбергеном помогли Лоренцу сформулировать окончательный вариант теории, который он представил в 1939 г.

Полностью изложить этологическую теорию нет возможности, поэтому напомним только ее некоторые положения, относящиеся к модели инстинктивного поведения. По Лоренцу, основу видоспецифичного поведения животных составляют врожденные “инстинктивные действия”, или “наследственные координации” - движения, имеющие постоянную генетически закрепленную форму. Получивший широкое распространение английский вариант этого термина - fixed action patterns - следовало бы перевести на русский как “фиксированные формы действия”. Существование таких движений Лоренц связывал с постоянной автоматической генерацией в центральной нервной системе ритмически организованных нервных импульсов. Однако поступление этих импульсов к мышцам блокируется, пока не срабатывает особый нейросенсорный механизм - врожденный пусковой механизм - в ответ на особые ключевые стимулы, характеризующие объекты, на которые должны быть направлены инстинктивные движения. Но для их осуществления недостаточно наличия ключевых стимулов: необходим определенный уровень внутренней физиологической мотивации. Когда он достигнут, у животного включается активность, направленная на поиск ключевых стимулов, которая может включать ориентировочные реакции, условные рефлексы или даже интеллектуальное поведение. Завершается все инстинктивным действием.

Лоренц ввел еще одно важное представление об импринтинге - способности животных на ранних стадиях развития почти необратимо запечатлевать в памяти в подробностях облик объекта некоторых инстинктивных реакций. Например, гуси и утки сразу после появления на свет запоминают облик своих родителей, за которыми будут неотступно следовать. Но если первым движущимся объектом, который они увидят, будет человек, они будут в дальнейшем следовать только за ним.

Все это время дом в Альтенберге оставался исследовательской базой Лоренца. С 1935 г., после прихода к власти реакционных клерикалов, отрицательно относившихся к эволюционной биологии, он потерял оплачиваемую работу: числился в Венском университете приват-доцентом и бесплатно читал лекции по поведению животных. Сводить концы с концами удавалось только благодаря помощи отца и тем деньгам, которые зарабатывала его жена (врач-акушер), беззаветно верившая в талант и призвание мужа. В 1936 г. Лоренц принял активное участие в организации Немецкого зоопсихологического общества, издававшего свой зоопсихологический журнал, который после войны стал одним из главных этологических журналов.

Отвращение, которое питал Лоренц к установившемуся в Австрии режиму, во многом объясняет его отношение к Аншлюссу (присоединению Австрии к Германии в 1938 г.). Он, как и большинство австрийцев, приветствовал Аншлюсс. Тогда профессиональное положение Лоренца улучшилось. Немецкое научное Общество кайзера Вильгельма согласилось организовать для него специальный исследовательский институт в Альтенберге. Помешала этим планам разразившаяся война.

тижную должность главы кафедры психологии в Кенигсбергском университете. Назначение зоолога на этот пост вызвало у многих в университете настоящий шок, особенно когда новый заведующий у себя в кабинете установил аквариумы с рыбками (он изучал их поведение вместе со своим аспирантом, будущим известным этологом Паулем Леихаузеном).

Преподаватели кафедр философии и психологии в обязательном порядке были членами Кантовского общества. Активное участие в заседаниях этого общества послужило мощным импульсом интереса Лоренца к философии знания. В 1941 г. в немецком философском журнале появилась большая статья Лоренца “Учение Канта об априорном в свете современной биологии”, в которой он изложил свою “эволюционную теорию знания”. Ее кредо состоит в том, что особенности человеческого познания и, следовательно, самого знания определяются спецификой познавательного аппарата (нервной системы, органов чувств и поведения), который сформировался в ходе приспособительной биологической эволюции. Отсюда анализ нашего познавательного аппарата и исследование его функционирования обязательны для построения философии знания. С точки зрения Лоренца, априорное у Канта есть проявление свойств этого аппарата как итога эволюции. Статья не вызвала отклика у профессиональных философов, но автор был вознагражден, получив весьма одобрительный отзыв на нее от знаменитого физика Макса Планка. Сегодня Лоренца считают одним из основателей эволюционной эпистемологии (теории познания), активно развивающейся в настоящее время.

