№10, 2004 г.
К 100-летию Бориса Львовича Астаурова
1904 -1974
От редакции "Природы":Для нашего журнала Борис Львович Астауров не просто крупнейший экспериментатор, академик, создатель и директор Института биологии развития, продолжавший традиции Н.К.Кольцова. Он вошел в редколлегию “Природы” в мае 1965 г. Это был не формальный, а весьма ответственный шаг. Борис Львович решил привлечь к борьбе против еще не изгнанной лысенковщины журнал (тогда его тираж был более 20 тыс.), адресованный более широкой аудитории, чем специальные академические журналы. Своим помощником в этом благородном и трудном деле он выбрал Владимира Матвеевича Полынина. Астауров хорошо знал этого талантливого журналиста, увлеченного естественными науками, прошедшего научную школу на семинарах В.В.Сахарова. Он фактически дал путевку в жизнь книге Полынина “Мама, папа и я”, первому в нашей стране популярному изданию о еще недавно запрещенной науке. Большое предисловие Астаурова - это блестящее эссе о проблемах наследственности и одновременно прекрасная рецензия, подчеркивающая сильные стороны книги: “Главные концепции книги правильно передают те общие итоги современной генетики, которые незыблемо утверждены всем ходом развития науки, выдержали проверку временем и испытания на пробном камне практики. <…> Примитивно-обывательские биологические представления живут и еще довольно широко распространены. Предрассудки, еще бытующие в практических сферах применения биологии (в зоотехнике, агрономии и медицине), упорно цепляются именно за них”. Борис Львович понимал, что в борьбе за укрепление позиций истинной науки его правой рукой в журнале будет журналист, хорошо ориентирующийся в вопросах биологии (астауровской линии Владимир Матвеевич неукоснительно следовал всегда).
Имея такого помощника, Борис Львович, несмотря на свою занятость, в 1968 г. стал заместителем главного редактора “Природы” и курировал всю биологию в журнале. Он оставался членом нашей редколлегии до конца своих дней и своим авторитетом не раз помогал разрешать трудные ситуации, а общение с ним всегда доставляло радость.
Отмечая 100-летие Бориса Львовича, мы хотим прежде всего предоставить слово самому юбиляру. Предлагаем читателям не вошедшие в книгу автобиографию и выступление Астаурова на первом общем собрании Института биологии развития, а также статью члена-корреспондента РАН Л.И.Корочкина, считающего себя прямым последователем Бориса Львовича, и подборку фотографий, любезно предоставленных нам внучкой Астаурова, кандидатом биологических наук Е.Б.Астауровой. В подписях к ним мы использовали в основном фрагменты из воспоминаний, опубликованных в замечательной книге “Борис Львович Астауров. Очерки, воспоминания, материалы” (М., 2004), собранной в институте, которым он руководил. Надеемся, что наша публикация поможет увидеть многогранность талантов и человеческое обаяние Бориса Львовича Астаурова
Автобиография
Рождение института
Мудрость и такт, Л.И.Корочкин
Выдающийся генетик и гражданин, С.Г. Инге-Вечтомов, Н.П. Бочков
Родился в 1904 г. 14 (27 нов. стиля) октября в г. Москве. Отец и мать - служащие (врачи). Окончил Московский университет по специальности “зоология” в 1927 г. При Научно-исследовательском институте зоологии прошел трехлетний курс аспирантуры, специализируясь в области генетики. Работать начал сразу по окончании средней школы. Сначала не по специальности. В 1924 г. * начал работать по специальности в качестве научного сотрудника-биолога до 1926 г. ** сверхштатно.
Родители.
“Лев Михайлович Астауров был сначала земским врачом, во время первой мировой - военным врачом, работал в разных частных клиниках и за 52 года врачебной практики знал очень много, от хирургии до психиатрии. Мать, Ольга Андреевна Тихоненко, училась в Сорбонне и до разрешения абортов была гинекологом, а после разрешения из принципиальных соображений гинекологию бросила и лечила детей... Поженившись, они ездили на холеру. Таким образом, еще от своих родителей отец научился деятельной доброте, отзывчивости и нетерпимости к злу” (О.Б.Астаурова).С 1927 по 1930 г. работал старшим научным сотрудником КЕПС Академии наук. В 1930 г. перешел на работу в Среднеазиатский институт шелководства (Ташкент), где по 1935 г. руководил группой “генетики гибридизации”. В это время принимал большое участие в ряде новых научно-практических начинаний в области рационализации социалистического шелководства (организация племенного дела, внедрение гибридов и повторных промышленных выкормок и др.).“Уже в первых своих публикациях 1927 г. по изменчивости проявления у Drosophila melanogaster геновариации.., найденной им в феврале 1935 г. на генетическом практикуме у Четверикова, Б.Л.Астауров проявил черты искусного и вдумчивого наблюдателя, экспериментатора, аналитика и мыслителя” (В.И.Иванов).
Б.Л.Астауров. 1927 г.
В лаборатории Института экспериментальной биологии.
