ЭТИКА УБЕЖДЕНИЯ И ЭТИКА ОТВЕТСТВЕННОСТИ

Теперь считается, что большевики, во-первых, сознательно провоцировали террор и гражданскую войну с тем, чтобы оправдать свои чрезвычайные полномочия, и, во-вторых, во имя доктрины "классовой борьбы" сознательно уничтожали целые социальные группы - это теперь называется "классовый геноцид" по аналогии с "расовым геноцидом" нацистов. Этому есть свидетельства - в резолюциях всяких совещаний, в административных рескриптах, в теоретических умствованиях большевиков, в письмах и тому подобное. Таким образом, как будто бы "злая воля" и "преступная идеология" играли в революции более существенную роль, чем думали раньше. И все-таки. Сами документы, конечно, не упразднишь, но их "смысл" не однозначен.

Если провоцирование гражданской войны было нужно большевикам для оправдания собственных жестоких репрессий, то почему нельзя предположить, что ссылки на "классовую борьбу" и вообще на Марксовы идеи о коммунизме нужны были им для того же самого? Подлинное мировоззрение большевиков, как показал Михаил Агурский, было крайне хаотичным и эклектичным, да к тому же еще и все время менялось. Но главное даже не это. Одному американскому логику принадлежит шутка: "Вы спрашиваете меня, оправдывает ли цель средства? Я спрашиваю вас: а чем еще вы можете их оправдать?"

Почему, в самом деле, большевистская власть шла на такие массовые репрессии? Во исполнение доктрины? Или в силу какой-то другой надобности, прикрываясь тем, что, во-первых, попадало под руку и, во-вторых, могло импонировать массам?

Определенного ответа на этот вопрос нет. Эту тему развивает Ханна Арендт на протяжении нескольких страниц своей книги "О революции". А коль скоро мы переводим наш интерес к коммунизму в судебно-юридический план, вопрос о "мотивах" становится решающим. И даже вдвойне, если уж "преступность" действующих лиц оказывается безнадежно перепутанной с "преступностью" их доктрин.

Все это не означает, что нельзя обвинить в убийстве того или иного расстрельщика: либо того, кто отдал ему приказ, либо того, кто нагнетал атмосферу насилия - как провокатора и соучастника. Но невозможно "сшить дело" на тех, кто не был лично замешан в репрессиях, а тем более на "идеологию". Между тем именно такое расширение "объекта обвинения" характерно для нынешней кампании. В нынешней кампании это и есть самое существенное. К суду тянут не "конкретно виновных". Этого обвинителям мало.

Разумеется, "идеи" играли в революции немалую роль. Иными словами, перед нами типичная "религиозная война". А участники религиозных войн, как сказал бы Макс Вебер, движимы "этикой убеждений", а не "этикой ответственности". Им кажется, что они выступают на стороне "истины-добра", а те, кто им сопротивляется, подлежат обращению в истинную веру, подавлению и даже уничтожению. "Этика убеждений" всегда чревата насилием. А "абсолют, привнесенный в сферу политики, роет могилу всем" (Ханна Арендт).

В контексте религиозной (идеологической) войны, однако, судебный процесс мыслится легче. "Добрые намерения", даже если все общество согласно считать их "добрыми", не могут служить оправданием убийства. Смягчающим обстоятельством - может быть. Однако этот принцип надлежит применять ко всем участникам религиозных войн, а не только к коммунистам. Если мы сегодня объявим коммунистические режимы преступными, то это в принципе открывает ворота для пересмотра всей истории человечества. Всегда существовали этические максималисты, не видевшие в истории ничего, кроме цепи преступлений. А коммунисты (вот ирония судьбы!) утверждали даже, что "собственность - это воровство". Будем последовательны, согласимся, что в прошлом были возможны всякие ужасы и тогдашняя мораль с ними мирилась, но теперь - баста. В частности, после эксцессов коммунизма и нацизма, вполне допустимых по лицемерной морали прошлого, пора, дескать, задуматься и пересмотреть всю историю, воздав каждому по заслугам. В конце концов, изменилось же наше отношение к войне. Война было всю жизнь нормой. Но Первая мировая произвела на всех такое впечатление, что пацифизм стал теперь как бы официальной идеологией человечества. Не очень, правда, видны его успехи... Так вот, если речь идет об этической революции, то об этом можно серьезно подумать. Но ведь обвинители коммунизма хотят не этого. Они хотят заклеймить как моральных уродов коммунистов, и только их.

