№9, 2001 г.
© К.БернардиниРебята с улицы Панисперна
К 100-летию Энрико Ферми
Карло Бернардини
Карло Бернардини, профессор Римского университета “La Sapienza”,
главный редактор итальянского научно-популярного журнала “Sapere”.От переводчика: В сентябре исполняется 100 лет со дня рождения одного из наиболее крупных физиков XX в. Энрико Ферми. Предлагаемые отрывки из книги Карло Бернардини познакомят читателя с историческими событиями и персоналиями, связанными с жизнью выдающегося ученого, но малоизвестными в России (как, впрочем, и в Италии). Сама по себе книга, которая называется “Физика в итальянской культуре XX в.” (Bernardini Carlo. La fisica nella cultura italiana del Novecento. Roma, 1999), посвящена не столько Ферми, сколько общей оценке роли физики в итальянской культуре, и в ней нет его биографии. Поэтому мы дополним публикуемые фрагменты основными фактами биографии великого физика, воспользовавшись очерком, написанным Эдуардо Амальди для энциклопедии “Scienziati e Tecnologi Contemporanei” (1974).Кто должен писать историю физики?Энрико Ферми родился 29 сентября 1901 г. в Риме в семье железнодорожного служащего Альберто Ферми и его супруги Иды де Гаттис. Интерес к математике и физике проявился у Энрико уже в десятилетнем возрасте. В 1918 г. он поступил на физическое отделение Пизанского университета. Защитив диплом в 1922 г., Ферми проходит шестимесячную стажировку в Геттингене, у Макса Борна, где знакомится с В.Гейзенбергом, В.Паули и П.Иорданом. После Геттингена Ферми читает курс лекций по математике в Римском университете, а осенью 1924 г. отправляется на трехмесячную стажировку в Лейден, где работает с П.Эренфестом, С.Гаудсмитом, Р.Кронигом, Г.Уленбеком. С 1924 по 1926 г. он преподает математическую физику и механику в Университете Флоренции.
Первая встреча Ферми с директором Института физики Римского университета Орсо Марио Корбино состоялась еще в 1922 г. Ферми поразил Корбино обширностью и глубиной знаний. В 1926 г. при его активном содействии Ферми получает кафедру теоретической физики Римского университета. Эта кафедра располагалась в Институте физики на улице Панисперна (только в 1936 г. институт будет переведен в здание физического факультета на основной территории университета, где он находится и по сей день). С 1926 г. под руководством Ферми начинает формироваться и работать знаменитая группа итальянских теоретиков и экспериментаторов, наиболее известными из которых стали Эдуардо Амальди, Этторе Майорана, Эмилио Сегре, Франко Разетти и Бруно Понтекорво. Этих пятерых вместе с Ферми и имеют в виду, когда говорят о “ребятах с улицы Панисперна”. Группа просуществовала до 1938 г., и это был золотой период в истории итальянской физики.
В 1926 г. Ферми заканчивает работы по статистической квантовой механике частиц с полуцелым спином (электронов), и в теоретической физике возникают такие понятия, как статистика Ферми и фермионы. Затем появляются атомная модель Томаса—Ферми и фундаментальные работы по квантовой теории поля.
В.Д.Белинский
Однажды, не так уж много лет назад, Эдуардо Амальди сказал мне, что серьезно озабочен судьбой многочисленных документов, связанных с историей физики, которые годами накапливались в нашем отделе. Его комната на втором этаже корпуса “Маркони”, расположенного в Римском университетском городке, была битком набита архивными бумагами, а стены увешаны фотографиями друзей и письмами некоторых его знаменитых иностранных коллег.
В определенном смысле Амальди, которого все в институте дружески называли “папа”, должен был обладать инстинктивной психологической сопротивляемостью по отношению к любой работе в области истории физики: строгая школа Ферми и Разетти не допускала отвлечения от чистой исследовательской деятельности. История считалась задачей других, а для физика — просто потерей времени. Но Амальди не нравилась история, сделанная другими: слишком далека от жизни, слишком далека от физики. То, что Леонардо Шашья * написал об Этторе Майоране, взволновало его чрезмерно, я до сих пор помню резкие слова, сказанные им после выхода в свет книги. В другой раз он попросил меня пойти с ним на предварительный просмотр фильма “Ребята с улицы Панисперна” режиссера Д'Амелио, чтобы, как он выразился, “не давать волю своей вспыльчивости без свидетелей” (он давал волю вспыльчивости до тех пор, пока ему не было обещано убрать фальшивую слащавость).
