“Шелковый” путь Владимира Александровича Струнникова был отнюдь не гладким, а скорее тернистым. Изучению шелкопряда и страсти к генетике он не изменил ни разу, даже в годы, когда само название этой науки было вычеркнуто из лексикона, а ее приверженцев “сжигали на кострах”. Невзирая на запреты, он продолжал генетические исследования и преподавал опальный предмет в Ташкентском университете. Ответвлений от генетических исследований на тутовом шелкопряде у Владимира Александровича не было, за исключением одной: им разработана двухмутационная гипотеза рака, но приоритет официально принадлежит А.Г.Кнудсону.

Автор множества технических новшеств и генетических форм шелкопряда, не существующих в природе, известен далеко за пределами нашего Отечества. О признании его работ говорит публикация в “Nature”. В этом журнале, столь требовательном и разборчивом в отношении советских (а теперь и российских) авторов, в 1975 г. появилась статья Владимира Александровича, которую он в редакцию не посылал! Как она попала туда, для самого автора остается загадкой. Ученые Китая, где разведением тутового шелкопряда для получения шелка занимаются около 5 тыс. лет, ездят к Струнникову постигать генетические премудрости выведения новых форм. Два его метода - получение самцовых клонов и закрепление в потомстве гетерозиса - относятся к числу тех, что помогут человечеству прокормить себя, не распахивая при этом целину, а оставив природу нетронутой. Казалось бы, венец генетических исследований достигнут, но Владимир Александрович продолжает экспериментировать и изобретать, несмотря на свои 90 лет и безразличие академической общественности к его работам.

Сохранение и развитие науки зависят от жизненного подвига не столь уж многих людей. А жизнь Владимира Александровича (как видно будет из беседы с ним нашего корреспондента Л.П.Беляновой) действительно подвиг - и в житейском, и научном смысле.

Многих лет Вам активной творческой жизни, Владимир Александрович!

Человек науки интересен тем, что он сотворил за свою жизнь, как продвигался по научным нехоженым тропам. Но всякий не прочь узнать и о предках, семейных обстоятельствах, о житейских событиях. Давайте прогуляемся по Вашей биографии, ведь в беседе не охватишь всего того, что Вы сделали в науке, да к тому же Ваши этапные работы были опубликованы в “Природе”. Какого Вы, Владимир Александрович, роду-племени?

Наш род берет начало от Чеховых, проживавших в селе Ольховатка Острогожского уезда Воронежской губернии, а сам я не Струнников Владимир Александрович, а Чехов Владимир Иванович. В середине XIX в. семья моего предка перебралась в село Филоново Богучарского уезда, которое находится недалеко от Ольховатки. В детстве я часто слышал в разговорах взрослых упоминания о родственниках, оставшихся в этом селе. Предвижу Ваш вопрос о нашем родстве с предками Антона Павловича Чехова. Тогда я этим не интересовался, а откуда они происходят - узнал много позже, из воспоминаний И.А.Бунина. Там сказано: “На протяжении 17-го столетия родиной предков А.П.Чехова было село Ольховатка Острогожского уезда Воронежской губернии”. Фамилия Чехов исключительно редка, но в Ольховатке ее носит большинство, и это несомненно свидетельствует об их родственности. Семья Антона Павловича переехала в Таганрог после отмены крепостного права. О фамильном с ней родстве подсказала бы хранившаяся в нашей семье фотография Антона Павловича с дарственной надписью на обратной стороне и подписью. Кому была подарена эта фотография, меня тогда не интересовало, а потом уже было поздно - ее навеки поглотил архив НКВД. Накануне ареста отца в 1928 г. богучаровский чекист, проводивший обыск, заинтересовался фотографиями, а среди них была и фотография Антона Павловича. Увидев ее, чекист спросил, где живет этот Чехов, а когда объяснили, что на фото известный писатель, умерший в 1904 г., представитель “органов” обещал все проверить и разобраться. Разобрались они или нет, не знаю, а тайна дарственной надписи так и осталась мной неразгаданной.

Мой дед Евгений Чехов, человек многодетный, бывший сельским псаломщиком, выхлопотал бесплатное обучение в духовной семинарии для старшего сына Ивана, моего отца. Расчет был на то, что Иван, окончив семинарию, поможет получить образование младшим братьям и сестрам. Так и вышло: два брата выучились на агрономов, две сестры - на врачей, а одна стала школьной учительницей.

Отец был мастером на все руки: токарем, столяром и плотником. Вся наша деревянная мебель и множество ульев для пчел были сделаны им. Он чинил часы, швейные машинки, даже мотоциклы и впервые появившиеся в селах трактора. Дубил кожи и сам шил для нас обувь. Из многочисленных шкурок разводимых им кроликов шил нам разнообразную меховую одежду и шапки. Из различных выброшенных машинных частей соорудил маслобойку. Прекрасно фотографировал. Его фотографии 80-летней давности выглядят лучше, чем сделанные в середине прошлого века. Самодельным увеличителем он создал большие фотопортреты, которые дожили до наших дней. Давал советы крестьянам по сельскому хозяйству: голодной весной посоветовал сажать картофель глазками, и, к всеобщей радости, ростки проклюнулись и выросли в хорошие кусты. После сбора урожая новаторы приносили нам в дар по ведру картофеля. В конце 20-х годов заговорило величайшее чудо науки и техники - радио, и у нас очень быстро появились сделанные отцом сначала детекторный приемник, а потом уже ламповый, который питался от самодельной батареи. Проезжавшие через наше село посторонние люди удивлялись при виде двух высочайших радиоантенн. Я до сих пор поражаюсь, как он их сделал, а главное, как ему их удалось установить.

