В ПОИСКАХ СОВЕТСКОГО "СОЮЗА" ФИЛОСОФИИ И БИОЛОГИИ

Э.И. Колчинский
 

Колчинский Эдуард Израилевич, член-корреспондент РАН, директор СПб-филиала Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН, тел. [812] 328-4712, факс [812] 328-4667, E-mail: ihst@spb.org.ru 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 5 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (№ проекта 97-03-04025)

 
 

И спасение, и искус не приходят ниоткуда, Каждый сам себе Иисус, каждый сам себе Иуда А.М. Уголев В 1920-х-начале 1930-х гг. отношения отечественной науки с властью претерпевали громадные изменения: власть не могла обойтись без ученых, но и не довольствовалась дореволюционными формами взаимодействия с ними. Большевики стремились использовать науку для создания мощного военно-промышленного потенциала, реорганизации сельского хозяйства, построения новых форм общественной жизни, идеологического оправдания своей политики, повышения международного престижа. Если кризис в странах Запада (в Веймарской Германии и в США в годы "великой депрессии") заставлял многих задумываться об объявлении "выходного" для науки, т.е. многолетнего моратория на исследования [1], то в СССР власть видела в науке главное средство для выхода из глобального национального кризиса. Прометеевская вера коммунистических вождей в науку побуждала их к организации новых научных учреждений, вузов, кафедр, журналов и к изданию научной литературы в таких масштабах, о которых ученые в других странах не могли и мечтать. В условиях, когда государство становилось единственным источником средств для научных исследований, их политизация и идеологизация были неизбежны. Из естественных наук биология оказалась наиболее восприимчивой к политическим и идеологическим влияниям. Стремление понять эту восприимчивость и мотивы поведения биологов в СССР породило обширную литературу, в которой анализируются взаимоотношения между наукой, идеологией и властью, осуществлявшей непрерывный контроль за всеми сторонами жизни общества, каждым его членом и проводившей массовые репрессии [2]. При этом нередко забывается, что эти взаимоотношения эволюировали и степень свободы отдельных ученых и отраслей знания в большой мере зависела от государственной значимости проводимых исследований. В этой литературе основное внимание, как правило, уделяется деятельности Т.Д. Лысенко и ее связи с партийно-государственной политикой [3]. События обычно освещаются с позиции одной из групп участников дискуссий тех лет, с делением их на правых и виноватых. Биологическое научное сообщество нередко представляется жертвой лысенковщины, порожденной сталинским режимом. Попытки некоторых авторов возложить часть вины и на самих ученых с негодованием отвергаются [4]. Правда, доминировавшая в отечественной литературе апологетика сотрудничества ученых с советской властью заменяется поиском только негативных его последствий [5]. Но история науки - не лучшее место для нравоучительных жизнеописаний в духе Плутарха. Даже хрестоматийные примеры свидетельствуют, что этичность ученого определяется прежде всего его верностью ценностям и нормам самой науки. Тем более нельзя о прошлых событиях судить по мифам перестроечной публицистики. Важнее понять причины, побуждавшие ученых охотно сотрудничать с тоталитарным правительством, участвуя нередко в псевдонаучных проектах. Ученые, пережившие ужасы Первой мировой и гражданской войн, смерть близких от холода, голода, погромов и расстрелов, неизбежно были деморализованы, что сказывалось на их отношении с властями. Были они также разочарованы идеями монархизма и либеральной демократии, приверженцы которых привели к краху и междоусобной войне великую Россию. Но не только это толкало их на сотрудничество с властями. У них появился шанс использовать мощные государственные ресурсы для реализации своих научных планов и притязаний на активное участие в разработке и принятии правительственных программ. И они были искренне уверены, что только прогресс науки обеспечит будущее процветание страны. Появление Лысенко в высших эшелонах науки связано с многочисленными попытками в 20-х - начале 30-х гг. создать некую "пролетарскую", или "диалектическую", биологию. В те годы не только и даже не столько политическое руководство, сколько ученые были инициаторами идеологизации и диалектизации естествознания. Первые диалектизаторы биологии, среди которых впоследствии оказалось немало жертв сталинских репрессий, активно участвовали в создании научных марксистских организаций, печатались в идеологических журналах, обсуждали вопросы о соотношении марксизма и различных естественнонаучных концепций. В эти годы шла борьба внутри биологического научного сообщества, члены которого по-разному реагировали на попытки диктовать им тематику исследований. Борьба сказывалась на ритуале научных мероприятий, на идеях, ценностях, традициях науки, на стиле поведения ученых с власть предержащими. Цель этой статьи - показать первые этапы диалектизации биологии в рамках общего социально-культурного контекста развития науки в первые годы Cоветской власти. Сложная констелляция институциональных, социально-политических и идеологических условий, в которых начиналось развитие отечественной биологии, позволяет лучше понять ее трагическую судьбу в последующие десятилетия и причины смены доминирующих групп биологов-марксистов. Ученые и большевики Большинство ученых захват власти большевиками оценило как национальную катастрофу. В отчетном докладе за 1917 г. непременного секретаря Академии наук С.Ф. Ольденбурга сказано: "Россия стала на край гибели" [6]. Вскоре начали раздаваться официальные призывы уничтожить прежние научные учреждения "как совершенно ненужные пережитки ложноклассической эпохи развития классового общества". Их авторы были убеждены: "Коммунистическая наука мыслима лишь как общенародное, коллективное трудовое жизненное дело, а не как волхование в неприступных святилищах, ведущее к синекурам, развитию классовой психологии жречества и сознательного или добросовестного шарлатанства" [7, с. 69]. В годы гражданской войны ученые в полной мере испытали тяготы времени: аресты, голод, холод, отсутствие элементарных условий для проведения исследований. Их чувства точно выразил В.