* Леонардо Шашья (1921—1989) — писатель и общественный деятель, родился в Сицилии и много писал о ней. Роман, о котором идет речь, назывался “Исчезновение Майораны” (1974). Э.Майорана тоже был сицилийцем, он родился в Катании в 1906 г. и бесследно исчез в 1938 г. (Примеч. переводчика.)
В итальянской культурной жизни наука никогда не имела особого значения. Достижения физики или математики, а также биологии или геологии, отстояли весьма далеко от повседневных интересов общества. Образования, приобретаемого в школе второй ступени, в действительности недостаточно для понимания сути этих наук. Именно поэтому Амальди видел необходимость в такой разносторонней фигуре, как физик-историк (то же можно сказать и в отношении математика или биолога). Речь шла о том, что история может быть одним из занятий исследователя старшего поколения, богатого опытом, но уже не настолько продуктивного, как в молодые годы, и он сам имел вкус к этому.
В отличие от большинства из нас Амальди был также “политиком от науки”, одним из тех, кто предопределяет будущее благодаря своей интуиции исследователя. Он понимал связь такой способности со знанием истории: ему было известно, что предназначение Института определили еще сто лет назад Пьетро Блазерна и затем Орсо Марио Корбино, выдающиеся организаторы науки. Он также знал, что Италия — страна безразличная и даже в какой-то степени сознательно враждебная к наукам, и причины этого следует искать в рамках легкомысленного мира светских гостиных: для них науки были холодны и удалены от чувств и страстей, от больших проблем этики, права, политики. Физика или математика в Италии иногда даже подозревали в обладании мистическими силами зла, в способности покушаться на жизнь с помощью невидимых средств, в изобретении жестоких методов решения вечных и неразрешимых социальных проблем. Его мышление казалось механистическим, не отвечающим человеческим правилам, толкающим в объятия робота. Разные люди (философ, журналист, романист — неважно кто) говорят о науке каждый по-своему, но в большинстве случаев как о чем-то отстраненном, как о делах другой, чуждой цивилизации. Многие даже и не подозревают, что в физических или математических результатах, возможно, как ни в каких других, содержится огромная доза высокоорганизованного мышления.
Физики в начале столетия
История развития римской физической школы, если говорить о ней как о чем-то отстраненном, неизбежно примет характер легенды. Вначале был Пьетро Блазерна, который родил Орсо Марио Корбино, который родил Энрико Ферми, который родил Эдуардо Амальди, который родил… И здесь мне лучше прерваться, потому что, возможно, нам понадобится еще несколько веков, пока мы сможем поставить в этом вопросе точку.
Кто был Пьетро Блазерна? Есть много письменных биографических свидетельств, последнее из которых обязано Амальди (еще не опубликованный черновой набросок) и содержит отрывочные сведения, которые собирались, по-видимому, в течение многих лет. Блазерна (1836—1918) был вдохновителем и строителем того самого Института на улице Панисперна, который уже стал легендой благодаря событиям, имевшим международную значимость (и не только научную). Создание знаменитого Института началось в 1877 г. и закончилось в 1880-м. Тем временем Блазерна прошел весь путь вверх по лестнице должностей и почета: президент факультета, ректор, сенатор Королевства и вице-президент Сената, президент Академии дей Линчей, секретарь Общества Сорока *, генеральный секретарь Международного комитета мер и весов. Амальди пишет: “Хотя научные труды Блазерны и скромны, его влияние на научную культуру в нашей стране в период первых 30 или 40 лет существования Итальянского Королевства было без всякого сомнения достаточно значительным”.
