VIVOS VOCO: А.В. Юревич, И.П. Цапенко, «Наука и политика»

НАУКА И ПОЛИТИКА

А.В. Юревич, И.П. Цапенко

Юревич Андрей Владиславович, доктор психологических наук, профессор,
директор Центра науковедения Института истории естествознания и техники им. С.И.Вавилова РАН.

Цапенко Ирина Павловна, кандидат экономических наук,
старший научный сотрудник Центра сравнительных социально-политических исследований
Института мировой экономики и международных отношений РАН.

В традиционных представлениях о взаимоотношениях науки и общества доминирующее место отводится обществу и его воздействию на науку. Обратное влияние науки на общество явно недооценивается, при этом роль ее чаще всего сводится к производству нового знания. Это сужает ее социальное значение. Функциональный анализ науки, предпринятый авторами исследования, призван преодолеть ограниченность традиционного подхода и определить реальные масштабы и направления воздействия науки на нашу жизнь. В России вторичные социальные функции науки, включающие интеллектуализацию других сфер общества, их кадровую и идейную подпитку и пр., нередко обнаруживают, например в мире политики, своеобразные и противоречивые проявления.

Исход ученых в политику

Одним из самых заметных фактов в нелегкой жизни современной российской науки стал массовый исход ученых в политику. И хотя по масштабам этот вид утечки умов не может сравниться с двумя ее другими видами - эмиграцией ученых и их переходом в бизнес, по своей значимости он вполне сопоставим с ними, оказывая большое влияние и на науку, и на политику.

Причины массовой миграции людей науки в политику достаточно очевидны. Современная Россия, где даже супружеские разводы нередко совершаются по политическим причинам, патологически политизирована, переживает настоящий культ политики и всего, что с ней связано. В этих условиях политика, где к тому же сосредоточены большие деньги, служит естественным центром притяжения для активных и честолюбивых людей. Ведь участие в ней, сопряженное с постоянным вниманием СМИ, гораздо лучший способ обрести известность, чем десяток-другой научных открытий.

Весьма способствует обращению к политике и мессианское сознание, свойственное ученым вообще, и российским интеллектуалам в особенности. Неудивительно, что многие ученые приходят в политику в качестве спасителей отечества.

Менее понятным выглядит обратный феномен - влечение к науке политиков, которые в перерывах между политическими баталиями пишут "научные" книги, читают лекции и защищают диссертации. Общий объем писательской активности политиков даже трудно представить. Она захватила многие десятки имен, включая Г.А.Зюганова, В.В.Жириновского, В.И.Илюхина, Ю.М.Лужкова, Н.М.Харитонова и многих других.

Весьма характерно для власть имущих и временное "приземление" на руководящих должностях в НИИ. Так, Е.Т.Гайдар возглавил Институт экономических проблем переходного периода, а В.Н.Хлыстун - Институт конъюнктуры аграрного рынка.

Налицо и желание политиков состоять в различных научных академиях. А.Н.Шохин и С.Ю.Глазьев, например, баллотировались в РАН, членом-корреспондентом которой еще раньше стал такой "известный математик" как Б.А.Березовский.

Но более всего сближает политиков и ученых неуемная любовь к ученым степеням и званиям. С.В.Степашин имеет ученую степень доктора юридических наук, Г.А.Зюганов - доктора философских наук. И даже первый заместитель председателя правительства Москвы В.И.Ресин нашел время получить докторскую степень. В результате такой тяги к ученым степеням наша политика, несмотря на явный дефицит ее интеллектуального обеспечения, - самая "остепененная" в мире.

Подобное "братство" бедной науки и богатой политики объясняется многими причинами: и все еще сохранившимся уважением к ученым степеням, и простотой их получения (особенно для политиков), и желанием тех, кто покинул науку или никогда к ней не принадлежал, пожизненно считаться ученым, и намерением закрепить за собой устойчивый социальный статус, независимый от политической конъюнктуры. Но, наверное, главная причина повышенного интереса политиков к ученым степеням состоит в том, что они символизируют принадлежность к науке, превращают политика в эксперта и дают ему возможность выступать от ее имени, формулируя свое личное мнение как мнение компетентного специалиста.