В конце 1930-х - начале 1940-х годов в творчестве Лоренца появилась еще одна тема, интересовавшая его всю жизнь, - судьба западной цивилизации. Однако начало было не слишком удачным. Мысли об опасностях, которые ей угрожают, побудили Лоренца опубликовать ряд статей, в которых было написано немало такого, о чем ему позже пришлось горько сожалеть *. Он думал, что жизнь в больших городах ведет к деградации человеческой природы, обусловленной явлением, которое он назвал доместикацией (или самодоместикацией) человека. Под ней он понимал изменения в поведении человека, по своему характеру сходные с изменениями, которые возникают у животных при их одомашнивании. В результате доместикации многие сложные врожденные формы поведения могут исчезать, а другие, чаще всего более примитивные врожденные формы, напротив, гипертрофироваться. Лоренц считал необходимым принять специальные меры, чтобы помешать этому и элиминировать деградировавшие нежелательные элементы.

* Подробнее см. Bateson, Human Ethology Newsletter, 1989. v.5, p.9 - V.V.

Надо сказать, что в первую треть XX в. была очень популярна евгеника и сходные взгляды высказывали тогда многие биологи в разных странах. Позже Лоренц утверждал, что под элиминацией он не имел в виду никаких репрессий и тем более убийств. Но, конечно, писать подобные вещи при Гитлере было крайне недопустимо. Лоренц также уверял, что о всех злодеяниях нацистов он узнал только в 1943 г., уже после того, как все это было написано. Такое невежество может показаться неправдоподобным, однако он разделял его со многими своими соотечественниками. Как показывает история XX в., подобный социально-психологический феномен чрезвычайно характерен для тоталитарного государства, и не только для гитлеровской Германии.

В статьях того периода Лоренц не только обсуждает беды цивилизованного человечества, но и пытается сформулировать основы этологии человека в целом. Наиболее полно его концепция этологии человека представлена в статье “Врожденные формы возможного опыта” (он писал ее в 1942 г., находясь на службе в армии, а вышла она в 1943 г.). В ней он анализирует с этологической точки зрения антропогенез, рассматривая доместикацию уже не только в отрицательном, но и в положительном ключе как необходимое условие возникновения человека, его свободы и дальнейшей историко-культурной эволюции. Лоренц описывает здесь и врожденные компоненты человеческого поведения, прежде всего, связанные с восприятием, в частности, ставшую широко известной “схему ребенка” - комплекс признаков, характеризующих внешность малыша, который вызывает у взрослых покровительственное поведение.

С началом войны Лоренц параллельно с научной и преподавательской деятельностью занимался на курсах полевой хирургии. Его забрали в армию в октябре 1941 г. Считая свою медицинскую квалификацию недостаточной, Лоренц при призыве среди “особых умений” указал вождение мотоцикла. Дело в том, что в юности мотоциклы были для него большим увлечением, он даже испытывал их для известной британской фирмы. В 1930 г., работая в Венском университете, Лоренц разъезжал по городу на рычащем мотоцикле, что было весьма необычным зрелищем. Как вспоминают знавшие его тогда люди, внешность Лоренца была поэтому известна всему городу. На фронте он сначала попал в мотоциклетный дивизион. Инструктор, увидев с изумлением, как почти сорокалетний профессор выделывает на мощной машине лихие трюки, тут же назначил его своим помощником. Но все же этот род войск не был подходящим для Лоренца, и друзья вскоре устроили его в отдел военной психологии, который в мае 1942 г. расформировали. После этого Лоренц служил в качестве врача-невролога в резервном госпитале в г.Познань (Польша). Оттуда в апреле 1944 г. его отправили на русский фронт под Витебск, где около двух месяцев был хирургом в полевом госпитале.

