VIVOS VOCO: М.Н. Потемкина,"Эвакуация и национальные отношения в советском тылу в годы Великой Отечественной войны"

Одним из факторов, обеспечивших победу советского народа в Великой Отечественной войне, стала эвакуация, позволившая спасти жизни миллионов людей и пополнившая рабочей силой и производственными мощностями экономику советского тыла. По данным Центрального справочного бюро, действовавшего при Совете по эвакуации, предварительным результатам переписи эваконаселения и другим источникам, из угрожаемой зоны удалось переместить в тыловые районы различными видами транспорта примерно 17 млн. человек [1], что в многонациональной стране не могло не сказаться на отношениях между представителями различных народов.

Однако изменения в этих взаимоотношениях оказались вне поля зрения отечественных историков, основное внимание сосредоточивших на анализе эвакуационного механизма, количественных и качественных результатах перевода в тыл огромного числа людей [2]. Историки, специально занимавшиеся проблемами национальных отношений в СССР, вообще не затрагивали их в связи с эвакуацией. В фундаментальном труде "История национально-государственного строительства в СССР 1917-1978 гг." этой теме уделено всего несколько абзацев и оценен главный результат перемещения населения в период Отечественной войны: еще большее сближение народов СССР [3]. В 1970-е гг. вышел ряд монографических и диссертационных исследований о трудовой и общественной деятельности эвакуированных различных национальностей в годы войны в советском тылу [4]. Они выдержаны в мажорных тонах. И.С. Гурвич обратил внимание на взаимовлияние коренного и эвакуированного населения [5].

В 1990-е гг. появились публикации зеркально-противоположного характера, отразившие "преступную национальную политику сталинского руководства в годы Великой Отечественной войны" [6]. Причем даже в таком крупном сборнике, как "Россия в XX веке: Проблемы национальных отношений", вышедшем в конце 1990-х гг., рассматриваемый период представлен лишь материалом о депортациях народов СССР [7].

Некоторые работы, освещающие различные аспекты межнациональных отношений в СССР в 1941-1945 гг. и искажающие истинную картину событий, изданы за рубежом. Так, в 1966 г. в Нью-Йорке вышла книга С. Шварца "Евреи в Советском Союзе с начала Второй мировой войны", повествующая о том, что якобы в СССР ничего не было сделано для своевременной эвакуации и спасения евреев от фашистов. Эта идея получила дальнейшее развитие в коллективной монографии "Черная книга коммунизма", авторы которой говорят о "размахе антисемитизма в народной среде" в советском тылу в годы Великой Отечественной войны [8]. Сотрудник Иерусалимского университета С. Швейбиш приходит к выводу, что многие евреи не эвакуировались по не зависящим от них причинам, и в этом во многом был виновен сталинский режим [9].

Следует отметить, что в отечественных исследованиях последних лет тема евреи в СССР в годы Великой Отечественной войны разрабатывается очень активно, но в основном не профессиональными историками, а публицистами - представителями еврейской диаспоры [10]. В научном плане проблема затронута в кандидатской диссертации Т.В. Прощенок, написанной на архивных материалах Уральского региона. К сожалению, в работе, охватывающей двухвековой период, времени Великой Отечественной войны уделено немного места [11]. Судьбы поляков в СССР в 1941-1946 гг. рассматривает в докторской диссертации Ш.Д. Пиримкулов [12].

Анализируя состояние историографии по теме в целом, согласимся с оценкой Н.А. Кирсанова: не появилось исследования, в котором она была бы раскрыта во всей ее сложности и противоречивости [13].

Характер межнациональных отношений на территории нашей страны в годы Великой Отечественной войны, на мой взгляд, определялся спецификой этнической программы фашистской Германии, национальным составом коренного и прибывающего по эвакуации населения в тыловых районах, экстремальными условиями войны, с одной стороны, ухудшившими материально-бытовое положение людей, что привело к усилению социальной напряженности в тылу, а с другой - сплотившими народ против общего врага.

В основе идеологии гитлеровского фашизма лежали идеи расизма и национализма. Его политика на завоеванных территориях определялась генеральным планом "Ост", разработанным главным имперским управлением безопасности. План, в частности, предусматривал принудительное выселение 75% жителей Белоруссии, 65% - Западной Украины и т.д. Этих "нежелательных в расовом отношении" людей правители рейха намечали отправить в Западную Сибирь, на Северный Кавказ и даже в Южную Америку. К оставшимся должна была быть применена политика онемечивания. Министерство Розенберга внесло дополнения к плану "Ост", например, по вопросу "обращения с русским населением":

"Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве... Дело заключается скорее всего в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их".

