ДЕТСТВО. УНИВЕРСИТЕТ. ПЕРВЫЕ ШАГИ В НАУКЕ

Многие из моих коллег в этом разделе "Обзоров по биохимии", т. е. авторы соответствующих статей, должны были испытывать те же самые трудности, которые сейчас встают передо мною. Автору тут приходится маневрировать между Сциллой и Харибдой: нужно найти правильный путь между стремлением дать либо научный обзор, представляющий итог научных достижений, либо чисто автобиографический очерк о событиях, из которых складывался жизненный путь, не перегружая изложение научными деталями.

Я приложил все усилия, чтобы избежать этих двух крайностей, и буду счастлив, если мне удалось достичь намеченной цели.

Я родился в 1894 г. в Москве, не в моем родительском доме, а в акушерском отделении Московского центрального института акушерства, где временно работал мой отец. Через два месяца я был перевезен в Ярославль, областной город на Волге, где находился наш отчий дом. Здесь я провел свое детство и школьные годы, так что Ярославль я рассматриваю как свою подлинную родину. Я немало времени провел в медицинском окружении, как будто у меня были какие-то гены, привязывающие меня к медицине. Мой дед с материнской стороны был главным хирургом и директором местной ярославской больницы. Мой отец возглавлял отделение акушерства и гинекологии этой же больницы. По окончании средней школы я поступил на медицинский факультет Московского университета, который закончил с дипломом врача, и два года служил в качестве врача военной части Красной Армии. Мое первое научное поприще - это Биохимический институт Народного комиссариата здравоохранения, мое профессорское звание связано с кафедрой биохимии Медицинского института Казанского университета (ныне Казанский медицинский институт), и мой первый академический титул - это звание действительного члена Академии медицинских наук СССР. Но оглядываясь назад на свой жизненный путь, я не могу припомнить ни одного случая, когда бы я излечил кого-нибудь от какой-либо болезни.

Может быть, первые признаки наклонности к научной профессии проявились у меня уже в очень раннем возрасте. Еще в начальной школе мои одноклассники, как все ребята на свете, любили награждать своих собратьев прозвищами. Меня они удостоили титула "Володя-ученый". Вероятно, это объяснялось моей страстью возиться со всякими немудреными приборами вроде электрических звонков или незамысловатых игрушек. Я даже вспоминаю свое первое "изобретение". Это была стеклянная трубочка с бузинным шариком внутри и двумя проволоками по концам. Я объявил своим одноклассникам, что это не что иное, как "хитроскоп"; его назначение состояло в том, чтобы, коснувшись тела проводами, наблюдать за высотой подъема бузинного шарика. Едва ли нужно объяснять, что поднятие шарика вызывалось незаметным натиранием стеклянной трубки шелковым платком, в который она была завернута. Таким образом, мою научную карьеру приходится считать начавшейся с некоторой фальсификации, чтобы не сказать шарлатанства. Я надеюсь, что моя последующая деятельность дала некоторые основания к исправлению этой мало лестной квалификации.

Другая "знаменательная" точка моей научной карьеры относится к области химии, которой я заинтересовался в старших классах школы. Как всякого начинающего химика, меня особенно привлекало оперирование взрывчатыми материалами. Излюбленным объектом был йодистый азот. В сухом виде он взрывается при легчайшем прикосновении. Я помню, что принес в класс этот препарат во влажном состоянии, но на свою беду уронил проклятое вещество на пол около кафедры учителя, на которой восседал преподаватель закона божьего. К концу урока ученик, читавший заключительную молитву, наступил ногой на кусочек йодистого азота, который взорвался с изрядным шумом, не причинив никакого вреда.

Это было время, когда очень популярны были покушения на жизнь царей и лиц царствующего дома. Преподаватель закона божьего, соскочив с кафедры, помчался к кабинету директора с криком: "На мою жизнь совершили покушение!" Потребовались усилия родителей, чтобы избежать моего исключения из училища. Однако у меня не оказалось пятерки за поведение в дипломе об окончании, который нужно было предъявить в Политехнический институт в Петербурге, где я хотел изучать электротехнику. Это было немалым ударом по моему самолюбию, так как я не прошел конкурса. Быть может, неудачи на химическом поприще способствовали тому, что мои интересы были направлены в сторону изучения электрических явлений.

Еще будучи в школе, без каких-либо содействий со стороны преподавателей я уже сумел сконструировать ряд электрических приборов. У меня был полный комплект самодельной радиоаппаратуры с передатчиком и приемником, при помощи которой я передавал сигналы через несколько стен, разграничивавших комнаты нашей квартиры, к немалому изумлению моих родителей. У меня был трансформатор Тесла, высокочастотный зеркальный гальванометр и т. д. Я даже опубликовал в полупопулярном журнале маленькую заметку о замене обычного вибрационного прерывателя небольшой румкорфовой катушки на миниатюрный ртутный прерыватель, который вдвое повышал производительность прибора. Такова была моя первая научная публикация!

Потерпев неудачу с поступлением в Политехнический институт, я поступил на математический факультет Московского университета, рассчитывая, что хорошие познания в математике будут мне полезны для продолжения образования в качестве инженера. В школе я считался довольно хорошим, способным учеником по математике, но достаточно было нескольких месяцев университетской учебы, чтобы рассеять эту иллюзию. Я оказался абсолютно неспособным воспринимать утонченные принципы высшей математики, излагавшейся выдающимся ученым профессором Н. Н. Лузиным.

После совершенно бесплодно проведенного семестра я начал слушать курсы по химии и даже сдал один экзамен, но потом мои наклонности снова претерпели перемену, и я окончательно сосредоточил свои усилия и интересы, работая на медицинском факультете. Я уделял мало внимания слушанию теоретических курсов или проведению практических занятий, но затрачивал все свое время, работая в биохимических лабораториях при нескольких кафедрах. Каким образом мне удалось получить медицинский диплом, остается до сих пор загадкой для меня. Может быть, тут решающую роль сыграли две увлекательные книги, с которыми мне порекомендовал ознакомиться выдающийся биолог профессор Н. К. Кольцов, чьи блестящие лекции мне не забылись до сих пор. Это были книги Фишера "Отек" и "Нефрит". Я не только изучал в лаборатории процессы поглощения воды срезами тканей, но, кроме того, во время летних каникул, работая в качестве волонтера в небольшой ярославской больнице, попытался приложить мои скромные познания для лечения почечных заболеваний. К сожалению, результаты были не слишком благоприятными для больных, и мне было строго-настрого запрещено продолжать свои опыты на пациентах в больнице.

