VIVOS VOCO: Н.А.Черноплеков, "Предназначение" (Об И.В. Курчатове)

Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу,
дьяволу служить или пророку -
каждый выбирает для себя.
Ю.Левитанский

Первоначально каждая встреча с Игорем Васильевичем Курчатовым и все они в совокупности родили во мне представление о широко образованном, неординарном физике и доброжелательном человеке с необычной внешностью и острым взглядом. Только заметно позже, когда я смог глубже вникнуть в деятельность Курчатова и организованного им института, осознать его значение для постановки и реализации отечественного атомного проекта, я понял, что встречался с одним из великих физиков 20-го столетия. Усилия этого ученого, поддержанные усилиями отечественных и зарубежных коллег, сыграли ключевую роль во вступлении нашей цивилизации в новую, атомную эру, или эру овладения внутриядерной энергией. Это последнее определение, мне представляется, значительно шире и глубже, чем такие, как “эпоха создания атомного и водородного оружия” или “эпоха рождения атомной энергетики”.

У своего дома. Осень 1959 г.

В начале 1956 г. я как прикомандированный аспирант появился в секторе 4, начальником которого был М.И.Певзнер, в организации, совершавшей переход от одного условного открытого названия Лаборатория измерительных приборов АН СССР (ЛИПАН) к другому - Институт атомной энергии (ИАЭ).

Я встретил в институте большое количество талантливых ученых, инженеров, лаборантов и рабочих, увидел уникальные установки, которые работали в лабораториях или изготавливались в мастерских института. Все это произвело на меня яркое впечатление. Но самой главной примечательностью был регулярный общеинститутский семинар, проходивший под руководством Курчатова. В его работе вместе с молодежью принимала участие, можно сказать, элита московского, а часто и всесоюзного физического сообщества. Семинары велись чрезвычайно демократично: с одинаковым вниманием выслушивались точки зрения и маститых физиков, и совсем молодых специалистов. Буквально на моих глазах происходил процесс расширения тематики семинара и превращения его из специализированного, обсуждающего главным образом вопросы, связанные с основной задачей (на то время) и института, и отрасли, в широкий общефизический семинар. На нем уже рассматривались общие вопросы ядерной физики: проблема несохранения четности при слабом взаимодействии; задачи нейтронной физики и физики реакторов, не вытекающие непосредственно из нужд промышленного производства делящихся материалов или бомбовой тематики; начальные работы по физике элементарных частиц и новым принципам ускорения и, конечно, вопросы термоядерных исследований.

Поскольку весьма успешные испытания термоядерного оружия в 1953-1955 гг. позволили в институте заметно сократить объем работ, обслуживающих оружейную тематику, Курчатов приступил к исследованию новых физических горизонтов и новых областей практического использования нейтронофизических и реакторных наработок, к более глубокому научному обеспечению таких направлений, как радиационное материаловедение и т.п. Такой переход требовал тщательного анализа, что было характерно для курчатовского стиля. А в этом анализе непременным элементом были увлекательные и детальные семинары, которые Курчатов проводил с особым талантом.

Он безжалостно требовал и от основных докладчиков, и от выступающих, и от задающих вопросы физической ясности, не допуская снижения научного уровня. При этом ему удавалось вовлекать в дискуссию большинство участников и, бросая образные замечания, подталкивать ее к конструктивному результату. Позже подобный метод получит название мозгового штурма.

В начале 1956 г. на одном из семинаров, на котором в числе гостей был профессор Э.Л.Андроникашвили из Тбилиси, возник вопрос о возможных путях увеличения доли холодных нейтронов в нейтронных пучках тепловых реакторов. Элефтер Луарсабович предложил охлаждать замедлитель реактора жидким гелием. Начались бурные дебаты с обилием различных предположений, но Курчатова ход обсуждения явно не устраивал: выступающие не оперировали конкретными данными. К счастью, мы с моим коллегой по аспирантуре М.Г.Земляновым уже серьезно интересовались этим вопросом и располагали кое-какими оценками.