Слева направо: Д.Д.Ромашов, Н.К.Беляев, С.С.Четвериков, А.И.Четверикова, Е.И.Балкашина, А.Н.Пролетов, С.С.Гершензон, Б.Л.Астауров.“Вместе с Четвериковым нас было 12 человек… Материалы работ четвериковской группы 1925-1926 гг. были опубликованы только частично в 1921-1930 гг. Е.И.Балкашина и А.Н.Пролетов опубликовали данные по ряду изученных ими популяций Drosophila funelris Fabr. В 1934 г. опубликовал материалы по Dr.obscura С.М.Гершензон. Данные, полученные по Dr.vibrissima, Dr.phalerata, Dr.transversa Е.И.Балкашиной, Н.К.Беляевым и Б.Л.Астауровым, были кратко опубликованы лишь в 1935 г.” (Б.Л.Астауров).С конца 1935 г. перевелся на работу в Москву в Институт экспериментальной биологии Наркомздрава, в дальнейшем переименованный в Институт цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР и далее реорганизованный в 1948 г. в Институт морфологии животных им.А.Н.Северцова АН СССР. В последнем работаю в качестве зав. Лабораторией экспериментальной эмбриологии им.Д.П.Филатова до настоящего времени.* Еще студентом Астауров в 1924 г. был зачислен сотрудником в возглавляемый Н.К.Кольцовым Институт экспериментальной биологии, который в то время активно работал. Профессор С.С.Четвериков пригласил Астаурова на должность лаборанта в отдел генетики. Тогда же Борис Львович стал участником организованного Четвериковым неформального научного собрания — знаменитого «Соора» («совместного орания»). Попасть туда было непросто: требовалось владеть тремя европейскими языками и получить единогласное согласие участников «Соора». Это определяло полную доверительность и взаимное уважение участников дискуссий. Кстати, Борис Львович владел немецким, английским, французским языками, а итальянский выучил самостоятельно.Работая в Москве, не прерывал связи с отраслевыми научно-исследовательскими учреждениями по шелководству: с 1940 по июнь 1941 г. - консультант Украинской научно-исследовательской станции шелководства; во время Великой Отечественной войны с декабря 1941 г. по октябрь 1943 г. работал в эвакуации по шелководческой тематике на базе Казахского филиала АН; с 1944 по 1948 г. - консультант научно-исследовательской станции шелководства РСФСР.** В 1926 и 1927 гг. Борис Львович участвовал в изучении геленджикской популяции Drosophila melanogaster. В этом исследовании у него проявился талант наблюдателя.
С 1949 г. до сего времени веду ряд исследований в контакте с Грузинским научно-исследовательским институтом шелководства (г.Тбилиси), а с 1964 г. в контакте со Среднеазиатским научно-исследовательским институтом шелководства (г. Ташкент). Помимо исследовательской работы постоянно руководил аспирантами и докторантами, эпизодически читал спецкурсы в вузах по генетике, селекции и эмбриологии. Веду разнообразную общественную и научно-организационную работу: с 1935 г. длительно сотрудничал в Комиссии по испытанию технических культур при М.С.X. Председатель секции генетики Московского общества испытателей природы и член Совета общества; член Национального комитета советских биологов, член Совета общества “Знание”. Член редакций журналов “Генетика”, “Цитология”, “Бюллетень Московского общества испытателей природы” и “Природа”; член ряда научных советов: а) по молекулярной биологии; б) по цитологии; в) по закономерностям индивидуального развития; г) по генетике и селекции; д) по кибернетике и др. Член ученых советов Института морфологии животных и Института молекулярной биологии. С 1963 г. являюсь членом экспертной комиссии ВАК и с того же года членом Комитета по Ленинским премиям. Состою членом экспертных комиссий по премиям им.Н.И.Вавилова и И.И.Мечникова и зам. председателя Оргкомитета XIII Международного энтомологического конгресса. В 1936 г. по совокупности работ получил степень кандидата биологических наук, в 1938 г. защитил степень доктора биологических наук; в 1944 г. получил звание профессора; в 1958 г. избран членом-корреспондентом АН СССР по специальности “Цитология”. В 1954 г. окончил вечерний Университет марксизма-ленинизма. В 1958 г. Комитет по делам изобретений и открытий при Совете Министров СССР присудил мне с приоритетом 1947 г. диплом №2 за открытие; в 1963 г. дипломы на изобретение двух методов прижизненного термического обеззараживания грены (авторские свидетельства №169351 и 169352).
Был участником 2-й и 3-й Всесоюзных сельскохозяйственных выставок и Выставки достижений народного хозяйства в 1963 г., получив Серебряную медаль. Награжден Орденом Трудового Красного Знамени в 1953 г.; медалями “За доблестный труд” и “В память 800-летия Москвы”; неоднократно награждался почетными грамотами, в том числе от газеты “Правда” в 1963 г., имею ряд премирований, благодарностей в приказах и прочее.