И. Вернадский: "Все изгажено и ухудшается - ничего сделать не удается... Высшая школа переживает тяжелый кризис, и она надолго искалечена" [8]. Обстановка в Академии наук им оценивалась так: "...В общем, сильнейшее чувство рабства и полное отсутствие какого бы то ни было улучшения" [9]. Из крупных биологов только престарелый К.А. Тимирязев доказывал тогда конгениальность марксизма и дарвинизма. Но арестами и обысками будущие корифеи советской биологии (В.И. Вернадский, К.М. Дерюгин, Н.К. Кольцов, А.А. Ухтомский и др.) приучались соблюдать лояльность к советской власти и ее идеологии. Не признавая идей новой власти, ученые тем не менее старались наладить сотрудничество с нею и требовали безотлагательно принять меры, "дабы не гибла русская наука и не гибли напрасно русские ученые" [10, с. 174-177]. В качестве таких мер называлось сохранение преемственности научной работы, ограждение "мысли от всякого рода посягательств на их [ученых] свободный труд и формы их [ученых] внутренней организации", сохранение "рассадников знания", создание "прочного научного фундамента народнохозяйственной жизни". Говорилось и о необходимости тесного единения между прикладными и "чистыми" знаниями, привлечения ученых к участию в высших государственных органах, бережного отношения к высшей школе, развития научного книгоиздания. Один из главных путей преодоления кризиса государства ученые видели в росте науки, обозначая пути и условия такого роста. И их призыв был услышан. В годы НЭПа практически всем крупным биологам, независимо от их происхождения и политических взглядов, была предоставлена возможность продолжать исследования, руководить лабораториями, кафедрами, институтами, готовить научные кадры. У научной интеллигенции, издавна считавшей, что царское правительство практически игнорировало нужды науки, были основания полагать, что большевики создали обстановку, стимулирующую научные исследования, вовлечение в них талантливой молодежи. Не случайно 20 - 30-е гг. стали периодом наивысших достижений отечественных ученых в эволюционной теории, генетике, экологии, этологии и т.д. 1920-1925 гг. характеризовались беспрецедентным ростом научных учреждений [11]. Создавались новые научные учреждения в рамках Комиссии по естественным производительным силам (КЕПС) и АН СССР, при наркоматах и ведомствах, в том числе для отраслей биологии, признанных базовыми для марксистской идеологии и реализации грандиозных государственных планов. Лояльная к науке политика большевиков воплощалась в организации кафедр по новейшим биологическим специальностям, в основании биологических и философских журналов, в переводе на русский язык сочинений классиков биологии и западных ученых. Особое внимание уделялось эволюционной биологии и генетике, на которые возлагались большие надежды в преобразовании общества, сельского хозяйства и природы. Не случайно генетик и эволюционист Н.И. Вавилов стал первым президентом ВАСХНИЛ. Большинство новых институтов создавалось по инициативе ученых, которые еще до 1917 г. разрабатывали проекты организации многих из них. Создание сети небольших институтов, комиссий, бюро и лабораторий обеспечивало быстрое развитие науки благодаря множественным источникам финансирования [12]. Признавая стремление большевиков использовать науку для улучшения общества, Вернадский оправдывал сотрудничество с большевиками своих учеников - А.Е. Ферсмана, А.В. Самойлова, В.Г. Хлопина "как залог всего будущего и доказательство роста и силы будущего России" [13]. Позднее, находясь несколько лет за границей, Вернадский под влиянием писем учеников пришел к выводу: "Сейчас результаты научной работы в пределах России очень велики, и с ними приходится считаться здесь всем. Русские ученые, оставшиеся там, делали и делают большую мировую работу..." [14]. После неудачных попыток получить деньги для биогеохимических исследований он вернулся в Россию, веря, что научная деятельность неизбежно преобразит коммунистический режим. По сходным соображениям остался на родине И.П. Павлов [15]. Так складывался симбиоз науки и власти. Казалось, что мощный интеллектуальный потенциал отечественной науки, созданный в предреволюционные десятилетия, оказался востребованным только в 20-е гг. Большевики покровительствовали прежде всего прикладным исследованиям, которые изымались из ведения политизированных вузов и проходили реорганизацию под наблюдением ВСНХ. Аналогичная политика осуществлялась в области медицины и сельского хозяйства, где наблюдалось оживление исследований. Но при этом "буржуазные" ученые должны были воздерживаться от политической деятельности. Ученые были нужны большевикам и по соображениям международной политики. Поддержка Академии наук, поездки ученых за границу и приглашение иностранных ученых считались важными для укрепления престижа советского правительства. Одним из главных "полпредов" советской науки за рубежом вначале был Н.И. Вавилов, позднее его сменил В.И. Вернадский. Пронаучная политика большевиков привлекала в советскую Россию и зарубежных ученых, например, будущего лауреата Нобелевской премии Г. Меллера. На формирование взглядов биологов в СССР особенное влияние оказали немецкие биологи-эмигранты М. Левин и Ю. Шаксель. Понимая свою зависимость от государственного финансирования, ученые стремились к сотрудничеству с властями. Они обзаводились покровителями среди партийных лидеров, используя их в решении организационных и административных вопросов. Такими патронами для И.П. Павлова был Н.И. Бухарин, для Н.К. Кольцова - Н.А. Семашко и А.В. Луначарский, для Н.И. Вавилова - А.И. Рыков и Н.П. Горбунов, для В.И. Вернадского - В.М. Молотов. Ученые прекрасно понимали, что без подобной поддержки трудно добиваться нужных решений в Научно-техническом управлении ВСХН, Главнауке Наркомпроса, в соответствующих структурах наркоматов здравоохранения и земледелия, созданных для руководства научно-исследовательскими и научно-учебными заведениями. Так формировался симбиоз науки и власти в условиях тотальной национализации. Негосударственными оставались только некоторые естественнонаучные и технические общества. Строгий контроль был установлен и над высшей школой. Прием осуществлялся по классовому принципу, студенты нередко жаловались на недоступность лекций из-за их "буржуазной" направленности.