Когда Игорь Васильевич обратился к залу с вопросом, может ли кто-нибудь сказать по этой проблеме что-нибудь более содержательное, чем только идея, я поднял руку, и он предоставил мне слово. Попросив разрешения не спускаться вниз (я сидел достаточно высоко), я рассказал о результатах наших оценок перспективных охлаждаемых замедлителей, к которым собственно жидкий гелий никак нельзя было отнести, о потребных мощностях криогенного оборудования и вопросах безопасной эксплуатации подобных устройств в сильных полях излучений. Практически в моем кратком выступлении был дан достаточно подробный ответ на все возникшие вопросы.

Курчатов слушал внимательно. Когда я закончил, он склонился к сидящим рядом коллегам и о чем-то спросил, но, как выяснилось позже, не получил быстрого ответа. Игорь Васильевич продолжил работу семинара, отметив, что предыдущая тема обсуждена достаточно подробно. А вопрос коллегам, сидящим поблизости, он задавал очень простой: “Что это за физик выступал и откуда он взялся?” Когда вопрос по рядам дошел до Певзнера, Игорь Васильевич получил, наконец, разъяснения. И сразу же просил Певзнера передать поручение “своим орлам” - этому новому долговязому вместе с хорошо известным Земляновым (бывшим до аспирантуры начальником дозиметрической службы реактора) - в течение недели представить подробный “писдок”, т.е. письменный документ об охлаждаемых замедлителях. Нам с Земляновым пришлось остановить текущие дела, но “писдок” мы успели представить вовремя и, судя по всему, на данном этапе удовлетворили начальство.

Неделями двумя позже произошла случайная встреча с Игорем Васильевичем у реактора РФТ (реактор физический тепловой), где мы проводили эксперименты. Он вспомнил мое выступление на семинаре, попросил проводить его до главного здания и подробнее рассказать о целях и сути наших с Земляновым экспериментов. Я рассказал об отсутствии каких-либо других прямых методов определения фононных спектров кристаллов, кроме неупругого рассеяния нейтронов, и о том, какое разнообразие физических проблем твердого тела связано со спектром тепловых возбуждений. Объяснил, что нам как экспериментаторам для этих исследований необходимы выведенные коллимированные и монохроматизированные пучки предпочтительно холодных нейтронов, поскольку в первых исследовательских реакторах нейтронные потоки были низкими. Игорь Васильевич с живым интересом все это слушал, изредка перебивал уточняющими вопросами и уже перед главным зданием похвалил, что выбрали интересную задачу, пожелал успехов и просил информировать о ходе экспериментов. Оценка Игоря Васильевича вызвала у меня и радость, и некоторое недоумение, поскольку это направление было несколько в стороне от основных интересов института. Казалось, что тогда передо мной был не директор Института атомной энергии, а просто любящий физику ученый.

Затем долго не было случая поговорить с Курчатовым. Мы уже со своим экспериментом перебрались нa более удобный для пучковых работ реактор ИРТ (исследовательский реактор тепловой) и думали, что высокое начальство о нас забыло. Оказалось не так.

Снова произошла случайная встреча с Игорем Васильевичем во время его прогулки по территории, и как будто не было большого перерыва в наших разговорах. Он начал расспрашивать об эксперименте на новом реакторе, точно держа в голове основные особенности нашего подхода. Это было удивительно при его фантастической загруженности весьма ответственными делами. Но в нашей судьбе эта встреча, быть может, сыграла и роковую роль, заставив на несколько лет отойти от основной цели намеченных исследований. С легкой руки кого-то из ближайших сотрудников Курчатова (и в его традициях!) нашу с Земляновым группу окрестили группой Черноземовых. Вскоре после встречи с Игорем Васильевичем группе Черноземовых было поручено по его предложению (и, как всегда, срочно) подготовить варианты надежных методов определения положения делящегося материала в массивных изделиях.

Мы остановились на методе, опирающемся на наши собственные наработки по использованию пучков холодных нейтронов и процедуре определения, которая сегодня была бы названа нейтронно-томографическим определением. Высокий синклит во главе с Игорем Васильевичем одобрил предложение и “приговорил” группу Черноземовых к тому, что она будет разрабатывать методику, изготавливать оборудование, точнее, курировать его изготовление и, более того, осуществлять необходимый многолетний контроль изделий при массовом производстве.

В Курчатовском институте не было принято обсуждать поручения. Они просто выполнялись. Так было и в нашем случае. Мы защищали наши кандидатские диссертации со сдвигом в три-четыре года. Но об отвлечении на прикладную работу не сожалели. Она сильно расширила наш кругозор в смежных областях и принесла удовлетворение от участия в создании одной из выдающихся отечественных экспериментальных установок, о которой мечтал Игорь Васильевич и в которую нам удалось внести свой небольшой, но оригинальный вклад.