Моя мать, Лариса Митрофановна Попова, была дочерью филоновского священника. Она получила хорошее образование в каком-то специальном воронежском заведении для благородных девиц. Такая возможность представилась ей благодаря тому, что директором там был муж двоюродной сестры моей бабушки. Единственный брат матери погиб во время гражданской войны, и всю жизнь бабушка тяжело переживала его гибель. Мать замечательно вышивала, и это было единственным доходом семьи в те времена, когда после ареста отца и моего отъезда осталась с двумя девочками.

В годы социальных потрясений Вы были ребенком и, наверное, мало что помните?

Да нет, помню многое, но что об этом говорить - жили как все, тяжело. От революции и гражданской войны в памяти запечатлелись артиллерийская перестрелка, расстрелы, страх перед свирепствовавшим бандитизмом в конце войны и некоторое время после. Страшной напастью был сыпной тиф. Его в наше село занесла отступающая Белая армия. Заболевали чуть ли не в каждом доме, иногда повально, всей семьей. Такая участь постигла и нас. Первой заболела тетя, потом - мать и маленькая сестренка, а через несколько дней свалился отец, его в беспамятном состоянии увезли в больницу. Не заболел только я. Не знаю, что было бы с нами, если бы не двоюродные сестры матери. Они узнали о наших несчастьях, пешком прошли от Богучара 25 верст до нас и начали обливать горячей водой все, что было можно, запарили белье, перемыли посуду, приготовили пищу. Стали кормить из ложечки ослабших и голодных. Через несколько дней началось выздоровление. Поправился и отец, но страшно исхудал. Постепенно все вернулось в прежнее русло, только мама стала часто прихварывать, у нее обнаружили туберкулез. Однако она прожила до 89 лет и в глубокой старости поражала всех светлым умом и замечательной памятью.

А детская жизнь текла своим чередом. Года в четыре я страстно хотел узнать, как выглядят летучие мыши и что находится в животе кошки или собаки.

И вот однажды я увидел в руках одного мальчишки какое-то жуткое, безобразное существо, настоящее исчадие ада: кожистые крылья и голая маленькая морщинистая головка со страшным оскалом зубов, круглыми, как мне казалось, злобными глазами. Такого мерзкого создания я еще не видал! А это и была летучая мышь. Пожалуй, большего разочарования я не испытал за все детство.

Чтобы узнать о содержимом собачьего живота, я решил взрезать его. Но мама вовремя узнала о моих замыслах и объяснила, что собака живая, что ей будет больно, так же как было больно мне, когда я порезал палец, и она даже, скорее всего, погибнет от раны, а ей, хоть она и бездомная, все же хочется жить, и что бездомных животных надо жалеть, подкармливать, а не обижать.

Уж не в детские ли годы зародился Ваш интерес к шелкопряду?

Именно так. Однажды наша соседка, съездившая в гости к родственникам на юг России, привезла оттуда около двух десятков коконов тутового шелкопряда. Они меня очень заинтересовали. Я вскрыл один и обнаружил там какой-то странный предмет, похожий на веретено. Родители посоветовали мне понаблюдать за коконами. Каково же было мое удивление, когда эти предметы в один прекрасный день превратились в бабочек, которые, вопреки моим жизненным познаниям, не летали. Бабочки соединялись парами, а потом те, что были потолще, стали откладывать маленькие желтые яички. Через два дня они потемнели, а через неделю из них вышли крошечные червячки. По совету взрослых я стал кормить их листьями шелковицы. Червячки много ели, быстро росли и вскоре обвили себя шелковой оболочкой. И тогда я впервые понял, как сложен мир вокруг нас.

Потом мне рассказали, что есть люди, ученые, которые изучают живых существ. Рассказали о шелководстве, о Луи Пастере, который “лечил” бабочек тутового шелкопряда и лечил людей, укушенных бешеными собаками. Рассказали о русском ученом Мечникове, тоже изучавшем бабочек и лечившем людей. Все это произвело на меня очень сильное впечатление, и через несколько дней я заявил, что стану ученым и буду изучать бабочек тутового шелкопряда.

Удивительно, что все так и произошло, но мы знаем генетика-шелковода В.А.Струнникова, а не В.И.Чехова. Когда же и при каких обстоятельствах Вы сменили фамилию и отчество?

После раскулачивания и ареста отца мы вынуждены были переселиться к родственникам в Богучар. Из источников доходов у нас остался только один - мамино вышивание. Но на нем много не заработаешь. Поэтому, списавшись с другими родственниками, решили разъехаться по разным семьям. Мне, рассудили, надо отправляться к тетушке по отцу - Валентине Евгеньевне, бывшей замужем за профессором-хирургом Струнниковым Александром Николаевичем. Они меня усыновят, после чего мне, возможно, откроется дорога в вуз. Их семья жила в Краснодаре, но ко времени моего приезда профессор решил перебраться в Микоян-Шахар, столицу Карачаево-Черкесии, на постоянную работу. Там мы все и оказались. Так как у меня удостоверение об окончании семилетки было выписано на имя Чехова, то планировалось, что я снова пойду в среднюю школу, но уже как Струнников, в расчете на ближайшее переоформление документов. Я снова оказался в 7-м классе. Меня волновало, каким должен быть сын профессора - умным или средним? Решил, что - умным. Может быть, тогда поверят, что я настоящий сын профессора. В школе все протекало без осложнений. Однажды я познакомился со студентом Горского сельскохозяйственного института, который находился в г.Орджоникидзе, и узнал, что там есть отделение пчеловодства и шелководства. Как раз то, что нужно для осуществления моей детской мечты. Казалось, события развиваются вполне благоприятно. Но в начале мая скоропостижно скончался Александр Николаевич. Я снова оказался “у разбитого корыта”: мое усыновление он не успел оформить. Этим пришлось заняться тете. Сходив куда-то, она продиктовала мне заявление о желании быть усыновленным, потому что мои родители - учителя - умерли. В результате я получил документ, удостоверяющий, что я - Струнников Владимир Александрович. Теперь можно было поступать в вуз, и я стал студентом Горского сельскохозяйственного института.