Для реализации этой чудовищной идеи предполагалось расчленить территорию на обособленные районы, ввести немецкий язык как официальный язык общения, довести рождаемость русских до предельно низкого уровня путем пропаганды абортов, применения стерилизации, сокращения медицинской помощи и т.п. [14]. Борман в письме к Розенбергу от 23 июля 1942 г. в качестве принципов этнической политики на завоеванных территориях предписывал заменить все национальные алфавиты латинским, навязывать местному населению чувство этнической неполноценности, не строить и не благоустраивать русские и украинские города [15]. Теоретические высказывания и реальная политика Гитлера и его окружения характеризовались также особым отношением к евреям. Выступая в Рейхстаге 30 января 1939 г., Гитлер сказал:

"Коммунистическая идеология и исповедующий ее Советский Союз являются орудиями в руках евреев, добивающихся мирового господства. Уничтожение советских евреев позволило бы Германии добиться сразу двух целей: подорвать основу советской государственности и избавиться от самого заклятого врага - евреев. То и другое вместе спасет мир от заразы большевизма" [16].

Такие идеологические установки агрессора, наряду с другими причинами объективного характера, диктовали необходимость проведения массовой эвакуации на восток населения из западных районов СССР, которым грозила оккупация. Спасение жизней людей из прифронтовой зоны в 1941-1942 гг. было одной из целей эвакуационного процесса. При этом советское руководство не создавало особых условий представителям какой-либо национальности. Разъяснение такой тактики дает Г.А. Куманев:

"...Существует мнение, что следовало бы при эвакуации первоочередное право предоставить евреям и цыганам, поскольку по отношению к ним гитлеровцы осуществляли в оккупированных районах ничем не прикрытый массовый геноцид. Но предоставление такого преимущества при эвакуации могло бы вызвать негативную реакцию других народов СССР, спасавшихся от угрозы фашистского ига" [17].

К тому же у нацистской пропаганды появился бы в руках еще один "козырь", что Советская власть - "жидовская власть", за которую и воевать другим народам СССР не стоит.

В некоторых зарубежных публикациях правомерность такого подхода ставится под сомнение. Отмечая, что у руководства СССР вообще не было политики спасения мирного населения и - соглашаясь с тем, что особых условий евреям при эвакуации создавать было нельзя, Швейбиш считает, что советское правительство должно было "как минимум, информировать людей о зверствах оккупантов по отношению к евреям" [18].

Действительно, в СССР не существовало детально разработанного плана эвакуации населения на случай вторжения противника на территорию страны, и механизм переброски в тыл производства и людских ресурсов формировался уже в ходе войны (Совет по эвакуации был образован 24 июня 1941 г., т.е. на третий день войны). Но в целом эвакуация носила организованный характер.

В статье Швейбиша впервые приводятся цифры о количестве эвакуированных евреев. Автор считает, что к началу войны в СССР проживало (без учета беженцев из оккупированной нацистами части Полыни и из Румынии) 4 855 тыс. евреев, в том числе 4 095 тыс. на территории, которая в ходе войны была оккупирована фашистами. Из них в советский тыл были эвакуированы 1 200 - 1 400 тыс. евреев [19]. По данным ЦСУ СССР, из учтенного по спискам на 15 сентября 1941 г. эваконаселения (кроме детей из эвакуированных детских учреждений) доля евреев была равна 24.8% (они шли на втором месте после составлявших основную часть рабочих на заводах русских - 52.9%) [20]. Таким образом, процент эвакуированных от общей численности еврейского населения, проживавшего п западных областях СССР, был несколько выше, чем у представителей других народов, кроме русского. В Молотовской (ныне Пермской) и Свердловской областях в результате эвакуации еврейское население выросло в 8 раз [21].

Часто в конкретных случаях советские люди проявляли заботу о спасении евреев. Так, один из крупных хозяйственных руководителей страны В.А. Дымшиц, бывший в годы войны управляющим трестом "Магнитострой", вспоминает:

"Когда началась война, мои родители жили в Феодосии. Немцы отрезали Крым, дело шло к его захвату. Я послал телеграмму родителям: выезжайте в Магнитогорск. Но ехать железной дорогой было уже невозможно. И тогда многочисленные соседи - люди разных национальностей пришли к матери: «Нельзя вам оставаться в Феодосии; не говоря уже о национальности, все знают, что четверо детей у вас коммунисты. Бегите». И устроили их на лодку-шаланду, которая шла на большую землю. Через три недели забитыми дорогами они добрались до Магнитогорска" [22].

Причины неэвакуации части советских людей носили как объективный, так и субъективный характер и не были напрямую связаны с национальной принадлежностью. Это и стремительное наступление немецких войск в начале войны, и отсутствие заранее продуманных планов эвакуации, и острая нехватка транспортных средств, и надежда населения на то, что немцы скоро будут остановлены, а оккупация продлится совсем недолго, и его сомнения в том, что гитлеровский режим представляет смертельную угрозу для жизни советских людей, и боязнь, что самовольная эвакуация будет расценена властями как дезертирство, и нежелание части людей уезжать из-за различных материальных и моральных соображений.

