№ 1, 2001
№ 1, 2001© А.Б. ДавидсонМАСТЕР БИОГРАФИЧЕСКОГО ЖАНРА
А.Б. Давидсон
Давидсон Аполлон Борисович - доктор исторических наук, профессор,
руководитель Центра африканских исследований Института всеобщей истории РАН.
Хорошо написанная биография так же редка, как и хорошо прожитая жизнь.
Томас Карлейль
Академик В.Г. Трухановский увлекся биографическим жанром в первой половине 60-х, вскоре после того, как был назначен редактором "Вопросов истории". Он возглавлял ведущий советский исторический журнал 27 лет: с 1960 по 1987 г. Это была нелегкая работа, а ведь одновременно он писал "Новейшую историю Англии" и ряд других трудов о международных отношениях и истории Великобритании. И все же теперь память о нем, наверно, еще больше связана с книгами об Уинстоне Черчилле и Энтони Идене, Горацио Нельсоне, Бенджамине Дизраэли. Они переиздавались (книга о Черчилле - четырежды). Их переводили на другие языки. Их читают и сейчас.
К сожалению, своих взглядов на биографический жанр Владимир Григорьевич не опубликовал, но сформулировал их на ХIII Международном конгрессе исторических наук в Москве в 1970 г. Он возглавлял на нем секцию, посвященную роли биографий в исторической науке [1]. Текст его выступления, увы, не сохранился.
Сейчас на прилавках книжных магазинов видишь такое изобилие биографий - артистов, писателей, политиков, дипломатов, - что глаза разбегаются. Биографический жанр получил в нашей стране признание. Признан он и как одно из направлений исторической науки. Это вроде бы бесспорно. Но всегда ли так было? Я не видел пока исследований о том, как шло развитие этого направления. Но если кто-нибудь возьмется за решение этой задачи, ему не миновать будет книг В.Г. Трухановского.
Мое поколение, клонящееся сейчас к закату, в годы учебы почти не знало исторических биографий. Потребность в них мы, сев на студенческую скамью вскоре после окончания Великой Отечественной войны, явно чувствовали. Но Костомарова не переиздавали, Андре Моруа не переводили, а своих по-настоящему заслуживающих внимания исторических биографий почти не издавалось.
Почти 20 лет назад в рецензии на одну из книг Владимира Григорьевича, опубликованной в № 1 за 1984 г. в журнале "Новая и навейшая история", я написал: "Книги В.Г. Трухановского - "Иден", "Черчилль" и "Нельсон" - заставляют снова задуматься о судьбе биографического жанра в нашей исторической науке. Разговор о нем, как известно, не раз поднимал еще А.С. Пушкин. В "Путешествии в Арзрум" он с горечью отмечал, что "замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов", а в рецензии на один из биографических словарей бросил историкам немало тяжких упреков. А в наши дни - таким ли уж почетом окружен биографический жанр? Многие ли наши ведущие историки отдают ему свой труд и талант? Не хотелось бы думать, что тут проявляется некоторый снобизм - мол, это все-таки не подлинная наука, а что-то для настоящего историка второстепенное, как, к сожалению, говорят иногда, с явным оттенком пренебрежения - "научпоп"? Скорее всего, наверно, останавливает трудность научно-популярного и научно-художественного биографического жанра. Карлейл писал, что хорошо написанная биография - такая же редкость, как хорошо прожитая жизнь. Андре Моруа поправил его, добавив, что "первое встречается куда реже, чем второе".
Без книг В.Г. Трухановского трудно представить становление биографического жанра в советской исторической науке и трудности, стоявшие на этом пути. Не случайно ведь на том московском конгрессе исторических наук о биографиях делали доклады канадец и немец - советских докладов не было. И не случайно из всех генералов советской исторической науки в этом жанре выступил только один - Владимир Григорьевич.
