7 февраля 1997 г. скончался Виктор Яковлевич Френкель, доктор физико-математических наук, главный научный сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе Российской академии наук, профессор Санкт-Петербургского государственного технического университета.

Виктор Яковлевич Френкель родился 23 февраля 1930 г. в Санкт-Петербурге в семье выдающегося физика-теоретика, одного из создателей современной физики Якова Ильича Френкеля. Влияние отца и семьи определило выбор профессии Виктора Яковлевича. В 1953 г. он окончил физико-механический факультет Ленинградского политехнического института (ныне Санкт-Петербургский технический университет). В 1959 г. Виктор Яковлевич был принят в Физико-технический институт им. А.Ф. Иоффе. Основным направлением его научной деятельности стала история физики.

В этой области им опубликовано более 200 печатных работ, в том числе 22 монографии на русском и английском языках. Они охватывают историю становления физики XX в. и ее применений. Значительная часть его работ посвящена истории Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе, научным биографиям выдающихся физиков. В последние годы Френкель много занимался историей исследований по созданию ядерного оружия в СССР, США, Германии.

Научную деятельность Виктор Яковлевич Френкель успешно сочетал с литературной. Он был членом Союза писателей, редакционной коллегии журнала "Звезда", автором многих популярных изданий, включая и "Вестник Российской академии наук".

Умирает близкий человек. И все, с ним связанное, приобретает символическую ценность. А если умер творчески активный человек, то к созданному им, особенно незадолго до смерти, относишься с повышенным вниманием.

Неожиданно для всех, кто его знал, скончался Виктор Яковлевич Френкель. Смерть настигла его в процессе осуществления намеченных планов; огромный список того, что "надо сделать", ждал своей очереди.

Яркий историк науки, Виктор Яковлевич легко писал, хотя "легкость" - результат кропотливого труда, исследования, прочтения и перечитывания огромного количества документов, знакомства со всем, что можно разыскать и что "может разъяснить судьбу научного открытия и судьбу того, кто открытие совершил. Он много написал и книг, и статей, многое издал - переписку, документы. Каждое издание не своих текстов содержало подробные комментарии, без которых оно не имело бы ценности. Написанное Виктором Яковлевичем и изданное им не устарело, заслуживает публикации в виде собрания трудов или, поскольку речь идет о текстах, как правило, доступных широкому читателю, - в виде собрания сочинений. И хочу верить, что такое издание осуществится.

Много лет мы дружили. Нечасто встречались, так как жили в разных городах, но обязательно виделись, когда Виктор Яковлевич приезжал в Москву или я - в Ленинград. Связывала нас и общая приязнь, и общие друзья, и, кроме того, "деловые" отношения. Изредка я "откликался" на издаваемые им книги. Вместе мы написали брошюру "Вехи истории физики твердого тела"; И.М. Лифшиц и я написали (по просьбе Виктора Яковлевича) статью "Экситон Френкеля - квазичастица". Она вышла в виде приложения к "Кинетической теории жидкостей" Я.И. Френкеля [1].

Иногда мы переписывались, причем оба обладали редким в наши дни качеством - отвечали на письма. Переписка не прекратилась и тогда, когда я переехал в США. Получив от Виктора Яковлевича составленный им сборник статей к 100-летию со дня рождения Я.И. Френкеля, я написал две рецензии - для журнала "Успехи физических наук" (сокращенный вариант) и для "Вестника РАН" [2]. В период написания рецензий мы с ним довольно активно переписывались. Дело в том, что в сборнике и в моих рецензиях затронут вопрос об отношениях между Я.И. Френкелем и Л.Д. Ландау. Вопрос сложный, не допускающий однозначной трактовки. Мы откровенно спорили, выражая уважение к точке зрения друг друга... Не доспорили... Письма Виктора Яковлевича у меня сохранились. В одном из последних он сообщил, что получил грант для поездки в США и надеется на встречу. Не сбылось...

Виктор Яковлевич всегда делился своими планами. С радующей взволнованностью и юношеской заинтересованностью рассказывал о том, в чем ему предстоит разобраться. Каюсь: казалось, он несколько драматизировал ситуации, сомневаясь в своих силах, а подчас и жалуясь на нездоровье. Перечитывая одно из писем (от 11 августа 1995 г.), наткнулся на такую, теперь столь грустно звучащую фразу: "...ты, кстати, в своем письме верно уловил природу моих жалоб - они соответствуют русской поговорке: "Скрипучее дерево два века живет".

