VIVOS VOCO: Ф. Хэндлер, "Зачем нам нужна наука"

Доктор Филипп Хэндлер - был президентом Национальной Академии наук США. Основой для публикуемой здесь статьи послужило его выступление на Ежегодном собрании Федерации американских обществ экспериментальной биологии. Оно было посвящено отношению общества к научно-техническому прогрессу - проблеме, обсуждаемой в последние годы, иногда довольно остро, во многих странах.

Некоторое время назад я видел на экране телевизора дискуссию с участием нескольких дам и джентльменов, одетых в пеструю смесь изделий из дакрона, найлона, дайнела и других современных синтетических материалов. Дамы и джентльмены пришли к единодушному мнению (между делом глотая таблетки транквилизаторов) о том, что наука и техника не оправдали возлагавшихся на них надежд и что теперь человечеству следует отказаться от науки, которую они приравнивали к технике, и искать какой-то иной путь к лучшей жизни.

На вопрос о том, какова же приемлемая альтернатива, ответом было общее молчание. Затем один из участников дискуссии взглянул на свои часы и заметил, что ему надо торопиться йа самолет. Он находился в телестудии в Нью-Йорке, а через два часа у него должна была состояться деловая встреча в Бостоне. Никто не усмотрел иронии во всей этой ситуации...

И вот мне снова приходится вступаться за науку и технику.

Расточать проклятия в адрес науки и техники стало в США общенациональным развлечением. Еще вчера их признавали рогом изобилия, из которого может извергаться только полезное и доброе. А теперь нам заявляют, что разговоры об атоме вызывают видения апокалиптического ядерного истребления, радиоактивных осадков и пагубных генетических мутаций; что тяже. лая промышленность неотделима от загрязнения воздуха, океанов и рек; что минеральные удобрения и инсектициды, созданные для повышения продуктивности сельского хозяйства, загрязняют пищу и почву; что чудо массового индивидуального транспорта стало главным источником загрязнения воздуха; что изумительные достижения новой фармакологии вызывают появление детей-уродов и наркоманию; что микроминиатюризация электроники влечет за собой вторжение в тайны частной жизни и ведет к обезличенной машинной культуре; что растущее понимание работы человеческого мозга и генетических механизмов может обернуться тиранией; что успехи санитарии и медицины ведут к перенаселению; что противозачаточные средства содействуют безнравственности и разрушению семьи и таят угрозу геноцида.

Каждый здравомыслящий человек присоединяет свой голос к тем, кто осуждает варварское расхищение ресурсов планеты, загрязнение человечеством своего собственного гнезда, внезапное безразличие к истории и традициям и тем более использование техники для поддержки военных авантюр. Но среди всех перечисленных обвинений только часть болезненно реальны, некоторые преувеличены, а многие просто вымышлены.

Меня тревожит легкость, с которой люди, не обладающие достаточной компетентностью, походя расточают проклятия науке, возлагая на нее ответственность за все злоупотребления, проистекающие от нерегулируемого использования техники и технологии.

Я отрицаю, что наука сама по себе повинна в наших социальных неудачах. Скорее я склонен разделять мнение о том, что наука и техника не должны рассматриваться как безграничные необузданные силы, которым человек должен смиренно подчиняться. Проблема состоит не в том, куда нас заведет слепая техника, а в том, как она может помочь нам попасть туда, куда мы хотим.

Подобно большинству ученых, я разделяю веру Гленна Сиборга в то, что "знания рождаются не наделенными моральными качествами. Именно человек применяет их в соответствии с выработавшимися у него нормами поведения. Человек, а не знания является причиной насилия".

Правда, такое утверждение слишком поверхностно: ученые не могут снять с себя ответственности за последствия применения открытых ими знаний, они должны выступать с предостережениями, если обладают даром предвидения и мудростью. Но, пожалуйста, поймите, что это очень редко бывает в действительности. Когда Роберт Оппенгеймер заявил после Хиросимы, что ученые впервые познали грех, он сделал это вымученное заявление ретроспективно, хотя возможные последствия атомного взрыва были известны ему достаточно хорошо уже заранее. Примеры мудрого предвидения, под которыми мы все охотно подписались бы, крайне редки. И в этом нельзя винить ученых...

...Я считаю необходимым выступить в защиту науки, но вовсе не потому, что она страдает от недостаточной поддержки общества. Правда, федеральные ассигнования на науку в США, начиная приблизительно с 1967 года, сократились почти на 20- 25%. Тем не менее наша наука остается поразительно продуктивной, и мы можем похвастаться тем, что сохраняем лидирующую роль в большинстве направлений современной научной мысли. И все-таки климат, в котором живет наша наука, претерпевает скрытые изменения, последствия которых, по-видимому, в полном объеме еще дадут себя знать. Разнообразные скрытые сдвиги и изменения в мышлении американцев, по-видимому, направлены против научных исследований, против рациональной научной мысли.