.

Начало диалектизации биологии Нуждаясь в специалистах, правительство не доверяло им и стремилось готовить собственные марксистские кадры. Для этого создавалась сеть марксистских учреждений и организаций. В 1918 г. была организована Социалистическая академия общественных наук, переименованная в 1923 г. в Коммунистическую (Комакадемия). В апреле 1925 г. здесь создается Секция естественных и точных наук, субсидировавшая исследования, важные для борьбы за материалистическое мировоззрение. Некоторые молодые талантливые биологи на первых порах связывали себя именно с Комакадемией. Вначале существование двух академий с их конкурентными отношениями было полезно для российской науки - оно добавляло новое измерение к разнообразию ее институциональной базы. Однако со временем, проигрывая научное соревнование старой академии, деятели Комакадемии все чаще нападали на Академию наук с политических позиций. В 1919 г. был создан Коммунистический университет им. Я.М. Свердлова, а двумя годами позже - Институт Красной профессуры (ИКП) [16]. Здесь готовилась партийная молодежь и для научной работы в области естествознания. Преподавателей и слушателей особенно не загружали работой. За "паек, комнату, жалование, в общем, материальную обеспеченность и занятие своей научной работой", ставилось лишь одно условие - "материалистическое мировоззрение в философии, науке и общественных вопросах" [17, с. 148]. В 1924 г. создается Тимирязевский научно-исследовательский институт, в регламент которого впервые вводились ограничения для работы по естественнонаучной тематике. По утвержденному в Главнауке положению, в институте могли работать только "лица, обладающие строго материалистическими взглядами в области естествознания", а от сотрудников некоторых подразделений требовалось уже "диалектико-материалистическое мировоззрение" [18, с. 292]. Взамен ликвидированных массовых обществ (Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, Пироговского общества. Русского технического общества и др.) возникают общества по пропаганде марксизма среди естествоиспытателей: Общество воинствующих материалистов (1923), Кружок врачей-материалистов (1924), Кружок биологов-материалистов (1925), Общество материалистических друзей гегелевской диалектики (1927) и т.д. Началась идеологизация биологии, которой сперва занялись марксисты, имевшие смутные представления о ней, но лихо делившие ее концепции на диалектические и метафизические: А. Бартенев, Л. Боголепов, Г. Гурев, М. Попов-Подольский, В. Рожицын, В. Сарабьянов и др. Осужденные за вульгаризацию марксизма, они уступили место профессиональным биологам. В 1925 г. публикуются работы ботаника Б.М.Козо-Полянского, систематика А.А. Любищева, психоневролога В.М. Бехтерева, генетика А.С. Серебровского, эмбриолога М.М. Завадовского, пожелавших уведомить власти о своей приверженности официальной философии. Дискуссии стали политизироваться, когда в них включились биологи и философы, получившие образование через рабфаки, ИКП и комвузы. Появляются труды биологов, изначально обсуждавших научные проблемы с позиций диалектического материализма: ботаника И.М. Полякова, физиолога Б.М. Завадовского, генетика Н.П. Дубинина. Особое значение имела деятельность И.И. Агола, С.Г. Левита, В.Н. Слепкова, Е.А. Финкельштейна, которые к концу НЭПа возглавили марксистские организации и учреждения, связанные с биологией. Имея опыт гражданской войны, партийных и студенческих чисток, они активно использовали политические аргументы, внося в дискуссии дух непримиримости к взглядам оппонентов, обвиняя их в витализме, мистицизме, идеализме, телеологии. Подобный стиль усваивали и другие участники дискуссий. Возрастала агрессивность формулировок. Выступая 20 ноября 1926 г. в Комакадемии, генетик А.С.Серебровский заклинал присутствовавших "рассеять туман ламаркизма" и звал к бескомпромиссной борьбе с ним "под знаменем революционного марксизма всюду, и в первую очередь здесь, в стане нашей Коммунистической Академии" [19]. Уже в 1926 г. главным аргументом в биологических спорах часто становилась апелляция к диалектическому материализму. Обычными становились и аргументы о практической значимости своих взглядов для строительства нового мира. Например, М. Волоцкой утверждал, что предлагаемое им насильственное (вплоть до стерилизации) предотвращение размножения особей с нежелательными генами обеспечит улучшение качества популяций человека и тем самым - быстрое построение социализма. Стерилизация, по его мнению, прекратит воспроизводство потомства с патологоанатомическими (очевидно, всё-же, - анатомическими - V.V.) отклонениями, снизит интенсивность борьбы за существование в обществе, покончит с анархией в размножении и придаст плановую организованность социальным процессам [20]. Правительство финансировало многочисленные зарубежные экспедиции Вавилова, связанные с поисками исходного материала для обещанного им быстрого выведения высокоурожайных и устойчивых сортов растений. В условиях становления тоталитаризма идеологические дискуссии и проработки завершались оргвыводами и кадровыми перестановками. Идейной формой часто прикрывали откровенный карьеризм. Поэтому трудно установить подлинные мотивы действия отдельных лиц. Но молодые биологи объективно воспринимали традиционные научные школы как конкурентов и стремились ускорить профессиональную карьеру, обвиняя своих учителей и коллег в приверженности к "буржуазной" науке. Правда, многие биологи старшего поколения также участвовали в работе марксистских организаций и журналов, стараясь сохранить или повысить свой статус, получить финансовую поддержку, низвергнуть конкурентов, защититься от нападок. Как показала дискуссия в апреле 1925 г. на заседании Научного общества марксистов в Ленинграде, представители четырех школ в физиологии высшей нервной деятельности стремились доказать, что именно их взгляды должны стать основой марксистской социологии [21]. Первые этапы диалектизации биологии шли на фоне идейной борьбы между представителями различных направлений в самой биологии, например, между сторонниками дарвинизма и ламаркизма, приверженцами В.