В последних числах июня 1944 г. во время спешного отступления немцев Лоренц попал в плен, в котором провел примерно три с половиной года. За это время он сменил несколько лагерей и везде выполнял обязанности врача. Но этим его деятельность не ограничивалась. По его собственному выражению, для своих товарищей по плену он выступал в роли медика, отца-исповедника и клоуна, причем последнее было не менее важно. Он регулярно устраивал вечера самодеятельности, даже поставил первую часть “Фауста” Гёте (это единственная книга, которая у него с собой была), а заинтересованным слушателям прочел в лагере целый курс лекций по поведению животных и человека. Он научился бегло говорить по-русски и легко устанавливал дружеские отношения. Дольше всего Лоренц пробыл в двух лагерях. Около года находился в спецгоспитале для военнопленных под Кировом. Там он вел отделение на 600 коек, где лежали пациенты, страдавшие от “полевого неврита”, вызванного стрессом, холодом и недостатком витамина С. Советские врачи в госпитале не смогли разобраться, от какого заболевания погибали больные. Лоренц правильно поставил диагноз, назначил простое и доступное лечение (большие дозы аскорбинки, покой и тепло), чем спас жизнь многих людей.

Около полутора лет Лоренц провел в лагере под Ереваном. В Армении у него было достаточно свободного времени. Он даже сумел вырастить двух ручных птиц - жаворонка и скворца, благодаря которому приобрел славу волшебника: скворец однажды присоединился к пролетавшей мимо стае собратьев, а Лоренц вернул его свистом. Но большую часть своего досуга он посвятил написанию обширного научного труда (писал марганцовкой, реже чернилами, на кусках бумажных мешков из-под цемента). Согласно замыслу, этот труд должен был охватывать этологию животных и человека, причем конечной целью был именно человек. Этология животных рассматривалась как необходимое условие для понимания поведения человека. Лоренц успел написать только вводную часть, где большое место отводил философии знания.

Когда подошел срок его репатриации, он обратился с просьбой взять рукопись с собой. Ему пошли навстречу и перевели в привилегированный лагерь в Красногорск под Москву. Там он перепечатал свой текст на машинке (объем рукописи составил свыше 200 страниц через один интервал), после чего его отправили цензору. Трудно сказать, сколько бы еще времени дожидался Лоренц ответа цензора, но начальник красногорского лагеря принял неординарное решение. Под свою ответственность он позволил Лоренцу увезти на родину рукописный вариант, взяв с него честное слово, что в рукописи нет никакой политики, а только наука. Лоренц был потрясен таким доверием и в письме к своему другу О.Кёнигу отмечал “неслыханно великодушную поддержку советских властей” в отношении его рукописи. После возвращения из плена Лоренц хотел доработать и опубликовать свой труд, но потом передумал и использовал его во многих последующих работах.

Машинописный вариант остался в СССР, и в 1990 г. его обнаружили в Центральном государственном архиве СССР отечественные зоологи В.Е.Соколов и Л.М.Баскин (об этом была их публикация в “Природе”). Приступив к изучению этой рукописи, которая хранится теперь в Российском государственном военном архиве, я решила сравнить машинописный вариант с увезенным Лоренцом рукописным вариантом, который опубликовали уже после его смерти. В результате я сделала неожиданное открытие: оказалось, что машинописный вариант весьма заметно отличается от рукописного, по существу это другая версия *.

* По сравнению с опубликованным в Германии рукописным вариантом целые куски в нашем машинописном тексте заменены. При перепечатке внесено много добавлений и почти везде имеется редакционная правка и существенно изменены формулировки. (Гороховская Е.А. // ВИЕТ. 2002. №3. С.529-559)

В Австрию Лоренц вернулся в феврале 1948 г. Как вспоминала его дочь Агнес, он привез из плена небольшой багаж: рукопись, двух ручных выращенных им птиц, деревянную статуэтку утки, вырезанную им в подарок жене, самодельную трубку из кукурузного початка, жестяную ложку и необходимые туалетные принадлежности. На родине получить серьезную должность не удалось, пришлось задуматься об эмиграции. В конце концов, его друг Эрих фон Хольст сумел организовать для Лоренца в Германии небольшой исследовательский центр, который разместился на территории замка Бульдерн близ Мюнстера, куда Лоренц переехал в 1950 г. А через четыре года было принято решение о строительстве в местечке Зевизен недалеко от города Штарнберг для фон Хольста и Лоренца большого научного института по изучению поведения, который фактически стал международным центром этологических исследований. Сначала Лоренц руководил отделом, а после смерти фон Хольста в 1962 г. - всем институтом.

