VIVOS VOCO: П.Е. Рубинин, «О Физтехе он знает все...» (О В.Я. Френкеле)

«О Физтехе он знает все…»

П.Е. Рубинин
Институт физических проблем им. П.Л. Капицы РАН

Однажды мне понадобилась книга М.С. Соминского «Абрам Федорович Иоффе». В библиотеке Института физических проблем этой книги не оказалось, и я обратился к Александру Иосифовичу Шальникову. Он мне ее принес, но предупредил:

- Книга хорошая, но в ней встречаются неточности. Единственный человек, который все знает об Иоффе и Физтехе, - это Виктор Яковлевич Френкель. Но он живет в Ленинграде…

Я сказал, что знаком с ним.

- Вот к нему вы и обращайтесь, если вам нужно узнать что-то о Физтехе, - сказал Шальников. - О Физтехе он знает все…

Этот разговор мне вспомнился, когда мы с Френкелем готовили к печати переписку Капицы и Семенова.

В 1996 г. журнал «Природа» к 100-летию со дня рождения Николая Николаевича Семенова решил выпустить специальный номер. Такой же, как «капицынский» в 1994-м и «таммовский» в 1995-м. Я рассказал в редакции, что в архиве Капицы хранятся автографы и ксерокопии писем, которыми он и Семенов обменивались начиная с весны 21-го. Петр Леонидович в тот год надолго уехал в Англию. Сразу же возник вопрос: кто будет комментировать письма Семенова, насыщенные массой подробностей о первых, самых трудных годах питерского Физико-технического института? И кто напишет вводную статью? Решили, что нужно немедленно звонить Френкелю в Петербург. Виктор Яковлевич согласился.

Работали мы так. Я «расшифровывал» и перепечатывал письма, написанные от руки, и снимал ксерокопии с ранее перепечатанных писем. Писал комментарии к письмам Капицы. Из редакции вся готовая «продукция» курьером отправлялась в Петербург. Этот же курьер на обратном пути доставлял в редакцию комментарии Френкеля. Финансовое положение двух институтов - ФТИ и ИФП - было таково, что по телефону я с Френкелем говорить не мог (его телефон в институте был отключен - чтобы, не дай Бог, не тратились казенные деньги!). По электронной почте тоже связи не было… Виктор Яковлевич написал прекрасную статью о Семенове и Капице «Параллели», которая предваряла их переписку, и очень содержательные примечания.

Я подсчитал недавно: Виктор Яковлевич написал тогда, за очень короткий срок, 106 развернутых примечаний к письмам Семенова и Капицы!

Шальников был прав: о Физтехе он знал все!

Когда потрясение, вызванное сообщением о смерти Виктора Яковлевича, прошло, все, кто был причастен к «семеновскому» номеру «Природы», невольно подумали: что бы мы делали, если бы он ушел от нас раньше? Скорее всего, этой публикации просто не было бы… Центральной, кстати, публикации того юбилейного номера.

* * *

Не помню уже, когда мы познакомились. Дело в том, что знакомились мы постепенно, если можно так выразиться. Я начал работать у Петра Леонидовича Капицы в Институте физических проблем, его референтом, летом 55-го. И первое мое знакомство с Виктором Яковлевичем было заочным - по телефону или в переписке. На некоторые его письма Петру Леонидовичу отвечал я. Вот почему в переписке Капицы с Френкелем есть и письма Виктора Яковлевича ко мне. Есть и его письма к Анне Алексеевне, жене Капицы. Иной раз Виктору Яковлевичу проще было написать мне. Или Анне Алексеевне. С Анной Алексеевной у него к тому же была и своя, совершенно отдельная переписка. Ведь Анна Алексеевна была не только женой Капицы, но и дочерью знаменитого механика и кораблестроителя Алексея Николаевича Крылова. Это был человек сам по себе замечательный. И к Виктору Яковлевичу она относилась с большой теплотой…

Первые мои письма (середина 60-х) уныло официальны: «Товарищу В.Я. Френкелю… Глубокоуважаемый Виктор Яковлевич… Петр Леонидович поручил мне передать…» А у Виктора Яковлевича письма всегда были неформальные и всегда почти от руки… Он легко писал. Писал - как говорил…

Первое «деловое» письмо Виктор Яковлевич написал Капице, когда приступил к работе над книгой об Эренфесте.