Меня тревожит тот факт, что в США по крайней мере в 30 раз больше астрологов, чем астрономов, что в астрологию вкладывается в год в 20 раз больше средств, чем в астрономию. Насколько мне известно, астрология переживает процесс компьютеризации. Растущая популярность восточного мистицизма, возрождение примитивных религиозных культов - все это явления, которые, несомненно, не разоряют наше общество, но они лишают нас молодых творческих умов. Антирационализм, завоевывающий умы молодежи, принимает угрожающий размах и носит регрессивный характер.

В самой научной среде тоже зреет недовольство наукой. И это можно объяснить. Научное образование превращается в фарс, когда его навязывают незаинтересованным и интеллектуально неподготовленным людям. Было бы глубоким заблуждением считать, что успешные научные исследования может вести любой человек. Всем и каждому должна быть гарантирована только возможность стать ученым, но никак не научная карьера. Научно-исследовательская деятельность сама по себе является той сферой, где неизбежна конкуренция, как ввиду связанных с наукой затрат, так и ввиду того, что научный прогресс немыслим без процесса естественного отбора. Общество выделяет науке значительно больше людей, чем может выявиться действительно оригинальных или плодотворных ученых. Но научная система обязана функционировать таким образом, чтобы в ней были представлены и способные и посредственные ученые. Последние постепенно отсеиваются, первые выходят вперед. Именно этот процесс, по-видимому, вызывает сегодня бурные возражения со стороны неудачников в науке, опасающихся любой здоровой конкуренции.

Некоторые экстремисты из среды ученых утверждают, что поскольку новые знания легче всего могут быть использованы теми, кто обладает политической и экономическои властью, то накопление знания неизбежно должно привести к концентрации власти и тем самым - к тирании.

Не следует отрицать потенциальную возможность того, что за всеми этими тревогами кроется истина. Общество волей-неволей должно соизмерять потенциальную опасность науки с потенциальной выгодой от нее. Сохранять статус-кво и невозможно, и нежелательно; предлагать вернуться к "добрым старым временам", которых в действительности никогда и не было, абсурдно. Требуется всестороннее и тщательное изучение проблемы, нужна общественная оценка науки и определение целесообразности научных исследований. Именно эти две тенденции возникли в самой научной среде.

Первая связана с представлением о том, что ученым уже нечего делать, что фактически уже открыты все основные законы природы. Поразительно, но наиболее четко эту мысль высказал в 1971 году .президент Американской ассоциации содействия развитию науки д-р Глэсс, который заявил, что "великие концепции, фундаментальные механизмы и основные законы теперь известны. На все будущие времена они открыты сегодня, здесь, при жизни нашего поколения... Мы подобны первооткрывателям великого континента, проникшим к его границам и нанесшим на карту основные горы и реки. Остается еще уточнить многочисленные детали, но бескрайних горизонтов больше не существует".

Если бы это было действительно так, то было бы бессовестно предлагать одаренным молодым людям стремиться к научной карьере. Но я отрицаю, что это есть истина. Заявления, подобные этому, частенько делались и в прошлом и оказывались каждый раз опровергнутыми последующим развитием событий.

Столь же серьезной и, пожалуй, еще болев распространенной тенденцией является мнение, что некоторые направления науки лучше всего было бы не развивать. Хроническое сопротивление любого общества вторжению знаний, которые могут существенно изменить общепринятые взгляды, наглядно проявляется в отвращении публики к так называемой генетической инженерии и к ее потенциально возможному проявлению - созданию множества копий одной человеческой личности путем "клонирования". Хотя я и сам решительно выступал бы против такого поворота событий, меня больше тревожит то, что многие люди, в том числе ученые, требуют, чтобы мы даже не пытались продолжать какие бы то ни было фундаментальные исследования, которые когда-нибудь сделают эти опасения реальными.

Моими контраргументами будет не только то, что вероятность таких последствий слишком мала. Я добавлю, что сжигание книг в средние века оказалось еще большим злом, чем книгочтение. А сопротивление развитию науки есть современный эквивалент сжигания книг. Любое произвольное решение отказаться от знаний не только лишает общество его прав, но и неизбежно влечет за собой эрозию моральных основ такой драгоценной, хрупкой и тонкой вещи, как цивилизация. И в любом случае такие решения тщетны, ибо все равно кто-то когда-то что-то узнает.

Общество должно так же упорно отстаивать права науки на проведение экспериментов, которые позволят получить истинное знание, как и определять в последующем, каким образом это знание должно быть использовано. Иначе мы возродим времена мракобесия.

