Еще при жизни Ив<ана> П<етровича>, когда шесть лет тому назад я вместе с ним проводила свой летний отдых в Колтушах, у меня зародилась мысль написать о нем свои воспоминания, так как никто из близко стоящих к нему учеников не знал его так, как я, с которой одной он делился всеми своими радостями и горестями, выпавшими на его долю за эти последние 24 года совместной с ним работы. Ближайшим толчком к этому моему решению послужила вышедшая незадолго перед этим книжка А.М.Евлахова о Л.Н. Толстом. Эта книжка, которую я тогда прочла в Колтушах вместе с Ив.П., поразила меня контрастом между обоими гениальными людьми - Л.Н. Толстым и Ив.П. Павловым, - который бросался в глаза.

Колтуши (после 1936 г. с. Павлове под С.-Петербургом). В 1923 г. по просьбе И.П. Павлова Петроградской губернский земельный отдел выделил на базе совхоза Колтуши - в 12 км от Петрограда - земельный участок под питомник для содержания и разведени подопытных животных. В 1926 г. питомник был преобразован в биостанцию, основной задачей которой стали изучение влияния условий воспитания на тип нервной системы и генетика высшей нервной деятельности. Колтуши в 30-е годы приобрели мировую известность как "столица условных рефлексов"; здесь Павлов любил проводить свой летний отдых. В 1939 г. биостанция была реорганизована в Институт эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности, его возглавил академик Л.А.Орбели.

Л.Н. Толстой был гениальный художник, в юности мечтавший о славе, не любивший Шекспира и даже враждебно к нему относившийся, мало уделявший внимание своей семье и т.д. Ив.П. Павлов - гениальный мыслитель (абсолютно не художник) в противоположность Льву Николаевичу Толстому о личной славе никогда не мечтал, он мечтал своими трудами ученого способствовать благу человека, благу горячо любимой родины. Шекспир же был его любимым писателем; он был также очень внимательным и заботливым к своей семье в противоположность Л.Н. Толстому.

Мне тогда уже хотелось написать всю правду об этом удивительном человеке, страстно преданном своему делу и больше всего в жизни любившем свою науку, свою физиологию. Но и сама жизнь во всех своих проявлениях была ему бесконечно дорога. Он страстно хотел жить, хотел дождаться полного торжества своих научных идей для блага человечества. Хотел дождаться конца звериных международных отношений и думал, особенно в последнее время, что им будет конец, твердо веря и уповая на Лигу Наций. Этот истинный гражданин и великий патриот своей родины горячо любил ее и мечтал о ее величии.

Бесконечно любил он природу во всех ее проявлениях и умел, как никто, наслаждаться ее красотой. Часто, возвращаясь из лаборатории, останавливался, любуясь красками солнечного заката, молодой, только что распустившейс зеленью или опушенными снегом деревьями. Будучи необычайно страстным по натуре, он до конца своей жизни, во все свои действия, чего бы они ни касались, вкладывал эту огромную, присущую далеко не многим в его возрасте страстность.

Когда я решила писать свои мемуары (по просьбе многих), где главным действующим лицом должен был быть Ив.П., я сообщила ему об этом, сказав, что буду писать о нем как о человеке, все, что знаю, о его личной жизни, и буду писать всю правду о нас обоих, только правду. На это мое заявление с его стороны не последовало никакой отрицательной реакции, никакого даже малейшего неудовольствия, а как будто даже наоборот - удовлетворение. Этот человек, всегда . правдивый, не боялся правды о себе. Спустя некоторое время, подумав, он сказал как бы вскользь, что вообще не склонен сознательно кому-либо причинять боль, и просил меня, чтобы написанные мною воспоминания сделались бы общим достоянием лишь после смерти его жены, на что я прибавила: и моей (так как записки эти выйдут в свет только после моей смерти и будут переданы в двух экземплярах в надежные руки, чтобы по тем или иным причинам не были искажены кем-либо).

"Заодно опишите и себя, - сказал он, - вы были отличная мать и воспитательница и так хорошо совмещали материнство с любимым важным научным делом. Ваша жизнь, ваша материнская любовь и страстная, исключительная преданность науке должны служить примером для других".

Но осуществить свое решение, правдиво описать нашу совместную, как личную, так и научную жизнь, удалось мне лишь после его смерти.

Я не буду вдаваться в описание научно-исследовательской деятельности Ив.П., создавшей ему большое мировое имя... Мне хочется приподнять завесу другой стороны его жизни, чтобы перед вами выступил не только выдающийся мировой физиолог и мыслитель, но и настоящий большой человек со всеми его достоинствами и недостатками...