Тамошнее отделение шелководства и пчеловодства Вы и закончили?

Нет, после первого курса нам объявили, что отделение закрыто из-за отсутствия преподавателей. Все мои мечты рушились. Но мы, студенты, добились перевода в Ташкентский сельскохозяйственный институт. Студенческая жизнь - очень голодная - продолжилась. Однако к четвертому курсу я разочаровался в шелководстве. Я мечтал о научной работе, а окончив институт, мог стать лишь агрономом, в лучшем случае - преподавателем шелководства. Будущее казалось туманным.

И именно на четвертом курсе произошло событие, которое предопределило мой путь в науке. Я жил в общежитии со старшекурсниками, а они очень увлекались генетикой, которую впервые ввели в вузовскую программу. В один прекрасный день мне попался на глаза учебник генетики (его авторами были американские ученые Э.Синнот и Л.Денн). Я стал его пролистывать и понял, что все для меня ново и интересно! Я прочитал учебник от корки до корки, мало того, проработал его так, будто готовился к экзамену. Меня поразило, что этой науке всего 30 лет от роду, а сколько интересного сделано, сколько тайн природы открыто! Я понял, что у генетики большое будущее. Любовь, внезапно вспыхнувшая тогда к ней, осталась на всю жизнь.

Практику студенты проходили в Среднеазиатском научно-исследовательском институте шелководства (САНИИШ). В нем был создан отдел генетики и селекции, в котором группой гибридизации руководил Борис Львович Астауров. Там изучали мутагенез, вызванный ионизирующими излучениями, и активацию яиц тутового шелкопряда к искусственному партеногенезу и андрогенезу.

Меня больше всего заинтересовала стимуляция неоплодотворенных яиц шелкопряда к девственному, партеногенетическому, развитию. Оказалось, что этой проблемой, помимо Бориса Львовича, занимались и другие выдающиеся биологи того времени, и особенно интенсивно - Николай Константинович Кольцов.

В студенческом общежитии я стал активировать партеногенез центрифугированием, но закономерностей в вариантах опыта не обнаружил. Не нашел их и Борис Львович, которому я рассказал о своем эксперименте. Позже он повторил мой опыт, но ожидаемых мной результатов не получил, о чем сообщил в печати. Так печально завершилось мое первое знакомство с Астауровым.

Это не остановило Вас? Ведь авторитет Астаурова был очень высок.

Все сложилось удачно благодаря Михаилу Ильичу Слониму, читавшему курс генетики в нашем учебном заведении. Он счел, что после окончания института я должен остаться на преподавательской или научно-исследовательской работе. Трамплином могла бы послужить лаборантская должность. И я был зачислен одновременно в четыре места, т.е. везде, где работал Михаил Ильич. В качестве дипломной темы я выбрал искусственное осеменение тутового шелкопряда, поскольку понимал, что так можно кардинально решить проблему диаллельных (двойных) скрещиваний. Работа оказалась очень непростой, пришлось сначала до тонкостей изучить анатомическое строение половых органов насекомых и весь процесс осеменения яиц в теле самки. Весьма кропотливые и сложные эксперименты я вынужден был проводить без Михаила Ильича (этим летом он лечился в Кисловодске, а вернувшись, приболел и не приходил в институт), сам решал все вопросы, даже те, что были давно решены, но я этого не знал.

Защита диплома закончилась чтением лестного для меня отзыва рецензента, где говорилось, что я сделал целый ряд открытий. Это был серьезный шаг на пути к работе в одном из институтов.

Доходя до всего сам, без посторонней помощи, я почувствовал интерес, скорее, страсть к открытию тайн природы и управлению ее процессами. Поистине, это было вторым решающим моментом в жизни, окончательно определившим мои устремления и судьбу.

Дипломная работа была опубликована в виде обширной статьи в “Журнале общей биологии”, а впоследствии дважды защищена в качестве диссертации на соискание ученой степени кандидата наук.

Что значит - дважды защищена?

Эта история связана с лысенковщиной. Первый раз я защитился в 1947 г., доработав небольшие разделы диплома, второй - через пять лет. Повторная защита понадобилась потому, что нас с женой (она тоже была генетиком, селекционером), единственных в СССР, лишили уже защищенных кандидатских степеней, а заодно и ученых званий за отказ принять лысенковское “учение”. Жену к тому же уволили, а меня, в связи с крупными научными достижениями оставили… на должности младшего научного сотрудника.

После окончания института Вы сразу погрузились в науку?

Нет, меня назначили на должность заведующего опорным пунктом САНИИШ, но тематика мне не понравилась. Я мечтал о серьезных и сложных экспериментах, в которых можно было бы разрешать трудные проблемы биологии и практические задачи, а тут - выкармливание разных пород шелковичных червей и приготовление гибридной грены для производственных испытаний. К тому времени Астауров искал методы получения абсолютно гомозиготных самцов с помощью мейотического партеногенеза (а также гиногенеза и андрогенеза). Борис Львович еще раньше разработал метод амейотического партеногенеза, позволявший получать одних гетерозиготных самок, а ведь с практических позиций куда выгоднее разводить самцов: гусеницы-самцы съедают на 20% меньше листа шелковицы, а завивают коконы, в которых содержание шелка на 20% больше. Я рассчитал, что начать нужно с разработки способа получения андрогенетического потомства, а потом двигаться дальше - искать метод получения потомков от двух отцов. Идея, по правде сказать, фантастическая - еще никто даже не предлагал возможного решения такой проблемы. Она казалась мне настолько заманчивой, что я перешел в младшие научные сотрудники сектора селекции и генетики со своей программой исследований, кстати, одобренной ВАСХНИЛ. Было это в 1937 г.