Определенным образом с этими вопросами связано падение привлекательности научной карьеры, возможно, это есть следствие растущей специализации ученых. Когда все внимание сосредоточиваешь на изучении механизма действия фермента или природы нервных импульсов, то, действительно, трудно помышлять о более широких горизонтах науки. Ho так было всегда, и лишь немногим действительно выдающимся ученым удавалось создаать ориентиры для всех остальных, лишь их работа уводила за границы привычного, лишь они обнаруживали связи между научными дисциплинами. И все-таки есть и сейчас много возможностей для таких открытий. Подтверждением может служить недавнее вторжение физиков в генетику и нейрофизиологию или черезвычаино плодотворное, хоть и кратковременное, влияние Лайнуса Полинга на биохимию. Остальным же из нас должно служить утешением то, что высокая степень специализации научно-исследовательской работы позволяет лепить кирпичики, из которых возводится здание науки. Лишь очень немногие могут быть архитекторами этого здания, и завтра, как и сегодня и вчера, такие личности будут давать знать о себе.

Пожалуйста, поймите, что моя тревога вызвана тем, что кратко изложенные выше тенденции в своей совокупности могут отпугнуть молодежь от науки. Речь идет о будущем науки и о ее ценности для общества...

Отдельные ученые могут найти глубокое удовлетворение в таких заявлениях, с каким, например, выступил сэр Брайан Флауэрс: "Наука, подобно искусству, дает выражение самым глубоким чаяниям человеческого духа и тем самым обогащает нашу жизнь. Она вносит глубокие изменения в наше представление об окружающем мире и нашем месте в нем".

Я согласен с этим утверждением и в течение всей своей взрослой жизни чувствовал себя обогащенным. Но вполне возможно, что многие считают спорным, будто служение науке само по себе может быть достойной целью. Относительно немногие полностью разделяют восторг ученого перед захватывающей красотой явлений природы. Но это не такая уж беда. Важно другoe. Все действительно образованные люди должны четко понимать возможности науки и участвовать в принятии тех решений, которые определяют влияние науки на жизнь общества. Ибо наука - это важнейший ингредиент нашей культуры и основное средство формирования нашего будущего.

Утверждают, что многих людей пугают открытия науки: беспредельность и враждебность космоса, выявленные астрономией; попытки объяснения тайн мозга с чисто физической точки зрения; доказательство того, что в биологическом отношении человек ближе к шимпанзе, чем лошадь к ослу; вывод о том, что жизнь есть неизбежное следствие чисто химических реакций, начавшихся с формированием Земли несколько миллиардов лет назад, и что аналогичные реакции могут иметь место в просторах космоса.

Другие люди не пугаются науки, а просто не желают понимать фантастическую изобретательность механизма фотосинтеза или элегантную простоту структуры ДНК, которая позволяет ей копировать себя и управлять многочисленными функциями живой клетки. Я уж не говорю об открытиях тектоники, объяснившей непрерывный процесс изменения земной коры, или о красоте структуры кристаллов.

Для всех этих людей невежество оборачивается личной потерей - аналогично, например, неспособности понимать музыку, искусство, или поэзию.

Однако моя тревога возрастает, когда эти же лица выступают с жалобами на то, что фундаментальные научные исследования все в большей степени становятся абстрактными и не имеют прямого отношения к потребностям общества. Те, кто открыто выступает с подобными утверждениями, по-видимому, не в состоянии понять ни того, что знания сами по себе есть цель человечества, ни того, что невозможно точно предсказать практическое использование всех фундаментальных открытий.

Нетерпимость к чистой науке находит выражение в требованиях коренной реорганизации университетов (всегда бывших источником и хранителем великих традиций науки) в заведения, занятые решением отдельных крупных проблем. Предлагается создать в университетах институты городского строительства, внешних сношений, транспорта, наук об окружающей среде и тому подобное, при одновременном сведении к минимуму роли факультетов химии, экономики и так далее.

Практические потребности общества, действительно, требуют все большего внимания со стороны фундаментальных наук, и необходимо создавать определенные организационные механизмы для их решения. Не подвергаю я сомнению и то, что этими проблемами с успехом могут заняться университеты.

Однако такие организационные механизмы должны существовать параллельно с классическими научными дисциплинами, но ни в коем случае не вместо них.

Стоящие перед обществом практические проблемы слишком остры. Но их так же невозможно разрешить путем концентрации невежества, как и путем успокоительных обещаний. Вместо этого нам требуется накопление информации и анализ большого числа фактов, четкое формулирование и практическая проверка всех возможных решений. А в основе этих решений должны лежать самые эффективные научные исследования, которые удается осуществить. Границы научных дисциплин одновременно являются и границами нашей цивилизации, и наша единственная надежда состоит в том, чтобы добиться в этом всеобщего понимания. Именно это и только это даст нам возможность разрешить стоящие перед нами проблемы.