Может быть, и не следовало бы мне писать об интимной жизни этого человека. Зачем выставлять перед всеми эти тайные сокровища его души? Но мне кажется, что я должна это сделать, чтобы все знали правдивую историю этого человека, так прекрасно и плодотворно для науки и своей горячо любимой родины прожившего свою долголетнюю жизнь, умевшего так страстно отдаваться любимому делу и вместе с тем так гореть, любить и страдать!

Мне хочется, чтобы впоследствии не исказили этот цельный, благородный и прекрасный образ (как уже сейчас некоторые искажают его учение и заветы) и не изобразили бы его каким-то сластолюбцем, каким он никогда не был.

Особенно мне казалось необходимым писать об Ив.П. теперь, когда после его смерти из целого ряда некрологов, помещенных в иностранных газетах, можно себе составить совсем другое представление о нем (как о человеке), чем он на самом деле был. Хотя бы касаясь его религиозности, о которой так много пишут и с которой я начну свое повествование.

За последнее время вокруг имени Ив.П. сплетались целые легенды о его религиозности. Я, в течение почти 25 лет находясь в постоянном контакте с ним, много раз слышала его высказывания по этому вопросу. Он, конечно, был полный атеист и никаким иным быть не мог...

...Ив.П. не раз говорил мне о возникновении веры в бога. "Человеческий ум ищет причину всего происходящего, и когда он доходит до последней причины, - это есть бог. В своем стремлении искать причину всего он доходит до бога. Но сам я не верю в бога, я неверующий".

Он любил ходить в церковь на пасхальную заутреню, но не из религиозных побуждений, а из-за приятных контрастных переживаний. Будучи сыном священника, он еще в детстве любил этот праздник. Он объяснял эту любовь особенно радостным ощущением праздничных дней, следующих за великим постом. В пост стол был сравнительно скудным (постным), погода хмурая, церковные напевы заунывные. И вдруг наступала светлая ликующая Пасха с ее яркими солнечными днями, с веселыми жизнерадостными напевами и обилием вкусных явств. Эта радость контрастных переживаний с детства осталась у Ив.П. на всю жизнь, и поэтому раз в год, когда только представлялась возможность, он ходил на пасхальную заутреню.

Рождественские праздники Ив.П. любил и чтил по той же причине, что и пасхальные, и еще по другим соображениям.

В одну из сред, в апреле 1934 г. в лаборатории при Академии наук (куда еженедельно по средам собирались все сотрудники Ив.П. изо всех лабораторий и велись научные конференции) Ив.П. сделал такое выступление:

"Я-таки порядочно устал. Видите - путаю слова (часто вместо бром говорил метроном и обратно - названия, наиболее часто повторяемые). Следующую среду я пропускаю (она приходилась на рождественские праздники), и по этому случаю я немножко вам скажу. Когда я третьего дня об этом заявил в лаборатории, то один из коммунистов (Э.А.А.) говорил, что над нами смеются, что мы, видите ли, соблюдаем какие-то церковные праздники!

Асратян Э.А. (1903 -1981) - физиолог, ученик Л.А. Орбели и И.П. Павлова, член-корреспондент АН СССР, автор более 150 трудов; основные исследования посвящены физиологии высшей нервной деятельности.

Я иногда отдыхал на Рождество и теперь отдыхаю. Я говорю, что смеются шуты гороховые! Надо вам сказать, прекрасно, я неверующий, но все-таки человек думающий и немного чувствующий, и я понимаю, что можно против всякой обрядовой стороны идти, считать, что это отстало, невежественно и т.д. Но против таких основных вещей в религии и истории было бы глупо восставать. Ведь эти праздники - Рождество и Воскресение -ведь это огромные исторические праздники. Они вовсе с религией не связаны. И вот почему, например, культурные страны гораздо больше чтут день рождества, чем воскресения. Это я могу понять. Ведь речь идет о величайшем человеке - Иисусе из Назарета.

Наши социалисты забывают следующее - на чем провалился весь древний мир, хотя он достиг огромного умственного успеха и в философии, и в науке, и в искусстве и т.д.? На рабстве. А кто идейно сокрушил рабство? Господин Иисус из Назарета. Это ведь он сокрушил, как же можно эту идею позабывать! А ведь их коммунизм - это маленькая цепочка, вариация в этой идее уничтожени рабства. Это только вариация, только прибавление.

Он первый сказал, что вы все равны, все рабы божий, принимая, что перед природой мы, конечно, все рабы, ничтожество, и это нужно понимать, что есть праздник идейного уничтожения рабства и водворения этой идеи, что все люди равны и нет белой и черной кости. А вы упраздняете эту штуку. И человечество это чувствовало и знало.

