VIVOS VOCO: Э.А.Тропп, "Путеводитель по академическим коллекциям Санкт-Петербурга" (рецензия)

Подарком к 300-летнему юбилею северной столицы стала книга-альбом “Сокровища академических собраний Санкт-Петербурга”, посвященная истории и описанию коллекций, хранящихся в академических институтах города. Часть этих коллекций выставлена в залах известных музеев: Зоологического, Ботанического, Литературного музея Пушкинского Дома, Кунсткамеры. Другая, бОльшая часть скрыта в фондах, а то и вообще не предназначена для любительского обозрения, поскольку с самого начала формировалась как научное собрание.

Жанр издания определен в обращении к читателям лауреата Нобелевской премии академика Ж.И. Алферова: “Эта книга-альбом станет вашим путеводителем по фондам бесценных коллекций, являющихся частью историко-культурного наследия человечества”.

Да, это путеводитель, но в подарочном, роскошном варианте. Всем знакомы такие издания, описывающие знаменитые художественные музеи, скажем, “Государственная Третьяковская галерея. История и коллекции”. Применение технологии подарочного издания к книгам о научных музеях - это новация, изобретение авторского коллектива, и прежде всего его руководителя, известного востоковеда, доктора исторических наук Ю.А. Петросяна. Следующая простая мысль состояла в том, чтобы собрать воедино несколько “историй и коллекций”: Библиотеки Российской академии наук, Музея антропологии и этнографии им.Петра Великого (Кунсткамеры), Музея М.В. Ломоносова, Ботанического и Зоологического институтов, Пушкинского, Санкт-Петербургского филиала института востоковедения, Института истории материальной культуры, Санкт-Петербургского института истории, Санкт-Петербургского филиала Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова и Санкт-Петербургского филиала Архива Российской академии наук.

Монографическим статьям предпослан краткий очерк истории Санкт-Петербургского научного центра, определяющий концепцию книги и задающий тон. В этом очерке, а затем и во всей книге проводится идея единства естественнонаучного, технического и гуманитарного знаний и, более того, специфичная для петербургского образа жизни и образа мыслей идея неразрывности науки и культуры. “Сама наука зоология - часть общей культуры человечества”, - подтверждают мысль авторов вводной статьи биологи А.Ф. Алимов, В.Н. Танасийчук и С.Д. Степаньянц (с. 263).

Замечу, что принадлежность к культуре - весьма актуальная характеристика современной науки. Английский философ Дж. Займан пишет:

“При переходе к постакадемической науке в исследовательскую культуру повсеместно внедряется «норма полезности», ожидаемые и предполагаемые открытия заранее оцениваются с коммерческой точки зрения. В свое оправдание такие, кажущиеся бесполезными науки, как астрофизика или классическая археология, должны доказывать обществу свою “культурную ценность” *.
* Займан Дж. Реальная наука // Социология науки. Статьи и рефераты / Под ред. С.А.Кугеля. СПб., 2000.

Авторы рецензируемой книги убедительно доказывают российскому обществу культурную ценность и зоологии, и ботаники, и археологии, и истории науки (не забывая, конечно, проиллюстрировать и полезность своих отраслей знания).

Соединение в одной книге “путеводителей” по различным академическим коллекциям Санкт-Петербурга привело к кумулятивному эффекту - как будто появился один, всеобъемлющий Академический музей. А последовательно проведенная идея культурной ценности науки создает еще более грандиозное впечатление: виден 300-летний труд подвижников науки, действительно бесценные богатства, накопленные этим трудом, открывается мощный слой российской и мировой культуры.

Возникающая перед читателем картина четырехмерна. Она и стереоскопична, и движется во времени. Если авторы вступительной статьи пишут об истории Академии наук, то сотрудники Ботанического института им. В.Л. Комарова (Л.Ю. Буданцев и десять его соавторов, которым он выражает благодарность в подстрочном примечании на с. 171), учреждения, которое старше Академии на 10 лет, обращаются к ее предыстории. Без присущего жителям этого города снобизма авторы статьи признают, что петербургская наука вышла из Москвы:

“Первые государственные аптеки на Руси появились в начале XVII столетия. <…> Для обеспечения аптек лекарственными средствами организовывались Аптекарские огороды, коих только в Москве при царе Алексее Михайловиче было три. <…> С переносом столицы в Петербург среди множества неотложных дел Петр не забыл и об устройстве нового Аптекарского огорода. 11 февраля 1714 г. был издан соответствующий указ” (с. 171-172).