Так или иначе взаимодействие между сообществами ученых и политиков выглядит как циркуляция кадров. И все же это братство далеко не равных. Поэтому политика для ученых куда более притягательна, чем наука для политиков, и отток кадров из науки в политику куда интенсивнее обратного движения.

"Мозги" и власть

Поскольку желающих сменить перо на шапку Мономаха намного больше, чем подобных шапок, ученые чаще выступают не в образе политиков, а в качестве советников, консультантов и аналитиков при них. Бывший государственный секретарь США Г.Киссинджер писал: "Интеллектуала крайне редко можно встретить на высшем уровне принятия решений. Обычно его роль - консультативная".

Ш.де Голль однажды выразился так: "Политику нет нужды обладать умом Спинозы, его "ум" - это его советники и аналитики". Отсюда - обрастание высшей исполнительной власти обслуживающим экспертным аппаратом, а также сходные процессы, которые происходят и за пределами институтов государственной власти - в крупных партиях, профсоюзах и других общественных организациях.

Разумеется, политики стремятся подобрать себе советников и аналитиков из числа наиболее одаренных. В странах, обладающих развитой политической культурой и информационной инфраструктурой, это не составляет труда, поскольку регулярно издаются сборники "Кто есть кто" (в науке), содержащие исчерпывающую информацию о ее лучших представителях; ученые, прославившиеся в науке, достаточно известны и в обществе - вследствие того, что образованные слои проявляют к ней достаточный интерес, и т.д. На базе всего этого складывается отточенный механизм приближения "мозгов" к власти, который, совершенствуясь десятилетиями, служит одним из опорных элементов интеллектуального обеспечения политики.

Списки интеллектуалов, состоящих консультантами и аналитиками при президентах западных стран, нередко пестрят нобелевскими лауреатами. И эта традиция может быть прослежена с достаточно давних времен. Так, Т.Рузвельт, хотя и, по свидетельству его биографа Р.Моли, ни разу не держал в руках ни одной серьезной книги, тем не менее рекрутировал в качестве советников профессуру, отдавая предпочтение наиболее известным ученым. На университетскую профессуру опирался в выработке своей политики и А.Пиночет, чем во многом объясняются его политические и экономические успехи.

Совсем иначе обстоит дело у нас. Отработанный, да и вообще сколь-либо разумный механизм приближения "мозгов" к власти отсутствует, сборники типа "Кто есть кто" если и издаются, то не читаются ни самими политиками, ни их окружением, а обрести в нашем обществе известность ученый может, лишь став крупным бизнесменом или тем же политиком. Исследования показывают, что перспективы приближения ученых к власти у нас определяются четырьмя основными факторами. Во-первых, известностью, полученной в результате не научных заслуг, а регулярных выступлений в средствах массовой информации. Во-вторых, лояльностью к политикам. В-третьих, пробивными способностями самих интеллектуалов - умением привлечь внимание, протолкаться поближе к власти и проявить те способности, которыми обладал персонаж известной книги "Закон Паркинсона" мистер Пролез. И в-четвертых, умением оказаться в нужное время в нужном месте, предполагающим особый "нюх" на то, что, где и когда нужно сделать, чтобы власть имущие тебя заприметили. В результате типовой ученый, консультирующий наших политиков, - это выходец из "среднего" слоя научного сообщества, активный кандидат наук, не снискавший особых лавров в науке, но преуспевший в саморекламе и сблизившийся со СМИ.

Особенности "видимых" интеллектуалов

В силу описанной специфики отечественного механизма приближения "мозгов" к власти наши политики, стремясь подыскать себе наилучших, на деле находят наиболее известных, наиболее "видимых" интеллектуалов, что, естественно, сказывается на типовых качествах ученых, приобщающихся к политике.