И вот почему со дня рождения этого человека начало нового летоисчисления. Так что смеются шуты гороховые!!! Тут нечего смеяться, этим ты доказываешь, что ты варвар и что чувства твои не особенно высокого калибра!"

Совершенно не будучи религиозным, он тем не менее сильно восставал против гонения на религию и с этой точки зрения отрицательно относился к нашему правительству. Признавая необходимость религии для слабых, Ив.П. всячески отстаивал ее и по просьбе окружающих не раз писал в защиту гонимого в то время духовенства. Между прочим, читал мне свое письмо в Совет народных комиссаров, в котором обращался к правительству с просьбой не трогать Троицкий собор, предназначенный к разрушению.

Студент Военно-медицинской академии А.П.Быстров рассказывает о причине ухода И.П. Павлова из академии в 1925 г.:

“Приказом из Москвы была назначена комиссия, которая должна была произвести так называемую "чистку". Изгнать должны были "социально-чуждые или социально-опасные элементы"... Среди уволенных студентов, разумеется, были и дети духовенства. Некоторые из них пытались найти себе защитника в лице Ивана Петровича Павлова... Павлов, конечно, потребовал восстановления их в правах, но ничего не добился. Тогда он подал заявление, в котором сообщал командованию академии, что так как он сам является сыном священника, то просит считать его "вычищенным" вместе с другими детьми духовенства. После этого он перестал посещать свою кафедру. Попытки уговорить Павлова не привели ни к чему. В течение целого года канцелярия академии ежемесячно посылала ему жалование на квартиру. Он каждый раз поил посыльного чаем, но денег не принимал. Как известно, Иван Петрович Павлов после этого так и не возвратился в Военно-медицинскую академию, в которой проработал больше 50 лет”.

А.П.Быстров. Воспоминания. АРАН. СПб. Ф. 901. Оп. 1. № 67.Л. 79, 80.

Все авторы, когда бы то ни было писавшие биографию Ив.П., недостаточно ярко подчеркнули основную черту его характера - чувство собственного достоинства, которое было ему присуще и проходило красной нитью через всю его жизнь.

Еще одна характерная черта - это полное отсутствие властолюбия. Он не только не стремился к власти, она ему всегда была неприятна, о чем он мне неоднократно говорил. Зависимость от него подчиненных была ему неприятна, и он всегда удивлялся тем, которые так стремились к власти. Он не выносил холуйства, рабского преклонения, не любил нытиков. Павлов говорил: "Человек, преданный науке, приносит всякие жертвы для нее. К сожалению, у нас в научном мире встречаются карьеристы".

Павлов о будущем своего научного наследия. Это было лет 9-10 тому назад, когда он жил еще в старом доме и я приехала к нему в гости...

"Я хочу оставить завещание, кроме семейного и медицинское"...

Увлеченный фактами одной из моих экспериментальных работ, он мне тогда сказал:

"Как жаль, что вы не общий физиолог. Для того, чтобы заведывать моим отделом, нужен общий физиолог. У нас же нет такого, кроме П.С.Купалова он один из всех сотрудников ИЭМа общий физиолог, но условные рефлексы он не должен брать. Он много философствует, но реально мыслить не может. Он слабый человек, тяжелый неврастеник. Он мало интересуется условными рефлексами, не понимает их, и не может их понять. Так уж у него голова устроена. Я часто при всем желании не могу понять, что он хочет сказать. Пусть он ведет общую физиологию вместо меня, но условные рефлексы должны быть в ваших руках. Это я напишу в своем завещании".

Купалов П.С. (1888 -1964) - физиолог, ученик Павлова, действительный член АМН СССР, с 1937 г. заведующий отделом физиологии в Институте экспериментальной физиологии.

Свое мнение о П.С. Купалове Ив.П. не изменил до конца своей жизни, у него и мысли не было, чтобы тот мог бы взять в свои руки эту область физиологии (об этом он говорил не только мне, но и еще некоторым близким людям). В последние два года жизни его часто беспокоила мысль - как без него будет продолжаться работа. Он говорил: "...за Колтуши я спокоен, за ВИЗМ" я тоже спокоен. Вы понимаете, любите и не бросите мое дело".

ВИЭМ - Всесоюзный институт экспериментальной медицины, основан в 1932 г. В 1934 г. переведен в Москву. Первым директором был Л.Н. Федоров. В 1944 г. на базе ВИЭМа основана АМН СССР.

О Розентале: "Осип Сергеевич Розенталь - порядочный человек: он не побоялся публично заявить о том, что всегда был против смертной казни и теперь тоже стоит на том. Это очень его подняло в моих глазах".

Розенталь О.С. (1884 - 1965) - физиолог, ученик и помощник Павлова по ИЭМу.