Теперь я вернусь к уже сделанному признанию, что значение личности Курчатова в атомном проекте и общенаучный и общечеловеческий масштаб этой фигуры я смог оценить лишь позже. С начала 60-х годов я получил определенные возможности знакомиться с деятельностью института и наследием Курчатова более обстоятельно и главным образом не за счет доступных архивных документов, а посредством разговоров с такими близкими соратниками Игоря Васильевича, как А.П.Александров и И.К.Кикоин, Л.А.Арцимович и В.В.Гончаров, М.И.Певзнер и В.И.Мостовой, Г.Н.Флеров, В.П.Джелепов, К.И.Щелкин, В.А.Давиденко и др. Значительно позже эту тему мне удалось достаточно подробно обсудить с Ю.Б.Харитоном.

Вначале было трудно понять, почему на роль научного руководителя отечественного атомного проекта был выбран молодой ленинградский профессор Курчатов. Конечно, существенную роль сыграла рекомендация “главного академика Иоффе” (по определению Владимира Высоцкого). Но принималось судьбоносное решение, и оно было трудным. А уже позже, когда собранные Игорем Васильевичем сподвижники стали на крыло и продемонстрировали, каких высот они могут достигать в науке и технике (ощущая при этом свою исключительность и самостоятельность), все они почти единодушно благословили судьбу за то, что в руководстве отечественного атомного проекта, на ключевом посту научного руководителя, оказался Курчатов. Сознавая громадную ответственность и отдавая служению народу и науке всего себя без остатка - свой талант, свою душу, свою жизнь, он в значительной мере определил успех дела. Его решения основывались на фундаментальных результатах исследований, детальных технических и экспериментальных проверках. Это касалось и стадии постановки работы, и стадии ее завершения и превращения в изделие или объект. Он знал эти изделия и объекты до тонкости. Все первые объекты и изделия он либо сам непосредственно вводил в эксплуатацию, либо осуществлял руководство их испытаниями. Этим он персонифицировал свою ответственность. В известной мере это способствовало и тому, что в рамках атомного проекта не было создано ни одного тупикового объекта или изделия.

С А.Ф.Иоффе. Санаторий “Узкое”, вторая половина 50-х годов.

Для своего ближайшего окружения и для всех людей, вовлеченных в сферу его бурной деятельности, он был образцом ученого с глубокими и разносторонними знаниями, преданным науке и ее предназначению, образцом высокой требовательности к себе и своим коллегам. Вместе с тем он был удивительно доброжелательным человеком, при всей своей внешней резкости и необходимой решительности. Глубоко уважал достоинство каждого, с кем сталкивала жизнь. В конфликтных ситуациях никогда не переходил грани делового обсуждения, не позволял себе опускаться до скандалов или оскорблений и находил, как правило, человечески приемлемые пути их разрешения. При этом он сам был скромным и обязательным, защищенным чувством юмора и самоиронией.

По-видимому, одно из наиболее авторитетных и емких определений роли Курчатова в решении атомной проблемы высказал Анатолий Петрович Александров в интервью редактору газеты “Курчатовец” М.Хализевой в мае 1993 г.:

“Мне кажется, это был очень удачный выбор, определивший в конечном итоге успех всего дела. Действительно, рядом работали выдающиеся ученые, но, пожалуй, никто из них не мог так самоотверженно заниматься работой столь крупного масштаба, так увлечь собственным интересом, так зажечь огромный коллектив людей.
Работы в этой области для нашей страны были новыми, требовали нового стиля, создания крупных, хорошо организованных коллективов. И здесь Игорь Васильевич подходил как никто другой.
Масштаб задачи был действительно потрясающий. Курчатов разворачивает непостижимо разностороннюю деятельность, вовлекая других в вихрь идей, расчетов, экспериментов. На основании тончайших измерений, лежащих на грани возможностей науки того времени, делает далеко идущие (и всегда правильные) прогнозы. Темп и напряженность поисков были на пределе человеческих возможностей. Это мог выдержать только Курчатов”.