После войны началось стремительное развитие этологии, в разных странах ширился круг ее приверженцев, в том числе и в СССР, несмотря на общую негативную позицию официальной науки. Среди немногих сторонников идей, развиваемых Лоренцом, был известный физиолог, изучающий поведение животных, Л.В.Крушинский. Он многое сделал для того, чтобы познакомить отечественных ученых с работами Лоренца; с 1961 г. у них завязалась многолетняя переписка.

Идеи Лоренца получили широкую популярность, но одновременно стали объектом критики даже среди его последователей. Особенно резкой она была со стороны американских сравнительных психологов (бихевиористской ориентации), которые придерживались принципиально иных теоретических установок. Эта критика послужила стимулом для серьезной ревизии этологической теории, начавшейся с середины 1950-х годов. Лоренц опять же сыграл в преобразовании этологии ведущую роль. Итогом этой работы стала его книга “Эволюция и модификация поведения” (1965).

Общий вид Института физиологии поведения в Зевизене близ Штарнберга, Германия.

Центральный момент этой модернизации касался представлений о врожденном и приобретенном поведении. Если раньше в этологии само поведение подразделяли на такие категории, то теперь понятия “врожденное” и “приобретенное” применялись к отдельным свойствам любого поведения. При этом фиксированные формы действия рассматривались не как полностью врожденные, а как наименее пластичные компоненты поведения, менее всего подверженные изменениям под влиянием опыта и обучения. Лоренц ввел также представление о врожденных видоспецифичных основах обучения, определяющих, прежде всего, его адаптивность, а также предрасположенность и ограничения.

С конца 1950-х годов Лоренц обратился к анализу агрессивного поведения, что, несомненно, было связано с пережитыми им событиями второй мировой войны. В 1963 г. появилось немецкое издание книги “Так называемое зло: К естественной истории агрессии”, а в 1966 г. - ее английское издание, с коротким названием “Об агрессии”. На русском языке “Агрессия (так называемое “зло”)” вышла лишь в 1994 г. *. Хотя большая часть книги рассказывает о животных и только последние главы посвящены человеку, именно человек - по сути, главный герой повествования. Обращенная к широкой публике, несущая сильный публицистический заряд и блестяще написанная, книга произвела эффект разорвавшейся бомбы. Она появилась, когда этология человека была еще в пеленках, и Лоренц позволил себе высказать непроверенные гипотезы, оправдывая их актуальностью проблемы. На “Агрессию” обрушился шквал критики со стороны специалистов, особенно психологов. Самые большие возражения вызывали утверждения, что агрессивное поведение человека, как и у животных, имеет врожденные основы и автономную внутреннюю мотивацию. Очень многие считали это поведение целиком результатом обучения и были убеждены в возможности его полного искоренения. Споры вокруг этой книги продолжались долгие годы, и до сих пор к ней не пропал интерес читателей из-за ее способности побуждать к серьезным размышлениям.

* Извлечения из этой книги Лоренца были в 1990 г. напечатаны в журнале "Знание - сила" и, с любезного разрешения редакции, позднее воспроизведены в нашей библиотеке - V.V.

Когда Лоренц узнал о присуждении ему Нобелевской премии, его первой мыслью было то, что это камень в огород американских сравнительных психологов, его главных научных противников, а вторая - об отце. Он пожалел, что его нет в живых, и представил, как тот говорит: “Невероятно! Этот мальчишка получает Нобелевскую премию за дурачества с птицами и рыбами”.

В 1973 г. Лоренц ушел в отставку с поста директора института в Зевизене и вернулся в Австрию. Там он возглавил специально созданный для него Этологический институт социологии животных. Он снова жил в своем доме в Альтенберге.

Последний период жизни Лоренца, 1970-1980-е годы, был по-прежнему насыщен высокой творческой активностью. В 1978 г. вышел объемный труд “Сравнительное изучение поведения: Основы этологии” - самая поздняя версия его этологической теории. Однако тогда размышления Лоренца, пожалуй, в большей степени сосредоточились на гуманитарной области. Его, как и раньше, волновали проблемы человеческой цивилизации, и он по-прежнему видел угрозу самому ее существованию. Правда, теперь он уже почти не обращался к своей концепции доместикации и не придавал сколько-нибудь серьезного значения возможности генетической деградации. Учитывая скорость, с которой развивались тревожащие его негативные социальные явления, Лоренц считал ответственной за них современную западную культуру, ориентированную на технику и анонимное массовое общество, но надеялся, что этология способна помочь преодолеть эти опасности. Этой теме он посвятил свои поздние книги: в 1973 г. - “Восемь смертных грехов цивилизованного человечества”, а в 1983 г. - “Упадок человеческого”.