Ив.П. не раз говорил мне: "Ничего гениального, что мне приписывают, во мне нет. Просто я непрестанно думаю о своем предмете, целиком сосредоточен на нем, поэтому и получаю положительные результаты. Всякий на моем месте, поступая так же, стал бы гениальным".

Он всегда был необычайно предупредителен и вежлив с посторонними, проявлял врожденную культурность. Но он также старался быть изысканно вежливым с теми, которых он по той или иной причине не любил и не уважал. Он был подчеркнуто с ними любезен, чтобы не прорвалось и не выступило его истинное отношение к этому человеку. И эту изысканную любезность некоторые принимали за искреннее расположение.

Он не выносил холуйства, как он выражался, не терпел, когда ему в глаза кадили и воспевали как великого ученого, он сердился, негодовал на это. Он не выносил рабского преклонения; сам обладавший большим чувством собственного достоинства, желал то же видеть в людях, близко с ним соприкасающихся.

Это был великий патриот своего Отечества, таким он оставался до конца своей жизни. "Если бы не мой возраст, - не раз говорил он, - я все бы бросил и поступил добровольцем в армию". Как он страдал позднее при поражениях и при заключении Брестского мира. Я тогда вдвойне страдала, и за своего Бориса, бывшего на фронте, и за него, видя его в таком угнетенном состоянии. Но вместе с тем я восхищалась и преклонялась перед ним за эти качества.

Борис - сын Петровой Б.С. Петров (1899 - 1919) - русский офицер, погибший в гражданскую войну. О своем сыне Петрова пишет: "С пяти лет приучен к самостоятельности, семи лет по поручению отца один ездил в Москву, а девяти лет, будучи в августе отвезен в Цюрих дл учения, в декабре на рождественские каникулы вернулся один, да еще в летнем швейцарском плаще (в 18° мороз). Безукоризненно говорил на трех иностранных языках". Окончил среднюю школу в Швейцарии и Павловское военное училище в СПб.

Не будучи совершенно музыкальным, он любил музыку и пение, особенно Шаляпина, которого всегда с наслаждением слушал в передаче граммофона, хотя всегда говорил, что музыку он совершенно не понимает и тон от тона отличить не умеет.

Назрели большие события - февральская революция, которая нас всех захватила... Он смотрел на это в высшей степени пессимистически, не разделял наших надежд на лучшую будущую жизнь.

...Наконец, наступила Октябрьская революция. Какое радостное чувство охватило меня! Я много подробностей знала о дворцовой жизни, о Распутине, о том гнете, который испытывали достойные люди, не умевшие угодить царице и Распутину. Все сколько-нибудь думающие и чувствующие люди в то время с трудом переносили эту создавшуюся неприятную атмосферу. Поэтому, еще будучи, кроме того, под влиянием левых взглядов своего мужа, я с радостью приветствовала переворот. Я только беспокоилась за своего сына и боялась, что Павловский полк, в котором находился тогда мой Борис, вдруг не сразу присоединится к восставшим. Опасения мои были напрасны, Павловский полк был солидарен со всеми.

Г. С. Петров - муж Петровой, профессор богословия Петербургского политехнического института. О своем муже Петрова пишет: "Мой муж, член Государственной Думы первого созыва, с головой был захвачен своим делом, народным просвещением (основная цель его жизни), читал лекции, преподавал во многих средних и высших учебных заведениях, вел беседы с рабочими. За свои революционные взгляды и за неподчинение властям полгода отбывал наказание в Череменецком монастыре около Луги".

Мы вместе с артисткой Е.И. Збруевой открывали гаражи (мы жили в большом доме 26/28 на Каменноостровской), давали революционерам наши автомобили, бензин и кормили солдат в лазарете. В пылу возбуждения я не удержалась и позвонила Ив.П., говоря, что во мне все ликует, я не живу, а горю. На это он мне ответил: "А я не радуюсь. Я предвижу впереди много горя и страдания". Хотя я знаю, что он тоже страдал от распутинщины и современного политического положения страны.

Збруева Е.И. - оперная певица, устраивала на квартире Петровой концерты, на которых присутствовал Павлов. Аккомпанировал А.И. Зилоти.

В начале революции он <Павлов> постоянно говорил о гибели Родины, враждебно и недоверчиво относился к большевикам, открыто выражал свое недовольство к различным их мероприятиям. Когда в начале революции ему сделано было предложение покинуть Россию и заняться работой на чужбине, когда ему сулили всякие как научные, так и материальные выгоды, он, этот настоящий гражданин своего Отечества, бесконечно любящий свою Родину, не покинул ее, не соблазнился возможностью широко поставить свои научные исследования, которые составляли главную суть его жизни.