М. Бехтерева, В.А. Вагнера, И.П. Павлова и А.А. Ухтомского в физиологии и психологии. При отсутствии ясных представлений о диалектической методологии каждый мог объявлять близкие ему концепции соответствовавшими марксизму, а взгляды оппонентов и конкурентов - несоответствовавшими. Бывало, что в ходе дискуссий менялись взгляды того или иного ученого, но каждый раз заявлялось, что они базируются на марксизме. Например, С.Г. Левит вначале был уверен в необходимости для марксиста признавать наследование приобретаемых признаков, позднее он доказывал, что только теория естественного отбора и хромосомная теория наследственности соответствуют диалектическому материализму [22]. В обстановке ожесточенных дискуссий по общетеоретическим проблемам биологии, в борьбе с "павловщиной", "бехтеревщиной", "райковщиной", "корниловщиной" формировалась практика навешивания ярлыков на оппонентов, их шельмования как реакционеров и пособников мировой буржуазии. Все ощутимей становилось стремление не столько убедить оппонента, сколько указать власть предержащим на вредность его взглядов. Немногие открыто возражали против подобной диалектизации биологии. Большинство ограничивалось заявлениями о материалистической направленности своих исследований.

.

Культурная революция и биология Ситуация резко изменилась с началом "культурной революции". До этого власти не вмешивались в биологические дискуссии, используя внутринаучную конкуренцию для проведения своей политики. Но система подготовки "пролетарских" кадров в Комакадемии, ИКП и комвузах не обеспечивала вытеснения "буржуазных" специалистов из естественных наук. В апреле 1929 г. руководитель Комакадемии М.Н. Покровский заявил о прекращении мирного существования с немарксистами-естественниками и изживании "фетишизма перед буржуазными учеными" [23, с. 270]. Вскоре на 2-ой Всесоюзной конференции марксистско-ленинских учреждений были осуждены механицисты, доказывавшие, что современное естествознание само по себе диалектично. Официальную поддержку получила идея А.М. Деборина о перестройке естествознания на основе материалистической диалектики. Отныне становилось возможным отвергать любую научную концепцию как несоответствующую марксизму, а противники Деборина лишились руководящих постов в Комакадемии и подвергались непрерывной критике и проработке. Не прошло и двух лет, как сами "деборинцы" были обвинены в капитуляции перед буржуазной наукой, в отрыве теории от практики, в аполитичности и академизме. Выдвинутое партией требование связи науки с задачами социалистического строительства позволяло ликвидировать любое научное направление в биологии, обвиненное в отрыве от практики. Для идеологического контроля над учеными все планы научных работ и учебные программы отныне должны были представляться в Ассоциацию естествознания Комакадемии. Ее руководителем в начале 1931 г. стал Э.Я. Кольман, который готов был даже законы Ньютона и Бойля-Мариотта переработать с позиций марксизма и уверял, что биология в СССР кишит вредителями: генетики отстаивают евгенические меры, зоологи и ботаники противостоят созданию совхозов-гигантов, ихтиологи занижают производительные способности водоемов [24]. Труды сторонников Деборина в биологии (И.И. Агола, С.Г. Левита, М.Л. Левина, А.С. Серебровского и др.) были объявлены антимарксистскими. Их места в учреждениях и обществах Комакадемии заняла следующая когорта диалектизаторов биологии, возглавляемых Б.П. Токиным. С ними были и некоторые представители старой интеллигенции (А.Н. Бах, Б.А. Келлер, В.Р. Вильяме, А.И. Опарин, А.В. Немилов, В.П. Бушинский). "Проверке и проработке" подлежали все ученые, но в первую очередь заставляли каяться свергнутых лидеров "диалектической биологии". Таким образом, не столько борьба с "буржуазными" учеными, сколько конкуренция за руководящие посты и покровительство партийной элиты, за финансы и влияние была движущей силой в диалектизации биологии. Победители со спокойной совестью занимали освобождавшиеся места, нередко способствуя низвержению предшественников. Возглавивший биологию в Комакадемии Б.П. Токин уже готов был бороться с Н.И. Вавиловым [25, с. 12]. Но не успел Токин разобраться с "механистическими материалистами и меньшевиствующими идеалистами", как будущий автор концепции "живого вещества" О.Б. Лепешинская обратилась в КПК ВКП(б) с предложением назначить следствие по его делу [26]. В архивах немало документов о том, как будущие борцы с лысенковщиной использовали марксизм для дискредитации своих научных оппонентов. Для биологии главным "выдвиженцем" "культурной революции" оказался И.И. Презент, ставший впоследствии правой рукой Т.