* Общество Сорока — вторая (наряду с Академией дей Линчей) национальная научная академия Италии. По уставу, в нее могут входить не более 40 членов. (Примеч. переводчика)
30-е годы
Рост сообщества физиков и математиков в Италии продолжался до 20-х годов исключительно многообещающе. Однако с приближением очередного десятилетия постепенно вырисовывалась катастрофа, обусловленная, по-видимому, многими взаимно сопутствующими причинами, предвидеть которые ученым было трудно. К концу первой мировой войны ситуация была такова: Орсо Марио Корбино в 1918 г. заменил Блазерну и вскоре окружил себя гениальными молодыми людьми, едва перевалившими за двадцать, начиная с Энрико Ферми (1901—1954) и Франко Разетти (род. 1901) и последовавшими вскоре за ними Этторе Майораной (1906—1938), Эмилио Сегре (1905—1987), Эдуардо Амальди (1908—1989), Бруно Понтекорво (1913—1994). Нечто подобное происходит во Флоренции у Антонио Гарбассо, создающего коллектив, часть которого составляют Бруно Росси (1905—1993), Джилберто Бернардини (1906—1995), Джузеппе Оккиалини (1907—1993) и в контакте с ними, но в других местах, Энрико Персико (1900—1969), Джулио Рака (1909—1965), Джанкарло Вик (1909—1992). В действие включается также математик Вито Вольтерра (1860—1940), благодаря которому руководство научными исследованиями централизуется, ему удается осуществить это свое намерение около 1923 г. посредством основания Национального совета по исследованиям (CNR), первым президентом которого он и становится.
До 1921 г. должность министра народного образования занимает Бенедетто Кроче*, затем его сменяет Орсо Марио Корбино, который, продолжая придерживаться гражданских и либеральных традиций, избегает тем не менее противостояния с партией Муссолини, пробивающего себе дорогу в итальянской политике. Возможно, благодаря этой осмотрительности группа с улицы Панисперна не ощущала вмешательства политики, от которой она без труда держалась в стороне почти до 1938 г., когда (сразу после смерти Корбино) поднялся вал событий, инициированный появлением расистских законов. Математики открыто противостояли новой политике, в частности Вольтерра, который вдобавок к тому находился под специальным надзором полиции по причине заявленной им антипатии к фашизму. Именно в связи с этим еще в 1926 г. он оставляет пост президента CNR в пользу национальной “священной коровы” Гульельмо Маркони (1874—1937), которого представляют как выдающегося самоучку.
* Бенедетто Кроче (1866—1952) — философ, историк и критик, занимался также политикой, некоторое время симпатизировал фашизму, но в 1925 г. перешел в оппозицию, издав “Манифест антифашистской интеллигенции”. (Примеч. переводчика)
Фашизм и расизм
Фашистский режим не относится заведомо враждебно к научным исследованиям, тем более если они посвящены решению проблем, важных для него самого. Не было националистических попыток установить “итальянскую науку” по немецкому образцу и попыток утвердить этническое превосходство. Однако дело существенно осложняется, когда итальянские фашисты решают содействовать нацистским расовым преследованиям, проводя их также и у себя дома против итальянских граждан еврейской национальности.
Корбино в 1923 г. принимает министерство экономики, а министерство народного образования переходит к Джованни Джентиле *, который не скрывает своей склонности рассматривать научную деятельность только в плане ее практической полезности на благо страны. Последствия подобных представлений о культуре вскоре дают знать о себе: в 1931 г. исчезает Комитет по математике CNR. Вольтерра отказывается (вместе всего лишь с 11 другими профессорами из примерно 1200) дать присягу верности режиму и вынужден покинуть сцену, будучи освобожденным от должности с 1 января 1932 г. “по причине несоответствия общим политическим директивам правительства”. Он умер 11 октября 1940 г., как было объявлено Римским управлением полиции: “Сегодня утром, в 4 час 30 мин, в своей квартире по улице Лучина, 14 скончался сенатор Вито Вольтерра, сын Абрама, еврейской расы”.