Для исследователя определенные трудности представляет воссоздание статуса и численности эвакуированных советских немцев и поляков. С началом войны часть немцев, издавна проживавших на территории СССР, вероятно, попала в общий поток эвакуированных. Но уже с 28 августа 1941 г., в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР "О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья", все советские немцы были превращены в спецпереселенцев.

Что касается поляков, то их положение неоднократно менялось на протяжении войны и зависело от перипетий в советско-польских отношениях. С присоединением Западной Украины и Западной Белоруссии в сентябре 1939 г. жители этих территорий становились советскими гражданами. В период с сентября 1939 г. по июль 1941 г. производилась депортация во внутренние районы СССР так называемых неблагонадежных элементов (среди них были поляки, евреи, украинцы, белорусы и представители других национальностей). Эти люди - всего 1 173 170 человек - отправлялись на спецпоселение. 30 июля 1941 г. между правительством СССР и польским эмигрантским правительством в Лондоне были установлены дипломатические отношения. В связи с этим была проведена амнистия поляков - военнопленных и спецпереселенцев. В декабре 1941 г. было сделано изъятие из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 29 ноября 1939 г., в соответствии с которым лица, прибывшие из Польши после 1-2 ноября 1939 г., считались польскими подданными. По данным польского посольства, был зарегистрирован 265 501 польский гражданин, в том числе на территории РСФСР 117 тыс.[23]. В середине 1942 г. советско-польские отношения обострились в связи с уходом с территории СССР армии Андерса. Были закрыты польские представительства в СССР, а 15 января 1943 г. было принято постановление СНК СССР "О советском гражданстве некоторых категорий бывших польских граждан". На его основании была проведена паспортизация бывших польских граждан, проживавших в СССР, и все они попали в разряд эваконаселения.

Поскольку война приняла долговременный характер, пребывание людей в эвакуации затянулось на несколько лет.

Состав коренного населения Урала, как и. других тыловых районов СССР, изначально отличался этнической пестротой, что было обусловлено особенностями исторического и территориально-географического положения региона. Так, по данным переписи 1939 г., среди жителей Урала русские составляли 71.54%, татары - 8.95, башкиры - 5.96, удмурты - 3.89, украинцы - 3.00, мордва - 1.53, чуваши - 1.07% и т.д. [24].

В 1930-е гг. произошли массовые перемещения людей на строительство уральских гигантов социндустрии. Пестрота национального состава усилилась вследствие притока в регион раскулаченных, репрессированных и депортированных в 1920-1940-е гг. То же произошло и после эвакуации. Среди прибывших на 1 октября 1941 г. по эвакуации в Свердловскую обл. 54.5% составляли русские, 30 - евреи, 9.7 - украинцы, 2.9 - белорусы, 0.5 - поляки, 0.7 - латыши, 0.4 - эстонцы, 0.2 - литовцы, 0.04 - молдаване, 1.1 % - представители других национальностей [25].

На Урале в 1941-1943 гг. жили и работали представители 60 наций и народностей из 52 областей и республик страны [26]. В 1943 г. в состав партийных организаций входили коммунисты 50 национальностей из Оренбургской обл., 49 из Башкирской АССР, 55 из Пермской обл., 65 из Свердловской обл., 44 из Удмуртской АССР, 66 из Челябинской обл. [27].

Местными партийными и государственными органами проводилась работа по интернациональному воспитанию трудящихся и учету национальных интересов эваконаселения. Идеи нерушимой дружбы наций и народностей СССР пропагандировались через средства массовой информации, наглядную агитацию; проводились лекции, организовывались митинги и т.п. Для детей эвакуированных эстонцев в Далматовском, Варненском, Верхнеуральском, Макушинском и Чесменском районах Челябинской обл. были открыты школы или классы с преподаванием на родном языке. В декабре 1942 г. во многих городах и районах Урала были проведены мероприятия, посвященные 25-летию со дня провозглашения 1-ым Всеукраинским съездом Советов Украинской ССР.

Органы партийной и государственной власти, профсоюзные и другие общественные организации оказывали эвакуированным помощь в улучшении их материально-бытового положения, проявляли заботу об охране их здоровья. Так, в Удмуртии была открыта Озоно-Чепецкая лесная школа-санаторий, в которой лечились эвакуированные польские дети. Подготавливались национальные кадры для национальных республик. Например, в поселке Тирлянский Башкирской АССР в 1942 г. функционировала спецшкола медсестер Латвии, которую окончили 360 человек [28].

Плодотворно и взаимообогащаясь работала творческая интеллигенция. Профессорско-преподавательский состав учебных заведений Урала пополнился эвакуированными специалистами и стал более высококвалифицированным. Деятели культуры Украины, находясь в эвакуации в Башкирии, благодарили за оказанный им теплый прием: "За годы Отечественной войны Уфа стала для нас родным городом, и дружба наша в общей работе на оборону страны... возросла и окрепла" [29]. По инициативе Союза писателей Башкирии и украинской секции писателей при активном участии общественности республики в 1941 г. отмечался юбилей украинского поэта И. Франко. Люди разных национальностей участвовали во всенародной помощи фронту. Летом 1942 г. среди молдавских граждан прошел сбор средств на постройку танков "За Советскую Молдавию" [30].