Д. Лысенко и его главным идеологом. Презент возглавил в Ленинграде Общество биологов-марксистов (ОБМ), естественнонаучную секцию Общества воинствующих материалистов-диалектиков (ОВМД), Биологическую секцию в Ленинградском отделении Комакадемии (ЛОКА), вошедшую в 1931 г. в Институт естествознания, кафедру диалектики природы и эволюционного учения в университете и ряд других организаций, созданных для проведения политики партии среди биологов. Как никто другой. Презент умел придать любой дискуссии характер обострившейся классовой борьбы, будь то обсуждение методики преподавания или охраны природы. На первом заседании Биологической секции ЛОКА он вещал: "Октябрьская революция в отношении перетряхивания теоретических установок только начинается... Нужно взять на критику всех. Черновой просмотр, сборка материала должны вестись широко и массово во всех учреждениях" [27]. Первоначально предполагалось заняться: реакционными течениями в генетике и ботанике и выяснить их вредительское влияние на работу прикладных учреждений; подготовкой Всесоюзных съездов; реорганизацией научных обществ; методичным просмотром всех кафедр биологического профиля в вузах Ленинграда, их трудов за весь период после революции. От ученых он требовал ссылки на партийные документы, заявляя, что в биологии нет научных школ, есть только школы партийные и антипартийные. Деятельность Презента ярко отразила новые тенденции в диалектизации биологии - сокрушение традиционных научных школ. Образ "карликового самца", нарисованный в современной литературе, мало соответствует действительности. Блестящий талант оратора и полемиста, активная позиция, граничащая с авантюризмом смелость, рассказы о "героическом революционном прошлом", забота о ближних, успех у женщин и т.д. - все это привлекало к Презенту многих людей [28]. Среди его поклонников в те годы было немало будущих непреклонных борцов с лысенкоизмом, например В.Н. Сукачев и Ю.И. Полянский. Прошедшие в те годы Всесоюзные съезды по генетике, зоологии, ботанике, физиологии, охране окружающей среды показали, что многие ученые были готовы идти "в авангарде мировой науки" и вести научные исследования согласно партийным директивам. Так, например, на 1-ом Всесоюзном съезде по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству генетике был придан образ науки, не просто способной на чудо, а уже творящей чудеса в кратчайшие сроки и способной передать свои достижения на поля. Уподобляя генетика создателю, Н.И. Вавилов говорил, что генетик "должен действовать как инженер, он не только обязан изучать строительный материал, но он может и должен строить новые виды живых организмов" [29]. К числу учреждений, которые "идут впереди научных организаций всего мира", Вавилов причислял и Генетико-селекционный институт в Одессе, где тогда уже работал Т.Д. Лысенко [30]. А.С. Серебровский предложил перейти к социалистической евгенике. Суть ее заключалась в увеличении потомков с желательными признаками путем искусственного оплодотворения женщин спермой, взятой от талантливых и ценных мужчин. По его мнению, это позволило бы выполнить пятилетку за два с половиной года [31]. Таким образом, генетики начали культивировать веру в быстродействующие средства для подъема сельского хозяйства и обновления общества. Правда, урожай с этой веры на сталинской ниве собрали лысенкоисты. Но прежде всего Презента поддерживала молодежь, не обладавшая прочными профессиональными знаниями, но стремившаяся быстро повысить свой статус, ликвидировать замкнутость науки путем вовлечения широких масс в обсуждение научных проблем и разоблачения "реакционной" профессуры. За это им обещали быструю карьеру, а действовали они с постоянной оглядкой на партийные органы. Так, жена Презента, Б.Г. Поташникова, призывая к борьбе с Вавиловым, отмечала: "Вопрос с Вавиловым надо бы было согласовать с Обкомом" и признавала, что "...за проработку Вернадского, Павлова и других лиц мы еще взяться не можем" [32]. Из таких рвущихся в бой "специалистов" формировались бригады по "проработке" теорий лидеров научных школ в генетике, биогеохимии, экологии, лесоводстве. Бригады устраивали лекции, диспуты, проверяли учебные планы студентов и аспирантов, готовились к Всесоюзным совещаниям по различным отраслям биологии. Особое внимание уделялось практическим занятиям, так как именно при обучении методам экспериментальных исследований студенты "попадают под влияние буржуазных специалистов". Не раз обсуждались и научные общества, чей кастовый характер особенно возмущал молодежь, не имевшую печатных работ. Общества характеризовались как "научные болота", "цитадели реакционной профессуры" и т.д. Например, Е.К. Сепп уверял, что ученые "жили в условиях тщательно охраняемого заповедника.., создали специфическую, подходящую для себя обстановку подальше от докучливых взоров советской общественности" [33, с. 20]. Научные общества обвинялись в нездоровом академизме, "в сочетании чистой науки с нечистой политикой", в идеологическом терроре по отношению к ученым-коммунистам и т.д. Отмечалось, что в Русском энтомологическом и Русском палеонтологическом обществах много дворян, в том числе и эмигрантов [34]. Как враждебные характеризовались Физиологическое общество во главе с И.П. Павловым, Русское ботаническое общество во главе с В.Л. Комаровым, Ленинградское общество естествоиспытателей во главе с В.И. Вернадским и т.д. Для коренной реорганизации этих обществ предлагалось ввести в их состав коммунистов, затем провести перевыборы и организовать Совет ассоциации обществ. Э.Ш. Айрапетьянц и Е.И. Кирьянова предлагали все общества подчинить Институту естествознания ЛОКА [35]. Но попытки просоветских членов обществ наладить сотрудничество с ЛОКА не увенчались успехом из-за стремления Презента сорвать обсуждение любой научной проблемы, придав ей политическое звучание [36]. На каждом этапе культурной революции к руководству приходили все более агрессивные группы, а идеологическое давление на биологов усиливалось. Конкуренция была особенно жестокой между лицами, стремившимися к сотрудничеству с властью. Победителем вышел Презент, который вовремя усвоил, что единственным критерием истины в биологии стала готовность слепо следовать политике Сталина и менять взгляды вслед за ее изменениями. Это обеспечивало "успех" Презенту вплоть до его "звездного часа" на августовской сессии ВАСХНИЛ в 1948 г.