* Джованни Джентиле (1875—1944) — философ и политик, реформатор общеобразовательной школы в Италии, активный сторонник фашистского режима. Убит в 1944 г. одной из партизанских “групп действия”. (Примеч. переводчика)
Грубая и тяжелая рука таких режимов, как нацистский, фашистский или коммунистический, для которых потребность в культуре вытекает из идеологических предпосылок, ведет к драматическим последствиям, например перемещению цвета европейского научного интеллекта в США в 30-е годы. Режиму были угодны в основном люди скромных способностей, первоклассные же мозги изгонялись по расовым или политическим мотивам.
В 1937 г. Ферми, питая некоторую надежду на внимание со стороны правительства, попытался добиться организации Института ядерной физики в составе CNR. Это предложение сопровождалось письменной поддержкой от Разетти, Антонио Карелли и Альфредо Покеттино, которые горячо поддержали его также и от имени Итальянского общества содействия прогрессу наук, мотивируя тем, что радиоактивные материалы имеют многочисленные применения в различных областях (это обстоятельство было подчеркнуто с целью вызвать интерес со стороны режима). Начальные расходы были оценены в 230 000 лир плюс еще 300 000 лир в течение двух лет непосредственно для работы. Речь шла о цифрах, сравнимых с соответствующими расходами в других странах, но они предусматривали одно более существенное обязательство, а именно строительство циклотрона для возмещения недостатка в бедных в то время источниках нейтронов. Не исключено, что по причине отказа Ферми начал думать об эмиграции, что вскоре и произошло. Случай представился, когда ему была присуждена Нобелевская премия. Мотивы бегства перемешиваются.
Наиболее известный — еврейское происхождение его жены Лауры Капон, но отсутствие хороших средств для работы также имело свое значение.
25 июля 1938 г. фашистская партия, следуя Манифесту, изданному учеными-расистами, приступает к утверждению ряда законов, ограничивающих гражданские права евреев. Немедленно оказываются под ударом (работавшие в качестве профессоров, внештатных преподавателей и ассистентов) физики Бруно Росси, Эмилио Сегре, Джулио Рака, Джорджио Тодеско (профессор в Перудже), Серджио де Бенедетти, Уго Фано, Лоренцо Емо Каподилиста, Лео Пинкерле, Нелла Мортара и Евгенио Куриел. В убежище во Франции уже находился Бруно Понтекорво, а Разетти, хотя и не испытывал преследований со стороны закона, удалился в добровольное изгнание в знак протеста. Как писала Лючия Орландо [1], среди физиков эмиграция была массовой в отличие от математиков (в основном более старых, которые в большей своей части решили остаться и усилить помощь тем евреям, которые не имели возможности укрыться за границей). Число итальянских ученых в ранге полного профессора, отстраненных от должности на основании расовых законов, составило 27 (в это число не входят медики), что представляет заметную долю от общего числа уволенных (96).
Физики, собранные Корбино и Гарбассо, выстояли вплоть до появления расистских законов, развернув замечательные работы перед тем, как рассеяться. И только благодаря терпеливой стойкости Эдуардо Амальди удалось преодолеть период от 1938 г. до конца второй мировой войны, призвав к работе новую молодежь, успевшую заразиться духом улицы Панисперна. Эти усилия и вывели в конце концов итальянцев на международный уровень в физике. Вероятно, сыграл свою роль и возраст физиков: сорок лет или меньше на момент трагедии. С математиками было хуже: наиболее заметные из них, старшие по возрасту и уже находившиеся на ответственных должностях (как Вольтерра), не могли держаться в стороне от политической бури с самого ее начала (конец 20-х годов), в то время как более молодых, поставленных перед перспективой смены списка руководящего состава, можно было соблазнить с легкостью (как это случилось с Франческо Севери или Мауро Пиконе). В результате к концу войны крупные математики или уже скончались или были слишком стары, а более молодые и их ученики не имели той приверженности делу, которая гарантировала бы незапятнанную преемственность.
Служебная записка
Милан,26 декабря 1938 г.
Ходят слухи, и довольно распространенные, о том, что академик Ферми, используя свой визит в Стокгольм для участия в премировании нобелевских лауреатов, в число которых вошел и он, не вернется больше в Италию и оставит за границей полученную им премию в кронах.