У него все время было сомнение насчет того, что революция выведет Россию на настоящий путь к светлой жизни. Сомнение это укреплялось окружающими его людьми, всячески старавшимися восстановить его против правительства, против коммунистов. Сомневаясь в последних, видя, как он говорил, гибель Родины, он становился резким, делал сердитые, резкие выпады против коммунистов и срывал свое недовольство на близких. Его успели вооружить не только против Л.Н.Ф., но и А.Д.С., которого он раньше любил и ценил.

Федоров Л.Н. (1891 - 1952) - физиолог, действительный член АМН СССР.

Сперанский А.Д. (1888 - 1961) - известный патолог и физиолог, ученик Павлова, академик АН СССР (1939) и АМН СССР (1944), основатель школы патологов. Основные исследования посвящены функциональной патологии нервной системы. За труд "Элементы построения теории медицины" (1935) удостоен премии им. Павлова. Лауреат Государственной премии СССР (1943).

Он стал критически относиться к нему, всячески показывая, что хотя тот способный, талантливый, но заблуждающийс и честолюбивый, с большим самомнением человек. И когда А.Д.С. убежденно-искренне написал статью, где нелестно отзывался о ранее существовавшем строе, противопоставляя ему коммунизм, Ив.П. это окончательно вывело из себя, и он совершенно отошел от него, несмотря на то, что А.Д.С. прямо, честно и открыто (это было при мне) сказал, что писал то, что думает и в чем убежден совершенно. Это не поднимало <так в оригинале> рассерженного, восстановленного против него Ив.П.,- и у них произошел разрыв. А.Д. Сперанский долго не бывал у них, и только болезнь Ив.П., когда А.Д.С. вновь появился в доме Ив.П., примирила их, почти восстановила прежние дружеские отношения.

Постепенно, несмотря на противодействие окружающих, можно было наблюдать у Ив.П. интерес и веру в историческую правоту большевиков, и в самый последний год (читая с интересом газеты, которые он раньше не читал) он сам убедился в больших, крупных достижениях нашей страны. Его новое настроение вылилось в форме открытого выступления на Международном конгрессе физиологов, в котором он, подчеркивая существенные заслуги советской власти, гордо, уверенно произнес: “Я горжусь, что правительство моей могучей Родины, борясь за мир, впервые провозгласило в истории "Ни пяди чужой земли".

XV Международный физиологический конгресс проходил в августе 1935 г. под председательством Павлова. На конгрессе Иван Петрович был назван первым физиологом мира.

Смерть С.М. Кирова вызвала ряд тяжелых репрессий со стороны правительства. Многие из высылаемых и высланных обращались к Ив.П., прося защиты. Дома его тоже поминутно осаждали разными просьбами, рисуя тяжелое положение сосланных. Ив.П. как человек впечатлительный, сильно реагирующий, много за это врем пережил. Это не могло не отразиться на его нервной системе. Его стала мучить бессонница. Ко мне тоже сыпались многочисленные просьбы просить Ив.П. (все знали о благоприятном отношении к нему правительства). Но ни одна просьба не была передана мной Ив.П.: доставлять ему лишние неприятности и страдания я не могла, потому что слишком любила его и дорожила его спокойствием.

Мне вспомнился разговор с Ив.П., когда после убийства С.М. Кирова наступила волна репрессий и высылок из Ленинграда лиц, вселяющих подозрение. Ив.П., придя в лабораторию, завел со мной такой разговор:

"Некоторым членам моей научной семьи грозит высылка, но я напишу в Совнарком и попрошу их оставить, буду за них ругаться".

Честный, прямой и правдивый, Ив.П. также думал и о других.

"Кого собираются высылать?" - спросила я.

"Я не хочу этого сейчас говорить даже вам, - сказал он, - боюсь, что вы как-нибудь, нечаянно, раньше времени не проговорились бы, чтобы это не дошло до них".

"Не говорите, я и так знаю", - и назвала ему две фамилии его сотрудников. Он тотчас же выдал свой секрет.

"Почему вы это знаете? Кто вам это сказал?"

"Никто, - был мой ответ - это два бывших офицера". Это оказалось правдой, недаром тогда на них было подозрение, и после смерти Ив.П. их выслали.

Придя в лабораторию, он первым делом хватался за газеты, живо интересуясь их содержанием. Неоднократно он говорил, что нет и не было в мире такой государственной системы, где наука была бы призвана играть такую активную государственную роль в жизни страны, где бы заботились об ученых, об их обеспечении и максимальном развитии научных работников и подготовке новых молодых научных кадров. Эту фразу он громко произнес на конгрессе: "Мне еще хотелось бы пожить, хотя бы пять лет, чтобы видеть торжество нашей общей мысли и судьбы моей Родины".