В 1956 г. избран действительным членом Международного института эмбриологии (Голландия, Утрехт) [Архив РАН, Ф.411, Опись 3, № 340, л.27-28, машинописная], в 1960 г. членом Международного общества биологии клетки, а также членом Американского общества зоологов.
На XI Международном генетическом конгрессе (Гаага) избран членом Международного оргкомитета, председателем XII Международного генетического конгресса (Токио, 1968). На Международных торжествах в Чехословакии (1965), посвященных столетию открытий Менделя, удостоен Мемориальной Менделевской медали.
Общее количество моих печатных, научных, научно-популярных и публицистических произведений превышает 140 *.
* В 1966 г. избран действительным членом АН СССР.Ни я сам, ни мои близкие родственники не лишались избирательных прав и не были под судом и следствием (отец, впрочем, не раз арестовывался в царское время в 1904-1906 гг.) После революции никто из нас не подвергался репрессиям и не проживал на иностранных или оккупированных территориях.За границей я был семь раз на международных научных съездах: в 1956, 1957, 1958, 1963, и 1965 гг. - один раз в США, три раза в Англии, один раз в Чехословакии и два раза в Финляндии.
© Астауров Б.Л.Рождение института Б.Л. Астауров
Сокращенный вариант выступления Б.Л. Астаурова на первом общем собрании ИБР (15 июня 1967 г.).
Магнитофонную запись, хранящуюся в архиве Н.Б.Астауровой, расшифровала Е.Б.Астаурова.<…> 15 июня 1967 г. в соответствии с мартовским постановлением Президиума Академии наук СССР формально родился Институт биологии развития. С этого дня на меня выпала нелегкая доля стать первым его директором. Хочу кратко информировать вас о состоянии дел с организацией Института и высказать некоторые общие соображения относительно его ближайшей и дальнейшей перспективы. Круг вопросов, естественно, очень широк, <…> но прежде всего хотелось бы подчеркнуть, что 15 июня родился не только Институт биологии развития, но и его собрат - Институт эволюционной морфологии и экологии им. А.Н.Северцова. Таким образом, на свет появились два близнеца, но совершенно не идентичных по своим целям и задачам. Один из них, наш институт, будет разрабатывать увлекательные проблемы индивидуального развития. <…> Другой братский институт будет заниматься вопросами исторического развития животных - филогенезом, эволюцией животного мира.
При всей очевидной взаимосвязи и взаимообусловленности индивидуального и исторического развития это все-таки два совершенно различных процесса. Один, протекающий в пределах единственной особи, как говорится, от яйца до яйца, длится минуты, часы, быть может, самое большее, годы; другой, протекающий в совокупностях особей, популяциях, видах, сообществах и в более крупных подразделениях животного мира, идет в бесконечной череде поколений в течение тысячелетий и миллионов лет. Несмотря на взаимообусловленность этих процессов, их непосредственные причины и движущие силы совершенно различны. Перед нами по существу два разных круга биологических явлений, а вместе с тем два разных круга задач и подходов, две группы наук, сообща разрабатывающих эти области, но использующих разные методы.
Говорю об этом потому, что иногда существует точка зрения, что деление материнского Института морфологии животных происходит не из-за насущных потребностей науки, а по иным причинам. И с другой стороны, есть не столь крайняя точка зрения, выражающая вполне понятное и естественное сожаление о том, что люди, казалось бы, дружно работавшие в одной области и в одном коллективе, должны расходиться по разным путям. <…> Но дело именно в том, что это разделение материнского института обусловлено реальными потребностями роста науки, и в частности биологии развития. Все очень хорошо знают, что в эту область, вышедшую на передний край биологии, устремляются интересы многих сопредельных наук, например генетики, экологии. В этой области сегодня больше непонятного, чем где бы то ни было. Биология развития во всем мире очень широко развивается, растут новые институты, возникают новые издания, сюда устремляются передовые силы. На мой взгляд, мы имеем основания не жалеть о произошедшем разделении, а принять его с чувством благодарности и удовлетворения, потому что в данном случае понята потребность биологии <…>
Все хорошо знают, что вынашивание двух новых младенцев было очень длительным, тягостным и сложным. Мы ждали этого дня долго, терпеливо, а порой и нетерпеливо. Надо признать, что условия работы материнского Института морфологии животных были трудными. Инициатива была скована, возникали постоянные коллизии в преддверии деления, требовались исключительные выдержка и такт, чтобы руководить Институтом морфологии животных. Я думаю, однако, что коллектив в значительной мере не замечал трудностей и жил, в общем, своей нормальной жизнью. В этом большая заслуга предшествующего руководства и, прежде всего, исполнявшего обязанности директора Михаила Семеновича Мицкевича, его заместителей, особенно Владимира Михайловича Горбунова и всего достаточно слаженного административного аппарата. Но конечно, основная тяжесть ответственности лежала на плечах Мицкевича. Считаю своим весьма приятным долгом поблагодарить от имени нашего коллектива в лице Михаила Семеновича все руководство нашего бывшего Института. <…>