Активность, с которой Виктор Яковлевич брался за новые темы, желание не упустить возможность издать книгу, статью, заставляли, порой, дружески обвинять его в жадности. Казалось, он взваливает на себя больше, чем способен осилить. К сожалению, никто из близких не ожидал, что расплата будет так жестока. Да и кто знает причины и следствия?!

Когда до меня дошло трагическое известие, я сразу решил написать о Викторе Яковлевиче Френкеле как об историке науки и даже "выбрал жанр": посмертная рецензия, рецензия-некролог. За основу решил взять последние публикации (или одни из последних). С помощью нашего общего друга В.Е. Голанта были выбраны следующие статьи: "Параллели" в журнале "Природа" [3], "Двойной юбилей: 150-летие со дня рождения Вильгельма Конрада Рентгена (1995 г.) и 100-летие со дня публикации статьи об открытии рентгеновских лучей (1996 г.)" в журнале "Физика твердого тела" [4] и написанные совместно с Б.Б. Дьяковым эссе "Предвидение и реальность" в журнале "Вестник РАН" [5] и статья "Операция "Эпсилон", или конец немецкого уранового проекта" в журнале "Звезда", где фамилия В.Я. Френкеля уже заключена в траурную рамку.

* * *

Результаты, полученные учеными-естествоиспытателями, напоминают открытия, сделанные путешественниками. И те, и другие открывают то, что существует, то, что есть. И обнаруженное не несет на себе черт открывателя - путешественника или ученого. Наоборот. Открытие, когда оно получило имя первооткрывателя, становится как бы его интеллектуальным портретом. Шредингер в нашем сознании неразрывно связан с уравнением его имени, а Гейзенберг - с соотношениями неопределенности. Но творцы современной научной картины мира - их биографии, человеческие черты, то, что двигало ими, их моральный облик - интересуют нас не менее, чем исторические личности, политики и полководцы. А возможно, и более. Особенно тех, кто как Р. Фейнман считает, что по сравнению с открытием Максвеллом уравнений, носящих ныне его имя, война между Севером и Югом в Соединенных Штатах - мелкое провинциальное событие. Для нас, читателей, ученые обретают человеческие черты благодаря историкам науки. И поэтому при оценке произведения историка науки возникают дополнительные (если сравнивать с оценкой "обычных" научных работ) требования. Прежде всего, задаешь себе вопрос, интересуют ли автора общечеловеческие черты ученого, о котором он пишет. И если да, то находит ли автор необходимые слова и средства выражения для описания характера, душевных черт, переживаний.

Из перечисленных выше произведений, взятых для рецензии-некролога Френкеля, ответ на эти вопросы дает прежде всего очерк "Параллели" - сравнительная биография Николая Николаевича Семенова и Петра Леонидовича Капицы. Френкель не ставил себе целью написать подробную биографию двух ученых, двух друзей, двух нобелевских лауреатов, сыгравших огромную роль в становлении российской науки. Он, по его словам, "скорее, стремился "подстегнуть" будущих биографов Николая Николаевича, его учеников, коллег, близких, летописцев его яркой жизни, неотделимой от истории науки и страны" [3, с. 60]. Далее Виктор Яковлевич отмечает, что "биография Капицы уже сегодня в очень большой степени разработана... и у нас, и за рубежом отдельными книгами и журнальными публикациями представлены переписка и другие документы, относящиеся к его жизни" (подчеркнем: заботами и усилиями П.Е. Рубинина). Разработка биографии Семенова только начинается. Уже это обстоятельство делает "Параллели" и весь номер журнала "Природа", посвященный 100-летию со дня рождения выдающегося ученого, - событием в истории отечественной науки.

Очерк предшествует публикации переписки Семенова и Капицы (публикация и подготовка текста П.Е. Рубинина, комментарии В.Я. Френкеля и П.Е. Рубинина). Письма, изобилующие проявлением характера друзей, упоминанием бытовых, семейных, личных обстоятельств, задают тон очерку. На его страницах - живые люди. И, что особенно важно, - люди, близкие автору очерка. Цитирую: "...позволю себе закончить эти заметки в какой-то мере личными строками. Право на это дает мне то обстоятельство, что Семеновы были дружны с моими родителями - Яковом Ильичем и Саррой Исааковной Френкелями" [3, с. 66]. Виктор Яковлевич оправдывает наши ожидания необходимыми для "оживления" героев подробностями, черточками, шутливыми стихами, писавшимися, когда автора очерка еще не было на свете, но сохранившимися в семейной памяти. Думаю, не только те, кто, как и я, знает перечисленных в последних абзацах близких Николаю Николаевичу людей, но и все читатели будут тронуты словами Виктора Яковлевича: "...самым ярким моим зрительным воспоминанием остается дом на Воробьевых горах, где счастливо жила в самые первые послевоенные годы семья Семеновых - три, а потом и четыре поколения этого Клана..." [3, с. 69].