Он беспокоился и за свое детище - физиологию больших полушарий и говорил, что теперь все лаборатории хорошо обеспечены научными работниками. В Колтушах труднее справиться с обезьянами. "Здесь в институте, - говорил он, - патология в ваших руках, она обеспечена внедрением в массы врачей благодаря вашей догадке и счастливой мысли занять кафедру по этому предмету. Я боюсь только, что у многих наших сотрудников нет достаточной преданности науке и достаточной страстности, чтобы развивать наше дело". Это же он передал приблизительно журналисту А.: "Прямо надо сказать, я все огорчаюсь тем частым отсутствием у некоторых моих сотрудников преданности науке, горения на самом деле, без которого ничего не сделаешь".

Дальше он говорил мне: "Но все-таки теперь наше дело пошло и пойдет дальше и у нас, и за границей. Меня волнует предстоящий отчет перед правительством, которое посвящает одну из очередных сессий Академии наук нашим работам. Волнуюсь не потому, что считаю, что наше дело не стоящее, я сумею это показать нашими работами, но меня беспокоит, достаточно ли они оценят нашу работу и не сочтут, что те огромные, ни для одной страны небывалые средства, которые отпускает на науку советское правительство, не оправданны".

23 ноября 1935 г. В.М. Молотов в своей речи на заседании Совета народных комиссаров говорил о новом уставе и новых задачах АН СССР. Президиум АН СССР просил Павлова выступить на Общем собрании АН (январской сессии) с отчетом о своей работе и работе руководимых им учреждений. В письме президенту А.П. Карпинскому Павлов писал 28 ноября 1935 г.: "К моему сожалению, я вынужден ответить отрицательно на Ваше обращение и пожелание В.М. Молотова. После исключительно тяжелой моей весенней болезни я не имел возможности вполне восстановиться, име дело с Лондонским неврологическим и нашим физиологическим конгрессами, и теперь тяну мою обычную работу, чувствуя себя очень усталым. А тут еще семейный удар. А мне не хотелось бы дело моей научной полжизни передать моим товарищам не с должным подъемом. Надеюсь это сделать как-нибудь в будущем рабочем году академии после спокойного следующего летнего перерыва".

В переносе результатов с животных на человека он был исключительно осторожен, глубоко продумывая каждый свой шаг, все время сопоставляя клинические данные с лабораторными.

У собаки Джона (молодая породистая собака, талантливо решавшая многие трудные задачи, названная так в честь Павлова) впервые экспериментально была получена фобия (боязнь) глубины, свойственная человеку, о которой Ив.П. докладывал в Лондоне на конгрессе физиологов и которая демонстрировалась на Международном конгрессе физиологов у нас в Ленинграде.

30 июля 1935 г. на общем собрании II Международного неврологического конгресса в Лондоне Павлов выступил с докладом "Типы высшей нервной деятельности в связи с неврозами и психозами и физиологический механизм невротических и психотических симптомов", в котором использовал данные Петровой по "фобии глубины".

У этой собаки, изучив механизм происхождения фобии, мы по желанию могли производить и излечивать эту фобию. Помню, вскоре после конгресса лабораторию Ив.П. посетил академик Кольцов с женой (из Москвы).

Кольцов Н.К. (1872 - 1940) - выдающийся биолог, основатель московской школы генетиков, член-корреспондент АН СССР.

Ив.П. просил продемонстрировать ему фобию глубины у Джона. Я заметила, что в настоящее время эта фобия глубины у собаки отсутствует, так как я вылечила ее для демонстрации врачам-усовершенствованникам, которые наблюдали у нее эту фобию. Но Ив.П. попросил ее снова воспроизвести. Сначала собака была продемонстрирована как совершенно здоровая. И академик Кольцов с женой, и Ив.П. могли наблюдать нормальную собаку, совершенно не боящуюся глубины, а через полтора часа эта же самая собака уже с ужасом в глазах бросалась в сторону от решетки, окружающей пролет лестницы, у которого она полтора часа тому назад спокойно стояла и брала еду.

Надо было видеть Ив.П. во время этой демонстрации. Он был чрезвычайно возбужден. Лицо его преобразилось, оно сияло, глаза горели. Недаром, спуст две недели после смерти Ив.П., я получила от академика Кольцова письмо с просьбой прислать такую карточку Ив.П., где бы он был изображен с такими же горящими огненными молодыми глазами, какие у него были во время демонстрации этой собаки.

Опыты по "фобии глубины" Петровой демонстрировались в августе на XV Международном физиологическом конгрессе.