Дома электрическая аппаратура постепенно оказалась замененной самодельным термостатом, нагревавшимся керосиновой лампой, а опасные взрывчатые вещества - безобидными пробирками с простейшими микроорганизмами или взвесью дрожжей. Мне удалось установить ошибку, которую я обнаружил в высказанных Н. К. Кольцовым взглядах на природу влияния рН на фагоцитоз одноклеточными организмами. Наблюдаемый эффект заключался в изменении скорости поглощения частичек туши.

Мне удалось показать, что ответственным за наблюдавшиеся явления был электрический заряд частичек туши, а не поведение микроорганизмов. Когда я воспроизвел свои опыты в лаборатории Кольцова и изложил ему мое толкование, он был восхищен и сказал мне, что мое поведение соответствует правильному пути в истолковании экспериментальных результатов - не считать себя связанным расхождением своих взглядов с таковыми, высказанными авторитетами.

Гражданская война терзала страну. Первое социалистическое государство, лишенное каких-либо поступлений извне, противостояло в одиночестве приверженцам разрушенного царского режима и так называемых белых сил, пользовавшихся поддержкой многих западных стран. Это была борьба идей против военной силы, и в конечном счете победу одержали идеи.

Немедленно после окончания университета я был призван на военную службу и провел два года на Южном фронте в качестве начальника полевого госпиталя кавалерийской дивизии. Я проделал путь от Дона до Крыма и закончил его на Кавказе после изгнания оттуда английских оккупационных сил.

В эти годы война велась против сыпного тифа в такой же мере, как и против военных сил, эта была "война против вшей", и медицинский персонал был среди первых жертв в этой неравной борьбе. Было чистой случайностью или чудом, что я избежал преждевременной кончины. Я перенес тяжелую инфекцию в самых неблагоприятных условиях - лежа на носилках в коридоре неотапливаемого вагона во время отступления перед наступавшими белоказачьими силами. Верному другу я обязан тем, что жизнь моя была сохранена. Он, не жалея сил, расходовал камфорное масло для поддержания моей жизни на протяжении почти двух недель бессознательного состояния. Через месяц после выздоровления я уже снова был на работе, приобретя, к своему счастью, требуемый иммунитет.

В 1921 г. гражданская война практически закончилась. Я был демобилизован, вернулся в Москву, и с этого времени началась моя научная деятельность.

По счастливому стечению обстоятельств я был принят в только что организованный Биохимический институт Наркомздрава. Не знаю, быть может, здесь сыграло известную роль благоприятное отношение ко мне Н. К. Кольцова, который в это время был директором расположенного по соседству Института экспериментальной биологии. Главой нашего института был профессор Алексей Николаевич Бах, выдающийся химик и видная политическая фигура. Он был хорошо известен исследованиями по ферментативным механизмам биологического окисления, где центральная роль приписывалась образованию перекисей в качестве первого важнейшего этапа. Правилом поведения Баха даже по отношению к совсем молодым начинающим сотрудникам было "не водить за руку" путем ежедневного инструктажа, а прежде всего обеспечивать общее руководство, указывая главное направление, которого надлежало придерживаться.

Бах предложил мне заняться изучением иммунных антиферментов, в частности антифенолаз. Один пункт из руководящих указаний Баха я запомнил на всю свою последующую жизнь. После того как я порядочно поработал по изучению антител против ферментов, я однажды сказал Баху, что у меня родилась теория, объясняющая явление иммунитета. Что он подумал об этом? "Дорогой мой дружок, - сказал он мне, - если бы мне платили за выдумывание теорий, я мог бы сидеть всю жизнь и выдумывать одну лучше другой, но хорошие теории приходят от хороших фактов. Ты лучше побольше стой за своим рабочим столом, за рабочим столом, дружок".

Я никогда не имел регулярного обучения в области биохимии и родственных вопросов. В этом отношении по своему научному воспитанию и по исследованиям я имел основания рассматривать себя как своего рода самоучку, не уделившего никакого времени традиционному общепринятому обучению. Разумеется, на меня немалое влияние оказали труды ученых старшего поколения, но только как результат более или менее разрозненных контактов, а не путем систематической учебы. Точнее сказать, был только один краткий период, когда после нескольких лет работы в Биохимическом институте я около двух месяцев провел в 1927 г. в лаборатории Петера Рона, в больнице "Шарите", в Берлине, но здесь атмосфера снова была чрезвычайно либеральной. Каждый мог выбрать задачу, над которой он предпочитал бы трудиться. Сам Рона всегда был готов оказать содействие, но никогда не устанавливалось строго намеченной программы. Его лекции были великолепными, тщательно подготовленными и сопровождались впечатляющими экспериментами. Здесь я познакомился со своеобразным германским способом выражения восхищения при каких-нибудь особенно сложных и удачно проведенных лекционных опытах: одобрение выражалось дружным топотом ног. Мне это показалось своеобразным видом аплодисментов посредством нижних конечностей, поскольку верхние были заняты писанием заметок или рисованием схем приборов. Лаборатория Рона имела мировую известность. Я даже вспоминаю шутливое сокращение FRS, что истолковывалось как начальные буквы слов "прежний ученик Рона" (Fruhere Ronas Schuler).

Эта лаборатория была своего рода подлинным питомником, из которого появилось немалое число выдающихся исследователей. Для многих из них это было путем в райскую область научного поиска - тот или иной из институтов общества кайзера Вильгельма.

Немало лауреатов Нобелевской премии было среди работавших в этой лаборатории. Можно назвать Фрица Липмана, Ханса Кребса, Макса Перутца, Э. Б. Чейна. В этой лаборатории имелась возможность установить знакомство со многими незаурядными учеными широкого профиля.

С большим удовольствием я вспоминаю, как работал за одним лабораторным столом с Давидом Нахманзоном, этажом выше Ханс Вебер работал над мышечными белками; Рона помог мне посетить Биологический институт Общества кайзера Вильгельма, где я встретил Карла Нейберга, Отто Варбурга, Карла Ломана и Отто Мейергофа. Некоторые из этих контактов, хотя они и были вначале очень мимолетными, выросли в дальнейшем в длившуюся всю жизнь привязанность.

Работа над антиферментами не принесла сколько-нибудь существенных результатов с точки зрения новых воззрений на природу ферментов или механизм их действия, но эти исследования привели к обнаружению факта, быть может, не чрезмерно существенного самого по себе, но который тем не менее содержал элементы более широкого значения. Я имею в виду то, что я позднее обозначил как принцип "фиксированного партнера". Исходной точкой этих наблюдений было обнаружение того, что иммунные антитела могут проявлять свое взаимодействие с антигеном даже в том случае, если они переведены из раствора в фиксированное состояние, в адсорбированную форму на каком-нибудь подходящем носителе вроде каолина или гидроокиси алюминия. Использование этого принципа позволило обнаружить антигенные свойства гемоглобина. При обычных условиях иммунизация этим белком не вела к образованию антител, которые проявлялись бы в осаждении гемоглобина или изменении его способности связывать кислород. Но если сыворотка иммунизированного гемоглобином животного была адсорбирована на коллоидальном носителе, то эта суспензия проявляла замечательную способность связывать гемоглобин и удалять его из раствора. Аналогичное явление наблюдалось в опытах с инвертазой дрожжей.