.

Крах "союза" философии и биологии Деятельность создаваемых Презентом бригад доставила много неприятностей биологам, попавшим под "проработку". Приход в научные учреждения и вузы малограмотных людей дестабилизировал ситуацию. Многие специалисты были отстранены от преподавания и уволены. Другие арестованы и сосланы в отдаленные города. Третьи были осуждены и попали в лагеря. Начались расстрелы. Но главная цель "культурной революции" - привлечь большое число ученых в марксистские организации и "расслоить" специалистов - провалилась. Часть биологов, внешне усвоив новую терминологию и ритуалы научных мероприятий, продолжала работать по-прежнему. Другие открыто выступали против попыток диалектизировать биологию, называя это демагогией и словоблудием (В.И. Вернадский, В.Е. Тищенко, И.Н. Филипьев) [37]. Ученые осознавали опасность и давали отпор критикам. Вред диалектизации биологии признали и некоторые ее зачинатели. Например, Б.М. Козо-Полянский заявил о своей приверженности механицизму, так как его альтернативой может быть только витализм [38]. Это понимали и некоторые философы. Председатель ЛО ОВМД Г.С. Тымянский говорил, что само название отталкивает естественников [39]. Даже зачисленные в ОВМД студенты уклонялись от "критики преподавателей" и борьбы "с реакционной профессурой", упорно стоящей на "идеалистических и эклектических теориях" [40]. В 1932 г. специальная комиссия не обнаружила каких-либо материалов о деятельности ОВМД в АН, хотя, по отчетам, здесь было пять его ячеек [41]. Характерно сообщение о лекции на заводе "Красный коммунар", где говорилось, что лекция была хорошая, но на ней присутствовали только пропагандисты [42]. На правлении ОВМД признавалось: "Все наши усилия по охвату беспартийной профессуры не увенчались успехом" [43]. Весь состав общества - это партактив, так как оно создавалось в порядке партийной дисциплины. "Если есть в районе работник философского фронта, то существует общество. Достаточно философу уехать - общество распалось. В разговоре с профессорами выясняется, что они боятся слова диалектика". Самые многочисленные общества насчитывали не более двухсот человек, да и те были на бумаге. Мобилизованные коммунисты просили "дать заполнить все карточки на вступления в общества, не стремясь даже узнать их название" [44]. Из анкет видно, что подавляющее большинство чисто механически заполняли карточки или скорее всего не знали о своей причастности к обществу [45]. Жалобы на отсутствие поддержки среди ученых, пассивность своих ячеек скоро стали главным лейтмотивом выступлений на бесчисленных заседаниях президиумов, правлений, бюро. Наспех подготовленные аспиранты не могли серьезно критиковать биологов, а борьбу с ними успешнее вели комиссии по "чистке" из АН, ВАСХНИЛ, университета, а вскоре и ОПТУ, арестовывавшего и ссылавшего неугодных. Даже Презент вызывал нарекания. В январе 1932 г. партийное бюро Института естествознания отмечало, что Биосекция не взяла на себя инициативу по разоблачению враждебных школ в биологии, не начала работы по реконструкции АН и ВАСХНИЛ. 15 февраля 1932 г. Президиум ОБМ отметил, что все конференции в Ленинграде проведены плохо [46]. А на Всесоюзной фау-нистической конференции, по словам Е.И. Кирьяновой, были открыто враждебные выступления. Заявлялось, что марксизм никакого отношения к гельминтологии не имеет (Ш.Д. Мошковский), что надо осторожно вмешиваться в природу (Б.В. Властов, А.П. Семенов-Тянь-Шанский и др.). Глухое сопротивление, жаловался Презент, оказывают даже биологи-коммунисты. Чисто внешне демонстрировали свое согласие с диалектическим материализмом К.М. Быков, В.Н. Любименко, В.Н. Сукачев, А.А. Заварзин и др. Например, Сукачев признавал ошибочным поиск аналогий между растительными группировками и обществом. Каялся он и в склонности к механицизму, усвоенному им некритически из учений Морозова о лесе и концепции Бухарина о подвижном равновесии [47]. Однако тщательно подготавливаемый ОБМ диспут в ЛТА, где после доклада Сукачева, предполагалось "дать решительный бой Сукачеву" и развенчать его вместе с другими профессорами перед научной общественностью, правлением ОБМ 28 апреля 1931 г. был признан проваленным. Диалектизаторов биологии не поддержали даже члены партии. Неудачей для Презента закончился и диспут в Ихтиологическом институте, где в защиту критикуемых В.А. Догеля и Л.С. Берга выступил крупный гидробиолог Н.М. Книпович, отметивший односторонность нападок Презента и его невежество. В.А. Ковда возмущался, что публичное заявление Вернадского о быстрой деградации географии и минералогии в СССР и о расхищении коллекций и библиотек "малограмотными студентами и научными работниками-недоучками" не встретило никакого отпора [48]. "Реорганизованная" в 1929 г. АН пополнилась коммунистами, быстро усваивавшими ведомственные интересы. Новые руководители АН, большевики В.П. Волгин (непременный секретарь) и Г.