Но мне кажется, что мы иногда обедняем истинную картину, не придавая достаточного значения другим проявлениям его характера и другим областям его деятельности, особенно относящейся ко второй половине 50-х годов. Для меня одним из поводов для размышления на эту тему послужил разговор с академиком Георгием Вячеславовичем Курдюмовым в самом начале 60-х годов, когда мы в Курчатовском институте обсуждали пути исследований по физике твердого тела и материаловедению.

Встреча планировалась в аскетичном кабинете Кикоина, проход Курдюмову был заказан по документам. Вдруг перед самым началом встречи раздается звонок с поста охраны, заказывался ли проход по документам то ли Герасима, то ли Григория Курдюмова. Исаак Константинович, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, разъясняет, что пропуск заказан на Георгия Вячеславовича Курдюмова. Потом, положив телефонную трубку, говорит, что это прямо-таки наваждение какое-то: всегда что-нибудь в его имени, отчестве или фамилии искажают. И добавил, что это - с легкой руки Игоря Васильевича, но лучше расспросить самого Курдюмова. Вскоре в кабинет вошел Георгий Вячеславович. Он не был рассержен, наоборот, светился улыбкой. На вопрос, что за пассажи связаны с оформлением его прохода, он живо откликнулся:

“Если вы не знаете этой истории, я вам ее расскажу. Произошло это в 1951 году. Тогда по случаю наших успехов с некоторыми сплавами я получил высокую награду правительства. Конечно, был рад. Но на следующий день, придя к себе в рабочий кабинет, я нахожу на столе документ, подписанный вчерашней датой И.В.Сталиным, согласно которому типовое здание школы, которое мы построили для расширения своих производственных возможностей, передается в связи с чрезвычайной необходимостью нашему соседу Андрею Николаевичу Туполеву.
У меня даже потемнело в глазах. Куда в этой ситуации бежать, кому жаловаться. Оставалась одна надежда на Игоря Васильевича Курчатова, который как меня, так и некоторых моих знакомых выручал в трудных ситуациях. Я приехал к Игорю Васильевичу уже с полным пониманием безнадежности моей просьбы о помощи. Он мог мне процитировать из «Медного всадника» известное место: «С божьей стихией царям не совладеть». На самом деле, кто мог пойти против документа, подписанного самим Сталиным? Только безумец. Но Игорь Васильевич отреагировал несколько необычно на создавшуюся ситуацию. Во-первых, сказал он, все проходит согласно известной русской присказке: «Герасим, Герасим, мы тебя украсим, заведем в терем, а потом обсерем». А во-вторых, сейчас самое время возбуждать ходатайство о срочном строительстве нового школьного здания, благо территория в ваших окрестностях дает такие возможности.
Вроде бы ничего особого не сказал Игорь Васильевич, а на душе стало легче, и появилось срочное дело пробивания нового строительства. Как свидетельствуют многие, это был один из феноменов общения с Игорем Васильевичем - после разговора с ним у людей возникало чувство уверенности или надежды. А в узком кругу с той поры меня часто стали называть Герасимом. Вот отсюда, наверно, и идут все недоразумения с пропусками”.

Между тем помощь от Игоря Васильевича для развития своего института Курдюмов все-таки получил.

В шутливом рассказе Георгия Вячеславовича мое внимание обратили на себя слова, из которых следовало, что в трудных ситуациях и он, и известные его коллеги искали помощи у Курчатова. Это свидетельствует о том, что Игоря Васильевича беспокоило не только положение его дел и дел его сотрудников, но и других коллективов. Если посмотреть повнимательнее с этой точки зрения на то, что и как делал Курчатов, то следует признать, что он действовал не только как лидер крупнейшей и ответственнейшей национальной программы, но и как ученый и гражданин, обеспокоенный судьбами своей страны, своего народа.

Уже к концу 40-х годов он добивается создания филиала ЛИПАН в Подмосковье, в районе Дубны, где возникает Гидротехническая лаборатория и запускается уникальный для своего времени синхроциклотрон на энергии 200 МэВ. Впервые знакомившихся с этим ускорителем поражал вес магнита - 7000 т. Вскоре при поддержке Игоря Васильевича вблизи строятся еще более мощный ускоритель на 10 Гэв и уникальный импульсный реактор для лаборатории И.М.Франка. И все это в совокупности становится началом международной исследовательской организации - Объединенного института ядерных исследований.