Считается, что в политике достигают успеха преимущественно те, чей интеллектуальный уровень выше среднего, но ненамного, поскольку люди со слишком высоким интеллектом воспринимаются массами как чужие и непонятные. По таким объективным показателям научной продуктивности, как цитат-индекс и количество публикаций, ученые, уходящие в политику и в бизнес, в четыре-пять раз уступают своим коллегам, остающимся в науке, а работы 70% подобных экс-ученых вообще никем и никогда не цитировались. В общем факты говорят о том, что из науки уходят в основном те, кто в ней ничего существенного не добился, конечно, не только вследствие недостатка мотивации, но и ввиду отсутствия необходимых для этого интеллектуальных дарований.

Дело, разумеется, не только в интеллектуальных дарованиях. Исследования показывают, что ученые - это люди весьма специфического эмоционального склада, испытывающие повышенную потребность в спокойствии и безопасности и поэтому стремящиеся избегать тех нервных и неопределенных ситуаций, которые характерны для политики. Но, разумеется, наиболее часто акцентируются различия в моральных качествах ученых и политиков. "Кто отдается политике, тому трудно сохранить себя от притупления чувства истины и справедливости. Людей с высшими стремлениями и тоньше чувствующих партийная жизнь отталкивает, и они вообще отстраняются от общественной жизни", - утверждал в начале века, когда политика еще не считалась грязным делом, Б.Паульсен. Едва ли есть смысл доказывать, что наука требует объективности, а политика - это служение партийным интересам, и по большому счету лишь небезызвестная "партийная" наука совместима с политикой. В результате неудивительно, что выходцам из науки, ушедшим в политику, иногда даются весьма жесткие характеристики.

Следует также отметить, что ученые, оказавшиеся во властных и околовластных структурах, весьма безжалостно обращаются со своими бывшими коллегами. Так, например, в Государственной Думе многие обладатели ученых степеней регулярно голосуют против увеличения расходов на науку, а экс-ученые, оказавшиеся в органах исполнительной власти, урезают расходы на нее еще более решительно. Подобное поведение, по-видимому, обусловлено не только традиционной разобщенностью российской интеллигенции, но и тем, что посредственные ученые, проникшие во власть, часто "имеют зуб" на своих более талантливых коллег. Честолюбивые люди обычно не прощают таких обид и, оказавшись на высоких постах, сознательно или неосознанно мстят науке за то, чего в ней не добились.

Перечисленные обстоятельства, конечно, не позволяют утверждать, что в политику идут наиболее аморальные или "не настоящие" ученые, но дают основания предполагать, что утечку умов из науки в политику можно рассматривать как "отжимание" из отечественной науки чуждого материала, искусственно сосредоточенного в ней в советские годы.

Динамика архетипа

Американский политолог З.Бауман разделил интеллектуалов, участвующих в политической деятельности, на два типа - "ученых-законодателей" и "ученых-переводчиков", подчеркнув, что если функция первых состоит в разработке моделей общественного устройства, то вторых - в том, чтобы облегчать взаимодействие между участниками политической жизни. Х.Дженкинс-Смит выделил три варианта участия ученых в политическом процессе, описав "объективных техников", реализующих социально-политические технологии, "адвокатов идеи", разрабатывающих и отстаивающих политические доктрины, и "адвокатов клиента", защищающих интересы определенных личностей или политических групп. Нетрудно заметить, что подобные систематизации близки друг к другу, а соответствующие типы ученых - тому, что в нашей публицистике именуется "идеологами", "реформаторами" и "обслуживающими".

Надо отметить, что всегда достаточно выражена и динамика востребованного общественно-политической жизнью типа интеллектуала, в результате чего на ее поверхность последовательно всплывают сменяющие друг друга типы. Время всегда лепит из достаточно пластичного интеллектуального материала тот тип политически активного интеллектуала, который наиболее востребован в данный момент. По этой причине, хотя спрос на интеллектуалов в качестве, скажем, идеологов существовал всегда, он возрастал в переходные, революционные эпохи, требовавшие новых "измов". В результате интеллектуалы, которые в иные времена нашли бы себя в чем-то другом, в периоды значительных социальных изменений становились идеологами.