"НАС ИНТЕРЕСУЮТ НЕ ЛЮДИ, А ИДЕОЛОГИЯ"
Так было сказано в 1931 г. на объединенном заседании Института истории и Общества историков-марксистов при Ленинградском отделении Коммунистической академии. Такой репликой один из основных докладчиков, М.М. Цвибак, перебил выступление С.Н. Валка [2]. Если это была лишь реплика на совещании историков, пусть даже очень ответственном, стоит ли это вспоминать через 70 лет? Может быть, и не стоило бы, если бы она не отражала дух, господствовавший потом десятилетиями.
В течение многих лет выпуск книг-биографий был, не знаю уж, как правильнее сказать: монополией или привилегией серии "Жизнь замечательных людей" издательства "Молодая гвардия". Да и сами редакторы этой серии - разве это они решали, кто "замечательный", а кто нет? Решали на Старой площади, в идеологических отделах Центрального комитета ВКП(б), а затем КПСС. Да и те немногочисленные биографии, которые выходили вне этой серии, тоже контролировались "сверху": нужна ли советскому читателю книга о том или ином человеке, а если и "нужна", то какой стороной повернуть его облик.
Критерием зачастую была "прогрессивность". Только те исторические личности, которые удостаивались оценки "прогрессивный", допускались к включению в издательские планы.Причем и само понятие прогрессивности менялось в соответствии с изменениями общей политической и идеологической конъюнктуры. Так, вплоть до середины 50-х годов Мохандаса Ганди, Джавахарлала Неру, Кваме Нкруму следовало считать буржуазными националистами, и в таком качестве издание их биографий представлялось делом сомнительным. А с середины 50-х их стали называть вождями национально-освободительного движения, тут уж они бесспорно причислялись к "замечательным".
Судить о биографическом жанре самые широкие слои населения Советского Союза могли по "Краткой биографии И.В. Сталина". Ее приходилось читать в принудительном порядке, она была обязательна для изучения в сети партийно-политического образования, которая охватывала все организации и учреждения нашего бескрайнего государства.
Что же до тех исторических личностей, которые не укладывались в понятие "прогрессивные", то путь к изданию их биографий был, как правило закрыт. Исключения из этого правила крайне редки. Самое запоминающееся исключение: "Наполеон" Е.В. Тарле. Но у этой книги судьба особая. Существует версия, что Сталин, утвердившись у власти, поощрял идею о роли великой личности в политике и что это помогло Алексею Толстому в издании большими тиражами его "Петра Первого", а Сергею Эйзенштейну - в первой серии фильма об Иване Грозном.
А о появлении "Наполеона" историк-англовед Н.А. Ерофеев рассказывал мне, что идея принадлежала К. Радеку. Это он подсказал вернувшемуся из ссылки Тарле, что такая книга не только не вызовет гнева у "хозяина", а, наоборот, будет приветствоваться. Ерофеев в 30-х годах работал вместе с Радеком в "Известиях", там он и слышал об этом.
Все ограничения касались не только биографий "буржуазных" политиков и государственных деятелей. И даже не только биографического жанра в целом. Они распространялись на все, что на Западе именуют "человеческим фактором". Не поощрялось ведь и издание мемуаров. До ликвидации издательства "Academia" выходили воспоминания артистов, потом, с конца 30-х годов, и они стали редкостью. Изданными вскоре после войны мемуарами кораблестроителя академика А.Н. Крылова зачитывались не только из-за того, что они прекрасно написаны, но и потому, что мемуары вообще были редкостью, особенно мемуары наших современников.
Сталинская политика запретов продолжалась и при Н.С. Хрущеве, а потом - что вполне закономерно - ударила и по нему самому. Вопрос о мемуарах Хрущева обсуждался на заседании Политбюро ЦК КПСС. Докладывал Ю.В. Андропов, глава КГБ. И 3 марта 1968 г. было принято решение: "Андропову усилить наблюдение за этой работой и принять меры к изъятию материалов. А через некоторое время, может быть, следует вызвать т. Хрущева в ЦК КПСС и предложить ему прекратить эту работу" [3]. Как известно, воспоминания Хрущева появились сперва за рубежом, а в нашей стране - лишь в конце 80-х годов, когда приоткрылись те архивы, что были прежде за семью печатями.