В то время как другие ферменты, такие, как оксидазы, вызывали образование антител, которые угнетали ферментативную активность, казалось, что инвертаза лишена антигенных свойств, но и в этом случае если сыворотка иммунизированного животного применялась в виде адсорбата, т. е. в фиксированном состоянии, то после центрифугирования наблюдалось полное удаление фермента из раствора. Нетрудно было убедиться в том, что в этом связанном состоянии после реакции с фиксированным партнером фермент сохранял свое исходное каталитическое действие. Эти опыты можно было рассматривать как предшественников ныне столь популярного применения "иммобилизованных ферментов" или других биологически активных веществ.

ОТКРЫТИЕ ОКИСЛИТЕЛЬНОГО ФОСФОРИЛИРОВАНИЯ

Эксперименты в области иммунитета хотя и были привлекательными сами по себе, но, казалось бы, приводили к своего рода тупику. Мои научные интересы переместились в область изучения биологических процессов, в которых участвовала фосфорная кислота. Она как раз к этому времени приобрела характер центрального по своей значимости объекта исследования. Ее участие в анаэробном углеводном обмене вызывало все возрастающий интерес в результате фундаментальных исследований Г. Эмбдена, К. Ломана, О. Мейергофа и Я. О. Парнаса, последовавших за совершившими подлинный прорыв замечательными открытиями, принадлежащими Гардену и Ионгу.

См.: Ленинджер А. Биохимия. М.: Мир, 1974. 957 с.

В 1929 г. я принял приглашение Казанского университета занять кафедру биохимии. Лабораторию пришлось организовывать совершенно заново, так как в ней не было даже самого скромного набора простейшего применявшегося в то время оборудования.

Все, чем я располагал для моей личной работы после длившихся целый год усилий, - это убогое воспроизведение респирометра Варбурга, сконструированного в скромной университетской мастерской, и простейший вид колориметра, так называемого аутонритовского с оптическим клином, лишь позднее замененного небольшой моделью колориметра Дюбоска. Но лекционный курс отнимал относительно мало времени, и у меня было много досуга, чтобы вести работу за лабораторным столом и предаваться своим размышлениям.

Результаты были в немалой мере утешительны: было обнаружено, что дыхание клеток может повлечь за собой синтез АТР. В тот период было хорошо известно, что АТР синтезируется в процессе неокислительного распада глюкозы, протекающего по путям брожения или гликолиза. Если оглядываться назад, может показаться удивительным, что ничего не было известно относительно возможного участия АТР или вообще фосфата в другом крупнейшем энергодающем процессе, каким является дыхание. Объяснение этому можно видеть в простом факте. Для глубокого анализа не хватало подходящего экспериментального объекта. В те времена для опытов применялось очень ограниченное их число. Для изучения фундаментальных источников энергии в живых объектах - брожения и дыхания - использовались, с одной стороны, дрожжи, с другой - печеночная ткань. Экспериментаторы пренебрегали важным высказыванием замечательного биолога Крога о том, что природа проявила щедрость по отношению к изучающим ее ученым - она создала специальные объекты, как будто только и предназначенные для разрешения наиболее животрепещущих проблем. Успех ученого, берущегося за решение таких проблем, определяется его умением найти подходящий объект.

Как парадокс можно отметить, что первые указания на участие АТР в процессах клеточного дыхания были получены в опытах, где дыхание отсутствовало.

Можно считать счастливой случайностью, что для своих исследований, касавшихся возможного участия АТР в дыхательных процессах, мне удалось выбрать особенно благоприятный объект. Таким объектом оказались содержащие ядро эритроциты птиц. Их структура предельно проста: они имеют лишь одну строго определенную функцию, которую им надлежит выполнять, что достигается заключением в ничтожно ограниченном объеме высококонцентрированного раствора гемоглобина, в котором плавает крупное клеточное ядро. Совершенно очевидно, что именно в силу последней причины они обладают чрезвычайно интенсивным дыханием в отличие от безъядерных эритроцитов млекопитающих и, что особенно важно, птичьи эритроциты обладают высоким содержанием АТР, грубо говоря, того же порядка, что и мышечная ткань.

Это содержание АТР остается практически постоянным до тех пор, пока продолжается дыхание. Но стоит нарушить дыхательный процесс отравлением цианистым калием или удалением кислорода повторной эвакуацией и промыванием чистым азотом, как тотчас наблюдается быстрое дефосфорилирование АТР, сопровождающееся соответствующим нарастанием минерального фосфата. На протяжении часа при 37^oС весь кислотно-лабильный фосфат оказывается разрушенным, будучи гидролизованным до неорганического фосфата. Как можно было объяснить постоянство содержания АТР при аэробных условиях? Совершенно очевидно, что выбор мог быть сделан между двумя объяснениями. Либо расщепление АТР приостанавливалось при окислительных условиях, либо. напротив, оно продолжалось, но компенсировалось непрерывно продолжающимся обратным процессом - реэтерификацией неорганического фосфата, который продолжал освобождаться.

Не подлежало сомнению, что большую вероятность имело последнее, ибо в его составе лежало существование "фосфатного цикла", а мы не знали никаких примеров того, чтобы имело место угнетение гидролитических процессов кислородом. Такого рода заключение имело бы еще косвенный характер, если бы оно не было недвусмысленно поддержано прямым показом этерификации неорганического фосфата, которое наблюдалось на протяжении периода после анаэробиоза, при восстановлении аэробных условий. Такого рода аэробная реэтерификация неорганического фосфата с образованием АТР была подтверждена самым достоверным образом. Этот процесс был мною обозначен как "респираторный ресинтез АТР". В наши дни это соответствует общепринятому термину - окислительное фосфорилирование.

Мои опыты дали возможность получать по меньшей мере приближенную оценку эффективности процесса, что может выражаться отношением Р/О. Эта величина была найдена нами равной приблизительно 1,0, т. е. того же порядка, который позднее был установлен для ряда других случаев. С открытием окислительного фосфорилирования АТР оказалась в биоэнергетике на уровне решающего звена и ее значение резко возросло. Это стало особенно очевидным в последующее время в результате работ В. А. Белицера и Ш. Калькара, которыми было установлено, что не только первичное воздействие на молекулы углевода сопровождается связыванием неорганического фосфата, но также и окисление ряда промежуточных продуктов, образующихся при окислительном распаде гексозной молекулы. Стало общепринятым рассматривать АТР как некую разменную единицу, в форме которой энергия, освобождаемая при брожении и дыхании, становится доступной для использования во всех физиологических функциях. Накопленная химическая энергия освобождается под .действием соответствующего фермента, аденозинтрифосфатазы (АТРазы).