Это ведь год разгула арестов. Вас не коснулись ужасы той поры?

К счастью, вихрь арестов лично меня только обдал леденящим холодом. Как-то меня вызвали в кабинет директора, куда через некоторое время буквально влетел энергичный человек из НКВД и произнес единственное слово - “Где?”. Директор подвел всех присутствовавших к недавно вывешенной в коридоре стенгазете, в которой я занимался художественным оформлением. По требованию незнакомца мастер по оптическим приборам Шустерман, человек в летах и, на мой взгляд, положительный, начал невнятно что-то объяснять и показывать на нарисованное мной красное знамя на заголовке газеты. Оказывается, он углядел на знамени профиль Троцкого и донес в НКВД. Даже изощренный в поисках “компромата” человек из столь грозной организации не смог увидеть того, что заприметил мастер оптики. И мое “дело” не состоялось. Только позже я испытал настоящий страх. А Шустерман вел себя так, будто ничего и не случилось.

Но в нашем институте, да и других тоже, расправились со многими. Арестовали двух переводчиков с японского; профессора Э.Ф.Пояркова, который был доктором Парижского университета и к тому же ездил в Японию; Н.К.Беляева и Михаила Ильича. Он сидел в подвале Ташкентского НКВД. Видимо, его брат, Моисей Ильич Слоним, врач, лечивший местную партийную верхушку, хлопотал перед власть имущими за Михаила Ильича, и благодаря этому была создана Союзная комиссия по разбору его дела о вредительстве. Основные обвинения были до смешного нелепыми, например: “в целях вредительства М.И.Слоним перед взвешиванием коконов одной семьи (потомки одной пары родителей) выбраковывал единичные очень мелкие коконы и таким образом искусственно завышал общий вес семьи”. По законам вариационной статистики выбраковка “исключительных” коконов не только возможна, но и необходима. К сожалению, нашлись научные сотрудники, которые из страха перед НКВД подтвердили на заседании комиссии справедливость выдвинутых обвинений во вредительстве. Я был изумлен, когда эти же люди на моих глазах подобострастно поздравляли Михаила Ильича с освобождением.

Не миновала злая доля и моих близких родственников. Снова арестовали вернувшегося из заключения в 1932 г. отца. Туманно написанным письмом нас известили, что он приговорен к тюремному заключению без права переписки. Тогда уже многие знали, что это означает. Позже пришло сообщение, что он умер от рака печени. Только через 60 лет моя сестра получила письмо от незнакомой женщины, в котором она спрашивала, не родственник ли ей Чехов Иван Евгеньевич. На печатном бланке Воронежской епархии значилось, что он был расстрелян 23 октября 1937 г.

Та же участь постигла и моего дядю Константина, всю жизнь занимавшегося хлебопашеством. Младший его брат Александр, агроном, остался жив. Сестра его жены вышла замуж за человека, который заведовал районным отделом НКВД. В доме их в это же время жил Александр со своей семьей, благодаря чему и не пострадал.

Не за горами была война. Вы участвовали?

Да, и попал прямо со срочной военной службы. Я оказался в рядах Красной армии переростком - 25-летним. Служил в дивизии, которая в 1940 г. прошла всю Бессарабию от Днепра до Дуная, вернулась в Одесскую область, а в первых числах июня 41-го была в каком-то молдавском селе. Наш полк ночью 22 июня подняли по тревоге, и мы простояли на площади до 12 часов дня, когда Молотов объявил по радио о внезапном нападении на нашу страну фашистской Германии. На другой день мы заняли позиции недалеко от пограничной станции Унгены, уже оккупированной немецкими и румынскими солдатами. По приказам наш полк то отступал, то возвращался на старые позиции, и в результате мы потеряли возможность пробиться в Одессу. На второй день путь к ней перекрыли румынские войска. Мы начали рыть окопы под градом пуль, в живых осталось человек двадцать. И тут появился какой-то политрук. Мы побежали за ним в сторону противника, стоявшего в рост, цепью, и на ходу стреляли. В центре нашей бегущей толпы взорвался снаряд, политрук упал замертво, а я с ранениями в руки, ноги и поясницу ползком добрался до канавы, где уже было несколько наших, здоровых и раненых. Что было потом, не помню. Очнулся, когда нас уже окружили и приказали идти в сторону густого сада. Для нас война кончилась. Началась жизнь, если ее можно так назвать, военнопленных. Голод, грязь, вши, эпидемия дизентерии - все было. Раны лечили керосином.

Нельзя было понять, пытаются ли румынские охранники уничтожить нас не бросающимися в глаза способами или все наши беды от их полной организационной несостоятельности. В морозный рождественский день 1941 г. охранники заставили нас раздеться и поливали холодной колодезной водой. Как никто из нас не заболел воспалением легких - уму не постижимо. Умирать продолжали от истощения. Или еще случай. Однажды нас отправили на полустанок, где стоял санитарный поезд, приказали раздеться и сдать вещи в “вошебойку”. В вагончиках под душем с горячей водой мы отмывали “вековую” грязь, расцарапывая тело до крови. А когда вышли, одежда еще не прожарилась, и пришлось долго ждать ее под холодным ветром и снежной крупой. Наконец оделись и вернулись в “яму”, которая служила нам жилищем, а там ожидали перемешанные с соломенной трухой изголодавшиеся вши. Какой был прок от нашего мытья, чем объяснить такое?