Досталось и полководцу Великой Отечественной войны маршалу Г.К. Жукову. На том же заседании Политбюро речь шла и о его воспоминаниях. И другой маршал, член Политбюро А.А. Гречко, сказал о своем предшественнике на посту министра обороны: "О мемуарах Жукова мы сейчас пишем свое заключение. Там много ненужного и вредного" [4]. Л.И. Брежнев обобщил: "У нас появилось за последнее время много мемуарной литературы... Почему у нас стало так свободно с этим вопросом?". Правда, это не помешало самому Брежневу потом опубликовать свои воспоминания, но все мы знаем им цену.
Что же касается руководства исторической наукой, то и тут биографический жанр был не в чести. Поощрялись коллективные монографии, прежде всего на темы, связанные с историей революционных и национально-освободительных движений, критикой капитализма и его идеологии и утверждением приоритета нашей страны в прогрессе человечества. А биографии - их трудно написать коллективом, должен быть какой-то единый стиль, единая манера письма, не говоря уже о едином подходе.
Вот та атмосфера, в которой В.Г. Трухановский решился взяться за биографический жанр.
Спустя три десятилетия он говорил как о чем-то обыденном и простом: "Хотелось попробовать себя в наиболее интересном для меня жанре - биографическом, хотя я не знал еще тогда высказывания другого моего будущего героя - Бенджамина Дизраэли: "Не читайте книг по истории, ничего не читайте, кроме биографий, ибо в них показана реальная жизнь, без каких-либо теорий" [5].
Но все было совсем не так просто. От слова "хотелось" до осуществления замысла стояли высокие и мощные преграды, которые предстояло пробить.
CHALLENGE
В первую очередь В.Г. Трухановский был англоведом. И я не раз слышал от него английское слово "challenge". В русском языке, пожалуй, нет вполне точного синонима, буквальный перевод: вызов. Подразумевается прежде всего вызов на соревнование, состязание. Это слово распространено в Великобритании неизмеримо шире, чем в России слово "вызов".
Книги Владимира Григорьевича, во всяком случае первые - о Черчилле и Идене, -это, несомненно, challenge. И настроениям "верхов", и традиции, существовавшей тогда в среде самих историков. Да что говорить, - и своим прежним взглядам, на которые не могли не повлиять идеи классовой борьбы и нетерпимости к "растленному" Западу.
Ведь о ком он захотел писать? Как раз о тех, кто никак не мог считаться "замечательными". Больше того, о тех, кого считали лютыми врагами советского режима. Ну, добро бы еще стал готовить о них пасквили, памфлеты. Нет, принялся изучать и писать их биографии. А как смотрели тогда на Черчилля? Из одной энциклопедии в другую, из одного справочника в другой переходило: типичный империалист, ярый враг социализма и Советского Союза.
Даже в "Дипломатическом словаре", где, уже исходя из самого названия, формулировки должны бы быть дипломатическими, говорилось так: "Закоренелая вражда к стране социализма - основная линия, которая проходит через всю его политическую жизнь. Еще в 1919-21, занимая пост военного министра, Ч. возглавил "крестовый поход" против большевиков. Он играл решающую роль в организации интервенции и широкой поддержки российской контрреволюции... Он применял против Советской России все средства - военные, политические, экономические, окружил ее кольцом блокады". Во время второй мировой войны Черчилль "двурушничал", хотел создать "барьер" против Советского Союза. "Послевоенная позиция Ч., позиция поджигателя третьей мировой войны " [6]
Из всех государственных деятелей Запада, да и всего мира, никому советская пропаганда не создала такого образа врага, как Черчиллю. Именно его после речи. которую он произнес 5 марта 1946 г. в Фултоне в присутствии президента Трумэна, объявили главным зачинщиком "холодной войны" и поджигателем новой, третьей мировой бойни. Так что с оценкой Черчилля считалось все ясно. Зачем еще подробности о его жизни? По законам советской пропаганды ничего общечеловеческого у врага разглядывать не надо - это может лишь ослабить ненависть к нему.
Как же писать книгу о нем! А затем и об Идене, преемнике, во всем следовавшем ему?
