В 1750 году, в первом томе "Новых Записок Императорской Санктпетербургской Академии Наук", были опубликованы "Meditationes de caloris et frigoris causa", "Размышления о причине теплоты и холода") академика Михаила Ломоносова. "Новые Записки" привлекли благосклонное внимание ученой Европы, но в одном лейпцигском журнале трактат о теплоте был подвергнут разносной критике.Узнав об этом, Ломоносов заявил в собрании академиков, что лейпцигский журналист взялся не за свое дело: не понял сути его теории и приписал ему взгляды, которых он, Ломоносов, не высказывал. Вскоре (осенью 1754 г.) в Эрлангене некто Иоганн Арнольд защитил диссертацию "О невозможности объяснить теплоту посредством вращательного движения частиц". Об этом событии публику оповестил журнал "Беспристрастный Гамбургский Корреспондент". Беспристрастный корреспондент превознес до небес Арнольда и крайне пренебрежительно отозвался о Ломоносове. Разгневанный Ломоносов написал в Берлин влиятельному Леонарду Эйлеру, прося его вмешаться, а когда Эйлер в дружеском письме посоветовал ему не обращать внимания на "нечистоплотных газетчиков", Ломоносов обнародовал его письмо, чем едва не восстановил против себя знаменитого математика.
Затем Ломоносов сочинил и отправил в Германию трактат, который мы воспроизводим с некоторыми сокращениями. Трактат написан по-латыни в начале 1755 г. Оригинал его утрачен. Французский перевод был разыскан в XIX веке историком русской науки А.А. Куником.
О ДОЛЖНОСТИ ЖУРНАЛИСТОВ В ИЗЛОЖЕНИИ ИМИ СОЧИНЕНИЙ,
НАЗНАЧЕННЫХ ДЛЯ ПОДДЕРЖАНИЯ СВОБОДЫ РАССУЖДЕНИЯВсякий знает, как стали значительны и быстры успехи наук с тех пор, как было сброшено иго рабства и место его заступила свобода суждения. Но нельзя не знать также, что злоупотребление этой свободой было причиной весьма ощутительных зол, число которых однако ж не было бы так велико, если бы большая часть пишущих не смотрела на свое авторство как на ремесло и на средство к пропитанию, вместо того, чтобы иметь в виду точное и основательное исследование истины. Оттого-то и происходит столько излишне самонадеянных выводов, столько странных систем, столько противоречивых мнений, столько заблуждений и нелепостей, что науки были бы давно подавлены этой грудою хлама, если б ученые общества не старались соединенными силами противодействовать такому бедствию...
Те, которые присвоили себе звание журналистов без особого дарования и расположения, не сделали бы этого, если б, как было уже замечено, их не подстрекнул к тому голод и не заставил их судить и рядить о том, чего они не разумеют. Дело дошло до того, что нет столь дурного сочинения, которого бы не расхвалил и не превознес какой-нибудь журнал, и наоборот, как бы превосходен ни был труд, его непременно очернит и растерзает какой-нибудь ничего не знающий или несправедливый критик. Количество журналов так умножилось, что уже некогда было бы читать книги полезные и нужные или самому думать и трудиться, если б кто захотел собирать у себя и только перелистывать "Эфейериды", "Ученые записки", "Литературные записки", "Библиотеки", "Комментарии" и другие периодические издания этого рода. Журналист сведущий, проницательный, справедливый и скромный сделался чем-то вроде феникса...
Критикам необходимо предписать точные границы, в которых им следует оставаться, не переступая оных ни под каким видом. Итак, вот правила, которыми нужным считаем заключить это рассуждение и которые советуем затвердить хорошенько как лейпцигскому журналисту, так и всем его собратьям.
1. Кто берется сообщать публике содержание новых сочинений, должен наперед взвесить свои силы, ибо он предпринимает труд тяжелый и весьма сложный, которого цель не в том, чтобы передавать вещи известные и истины общие, но чтоб уметь схватить новое и существенное в сочинениях, принадлежащих иногда людям самым гениальным. Говорить о них неверно и нерассудительно - значит подвергать себя презрению и осмеянию, значит уподобляться карлику, который хотел бы поднять на своих плечах горы.2. Чтобы быть в состоянии произнести приговор истинный и справедливый, надобно освободить свой ум от всякого предрассудка, от всякого предубеждения и не требовать, чтобы авторы, которых мы беремся судить, рабски подчинялись идеям, господствующим над нами...
4. Журналист не должен торопиться порицать гипотезы. Они позволительны в предметах философских, и это даже единственный путь, которым величайшие люди успели открыть истины самые важные. Это как бы порывы, доставляющие им возможность достигнуть знаний, до которых умы низкие и пресмыкающиеся в пыли никогда добраться не могут.
5. Особенно же пусть журналист запомнит, что всего бесчестнее для него красть у кого-либо из своих собратьев высказываемые ими мысли и суждения и присваивать их себе, как будто бы он сам придумал их, тогда как ему едва известны заглавия книг, которые он уничтожает. Так бывает часто с наглым рецензентом, который отваживается делать извлечения из сочинений физических и медицинских.
6. Журналисту позволяется опровергать то, что по его мнению заслуживает того..., но кто уже раз берется за то, должен вполне ознакомиться с мыслями автора. Одни сомнения и произвольные вопросы не дают этого права, ибо нет такого невежды, который не мог бы предложить гораздо более вопросов, нежели сколько самый сведущий человек в состоянии разрешить. Журналист не должен особенно воображать, что не понятное и необъяснимое для него таково же и для автора...
7. Наконец, он никогда не должен иметь слишком высокого мнения о своем превосходстве, о своем авторитете и о достоинстве своих суждений. Выполняемое им дело само по себе уже неприятно для самолюбия тех, кого оно затрагивает; было бы с его стороны очень неблагоразумно оскорблять их намеренно и вынуждать к обнаружению его бессилия.