"НЕЛЕГАЛЬНОЕ" РЕШЕНИЕ ЛЕГАЛЬНОГО ВОПРОСА

Теперь взглянем на ХХ век как на эпоху первоначального накопления в периферийной зоне капитализма. Бросается в глаза то, что коммунистическое правление было особенно ужасно там, где общество проявило значительную волю к модернизации по существовавшему к тому времени образцу и где начальная фаза этой модернизации проходила в условиях огромного аграрного перенаселения и полного отсутствия источников накопления.

Образцом для модернизаторов было развитие капитализма в Англии. Тут как будто бы не было такого жуткого гекатомба жертв. Но, во-первых, с жертвами все равно не считались и тех, кто оказывался "на пути прогресса", уничтожали, а чисткам находили благородное оправдание (точно так же, как большевики и любые участники религиозных войн). Еще в ХVII веке на территории Англии была густая сеть деревень, которые к следующему столетию исчезли. Огораживания в Англии были по смыслу и методам очень похожи на раскулачивание в России. А австралийская ссылка очень напоминала ГУЛАГ. Больше всех, конечно, в эту эпоху пострадала Ирландия. Там даже всего лишь 150 лет назад был массовый голод (так называемый картофельный), и ирландцы до сих пор считают, что он был создан (во всяком случае усилен) искусственно.

В начале ХIХ века Англия была на пороге социальной революции, и именно идеи раннего английского рабочего движения вдохновили Маркса-Энгельса на некоторые особенно рискованные обобщения, сыгравшие затем такую большую роль в мировой истории. История современности по марксистскому сценарию началась в Англии, ушла там, фигурально выражаясь, под землю и опять вышла из-под земли в России и в Китае. Здесь "английский" сценарий дошел до логического конца и разыгрывался на несравнимо более массивном демографическом фоне. Понятно, число жертв, сопровождавшее становление коммунистических режимов, было "неслыханным в истории", как любят не без некоторого садо-мазохистского волнения повторять обвинители коммунизма.

Не все захотят считать эпоху нэпа и первых пятилеток всего лишь версией эпохи первоначального капиталистического накопления. Но так получается, если приложить к России, например, логику "мир-системного" анализа Валлерстайна. Была ли модернизация России под водительством ВКП(б) всего лишь местным вариантом развития капитализма - интригующе интересный вопрос. Кстати, больше всего против этого возражали как раз сами коммунисты, что занятно само по себе. Но даже если мы удовлетворимся более слабой аналогией и вспомним, что это был в любом случае переход от традиционного общества к "современности", то следует иметь в виду, что все это случилось в условиях вопиющего (в Китае до 30%) аграрного перенаселения.

Еще в 1905 г. Макс Вебер (никто иной), довольно подробно анализируя аграрную проблему в России, говорил, что это "финансовая проблема небывалых масштабов" и что, по-видимому, она "не имеет легального решения". Вполне понятно, что те, кто взялся ее решать "нелегальными" методами, несут историческую и моральную ответственность за все эксцессы; их нам и предлагают теперь считать "преступниками". Коммунистический социальный проект оказался удобным прикрытием для радикализма реформаторов. Другие претенденты на руководство обществом задним числом уверяли, что им пришлось выйти из игры, потому что совесть не позволяла им прибегать к "нелегальным" методам. Но можно думать, что у них не было эффективной идеологии, которая позволила бы им убедить себя и других в том, что эти методы вполне "легальны", а игра стоит свеч. Иными словами, не нашлось целей, которыми можно было бы оправдать средства.

КОМУ ЭТО НУЖНО?

Не стану тратить время на оправдания, но уточню все-таки, что я не защищаю коммунистов, а выражаю сомнение в аргументации обвинителей коммунизма. Между прочим, слабость их аргументации как будто подтверждают экспериментальные и самодельные попытки устроить процессы над "злодеями истории". Была предпринята попытка судить КПСС. Были устроены процессы над Хонеккером и другими руководителями ГДР. Эти процессы зашли в тупик. В суд на коммунизм подавать бессмысленно.