Правда, Владимир Григорьевич начал готовить книгу о Черчилле, когда тот уже удалился от дел. Но образ его в пропаганде сохранялся.
Впоследствии В.Г. Трухановский говорил: "Первое издание 1968 г. готовилось в разгар идеологической борьбы, в эпоху "холодной войны", когда Черчилль считался у нас "врагом № 1". Естественно, это сказалось на книге, и не только под воздействием официальных установок, но и в связи с авторской позицией. Помню, как я был удивлен, услышав мнение одного коллеги-историка: "Да, Вы разоблачаете Черчилля, но, прочтя книгу, приходишь к мысли, что как личность он Вам симпатичен". Действительно, личность Черчилля обладает магнетизмом, который не мог не повлиять даже на предубежденного автора" [7].
Разумеется, Владимир Григорьевич отдал дань принятому тогда мнению. Из 12 глав его книги о Черчилле две названы: "Великий ненавистник Советской России" и "Знаменосец "холодной войны"". Но ведь это и правда. Черчилль действительно ненавидел советский режим, так что тут автор не погрешил против истины.
Работая над образом Черчилля, Владимир Григорьевич старался узнать и учесть мнения многих очевидцев событий. Одно из свидетельств - сохранивщаяся в его личном архиве переписка с Александром Вертом (Владимир Григорьевич, исходя из российского происхождения этого известного журналиста, называл его Александром Александровичем). Приведу только одно место из письма Верта от 22 июня 1968 г.:
"Насчет Черчилля - у меня особое мнение: фигура он, конечно, скорее одиозная - интервенция, 2-й фронт, Фультон и, еще хуже, его выступления в Лландудно в 48 г. в пользу превентивной войны. Но, с другой стороны, его роль в 1940 г. была крайне положительной. Если бы он не заменил Чемберлена, то я не исключаю возможности "похабного" мира с Гитлером. Хотя народ в Англии держался хорошо, на "верхах" было больше пораженчества, чем обычно думают. Возьмите, например, герцога Виндзорского (б. Эдуарда VIII); мог бы Вам кое-что о нем рассказать. Были, кроме того, в Англии мюнхенцы, кандидаты в английские Петэны и Лавали и пр. Если бы не Черчилль, то они бы, несомненно, подняли голову. Пораженчество было и у некоторых "левых"; помню редактора Нью Стэтсмена Кинфлей Мартина. Когда я удрал из Франции и прибыл в Лондон 22 июня 1940 г., он меня приветствовал словами: "Стоило Вам удирать из Франции? Все равно Гитлер прибудет в Лондон через 2 недели!".В.Г. Трухановский шаг за шагом переосмысливал образ Черчилля. "От издания к изданию текст дорабатывался с учетом появлявшихся новых материалов. Постепенно снимались наслоения "холодной войны", авторский подход становился менее пристрастным" [8].Так читатели в нашей стране впервые получили представление о жизни одного из самых крупных государственных деятелей XX столетия.
На пути В.Г. Трухановского стояли не только препятствия, созданные нашей отечественной пропагандой. О Черчилле вообще судить трудно. Его жизнь была долгой. Он перешагнул в десятый десяток. Когда ему было около 70-ти, одна лондонская компания кинохроники создала группу кинооператоров, которой было поручено снять документальный фильм о похоронах Черчилля. Трое из кинооператоров умерли, не дождавшись его похорон [9].
Ни один государственный деятель XX столетия не продержался на сцене мировой политики так долго. Членом британского парламента Черчилль пробыл, с небольшим перерывом, 65 лет. Он активно участвовал буквально во всех мировых событиях XX столетия вплоть до своей окончательной отставки с поста премьер-министра Великобритании в 1955 г.
"Ни об одном современном политическом деятеле не написано столько книг и статей" [10]. Не только в библиотеках, но и в книжных магазинах англоязычных стран есть особый отдел: "черчиллиана". И в этой литературе - бесконечное число свидетельств, оценок и мнений, прямо противоположных друг другу. Все это Владимиру Григорьевичу приходилось преодолевать.