Отношения между эвакуированными и местными жителями различных национальностей на бытовом уровне в целом можно охарактеризовать как дружелюбные. Вот, например, что вспоминает о своем военном детстве Нина Тантлевская-Лебедева:

"Начало войны. Мне 7 лет, брату 4 года. Вместе с мамой эвакуированы на Урал. Живем в бараках. Внутри вместо стен развешаны простыни. За каждой такой «стеной» - семья... Помню свой день рождения 7 января 1942 г. Соседка - учительница эстонка Ольга Павловна Нокс - подарила мне целое богатство - стакан сахара" [31].

А.В. Вольфсон, эвакуированный в 1941 г. в Чкалов (Оренбург), так характеризует атмосферу того времени:

"На Среднем Урале до войны проживало немного евреев, они все практически работали рядом с русскими, вместе строили предприятия, и в общем людям не было знакомо это чувство (антисемитизм) в таком объеме, как в западных районах. Многие местные жители вообще не различали приезжих по национальности" [32].

И все же, если мы хотим воссоздать объективную картину исторических событий, необходимо сказать о негативных явлениях, происходивших в тылу. Прибывавших по эвакуации евреев в основном встречали хорошо, но иногда проявлялись антисемитские настроения.

Как правило, они возникали на фоне неприязни к эваконаселению в целом и были особенно заметны в сельской местности. Такие случаи известны в Сакмарском районе Оренбургской обл., в Павловске Пермской обл., Лебяжьевском районе Челябинской обл., Красноуфимском, Ниже-Сергинском, Туринском районах Свердловской обл. Жительница города Шадринска Челябинской обл. В.Н. Иовлева вспоминает, что среди эвакуированных "больше бросались в глаза евреи со своей грассирующей речью. Дети сразу стали их копировать, а маленьких дразнить" [33].

В Нуримановском районе Башкирии на бумажной фабрике "Красный ключ" избили рабочего-еврея, эвакуированного из Гомеля. В Уфе в 1942 г. произошел случай зверского убийства подростками эвакуированного мальчика-еврея. В многолюдных очередях возникали слухи о том, что "евреев на фронте нет, все они укрылись в тылу" [34].

В сентябре 1942 г. главный редактор газеты "Правда" П.Н. Поспелов получил письмо, где говорилось о волне антисемитизма в Свердловской обл. и излагалась просьба подключиться к пропаганде вреда антисемитизма как фашистской провокации [35]. Местные партийные и государственные органы власти различными способами стремились нейтрализовать возникшие антиеврейские настроения. Так, в ноябре 1941 г. при рассмотрении на заседании бюро Курганского ГК ВКП(б) вопроса о политической работе с эвакуированными отделу пропаганды и агитации было поручено организовать пропаганду дружбы народов и разъяснение контрреволюционной сути шовинизма и антисемитизма [36]. Решением бюро Лебяжьевского РК ВКП(б), состоявшегося в июле 1942 г., за проявление антисемитизма из партии был исключен бывший председатель райпотребсоюза Кольев; секретари первичных партийных организаций были обязаны обсудить данный вопрос на закрытых партсобраниях и принять меры к пресечению подобных настроений и действий [37].

Следует отметить, что проявления межнациональной розни коснулись и прибывшего русского населения. В докладной записке в Башкирский обком ВКП(б) от 29 июня 1942 г. говорилось о том, что в марийской деревне Шелкановка затравили русского эвакуированного мальчика; в Будзякском районе местная жительница татарка Тагирова в жару в поле не дала русской работнице воды и той стало плохо, а когда бригадир зачерпнул кружкой воду, она ударила его по руке и сказала: "Я скорее умру, чем дам русской напиться" [38].

При размещении, трудоустройстве и материальном обеспечении эвакуированных поляков у советского правительства не существовало никакой особой "польской" политики. На них распространялся статус эвакуированных советских людей. Но особенности, связанные с проживанием поляков в тыловых районах СССР, существовали. Прежде всего - это языковый барьер. Осложняющими психологическими факторами были оторванность от родины, недостаточная информация о происходящих в Польше событиях, отношение местного населения к полякам как бывшим гражданам Польши и спецпереселенцам. Следует назвать и трудности с устройством на работу польской интеллигенции, среди значительной части которой были сильны антисоветские настроения, подкрепляемые ущемлением политических прав этой части эвакуированных, неразберихой с гражданством и т.д.

Среди поляков велась активная идеологическая пропаганда. С января 1943 г. она осуществлялась через местные отделения Союза польских патриотов. В соответствии с решением СНК СССР от 15 января 1943 г. была проведена паспортизация бывших польских граждан, проживавших в СССР. Получение советских паспортов не было делом добровольным. О случаях отказа шла информация в райотдел НКВД и принимались меры к задержанию отказавшихся от паспортизации.