В конце 50-х годов Курчатов настойчиво поддерживает строительство самого мощного на то время серпуховского протонного ускорителя на 70 Гэв, линейного ускорителя электронов на 2 Гэв в Харькове, синхроциклотрона в Гатчине. При этом, как и до начала атомного проекта, еще с довоенного ЛФТИ, приходилось доказывать, что сразу “овес” от таких машин не получается, а они нужны ученым, чтобы лучше видеть перспективы будущих фундаментальных и прикладных работ. Таким образом, Игоря Васильевича следует отнести к числу прозорливых физиков, способствовавших развитию в нашей стране работ по физике высоких энергий.

Следующее направление его активности касалось термоядерного синтеза, хотя правильнее говорить - физики плазмы и управляемого термоядерного синтеза. Когда в начале 50-х А.Д.Сахаров и И.Е.Тамм обратили внимание на возможность осуществления синтеза в термоядерной плазме с температурой около 200 миллионов градусов, причем термоизоляция такой плазмы может быть обеспечена большими, но достижимыми магнитными полями в 5-10 Тл, в стране развернулись сугубо секретные работы по проблеме магнитного термоядерного реактора. Вначале секретный характер им придавался в связи с ожидавшимся оружейным направлением исследований. И здесь Игорь Васильевич действовал традиционным для себя методом. С одной стороны, он “воспитывал” начальство и добивался принятия необходимых правительственных директив. С другой - стремился вовлечь в эту работу талантливых исследователей и, как обычно, не ограничился беседами с ведущими специалистами, а провел серию обстоятельных семинаров по термоядерной тематике для привлечения молодых ученых. Напомню, что в то время карьера молодого ученого, только что закончившего вуз, начиналась в ЛИПАН с должности старшего лаборанта.

Позже, когда удалось снять избыточную секретность с термоядерных исследований, Игорь Васильевич стимулировал и поддерживал развитие этих работ не только у себя в институте (к этому времени ЛИПАН стал Институтом атомной энергии), но и в других институтах, таких как ленинградский Физтех, харьковский Физтех и зарождавшийся Институт ядерной физики Сибирского отделения АН СССР, куда он подготовил отправку группы ярких физиков во главе с будущим академиком Г.И.Будкером.

Подписание документа об образовании Института ядерной физики СО АН СССР.
Справа стоит Г.И.Будкер.

Все эти работы, как и те, которых коснусь позже, проходили при неустанном внимании, а при необходимости и личном вмешательстве Игоря Васильевича. Он придавал большое значение совершенствованию высшего естественнонаучного образования. При его самом активном участии были организованы Московский инженерно-физический институт, Физико-технический институт в Долгопрудном, изменилось лицо физического факультета МГУ им.М.В.Ломоносова, создавались десятки специализированных факультетов и специализированных кафедр в вузах многих городов - от Симферополя до Архангельска, от Ленинграда до Томска. И все это культивировалось и поддерживалось Игорем Васильевичем.

Да и в самом Курчатовском институте наряду с семинарами регулярно проводились циклы лекций о последних достижениях в различных направлениях физики и математики. Любое серьезное дело также начиналось с серии семинаров и специализированных лекций. Так было при развороте работ по физике плазмы и управляемому термоядерному синтезу, при организации радиобиологических работ, при создании отдела физики твердого тела и во многих других случаях, включая введение в практику расчетов на электронно-вычислительных машинах. И эта традиция долго сохранялась в институте, была элементом естественной среды его обитания.

Во второй половине 50-х годов Игорь Васильевич выступил инициатором беспрецедентной акции, которая заключалась в создании системы республиканских и региональных атомных исследовательских центров, оснащенных ядерными реакторами различного типа, а также специальными лабораториями: циклотронными, материаловедческими, радиохимическими и другими. С помощью Советского Союза подобные центры создавались в ряде дружественных стран.

Как можно себе представить, Игорь Васильевич преследовал двоякую цель. Способствовать с помощью этих центров повышению уровня подготовки научных, преподавательских и инженерных кадров в регионах. А кроме того, привлекать новых специалистов и целые коллективы к важнейшей работе по использованию достижений атомной науки и техники в интересах народного хозяйства. Игорь Васильевич смог только начать это благородное дело, а продолжил его Анатолий Петрович Александров. Теперь, по прошествии полувека, можно утверждать, что эти центры сыграли выдающуюся роль в перестройке технико-социальной жизни нашей страны, и не только нашей.