Дальнейшей разработке своей эволюционной теории знания Лоренц посвятил книгу “Оборотная сторона зеркала” * (1973). Когда Лоренц вернулся в Австрию, вокруг него образовался тесный круг единомышленников, биологов и философов, приверженцев эволюционной эпистемологии. Его друг, американский психолог и философ Дональд Кэмпбелл, автор самого термина “эволюционная эпистемология”, привлек внимание к философским работам Лоренца знаменитого философа Карла Поппера. Интересно, что с Поппером Лоренц дружил в детстве в Альтенберге, но потом их пути разошлись. В 1983 г. они снова встретились в доме Лоренца в Альтенберге (позднее их беседа была опубликована).

* Интересно, что это название в свое время было предложено Циммером, товарищем Лоренца по плену в Ереване.

Лоренц умер 27 февраля 1989 г. в Вене. Свою последнюю книгу, опубликованную в 1988 г., “Я здесь, где ты: Этология серых гусей”, он посвятил любимому животному. Лоренц даже получил прозвище “гусиный отец”. Многим известны его фотографии, на которых за ним, по суше или по воде, следует выводок гусят, для которых он благодаря импринтингу был, скорее, матерью, чем отцом. Лоренц умел дружить и с людьми, и с животными.

Конрад Лоренц со своими любимцами серыми гусями, Зевизен.

Это был парадоксальный мыслитель, непримиримый противник идеализма и витализма. Однако свою этологическую теорию он разрабатывал под сильнейшим влиянием виталистов Я.фон Икскюля и психолога У.Мак-Дугала. В свое время это дало некоторым повод обвинять его в витализме. Но он создал теорию, которая объясняла поведение животных без обращения к их психике, и теперь его нередко критикуют за механистический подход к животным. При этом Лоренц всегда питал глубокий интерес к внутреннему миру животных, что особенно хорошо заметно по его книгам, обращенным к широкому читателю. И, конечно, было немало тех, кто ругал его за антропоморфизм. Да, Лоренц боролся с идеализмом и все особенности живого, казалось, был готов объяснить естественным отбором. И все же он заявлял о существовании в живой природе красоты, которая не связана с пользой для выживания организмов. Он был убежден, что все живое изначально обладает творческими способностями и стремлением к гармонии и красоте.

Я думаю, что идеи Лоренца рано сдавать в архив, и они еще долго будут предметом серьезного интереса и горячих споров.

Что такое сравнительная этология?

К. Лоренц

Вводная глава машинописной версии трактата “Введение в сравнительное изучение поведения” (известное также под названием “Русская рукопись”, хранится в Российском государственном военном архиве: Ф.4П. Оп.24А. Д.36. Л.6-12).
© Перевод и публикация Гороховской Е.А.

<…> При сравнительно-филогенетическом анализе поведения животных и человека мы столкнулись со сложнейшей системой врожденных видоспецифичных форм поведения, или, говоря языком физиологии, безусловных рефлексов и эндогенных автоматизмов. Они представляют собой характерный для вида опорный скелет человеческого поведения в целом и социального поведения в частности. Вместе со всеми другими жесткими структурами организмов они выполняют двоякую функцию: с одной стороны, служат опорой, а с другой - лишают их пластичности. Как все опорные органы, они обеспечивают выживание вида и могут приспосабливаться к изменившимся условиям окружающей среды лишь с медленной скоростью, с которой обычно изменяются виды (т.е. за геологическое время для самых маленьких приспособлений). Подобно органам, эти видоспецифичные нормы поведения меняются от особи к особи только внутри узко ограниченных видовых пределов изменчивости.