Понятно, что это оставляет неудовлетворенными наши совесть, чувство справедливости и естественную горечь тех, кто пострадал сам (или их семьи) от рук радикальных агентов исторического процесса. Если наука старается отделить понимание от нравственной оценки, то это не значит, что нам следует воздерживаться от этической оценки исторических эпизодов и действующих лиц истории. Но нельзя путать этическую оценку не только с научным объяснением, но и с судебно-правовым заключением. Обвинители коммунизма интонируют свои обвинения в этическом ключе, а артикулируют их почему-то все время в правовых терминах. Тут они выступают прямыми наследниками организаторов сталинских процессов, не различавших этику и право.

Этическое осуждение коммунистических режимов или, лучше сказать, революции требует иных формул. Это хорошо чувствовал первый (кстати, социал-демократический) президент республиканской Германии Фридрих Эберт, говоривший: "Я ненавижу революцию, как грех". Обсуждая подобную коллизию в связи с английской революцией XVII в., Гизо говорил: "Не людям произносить над людьми приговоры Божии". Некоторые думают, что грех хуже преступления, некоторые думают, что наоборот. Но на самом деле ни то, ни другое. Это просто понятия из разных систем. Если мы будем говорить о греховности революции, революционеров, коммунистов, партократов - кого угодно, то их моральная оценка будет делом совести каждого. Те же, кто переводит этическую оценку на судебно-правовой язык, взывают, в сущности, к некоему "постановлению", обязательному для всех. Практика - типичная для сталинской России. Теперь сами коммунисты могут оказаться жертвами подобной практики.

Итак, юристы вряд ли взялись бы организовать процесс по обвинению коммунизма в предумышленных преступлениях. В дискуссии участвовал кто угодно, только не законники. Но если виды на процесс в нюрнбергском стиле выглядят столь бледно, то зачем же сотрясать воздух понятием преступности?

Нам объясняют, зачем. Например, чтобы по возможности предотвратить повторение подобных вещей в будущем. Если это не лицемерие, то злополучное и инфантильное заблуждение. Неужели кто-то всерьез может думать, что бороться с коммунистической утопией можно, поставив коммунистическую секту "вне закона"? Какую секту вообще удавалось подавить с помощью враждебной пропаганды и судебных решений? Секты чувствуют себя в этой атмосфере как рыба в воде. Даже сталинский режим при всей его бандитской бесцеремонности с этим не справился.

Кроме того, известно, что болезнь лучше не лечить, а предотвращать. Никакой коммунизм не овладеет умами, если в обществе нет революционной ситуации. Но зато если она возникнет, то ничто не спасет нас от коммунизма, или нацизма, или религиозного фундаментализма, или от чего-то там еще, что непременно всплывет на поверхность для нужд конституирования нового мира и (или) наведения порядка.

Не исключено, что акция Куртуа - просто акция в политической кампании. Во Франции нарастает политическая поляризация при сохранении (поразительном и неожиданном) левой политической культуры и традиционного социалистического проекта. Речь, таким образом, идет о весьма прозаических целях - скомпрометировать социалистическую партию и вообще левых. Но ни патетика обвинителей коммунизма, ни наши циничные предположения насчет чьих-то прямых политических выгод не кажутся мне интересными. Есть две гораздо более увлекательные возможности объяснить акцию Куртуа.

Одно объяснение часто мелькало в дискуссии. Первыми к нему прибегли сами его соавторы Николя Верт и Жан-Луи Марголэн, обвинившие Куртуа в "сенсационализме". Он, дескать, хотел продвинуть "Черную книгу" на массовом читательском рынке и заработать на этом и славу, и деньги.