При подготовке к выборам членов комиссий по распределению поступавших из-за границы благотворительных грузов для польских граждан кандидатуры заранее подбирались и согласовывались с органами НКВД. В представленной в Оренбургский обком ВКП(б) информации о таком собрании польских граждан, проведенном в Буранном районе, "враждебными проявлениями" были названы требования гр. Гидермата о закрытом голосовании и гр. Городнюка о перерыве для подготовки альтернативной кандидатуры [39].

Подавляющее большинство проживавших в годы войны на территории СССР поляков самоотверженно трудились в тылу. В 1944-1945 гг. в народном хозяйстве СССР было занято более 170 тыс. поляков [40]. Следует особо подчеркнуть, что польская молодежь имела возможность учиться в средних и высших учебных заведениях СССР, достижения поляков в труде оценивались наравне с успехами советских людей. Проводилась определенная работа по сохранению польского языка и польской культуры, шел набор в польские национальные военные формирования. Материально-бытовые условия всех эвакуированных были одинаковы, а материальное положение польских детских домов было лучше, чем советских, так как они получали дополнительную помощь от Союза польских патриотов, Упрособторга и др.

Некоторые проблемы возникали в связи с эвакуацией части населения из Прибалтики. Массовой эвакуации из Литвы, Латвии, Эстонии не производилось. В тыл вывозились в основном семьи партийного и советского актива, лиц, оставшихся на подпольной работе. Но были среди эвакуированных и люди административно высланные.

По прибытии на новое место жительства у литовцев, латышей и эстонцев возникали трудности из-за плохого знания русского языка и недостаточного понимания советской системы управления. Вследствие этого были случаи отторжения ими некоторых мероприятий Советской власти, отказа от обучения детей в местных школах [41]. Положение осложнялось отсутствием у многих прибалтийских граждан советских паспортов, которые им не успели выдать.

В июле-августе 1941 г. в Челябинскую обл. было эвакуировано более 5 тыс. человек из Эстонской ССР [42]. При размещении они были рассредоточены в 6 районах области, а семьи членов правительства поселены в самом Челябинске. Отношения местного населения и эвакуированных отличались недоброжелательностью из-за взаимного недоверия. В обком ВКП(б) поступала противоречивая информация. Партийное и советское руководство Эстонской ССР считало, что эстонцев разместили "в районах с раскулаченным и репрессированным населением, как местным, так и пришлым", в свою очередь руководство этих районов утверждало, что у эстонцев много вещей, денег, что они не хотят работать и политически неблагонадежны. Вот что писал секретарь Верхнеуральского райкома партии В. Трофимов: "Прибывшие граждане из Эстонии имеют в личном пользовании: пишущие машинки, радиоприемники, наркотики, фотоаппаратуру и т.д. Мне кажется, все эти и им подобные предметы должны быть изъяты, однако органы НКВД медлят. Есть лица неблагонадежные и с явно антисоветскими настроениями" [43]. Конечно, восприятие с обеих сторон страдало субъективизмом. Справедливости ради следует сказать, что многие психологические проблемы порождались материально-бытовыми трудностями.

Использование незнакомого языка в районах советского тыла в годы войны вызывало подозрение и ассоциировалось в сознании людей с чем-то враждебным. Так, в августе 1942 г. Т. Таймсоо, не имея официального документа о назначении его Уполномоченным СНК Эстонской ССР, прибыл в Челябинскую обл. и вступил в частную переписку с эвакуированными на эстонском языке. Его сочли шпионом и долго разбирались [44]. Настороженность и подозрительность проявлялись особенно часто в отношении тех, чья национальность была идентична нациям, воевавшим против СССР. Всегда и во всех государствах такие люди считались неблагонадежными и в военное время подвергались гонениям [45].

Позиция руководства СССР в годы Второй мировой войны не стала исключением. По Указу Президиума Верховного Совета СССР о переселении немцев от 28 августа 1941 г. более 1 млн. советских немцев были депортированы в восточные районы страны, часть из них попала в Пермскую, Свердловскую и Челябинскую области [46]. Аналогичной была участь венгров, румын. И все же часть лиц, принадлежащих к "враждебным" национальностям, избежала преследований. Причины были разные. Иногда именно эвакуация позволяла "исчезнуть" из поля зрения властей.

Удачно сложилась, например, судьба матери композитора Михаила Чулаки - Эмилии Эрнестовны, урожденной Фрейлих, немки по национальности. Вот что вспоминает сын композитора:

"Бабушка Эмилия жила в семье своего сына и моего отца - в Ленинграде. Когда началась в 1941 г. война, отец... был эвакуирован с семьей в город Оренбург... Вскоре отца вызвали в соответствующие «органы» и объявили, что его мать прописана быть не может и ей надлежит следовать в ссылку в Казахстан. Отец тогда был «орденоносцем» - имел орден «Знак почета» ... И вот они вместе с композитором И.И. Дзержинским при своих орденах отправились к высшему полицейскому чину города Чкалова".