Когда я читал "Паралели", то не мог отвлечься от мысли (она приходила мне в голову и раньше): как нам повезло, что историю российской физики (особенно Ленинградской - Санкт-Петербургской) пишет Виктор Яковлевич - сын Якова Ильича Френкеля. Главные герои его исследований близки ему - либо непосредственно на протяжении всей жизни, либо, как говорится, "через одно рукопожатие", поскольку были близки его родителям. Это создает в его очерках атмосферу трогательности, достоверности личного впечатления. История науки, как всякая история, требует объективности. Конечно, Виктор Яковлевич, в какой-то мере, находился "в плену" оценок и суждений своего отца. Но, мне представляется, очень редко его оценки и суждения основаны только на высказываниях отца, на семейной традиции. Как правило, он подтверждает их изучением документов, письмами, текстами зафиксированных выступлений, статей.

Даже тогда, когда речь идет о физиках, с которыми не дружил, не встречался Яков Ильич, возникает ощущение, что физика для Виктора Яковлевича - нечто свое, традиционно, говоря иносказательно, находящееся во владении семьи и их друзей. Статьи Френкеля имеют особый, свойственный ему ракурс: о ком бы он ни писал, не ощущаешь академической отстраненности. Эта черта его творчества меня особенно привлекает.

***

Серьезная работа о Рентгене и его открытии, опубликованная в журнале "Физика твердого тела" (!), при всей своей академичности (в частности, она содержит исправление неточностей, допущенных биографами) создает портрет ученого, который мог бы нарисовать не историк науки, а профессиональный писатель. Статья невелика - 21 журнальная страница, но в эти страницы Виктору Яковлевичу удалось вместить удивительно много материала. При этом он нигде не переходит на скороговорку, на перечисление - лишь бы упомянуть). Кроме четко выверенных биографических данных, статья содержит описание "великого открытия" с достаточно подробным изложением того, что, когда и где было издано в мире и в России. Очень интересен отчет о просмотре подшивок русских газет за январь-февраль 1896 г. и приведенная Френкелем заметка из суворинского "Нового времени" от 4 января (по старому стилю) под названим "Берлинская хроника", в которой Рентген еще назван Рентгеном. Принятая теперь транскрипция появилась в газете через два дня [4, с. 2619,2620].

Интересен 4-й параграф статьи, названный автором "Первый нобелевский лауреат по физике", в котором анализируются свидетельства непреходящего значения открытия Рентгена. Цитирую:

"Возьмем в качестве примера, скажем, шесть крупнейших его (Рентгена - М.К.) современников: А. Беккереля (1852-1908), Л. Больцмана (1844-1906), П. Кюри (1859-1906), М. Планка (1858- -1947), Э. Резерфорда (1871-1937) и А. Эйнштейна (1879-1955). Раскроем "Физический энциклопедический словарь" (второе издание; третье еще не закончено) и подсчитаем: сколько раз упоминаются их имена в связи с разными приложениями (эффект или теория, в которых закреплено имя исследователя, название постоянной, прибора и т.д.). Вот какой результат при этом получается: Беккерель -1, Больцман - 5, Кюри - 9, Планк - 3, Резерфорд - 2, Эйнштейн - 8. А Рентген? Имя Рентгена так или иначе закреплено в названиях 18 статей; это составляет 17 страниц убористого, в два столбца, текста" [4, с. 2621].

Впечатляет! Не правда ли?

Поучителен рассказ об отношении Рентгена к прижизненной славе. Тема "Рентген в России" занимает особое место в статье (параграфы 4 и 5), так как через А.Ф. Иоффе российская физическая школа теснейшим образом связана с Рентгеном. Названные параграфы не декларативны. В них собраны и прокомментированы факты: о публикациях статей по рентгеновской тематике в "Журнале Русского физико-химического общества" за 1896 г. (103 из 1040 во всем мире); о лекциях-демонстрациях возможностей рентгеновских лучей ("29 января в Москве о новом виде излучения рассказал широкой публике П.Н. Лебедев... в марте того же 1896 года Лебедев приехал в Петербург, выступил там с лекцией на заседании Петербургского медицинского общества и среди прочих снимков продемонстрировал рентгеновский снимок женщины, находившейся на четвертом месяце беременности, причем были отчетливо видны кости как матери, так и ее будущего ребенка" [4, с. 2624, 2625]); об открытии институтов, призванных развивать рентгеновскую тематику (один из них Государственный рентгенологический и радиологический институт); об истории прижизненного памятника Рентгену в Петрограде, открытого в 1920 г. (автор Натан Альтман); о переименовании улицы Лицейской в улицу Рентгена в год смерти Рентгена и о замене деревянного памятника - бронзовым. Это - перечень научно-социальных событий. Виктор Яковлевич уделил внимание и чисто научным взаимоотношениям А.Ф. Иоффе с Рентгеном. Они помогают понять стиль работы великого физика. Наконец, специально хочу остановиться на последнем 7-м параграфе "Конец пути".