Здесь нужно упомянуть об одной характерной особенности АТРазы, которая выявилась при дальнейших экспериментах по изучению обмена АТР в ядерных эритроцитах. В отсутствие дыхательного ресинтеза АТР оказывается гидролизованной примерно в течение одного часа. Это говорит о том, что АТРазная активность невелика. Но если клетки гемолизировать, то АТР расщепляется практически моментально, подобно взрыву. Когда это своеобразное поведение мы подвергли изучению с моей сотрудницей Т. В. Венкстерн, то оказалось, что оно обусловлено наличием двоякого рода АТРазной активности. Малая часть этой активности содержится во внутреннем содержимом клетки и является ответственной за медленный распад или превращение АТР в нормальных, нетронутых кровяных клетках. Другая, во много раз большая часть этого фермента направляет свою активность во внешнюю среду, ибо прочно удерживается на поверхности клетки. Именно эта вторая часть АТРазы, обозначенная нами как экзо-АТРаза, расщепляет АТР содержимого клеток, когда они подвергаются гемолизу.

Простой эксперимент подтверждает сказанное. Если добавить некоторое количество АТР к суспензии птичьих эритроцитов в физиологическом растворе, весь прибавленный трифосфат быстро гидролизуется. Но в то же время АТР, содержащаяся внутри эритроцита, остается незатронутой, сохраняется ее исходное содержание. Биологическая роль экзо-АТРазы пока еще представляется нам загадочной. Можно предположить, что наружно расположенная АТРаза никогда не встречает своего субстрата, так как в кровяной плазме АТР не содержится в измеримом количестве. Быть может, это является своеобразным онтогенетическим реликтом, оставшимся от процессов эритропоэза?

ПРИРОДА ПАСТЕРОВСКОГО ЭФФЕКТА

Мы имеем основания считать, что процессы клеточного дыхания выполняют двоякую роль. Совершенно очевидно, что главным является окислительное фосфорилирование-это мощный генератор макроэргических фосфатных связей, которые служат непосредственно источником химической энергии для всех физиологических функций. Вторая роль находит свое выражение в так называемом пастеровском эффекте. Им управляется взаимодействие между дыхательным и анаэробным (гликолитическим) механизмами обмена веществ. При аэробных условиях расточительный ферментативный путь распада углеводов оказывается подавленным. Так, через посредство пастеровского эффекта как бы решается судьба гексозной молекулы - пойдут ли ее превращения по дыхательному или по гликолитическому пути.

Надо считать естественным, что эта проблема, в то время едва затрагивавшаяся, привлекла мое настойчивое внимание - я имею в виду пастеровский эффект. Наиболее правдоподобным объяснением механизма этого явления было допущение, что подавление брожения в аэробных условиях обусловлено окислительным инактивированием каких-либо из энзиматических механизмов, участвующих в брожении и гликолизе. Ведущей идеей нашего подхода, который был предпринят в сотрудничестве с, моим молодым сотрудником Николаем Саковым, было стремление исследовать чувствительность к окислению различных ферментов, которые принимают участие на первых этапах анаэробного распада глюкозы.

Соответствующим образом было. предпринято испытание влияния редокс-индикаторов различного окислительно-восстановительного потенциала на начальные этапы углеводного пути превращения молекулы углевода.

Из различных испытанных ферментов (гексокиназа, изомераза, альдолаза и т. д.) все, за одним исключением, обнаружили полную нечувствительность по отношению к агентам, влияющим на редокс-потенциал на всем протяжении испытанных концентраций или значений Ео. Единственным исключением, приобретающим решающее значение, оказался фермент фосфофруктокиназа. Это фермент, который ответствен за образование фруктозе-1,6-дифосфата. Его активность проявляется в переносе фосфатного остатка АТР на один из продуктов превращений глюкозы, именно на фруктозо-6-фосфат.

Фосфофруктокиназа оказалась чрезвычайно чувствительной к действию редокс-индикаторов, обладающих потенциалом в пределах от 0,05 до 0,250 В. Полное угнетение наблюдалось также под действием различных окислительных агентов - йода, перекиси водорода, дигидроаскорбиновой кислоты и т. д. Все восстановленные формы оказались лишенными эффекта.

Ясно, что эффект всех этих веществ, совершенно чуждых нормальной каталитической системе клетки, хотя и можно было рассматривать как весьма убедительное подкрепление нашего взгляда, но все же это было лишь косвенное доказательство. Убедительное подкрепление обоснованности наших представлений было получено, когда совершенно аналогичный эффект был обнаружен при использовании наиболее важной физиологической окислительной системы - цитохрома и его оксидазы. В присутствии надлежащего промежуточного переносчика окисленный цитохром сам по себе, взятый в стехиометрическом количестве, угнетал фосфофруктокиназу. Но особенно знаменательно то, что угнетение могло проявляться и в присутствии минимальных, каталитических количеств цитохрома при наличии цитохромоксидазы. На воздухе в отличие от азотной атмосферы обнаруживалось фактически полное угнетение. Этот эксперимент мы вправе рассматривать как наиболее близкое к истинной природе воспроизведение пастеровского эффекта в предельно упрощенных условиях.

Мы можем рассматривать гексозо-6-фосфат как поворотный пункт, на котором решается дальнейшая судьба гексозной молекулы. Если первый атом С фосфорилирован с образованием гарден-йонговского эфира, то молекула предназначена для расщепления на две равные части, две триозы, и за этим следует дальнейшая серия ферментативных этапов; мы это назвали дихотомическим путем. Если же как противоположность первый углеродный атом вместо фосфорилирования оказывается окисленным, то гексоза вступает на окислительный путь, который протекает посредством отщепления одноуглеродных продуктов; мы обозначили этот путь как апотомический.

Н. Саков был, вероятно, наиболее блестящим из моих учеников. У него был ясный ум и способности отличного экспериментатора. Судьба его была трагична. Работа по вопросу о пастеровском эффекте имела предельно огорчительный конец. Соответствующие опыты были закончены весной 1941 г. Летом разразилась война. Саков вскоре был призван на военную службу. Моя семья и я сам были эвакуированы из Москвы в Среднюю Азию, во Фрунзе. Мне удалось захватить с собой лабораторные протоколы и тетради, и я ожидал сведений о судьбе Сакова. Они пришли спустя долгое время и были более горькими, чем хотелось ожидат: Саков погиб на полях боев под Сталинградом. Его работа была опубликована посмертно. Мы не имели возможности послать ее в зарубежный журнал, и она появилась только в журнале "Биохимия" в 1943 г. оставшись практически совершенно неизвестной.