Его чрезвычайно всегда радовало и зажигало, как в данном случае, когда опыты повторялись неоднократно, стереотипно. "Это значит, - говорил он, - мы вполне овладели предметом, но наша власть над нервной системой выявится в полной мере только тогда, когда мы научимся не только портить, но и поправлять испорченное".

Захваченная целиком работой у Ив.П., решила покинуть клинику Женского медицинского института, где проработала двадцать четыре года. Мне хотелось целиком отдаться его работе с 8 утра до 7 вечера. Но так как денежные ресурсы у меня в то время были невелики (а потребности большие, так как я была очень избалована раньше), я, по совету Л.Н. Федорова, стала заведовать научной частью во вновь организованной им поликлинике по болезням пищеварения. Эта поликлиника занимала прекрасное помещение (бывший дворец Кшесинской) и была во всех отношениях обставлена образцово. Врачей там было много, и все высококвалифицированные специалисты. Диетический стол, строго соответствующий заболеваниям, был идеальным.

В то время у меня была очень большая нагрузка. С8 - 10 утра, прочитав доцентскую лекцию в Первом медицинском институте 5-му курсу, стремглав летела в лабораторию Ив.П., где находилась до 5 ч. 15 мин, и вместе с ним отправлялась в поликлинику, куда он меня ежедневно завозил на машине после занятий.

По окончании опыта он всегда заходил ко мне, чтобы подать пальто со словами: "Ну, значит, к Кшесинской". В поликлинике я оставалась до 10 -11 часов вечера. Мне нравилась красота помещени этой поликлиники, порядок и тишина, царящие там, несмотря на значительное количество посетителей. Мне хотелось показать ее и Ив.П., и однажды я его затащила туда. Осматривая поликлинику, он в книге записей написал: "Лучше желать нельзя", пробуя же обед в кухне, написал: "Обед как домашний".

И молодой, полный сил человек, а не только такой пожилой, как Ив.П., не вынес бы такую колоссальную нагрузку, какую нес на своих плечах все 60 лет Ив.П. А все оттого, что он до самозабвения любил свое дело, горел им и потому не чувствовал его тяжести. По его словам, он только после 65 лет стал уставать от работы.

Однажды, измученная после целого ряда бессонных ночей (писать работы и готовиться к лекциям мне приходилось только по ночам, так как целый день до вечера я занята в лаборатории), я, находясь в дурном настроении, резко повысила и без того громкий голос при разговоре с Ив.П:

"Я потеряла все: единственного сына и какого! Я потеряла мужа, который заботился обо мне и лелеял меня, наконец, я потеряла большое состояние, да и к тому же мен недавно совершенно обокрали в самое критическое время, когда все так трудно достать. А у вас нет таких поводов для нервничания, как у меня. Вы мало пострадали. У вас все цело, кроме, правда, единственной вашей потери, вашего Виктора. Имущества вы не потеряли, кроме Нобелевской премии... Вас не обкрадывали, вы, наоборот, за время революции приобрели целую картинную галерею и хорошую обстановку".

"Это все Владимир", - был его ответ.

Виктор - В.И. Павлов (1892-1919) - второй сын Павлова.
Владимир - В.И. Павлов (1884 - 1954) - старший сын Павлова, профессор физики.

В преддверии XV Международного конгресса физиологов предполагалось открытие в ВИЭМе памятников (бюстов) Сеченову, Менделееву, Пастеру и Мечникову, а также "неизвестной собаке".

При Павлове в Колтушах установлены памятники-бюсты Р. Декарту, Г. Менделю и И.М. Сеченову.

Памятник "неизвестной собаке" поставлен перед "Башней молчания" во дворе ИЭМа.

Мы принялись хлопотать, и после открытия памятника к Ив.П. зашли Бауман, Каминский и др. Мне очень хотелось поближе познакомиться с Г.Н.Каминским, который много способствовал продвижению дела Ив.П. во врачебные массы, организовав в Государственном институте для усовершенствования врачей (ГИДУВ) кафедру физиологии и патологии в.н.д. <высшей нервной деятельности.

Бауман К.Я. (1892 - 1937) - партийный работник, с 1934 г. заведующий Отделом науки ЦК ВКП(б).

Каминский Г.Н. (1895 - 1938) - народный комиссар здравоохранения. Сблизился с Павловым в дни XV Международного конгресса физиологов. Поддержал предложение Павлова о необходимости ввести в медицинских институтах курс генетики. "У нас не должно быть ни одного медика, не знающего генетики", - говорил Каминский. По его же распоряжению была открыта кафедра физиологии и патологии высшей нервной деятельности в ГИДУВе. Приветствуя создание новой кафедры, Павлов в 1935 г. писал: "Ин-т для усовершенствования врачей получил к своему пятидесятилетнему юбилею очень интересный подарок в виде новой кафедры физиологии и патологии высшей нервной деятельности... Сближение, слитие лаборатории, занимающейся неврозами на животных, со специальной клиникой человеческих неврозов стало настоятельной и многообещающей необходимостью".