Все это была присказка, или, выражаясь высоким стилем, преамбула, но теперь я перейду к основной части сообщения: расскажу о том, как обстоит дело с важнейшими сферами деятельности нашего института. Несомненно, первое и самое главное в научном учреждении, что делает его действенным или бездейственным, - это научное содержание, тематика, которую он разрабатывает. Поэтому надо уделять величайшее внимание именно этому вопросу. <…>
В Институте биологии развития. 1967 г. “Борис Львович во многом создал не только научную атмосферу в институте, но и всегда участвовал в жизни института… Если в институте были какие-то трудные ситуации, можно было бы, хотя бы частично, перепоручить кому-либо разбираться с ними и, соответственно, снять с себя часть ответственности, но Борис Львович всегда все делал сам… Было много случаев, когда “клевали” наш институт: когда Александр Борисов ушел в семинарию, когда Шапиро попросил убежище в Италии… и много еще чего. Но Б.Л. всегда брал все удары на себя и всегда отстаивал интересы института ценой собственного здоровья” (И.В.Чудакова).Хотя наша тематика стала несравненно более сглаженной по сравнению с той чрезвычайно разнородной, конгломератной, которая была в Институте морфологии животных, мы все же возникли не по какому-нибудь предначертанному ранее идеальному плану, а путем деления лабораторий, научных идей, направлений, уже имевшихся в материнском институте. Нельзя требовать, чтобы при этом создалось действительно идеальное и гармоничное целое, которое хотелось бы видеть. Вот поэтому перед нами, в отношении проблематики, не сейчас, а вскоре, встанут задачи ее дальнейшей разработки: поиски горячих точек в областях, в которых следует работать, пересмотр того, что мы делаем сейчас.
Я прошу никого не пугаться. Ваш директор не собирается делать никаких крутых телодвижений, но такая задача перед всем коллективом несомненно будет стоять. Оттого, как мы ее решим, будет зависеть, насколько мы будем действенно работать. В силу чисто формальных причин особенно острой эта задача будет для вновь возникающих лабораторий. <…> Я не предвижу никаких крутых переломов, но мы должны стараться избавиться от исторически возникших почти во всех лабораториях застрявших тем, которые не так важны для решения основных задач. Усилия здесь должны быть изрядны.
Этим вопросам мы, вероятно, уделим специальное внимание дирекции <…>. Дело в том, что наука сейчас чрезвычайно дифференцирована, необычайно усложнилась и почти нет людей, даже в такой узкой области, как биология развития, с достаточной полнотой знаний. А что касается меня, не скрою, что человеку, выдвинутому на такой пост, оставаться на высоком научном уровне чрезвычайно трудно. Поэтому я обращаюсь с большой просьбой к коллективу, чтобы мы этим делом занимались вместе. <…>
Теперь в отношении нашей структуры. <…> Как и предполагалось, у нас будет 16 лабораторий, из которых 13 уже существуют в виде лабораторий или групп и три предполагается организовать в 1968-1969 гг. <…>
Наша материальная база. Это самое больное место во всем делении и во всем нашем ближайшем будущем. Основной принцип <…> заключался в том, чтобы нам разъехаться по разным домам и каждому институту иметь свой собственный дом. Но это, к сожалению, значит, что ИБР должен иметь своим жилищем настоящее здание, а Институт эволюционной морфологии и экологии животных им. А.Н.Северцова - здание на Ленинском проспекте, 33. Есть наши звенья, работающие сейчас там. Есть в небольшом количестве лаборатории того института, которые занимают помещения в этом здании. Кроме того, очень много общих производственных помещений: механическая мастерская, электронно-микроскопический кабинет, фотолаборатория, виварий и т.д. В общем, естественно, один институт имел все в одном комплекте, а два института должны их дублировать, обзавестись собственным хозяйством. <…> Таким образом, два родившихся младенца некоторое время должны будут сосать общую материнскую грудь Института морфологии животных, пока не станут на собственные ножки. И эта одна из наших трудных и важных задач.
Самое сложное и далеко не радужное - вопрос о вводе новых производственных площадей, возможности их получения <…> Нам предстоит отнюдь не райское житье. Но, как говорят, в раю скучно жить, делать совершенно нечего. Подтягивать пояса по сравнению с тем, что мы имеем сейчас, я надеюсь, нам не придется, но и расслабляться тоже не придется. В отношении площадей и всего, что от этого зависит, а от этого зависит, конечно, очень многое. При достаточной энергии все можно достать в Академии (оборудование и штатные единицы), но вот площади нужно строить - в них нуждаются все биологические учреждения. Эта тяжелая проблема первое время будет лимитировать нашу жизнь, а это означает, что количественный рост нашего состава мы должны сдерживать <…>.
Лично я считаю, что зачастую развитие научного учреждения и лабораторий не упирается в количественные показатели (в количественном отношении мы иногда и неплохо живем). Думаю, что лаборатории, достигшие 15-20 человек, уже находятся в состоянии, близком к желательному пределу, так как дальше начинаются внутренние трудности роста: бывает иногда и некоторое заболевание водянкой, и некоторая дифференцировка, неожиданная для руководителя, порождающая новые ветви. В общем, не такое уж это большое благо, к которому все стремятся, количественный рост.