Очень вероятно. При этом я даже не решаюсь обвинять Куртуа в каком-либо грехе. Он поступал, как все. Сегодня все превращено в товар. Даже еврейским холокостом давно торгуют. Это ходкий товар. И вовсе не потому, что люди (включая большинство самих евреев) до сих пор сочувственно переживают трагедию 6 миллионов безвинно погибших евреев и всего еврейского народа. А потому, что это грандиозная "horror story", то есть "жуткая история". Подобные вещи рано или поздно уходят в мифологию и приобретают вид "Каин убил Авеля" - Ромул убил Рема, Фриц убил Абрама, Иван убил Петра. Кто кроме самых экзальтированных христиан сегодня сопереживает Авелю? Кто жалеет Рема? Кто будет завтра жалеть Абрама и Петра? То, что сегодня речь заходит о "криминальности" коммунизма, свидетельствует не об оживлении нашего этического отношения к происшедшему, а о прямо противоположном. Революционная эпоха у нас на глазах затвердевает в виде мифа. А миф - чем страшнее, тем ближе к сердцу.

Появление современных методов познания, то есть науки, видимо, не упразднило мифологического инстинкта общества. Это правда, что наука вот уже лет 300 теснила обыденное мифологическое сознание - сперва в сфере представлений о природе, потом в сфере представлений об обществе и, наконец, даже в сфере представлений о человеческом сознании. Прогресс науки ускоряется, ее достижения становятся все более ошеломляющими, но влияние науки на культуру и индивидуальное сознание явно пошло на спад. Больше того. Происходит обратное наступление обыденного сознания в те сферы, где наука наиболее уязвима.

И, конечно, это в первую очередь "история". История - это прежде всего коллективный мемуар. Она всегда будет полем одновременных игр (это не только борьба) науки, идеологии, мифологизации, сопереживания и мысленного воспроизведения в летописных повествованиях и романах, все более трудно отличимых друг от друга. Сейчас очень велик спрос на исторически-повествовательную литературу. Историкам надоело перебиваться с хлеба на квас и зависеть от жалких грантов и субсидированных доцентских ставок. Они хотят писать бестселлеры. Если бы они писали отдельно научные работы и отдельно исторические романы, то не было бы особых оснований беспокоиться. Но по многим причинам масса историков пишет своего рода беллетризованные трактаты под вполне благовидным предлогом - вернуть в историю человека; дескать, марксисты, социологи, экономисты и прочие умники, то есть подрывной элемент, лишили историю подлинного жизненного тепла. Работы этого рода вполне функциональны. Но в интеллектуальном отношении это шаг назад. Это возврат к представлениям об истории человечества как цепи "хороших" и "плохих" поступков. К представлению агентов истории как "казаков" и "разбойников" или "полицейских" и "воров". Так что можно думать, что "сенсационализм" Куртуа ориентирован чисто коммерчески. Он хочет обслужить массовый рынок.

Массовый рынок, как мы уже говорили, хочет драматизма. Он хочет "страшную сказку". Эту потребность удовлетворяют романы про мафию, гангстеров и политические заговоры - нижняя часть рынка. На средней части рынка огромной популярностью пользуется так называемая court room drama ("драма из зала суда"), очень часто базирующаяся на реальных судебных процессах. На верхней части массового рынка мы видим такие книги, как "Гитлер и его добровольные палачи" Голдхагена и "Черную книгу коммунизма" в интерпретации Куртуа. (Даниэль Гольдхаген усиленно эксплуатирует тезис об изначальном "преступном антисемитизме" немецкого народа.)

Надо сказать, что изготовление товара для верхней части массового рынка дело довольно тонкое. Ведь здесь требуется продукт, удовлетворяющий низменные потребности и умственно очень облегченный, но в то же время позволяющий потребителю думать, что он удовлетворяет свои возвышенные потребности и приобщается к чему-то умственно элитарному. Ориентация на историко-эпические бестселлеры таит в себе огромные опасности для исторической рефлексии общества. Выйдя из монастырей и университетов на книжную ярмарку, историки вынуждены менять содержание исторического повествования и интерпретацию исторической картины (чтобы не сказать - действительности) в угоду примитивному, но претенциозному вкусу потребителя. Первое, что им приходит в голову, это изображение агентов истории как преступников. Коммунисты, поскольку они столь живописно верховодили революционной катастрофой нашего столетия, тут первые кандидаты. Нацистов уже отработали. На этом дело не остановится. Мы еще будем иметь возможность убедиться в проницательности и реализме русского гения, сказавшего "был бы человек, а статья найдется". Практика самих коммунистов это подтвердила. Нынешний "уголовный процесс против коммунизма" подтверждает это еще раз.