В буквальном водовороте дел и событий, которые “закрутил” Игорь Васильевич, со временем, несмотря на начинавшую сказываться усталость и возникающие медицинские ограничения, заметную роль стала занимать деятельность по развитию международного научно-технического сотрудничества, хотя на самом деле она была и шире и глубже того, что традиционно вкладывается в это понятие. Нет, Игорь Васильевич не перестал быть научным руководителем атомной программы. И производство делящихся материалов, и бомбовые дела по-прежнему в центре его внимания. Но наряду с этим он затевает активную работу по созданию атомных электростанций для европейской части Союза, что встречает серьезное сопротивление в правительственных кругах и даже среди энергетиков и самих атомщиков. Он развертывает работы по созданию уникальных исследовательских ядерных реакторов (с предельно большим нейтронным потоком - СМ-2, импульсного графитового - ИГР), по надводному и подводному атомному флоту, по физике плазмы и управляемому термоядерному синтезу и многое другое. И все это происходит на фоне двух существенно меняющих условия работы обстоятельств.

Одно обстоятельство субъективного характера. Уже после первого испытания отечественной термоядерной бомбы в 1953 г., потрясенный виденным, он заявляет своему другу Александрову: “Анатолиус! Это было такое чудовищное зрелище! Нельзя допустить, чтобы это оружие начали применять”. Последующие испытания только укрепили его в убеждении о необходимости предотвращения ядерного конфликта и недопустимости расползания ядерного оружия по Земле.

Другое обстоятельство было внешнего характера: в стране произошла смена политического руководства. Вместо Сталина и Берии пришли совершенно другие люди. И здесь, опираясь на свой высокий авторитет, несмотря на обостренное политическое противостояние СССР и США, Игорю Васильевичу удалось многое сделать для того, чтобы начался переход от политики конфронтации к политике мирного сосуществования - к изменению внешнеполитической стратегии. Он выступал инициатором и всемерно поддерживал начало прямого диалога между СССР и США по вопросам приостановки или запрещения ядерных испытаний, создания в рамках ООН международной организации по мирному использованию атомной энергии.

В середине 1955 г., когда уже состоялась договоренность о проведении I Женевской конференции по мирному использованию атомной энергии, Курчатовым была организована специальная сессия АН СССР. Сессия проводилась при непосредственном участии Игоря Васильевича как этап при подготовке к Женевской конференции и способствовала достойному представлению на ней отечественных ученых.

Чуть позже, в конце 1955 г., проводилась Всесоюзная конференция по управляемым термоядерным реакциям. Это была первая такого рода конференция. И одновременно один за другим шли всесоюзные совещания по ускорителям, по физике деления, по исследовательским реакторам.

В первой половине 1956 г. происходит событие, означающее реальный прорыв в проблеме международного научно-технического сотрудничества. В конце апреля в составе правительственной делегации Курчатов прибывает в Англию, где в одном из крупнейших ядерных центров Харуэлле при стечении английских (и не только английских) ведущих специалистов делает два сенсационных доклада: о перспективах работ по атомной энергетике и работах по управляемым термоядерным реакциям в СССР. И если малая часть информации, содержащейся в первом докладе, публиковалась ранее, то доклад о термоядерных реакциях представлял собой только что рассекреченные данные. Наша сторона раскрыла свои секреты и предлагала мировой научной общественности вести совместные работы по жизненно важным для цивилизации источникам энергии. Эти два доклада по эффекту, произведенному на общественность, можно в известной мере сравнить с сообщениями об испытании первой советской атомной бомбы.

Призыв отечественных ученых был услышан, и постепенно в мирном использовании атомной энергии стало налаживаться международное научно-техническое сотрудничество. Более того, в ряде областей, и в первую очередь в термоядерных исследованиях, начиная с их рассекречивания Курчатовым, оно не прерывалось даже в самые острые фазы холодной войны. Да и само это направление может служить образцом организации длительного плодотворного сотрудничества, принявшего самые широкие международные масштабы.

Все сказанное - не более чем штрихи к портрету Курчатова, без которых затруднительно понять, почему фигура Игоря Васильевича так сильно выделяется на фоне его выдающихся современников.