А однажды мне приказали исполнить роль палача. Пленный чем-то провинился, и его должны были наказать 25 ударами розог по тому месту, на котором человек обычно сидит. Ну разве мог я кого-то отхлестать? И я сослался на то, что мое воспитание не позволяет бить своего товарища. Полковник, руководивший экзекуцией, взбесился. По его команде жандармы свалили меня на землю, предварительно спустив брюки, один сел на плечи, другой на ноги. Полковник лично, со всей силой, а ее было в избытке, и с особым рвением стал сечь меня с оттяжкой очень гибким, граненым хлыстом. Хорошо, что полковник запыхался и бросил свое занятие примерно на 15-м ударе. Последствия моей строптивости сказались быстро. Наступила осень, пленным не имевшим обуви, стали выдавать старые изношенные армейские ботинки. Мне не выдали.

В конце декабря нас перебросили в Бессарабию. Шли пешком, а я с несколькими доходягами, уже не способными передвигаться, ехал в санях - из-за “босой” жизни зимой ноги стали плохо разгибаться.

Но неожиданно пришло небольшое облегчение. Я заделался самозванным лекарем, благо всегда чувствовал влечение к медицине, да и было у кого поучиться - среди близких родственников было немало врачей. В один морозный день к нам зашел удивительно красивый холеный офицер, видимо, очень крупного ранга и захотел ознакомиться с нашим медицинским пунктом и состоянием больных. Меня здесь считали старшим, я и рассказывал о болезнях пленных офицеру, как я догадался, медику. У одного больного я определил приступ аппендицита, и за невозможностью операции в наших условиях положил на живот две бутылки со снегом. Доктор с моим диагнозом и лечением согласился и попросил, чтобы я ему показал соседний дом, в котором будет проводиться прием больных. Мы вышли во двор, он остановил свою довольно многочисленную свиту, и мы пошли вдвоем. Вдруг он мне по-русски: “Володя, дела плохи. Немцы взяли Ростов”. И тут увидел, что я иду босой. Он приказал коменданту лагеря немедленно обуть и одеть меня и освободить от конвоя. Кем был на самом деле мой спаситель, не знаю.

Жизнь пленника закончилась с приходом нашей армии?

Мы освободились сами в 1944 г., вскоре после падения в Румынии фашистского режима Антонеску. Русские военнопленные, находившиеся в лагере г.Тимишоары, захватили железнодорожный состав и принудили начальство станции отправить его на восток навстречу советским войскам. Потом мы шли пешком, и когда встретились с нашими солдатами, радости не было границ. К нам тепло отнеслись, хотя мы и были пленными. Говорят, враждебностью грешили только тыловики, ни разу не бывавшие в боях.

Неужели контрразведка не проявила к Вам интереса?

Меня допрашивали, конечно, но все прошло гладко, и я попал на фронт. Тогда для меня и началась настоящая война, так как в сражении под Унгенами в 1941 г. я ведь участвовал всего лишь 10 дней. За восемь боевых месяцев в нашем полку сменилось четыре пополнения, а меня, наверное, охранял ангел с крылышками. Мир наступил на неделю позже 9 мая, потому что полк участвовал в боях с крупными подразделениями не капитулировавших немцев, которые остались в чехословацких лесах. А потом пронесся слух, что нас отправляют на Дальний Восток воевать с Японией. Но, к счастью, меня это миновало, я был демобилизован.

И Вы через всю Европу - к своей генетике и шелкопряду, в Ташкент? Или к родным?

Я отправился в Ташкент, в институт. О родных я ничего не знал, где они, что с ними. Зато их и институтских известили, что я погиб, бросившись под вражеский танк со связкой гранат. Представляете, каково было мое появление перед коллегами? Я списался с тетей, а она сообщила остальным родственникам. От нее я узнал, где находится мама, но вырваться туда хотя бы на несколько дней, не узнав политической обстановки, побоялся.

В институте Вы продолжили предвоенные исследования?

Сначала я доработал дипломную тему и защитил кандидатскую диссертацию.

Но ведь уже начались годы царствования Лысенко, а предмет Вашего научного интереса - генетика. На периферии удавалось ею заниматься?

У нас было так же, как в любом другом месте страны. Генетика, одна из самых сложных, перспективных и удивительных по красоте наук была растоптана, отрезаны пути к развитию ее самых завлекательных направлений теоретического и практического значения. Растоптана и моя жизнь, поскольку одной из главных ее устремлений были генетические исследования. Жизнь к тому же наполнялась изнуряющим страхом и особой его разновидностью - страхом перед карающим мечом органов безопасности. Злокачественность страха тем более ужасна, что объятый им человек никого не может просить о помощи или хотя бы надеяться на сострадание. Он должен хранить страх внутри себя как величайшую тайну, иначе будет приобщен к врагам народа со всеми вытекающими последствиями. Не испытавшим на себе этого чувства трудно представить его всеобъемлющую силу.

О временах лысенковщины уже столько написано, столько приведено нелепых высказываний самого Лысенко, что нет никакого желания повторяться. Но все же не могу не привести отрывок из его выступления у нас в институте. “В освоенных далеких степях Казахстана создали водоемы. Через некоторое время там появилась рыба, лягушки и другие водные животные. Говорят, что они возникают из яичек, занесенных птицами. Ерунда все это. Ищите их родителей ближе. Это барсуки или суслики породили новые виды.” А вот образец общебиологических представлений Лысенко, которые он изложил в отчете (такие отчеты о научной и общественной деятельности академики представляли ежегодно в президиум Академии наук): “…живое является тем неживым, которое стало живым и которое обладает врожденным тяготением, потребностью (наследственностью) в том неживом, которым оно было, пока не стало живым”. По-моему, комментарий не требуется.