В современной России наиболее известными представителями этого типа ученых явились так называемые архитекторы перестройки - А.Н.Яковлев, Н.П.Шмелев, О.Р.Лацис, В.И.Селюнин и другие, разрабатывавшие идеологию наших реформ и в их идейной подготовке сыгравшие роль, которую без особого преувеличения можно сравнить с ролью французских просветителей в подготовке Французской революции. В отличие от последующих поколений ученых, хлынувших в политику, это были высокостатусные представители научного сообщества. Объектом их воздействия служило массовое сознание в целом, а средством - публицистические статьи в толстых журналах, в результате чего их просветительская деятельность обычно обозначается как "докторская публицистика".

В дальнейшем на первый план вышел другой тип ученых - "реформаторы", которые, подчас действуя и как идеологи, отличались от "архитекторов перестройки" тем, что сами свои идеологемы и реализовывали. "Реформаторы" в отличие от своих предшественников были сравнительно молоды (в результате чего наши СМИ окрестили их "младореформаторами"), имели в основном не докторские, а кандидатские ученые степени, и оттеснение ими "архитекторов перестройки" выглядело как "революция кандидатов", которые также не имели высокого статуса и известности в науке, что создавало впечатление, будто они пришли "ниоткуда". Но это, естественно, иллюзия. Не обретя известности в науке, они перед началом реформ закрепились в "предполитических кругах" (Е.Т.Гайдар, например, был заместителем главного редактора журнала "Коммунист", А.Б.Чубайс - первым заместителем председателя Ленгорисполкома) и именно оттуда совершили свой прыжок в большую политику.

В отличие от "архитекторов", которые слывут "демократами-идеалистами", "реформаторы" обычно характеризуются как "демократы-прагматики". Объектом их воздействия было не массовое сознание в целом, а власть имущие, средством же - личные контакты с ними, что стало большим преимуществом "реформаторов", ведь личный доступ к лицам, принимающим решения, считается наиболее быстродействующей из всех возможных для ученого форм влияния.

Сочетая роль советников при политиках с ролью самостоятельных политиков, "реформаторы", при всей своей самодостаточности, сами все же оказались нуждающимися во внешнем интеллектуальном обеспечении своих действий. В результате с начала 90-х годов в системе взаимоотношения науки и политики помимо стремительного размножения интеллектуалов, специализирующихся в обслуживании политиков (имиджмейкеров и т.п.), можно было наблюдать и еще одно распространенное явление, охарактеризованное В.Б.Филатовым как "лихорадочное основание всевозможных социологических и политологических, экономических и стратегических центров, явно настроенных на обслуживание тех или иных структур власти, предпринимательства, общественных организаций". Поэтому новый тип ученых, чья дорога в политику пролегла через такие центры, можно назвать "обслуживающими". А их "настроенность на обслуживание" обратилась не на решение научно-исследовательских задач, а на выполнение заказов, в том числе и поступавших от "реформаторов", в результате чего эти две категории выходцев из науки органически дополняли друг друга.

Создание подобных центров открывало ряд возможностей. Во-первых, давало возможность неименитым ученым резко повысить свой статус, учреждая новые центры с собою в роли их директоров. Во-вторых, создавало возможности выгодной переквалификации, благодаря которой многие специалисты, скажем инженеры, не имевшие каких-либо профессиональных перспектив, сумели превратиться в социологов или политологов, что было несложно, ведь, как справедливо отмечает Г.В.Осипов, "сейчас каждый, кто составил опросный лист или провел интервью, без зазрения совести называет себя социологом, более того, считает возможным выдвигать и отстаивать различные проекты преобразования российского общества". В-третьих, открывало возможности приобретения известности, доступа к большой политике, СМИ и источникам финансирования.

Предпосылкой разрастания сети "обслуживающих" центров, каждый из которых считается "независимым" (не очень ясно, от кого именно), явилась также предельная либерализация статусной структуры нашего общества: любой гражданин России - независимо от квалификации и уровня образования - сейчас имеет возможность создать собственный исследовательский центр или даже учредить академию.