Эту новость, которую считают полностью достоверной, связывают с чрезвычайно бедной информацией, имевшейся в то время, когда академику была присуждена престижная премия. Многие отмечают, что итальянскому правительству целесообразно было бы издать в связи с этим соответствующее распоряжение, последовав примеру Германии, которая запретила своим гражданам принимать премии от академий и институтов демократических стран. По мнению других, напротив, репутация итальянской прессы попала бы в зависимость от сомнительной славы весьма посредственного фашиста, которой пользовался Ферми: режиму было бы желательно присуждение премии другим фашистским ученым, но норвежский Стортинг (sic) возразил бы, что премия вручается ученому, а не ученому-политику.
Я довожу до сведения эту информацию, поскольку она может представлять интерес.
Министерство внутренних дел,
Главное управление государственной безопасности,
Отделение политической полиции,
дело Ферми Энрико [2].
Физика нейтроновСобытием, определившим в начале 30-х годов судьбы итальянской физики, был тот стратегический выбор, который сделала римская группа Ферми и который поддержал Корбино. Эдуардо Амальди поместил в специальном номере “Physics Reports” очень подробный рассказ об этом, очертив то место, которое занимал этот выбор в общей научной панораме эпохи. Нелегко воспроизвести все факты в нескольких словах, но я попробую.
Начиная с 1900 г. физика вступает в фазу потрясающих открытий, быстро отдаляющихся от того простого здравого смысла, которым могли бы воспользоваться люди, в общем “образованные”, для их адекватной оценки. Как раз когда уже казалось, что предыдущий век завершился успехами (электромагнитная теория Максвелла, классическая термодинамика, аналитическая механика), не оставлявшими места для каких-либо существенно новых открытий, некоторые трещинки в здании, выглядевшие ранее безобидными, начали принимать гигантские размеры. Возникают неувязки на стыке термодинамики и электромагнетизма, именно там, где благодаря взаимному обмену энергией электромагнитное излучение перемешивается с веществом, находящимся в тепловом равновесии. Это так называемая проблема “черного тела”, над которой работали многие, и в частности Макс Планк.
Возникают также неувязки на границе между механикой и электромагнетизмом, там, где общепринятые понятия пространства и времени приводят к необходимости ввести призрачный “космический эфир”, если продолжать интерпретировать предсказания теории Джеймса Клерка Максвелла в терминах механики. Здесь работали многие в поисках понимания (в действительности в поисках способа подогнать под обычные понятия необычные результаты) и среди них (но не в духе консерваторов) Альберт Эйнштейн и Анри Пуанкаре.
В Италии мало что происходит в этот период: исследуются некоторые вопросы электромагнетизма и в связи с этим оптические явления и оптическая спектроскопия. Так случилось, что на протяжении первых 25 лет XX в. родились одновременно атомные модели и квантовая теория, а также сначала специальная, а затем общая теории относительности. Римская и флорентийская школы впитывают все это, но пока еще на студенческом уровне или ненамного выше.
Однако в конце 20-х годов Ферми уже вносит свой вклад работами (в области электродинамики и статистической механики), получившими известность. В литературе появляются статистика Ферми—Дирака и атомная модель, известная под именем Томаса—Ферми, которая до сих пор используется во многих приложениях. Именно Италия устраивает у себя в 1927 г. в Комо один из наиболее важных международных конгрессов века, конгресс, который символизирует переход от старой физики к новой (с участием виднейших представителей мировой науки и с некоторыми важными итальянскими докладами, такими, например, как сообщение Туллио Леви-Чивита об адиабатических инвариантах).
Модель атома, которая согласуется с экспериментами, проделанными Эрнстом Резерфордом в Кавендишской лаборатории (Кембридж), указывает на существование атомного ядра, “предмета” тяжелого, но неуловимо малых размеров. И тем не менее в нем сосредоточены необычные эффекты, такие как радиоактивность, открытая Анри Беккерелем и изучавшаяся супругами Кюри. Атомное ядро кажется последней границей, еще доступной нам в микромире, на вершине же макромира вместе с Эйнштейном находятся астрофизики и космологи, имеющие дело с галактиками и целой Вселенной. Итальянцы отстают, их исследования все еще достаточно традиционны. Когда же и они решают вмешаться в драку, то в качестве стратегической цели выбирают атомное ядро. Идет начало 30-х.