См.: Энгельгардт В. А., Саков Н. Е. О механизме пастеровского эффекта// Биохимия. 1943. Т. 8, № 1. С. 9-36.

Единственным откликом были несколько строк, в которых эта работа упоминалась в статье Дина Берка в "Трудах ежегодного отчета лаборатории в Колд-Спринг-Харборе".

Истолкование, которое мы дали пастеровскому эффекту, было "заново открыто" спустя ровно 20 лет в работе Дж. Пасоно и О. Лоури, появившейся под заглавием "Фосфофруктокиназа и пастеровский эффект". Я доложил об этой работе на конференции, проводившейся в Париже в 1946 г. и посвященной 50-летию со дня смерти Пастера. По-видимому, труды конференции остались неопубликованными, во всяком случае, я не получил ни оттисков, ни извещения о публикации. С промежутком времени около 30 лет я поделился главными результатами ее на конференции по биоэнергетике, проводившейся американской Академией искусств и наук в Бостоне в 1973 г.

МИОЗИН И АДЕНОЗИНТРИФОСФАТАЗА

Не подлежит сомнению, что мышцы являются наилучшим объектом для изучения проблем биоэнергетики. С открытием, принадлежащим Эйнару Лундсгаарду, обнаружившему "алактоцидное сокращение", стало ясно, что непосредственным источником энергии для работы мышцы является расщепление АТР и что, следовательно, особенное внимание должно быть уделено ферменту, который катализирует это расщепление, - АТРазе. Имелось немало указаний на то, что этот фермент выполняет ключевую роль в функции мышцы и поэтому заслуживает особого внимания изучение его свойств. Однако как ни странно, это не имело места на протяжении ощутимого отрезка времени. Причина подобного явления своеобразна - не было обнаружено способности к расщеплению АТР при изучении водных экстрактов мышечной ткани. А именно экстракты являлись излюбленным материалом биохимиков, изучавших мышцу. Настойчивые исследования были направлены на то, чтобы обнаруживать в растворимой форме ферменты, участвующие в гликолитических процессах.

Водорастворимые ферменты оказались как бы избранной группой; открытие нового фермента, принадлежащего к этой группе, будучи окружено как бы загадочным очарованием, оставалось излюбленной целью экспериментальных усилий. Но в соответствующих экстрактах АТРаза не обнаруживалась и оставалась в пренебрежении, как некая энзиматическая Золушка, хотя и было известно, что если АТР добавлять к измельченной мышце, то происходит быстрое его расщепление. Однако экстрагированный остаток, остававшийся после удаления всех водорастворимых ферментов, обычно рассматривался как не представляющий дальнейшего интереса и направлялся в отходы.

В сотрудничестве с моей женой Милицей Любимовой, моим долголетним сотрудником, мы предприняли поиски казавшейся ускользающей способности расщеплять АТР. Мы направили внимание на остаток после экстракции водорастворимых ферментов. Первый же опыт, прозаический по своей простоте, принес однозначный ответ: чрезвычайно высокая энзиматическая активность была обнаружена в "нерастворимой" части мышцы после сравнительно мягкой обработки и экстракции водой или солевыми растворами, как это обычно делалось.

На этой стадии наши заслуги были скромные. Выражаясь фигурально, мы просто извлекали из ведра для отходов тот материал, который другими экспериментаторами считался не представляющим интереса. Гораздо более значительным оказался следующий шаг, когда мы попытались изолировать АТРазную активность, т. е. отделить фермент от различных нерастворимых в воде белков, которым приписывалась та или иная функция в явлениях сокращения.

Нарушив один раз каноны, сложившиеся в отношении нерастворимой части мышцы, и занявшись изучением остатка вместо экстракта, мы продолжали и дальше следовать по "еретическому" пути, применяя для экстракции вместо воды или слабых солевых растворов концентрированные растворы солей, относительно которых было известно, что они способны извлекать главный сократительный белок - миозин. Представлялось естественным начинать эксперименты с удаления этого белка, который был известен как главная составная часть нерастворимой белковой фракции. Но велико было наше изумление, когда после обработки остатка мышечной ткани растворами возрастающей ионной силы, как это делается при изолировании миозина, мы обнаружили всю ферментативную активность в экстракте, содержащем миозин. Этот результат прямо противоречил нашим ожиданиям.

Мы намеревались удалить главную массу "структурного белка" и обнаружить фермент в какой-нибудь исчезающе малой, индивидуальной фракции. В противоположность этому вся активность была обнаружена в самой миозиновой фракции. Все методы, известные к тому времени для изолирования миозина, неукоснительно приводили к тому, что получаемый продукт обладал полной ферментативной активностью. В довершение к этому хорошо известная большая температурная чувствительность миозина оказалась характерной также и для ферментативных свойств. Вопреки нашим ожиданиям пришлось принять заключение, на первый взгляд малоправдоподобное, что ферментативное АТРазное свойство принадлежит самому миозину. В нашей первой публикации в журнале "Nature" мы предложили ввести сокращенное обозначение энзиматических свойств миозина, назвав их краткой формой "АТРаза", вместо громоздкого обычного аденозинтрифосфатаза. Однако редакция журнала не приняла наше предложение. К настоящему времени это наименование получило общее признание и применяется нами и здесь.

Естественно, что вывод, согласно которому ферментативные свойства принадлежат высокоспециализированному белку, выполняющему структурные и механические функции и составляющему значительную процентную часть сухого веса нашего тела, был в высшей степени малоправдоподобным. Поэтому неудивительно, что, несмотря на убедительные экспериментальные доказательства, некоторые скептически настроенные авторы, в том числе весьма высокоавторитетные, выражали большие сомнения и выдвигали возражения против наших опытов. Но не составило большого труда опровергнуть все эти возражения, показать их несостоятельность, и первоначальное утверждение осталось непоколебимым. Мы не имеем основания предъявлять претензии к вердикту самого строгого из судей - времени. Сейчас мы знаем уже точную локализацию каталитической активности в пределах молекулы миозина.

Едва ли нужно подчеркивать существенное значение того обстоятельства, что была установлена ферментативная активность миозина. Это означает, что структурная сократительная субстанция, которая выполняет механическую работу мышцы, сама обеспечивает движущую силу для этой работы, расщепляя АТР и освобождая химическую энергию.

Можно удивляться тому, каким образом за столь долгое время изучение мышцы шло по двум совершенно независимым, обособленным линиям. С одной стороны, это было изучение структурного материала мышцы, тех белков, которые составляют физическую основу живой машины. С другой стороны, это были химические процессы и соответствующие белки, которые продуцируют движущую силу.для выполнения механической работы. То обстоятельство, что химические и механические свойства оказались объединенными в миозине, а также выявление его АТРазных свойств, привело к преодолению барьера, разделяющего эти два подхода, и тем самым внесло элемент единства, пришедшего на смену прежнему дуализму.