В ситуации, в который мы будем жить, для нас проблемой номер один будет рост качественный <…>. Вы знаете, что бывают и небольшие по объему учреждения, которые носят мировые имена, всякий их может назвать легко. Второе, что логически из этого вытекает <…>: мы должны представлять собой коллектив, а не сумму лабораторий. В тех довольно тугих условиях, в которых мы будем жить, это положение особенно важно. Мы должны стать слаженным организмом, что возможно лишь при отсутствии эгоцентричности лабораторий.
Не секрет, что у нас существует тенденция самостоятельно, без участия дирекции, пробивать себе жизненные права (единицы и т.д.). И дирекция, как бывало прежде, оказывается уже перед необратимым фактом. Очень прошу всех считаться в данном случае с правами дирекции, я не призываю вас гасить свою инициативу, но настаиваю, чтобы она была контролируема и согласована с руководством, без партизанских действий. Я буду рассматривать такие поступки как нелояльные по отношению к руководству. Думаю, что это должно быть незыблемым правилом.
Говоря о коллективизме и слаженности, хотел бы еще подчеркнуть следующее: мы должны найти формы помощи коллектива дирекции в ее сложных обязанностях. Жизнь сама выдвигает такие формы - создаются всякие вспомогательные формы управления (некоторые регламентированные, некоторые нет), комиссии, такие, как, скажем, библиотечная, оценочная, виварная и т.д. Они берут под свой контроль определенные участки нашей многообразной институтской жизни и служат вспомогательными органами управляющего аппарата. <…> Думаю, что такую подсказанную жизнью практику нужно расширять. <…> Если мы действительно хотим создать образцовый институт и поднимем всех, то сможем добиться чрезвычайно многого.
За работой. “В большом кабинете… Борис Львович что-то записывал для своей небольшой книги “Цитогенетика тутового шелкопряда и ее экспериментальный контроль”. Над каждым предложением он подолгу задумывался, многократно переделывая его, добиваясь логической связности и ясности… Борис Львович считал позором для автора редакторские правки и никогда их легко не принимал…” (В.В.Клименко).В этом отношении я хотел бы коснуться общего стиля нашей работы. Общение с дирекцией, просьбы, посещение дирекции у нас носят характер чрезмерно домашний, и это, возможно, и хорошо, что существует такая простота в общении. Но при условии загрузки членов дирекции, в частности моей, я должен сказать, что, еще не будучи директором, но обремененный множеством всяких обязанностей, я, входя в институт, сразу ловился за пуговицу, немедленно и по всей лестнице, вплоть до комнаты, непрерывно. Я и так чрезвычайно перегружен нашими проблемами, а масса беспорядочной дополнительной информации сбивает меня со всех устоев и графика.
Такое положение мы должны исправить. Во-первых, по отношению ко мне, не с точки зрения сострадания к моему несчастному положению, а с позиции вашей собственной выгоды. Вы должны оберегать меня от частностей и мелочей, оставив за мной те сферы, в которых я действительно могу принести наибольшую пользу. Если же я буду заниматься только частностями, я погибну, а вместе со мной и вы потерпите известное фиаско.
В дальнейшем станут известны часы приема, что оставлено за мной, что за заместителями директора, и мы постараемся в порядке “продавец и покупатель, будьте взаимно вежливы” строго соблюдать эти рамки. Вас просим о том же; если эти рамки окажутся узкими, мы их расширим, но я надеюсь, что они не будут слишком узки и что помимо часов приема и просьб (я очень этого хочу) мы найдем другие формы общения. <…>
Это то, что мне хотелось подчеркнуть и что далеко не исчерпывает всего, что нужно было бы вам сказать сейчас. <…> Нам доверен большой и важнейший участок научного фронта, таящий в себе очень большие потенциальные возможности. Несомненно, в этой области еще очень много неясного и не изученного. Может показаться, что в области индивидуального развития много еще тайн, но, вместе с тем, это и залог интересной научной исследовательской работы и большого потенциала, что здесь будут найдены действительные ценности. Сейчас на общем фоне биологических наук, где некоторые из них приобретают законченные, иногда окостеневающие формы, участок, на который поставлены мы с вами, представляется неразработанной золотоносной жилой. Думаю, что мы с вами дружной работой постараемся этот участок разработать и оправдать оказанное нам доверие.
© Корочкин Л.И.
Мудрость и такт Л.И. Корочкин
Член-корреспондент РАН
Институт биологии развития им. Н.К.Кольцова РАН,
Институт биологии гена РАН
Москва…в антимире с этикой негатива он умел сочетать служение истине с продвижением вверх по чиновным ступеням.