Всю жизнь влюбленный в Пушкина, Френкель не мог обойтись без пушкинской цитаты: "Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний". Грустно она воспринимается, когда знаешь, что автор очерка не ощутил радости осуществленных планов, радости окончания "труда многолетнего"... Но и конец жизни Рентгена не выглядит идиллией. Хотя: "Отослав в мае 1897 г. третью часть своей работы об Х-лучах, Рентген принял решение не возвращаться более к исследованию". Далее, опуская интересные подробности: "Окруженный старыми друзьями, почтительными сотрудниками, преданными учениками, первые годы нового века он жил счастливо" [4, с. 2629]. Но... (всегда "но"!) "ситуация изменилась с началом войны"... Рентген отдал все имевшиеся у него деньги и "иногда просто недоедал, отказываясь от шедших к нему продовольственных посылок из стран, сохранивших нейтралитет в бушевавшей войне, и передавая их для распространения между голодными" [4, с. 2629, 2630].

Я прочел очерк Френкеля о Рентгене, и мое сознание освободилось от одного из штампов. Слово "рентген" для меня, как, думаю, и для многих, было нарицательным. Конечно, я знал, что Х-лучи (по английской терминологии) открыты Рентгеном, но живым человеком он для меня стал после прочтения френкелевского очерка, посвященного двойному юбилею.

***

Можно до хрипоты и безрезультатно спорить о том, учится ли человечество на опыте истории. Но, наверное, историк науки не может в этом сомневаться. Во всяком случае, прочитав эссе В.Я. Френкеля и Б.Б. Дьякова "Предвидение и реальность" с подзаголовком "Писатели и ученые об угрозе самоуничтожения человечества", я об этом задумался. Как хорошо было бы, если бы, прочитав талантливую антиутопию, люди приняли меры, чтобы "не выпустить джина из бутылки". Как жаль, что высказывания просветителей забываются и через сотни лет лишь заставляют "всплеснуть руками": "А ведь уже тогда они все понимали!" Авторы эссе приводят цитаты из "Персидских писем" Шарля Монтескье (16891755) об изобретении бомб и констатируют: "Близость мыслей Шарля Монтескье к тревожным высказываниям наших современников столь очевидна, совпадения столь знаменательны, что нет нужды их специально подчеркивать и комментировать. С небольшой претензией на афоризм, можно сказать: "Меняются масштабы - проблемы остаются"" [5, с. 178].

В 1905 г. Пьер Кюри предупреждал, что "в преступных руках радий может быть очень опасным", и задавал вечный вопрос: достаточно ли человечество созрело для познания? Не рассуждая, Френкель и Дьяков итожат: "Развитие событий в мире, увы, пошло по худшему сценарию. Фундаментальное открытие деления ядра урана медленными нейтронами (декабрь 1938 г., О. Ган и Ф. Штрассман) сделало вполне реальным создание нового оружия, а Вторая мировая война закончилась его применением". Но главное в эссе - это изложение содержания малоизвестного в России романа-предупреждения Г. Уэллса "Освобожденный мир" (как я понял, роман вышел последний раз на русском языке в 1915 г.), часто упоминаемого в книгах об атомной бомбе.