Но это было еще не концом нашей повести. Новый аспект не менее существенной значимости был внесен экспериментами, которые показали, что взаимодействие АТР и миозина имеет бивалентный характер, выходящий за рамки взаимоотношений фермента и субстрата. Оказалось, что АТР меняет физические свойства миозина, те самые, которым не без основания приписывалась фундаментальная роль в физиологических эффектах, связанных с мышечным сокращением. Работа в этом направлении развивалась в двух местах - в лаборатории Дж. Нидхэма в Кембридже и в нашей лаборатории. Ясно, что движущим мотивом в обоих случаях было одно и то же. Если миозин действует на АТР и освобождает ее энергию, то не может ли АТР, в свою очередь, воздействовать на миозин и вызывать изменение физических свойств, которые могли бы играть определенную роль в выполнении работы?

Нидхэм и сотрудники исследовали физические свойстства миозиновых раствороввязкость и двойное лучепреломление в потоке. В обоих случаях добавление АТР вызывало значительный эффект, который, исчезал, как только прибавленная АТР оказывалась расщепленной АТРазным действием миозина. Это ясно показывало билатеральный характер взаимодействия АТР и миозина, проявляющийся на молекулярном уровне. Нидхэму принадлежит удачное обозначение миозина как "сократительного фермента".

Я начал свои опыты с изучения мономолекулярных слоев миозина, используя лонгмюровский сосуд с вращающимся диском, расположенным на поверхности раздела воздух/раствор. Измерение вязкости монослоев было очень впечатляющим, и мне вспоминается восхищение Нидхэма при его посещении СССР, когда он пришел в нашу лабораторию и я ему показал аппарат (снова, как и в мои молодые годы, самодельный). Но воздействие АТР было трудно воспроизводимым, и я вскоре отказался от этого подхода, перейдя к другому объекту - с большей степенью упорядоченности, именно к миозиновым нитям. Эти нити могут быть легко получены путем впрыскивания тонкой струи концентрированного раствора миозина в дистиллированную воду. Они обладают небольшой, но вполне измеримой степенью прочности, которая легко может быть измерена при помощи торзионных весов.

АТР дает хорошо воспроизводимый, легко измеримый эффект, проявляющийся в существенном увеличении растяжимости нитей. Это явление, несомненно, зависит от АТРазной активности; после обработки нитей очень разведенными растворами азотнокислого серебра, которое полностью подавляет АТРазную активность, никакого влияния АТР на механическую прочность нити уже не обнаруживалось. Эти мои наблюдения даже отразились в небольшой аутоэпиграмме, которой я сопроводил дружеский шарж одного моего приятеля, преподнесенный мне по случаю присуждения Государственной премии. На рисунке я сам вместе с охватившей мои плечи женой были изображены висящими на тонкой миозиновой нити. Эпиграмма, первоначально сочиненная по-русски, была впоследствии переведена мною на английский язык. По-русски она звучит так:
.

Завистники скажут: "На тоненькой нити Держится слава сего лауреата", И мне остается молить Вседержителя, Чтобы стал миозин прочнее каната.

.
Обнаружение в последующие годы Штраубом в Венгрии второго мышечного белка, актина, теснейшим образом связанного с миозином, принесло совершенно новые детали во всю эту область. Проведенные затем исследования в нашей и других лабораториях на спермиях, ресничных микроорганизмах, токе протоплазмы и т. д. привели к заключению, что те же самые фундаментальные принципы, по-видимому, приложимы к явлениям биологической подвижности во всех ее формах. Эти исследования привели к формулированию принципа механохимии мышцы и других подвижных объектов. Основой этого представления является допущение взаимодействия источника химической энергии АТР, с одной стороны, и основного компонента сократительной структуры, миозина или актомиозина, - с другой. АТР доставляет энергию и в то же время меняет механические свойства сократительного белка миозина. А последний в силу своих каталитических ферментативных свойств освобождает энергию, содержащуюся в богатых энергией связях АТР, и одновременно претерпевает изменения физического состояния, которые ответственны за выполнение механической работы.

Многими годами раньше Мейергоф дал очень точную, основанную на ясных термодинамических соображениях формулировку принципа, оперирующего в механизмах, в которых имеют место преобразования энергии. Он считал, что во всякой машине, если это не тепловой механизм, химический процесс, являющийся источником энергии, должен взаимодействовать со структурной основой машины для того, чтобы вызвать превращения, которые служат источником выполняемой работы. Не удивительно ли , что это столь отчетливое утверждение оставалось на протяжении более десятилетия в забвении и не использовалось при изучении работы мышцы? Открытие АТРазных свойств миозина дало замечательную возможность убедиться в правильности приведенного выше принципа, имеющего характер закономерности.

АДМИНИСТРАТИВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Годы шли за годами, и обязанности, не относящиеся к исследовательской работе, - организационного, административного и общественного характера-накапливались. Управление человеческими делами, даже и близкими к науке, отнимало все больше и больше времени, что не могло компенсироваться большими сроками, проводимыми за рабочим столом, как это было моей постоянной привычкой прежде. Во всех исследованиях, о которых говорилось выше, я принимал активное личное участие, можно сказать "собственными руками".

Я обязан А. Хиллу тем, что он ввел меня в область увлекательного, но требующего немалого времени участия в научных -и общественных делах. В бытность его президентом Международного совета научных союзов (МСНС) я был привлечен в качестве члена бюро этого совета, а затем стал и вице-президентом. Это дало мне увлекательные возможности встречаться и часто устанавливать тесные дружеские отношения с большим числом ученых, которые были представлены в этой интернациональной организации. С большой признательностью я вспоминаю годы, когда я работал в МСНС. После Хилла пост президента был занят Рудольфом Питерсом, и воспоминания о его личном очаровании сопровождают меня все годы. Он мастерски умел сохранять отличную атмосферу на заседаниях в бюро МСНС, несмотря на возникавшие порой острые противоречия. Я живо вспоминаю столкновение точек зрения между мною и Л. Беркнером (США), когда я решительно выступил с возражением против его намерений сделать МСНС зависимым от "большой промышленности", как это представляли себе различные американские тресты и организации. Для меня было большим удовлетворением, когда моя точка зрения была принята членами бюро, и подлинно международный и независимый характер МСНС был поддержан всеми членами нашей организации. Мудрое руководство Питерса принесло неоценимую пользу для плодотворного дружеского сотрудничества, которым всегда отличалась наша работа.