Р.Л. Берг
Борис Львович Астауров - одна из наиболее ярких личностей в отечественной биологии. Он оказал огромное влияние на развитие нашей генетики и эмбриологии и оставил неизгладимый след в науке как ученый и как гражданин.
После окончания биологического отделения Московского университета в 1927 г. Астаурову посчастливилось попасть в Институт экспериментальной биологии, возглавляемый Н.К.Кольцовым. Свою первую работу он начал в отделе генетики, руководимом тогда С.С.Четвериковым. Борис Львович сразу же стал одним из соавторов созданного Четвериковым нового направления в науке - современной популяционной генетики. При этом он прошел великолепную общебиологическую подготовку: слушал лекции таких титанов науки, как Н.К.Кольцов, А.Н.Северцов, М.М.Завадовский и работал в коллективе среди блестящих биологов - Д.П.Филатова, С.С.Четверикова и того же Н.К.Кольцова.
С коконом тутового шелкопряда. “Коллеги называли его классиком, хотя в 1947 г. ему было всего 43 года. Право так называться давала его докторская диссертация, защищенная им в 35-летнем возрасте и изданная до войны в академическом издательстве в виде монографии “Искусственный партеногенез у тутового шелкопряда (экспериментальное исследование)”… Н.К.Кольцов называл работы Бориса Львовича первыми среди выдающихся научных достижений института” (О.Г.Строева).Самым первым объектом исследований Бориса Львовича оказалась плодовая мушка дрозофила, тогда основной объект генетических исследований. Он открыл новую мутацию Drosophila melanogaster, названную tetraptera (четырехкрылая). Она выражалась в появлении второй пары крыльев за счет трансформации жужжелиц (гальтеров). Это была одна из первых работ, описывавших гомеозисные мутации у дрозофилы, в последующем сыгравшие ключевую роль в раскрытии генетических и молекулярно-генетических механизмов индивидуального развития. Она определила на долгие годы, а точнее - на всю жизнь область интересов Бориса Львовича. В качестве таковой он избрал феногенетику, позднее “переименованную” в генетику развития.
В 1930 г. Астауров переехал в Ташкент *. В Среднеазиатском институте шелководства организовал группу генетики и гибридизации для изучения прикладной генетики и селекции тутового шелкопряда. Тогда и определился объект исследований Бориса Львовича - тутовый шелкопряд, на котором были выполнены основные его работы. За пять лет Астауров и возглавляемый им коллектив добились перевода советского шелководства на получение промышленных межпородных гибридов.
* В Ташкенте Астауров оказался не случайно. Тогда генетический отдел Четверикова шаг за шагом разваливался. Кольцов, спасая от травли, отправляет в Ташкент для работы с тутовым шелкопрядом сначала Н.К.Беляева, а затем и Астаурова, который на ритуальном митинге отказался голосовать за расстрел Промпартии. (Философ. исслед. 1993. №4. С.382-398.)В 1935 г. Борис Львович возвратился в Москву, в свой институт, и продолжил работу там, где начинал, в Институте экспериментальной биологии Наркомздрава. Его тогда переименовали в Институт цитологии, гистологии и эмбриологии, а в 1948 г. объединили с Институтом эволюционной морфологии им. А.Н.Северцова. В этот период Астауров, изучая партеногенез и андрогенез у шелкопряда, разработал метод получения особей желательного пола - самцов или самок. В 1965 г. он возглавил лабораторию экспериментальной эмбриологии им. Д.П.Филатова, а через два года стал директором Института биологии развития АН СССР, который возник по его инициативе и который он возглавлял до самой смерти. Сегодня Институт биологии развития РАН, созданный Астауровым, продолжает работать в рамках начертанных им программ и поставленных научных задач.Организация такого института была чрезвычайно актуальной и своевременной. Началось возрождение генетики, ее освобождение от лысенковского бреда, нужна была база для подготовки квалифицированных специалистов в области генетики, которая была разгромлена. Научная молодежь, отравленная лысенковским ядом, не имела ни малейших представлений о генетике. И, собственно, после 1948 г. и до середины 60-х неоткуда их было получить. Литература по этому разделу науки варварски уничтожалась, в учебниках клеймили “реакционный” менделизм-морганизм.
Институт, созданный Борисом Львовичем, стал одной из основных баз возрождения и развития генетики и подготовки знающих специалистов-генетиков и селекционеров. Институт был организован по кольцовскому принципу: собрать в единый комплекс все основные направления в биологии развития - генетику, физиологию, морфологию, биохимию и биофизику развития - с тем, чтобы комплексно, во взаимодействии этих направлений, решать ключевые проблемы биологии развития. Директор привлек к работе в институте цвет нашей науки - В.В.Сахарова, Б.Н.Сидорова, Н.Н.Соколова, В.А.Струнникова, М.А.Арсеньеву, Э.А.Абелеву, В.П.Эфроимсона и др. Были созданы все условия для научной молодежи, быстро подрастала молодая смена - М.Б.Евгеньев, В.Г.Митрофанов, А.А.Борисов, В.А.Андреев, В.И.Миташов. Впервые по инициативе Бориса Львовича были организованы школы по биологии развития в Звенигороде, ставшие поистине кузницей кадров по генетике и экспериментальной эмбриологии.