Докторскую диссертацию Вы защищали при Лысенко? Наверное в ней не было классической генетики?

Материала, не имеющего прямого отношения к ней, вполне хватало для диссертации. Однако у меня возникла дерзкая мысль открыто включить все генетические исследования - с описанием и обозначением хромосом, генов и комбинаторики их передачи потомкам. Это был бы вызов Лысенко. Я решился на этот рискованный шаг и даже надеялся на успех, чувствуя проявления у лысенковцев не то страха, не то осторожности. Правда, одно из основных направлений работы - выведение маркированных по полу пород - было поручено мне Советом Министров СССР и Академией наук, и возражать против этого не осмелились ни Лысенко, ни ВАСХНИЛ, хотя такую новость встретили с ненавистью. В своем институте я защитил диссертацию успешно, а потом ВАК присудила докторскую степень даже без рецензирования, на основании 68 положительных отзывов, поступивших в комиссию.

Вы уже давно распрощались с Ташкентом, когда это случилось? Не было ли причиной землетрясение 1966 г.?

Нет, оно не было причиной, решение зрело постепенно, при агитации Бориса Львовича. А он стал активнее в этом отношении действительно после землетрясения. Уже будучи директором Института биологии развития, он прилетел к нам и пригласил меня и жену работать на экспериментальной базе института - Кропотовской биологической станции, которая находилась на берегу Оки в 12 км от Каширы. На этой биостанции в свое время проводили исследования многие выдающиеся биологи, в том числе и Кольцов. А когда мы побывали в пущинском академгородке и насладились природными прелестями, наше решение о переезде в Москву укрепилось. И в 1968 г. мы, зачисленные в лабораторию Астаурова, где в то время занимались разработкой методов регуляции пола у животных, уже обживали московскую квартиру. Мы с женой решили продолжать исследования на тутовом шелкопряде, но начать пришлось с насаждения плантации шелковицы, чтобы выкармливать гусениц. За мной осталось руководство двумя организованными мной лабораториями - в Среднеазиатском институте шелководства и Ташкентском университете. Сотрудникам лабораторий предстояло довести до практического применения те результаты фундаментальных исследований, что уже были нами получены. А в Москве мы продолжали разрабатывать новые искусственные способы размножения шелкопряда, чтобы выводить племенные клоны с нужным генотипом, скрещивать производителей в разных вариантах. И все это - для увеличения выхода шелка.

Создается впечатление, что Вы можете “играть” на геноме шелкопряда, как виртуоз на фортепьяно, и конструировать новые генотипы, добиваясь невероятного. Основа всего - Ваши методы искусственного размножения?

Безусловно. Эти методы - амейотический и мейотический партеногенезы, гиногенез, диспермический и моноспермический андрогенезы, полиплоидизация и деполиплоидизация - имеют огромное значение не только для пополнения теории биологии развития, но и для экспериментальной генетики, так как поставляют различные генотипы, позволяющие создавать ранее не существовавшие в природе формы.

Осуществленные Вами генетические перестройки не видны стороннему человеку, они скрыты в организме невзрачной бабочки. Нельзя ли представить результаты Ваших генетических работ так, чтобы их могли понять неспециалисты?

Можно вообразить символический парад, например, такой. Первые две колонны - исторические: сначала пролетают юркие, с поднятым брюшком, бабочки. Это - дикая форма, прародитель современного шелкопряда. Во второй колонне малоподвижные, грузные бабочки, уже не способные летать. И не мудрено, ведь более 50% состава их тела уходит на построение шелкового кокона, в то время как у дикой формы эта величина не превышает 3-4%.

Дальше идет группа исключительно хилых бабочек-самок. Это первые в мире клоны животных, полученные русскими учеными еще в 30-х годах прошлого столетия.

А следом такие же по происхождению бабочки, но уже в прекрасном состоянии, с высокой жизнеспособностью. Это уже наше изделие конца ХХ в. Они появились на свет без участия отцов.

В очередной колонне - мелкие и медлительные самцы, тоже безотцовщина, но зато они обладают необычайным по структуре наследственным аппаратом, который исключительно важен для новых генетических исследований.

Потом движутся не менее замечательные по генетической структуре самцы, появившиеся на свет без вмешательства генетического материала мамы, вся наследственность им досталась только от отца.

Далее маршируют самцы, которые не имеют матери, но зато возникают сразу от двух отцов! Над ними развивается плакат с требованиями об изменении закона о выплате алиментов не одним, а двумя отцами.

Но это не предел возможностей экспериментатора: в следующих двух колоннах идут дети, порожденные одновременно мамой и двумя или тремя (а если нужно, то и четырьмя) отцами.

Наконец, подходит колонна внешне и генетически одинаковых близнецов женского и мужского пола. Они схожи между собой как человеческие близнецы - это искусственно созданный нами вечный клон! Он нормально размножается в себе, но признаки его практически не изменяются в ряду бесконечных поколений.

И почти в самом конце парадных колонн видны уроды: левая часть тела у них мужская, а правая - женская.

Но вот устанавливается тишина, а затем слышится нарастающий грозный гул: движутся самцы с плакатом “Генетическая бомба”. Если выпустить этих самцов в природу, все браки их с нормальными самками приведут к рождению только одних “мальчиков”. Численное их превосходство над самками в популяции постепенно будет нарастать, пока тех практически не останется и вид не исчезнет. Военные некоторых стран уже помышляют о создании генетических бомб, способных в будущем избирательно уничтожить заранее намеченные нации, а у шелководов она уже есть, и с беспощадной точностью уничтожает самок. Как следствие этого, гибнет и весь вид вредных насекомых.