М. Кржижановский (вице-президент), с неменьшим рвением, чем их предшественники (С.Ф. Ольденбург и А.Е. Ферсман) пытались оградить ее от дальнейших "чисток" [49]. В записке, составленной в 1933 г. для РКИ, они уверяли, что АН "превратилась из оплота реакционных элементов научных работников страны в научное учреждение вполне советское". Они возражали против сокращения Биологической ассоциации с 672 человек до 154, так как это приведет к разрушению коллективов, выполнявших важные задания. В итоге под сокращение попадали в основном дворники, сторожа, шоферы, столяры и т.д., а научные сотрудники сохранялись. Осознание Презентом неудачи побудило его искать покровителя, популярного среди партийного руководства, от имени которого можно было бы создать некую теоретическую базу для новых усилий по "диалектизации" биологии. Презент уже знал, что в Ленинграде никто из крупных ученых не станет с ним сотрудничать. В феврале 1932 г. была достигнута договоренность с Лысенко о сотрудничестве, и вскоре Презент составил докладную записку о необходимости поездки с группой аспирантов и сотрудников Биосектора к Т.Д. Лысенко в Одессу, а также в заповедник Аскания-Нова и к И.В. Мичурину. Письмо Лысенко от 22 мая 1932 г. Презенту свидетельствует, что Лысенко еще не знал отчества своей будущей "правой руки", именуя его "Исаем Исаевичем", хотя считал приезд Презента "крайне желательным" [50]. Взаимная готовность к сотрудничеству дала быстрые плоды. Из письма Лысенко к Презенту от 6 ноября 1932 г. видно, что они уже приступили к написанию совместных работ [51]. Лысенко просит доработать статью и считать ее "результатом работы бригады Комакадемии". Во время пребывания Презента у Лысенко летом 1932 г. началась ликвидация организаций и журналов, созданных для внедрения марксизма в биологию. Из главных ленинградских диалектизаторов естествознания Презент был единственный, кто заранее почуял крах культурной революции и успел сменить покровителей. Остальные все погибли во время последующих репрессий. Места выбывших занимали выдвиженцы "культурной революции", которая в конечном счете ускорила кадровое обновление биологии. * * * Принято считать, что сталинская наука сложилась в годы "великого перелома", а сталинский "массовый поход революционной молодежи на науку" взрастил генерацию, всегда готовую к поискам врагов социализма и ставшую основой лысенкоизма. Вместе с тем "культурная революция" не выполнила поставленных целей. Не удалось создать "пролетарскую" биологию, сравнимую в теоретических и практических аспектах с расовой гигиеной и антропологией в Германии. Не было контролируемых партией массовых движений, подобных движениям гигиенистов и евгеников в Германии. Не написаны были и марксистские учебники по биологии. Более того, частая смена кампаний и лозунгов показала биологам, что наиболее уязвимыми оказывались те, кто участвовал в пропаганде официальной идеологии. "Колебание" с линией партии не гарантировало выживания. Это побуждало к активным действиям, необходимость которых первыми поняли генетики, вступившие в борьбу с Презентом и Лысенко в середине 30-х гг. После войны к ним присоединились биологи других специальностей, а в 50-е гг. физики, математики, химики. Все они использовали приемы борьбы, выработанные в предшествовавших дискуссиях, выступая под знаменем диалектического материализма и апеллируя к властям как к верховному арбитру в научных спорах. Но именно здесь существовала реальная оппозиция тоталитарному режиму. Вступив в симбиоз с ним, ученые продолжали настаивать на необходимости свободы в научных исследованиях. Правда, власть давала им свободу в той степени, в какой считала их деятельность полезной для экономики и обороны. Это порождало постоянный диалог с властями, в ходе которого зрело недовольство ими. Здесь коренятся истоки диссидентского движения.

.

Литература 1. Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск: Наука, 1993. 591 с. 2. Joravsky D. Soviet Marxism and Natural Science. 1917-1932. New York: Columbia University Press, 1961. 431 p.; Weiner D. Models of Nature: Ecology, Conservation and Cultural Revolution in Soviet Russia. Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press, 1988. XV+312 p.; Joravsky D. Russian Psychology. A Critical History. Oxford: Basil Blackwell, 1989. 583 p.; Александров Д.А., Кременцов Н.Л. Опыт путеводителя по неизведанной земле. Очерк социальной истории советской науки (1917-1950-е годы) // Вопросы естествознания и техники. 1989. № 4. С. 7-80; Beyrau D. Intelligenz und Dissens: Die russischen Bildungsschichten in der Sowjetunion 1917 bis 1985. Gottingen: Vandenhoeck u. Ruprecht, 1993. 344 s.; JosephsonP. Totalitarian Science and Technology. Atlantic Highlands, New Jersey: Humanities Press, 1996. 123 p.; КолчинскийЭ.И., Диалектизация биологии // Вопросы естествознания и техники. 1997. № 1. С. 38-64; KrementsovN. Stalinist Science. Princeton: Princeton University Press, 1997. 