Физика ядра в 30-х годах проделала большой путь. Естественная радиоактивность классифицируется по так называемым типам a, b и g, имеющим различные особенности. Тип, обозначаемый b, необычен, поскольку связан с существованием трудно обнаруживаемой частицы нейтрино, предсказанной Вольфгангом Паули. В 1932 г. Джеймс Чэдвик, ученик Резерфорда, открывает одну из составных частей ядра — нейтрон. Во всем мире идут оживленные дискуссии о природе сил, сдерживающих ядро, которое представляется уже не просто тяжелой и неуловимой точечкой, а сложной системой, состоящей из протонов и нейтронов. В дело вмешивается Этторе Майорана с предложением, которое известно и сейчас под названием обменных сил Майораны. Такому выдающемуся интеллектуалу, как Майорана, одному из наиболее блестящих физиков-теоретиков того времени, преждевременно и таинственно ушедшему из жизни в 1938 г., надо было бы посвятить подробное жизнеописание (менее фантастическое, чем то, которое произвел на свет в форме романа Леонардо Шашья).
Энрико Ферми выдвигает в 1933 г. свою теорию сил, ответственных за b-распад и называемых сегодня слабыми взаимодействиями, для того времени правильную, к которой снова вернутся лишь 40 лет спустя в рамках объединения слабых и электромагнитных взаимодействий, теорию, породившую постоянную Ферми, служащую мерой малой интенсивности этих взаимодействий.
Группа уже действует, когда из Парижа приходят первые результаты супругов Фредерика Жолио и Ирен Кюри: они получили новые радиоактивные ядра путем бомбардировки стабильных ядер a-частицами. Наступает март 1934 г. Ферми консультируется с Разетти, и они вместе решают, что стоит попытаться получить те же результаты, используя нейтроны вместо a-частиц. Нейтроны обещают быть намного более эффективными по причине их электрической нейтральности, что позволяет им сталкиваться с ядрами на более близких расстояниях, не испытывая электростатического отталкивания, какое имеет место в случае a-частиц. Мобилизуется вся группа, профессор Джулио Трабакки из физической лаборатории Института здравоохранения предоставляет природные источники нейтронов подходящей интенсивности, присоединяется химик Оскар Д'Агостино, ученик Трабакки, временно отосланный в парижскую лабораторию мадам Кюри (откуда возвращается по просьбе Ферми). К июлю того же года систематическое исследование элементов периодической таблицы Менделеева сильно продвинулось: получено наблюдение радиоактивности (искусственной), наведенной бомбардировкой нейтронов. Эта радиоактивность классифицирована, по крайней мере “в общих чертах”. Резерфорда информирует об этом Ферми посредством переписки, а Амальди и Сегре лично, во время посещения ими Кавендишской лаборатории.
Требуются, однако, более точные измерения: недостаточно сказать, что радиоактивность слаба или сильна. Выполнить их поручается Амальди и Понтекорво (только что получившему диплом). Их результаты не удается воспроизвести, “происходит нечто странное”. 22 октября 1934 г., в то время как все заняты перепроверкой, Ферми неожиданно решает отфильтровать нейтроны с помощью парафина. Персико, оказавшийся в Риме, становится единственным свидетелем. После полудня и вся группа знакомится с эффектом фильтрации. Ферми во время обеда уже выработал объяснение — замедление нейтронов за счет столкновений с легкими ядрами. Измерения снова повторяются в знаменитом бассейне красных рыб на улице Панисперна, и вечером того же дня в доме у Амальди пишется статья для “La Ricerca Scientica” (служанка потом спросит Джинестру Амальди, жену Эдуардо, не были ли гости случайно пьяны). Так появляется работа, датированная 22 октября, “Действие водородсодержащих веществ на радиоактивность, вызванную нейтронами” за подписью Ферми, Амальди, Понтекорво, Разетти, Сегре. Международное признание не обойдет Ферми, в 1938 г. он получит Нобелевскую премию. Можно с улыбкой вспомнить, как написал Лодовико Занки в своей полной симпатии заметке, опубликованной в 1979 г., что группа приняла прозвища, отражающие роль каждого: Корбино был Богом, Ферми — Папой, Разетти — Кардиналом-Викарием *, Майорана — Великим инквизитором, Трабакки — Божественным провидением, Амальди и Сегре — Аббатами, а Персико — Кардиналом Миссионером.