Конечно, когда судишь о книгах, подготовленных в 60-х, 70-х годах и даже несколько позднее, приходится учитывать цензуру, самоцензуру и, еще важнее, общие представления, жившие в нашем сознании. В.Г. Трухановский все же сумел показать своих героев и как государственных деятелей и как людей - в личной жизни, в быту, в отношениях с семьей и друзьями. Больше же всего он рисует портреты своих героев на фоне британской и мировой истории. Убеждаешься, насколько тесно их взлеты и падения были связаны с переменами в мире, как зависимы от этих перемен их судьбы.
Читателю становится вполне очевидной подоплека бесславного ухода Идена с политической арены в самом, казалось бы, расцвете сил, когда ему не было еще 60-ти, после всего лишь 21 месяца, проведенного в долгожданном кресле главы английского правительства. Выросший и воспитанный в пору могущества Британской империи, над которой "никогда не заходит солнце", он, как и Черчилль, стремился не допустить мысли, что дожил до ее заката и распада. Потому-то, став премьером, он действовал, сообразуясь с уже уходящей реальностью, а не с новой, неотвратимо надвигавшейся, и в результате привел страну к одному из позорных унижений в 1956 г., во время Суэцкого кризиса.
Да и сам Черчилль. Ему, громогласно заявившему: "Я не для того стал первым королевским министром, чтобы председательствовать при ликвидации Британской империи", - все-таки пришлось выступить в этой самой роли.
И тайное и явное в сплетении судеб этих людей с мировыми событиями становится очевидней, когда читаешь книги Владимира Григорьевича.
ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА
Две последние книги писал в обстановке, которая уже не противодействовала биографическому жанру. Плотина была прорвана. Но все же исчезли далеко не все табу. К тому же в кругу профессиональных историков не до конца выветрилось высокомерное отношение к этому жанру, как более подходящему для публициста и писателя, а не для уважаемого ученого.
Главное же, на смену одним помехам нередко приходили другие. В начале 90-х годов тиражи книг падали. Издавать их становилось все труднее уже по финансовым причинам. И если первые книги В.Г. Трухановского выходили большими тиражами, переиздавались, переводились на другие языки, то издание последней встретилось с большими трудностями, и когда она все-таки вышла, то всего 3 тыс. экземпляров. А она-то, мне кажется, как раз лучшая. Лебединая песнь автора.
Черчилль и Иден были уже широко известны в нашей стране. Адмирал Нельсон тоже - хотя бы по фильму "Леди Гамильтон". Бенджамин Дизраэли - куда менее знаком. Для большинства читателей знания о нем - это лишь несколько фраз в учебниках по истории: что был такой империалист, объявивший английскую королеву императрицей Индии.
В VIVOS VOCO! размещена обширная статья В. Г. Трухановского "Бенджамин Дизраели и королева Виктория"
А человек он интересный. Поражает разносторонность его способностей. Политик, чрезвычайно практичный в своих действиях (именно он ввел в английский язык выражение "практическая политика"). Блестящий оратор. Автор многих романов, которые вошли в историю английской литературы. Некоторые из них переводились и в России (к сожалению, в книге это не упомянуто). Дизраэли, считал В.Г. Трухановский, открыл для Англии жанр политического романа: писал романы даже тогда, когда, уходя с поста премьер-министра, ожидал нового прихода к власти. Незадолго до смерти окончил роман "Эндемион" и сразу же принялся за следующий, назвав его "Фальконет".
Своей работой о лорде Бентинке "Дизраэли продемонстрировал значение биографий для понимания исторического процесса. Если он и не был основоположником жанра политической биографии (этот вопрос требует дополнительного изучения), то, бесспорно, внес заметный вклад в литературу этого жанра" [11].
Но в историю Дизраэли вошел прежде всего, конечно, как политик. Политическую карьеру он делал разными способами. Далеко не все они безупречны - и на пути к парламенту, и за почти 40 лет работы в нем, и за два срока премьерства. Обстоятельный рассказ обо всем этом раскрывает не только приемы, которые использовал Бенджамин Дизраэли, и не только механизмы британской политической машины того времени. Он подтверждает и более общую мысль, что карьера политика - зачастую -была делом не чистым. Как не перепачкаться, если пытаешься залезть на вершину шеста, который, по словам самого же Дизраэли, обильно смазан чем-то очень скользким? В известном анекдоте отец говорит сыну: "Ты знаешь, что получается с такими маленькими лгунами, как ты? Они потом идут в политику".