После разговора

"чин поднял трубку и позвонил своему подчиненному, ведающему пропиской: «Слушай, тут ко мне обратился композитор, орденоносец Чулаки по поводу своей матери. Она старая женщина, он хороший сын и не может оставить ее одну. Что же получится? Товарищ Чулаки уедет в глушь, в Казахстан, а симфонии за него ты будешь сочинять?» Очевидно, перспектива сочинять симфонии так устрашила начальника прописки, что тут же «вопрос был решен положительно», бабушка Эмилия была прописана в Чкалове, где и провела вся наша семья годы эвакуации. А в 1944 году мы все возвратились в Ленинград. Бабушка Эмилия Эрнестовна была, безусловно, единственной немкой в Ленинграде в тот год!" [47].

Были случаи, когда людей спасала дефицитная специальность. Так, летом 1942 г. в городе Магнитогорске продолжали трудиться три врача - немцы по национальности. Одна из них, Кирш Анна Вильгельмовна, 1900 г. рождения, хирург, прибыла из Днепропетровска по эвакуации [48].

Но, как правило, на протяжении всей войны в тыловых районах по секретным каналам отслеживалась и собиралась информация о людях "враждебных" национальностей. В архиве республики Башкортостан отложился показательный документ под грифом "секретно". По данным на 1 января 1946 г., по 27 райкомам числилось 109 коммунистов следующих национальностей: немцев - 50, поляков - 48, венгров - 3, чехов - 2, мадьяр - 2, швед, финн, турчанка, гречанка. Из них 23 человека прибыли в республику по эвакуации. На полях около фамилий чьей-то рукой сделаны пометки, состоящие из вопросительных и восклицательных знаков. Например, рядом с данными: "Поснак К.И., немец, занимаемая должность - зам. председателя исполкома райсовета", надпись: "Разве это не идиотизм?" Так же особо помечены такие фамилии: "Берхольц А.А., немец, прибыл в 1941 г. по эвакуации из Крыма, работает зав. кадрами крупозавода; Бурштейн В.И„ немка, приехала в эвакуацию с архивом ЦК ВКП(б)" [49].

При реэвакуации, несомненно, руководство страны учитывало национальный фактор, поскольку для укрепления советского строя во вновь присоединенных республиках необходимы были люди с коммунистическими убеждениями и знанием национальных языков, желательно местные уроженцы. И таких искали по всей стране, в том числе в местах эвакуации. Отзыв номенклатурных работников в освобожденные области Украины и Прибалтики во всех документах сопровождался настоятельншм требованием реэвакуировать преимущественно украинцев, эстонцев, литовцев и латышей. Например, в списке коммунистов, направленных Башкирским обкомом ВКП(б) в 1945 г. на работу в Прибалтику, числилось 27 фамилий. В графе "национальность" - назывались только латыши, эстонцы и евреи [50]. Кстати, работа по подготовке национальных кадров для прибалтийских республик началась в советском тылу уже в конце 1941 г. Она велась по трем направлениям: подбор необходимых кадров из числа номенклатурных работников - местных жителей, но литовцев, латышей и эстонцев по национальности; знакомство с опытом партийной и советской работы в уральском регионе, обучение специалистов. В 1943 г. по решению правительства СССР было создано 6 специальных латвийских отделений в ремесленных училищах (в том числе в Челябинске). Выпуск их воспитанников в начале 1945 г. дал освобожденной Риге кадры молодых квалифицированных рабочих [51]. Реэвакуация коммунистов некоторых национальностей персонально отслеживалась. Например, в партийной организации Пермской обл. по данным на 1 января 1945 г. состояло 58 латышей, 12 литовцев, 21 эстонец, 6 молдаван. В процессе реэвакуации до 18 октября 1945 г. выехало 32 латыша, 9 литовцев, 13 эстонцев, 4 молдаванина [52].

Представители отдельных национальностей иногда видели ограничения своих прав там, где их на самом деле не было. Так, в середине 1944 г. на имя заместителя председателя СНК СССР было направлено письмо от руководства Еврейского антифашистского комитета. В нем, в частности, говорилось: "В распоряжении Комитета также имеются сведения о том, что трудящиеся евреи, временно эвакуированные Советской властью в глубокий тыл, встречают препятствия в реэвакуации на родные места" [53]. В действительности, ограничивалась реэвакуация рабочих и служащих предприятий оборонного значения, что никак не было связано с национальной принадлежностью людей.

Говоря об особенностях реэвакуации различных национальных групп, следует согласишься с мнением Т.В. Прощенок о том, что "для еврейского населения возвращение на родину, как правило, было сопряжено с большими трудностями как материального, так и морального порядка". Ведь большинство евреев возвращались фактически на кладбища и не находили в живых никого из родственников. Кроме того, послевоенные годы на Украине и в Белоруссии характеризовались всплеском антисемитизма [54].