Понимание такого основополагающего свойства врожденных форм поведения помогает правильно оценивать результаты особых генетических процессов, которые мы обычно называем доместикацией. Обусловленные доместикацией изменения, прежде всего выпадение врожденных норм реакций, с одной стороны, обеспечивают появление в филогенезе беспримерных степеней свободы поведения, настолько основополагающих для человечества, что понятие “неодомашненных”, в генетическом смысле слова “диких” людей - противоречие в определении! С другой стороны, существуют и обусловленные доместикацией <…> мутационные выпадения, а именно уменьшение или же гипертрофическое увеличение некоторых инстинктивных действий. Они возникают по совершенно сходным причинам, но со свойственной всем мутациям слепотой превращаются в тяжелые и враждебные для жизни нарушения, в настоящие “летальные факторы” <…>, поскольку разрушают функциональную гармонию норм поведения, которые необходимы как опорные структурные элементы социального поведения в современном культурном обществе.

Но <…> жесткость врожденных форм поведения человека может также, независимо от обусловленных доместикацией, “ненормальных” изменений, т.е. при наличии всех свойственных виду типичных норм реакций, вызывать серьезные нарушения социального поведения и существенные помехи в развитии человеческого общества. Организация человеческого общества безмерно изменилась и усложнилась за историческое время, мгновенное в сравнении с геологической историей, а развитие врожденных форм поведения, приспособление социальных “инстинктов” к новым условиям за это время, разумеется, было невозможно. При этом, естественно, возникает расхождение между видоспецифичными нормами реакций и требованиями, предъявляемыми к индивидууму высокоразвитым обществом, т.е. к конфликту между древними, приспособленными к доисторической структуре общества “инстинктивными” наклонностями и нормами, которые диктует культура.

Целый ряд видоспецифичных реакций, “инстинктов”, как обычно говорили раньше, за время быстрого развития человеческого общества полностью утратили свою изначальную функцию, обеспечивающую выживание вида. Они превратились в бесполезные для этого вида вещи, доставшиеся по наследству, в сравнительно-филогенетическом смысле в рудименты. Но такие формы поведения, лишенные целесообразности, проявляют упрямую неистребимость и животную неисправимость, которые отличают все врожденные нормы реакций. Они неуклонно принуждают людей к поведению, не только бесполезному для выживания вида, но и враждебному по отношению к жизни и обществу. По этой причине наивный религиозный человек воображает, что в побуждениях, исходящих от его собственных “рудиментов инстинктов”, он слышит наущение внутренней нечистой силы. А глубинной психологии это дает повод говорить об особом регрессивном “влечении к смерти”, по своему значению противоположном творческому принципу платонического эроса. Мы покажем, что такие инстинкты, потерявшие свою функцию, могут возводить трудно преодолимые препятствия для прогрессивного развития общественного устройства, соответствующего современным потребностям, а при известных условиях даже представлять собой непосредственную угрозу. Преодолеть эти препятствия и справиться с опасностями можно, лишь исследовав их причины.

Утверждая это, мы ни в коем случае не биологизируем поведение человека и не посягаем на его особые специфические закономерности. Мы только утверждаем, что социология как индуктивно развивающаяся наука должна учитывать обнаруженные нами бесспорно реальные процессы. Мы также считаем их особенно важными в практическом отношении. И как раз потому, что рассматриваемые нарушения и ошибки социального поведения не обусловлены окружающей средой, подобно почти всем другим функциональным нарушениям человеческой общественной жизни, исследуемым научной социологией, нельзя ожидать, что с устранением определенных дефектов сегодняшнего общественного устройства они сами собой исчезнут! Напротив, наверняка потребуются особые средства по борьбе с ними! Как справляться с этими проблемами, это уже особая задача специальной социологии. Наша же задача состоит только в том, чтобы <…> обратить ее внимание на некоторые, отчасти граничащие с патологическим, процессы, происходящие в глубинных пластах человеческой психики, ознакомить ее с конкретными фактами, лежащими в основе наших представлений, и, исследуя причины таких явлений, создать основу для борьбы с определенными нарушениями.