На 2-м съезде ВОГИСа (1972 г.).
“С честью вынес Борис Львович затяжную антинаучную травлю генетики и генетиков со стороны Лысенко и его многочисленных агентов при неизменном покровительстве партийно-государственного аппарата. После октябрьского Пленума ЦК КПСС 1964 г. группа московских и ленинградских генетиков приступила к организации общества генетиков и селекционеров для объединения уцелевших во время репрессий сил… Это удалось осуществить в 1966 г. Первым президентом нового общества был единодушно избран Борис Львович Астауров” (В.И.Иванов).
В гостях у Астаурова друзья (1972 г.).
Слева направо: В.А.Струнников (“Наши интересы в работе тесно переплетались. Только благодаря ему я смог достигнуть существенных успехов в продвижении по лестнице званий и занимаемых должностей… Меня согревало доверительное отношение ко мне Бориса Львовича. Почти за полвека знакомства между нами никогда не пробегала черная кошка. - Из личных воспоминаний В.А.Струнникова); Б.Л.Астауров; Д.К.Беляев (“Их знакомство имело глубокие корни, уходило в годы процветания четвериковской лаборатории в ИЭБ… 10-летним мальчиком Митя наблюдал четвериковские чайные среды, сопровождавшиеся горячими спорами и чаем с печеньем <…> Бориса Львовича и Дмитрия Константиновича связывала верная дружба”. - С.В.Аргутинская); Л.В.Крушинский (“Их соединяли не только научные интересы, но и большая любовь к охоте”. - Н.Л.Крушинская) и В.М.Полынин (Блантер), ответственный секретарь журнала “Природа” (“по профессии филолог, но вместе с тем горячий противник лысенковизма - друг и почитатель Бориса Львовича”. - Н.К.Скворцов).
С зонтиком.
Большое внимание Астауров уделял селекционерам - им необходимо было объяснить ложность лысенковского подхода, именовавшегося советским творческим дарвинизмом и в действительности не имевшего никаго отношения ни к дарвинизму, ни к творчеству. В связи с этим проводилась титаническая работа по просвещению сотрудников селекционных учреждений, опытных станций, васхниловских институтов. И ко всей этой работе Борис Львович относился очень серьезно, вникая во все ее детали.“На школе был такой эпизод: Астаурову предоставили персональную машину, но он отказался от нее, поскольку не любил никаких привилегий. Однако тогда в Новосибирске стояла невыносимая жара, почти 40°С, и когда мы нашли для Бориса Львовича зонтик, он страшно обрадовался” (Л.И.Корочкин).Однако научно-организационная деятельность не была главным делом в жизни Бориса Львовича. Он был ученый до мозга костей, весь в науке, в мыслях о ней и ее проблемах. Недюжинный талант и трудолюбие - этими основными качествами выдающегося ученого Борис Львович был наделен сполна! Его работы в генетике и экспериментальной эмбриологии широко известны и давно вошли в золотой фонд достижений естествознания.
Астаурову принадлежит классическое доказательство ведущей роли ядра, заключенного в нем генетического материала, в определении специфических особенностей онтогенеза, в предопределении индивидуально выраженного фенотипа развивающегося организма. Для этого он использовал разную чувствительность ядра и цитоплазмы к действию радиации: ядро во много раз чувствительнее к облучению, чем цитоплазма. Астауров облучал неоплодотворенные яйца тутового шелкопряда высокой дозой рентгеновых лучей и затем оплодотворял их нормальной, необлученной спермой. В яйцо шелкопряда обычно проникает несколько спермиев. После этого яйца нагревались в течение 135 минут при 40°С. В результате действия тепла женское ядро часто остается на поверхности и не участвует в процессах развития. Такие яйца, лишенные женского ядерного аппарата, развиваются путем диплоидного андрогенеза, т.е. образуют ядро дробления посредством слияния ядер двух спермиев. Соответствующие особи всегда самцы, и их легко опознают при помощи генетической маркировки. Если, используя эту методику, соединить цитоплазму яиц Bombyx mandarina с ядром Bombyx mori, отличающегося по многим морфологическим, физиологическим признакам и поведению, то оказывается, что развивающийся организм целиком и полностью подобен отцовскому, т.е. соответствует информации, содержащейся в ядре. При соединении ядер B.mori с цитоплазмой B.mandarina получены сходные результаты. Отсюда следует, что формообразовательные процессы определяются ядром и не зависят от цитоплазмы.
Основываясь на данных о действии радиации на развитие, Астауров сформулировал принципиально важный тезис: тяжелые последствия облучения, приводящие к лучевой болезни, обусловлены главным образом первичными и необратимыми изменениями в генетических структурах клеточного ядра (разрывами хромосом, генными мутациями и т.д.). В цитоплазме же первичные повреждения обратимы в широком диапазоне доз облучения и потому имеют лишь вторичное биологическое значение.
