VIVOS VOCO: И.П.Кулакова, "Университет и сад"

Университет и сад

Из истории культурного пространства XVIII в.

И.П. Кулакова

Московский государственный университет им.М.В.Ломоносова

Во дворе старого здания Московского университета на Моховой вы и сейчас найдете сад, сохранившийся как воспоминание о XVIII в. Главный университетский ботанический сад тогда располагался в Мещанской слободе (он и сейчас существует в недрах квартала на проспекте Мира). В 50-е годы XX в. на Воробьевых горах, вблизи нового здания МГУ, был разбит новый Ботанический сад, а вокруг гуманитарных факультетов — лесопарк.

Разумеется, сад всегда служил в университетах необходимой естественнонаучной базой. Но помимо этого, с XVIII в. (т.е. с самого начала зарождения университетского образования в России) сады становятся местом для философствования и созерцания. Все садово-парковое творчество того времени пронизано стремлением сделать природу средой образцового человеческого поведения, а результат паркового искусства — “пейзажной проповедью”. Итак, две линии — естественнонаучная и воспитательная — переплетаются в истории университетских садов, мы же рассмотрим только начальный ее этап, вторую половину XVIII в.

В новый комплекс владений университета на Моховой вошли сад и оранжереи князя Барятинского: они были получены в дар вместе с домом и другими постройками в 1785 г. (располагались позади церкви св.Георгия на Красной горке и до Леонтьевского переулка). Там был создан питомник растений для медицинского факультета, который и положил начало университетскому саду [1]. Собственный Ботанический сад долго оставался мечтой, пока же студенты собирали гербарии в подмосковных лесах. Для изучения натуральной истории сад был просто необходим. В 1769 г. В.Адодуров писал куратору М.Хераскову: “Все охотнее пожелают видеть растения в Ботаническом или Медическом огороде живые, как они растут, в их натуральном виде, нежели их смотреть в травнике” [2].

Здание Московского университета на Моховой.

Еще в 1775 г. университетскими профессорами была составлена и подана в Сенат записка “О недостатках и нуждах Московского университета”. В ней речь шла о том, что из-за ветхости дома у Воскресенских ворот и тесноты помещений на Моховой университет лишен нормальных условий для работы. Поэтому необходимо “отвести для Университета другое способное место, на котором бы расположить и совсем вновь построить для оного дом”. Наилучшим выходом было бы “построить дом вне города Москвы, однако по близости оного, например на Воробьевых горах, близ с.Голенищева, или отдать под оной старой Лафертовской дом”.

При этом подразумевалось, что загородная обстановка не только даст возможность обустроить жилье и учебные помещения — появятся условия для естественнонаучных наблюдений, но позволит расширить опытную базу университета (этого требовали новейшие европейские стандарты). Приведем аргументацию профессоров (она носит сугубо “приземленный” характер, касаясь только практической пользы):

“Учащиеся же в свободное от учения время будут иметь место для прогуливания и забав на чистом воздухе, ко увеселению и ободрению своему, что и здоровью их не мало способствует, но сего однако теснота места внутри города отнюдь не дозволяет. Можно также будет с немалою пользою завести ботанический сад, который для студентов, врачебной науке обучающихся, необходимо потребен <...>, для учащихся математике <...>, открытыя места подадут способ производить в геодезии и инженерном искусстве практические действия. На свободном месте удобно построить астрономическую обсерваторию, особый лазарет для тяжких и прилипчивых болезней; при реке могут построены быть потребные бани, бумажная мельница. Всех сих выгод невозможно иметь внутри города, по причине утеснения и ограничения во всем, помешательство, происходящее от обыкновенного в городе стуку и шуму, також отдаленное от университета жительство, много отнимает времени как у учащих, так и у учащихся, а науки чрез то претерпевают невозвратимый вред” [2].

Заведение настоящего Ботанического сада (подобного, например, саду Геттингенского университета) требовало особых условий, простора (как для астрономических наблюдений были необходимы простор и “темнота”). В центре же такого города, как Москва, даже в конце XVIII в. было слишком светло: недаром местом, предназначенным для обсерватории, стала его окраина, Пресня.

Ботанический сад Геттингенского университета.

В 1786 г. новый куратор И.И.Шувалов, вернувшийся после многолетнего пребывания за границей, в очередном (и вновь неосуществленном) проекте университетского “штата”, представленном императрице, настаивал: “По неудобству места, где ныне Университет находится, надлежит оный сад основать вне города”. “На заведение” Ботанического сада было предусмотрено “в один раз 400 рублей” и по 100 руб. ежегодно для содержания инспектора “из профессоров”, садовника, двух его помощников и двух работников. Однако Екатерина не вняла, и к началу ХIХ в. университет имел относительно небольшие сады для прогулок своих воспитанников: позади главного дома во внутренней части квартала на Моховой и — на Тверской улице.

Наконец проблема с садом начала решаться. В апреле 1805 г. министр просвещения докладывал Александру I: “Московский университет, имея необходимую надобность в устроении для себя Ботанического сада, нашел к сему удобным таковой сад прежде бывшей в Москве Хирургической Академии, который со всеми его строениями оценен в 11 000 рублей”. По словам министра, университет не имел средств для уплаты необходимой суммы. Поэтому, “дабы оный без продолжения времени мог пользоваться сим столько нужным заведением”, государь выделил средства для уплаты “из капитала, на учебную часть определенного”. Так университет приобрел у московского отделения Медико-хирургической академии аптекарский огород на Мещанской улице — с целью заведения там большого Ботанического сада и обсерватории (которая, правда, так и не была создана).