Но В.Г. Трухановский, пожалуй впервые в отечественной литературе, отдал дань и тому позитивному, что Дизраэли внес в развитие своей страны. Он выступал против сурового обращения с чартистами, а в дальнейшем активно содействовал проведению избирательной реформы 1867 г., приведшей к большей демократизации британской общественной жизни. "Дизраэли принимает смелое и мудрое решение бросить тактику проволочек" [12]. "Его заслуги в проведении реформы признаются бесспорными сегодня, так их расценивали и в 1867 г." [13] А в 1868 г., когда Дизраэли стал премьер-министром, "был проведен закон о борьбе с коррупцией во время выборов в палату общин. Это была первая и довольно результативная попытка бороться с подкупом во время выборов - широко распространенным и общепризнанным, цинично практикуемым злом, о котором так много писали периодическая печать, политическая и художественная литература. Принималось законодательство об улучшении работы общественных школ, железных дорог, юридической системы Шотландии. Правительство провело закон, который может считаться первой мерой в области национализации: почтовому ведомству было разрешено купить телеграфные компании, находившиеся в частном владении. Была назначена королевская комиссия по пересмотру законодательства о санитарном состоянии страны" [14].
И в целом "Дизраэли - и это делает ему честь - понимал лучше многих значение "человеческого фактора" и поэтому выступал за проведение регулируемых социальных реформ с целью поддержания социального мира [15].
Читая эту книгу, яснее понимаешь - и это ее важный научный вывод, - почему Великобритания тогда, да и потом, вплоть до наших дней, избежала тех революционных потрясений, которые заливали кровью большинство стран Европы.
На широком историческом полотне читатель видит образ не только прагматичного и циничного политика, но и образованного человека. Его отец, которого ценили Байрон и Вальтер Скотт, собрал библиотеку в 25 тыс. томов - даже в наше время это редкость. Будущему политику и писателю она заменила и законченное среднее образование и университет. В старости он говорил, что больше всего любит деревья и книги. "Дизраэли очень любил книгу, по-настоящему любил, из нее он черпал мудрость и знание жизни как для литературной, так и государственной деятельности" [16]. Это отличает его от многих политиков прошлого и настоящего, которые успевали читать только газеты, да, может быть, ничего другого и не хотели. Так что к Дизраэли никак нельзя отнести характеристику, которую дал политикам саркастический Бернард Шоу - они ничего не знают, но уверены, что знают все.
В. Г. Трухановский отдал дань и мужеству Дизраэли - не только политическому, но и личному. Он не останавливался перед тем, чтобы вызывать противников на дуэль.
Книга помогает понять психологический облик викторианской Англии. Автор отмечает, что "особенности духовного развития английского общества в XIX в. породили в викторианский век особые лицемерие и ханжество, ставшие надолго отличительной чертой английской государственной политической и общественной жизни" [17]. Но приведенный в книге богатейший материал о жизни Англии тех времен подводит читателя к мысли, что это была лишь одна черта, и что ее надо обязательно видеть в сочетании с рядом других.
К сожалению, у нас с давних времен стереотипом викторианства считалось высокомерие, лицемерие, чванство. Такой образ вошел даже в лучшие произведения литературы. Анна Ахматова писала о временах своего детства:
А с Запада несло викторианским чванством...
Но викторианская эпоха - это не только чванство. Это время сыграло важнейшую роль в становлении тех черт, за которые нельзя не уважать английских рабочих, чиновников, бизнесменов: четкость и обязательность, чувство долга, этика деловых отношений. Обо всем этом книга дает яркое представление.
Лицемерие? Возможно, парламентские режимы нуждаются в нем больше, чем авторитарные и тоталитарные: эти действуют дубинкой. К тому же, благодаря более либеральным порядкам англичане могли открыто обсуждать и обличать худые черты своей страны. Поэтому язвы Великобритании становились очевидными всему миру.