Совершенно аналогично складываются отношения этологии * с учением о морали и нравственности, с этикой <…>. Разумеется, наша критика чисто идеалистической этики и выдвинутого ею тезиса о существовании извечных внеприродных законов нравственности оправданно принимает другие и более категорические формы, чем наше очень осторожное вмешательство <…> в интересы индуктивной научной социологии. Но по содержанию эта критика сходна. Благодаря сравнительному исследованию любви, семейной и общественной жизни высших животных мы пришли к твердому убеждению, что и у людей многие детали социального поведения, которые этика <…> считает результатом ответственного разума и морали, в действительности основаны на врожденных видоспецифичных (гораздо более примитивных) реакциях… Среди них особый интерес и значение имеют те, которые в субъективном плане переживаются как восприятие ценностей <…>. Далее мы можем потребовать от научного учения о морали и от этики, равно как и от социологии, чтобы они разобрались с уже упомянутыми ошибками атавистических инстинктов. По нашему убеждению, их понимание совершенно необходимо для познания всего того, “что называют грехом, порчей, короче, злом” и к чему поэтому напрямую имеют отношение этика и учение о морали. Если же сравнительная этология прямо-таки навязывает специальной науке определенные результаты своих исследований, это делается из тех самых практических соображений, которые мы приводим относительно социологического значения наших научных выводов. Мы также думаем, что можем содействовать преодолению определенных опасностей в этическом отношении.

* В русском переводе немецкий термин Vergleichende Verhaltensforschung, буквально обозначающий “сравнительное изучение поведения”, здесь и далее заменен словом этология, его общепринятым синонимом.

Человечество находится в особой ситуации, обусловленной его филогенетической эволюционной историей, на которую мы считаем необходимым указать учению о морали и этике. В последнем разделе книги, посвященной предпосылкам возникновения человека, мы охарактеризуем человека как “специалиста в неспециализированности”, как существо, потерявшее многие специализации, имевшиеся у его дочеловеческих предков. Мы покажем, как в самом начале развития человечества отмирание более жестких “инстинктов” создало предпосылку для <…> духовного развития. Аналогичные процессы отмирания более жестких специализаций происходили в разных формах и областях, но всегда и везде <…> они неизбежно сопровождались определенной потерей безопасности. Этот феномен, сопутствующий в большей или меньшей мере всем эволюционным процессам, не определяет человеческое. В развитии всех органических систем неизбежно имеются переходные фазы, когда возникает угроза целостности из-за того, что некоторые структуры уже исчезли, а новые, призванные заменить их функции, еще не готовы к работе. Линяют ли рак или птица, или молодой человек в подростковой фазе переходит от структуры личности ребенка к структуре личности мужчины, или же человечество в целом переходит из одной стадии своего общественного развития в другую, всегда приходится преодолевать моменты, когда разрушение старого принимает хаотические формы и поддерживающая жизнь гармония целого находится под угрозой. Но для человека и для особого характера его развития, оставившего далеко позади себя весь органический мир, важно, что он постоянно находится в таком процессе линьки, в состоянии пластического распада структур. С одной стороны, это оставляет для него неограниченную возможность развития в самых разных аспектах, а с другой, постоянно подвергает его всем опасностям (придерживаясь нашего сравнения) беззащитного, только что перелинявшего рака!