Дело было так, что я как-то в разговоре с А.Д.С. сказала, что мне бы хотелось предмет Ив.П. "физиологию и патологию в. н. д. животных", который сейчас так расширился, читать не неподготовленным студентам, а врачам-специалистам. Тем более, что при этом я бы не очень отрывалась от своего исследовательского дела, так как там нет ни экзаменов, ни зачетов, которые так много времени отнимают. Ив.П. был бы, как мне думалось, очень доволен этим, так как он всегда особенно радовался всякому приложению своего научного метода к жизни, никогда не забывая о назначении ученого - своими трудами способствовать общественному благу.

Выразив свое желание, я никак не ожидала такого быстрого исполнени его. Через день после нашего разговора директор ГИДУВа по телефону прочитал приказ наркомздрава Г.Н.К. об учреждении кафедры и назначении меня заведующей ею.

Последний раз 18 февраля 1936 г. он вошел в мою рабочую комнату бледнее обыкновенного. На мой вопрос, как он себя чувствует, ответил: "Еще не совсем хорошо".

... Этот день был последним днем посещени нашей лаборатории Ив.П. После этого он заболел гриппом, осложненным бронхитом. Но меня это сообщение о болезни Ив.П. повергло в большое уныние.

Мысль потерять Ив.П. была чудовищна... Остаться без его нравственной поддержки во всем... это было тяжело, это было бы невыносимо... Да, трудно учесть размеры потери, понесенной наукой и всеми, кто искренне его любил! Он умер так, как мог умереть только он, Ив.П.: до конца жизни сохранив память и пытливый ум. Он остался верным себе, истинным, всегда наблюдающим и все анализирующим физиологом. Даже за несколько часов до смерти он с тревогой наблюдал за работой своего мозга, и когда он почувствовал, что начинает терять контроль за своими мыслями... он возбужденно потребовал к себе невропатолога, чтобы вместе с ним разобраться в характере мозговых расстройств. Невропатолог дал удовлетворяющее Ив.П. объяснение, и после впрыскивания морфия он, успокоившись, заснул и через несколько часов умер.

Смерть его в тот момент, когда он уже подошел к изучению в.н.д. человека, является тяжелой непоправимой утратой и для мировой науки. Какой колоссальной работоспособностью и трудолюбием обладал этот гениальный человек, какую огромную нагрузку он нес до конца жизни... работая по 16 часов в сутки!

Разборы больных в нервной и психиатрической клиниках. Его физиологическая трактовка симптомов больных приводила всех нас в восхищение. Мы могли наблюдать ход и манеру его мышления. Ив.П. всегда умело связывал данные наших экспериментов с наличием различных патологических симптомов, наблюдаемых у больных. Детально, шаг за шагом, буквально ничего не упуская из сказанного о больном, он выяснял патогенез заболевания, ставил правильный диагноз, зачастую более правильный, чем поставленный специалистами. Эти клинические среды доставляли такое удовлетворение, такое наслаждение и так помогали ходу моего мышления, особенно в патологии, что я приезжала оттуда радостная и возбужденная, как никогда.

Нервная клиника ВИЭМа помещалась на 15-й линии Васильевского острова в доме № 4. Здесь Павлов проводил "клинические среды". Клиникой руководил известный невропатолог и генетик, академик АМН С.Н.Давиденков (1880-1961).

Психиатрической клиникой руководил А.Г. Иванов-Смоленский.

В своих воспоминаниях я забыла упомянуть о письме Троцкого, который, видимо, как и Бухарин, задался целью обработать Ивана Петровича в нужном ему направлении и постарался не то в 1922, не то в 1923 г., хорошо не помню, заслужить расположение Ивана Петровича, прислав ему соответствующее письмо. Иван Петрович два раза прочел мне это письмо, почему я и запомнила его слово в слово. Письмо начиналось с извинения, что он отнимает у Ивана Петровича дорогое время, но он не может не высказать ему своего восхищения по поводу его учения об условных рефлексах. "Я, - пишет он, - в течение 8 лет занимался у Фрейда психоанализом и считаю, что тот путь, которым идут психоаналитики-фрейдисты к добыванию истины, неправилен. Я представлял себе психоаналитика, смотрящего на истину, которая находится на дне глубокого колодца, сквозь мутную воду. Он прекрасно знает, что истина находится на дне глубокого колодца, но видеть ее не может. Вы же своим методом условных рефлексов сделали то, что подняли эту истину со дна колодца на поверхность и сделали ее доступной для всех".