Применяется ли что-нибудь сейчас из разработанных Вами методов и созданных генотипов, где, кем? Как оценивают специалисты - наши и зарубежные - результаты Ваших “шелковых” достижений?

Наиболее экономически эффективным следствием разработки искусственных способов управления размножением и наследственностью оказались генетическая маркировка яиц по полу и получение потомства одного мужского пола. Генетическая маркировка позволяет быстро разделять по цвету яйца женского пола (они темные) и мужского (светлые) и благодаря этому точно и без больших трудовых затрат приготавливать межсортовые высокопродуктивные гибриды. Выведение же только мужского потомства, во-первых, повышает выход шелка-сырца примерно на 15%, а во-вторых - составляет суть оригинального генетического метода борьбы с вредными насекомыми. Эти и другие разработки щедро финансировались и в Ташкенте, и в Москве, были широко внедрены в южных республиках СССР, где занимались шелководством. За каждое экономически эффективное изобретение выплачивались солидные денежные вознаграждения. Кроме того, я не обделен и правительственными наградами. У меня несколько орденов, много медалей, в основном серебряных, но были и две золотые: одна - медаль ВДНХ, другая - имени И.И.Мечникова. Мне она была особенно дорога, потому что мое детское увлечение наукой началось после рассказа родителей об ученых, в частности, о Мечникове. К моему великому огорчению, теперь у меня только бронзовый дубликат этой медали, золотой оригинал, весивший 100 г, был похищен проникшими в квартиру среди бела дня воровками-аферистками.

Проявляли интерес и иностранцы. Большой знаток проблемы регуляции пола, японский генетик с мировой славой Ятаро Тадзима, глава японских генетиков, проводивший исследования на тутовом шелкопряде, однажды посетил Институт биологии развития, чтобы ознакомиться с нашими работами. Поэтому директор, Астауров, и несколько сотрудников подготовили краткие доклады. У меня по каждой теме были заготовлены наглядные схемы регуляции пола у шелкопряда, которые подкреплялись кладками живых яиц, маркированных по полу. Когда я показал первую кладку из темных яиц с женскими зародышами и из желтых - с мужскими, по выражению лица гостя понял, что это его удивило. Он заинтересовался жизнеспособностью маркированного материала, так как в Японии тоже велось такое исследование, но еще не было окончено. А после демонстрации кладки, состоящей, наоборот, из темных яиц мужского пола и светлых - женского, Тадзима вскочил со стула и воскликнул: “Мы 20 лет работаем в этом направлении, но совершенно безуспешно!” И попросил подробнее рассказать о нашем способе маркировки яиц с мужским зародышем темного цвета.

Знаменитого японского генетика удивил и способ получения только мужского потомства с помощью сцепленных с полом леталей, особенно результат: 99.8% самцов и лишь 0.2% самок. В такую возможность он не верил, а когда я привел конечную генетическую формулу, где фигурировал самец, у которого в обеих Z-хромосомах было по одной неаллельной летали, Тадзима с некоторым торжеством заявил, что такого самца не может быть. По поводу моих методов получения двухлетальных самцов он весьма эмоционально воскликнул, что это настолько изумительно, что скорее пригодно для научно-фантастического рассказа. Но потом я убедил Тадзиму в теоретической реальности получения двухлетальных самцов. А чтобы он полностью смог разобраться в методах и технике получения только мужского потомства, нам пришлось встречаться еще пять раз, причем собеседования наши были очень продолжительными. Тема так увлекла Тадзиму, что, как рассказывал его гид и переводчик М.Б.Евгеньев, даже у прилавка универмага японский генетик вдруг спрашивал, как делается то или иное. Прощаясь, он обещал рассказывать и писать о моих работах у себя на родине, и слово свое сдержал.

Интересовались и другие японские ученые, уточняли некоторые детали наших экспериментальных работ. Но исследования чисто практического направления их более не интересовали, так как Япония прекратила заниматься шелководством. Пальма первенства перешла к Китаю, где производится около 80 % мирового количества коконов. Поэтому удельные объемы внедрения научных достижений определялись по использованию изобретений именно в Китае. Эта страна приобрела у нас породы шелкопряда, маркированные по полу на стадии яйца, и линии, дающие только мужское потомство. Генетические свойства наших линий китайские специалисты передали своим породам и считают, что благодаря этому в Китае достигнут серьезный прогресс в шелководстве. Убедившись в реальности массового получения одного мужского потомства, они приобрели эту нашу технологию и сейчас интенсивно работают над созданием двухлетальной линии хлопковой совки - самого вредного в Китае насекомого.

Сообщество чешских, немецких и английских ученых вывело аналогичные линии мельничной огневки, и, таким образом, доказательства того, что можно управлять полом чешуекрылых, пополнились. Не скрою, технология получения таких линий сложна и отпугивает генетиков-энтомологов. Но она совершенствуется, чтобы стать доступной для широкого круга генетиков. Если освоить этот самый экологически чистый метод борьбы с насекомыми, его использование дало бы колоссальный экономический эффект. Решение этой проблемы находится под контролем МАГАТЭ.

А что с гетерозисом, вернее, с его закреплением в потомстве? Ведь совершенно парадоксален и потому особенно интересен генетикам сам способ - близкородственное скрещивание. Неужели и гетерозис не привлек внимания нашей научной, академической, общественности?