С должной мерой скромности я могу приписать себе известное влияние моих усилий, когда на протяжении ряда лет речь шла о принятии Германской Демократической Республики в члены МСНС. Противодействие было преимущественно молчаливым, но упорным, и мои усилия потребовали немало времени. Приходится заключить, что я неожиданно проявил дипломатические способности, и так или иначе желаемый результат был достигнут к моему большому удовлетворению. Это было первым случаем, когда ГДР, член социалистического содружества наций, стала членом международной организации, обладающей большим весом.

Моя экспериментальная работа почти полностью приостановилась, когда Академией наук СССР мне была доверена должность академика-секретаря по биологическим наукам. В течение ряда лет я выполнял мои обязанности, как только умел. Но не знаю, оправдал ли я вполне ожидания.

Большое удовлетворение принесло мне назначение меня директором нового, созданного в 1959 г. Института молекулярной биологии АН СССР. Кабинет директора и письменный стол заменили мне мое лабораторное окружение. Я стремился и стремлюсь оставаться на уровне ведущихся исследований молодых и более зрелых сотрудников института, стараюсь обеспечить им все условия для наиболее полноценного выполнения их научных исследований, а также обеспечить атмосферу сотрудничества и взаимного уважения.

Организация Института молекулярной биологии отмечала собою поворотный пункт в развитии физико-химической биологии в нашей стране. Это был первый центр такого рода в то время. Нам удалось привлечь ряд способных химиков; биологов нам было легче привлечь, а физики еще уступали в числе, но всемерно стремились внести свой посильный вклад. Целью, к которой я стремился, было иметь равное соотношение представителей различных специальностей в составе научного коллектива института. Нам пришлось начинать практически с нулевого уровня. Но мы не могли жаловаться на отсутствие энтузиазма и с признательностью оценили щедрую поддержку Академии наук СССР. Институт организовал публикацию обширной серии монографий по наиболее важным вопросам молекулярной биологии.

Было большим удовлетворением для меня и счастливым обстоятельством для института, что немалое число отличных исследователей среднего и более молодого возраста вошло в состав нашего содружества уже на ранних стадиях существования института. В особенности плодотворно было содружество с моими прежними учениками, такими, как А. А. Баев и А. Е. Браунштейн. Они были моими молодыми соратниками в давно прошедшие годы и теперь проявили себя прочной основой института. Мы обязаны Баеву и его группе первым выдающимся успехом в области изучения нуклеиновых кислот.

Он состоял в раскрытии полной первичной структуры валиновой тРНК дрожжей. Продолжая свою работу в институте в области генетической инженерии, А. А. Баев уделил существенное внимание международной научной организации, будучи в течение ряда лет президентом Международного биохимического союза.

В настоящее время институту исполнилось больше 20 лет. При нем функционирует Научный совет по проблемам молекулярной биологии. Он включает несколько десятков членов, которые представляют главные центры биолого-молекулярного исследования, успевшие вырасти за эти годы. На собраниях совета подводятся итоги достигнутым успехам, намечаются пути дальнейшего развития и изыскиваются- способы избежать ненужного дублирования, а также восполнения нежелательных пробелов в развитии исследовательской работы в нашей стране. Особое внимание уделяется публикации научной литературы, организации справочных изданий и т.д., а также выпуску специального журнала "Молекулярная биология", который в настоящее время выходит и на английском языке в США.

Удовлетворяя своему стремлению не порывать связи с конкретной наукой, я содействовал организации специального проекта, известного под наименованием "Ревертаза", задачей которого было развертывание более обширных исследований в отношении фермента, осуществляющего важную реакцию обратной транскрипции. Этот проект послужил координации и развертыванию работ в ряде исследовательских центров Москвы, Киева, Новосибирска, Риги, а также в ГДР и Чехословакии. Как средство распространения новых линий развития науки ежегодно устраиваются школы, которые привлекают большое количество научной молодежи.

Обычно в биографических литературных материалах, даже более коротких, типа анкет, уделяется известное место и вопросу о любимых увлечениях. Я мог бы упомянуть только одно - горовосхождение. Большей частью я предпринимал экскурсии в горы в сопровождении моей жены. Мы посетили Центральный Кавказ, затем последовали ледники Памира, а потом горные хребты Тянь-Шаня на границе с Китаем. В моей памяти и сейчас ясно стоит тот день, когда вместе с участвовавшей в нашей поездке швейцарской альпинисткой Эллой Майяр мы стояли наверху горного хребта, отделяющего Советский Союз от Китая, а перед нами расстилалась подернутая туманом пустыня Такла-Макан. В горах завязываются особенно прочные дружеские отношения. Я был счастлив, что смог навестить Эллу Майяр в ее горной хижине в кантоне Валэй, когда я участвовал в научном симпозиуме, проходившем в соседнем ущелье того же кантона. Велика была радость нашей встречи после многих лет разлуки!

Мы с полным правом рассматриваем наше столетие как имеющее решающий характер для нашей страны и для мира в целом, Мое отечество прошло через ряд войн: русско-японскую в начале века, когда огромная, но беспомощная держава была разбита маленьким, казалось бы, ничтожным соседним государством; первую мировую войну, когда Россия вновь была побеждена, но в то же время она освободилась от прогнившего царского режима.

Последовала гражданская война, в которой новое правительство выступало против остатков прежнего режима, поддерживает шегося вооруженными силами чуть ли не дюжины интервенционистских и оккупационных государств - английских сил в Крыму и на Кавказе, где их особенно привлекали богатства нефтяных областей; французов - в Архангельске, японцев - на Дальнем Востоке, австро-румынских сил - на Южном фронте и т. д. И наконец, последовала вторая мировая война.

Мы пережили две революции: в 1905 г., которую потопил в крови царь Николай II, и победоносную Великую Октябрьскую революцию. Она изменила картину мира и создала новое общество, в котором человеческие ценности - братство, социальное равенство и свобода от эксплуатации - заменили собой лживые ценности предшествующего поколения - богатства среди нищеты, наживы как господствующей силы всей социальной структуры. В новом обществе денежное богатство исчезло и уступило место социальным, духовным и интеллектуальным ценностям.

Это были годы больших трудностей и борьбы, но также и крупных триумфов. Я думаю, что оба рода этих переживаний помогли мне развить мой оптимизм. Недавно мои друзья, кинематографисты, снимавшие фильм "Быль о Фаусте", в котором я принимал участие, спросили меня на своем профессиональном языке: что бы я сделал, если бы я смог прокрутить фильм моей жизни заново, много ли я изменил бы? Я ответил, что судьба была ко мне благожелательна, и я не имею никаких претензий к тому сценарию, который она мне уделила. Единственно только я пожелал бы продлить жизнь моей матери, которая погибла в юном возрасте от уличного несчастья. А в остальном я не имею претензий, и фильм мог бы быть прокручен в том же порядке.