* Т.е. наместником Папы. (Примеч. переводчика)
Амальди пишет: “То, что мы нашли, было методом получения искусственных радиоактивных веществ, достаточно эффективным для того, чтобы стоимость этих веществ оказалась существенно ниже стоимости природных радиоактивных материалов”. Ясно, что речь шла об открытии первостепенной важности для медицинской терапии и для применений веществ, оставляющих радиоактивные следы, в физике, химии и биологии. Корбино, как только узнал об этом, предложил оформить патент. Так появился итальянский патент за № 2324458 от 26 октября 1934 г. В дальнейшем он появился и в других странах. После войны возникли трения с американской федеральной администрацией, которые завершились летом 1953 г. выплатой “соответствующей компенсации” за применение открытия в области использования ядерной энергии — 400000 долл. (24000 долл. на душу, после всех побочных расходов) *
* Причина этих трений в основном была вызвана нежеланием американских властей платить гонорар также и Бруно Понтекорво, эмигрировавшему в Советский Союз. (Примеч. автора для русского перевода)
Катастрофа итальянской физики
Это запись несомненно драматических воспоминаний Амальди. Они прозвучали в его речи, произнесенной на собрании, посвященном перспективам фундаментальной физики и состоявшемся в Институте Г.Маркони Римского университета с 5 по 10 сентября 1978 г.
“Поезд с семьей Ферми отбыл от станции Термини в Стокгольм вечером 6 декабря 1938 г. Франко Разетти, моя жена Джинестра, некоторые из их родственников и я стояли на перроне, прощаясь, и затем разъехались по домам.По пути я смотрел на людей, которые, естественно, ничем этим не были озабочены, но я знал, мы все знали, что этим вечером несомненно закончился очень краткий период в истории цивилизации в Италии, период, который мог бы продолжаться и развиваться и, возможно, имел бы обширное влияние на университетскую среду, а с течением времени — и на всю страну.
Наш маленький мир был потрясен, даже более того, почти разрушен силами и обстоятельствами, совершенно потусторонними по отношению к области нашей деятельности. Серьезный наблюдатель мог бы сказать, что это была наивная идея возводить такое хрупкое и деликатное строение на склонах вулкана, ясно проявлявшего признаки нарастающей активности. Но на этих склонах мы родились и выросли, и мы всегда думали, что то, что мы делаем, намного более долговечно, чем политическая фаза, которую переживала страна. <…>
Ферми был не единственным физиком, оставившим нашу страну. Бруно Росси, который получил должность профессора в Падуе осенью 1933 г., уехал вместе с Норой в Копенгаген 12 октября 1938 г. Они смогли осуществить этот спешный отъезд благодаря остаткам той недавней стипендии, которую Бруно использовал для работы в течение нескольких месяцев в Рейхсанштальтской лаборатории В.Боте в Шарлоттенбурге вблизи Берлина.
Эмилио Сегре, ставший профессором в Палермо в 1935 г., в начале лета 1938 г. отправился в Беркли для работы с короткоживущими изотопами 43-го элемента технеция, который был открыт им совместно с Карлом Перьером в Палермо в 1937 г. Видя развитие политической ситуации в Италии, а также и вообще в Европе, он решил остаться в Соединенных Штатах и написал своей жене Эльфриде, чтобы она вместе с их сыном Клаудио, еще не достигшим и двух лет, как можно быстрее приехала к нему в Беркли.
Клаудио Рака, Уго Фано, Евгенио Фубини, Серджио де Бенедетти, Лео Пинкерле и некоторые другие уже оставили или готовились оставить Италию”.
© Перевод с итальянского В.Д. БелинскогоЛитература
1. Orlando L. Gli Eberi Nei Laboratori dell’Italia Fascista / Sapere, Febbraio 1998.