Действительно, мы разгадали тайну гетерозиса и специальной селекцией на жизнеспособность с последующими возвратными скрещиваниями сумели добиться того, что он не затухает, а усиливается, по сравнению с исходным гибридом, в череде поколений шелкопряда. В связи с закреплением гетерозиса в потомстве опыты по отбору на жизнеспособность выполнены на ячмене, горохе, дрозофиле, проводятся эксперименты на рисе. Но до широкомасштабных изысканий в России дело не доходит из-за мизерного финансирования подобных работ. Исключение составляют тутовый шелкопряд и ячмень. А что касается закрепления гетерозиса, сулящего неслыханные выгоды, то у нас в России возникла очень сложная ситуация. Огромная экономическая значимость гетерозиса очевидна всем. Наш патент и несколько статей, доказывающие эффективность метода закрепления гетерозиса, не подвергаются сомнению ни в печати, ни в устных выступлениях. Правлением Совета по генетике и селекции проверена эффективность на коммерческих гибридах тутового шелкопряда. Осталось провести исследования на растительных объектах, особенно на культурах, которые не поддаются промышленной гибридизации. Но все попытки организовать квалифицированные испытания этого метода безуспешны в основном из-за недостатка финансирования. Правда, получен грант от Российского фонда фундаментальных исследований на испытание способа закрепления гетерозиса у риса, но финансовое обеспечение настолько скудно, что рассчитывать на успешное завершение исследований не приходится.

Но в мире так много деловых людей, способных увидеть в чужом изобретении большую выгоду для себя. У Вас, наверное, нет отбоя от желающих купить патент на этот метод?

К сожалению, на нашем изобретении пагубно сказался развал науки в России. Сразу после опубликования статей на русском и английском языках о способе закрепления гетерозиса и российском патенте на него одна из американских фирм сообщила, что заинтересована в этом изобретении, но переговоры о его использовании возможны только после патентования во всех странах мира, занимающихся возделыванием зерновых. И когда я объяснил, что не найдется необходимой суммы на столь обширное патентование, то получил ответ: “Но Вы же за это изобретение получите миллионы!” Согласие на широкое патентование мы от Академии не получили. Следовательно, за использование изобретения нам не скажут даже вежливого “Спасибо”, мы можем и не узнать ничего - кто же станет разглашать подобные сведения.

Печальна судьба российских изобретений. Мы пытались заинтересовать Академию наук, но президент Ю.С.Осипов средств для испытаний не нашел. Представители Научного совета РАН по биотехнологии до сих пор даже не выслушали мое предложение, видимо, потому, что для этого из-за моей болезни нужно было прийти ко мне в дом. Какой удивительный контраст: у меня дважды побывали вице-президент Сельскохозяйственной академии китайской провинции Чзэцзян и ее вице-губернатор. Намеревалась посетить даже целая делегация из 16 человек. Разместить в квартире такое количество гостей было бы трудно, и поэтому сговорились на посещении 8 человек. Так что кому интересно, тот находит возможность выяснить все при личной встрече. Поведение некоторых чиновников от науки создает впечатление, что наша страна не нуждается даже в таких изобретениях, как способ борьбы с вредными насекомыми и метод закрепления гетерозиса.

В 1990 г. большой группе генетиков, и Вам в том числе, было присуждено звание Героя Социалистического Труда. Какова была формулировка в Указе Президента СССР?

Мне присудили звание “За особый вклад в сохранение и развитие генетики и селекции и подготовку высококвалифицированных кадров”. Награды генетикам, чьи лица испещрили морщины, оставленные временем и пережитыми невзгодами, вручал президент Академии наук СССР Г.И.Марчук, М.С.Горбачев произнес небольшую поздравительную речь. Не верилось, что величайшая трагедия закончилась победой и на головы постаревших генетиков со следами колючек от терновых венцов легли лавровые венки.

Начав исследования на шелкопряде еще в студенческие годы, Вы продолжаете экспериментальную деятельность и доныне?

Да, это так. Впереди еще есть возможность пережить томительное, но приятное ожидание новых экспериментальных итогов. А что касается результатов наших прежних работ, то сейчас даже трудно перечислить возможные варианты их использования в фундаментальных исследованиях. Оригинальными методами искусственного размножения тутового шелкопряда можно получить большое число разнообразных, подчас невероятных, но важных для экспериментатора, генотипов. Значительная часть коллекции таких генотипов уже ждет своего часа, чтобы послужить науке. Некоторая доля передана в Узбекистан, Грузию, на Украину и в Китай. Несколько записанных, важных для практики, но не запатентованных идей я оставляю не опубликованными до более благоприятного времени для изобретательства в нашей стране.

Эксперименты продолжаются, и что удивительно, моя последняя в 2004 г. работа оказалась связанной с выяснением причин естественной смерти бабочек тутового шелкопряда. Это удивительно потому, что та же самая тема когда-то интересовала И.И.Мечникова и настолько поразила мое детское воображение, что я выбрал путь ученого-шелковода и никогда своему выбору не изменял.

  Статьи В.А. Струнникова, опубликованные в “Природе”:

Регуляция пола в практическом шелководстве. 1972. №7. С.36-47.

Мейотический партеногенез у тутового шелкопряда и проблемы генетики и селекции. 1977. №1. С.57-71. (В соавторстве с Терской Е.Р.)

Получение и перспективы использования генетических копий тутового шелкопряда. 1982. №1. С.57-68.

Природа и проблемы гетерозиса. 1987. №5. С.64-76.

Третья изменчивость. 1989. №2. С.17-27.

Клонирование животных: теория и практика. 1998. №7. С.3-9.

Гетерозис можно закрепить в потомстве! 2003. №1. С.3-7. (В соавторстве со Струнниковой Л.В.)

Мат солнечным зайчиком. 2004. №4. С.75-78.

 

---

---

Август 2004