Эти особенности в развитии человека важны с позиции морали и этики в следующем отношении. Характерная для человека потеря безопасности из-за редукции специализаций по отношению к его социальным формам поведения принимает особенно угрожающий масштаб благодаря своеобразному совместному и взаимноантагонистическому действию разных процессов. Обусловленное доместикацией отмирание инстинктов <…> ведет к новой свободе поведения, к новым возможностям структуры общества, которые, со своей стороны, снова делают ненужными другие, еще сохранившиеся инстинкты и позволяют их редукцию. Но чем больше человек освобождается от инстинктов, тем свободнее он становится и от других общественных структур и специализаций. Возникает лавинообразное нарастание, настоящая оргия отмирания специализаций, которая, безусловно, не должна вести к добру и нуждается в стабилизирующей регуляции. <…> Здесь необходим новый регулирующий принцип, специализация на новом уровне как следствие отмирания всех специализаций, форма в бесформенности, закон в свободе, отрицание отрицания, что означает шаг к качественно новому, более высокому уровню социальных достижений. Но этот шаг совершается благодаря той новой, в высшем смысле основополагающей для человека работе нового коллективного сознания, con-scientia, которая заключается в том, что человек отвечает перед обществом за свои индивидуальные действия. Эта в узком смысле социальная мораль становится тем необходимей в качестве регулирующего фактора, что к типичной потере безопасности, вызванной <…> отмиранием специализаций, присоединяются специфические ошибки сохраняющихся атавистических “инстинктов”. <…> Это нарушающее гармонию стойкое сохранение отдельных структурных элементов из уже пройденных фаз развития также представляет собой феномен, вовсе не специфический для человека. Когда линяет рак или птица, подросток меняет свою структуру личности или человечество в ходе революции меняет свою общественную структуру, для конечного результата <…> всегда есть вполне реальная опасность: в новом состоянии, сохраняющем остатки старых специализаций, которые нарушают функционирование целого, не будет полной гармонии! Биологу и работнику зоопарка хорошо знакомо патологическое явление “не полностью удавшейся линьки” и “застревание в состоянии линьки”, точно так же, как психиатру и психологу - аналогичные патологические нарушения, проистекающие из стойкого сохранения инфантильных черт после подросткового периода, и, наконец, социолог видит одну из своих важнейших задач в преодолении мешающих остатков общественных форм. Аналогия между этими явлениями заходит так далеко, что совершенно невольно одно привлекают в качестве подобия и иллюстрации другого! Стойкое сохранение атавистических инстинктов у культурных людей - также типичный частый случай этого распространенного нарушения развития!

Таким образом, регулятивный принцип социальной морали человека предполагает необычную борьбу на два фронта. С одной стороны, против “слишком человеческого”, против крайне быстрого, хаотического пластичного разрушения всей структуры и специализации во врожденном видоспецифичном социальном поведении, потерю которых мораль должна компенсировать. А с другой стороны, против “слишком животного” в человеке, упрямых, отживших, анахроничных и “злых” инстинктов, которым она с переменным успехом противопоставляет свои запреты и требования. Естественно, мы вовсе не утверждаем, что эта двойная работа, компенсирующая выпадение необходимых и сдерживание вредного действия ненужных “инстинктов”, - единственная задача свободной ответственной морали человека, а само утверждение, что она очень важна, представляется излишним как само собой разумеющееся. Но существенно другое - на основании конкретных фактов мы можем указать, что именно замещается или подавляется. Как эту компенсацию осуществлять, не наша задача, а проблема этики! Этология ни в коем случае не решает этических проблем, она только исследует, с какими задачами должна справиться компенсаторная работа ответственной морали и этики. Мы даже могли бы сделать еще один шаг дальше и утверждать, что научное учение о морали и этике также не в состоянии “разрешить” эти проблемы в прямом смысле! Признающие необходимость компенсировать эти нарушения общественная мораль и этика <…>, на наш взгляд, вовсе не создаются умышленно с помощью науки, а просто с развитием человеческого общества органично возникают сами, без нашего сознательного участия! * Мы считаем утопическим заблуждением полагать, что устройство человеческого общества можно изменить исключительно благодаря “учению”. Напротив, мы думаем, что наука может оказывать влияние на человеческую мораль и этику, в первую очередь, учась создавать такие условия <…>, в каких могла бы органично развиваться свободная ответственная этика и мораль, это та дорога, на которую марксистская социология вступила и уже достигла серьезных успехов! Что же касается нарушений поведения из-за сохранения рудиментарных атавистических норм реакций, мы уже сказали, что они, будучи эндогенными явлениями, не обусловленными непосредственно окружающей средой, требуют особых мер. Я не расцениваю такой взгляд как фаталистический культурный пессимизм. Подобная вещь - позиция, на которую естествоиспытатель встанет в самую последнюю очередь, а опасность, причина которой распознана, тем самым больше не столь угрожающая, как раньше! Мы даже совершенно определенно полагаем, что широчайшее и всеобщее распространение простого знания об этих явлениях само по себе уже было бы достаточно, чтобы обеспечить это естественное развитие компенсирующей морали!

* В первом, рукописном, варианте Лоренц утверждал, что философия, опираясь на научную социологию и этологию, будет создавать новые мораль и этику.

Рисунки из машинописной версии книги.
Слева - фазы движения угря, справа - схема инстинктивного акта.