Следует особо выделить перемещения поляков. Мы уже говорили о том, что неоднократно круто менявшиеся в ходе войны советско-польские отношения влияли на статус бывших польских граждан. А их на территории СССР, по подсчетам Ш.Д. Пиримкулова, проживало к середине 1945 г. - 294 655 человек (в РСФСР - 125 987) [55]. Их настроения на заключительном этапе войны отражены в вопросах, задаваемых ими лекторам и партийным руководителям: "Почему нет сообщений об операциях в Польше? Где находится польская армия Андерса? Почему наши войска не наступают на Варшаву? Под чьим руководством будет работать правительство Польши?" [56]. В конечном счете, часть бывших польских граждан репатриировалась в Польшу, другая была организованно реэвакуирована на Украину.

Перемещение поляков в западном направлении началось еще в 1944 г. Например, из Свердловской обл. с 1 апреля по 28 июля 1944 г. было репатриировано 5 525 человек, а с 17 сентября по 17 октября 1944 г. реэвакуировано в западные районы СССР 6 030 поляков и евреев [57]. Законодательной основной для гласной и массовой репатриации послужило советско-польское соглашение "Об обмене населения" от 6 июля 1945 г. Оно предоставило право свободного добровольного выхода из советского гражданства лицам польской и еврейской национальностей и членам их семей, состоявшим в польском гражданстве к 17 сентября 1939 г., и переселения их в Польшу. В соответствии с этим соглашением отправка началась в феврале 1946 г. Занималось этим Переселенческое управление под контролем Специальной контрольной комиссии при Совете министров Союза ССР. По данным на 20 марта 1946 г. на Урале учтено 29 904 польских граждан, из них подали заявления об отправке в Польшу - 15 899, 13 417 человек получили разрешение выехать в Польшу [58]. Основная часть из оставшихся в СССР бывших польских граждан была реэвакуирована в европейскую часть страны.

Подводя итоги, отметим, что межнациональные отношения в тыловых районах СССР в годы Великой Отечественной войны нельзя определить как однозначно позитивные: в них имелись сложности и противоречия. Причинами негативных явлений в этой сфере, на мой взгляд, являлись снижение уровня жизни людей, вызванное экстремальными условиями военного времени; невысокий уровень культуры населения; недостаточный учет в национальной политике интересов различных народностей.

Примечания

1. Куманев Г.А. Эвакуация населения СССР: достигнутые результаты и потери // Людские потери СССР в период Второй мировой войны. Сб. ст. СПб., 1995. С. 145.

2. См., напр.: Эшелоны идут на восток. Из истории перебазирования производительных сил СССР в 1941-1942 гг. М., 1966.

3. История национально-государственного строительства в СССР 1917-1978 гг. в 2 т. Т. 2. Национально-. государственное строительство в СССР в период социализма и строительства коммунизма (1937-1978 гг.). М., 1979. С. 76.

4. Варашинскас К.Ю. Деятельность эвакуированного населения Литовской ССР в советском тылу в период Великой Отечественной войны (1941-1944 гг.): Автореф. дисс. ...к.и.н. Вильнюс, 1971; Олехнович Г.И. Трудящиеся Белоруссии - фронту. Минск, 1972; Давыдов И.В. На земле друзей. М., 1981; 3 а -млинский В.А. Несокрушимое единство. Киев, 1984. С. 198.

5. Гурвич И.С. К вопросу о влиянии Великой Отечественной войны на ход этнических процессов в СССР // Советская этнография. 1976. № 1. С. 39-48.

6. Бакунин А.В. История советского тоталитаризма. В 2-х кн. Кн. 2. Апогей. Екатеринбург, 1997.

7. Россия в XX веке: Проблемы национальных отношений. М., 1999. С. 306-312.

8. Куртуа С., Верт Н., Панне Ж.-Л., Пачковский А., Бартошек К., Марголен Ж.-Л. Черная книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии. М., 1999. С. 237, 301-303.

9. Швейбиш С. Эвакуация и советские евреи в годы катастрофы // Вестник Еврейского университета в Москве. (М.; Иерусалим) 1995. № 2 (9). С. 53.

10. Напр.: Ерусалимчик Г.Е. Разные судьбы - общая судьба (из истории евреев Челябинска). Челябинск, 1999; Шкурке Э.А. Очерки истории евреев Башкортостана. Уфа, 1999.

11. Прощенок Т.В. Еврейское население Урала в ХIХ-ХХ вв. (демографическое и этнокультурное развитие). Екатеринбург, 2000. С. 66-72, 97, 204.

12. Пиримкулов Ш.Д. Польское население в СССР. 1941-1946 гг. Автореф. дисс. ...д.и.н.,М., 1990.

13. Кирсанов Н.А. Боевое содружество народов СССР в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. // Великая Отечественная война (историография). М., 1995. С. 191.