Историческая литература этого рода возникает за пределами научной общины, но быстро коррумпирует ее. Это хорошо почувствовал один из участников обсуждения "Черной книги" Алэн Блюм: "Идеологию, таким образом, называют решающей причиной шествия смерти. Нет больше ни социальной истории, ни политической истории - на всем будто бы лежит печать смертоносной идеологии... Объяснение и осуждение сливаются в одно". Против этого возражал не только Алэн Блюм. Я цитирую его, потому что его устами говорит научный истеблишмент; Алэн Блюм - руководитель исследований в двух французских институтах (социальных наук и демографии). Наука пытается сопротивляться. Боюсь, однако, что ее сопротивление уже почти сломлено.

МАГИЧЕСКОЕ ЗАКЛЯТИЕ

Наука всегда гордилась тем, что она "расколдовала" мир. Но когда Вебер произнес ставшую теперь почти крылатой фразу "мы живем в расколдованном мире", в его словах было гораздо меньше телячьего восторга, чем в Жюле Верне. Скорее, Вебер даже испытывал опасения, что "расколдованный мир" сулит человеку массу неприятностей. Так и произошло. "Тьма низких истин" оказалась нам не по плечу. Оказалось, что "нас возвышающий обман" предпочтительнее. Оказалось, что жить в расколдованном мире трудно, неприятно, неспокойно.

Два элемента в нынешней фазе антикоммунистической кампании указывают на возврат магического сознания. Это вера в чудодейственную силу "символического судебного процесса" и убеждение в том, что судить можно не только "человека", но и "идею", и даже "символ". Судебный процесс имеет сильный оттенок магического заклятия. В особенности та фаза судебного процесса, где решается вопрос о "виновности". Мера пресечения уже лишена магической энергии за исключением одного случая - когда виновному назначается смертный приговор; магический смысл полностью возвращается в этот акт в том случае, если казнь на самом деле не совершается или совершается символически. Так вот, символический суд над коммунизмом и требования вынести ему формальный смертный приговор есть прежде всего магическое действо. Это попытка заклясть, заговорить призрак. Это особенно заметно, когда от обвинений в адрес физических лиц (Ленин, Дзержинский, Сталин, Ягода, Иванов, Петров, Сидоров) мы незаметно переходим к обвинениям в адрес юридических лиц, сначала прямых участников репрессий (ЧК), потом косвенных (ВКП(б), потом подозреваемых в сочувствии (Французская компартия или компартия Галапагосских островов) и, наконец, идеологии.

В конце средних веков во Франции имела место занятная вспышка правового мистицизма: устраивались судебные процессы над животными - лошадьми, собаками, свиньями. Этот красочный эпизод безумно интересен для истории культуры. Не случайно он имел место в "начале модерна", когда еще сильные пережитки магического сознания комбинировались с религиозным духом и рационализмом правового сознания. Как мы говорили, рациональное правовое сознание (другая ипостась научного сознания) с тех пор сильно укрепилось, но теперь его влияние пошло на убыль. Отсюда и рост популярности судов в их магической функции.

Но если это так, то почему возникает такая сильная общественная потребность заговорить именно коммунизм? Обезопасить с помощью заговоров (приговоров) обычно стараются то, чего очень сильно боятся. Есть ли у нас основания бояться возрождения коммунизма? Повторим еще раз, что коммунисты не в состоянии развязать революцию, если нет революционной ситуации. Оставаясь при этом убеждении, мы должны предположить, что за страхом перед коммунистическим заговором на самом деле скрывается страх перед революцией. Люди рациональные и научные не решаются делать такие прогнозы, но в большинстве своем все-таки не склонны предвидеть в обозримом будущем революцию. Но обыватель чует приближение революции нутром, как животные чуют приближение урагана или землетрясения. Шутки шутками, а может быть, те, кто старается заклясть призрак коммунизма, правы?