371 p.; На переломе. СПб.: Альманах, 1997. Вып. 1. 345 с. 3. Medvedev Zh. The Rise and Fall T.D. Lysenko. New York: Columbia University Press, 1969. 284 p.; Joravsky D. The Lysenko Affair. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1970. 452 p.; Soyfer V. Lysenko and the Tragedy of Soviet Science. New Brunsewick: Rutgerts University Press, 1992; Левина E.C. Вавилов, Лысенко, Тимофеев-Ресовский... Биология в СССР: история и историография. М.: АИРО-ХХ, 1995. 160 с. 4. Левина E.C. Трагедия Н.И.Вавилова // Репрессированная наука. Л„ 1991. Вып. 1 С. 223-239; Лебедев Д.В. Помогают ли опыты на простейших понять трагические события в отечественной биологии // На переломе. СПб.: Альманах, 1997. Вып. 1. С. 165-170. 5. Сорокина М.Ю. Русская научная элита и советский тоталитаризм (очень субъективные заметки) // Личность и власть в истории России Х1Х-ХХ вв. Материалы научной конференции. СПб.: СПб научное общество историков и архивистов, 1997. С. 248-255. 6. Отчет о деятельности РАН за 1917 г. Пгр. 1917. С. 5 7.   O реформе деятельности ученых учреждений и школ высших ступеней в Российской Социалистической Федеративной Советской Республике // Вестник народного просвещения Союза коммун Северной области. 1918. № 6-8. 8. Columbia University. Bakhmeteff Humanities Found. Vernadsky's Collection. Box II. Письмо В. И. Вернадского к сыну. 1921. 9. Columbia University. Bakhmeteff Humanities Found. Vernadsky's Collection. Box 3. Письмо В.И. Вернадского к А.В. Гольштейн. 1921.1 мая.  10. Документы по истории Академии наук СССР. 1917-1925 гг. Л.: Наука, 1986. 11. Петров В.М. Научно-исследовательские институты СССР // Молодая гвардия. 1925. № 10-11. С. 146-149. 12. Лахтин Г.А. Организация советской науки: история и современность. М.: Наука, 1990. 219 с. 13. Columbia University. Bakhmeteff Humanities Found. Vernadsky's Collection. Box II. Письмо В.И. Вернадского к сыну. 1921. 12 июня. 14. Columbia University. Bakhmeteff Humanities Found. Vernadsky's Collection. Box II. Письмо В.И. Вернадского к дочери. 1924. 5 мая. 15. Todes D. Pavlov and the Bolsheviks // History and Philosophy of the Life Sciences. 1995. V. 17. №3. P. 379-419. 16. Fox М. Political Culture, Purges, and Proletarianization at the Institute of Red Professors, 1921-1921 // Russian Review. 1993, № 1. P. 22-42; Козлова Л.А. Институт Красной профессуры // Социологический журнал. 1994. № 1. С. 96-107. 17. И.Е. Тамм в дневниках и письмах к Наталии Васильевне // Природа. 1995. № 7. 18. Цит. по: Гайсинович А.Е. Зарождение и развитие генетики. М.: Наука, 1978. 19. Местергази М.М. Эпигенезис и генетика // Вестник Комакадемии. 1927. Вып. 19. С. 231-232. 20. Волоцкой М. Классовые интересы и современная евгеника. М.: Жизнь и знание, 1925. 45 с. 21. ПФА РАН.Ф.238.0п.1.Д. 126. 22. Левит С.Г. Эволюционные теории в биологии и марксизм // Медицина и диалектический материализм: Труды Кружка врачей-материалистов 1-го Медицинского университета за 1925-1926 гг. М.: Изд-во МГУ, 1926. Вып. 1. С. 15-32; Левит С.Г. Диалектический материализм в медицине // Вестник современной медицины. 1927. Вып. 23. С. 1481-1490. 23. Торбек Г. Деятельность Коммунистической Академии // Вестник Комакадемии. 1929. № 33. С. 270. 24. План научно-исследовательской работы Институтов на 1932 г. Вестник Комакадемии. 1932. № 1. С. 17-39; Кольман Э. Вредительство в науке // Большевик. 1931. № 2. С. 71-81. 25. Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. М.; Л.: Гос. Мед. изд-во, 1931. С. 12. 26. Архив РАН. Ф. 1588. Д. 103. Л. 1.  27. ПФА РАН. Ф. 240. Оп. 1. Д. 5. Л. 58. 28. Голлербах М.М. [На этом фоне необычайно положительная роль принадлежала К.М. Завадскому] // Ученый, учитель, гражданин... Памяти К.М. Завадского. СПб.: СП6Ф ИИЕТ РАН, 1997. С. 75-76. 29. Вечерняя Москва. 1929. 17 января. 30. Ленинградская правда. 1929. 12 января. 31. Серебровский А.С. Антропогенетика и евгеника в социалистическом обществе // Труды кабинета наследственности и конституции человека при Медико-биологическом Институте. М.: Главнаука, 1929. Т. 1. С. 3-19. 32. ПФА РАН. Ф. 240. Оп. 1. Д. 5. Л. 57-58. 33. Сепп Е.К. Необходимо реорганизовать научные общества // ВАРНИТСО. 1930. № 1(2). 34. ПФА РАН. Ф. 240. Оп. 1. Д. 5, Л. 32. 35. ПФА РАН. Ф. 240. Оп. 1. Д. 5. Л. 39. 36. ПФА РАН. Ф. 240. Оп. 1. Д.35. Л. 97. 37. ПФА РАН. Ф. 240. 0п. 1. Д. 35. Л. 101-134. 38. ПФА РАН. Ф. 239. 0п. 1. Д.32. Л. 27. 39. ПФА РАН. Ф. 235. Оп. 1. Д. 32. Л. 24. 40. ПФА РАН. Ф. 239. Оп. 1. Д. 12. Л. 22. 41. ПФА РАН. Ф. 239. Оп. 1. Д.32а.Л.191. 42. ПФА РАН. Ф. 239. Оп. 1. Д. 32а. Л. 102. 43. ПФА РАН. Ф. 239. Оп. 1. Д.32а. Л. 14. 44. ПФА РАН. Ф. 239. Оп. 1. Д. 35, Л. 110. 45. ПФА РАН. Ф. 239. Оп. 1.Д. 44; Ф. 245. О. 1. Д. 19. 46. ПФА РАН. Ф. 240. Оп. 1. Д. 7. Л. 3. 47. ПФА РАН. Ф. 240. 0п. 1. Д. 5. Л. 26. 48. ПФА РАН. Ф. 240. 0п. 1. Д.35. Л. 128. 49. ПФА РАН. Ф. 4. Оп. 28. Д. 46. Л. 108-116. 50. ПФА РАН. Ф. 240. Оп. 1. Д. 22. Л. 12. 51. Архив РАН. Ф. 1593.Д. 128.Л.

.