Организацию такого огорода царь поручил “своему неутомимому спутнику в путешествиях и собирании редкостей Роберту Арескину (Эрскину)”. Арескин был архиатром, главой Медицинской канцелярии. Под его управлением находились и два других научных института: Библиотека и Кунсткамера. Ботаники не забыли упомянуть предание, связанное со строительством здания Кунсткамеры - символа Российской академии наук: “Первым экспонатом Кунсткамеры стал ботанический объект - спил сосны с вросшей в ствол верхушкой бокового побега” (с. 172). Сотрудники Музея антропологии и этнографии им.Петра Великого продолжают рассказ: “Петр велел сосну срубить, ствол со странной веткой сохранить, а на месте сосны заложить здание Кунсткамеры” (с. 102).

Петр I, безусловно, главный герой и всей книги, и почти каждого очерка. Действительно, он основал Академию наук, его личные коллекции и приобретенные им собрания Ф. Рюйша, А. Себы и Х. Готвальда образовали фонд первого российского музея. Авторы книги дают очень живой портрет царя-преобразователя. Он и велик в своих планах и свершениях, и забавен в конкретных проявлениях своей “цивилизаторской миссии”. Ему обязаны мы коллекцией уродов (по-научному - тератологической). Оказывается, царь Петр был не только плотником: “По сей день сохранилась коллекция зубов, выдернутых Петром-«хирургом»” (с. 107-108).

Петр I и Арескин открыли бесконечную череду собирателей академических коллекций. Стремление авторов сохранить память обо всех, кто участвовал в накоплении сокровищ, а часто и восстановить забытые имена, - одно из главных достоинств рецензируемой книги. На с. 243 помещен портрет Ильи Гавриловича Вознесенского (1816-1874). В начале 30-х годов XIX в., вскоре после отделения Зоологического музея от Кунсткамеры,

“никому не известный 23-летний работник Музея (препаратор. - Э.Т.) должен был один осуществить грандиозные замыслы академиков, возглавивших три крупнейших хранилища Российской академии наук: этнографическое, зоологическое и ботаническое. Проработав на Аляске, в северной Калифорнии, на Алеутских, Командорских и Курильских островах, Камчатке и берегах Охотского моря (в общей сложности почти 10 лет), в тяжелейших условиях подорвав свое здоровье, Вознесенский собрал замечательные по своему богатству и ценности коллекции и сдал в Зоологический музей свыше 6 тыс. экземпляров птиц, млекопитающих, насекомых и морских беспозвоночных. На Командорских островах он добыл многочисленные кости морской коровы и полный ее скелет, хранящийся и поныне в Зоологическом музее” (с. 242).

“Была в те годы и сухопутная экспедиция, вошедшая в историю многих наук, в том числе и зоологии. Российский консул в Рио-де-Жанейро, академик Г.И.Лангсдорф, участник экспедиции Крузенштерна, организовал крупную экспедицию во внутренние области Бразилии - путешествие, длившееся с 1821 по 1836 г. Для Лангсдорфа оно закончилось трагически: в 1828 г. от тропической лихорадки и перенесенных лишений он потерял память. Коллекции, собранные им и его спутниками, обогатили многие учреждения Академии, но имя его на многие годы было незаслуженно забыто” (с. 240).

Коллекции пополнялись не только путем организации научных экспедиций:

“Одновременно <…> шли пожертвования от сотен разных людей и учреждений. Так, доктор В.И. Даль из Оренбурга (в будущем - автор знаменитого словаря) неоднократно присылает шкуры кулана и других животных; отец Иакинф, миссионер в Пекине (знаменитый востоковед И. Бичурин) шлет шкуру «китайского ящера» <…>; рыбопромышленник Сапожников из Астрахани - белугу длиной в 4 аршина, 14 вершков и весом в 17 пудов” (с. 242).

Слава Богу, в наше время можно с благодарностью вспоминать всех жертвователей, независимо от рода и звания, в том числе и монархов:

“Вся Россия пополняла свой Зоологический музей. И конечно, воистину царскими были дары императорской семьи: это колоссальные бивни мамонта, чучела тигров, трофеи охот и многое другое” (с. 203).

Характерен эпизод приобретения так называемого Пулковского собрания - манускриптов одного из основоположников современного естествознания, немецкого астронома и математика Иоганна Кеплера и его учителя, датского астронома Тихо де Браге.

“Объявление об их продаже появилось в гёттингенском журнале, но ни университеты, ни библиотеки, ни научные общества не выразили готовности сделать такую покупку. Узнав об этом, Екатерина (Вторая. - Э.Т.) запросила мнение академиков. Отзыв был составлен Л.Эйлером, который писал, что рукописи «составят ценное украшение любой публичной библиотеки», но стоимость их непомерно высока и едва ли можно рассчитывать на доход от издания рукописей. 15 ноября 1773 г. директор Академии граф В.Г. Орлов сообщил Конференции, что рукописи куплены и передаются в Академию. 18 томов рукописей Кеплера «сейчас составляют гордость Академического архива и используются Баварской академией наук при издании Полного собрания его сочинений»” (с. 30).