"Независимые" исследовательские центры довольно быстро оформились в самостоятельную систему влияния на власть. Их преимущества перед нашими традиционными НИИ состояли в компактности, мобильности, хорошей организации "обслуживания", приспособленности к решению задач, которые ставят власть имущие, и склонности к тому, что Дж.Раветц называет "научным антрепренерством", предполагающим способность проводить быстро осуществляемые и низкокачественные исследования, браться за любые задачи, если это сулит материальные выгоды, действовать в угоду властям предержащим и т.д. Иллюстрацией данного стиля работы может служить социолог, который, получив предложение провести социологическое исследование, спросил заказчика: "А как вам подсчитать результаты - в чью пользу?"

В силу описанных выше особенностей "независимая" наука быстро оттеснила нашу официальную от умов и кошельков новой элиты. Правда, отечественные НИИ, некогда состоявшие в близких и прочных связях с власть имущими, по-прежнему пишут им докладные записки - в основном по инерции. Так, например, институты РАН за последние годы направили во властные структуры две тысячи (!) всевозможных докладов и аналитических записок. Однако, как было отмечено на одном из Общих собраний РАН, "большая часть этих документов ложится под сукно" - в отличие от рекомендаций "обслуживающих" интеллектуалов.

В результате у нас произошла заметная трансформация механизма взаимодействия науки и власти, который в советские годы со стороны власти выглядел централизованным, а со стороны науки - кумулятивным и был организован в виде своеобразной воронки. Рядовые сотрудники НИИ писали - "по заданию вышестоящих органов" - многочисленные предложения о том, как что-либо "ускорить", "улучшить", "перестроить" и т.д., которые сначала сливались воедино на уровне секторов, затем - на уровне отделов, потом - институтов и таким образом вырастали до единых и централизованных документов, представлявших собой коллективные плоды индивидуального творчества. Естественно, при такой организации дела продукт не всегда доходил до адресата или игнорировался им. Но достигалось главное - кумулятивность процесса: практически любой ученый-обществовед участвовал в разработке направляемых власти документов.

Однако с начала 90-х годов практически вся официальная наука оказалась отстраненной от влияния на власть. Тем не менее было бы большой ошибкой недооценивать влияние науки на нашу власть и на все наше общество. Именно в недрах науки рождаются те идеологемы и идеологии, которые перелопачивают всю его жизнь: достаточно вспомнить марксизм или, если не уходить так далеко в историю, монетаризм. Эта роль науки и соответствующая форма ее влияния на общество ничуть не менее важны, чем другие ее социальные функции, а тем более обслуживание политиков. Т.е. без всякой метафоричности сегодняшний день нашей науки, хотя, разумеется, не всякий - это завтрашний день нашего общества, а вынашиваемые ею сегодня идеи - это завтрашние массовые политические действия.

Достаточно просто заглянуть в любой номер любого, скажем, политологического журнала, чтобы убедиться, что у нас почти созрела новая идеология, опорными точками которой служат необходимость ограничения слишком буйной российской демократии, неприятие глобализации и т.п. В России есть серьезные основания ожидать, что по прошествии некоторого времени эти идеи либо воплотятся в жизнь, либо, как минимум, приведут к заметным сдвигам общественного сознания. И именно из вроде бы забытой обществом науки уже начинается очередной крутой вираж нашей политики.

Работа выполнена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований.
Проект 02-06-99510.

Литература

1. Осипов Г.В. // Вестн. РАН. 1997. №6. С.502-507.

2. Ушакин С.А. // Полис. 1998. №1. С.8-20.

3. Филатов В. // Обществ. науки и современность. 1993. №4. С.89-96.

4. Юревич А.В., Цапенко И.П. Нужны ли ученые России? М., 2001.

5. Юревич А.В. // Науковедение. 1999. №4. С.74-88.

6. Bauman Z. Legislators and interpreters. N.Y., 1987.

7. Jenkins-Smith H.S. Democratic politics and policy analysis. California, 1990.

8. Merton R. The sociology of science: Theoretical and empirical investigations. Chicago, 1973.

9. The handbook of political behavior. N.Y., 1981. V.1.

10. Ravetz J. Scientific knowledge and its social problems. Oxford, 1971.