VIVOS VOCO: В.А. Энгельгардт, "Факты и идеи в творчестве ученого"

Вы просили меня высказать в этой беседе мой взгляд на проблему взаимоотношений в науке двух ее важнейших составляющих: фактов и идей. Охотно выполняю вашу просьбу.

Названная проблема иногда подменяется другой, более частной, о соотношении между экспериментом и теорией, о том, что важнее - теория или эксперимент, и даже кто нужнее - теоретик или экспериментатор. Это, конечно, упрощение, такой спор не имеет серьезного смысла. Но разные мнения о значении и месте фактов и идей в науке, об их сравнительной ценности на самом деле существуют. Вот, часто повторяют слова Ивана Петровича Павлова, который говорил, что факты для ученого подобны воздуху для птицы, что это опора, которая поднимает птицу ввысь...

Но воздух служит птице опорой только до тех пор, пока она находится в движении. Стоит ей остановиться, и птица обречена на падение. Движение крыльев я сравнил бы с движением мысли ученого, с теми идеями, которые возникают у него, когда он размышляет, опираясь на факты.

Ученый не должен - это тоже слова Павлова - превращаться в архивариуса фактов. Да, факты важны, но они остаются безжизненными, пока их не одухотворит творческая идея. Если встать на путь метафор, то я сравнил бы факты с камнем, из которого скульптор высекает свое творение, или с кирпичами и бетонными плитами, из которых воздвигают здание, задуманное архитектором. И ваятель, и архитектор держат в своем воображении какой-то образ, какую-то идею, которые они хотят извлечь из камня или воплотить в величественном строении.

Именно так, как сопоставление, как сочетание инертного материала и одухотворяющей мысли взаимодействуют идеи и факты в науке, в творчестве ученого.

Почти всегда, встречаясь с задачами познавательного характера, я мысленно возвращаюсь к принципу комплементарности, или дополнительности, которому придавал огромное значение Нильс Бор. Принцип дополнительности, считал Бор, господствует в фундаментальных явлениях физики, и в то же время приложим, по его убеждению, к явлениям биологического мира. Мне думается, что между идеями и фактами тоже существуют отношения комплементарности. Факты не требуют оправданий своему существованию, если они установлены с достаточной надежностью. Иначе обстоит дело с идеями, где так легко уклониться в область беспочвенных мечтаний, унестись в заоблачную высь, и горе тому, кто пустится в манящий путь на крыльях, скрепленных, как у Икара, недолговечным воском.

Я снова обращаюсь к мудрости великих людей, живших до нас. У меня в руках седьмой том трудов Луи Пастера. Здесь собраны речи, высказывания, литературные заметки. Можно сказать, что именно в этой книге заключен сгусток идей Пастера, так как шесть предшествующих заняты описанием фактов, из которых эти идеи вытекают.

Особенное внимание уделяет Пастер предвзятым идеям. Ничего мы не делаем, говорит он, не имея предвзятой идеи. Да только нужна мудрость, чтобы не верить вытекающим из этой идеи выводам до тех пор, пока факты не укрепят и не подтвердят ее. Предвзятые идеи, если они подвергнуты суровому контролю эксперимента, становятся живительным пламенем науки. Но Пастер говорит и о том, как легко случается, что ученый развивает увлекательную идею дальше и дальше, порой за пределы ее приложимости. И тогда предвзятая идея превращается в навязчивую, представляющую огромную опасность. Вот почему, говорит Пастер, я хотел бы, чтобы на всех храмах науки были начертаны слова, которые я взял эпиграфом к своей книге о брожении и производстве пива: "Самое большое извращение - это верить вещам потому, что хочется, чтобы было так, как ты желаешь".

О самом термине "предвзятость". Может быть, смысл этого слова трансформировался в нашем представлении. Под предвзятостью мы понимаем сегодня необъективную точку зрения, какую-то ограниченность в суждениях, и выражение "предвзятая идея" звучит как бы пренебрежительно, негативно. Это наше восприятие справедливо лишь для тех ситуаций, когда защитник идеи стремится доказать ее правильность во что бы то ни стало, когда все полученные факты он подгоняет под свою идею, отбрасывая как негодные, недостойные внимания те наблюдения, которые в эту идею не укладываются.

Пастер, завещая ученикам не бояться предвзятых идей, имел в виду другое.

"Быть убежденным, что ты обнаружил важный научный факт, с жаром хотеть его скорее обнародовать, и сдерживать себя днями, неделями, порой целыми годами, оспаривать самого себя, пытаться опровергнуть собственные опыты, и сообщить о сделанном открытии после того, как истощены и отвергнуты все противоречащие гипотезы и предположения - да, это тяжкое испытание. Но зато, когда после стольких усилий, наконец, приходишь к подлинной уверенности, то тут испытываешь одну из самых огромных радостей, какие только может ощущать человеческая душа".

Попытаюсь проследить, каким образом абстрактные идеи и почерпнутые в опытах факты сыграли свою роль в становлении молекулярной биологии.