Описание каждой коллекции, приводимой в книге-альбоме, начинается с ее истории, с имен первых собирателей.

“Говоря о коллекциях, нельзя не упомянуть тех, кому Институт обязан их сохранностью, - лаборантов. Весь год длится их незаметная, кропотливая работа по просмотру всех коробок и банок, доливке консервантов, дезинфекции сборов насекомых, шкур и тушек. Они работают в Институте десятилетиями, не хуже (а то и лучше) сотрудников знают, где что находится. Некоторые из них - как А.А. Ильина, С.И. Ягудина, А.К. Чистякова, Г.Х. Нураева, Г.И. Баранова, В.Г. Волкова, К.В. Савицкая - отдали Институту более полувека беззаветного служения” (с. 269).

Это цитата из статьи зоологов. Такие же выражения искренней благодарности можно прочитать и в очерках о коллекциях других институтов. Особое место в истории каждой коллекции занимает рассказ о ее спасении во время блокады Ленинграда и о людях, совершивших этот подвиг.

“В годы Великой Отечественной войны в сражающемся блокадном Ленинграде <…> наша библиотека не прекращала своей нормальной повседневной деятельности. <…> Единственная из всех библиотек академических учреждений, оставшихся в городе, библиотека Ботанического института им. В.Л. Комарова регулярно организовывала выставки новых поступлений. <…> В помещениях библиотеки, где в первые военные зимы мороз доходил до 8 градусов по Цельсию, соблюдались особые правила по гигиене и сохранности фонда. <…> Потери библиотеки за время войны были минимальны. Светлая память людям - Е. Людвиг, И. Книжник, З. Ильиной, А. Корчагину, сохранившим библиотеку в годы тяжелейших испытаний” (с. 236).
“Зимой и весной 1942 года усилиями заместителя директора Института (Зоологического. - Э.Т.) бОльшую часть сотрудников удалось эвакуировать, но тридцать девять человек умерли от голода. В Ленинграде осталась лишь небольшая группа добровольцев, охранявших коллекции: Л.А. Портенко, А.Н. Кириченко, П.В. Терентьев, И.А. Четыркина, Л.Н. Либединская. Стараниями этих людей и Н.Т. Ухина Музей, коллекции, библиотека были полностью сохранены” (с. 246).

Основную часть объема книги составляют, естественно, описания коллекций, над собиранием, хранением, использованием в научных исследованиях которых трудились поколения энтузиастов науки. Один за другим авторы щеголяют древностью, редкостью, уникальностью своих коллекций.

“Древнейшие костные останки человека, хранящиеся в фондах Отдела антропологии, были найдены в 1924 г. Г.А. Бонч-Осмоловским в гроте Клик-Коба в Крыму. Они представляют интерес для теории антропогенеза, так как дают представление о строении кисти и стопы мустьерского человека” (с. 144).
“Самым старым и ценным является собрание западноевропейских первопечатных книг (инкунабул) <…> Из инкунабул, хранящихся в Отделе редкой книги, особый интерес представляют издания венецианского «короля типографов» знаменитого Альда Мануция, основателя типографской фирмы XV-XVI веков, среди которых находится «Гипнэротомахия Полифила» Франческо ди Колонны с большим числом иллюстраций - изящных гравюр на дереве” (с. 80).
“В коллекционных фондах Музея (М.В. Ломоносова. - Э.Т.) имеются не менее уникальные музейные предметы, из которых наиболее интересным является астролябия, изготовленная в 1568 году известным фламандским мастером Гуалтерусом Арсениусом. <…> Что же до других старинных научных приборов и инструментов, то в их числе имеется один из наиболее редких - арабский астрономический квадрант, изготовленный в 1354-1356 годах в Дамаске” (с. 166).
“73 образца этой старейшей российской коллекции хранятся в Гербарии БИН РАН. <…> Гербарий Арескина отражает состав фармакопеи и пристрастия садоводов начала XVIII века, но для истории ботаники существеннее его замечания о местонахождениях некоторых представителей дикорастущей флоры. Например, цветущий побег полевого клена сопровождает латинская надпись: “In Sylvis trans Occam…” (“В лесах за Окой”). <…> Наблюдение внимательного медика, сделанное триста лет назад, согласуется с современными данными учения о растительном покрове, а потому гербарий Арескина нельзя считать лишь курьезным раритетом” (с. 191-192).
“Среди карпологических образцов влажных тропиков плоды-гиганты, такие как боб лианы-энтады (Entada phasaeoloides), достигающий полутораметровой длины, или плоды легендарной сейшельской пальмы (Lodoidea maldivica), каждый весом в 15-18 кг. <…> Сотни лет такие орехи вылавливали в море, находили выброшенными морским течением на побережьях островов Индийского океана, не ведая, что это семена пальмы. Их наделяли волшебной силой, якобы защищающей от врагов, болезней и неудач, дарующей счастье и богатство. За каждое семя давали столько золота, сколько умещалось в его оболочке, или груженный товаром корабль. Только после открытия португальцами в 1742 году Сейшельских островов тайна «мальдивских орехов» <…> была раскрыта” (с. 216).
“Гордость [Зоологического] музея - биогруппы, композиции, показывающие животных в естественных условиях, - их многие десятки. Есть в Музее и диорамы; если биогруппу можно рассматривать с трех или четырех сторон, то диорама подобна огромному окну, распахнутому в природу. Диорама «Гигантские скаты-манты» находится в самом начале экспозиции: в голубой океанской глубине парят огромные «крылатые» рыбы. Неподалеку - экспозиция осетровых рыб, некоторые из которых очень велики. Среди них и упомянутая нами белуга, что была подарена рыбопромышленником Сапожниковым” (с. 248).