Мне всегда вспоминаются прекрасные строки нашего крупнейшего поэта-лирика Тютчева:

Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые - Его призвали всеблагие Как собеседника на пир...

---

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В. А. ЭНГЕЛЬГАРДТА

---

4 декабря (21 ноября) 1894 г. Владимир Александрович Энгельгардт родился в Москве.

1913 г. Окончил Ярославскую гимназию и поступил на математический факультет Московского университета; в 1914 г. перешел на медицинский факультет.

1919 г. Окончил Московский университет.

1919-1921 гг. Военный врач Рабоче-Крестьянской Красной Армии (Южный фронт).

1921-1929 гг. Научный сотрудник, затем заведующий отделом Биохимического института Наркомздрава (Москва).

1927 г. Работа в лаборатории П. Рона в больнице Шарите (Берлин).

1927-1933 гг. Секретарь, затем один из редакторов отдела физиологии и биохимии Большой медицинской энциклопедии.

1929-1933 гг. Профессор, заведующий кафедрой биохимии Казанского университета, позднее - Казанского медицинского института. Открытие дыхательного (окислительного) фосфорилирования, положившего начало биоэнергетике.

1930 г. Награжден премией Комитета по химизации при Совете Народных Комиссаров СССР за исследования превращений фосфорных соединений в процессах клеточного обмена.

1933-1935 гг. Старший ученый специалист Лаборатории биохимии и физиологии животных АН СССР (Ленинград, Москва).

1933-1940 гг. Профессор ЛГУ, с 1939 г. - заведующий кафедрой биохимии.

1934 г. Утвержден в ученом звании профессора.

1935 г. Утвержден в ученой степени доктора биологических наук.

1935 г. Делегат XV Международного физиологического конгресса (Ленинград).

1935-1944 гг. Заведующий лабораторией биохимии животной клетки Института биохимии им. А. Н. Баха АН СССР (Москва, Фрунзе).

1936 г. Профессор МГУ им. М. Л. Ломоносова.

1936-1943 гг. Заместитель главного редактора журнала "Биохимия".

1937 г. Член правления Всесоюзного общества физиологов, биохимиков и фармакологов.

1939 г. Совместно с М. Н. Любимовой открыл АТРазную активность миозина - начало механохимии мышечного сокращения.

1939-1946 гг. Депутат Ленинского районного Совета народных депутатов г. Москвы.

1941-1944 гг. И. о. заместителя директора Института биохимии им. А. Н. Баха АН СССР.

1943 г. Удостоен (совместно с М. Н. Любимовой) Государственной премии 1 степени за исследования в области деятельности мышц.

1944 г. Награжден орденом Трудового Красного Знамени за выдающиеся заслуги в области развития советской витаминологии и за отличное выполнение заданий правительства по снабжению Красной Армии витаминными концентратами и препаратами. Утвержден действительным членом АМН СССР.

1944-1950 гг. Заведующий лабораторией биохимии животной клетки Института физиологии им. И. П. Павлова АН СССР (Ленинград).

1944-1966 гг. Главный редактор журнала "Биохимия".

1945 г. Награжден орденом Отечественной войны II степени за выдающиеся заслуги в развитии науки в связи с 220-летием АН СССР.

1945-1952 гг. Заведующий отделом биохимии ИЭМ АМН СССР (Ленинград).

1945 г. Награжден юбилейной медалью "В память 800-летия Москвы".

1946 г. Избран членом-корреспондентом АН СССР. Избран доктором honoris causa Марсельского университета.

1946 г. Награжден медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг."

1950-1959 гг. Заведующий лабораторией биохимии животной клетки Института биохимии им. А. Н. Баха АН СССР (Москва)

1950 г. Избран членом-корреспондентом Германской академии наук в Берлине.

1953 г. Избран действительным членом АН СССР. Избран председателем химической секции Всесоюзного общества испытателей природы. Избран почетным членом Национального института наук Индии.

1954 г. Награжден орденом Ленина.

1955-1963 гг. Представитель СССР в Международном совете научных союзов, затем вице-президент.

1955-1959 гг. Академик-секретарь ОБН АН СССР.

1956 г. Избран почетным членом Физиологического общества Индии. Избран почетным членом Академии естествоиспытателей Леопольдина (ГДР).

1959-1984 гг. Директор ИРФХБ АН СССР (с 1965 г. - ИБМ АН СССР).

1961-1984 гг. Организовал и возглавил Научный совет по проблемам молекулярной биологии АН СССР.

1961 г. Избран почетным членом Американской академии наук и искусств. Избран почетным членом Американского биохимического общества.

1963 г. Избран почетным членом Королевского общества Эдинбурга (Шотландия).

1964 г. Награжден орденом Ленина.

1965 г. Избран иностранным членом Академии наук ЧССР. Избран доктором honoris causa Венского университета. Избран почетным членом Чехословацкого биохимического общества. Награжден Академией наук ЧССР большой серебряной медалью "За заслуги перед наукой и человечеством".

1966-1984 гг. Главный редактор журнала "Молекулярная биология".

1967 г. Награжден Академией естествоиспытателей Леопольдина (ГДР) медалью Котениуса.

1969 г. Присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали "Серп и Молот". Присуждена "Золотая медаль им. М. В. Ломоносова" АН СССР. Награжден орденом "Кирилла и Мефодия" 1 степени НРБ. Избран пожизненным почетным членом Нью-Иоркской академии наук. Избран доктором honoris causa университета им. Гумбольдта (ГДР).

1970 г. Награжден юбилейной медалью "За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина". Избран доктором honoris causa Кембриджского университета (Великобритания). Избран членом Королевского общества Великобритании.

1972 г. Избран почетным членом Общества математической и физико-химической биологии (ГДР). Избран членом Советского комитета защиты мира.

1973-1984 гг. Активный участник Международного Пагуошского движения ученых.

1973 г. Избран почетным членом Биологического общества Франции. Избран иностранным членом Национальной академии наук США.

1974 г. Избран почетным членом Болгарской академии наук. Избран почетным членом Польской академии наук. Награжден орденом Ленина.

1979 г. Присуждена Государственная премия СССР за осуществление проекта "Обратная транскриптаза (ревертаза)". Избран почетным членом Биохимического общества ГДР.

1981 г. Награжден орденом Ленина.

1982 г. Награжден золотой медалью "За заслуги перед наукой и человечеством" президиумом Академии наук ЧССР.

10 июля 1984 г. скончался в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

22 марта 1988 г. Институту молекулярной биологии АН СССР присвоено имя академика В. А. Энгельгардта. 8 июля на здании Института молекулярной биологии им. В. А. Энгельгардта АН СССР открыта мемориальная доска.