Началом ее считается раскрытие двуспиральной структуры ДНК, вещества наследственности. Один из авторов этой работы, Джеймс Уотсон, без лишней скромности сравнил свое открытие с великим взлетом ума Чарлза Дарвина. И он же называет в числе движущих сил своего исследования тщеславное стремление опередить Лайнуса Полинга в гонке за Нобелевской премией. Вот что, оказывается, заставляло двух главных участников, Уотсона и Крика, работать дни и ночи, конструируя замысловатые молекулярные модели...

Не придавайте этому замечанию большего значения, чем это сделал сам автор книги "Двойная спираль". Оно лишь подчеркивает, оттеняет роль именно умозрительных построений. Поиски фактов были уже вторичным элементом, они состояли в том, чтобы подобрать молекулярную модель, которая бы лучшим образом отвечала теоретическим построениям.

Конечно, если бы раньше Чаргафф не открыл факта эквивалентного содержания пуриновых и пиримидиновых оснований в молекуле нуклеиновой кислоты, то идея комплементарного построения двойной спирали вряд ли могла возникнуть у Уотсона и Крика. Но Эрвин Чаргафф ограничился только тем, что открыл закон Чаргаффа, а вывода о возможном принципе построения двойной спирали ДНК не сделал: Уотсон и Крик извлекли идею из фактов, установленных Чаргаффом, и эта идея позволила им получить новые факты, которые иначе не могли бы быть открыты. В их работе теория и экспериментальный поиск шли рука об руку, роль абстрактного мышления усиливалась поисками вещественного фактического материала.

Как же обстоит дело с принципом комплементарности идей и фактов на нынешнем этапе молекулярной биологии?

Я бы сказал, что та насыщенность принципиальными, отвлеченными представлениями и идеями, которая была характерна для молекулярной биологии до недавнего времени, оказалась сейчас до известной степени оттесненной на второй план. Мы становимся очевидцами неудержимого накопления новых и новых фактических сведений. Искусство экспериментатора приобрело самодовлеющий характер, и удельный вес тех самых предвзятых идей, о которых говорил Пастер, ощущается в гораздо меньшей степени, Очень многие из вновь установленных фактов стали следствием применения новых химических, оптических, кристаллографических методов.

Конечно, следует избегать в подобных оценках крайностей. Каждый успешный опыт есть результат заранее продуманной его постановки, есть использование накопленного ранее знания для того, чтобы поставить новый вопрос перед природой и заставить ее дать достаточно убедительный ответ. Все это относится, конечно, к области идей, хотя роль их здесь проявляется в более скрытой форме. Но главное заключается в том, что с возрастанием числа новых фактов все больше усиливается голод по свежим принципиальным идеям, прокладывающим новые пути.

Сейчас в молекулярную биологию пришло второе поколение, вторая генерация. И это уже теперь сложившиеся ученые, со своими взглядами, с солидной теоретической подготовкой и экспериментальными навыками. Отличается ли эта молодежь от первой генерации?

Я думаю, что никакого особого различия в молодежи разных поколений нет. Молодежь всегда опережала своих предшественников. А если меня что и увлекает в этой второй генерации, так это то, что она успешно ассимилирует стремительный поток фактов. Естественно, что научное воображение молодых может позволить себе более рискованные полеты.

Если из этих полетов они смогут благополучно вернуться на твердую землю фактов, то успех и развитие нашей науки на ближайшие годы считаю прочно обеспеченным. Единственное, что на самом деле необходимо - воспитать в себе строгий подход к своим замыслам, к своим идеям. Я вспоминаю урок, преподанный мне на самых первых этапах моей научной работы. Демобилизовавшись после гражданской войны, я попал в Биохимический институт здравоохранения, где директорствовал Алексей Николаевич Бах. Я занялся по его совету изучением иммунитета. Поработав некоторое время, я пришел к Баху и сказал ему, что у меня есть очень интересные мысли и вырисовывается новая теория иммунитета. Он попросил меня изложить эти мысли, покорно выслушал их и сказал: "Дорогой мой, если б мне за это платили, я бы всю жизнь сидел и выдумывал всякие интересные мысли. А вы лучше за лабораторным столом работайте, работайте..." С тех пор я стараюсь уделять фактам чуть больше внимания, чем замысловатым идеям...

Но за фактами всегда так заманчиво увидеть идею, хотя не всегда это возможно.

Я помню, как буквально подскочил в кресле, прочитав, что фермент, которым мы много занимаемся, который нас очень привлекает - так называемая ревертаза - содержит, оказывается, атом цинка. Я думал о том, какие мы ротозеи, что не додумались полученный нами химически чистый препарат фермента сунуть в пламя горелки, не посмотрели в спектроскоп и не увидели линию цинка... Правда, при более внимательном чтении статьи выяснилось, что автору той работы пришлось повысить чувствительность опыта в тысячу раз, то есть на три порядка выше того, что было достигнуто в других, самых лучших аналитических лабораториях. Такого упрека я себе сделать не мог и, можно сказать, успокоился.

Остается вопрос: какое значение имеет обнаружение цинка?

В данный момент - никакого. Это был факт, голый факт, никакой идеи за ним не скрывалось. Это из тех случаев, когда факт стоит одиноко, не приоткрывает никакой новой мысли. И все же позднее, может быть какие-нибудь идеи из него и родятся... Да, пожалуй, в этом даже можно не сомневаться. Ведь должен же сработать принцип комплементарности, о котором мы здесь говорили!