Чванство? Только ли в Англии оно проявлялось. Разве меньше его было в Германии после победы во франко-прусской войне? У кайзера Вильгельма II высокомерие и чванливость были, кажется, главными чертами характера. А наш император Николай I говорил: "Меня совершенно не интересует, что скажут обо мне французы; плевать я на это хотел" [18]. Николай II незадолго до своего свержения холодно и чопорно бросил в лицо французскому послу Морису Палеологу: "Вы мне говорите, господин посол, что я должен заслужить доверие моего народа. Не следует ли скорее народу заслужить мое доверие?" [19]. А слова Александра III, что, когда русский царь рыбу удит, Европа может подождать? У профессиональных патриотов такие высказывания вызывали приступ гордости.
В.Г. Трухановский привел слова А.И. Герцена: "Англичанин не имеет особой любви к иностранцам; еще меньше к изгнанникам, которых считает бедняками, а этого порока он не прощает, но за право убежища он держится; безнаказанно касаться его не позволяет, так точно, как касаться до права митингов, до свободы книгопечатания" [20]. Так что, хотя и не было у англичан пылкой любви к иностранцам (у каких народов она так уж сильна?), но ведь эмигранты из многих стран, в том числе и из России, как и сам Герцен, предпочитали почему-то именно Англию.
И викторианская Англия стала тогда единственной европейской страной, где инородец, больше того, еврей, мог взойти на вершину власти. Во время выборов в парламент Дизраэли слышал выкрики: "Шейлок", - н все же его выбирали. В.Г. Трухановский назвал свою книгу "Невероятная карьера". В викторианской Англии карьера Дизраэли, при всей своей невероятности все же состоялась.
Один из разделов книги назван "Русофобия в Англии". Автор считал эту тему очень важной и писал: "К сожалению, нельзя сказать, что русофобия принадлежит прошлому" [21]. Он скрупулезно рассматривает развитие английской русофобии в XIX в. Приводит мнения современных английских историков. И справедливо утверждает: "Сегодня ряд историков-международников считают проблему русофобии в Англии безусловно актуальной и поэтому занимаются ее исследованием" [22].
Это неизбежно наводит на мысль, что должна изучаться и другая сторона: англофобия в России. Никто у нас еще не анализировал отечественной англофобии. Этой темы коснулся Н.А. Ерофеев в книге "Туманный Альбион". Но специально, кажется, у нас никогда не рассматривались истоки и тенденции отечественной англофобии, такой распространенной во второй половине прошлого века. Антибританскими выпадами пестрели газеты и журналы самых, казалось бы, разных направлений. В Англии были антирусские стихи и песни. В России: "воевода Пальмерстон", "англичанка гадит".
Для взаимопонимания с другими странами и народами, наверно, недостаточно изучать только чужие предрассудки. А.И. Солженицыну принадлежит гневная статья "Чем грозит Америке плохое понимание России" [23]. Ну, а чем грозит нам плохое понимание Америки и других стран?
Разумеется, в книге об Англии для автора важна была одна сторона проблемы. Но она приводит к мысли и о другой стороне. Долгое время отечественные историки старались обходить молчанием личную жизнь тех, о ком они писали. Е.В. Тарле в своем "Наполеоне" отказался уделить сколько-либо значительное внимание этой теме. Он ограничился несколькими фразами в начале книги, в первой главе, прямо так и сказав: "Чтобы уже покончить с этим вопросом и больше к нему не возвращаться". Почему? Сам Тарле объяснил это так: "Никто вообще из женщин, с которыми на своем веку интимно сближался Наполеон, никогда сколько-нибудь заметного влияния на него не только не имели, но и не домогались" [24].
Никто... Никогда... Даже сколько-нибудь... Такая категоричность редко бывает верной. И как поверить, что эта сфера жизни, столь важная почти для каждого, была у кого-то наглухо отрезана от всех остальных! Бывает такое? И разве влияют на нас только те, чье влияние мы сознаем сами? Но даже если поверить, что так оно и было и что действительно никто из женщин влияния на Наполеона не оказывал, разве не характеризует его личность уже то, каких женщин он выбирал? Так что "покончить с этим вопросом и больше к нему не возвращаться" - не лучший метод исследования.