Авторов поражает то, что Уэллс оказался более пророком, чем "сам" Резерфорд - основоположник ядерной физики. Они приводят слова Сцилларда о том, "что, если речь идет о промышленном использовании нынешних открытий в физике, писатели могут оказаться более точными в предсказаниях, чем ученые" [5, с. 180]. Удивительно, что это произнес ученый, а не писатель. Конечно, свободный полет фантазии, разбуженной научным открытием, может оказаться пророческим, но сколько предсказаний забываются, так как попросту лишены смысла при оценке их содержания с точки зрения науки. Жюль Верн и Уэллс со своими осуществляющимися фантазиями так же редки, как истинные научные открытия. В которой раз задаешь себе вопрос: откуда черпают вдохновение гении? Как фантастический замысел - ученого, писателя, художника, композитора - всех, кто творит поистине новое, осуществляется? Френкель и Дьяков приводят поражающее воображение сравнение истинной атомной бомбы с созданной талантом писателя, а заключают эссе чуть ироничным вопросом: "Не символично ли, что уже в наши дни на берегу Лаго-Маджоре, где в 1912 г. Уэллс писал свой роман, в Испре расположился Международный центр ядерных исследований?" [5, с. 180]. Одно из важнейших достоинств эссе - оно заставляет задуматься и не подсказывает ответы на по-настоящему серьезные вопросы.

***

Перечисляя статьи, которыми я решил воспользоваться для того, чтобы написать рецензию-некролог, я назвал и "Операцию "Эпсилон" ...", также написанную в соавторстве с Б. Б. Дьяковым. Просто сказать, что в ней рассказано о судьбе немецких физиков-атомщиков, и этим ограничиться, значит не сказать ничего. Много интереснейших вопросов задано в этой статье. Главный из них: виновны ли ученые, создавшие атомное оружие, которое "унесло мгновенно более двухсот тысяч жителей, привело к изменению генетического кода?" [6, с. 152]. Но есть и другие вопросы, менее значительные, но для интересующихся творцами современной физики очень важные. Например, какова роль Гейзенберга? Какова цель и каков результат визитов Гейзенберга к Бору?

Все... Нельзя больше задавать вопросов, не давая ответов. А я не могут ответить, даже опираясь на содержание очерка Дьякова и Френкеля. Поэтому ограничусь двумя утверждениями. Первое. Очерк читается как политический детектив. Из-за разъяснения конкретных событий и сути дела очерк не скучнеет: в детективе всегда интересно понимать, в чем суть дела. Второе. Френкеля очень волнует история создания атомного оружия. Перед своей неожиданной кончиной он, как мне говорили, с увлечением был занят переводом книги Д. Холловэя "Сталин и бомба", заканчивал исследование об Ф. Хаутермансе (ему уделено довольно много внимания в "Операции "Эпсилон"..."). Короче, это - не проходной очерк, написанный в связи с изданием протоколов Фарм-Холла - записей разговоров немецких атомщиков, собранных в "золотой клетке" в Англии. Эта тема, которой Виктор Яковлевич интересовался многие годы, общаясь и с советскими атомщиками, выясняя, почему его отца не привлек к созданию атомного оружия физтеховец И.В. Курчатов. Десятки "цепочек", проложенных через его жизнь историка физики, вели Виктора Яковлевича вместе с коллегами к созданию истории атомного оружия и к оценке роли ученых в этой истории. Не успел...

Думаю, каждый историк науки сознательно или бессознательно мечтает обессмертить своего героя. Особенно когда речь идет о тех, кто сыграл роль предшественника, предтечи. Это - вполне бескорыстное желание. И, по моему мнению, мы - научные работники - должны быть благодарны тем, кто "копается" в прошлом, пытается установить истину, выявить истинных творцов нового знания. Их труд, как правило, проходит почти незамеченным, хотя именно они наводят порядок - ведут "гамбургский счет". Между тем "гамбургский счет" при оценке работы историков науки необходим не менее, чем при их оценке деятельности ученых.

Так вот, ушел из жизни по "гамбургскому счету" замечательный историк физики. Многие годы к его трудам - публикациям, книгам и статьям - будут обращаться, чтобы понять, как и что происходило в физике, в одной из интереснейших сфер приложения человеческого гения.

ЛИТЕРАТУРА

1. Каганов М.И., Лифшиц И.М. Экситон Френкеля - квазичастица. Сер. "Классики науки". Л.: Наука, 1975.

2. Каганов М.И. Сквозь призму истории // Вестник РАН. 1996. № 9.

3. Френкель В.Я. Параллели // Природа. 1996. № 3-4.

4. Френкель В.Я. Двойной юбилей: 150-летие со дня рождения Вильгельма Конрада Рентгена (1995 г.) и 100-летие со дня публикации статьи об открытии рентгеновских лучей (1996 г.) // Физика твердого тела. 1996. № 9.

5. Френкель В.Я., Дьяков Б.Б. Предвидение и реальность. Писатели и ученые об угрозе самоуничтожения человечества // Вестник РАН. 1997. № 2.

6. Дьяков Б.Б., Френкель В.Я. // Операция "Эпсилон", или конец немецкого атомного проекта // Звезда. 1997. № 5.