Сад-огород Хирургической академии был основан при Генеральном военном госпитале, на северной окраине Москвы (за Сухаревой башней) еще при Петре I, в 1706 г. Он предназначался для снабжения армейских аптек и госпиталей сырьем, поэтому звался “аптекарским”. Однако уже с самого начала туда привозили “диковинки” — редкие древесные и кустарниковые растения. Старый пруд и деревья, посаженные, по преданию, еще Петром, сохраняются в саду и поныне. К концу XVIII в. на шести гектарах “огорода” размещались грядки с растениями, цветочные лужайки, деревья и кустарники, альпийская горка, пруд и оранжерея [3].

Огромную помощь в создании сада оказал профессор Московского университета Г.Ф.Гофман. Но нельзя забывать и о том, какую роль в “пробивании” места для сада (как и в других преобразованиях университета в начале ХIХ в.) сыграл М.Н.Муравьев, общественный деятель и писатель. Он был тесно связан с университетом: учился в университетской гимназии, стал студентом, всю жизнь затем продолжая свое самообразование. С 1800 г. начинается карьерный взлет Муравьева. Он — секретарь при особе государя по принятию прошений на высочайшее имя, а после — товарищ министра народного просвещения. Когда была ликвидирована должность куратора, он стал первым попечителем Московского университета, активно участвовал в разработке проекта его Устава [4]. Муравьев обеспечивал университет кадрами (иностранными и отечественными), со знанием дела открывал новые подразделения, кафедры, хлопотал об обсерватории и Ботаническом саде.

Вот как описан сад в “Периодическом сочинении об успехах российского просвещения” за 1805 г.:

“Сад занимает земли около осьми квадратных десятин. При нем находятся две оранжереи с нововыстроенною каменною залою для чтения лекций, теплица и дом для профессора и садовника. Растений в последние три года воспитывалось в оном 2500; редчайшие из них приобретены покупкою, из Горенского сада. Таким образом, сей сад своими растениями составляет важное пособие как для ботанических лекций при университете, так и вообще для любителей ботаники; а густые его аллеи и цветники служат приятным местом для прогулки московским жителям” [5].

Видно, что культурная роль сада для Москвы закладывалась в проекте сознательно и получила свое воплощение в будущем [6].

На сохранившемся плане сада в Мещанской слободе можно видеть, что в его регулярную планировку были включены и элементы пейзажного парка. Эта деталь очень важна. Она означает, что преследовалась цель не только изучения природы, но и создания гармоничного места для времяпрепровождения. На плане университетского квартала на Моховой начала ХIХ в. во дворе, между главным корпусом и анатомическим театром, можно видеть овальный сад с изогнутыми дорожками (определенная “пейзажность” здесь присутствовала). Но вот что писал о садах ХIХ в. Д.С.Лихачев:

“Высокая семиотичность садов Средневековья, Ренессанса и Барокко затем падает в садах Романтизма, заменяясь их интенсивной эмоциональностью. С середины XIX в. сады начинают восприниматься как архитектурные сооружения, способные возбуждать по преимуществу архитектурные же впечатления. Поэтому садовое искусство, ограниченное пределами возраста деревьев и кустов, постепенно теряет свои связи с эстетическими формациями прошлого в руках реставраторов и практикующих садоводов” [7].

Сад быстро рос. Если в 30-х годах XVIII в. в саду Хирургической академии было всего 200 видов дикорастущих и культивируемых растений, то в 1808 г. — уже 3528. Для пополнения коллекции в целях “умножения аптекарских плантов и собирания особливых трав, яко важнейших натуралов в медицине, также для обучения молодых лекарей и аптекарей ботанике” предпринимались поездки в Поволжье, Малороссию, бассейн р.Дон и др.

Говоря о пополнении сада, нельзя не упомянуть и графа А.К.Разумовского, который в 1807—1810 гг. был попечителем Московского университета, крупнейшим меценатом своего времени. Однако университет не стал для Разумовского (как, например, для Шувалова или Муравьева) тем “детищем”, на развитие которого были направлены все усилия. Но, имея личные пристрастия, Разумовский сосредоточился именно на науках естественных, помогая Обществу испытателей природы. Как его президент (позднее как министр народного просвещения) он на собственные средства снаряжал экспедиции, доставал кредиты, поощряя топографические и геодезические исследования, в частности, в Московской губернии. В своем имении Горенки под Москвой Алексей Кириллович устроил собственный уникальный сад, имевший 40 оранжерей, где насчитывалось более 12 тыс. видов растений. Из этого фонда пополнялся и университетский Ботанический сад.

В 1812 г. богатейшие оранжереи и здания сгорели, сохранились лишь забор и несколько построек. Сразу же после освобождения Москвы и университет, и сад начали восстанавливаться. В 1824 г. была приобретена большая коллекция растений из ботанического сада Разумовского. То, что саду придавалось большое значение, несомненно. “О ботанических садах в российской империи” — так называлась речь профессора Гофмана, прочитанная в 1823 г. на торжественном собрании университета.

Однако отстроенный заново университет стал другим, и новые его сады — тема особого рассказа.

Литература

1.Белявский М.Т. Из жизни старых университетских зданий // Природа. 1980. №5. С.8.

2.Документы и материалы по истории Московского университета второй половины XVIII века: В 3 т. М., 1962. Т.3. С.244, 250.

3.Вергунов А.П., Горохов В.А. Русские сады и парки. М., 1988. С.63.

4.Кулакова И.П. “Растение, кокеруза называемое…” // Природа. 2000. №3. С.94.

5.Соколов М.П. Ботанические сады: основы их устройства и планировки. М.; Л., 1959. С.25.

6.Кулакова И.П. Сад у Кремлевской стены // Природа. 1998. №7. С.124.

7.Лихачев Д.С. Продление жизни мемориальных садов и парков: Статьи и очерки. Л., 1985. С.107.