"Женщины играли в общественной и политической жизни Дизраэли очень важную роль", - писал В.Г. Трухановский. Он привел рассуждения из романа Дизраэли "Генриетта Темпл": "Женщина-друг, дружески относящаяся к вам, умная и преданная, является достоянием более ценным, чем парки и дворцы. И без такой музы очень немногие мужчины могут преуспеть в жизни и ни один из них не может быть полностью доволен жизнью". И констатировал: "Нет сомнений, что это взгляды самого Дизраэли, причем он их исповедовал и в последние годы жизни" [25]. Очевидно, с этим солидарен и автор: он посвятил эту книгу, как и книгу об адмирале Нельсоне, своей жене, Наталье Георгиевне Думовой.
Владимир Григорьевич любил в своих книгах цитировать яркие мысли тех, о ком писал. Но' не менее интересны мысли самого автора. Они рассыпаны по книгам, как бы вскользь. Не буду их приводить - читатели их видят и оценят сами. Это мысли историка, политика, литератора, дипломата. И. важнее всего, просто человека, который готов поделиться с читателями своим жизненным опытом и делает это без крикливости, не выпячивая себя. И всегда к месту. Его книги заставляют читателя задуматься не только над судьбой его героев, а намного шире - над тем, что происходит вокруг нас. За страницами его книг видишь человека, разговоривающего с читателем напрямую, как бы поднимаясь над событиями, о которых идет речь. Блеск книгам В.Г. Трухановского придает и ироничный, саркастический ум автора, парадоксальность его мышления и умение видеть парадоксальность характеров и событий.
В.Г. Трухановскому помогали не только знание истории, но и опыт многолетней работы на дипломатическом поприще.
Здесь, в этом кратком очерке, я коснулся только одной стороны деятельности Владимира Григорьевича. А работа в Институте истории, в "Вопросах истории", в Министерстве иностранных дел?
Я уверен, что не только роль В.Г. Трухановсквго в становлении биографического жанра, а и другие стороны его жизни и деятельности еще привлекут внимание историков.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вильсон А. Биография как источник. М., 1970: Хубич И. Биография и автобиография: проблема источника и
изложения. М.. 1970.
2. Зайдель Г., Цвибак М. Классовый враг на историческом фронте. Доклады Г. Зайделя и М.Цвибака о Тарле и Платонове и их школах и прения на обьединенном заседании Института истории при ЛОКА и Ленинградского отделения историков-марксистов. М.-Л., 1931. с. 159.
3. Цит. по: Пихоя Р.Г. Чехословакия, 1968 год. Взгляд из Москвы. По документам ЦК КПСС. - Новая и
новейшая история, 1994, № 6. с. 8.
4. Там же.
5. Ответы академика В. Г. Трухановского на вопросы редакции журнала. - Новая и новейшая история, 1994, № 6. с. 86.
6. Дипломатический словарь, т. II. М., 1950, с. 935-936.
7. Там же.
8. Ответы академика В. Г. Трухановского..., с. 86.
9. Трухановский В.Г. Уинстон Черчилль, изд. 4-е, доп. М., 1989. с. 440.
10. Там же, с. 444.
11. Трухановский В.Г. Бенджамин Дизраэли, или история одной невероятной карьеры. М., 1993, с. 225.
12. Там же, с. 279.
13. Там же, с. 280-281.
14. Там же, с. 284-286.
15. Там же, с. 298.
16. Там же, с. 193.
17. Там же, с. 201.
18. Там же, с. 220.
19. Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991, с. 430.
20. Трухановский В.Г. Бенджамин Дизраэли..., с. 199.
21. Там же. с. 210.
22. Там же. с. 211.
23. Солженицин А.И. Чем грозит Америке плохое понимание России. - Русское возрождение, 1980, № 10.
24. Тарле Е. Наполеон. М., 1957. с. 33.
25. Трухановский В.Г. Бенджамин Дизраэли..., с. 299.