14. Ни давности, ни забвения... По материалам Нюрнбергского процесса. М., 1983. С. 180-189.

15. Цит. по: Мосоров А.М. Этническая программа гитлеризма в России // Урал в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Екатеринбург, 1995. С. 216-218.

16. Цит. по: Вольфсон А. Катастрофа // Урал. 1995. № 4. С. 228.

17. Население России в XX веке. Исторические очерки. В 3-х т. Т. 2. 1940-1959 гг. М., 2001. С. 65.

18. Швейбиш С. Указ. соч. С. 53.

19. Там же. С. 36.

20. Подсчитано автором по: РГАЭ, ф. 4372, оп. 42, д. 998, л.

21. Прощенок Т.В. Указ. соч. С. 69.

22. Дымшиц В.Э. Магнитка в солдатской шинели. М., 1995. С. 162.

23. Пиримкулов Ш.Д. Указ. соч. С. 11.

24. Комар И.В. Урал. Экономико-географическая характеристика. М., 1959.

25. РГАЭ, ф. 4372, оп. 42, д. 998, л. 69.

26. Михайлов В.А. Дружба и сотрудничество народов СССР в годы Великой Отечественной войны // 50-летие Великой Победы над фашизмом: история и современность. Смоленск, 1995. С. 39.

27. Бибарсова Н.В. Деятельность партийных организаций Урала по осуществлению национальной политики в годы Великой Отечественной войны (1941-1945). Автореф. дисс. ...к.и.н. Челябинск, 1991. С. 14.

28. Удрис А.В. Деятельность эвакуированного населения Латвийской ССР в советском тылу в период Великой Отечественной войны 1941-1944 гг. Автореф. дисс. ...к.и.н. Рига, 1972. С. 16.

29. 7-я (Юбилейная) сессия Верховного Совета Башкирской АССР. Стенографический отчет. Уфа, 1944. С. 129.

30. Центр документации новейшей истории Оренбургской области (далее - ЦДНИ 00), ф. 371, оп. 6, д. 622, л. 72.

31. Недописанные страницы...: О детях-воинах, детях-жертвах и просто детях, живших в годы второй мировой войны. М., 1996. С. 227-229.

32. Вольфсон А. Евреи Уралмаша в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Документальная повесть. Екатеринбург, 1998. С. 29.

33. Шадринск военной поры. В 2-х т. Т. 1. Шадринск, 1995. С. 38-39.

34. Центральный государственный архив общественных объединений Республики Башкортостан (далее - ЦГАООРБ),ф. 122, оп. 21, д. 23, л. 187-190.

35. РГАСПИ, ф. 629, оп. 1, д. 101, л. 69-70.

36. Государственный архив новейшей истории общественно-политических движений Пермской обл. (далее ГАНИОПД ПО), ф. 10, оп. 4, д. 89, л. 5-6.

37. Объединенный государственный архив Челябинской обл. (далее - ОГА 40), пф. 288, оп. 6, д. 268, л. 27.

38. ЦГАООРБ.ф. 122, оп. 21, д. 23, л. 184-185.

39. ЦДНИ 00, ф. 371, оп. 7, д. 145, л. 2, 26.

40. Пиримкулов Ш.Д. Указ. соч. С. 19.

41. ОГА 40, пф. 288, оп. 6, д. 59, л. 16-17.

42. Там же, оп. 4, д. 164, л. 55-63.

43. ОГА 40, ф.Р-1 142, оп. 1, д. 112, л. 44; д. 164, л. 24-25, 59.

44.Там же, пф. 288, оп. 6, д. 117, л. 84-87.

45. Подпрятов Н.В. Поиск врагов в российском обществе в условиях первой мировой войны // "Наши" и "чужие" в российском историческом сознании. СПб., 2001. С. 173-175.

46. Великая Отечественная война. События. Люди. Документы. М., 1990. С. 425.

47. Интернет: http://art.spb.su/chulaki/articles/articles-babushka.htm.

48. Архивный отдел администрации Магнитогорска, ф. 121, оп. 1 а, д. 10, л. 38.

49. ЦГАОО РБ, ф. 122, оп. 26, д. 355 б, л. 1-16.

50. Там же, оп. 24, д. 508, л. 103-105.

51. Удрис А.В. Указ. соч. С. 26-27, 15.

52. ГАНИОПД ПО, ф. 105, оп. 11, д. 429, л. 1-6.

53. Текст документа опубликован: "Исторические судьбы евреев в России и СССР: начало диалога". М.. 1992. С. 213.

54. Прощенок Т.В. Указ. соч. С. 71.

55. Пиримкулов Ш.Д. Указ. соч. С. 13.

56. ГАНИОПД ПО, ф. 105, оп. 11, д. 249, л. 6, 7, 23.

57. Государственный архив Свердловской обл., ф. 2508 р, оп. 1, д. 87, л. 21-22.

58. Подсчитано автором по: ГА РФ, ф. 327, оп. 1, д. 5, л. 221, 255.