Б.Л.Астауров - один из пионеров разработки методов экспериментальной полиплоидии у животных. С помощью термического партеногенеза он получил тетраплоидные, а затем и триплоидные клоны шелкопряда, нормально спаривающиеся, но неспособные к половому воспроизведению, хотя и дающие неограниченное количество партеногенетических клонов. Эти работы позволяли создавать обоеполые и нормально размножающиеся формы шелкопряда путем использования межвидовой гибридизации и партеногенеза. Таким образом, Астауров получил тетраплоидный вид животного аналогично тому, как Г.Д.Карпеченко получил подобный же вид растений - капустно-редичный гибрид.
Следует также отметить, что Астауров осуществлял искусственный андрогенез у шелкопряда разными методами - термическим и радиационным. И в том, и в другом случае генетический аппарат самки полностью выключался: процесс развития контролировался хромосомами самца, привнесенными сперматозоидами.
Исследуя роль генных взаимодействий в развитии, Борис Львович пришел к выводу об участии всех генов в формировании данного конкретного признака и об участии каждого гена в развитии всех признаков. Заключение гиперболизированное, но все же отражающее явления, происходящие в ходе онтогенеза. Каждый признак действительно определяется взаимодействием, хотя и не всех, но многих генов, и каждый ген действительно участвует в реализации, хотя и не всех, но многих признаков. Кстати, Астауров одним из первых оценил значимость в онтогенезе генов, которые сейчас именуются гомеозисными.
Живо интересовался он поведением человека и его психических особенностей. Он полагал, что эти качества формируются при взаимодействии генотип-среда и был убежден в необходимости исследований каждого из этих компонентов. Вот что он писал в предисловии к книге В.М.Полынина “Мама, папа и я” (1967):
“Ясно отдавая себе отчет в том, что забота о наследственном здоровье рода неизбежно вторгнется в деликатную сферу самых интимных человеческих взаимоотношений, мы должны проявить мудрость и такт, но отнюдь не ханжество. Мы должны создать такую систему охраны наследственного здоровья, в которой соблюдение интересов общества не попирало бы права личности, забота о здоровье рода не противоречила бы, а шла навстречу заботе о здоровье индивидуума. На встающие здесь трудности не надо закрывать глаза, от них нельзя уходить, их надо преодолевать. Об этих проблемах надо думать, о них писать, предпринимать практические шаги”.Какие замечательные слова! Сказано прямо и честно, созвучно Н.К.Кольцову, Ю.А.Филипченко, М.Е.Лобашеву, в традициях российской классической генетики! А ведь не секрет, что иные, как отечественные, так и западные биологи, стыдливо и лицемерно отворачиваются от этих проблем, подобно страусу, прячущему голову в песок. А то и еще хуже - набрасываются на тех, кто занимается этими проблемами, с чудовищными и необоснованными обвинениями в расизме, идеализме и прочих измышленных марксистами-ленинцами грехах *.* Ср.: Письмо Германа Мёллера И.В.Сталину; С.М.Гершензон, Т.И.Бужиевская, "Евгеника: 100 лет спустя". - V.V.Вся жизнь Бориса Львовича была подвигом, и не только научным. Как писал великий российский мыслитель А.С.Хомяков:
Подвиг есть и в сраженье,
Подвиг есть и в борьбе,
Подвиг есть и в терпенье,
Любви и мольбе.Борис Львович следовал голосу совести не только в вопросах науки, но и в общественной жизни, в самых сложных ситуациях; в наиболее тяжелое и тревожное время он проявлял гражданское мужество и никогда не отступал от своих принципов. Несмотря на сильное давление сверху, он не подписал ни одного письма против академика А.Д.Сахарова; добился освобождения биолога Ж.А.Медведева, упрятанного в психолечебницу за диссидентскую деятельность; защитил и не позволил уволить из института выдающегося эмбриолога Александра Нейфаха, открыто и мужественно осудившего советскую интервенцию в Чехословакию.
Я вспоминаю, как тяжело Борис Львович вместе со своим другом Дмитрием Константиновичем Беляевым переживал эту интервенцию. Тогда в Токио проходил Международный генетический конгресс, и советская делегация, возглавляемая президентом Всесоюзного Общества генетиков и селекционеров Астауровым, была достаточно представительной.
Для нас, тогда еще молодых, Борис Львович всегда был примером служения науке и обществу. Мы старались быть в жизни такими же принципиальными и преданными науке, достойно нести звание российского интеллигента.
В наши смутные времена, когда ученые нищенствуют, а наука все еще не востребована и ее значимость для развития общества признается только на словах, сохранение высоких традиций российской мысли приобретает особое значение как гарантия будущего возрождения страны.
С женой Наталией Сергеевной в больнице. 1974 г.
“Помнится, как он… радовался возможности пообщаться с каждым своим посетителем… (…каждый был предупрежден Наталией Сергеевной, что говорить можно только о “вызывающем положительные эмоции”)” (В.В.Клименко).