Согласимся с академиком А.Ф. Алимовым и его соавторами:

“Коллекции показывают нам ступени, по которым развивалась наука” (с. 264).

Нечего возразить и следующему тезису зоологов:

“Наконец, нередко экспонаты зоологических коллекций предостерегают нас, говоря о человеческом невежестве и своекорыстии. С горечью рассматриваем мы представителей видов, сметенных с лица Земли руками человека” (с. 264).

Вместе с авторами книги и посетителями музеев теперь и читатель “с горечью рассматривает” на с. 254 сумчатого волка, “бездумно истребленного людьми”, на с. 272 - каролинского попугая, который был единственным видом попугаев, распространенных в Северной Америке, а теперь относится к видам “вымершим или истребленным в XIX-XX веках”. Неразумный человек вредит не только биологическому, но и этническому разнообразию. Этнографы отмечают:

“Самобытная культура калифорнийцев почти полностью погибла во второй половине XIX века во время “золотой лихорадки”. <…> В 1916 г. исследователь г.Г.Манизер привез из Восточной Бразилии предметы быта индейцев-ботокудов. В настоящее время ботокуды либо истреблены, либо ассимилированы” (с. 148).

Эти и множество других печальных фактов гибели культур, представленных в петербургских коллекциях, придают последним особую ценность.

Невозможно здесь перечислить все уникальное, древнее и прекрасное, упомянутое в книге: придется всю ее переписать. А ведь это еще и альбом, в котором рассказ о коллекциях дополнен прекрасными цветными иллюстрациями. Перелистывая страницы, счастливый обладатель альбома может предаться, в зависимости от темперамента, либо сожалению, что жизнь одна, либо радости, что книга не попалась ему в школе, а то бы он вместо своей специальности выбрал ботанику, нет, зоологию, да нет же, историю науки и т.д. В более трудном положении молодой читатель, который, не ровен час, будет совращен с прямой дороги в бизнес на тернистую тропу исследователя.

Правда, высокая цена и тираж книги, хоть и достаточно большой по нынешним временам (1300 экз.), не гарантируют ей широкой, а тем более молодежной аудитории. Хорошо бы авторы поместили книгу во Всемирной паутине, где она и встретится со своими главными адресатами.

“Интернетизация” - не единственное, что можно было бы посоветовать авторам при дальнейшей работе с книгой. Энциклопедический характер книги-альбома просто требует расширения аппарата: предметный и именной указатели “Сокровищам…” безусловно необходимы. Если авторы решатся на второе издание, то было бы неплохо расширить его, включив истории создания других академических музеев: Астрономического музея Пулковской обсерватории, Музея Петербургского института ядерной физики им. Б.П. Константинова, мемориальных кабинетов А.Ф. Иоффе и Б.П. Константинова.

В дни 300-летия город получил немало новых памятников. На Сампсониевском проспекте появился новый Петр I; “с кувшином охтенка спешит” теперь не только на страницах “Евгения Онегина”, но и на углу Средне-Охтинского проспекта и Шоссе Революции. Василеостровцы могут на 7-й линии показывать гостям одного из своих возможных “патронов” - бомбардира Василия. “Сокровища академических собраний Санкт-Петербурга” - еще один памятник, открытый в юбилейный год. Памятник, устремленный в будущее.