Вот это письмо:

Ленинград, 14.I.1967 г.
Дорогой Петр Леонидович,
около двух лет тому назад я напомнил Вам о шутливом замечании, сделанном Вами моему отцу, Якову Ильичу Френкелю. Вы сказали ему - вероятно, по поводу какой-либо, только что вышедшей статьи: «Ты был бы гениален, если бы публиковал в 10 раз меньше!» Я включил это замечание в свою книгу об Якове Ильиче [1], но когда был в Москве, чтобы согласовать с друзьями и коллегами отца записанные с их слов рассказы, Вас не было в Москве. Поэтому в книге эта фраза вложена в уста «одного из близких друзей - научных коллег Якова Ильича».
После выхода книги в свет (экземпляр ее я Вам незамедлительно направил, и, надеюсь, Вы его получили) агентство печати «Новости» предложило мне написать об отце небольшую - страниц на 7-8 машинописи - статью. Я охотно принял это предложение и только что кончил статью. В нее я вновь включил Вашу оценку (говоря о романтическом складе творчества Якова Ильича и об его нежелании и неумении сосредоточиться на одной-двух кардинальных проблемах, как это характерно для ученых-классиков). На этот раз мне хотелось бы сослаться на Вас непосредственно.
Я был бы очень признателен, если бы Вы написали мне о том, что не возражаете против этого (замечание Ваше находится в статье в том же контексте, что и в книге, см. с.399). В противном случае я вернусь к «книжной» зашифровке автора этого замечания. (Статья ближайшую неделю - 10 дней будет у редактора АПН).
Дорогой Петр Леонидович, кроме этого у меня имеется к Вам еще одна очень большая просьба - отнюдь не срочного характера. Закончив книгу об отце, я, почувствовав вкус к такого рода работе, решил написать небольшую книжку о П.С.Эренфесте*. Проспект этой книги одобрен Атомиздатом; издательство включило книгу в свои планы. Я сейчас усиленно собираю материалы к биографии Эренфеста, роюсь в ленинградских архивах (не вполне безуспешно), встречаюсь в Ленинграде с людьми, знавшими Павла Сигизмундовича.
* Эренфест Пауль (Павел Сигизмундович) (1880-1933), физик-теоретик. Родился в Вене. В 1907 г. переехал в Петербург, где занимался педагогической работой и вел физический семинар. С 1912 г. профессор Лейденского университета.
В «Новом мире» за прошлый (1966-й) год я с большим удовольствием прочел Ваш прекрасный доклад о Резерфорде (первое приближение к нему, доклад 1937 г., я читал в «Успехах» и раньше и выдержку из него включил в книгу об Якове Ильиче)*. Вы рассказали на страницах «Нового мира» об участии Резерфорда в судьбе Эренфеста и вообще очень тепло написали о Павле Сигизмундовиче. Из Вашего доклада я понял, что у Вас сохранились его письма (все письма - довоенные - к Якову Ильичу, включая письма Эйнштейна, Эренфеста, Дирака, Борна и др. - погибли во время блокады; у меня ныне есть только копия одного письма Эренфеста, отправленного из Лейдена в 1932 г., и пересланная его дочерью, Татьяной Павловной).
* Оба доклада: «Мои воспоминания о Резерфорде» (Новый мир. 1966. №8) и «Воспоминания о профессоре Э. Резерфорде» (УФН. 1938. Т.19. С.2) вошли в книгу научных трудов Петра Леонидовича [2].
Я хотел спросить - не согласились ли бы Вы ознакомить меня с выдержками из этих писем Эренфеста к Вам - с тем, чтобы с Вашего согласия я мог бы использовать их в будущей книге? Я хочу просить Вас, далее, поделиться, если это возможно, Вашими живыми воспоминаниями об этом своеобразном человеке.
Я буду очень признателен Вам за ответ и, если он будет положительным, надеюсь на Ваше согласие уделить мне немного Вашего времени, когда я очередной раз буду в Москве.
С искренним уважением,
Ваш Виктор Френкель.

По своему обыкновению Петр Леонидович ответил без задержки.

26 января 1967, Москва
Дорогой Витя,
я получил Ваше письмо от 14 января, а также книжку о Яше, которую с большим удовольствием просмотрел.
Отвечаю на Ваши вопросы.
1. Не возражаю, если Вы напишете, что я сказал Яше приведенную Вами фразу, потому что это действительно так.
2. Сочувствую написанию книги об Эренфесте. У меня сейчас приведена в порядок часть его писем - те письма, которые касаются нашей с ним деятельности по вызволению из гитлеровской Германии ученых-евреев*. Когда будете в Москве, мы свяжемся, и я Вам их покажу.
Привет.
Ваш П.Капица.

Проходит несколько лет, и Виктор Яковлевич пишет Капице еще одно «деловое» письмо. На этот раз - по поводу издания трудов своего отца в серии «Классики науки»:

Ленинград, 12 декабря 1971 г.
Дорогой Петр Леонидович,
Вы были так добры, что согласились поддержать на заседании Редколлегии «Классиков науки» идею издания трудов Якова Ильича в этой серии. Я был уверен, что вопрос этот будет обсуждаться на ближайшем заседании Редколлегии, которое состоится в пятницу 17-го декабря. Хотя моя уверенность в этом сейчас и поколебалась (мне передавали, что Петровский * намерен рассмотреть этот вопрос позднее), я все же надеюсь, что предложение будет высказано именно 17-го. Об этом я просил Александра Наумовича Фрумкина**, который будет на заседании. Он высказал мнение, что если на заседании будете и Вы, то, поставив этот вопрос вместе с Вами - и при условии Вашего выступления в поддержку, - можно надеяться на его благополучное разрешение. Мне бы этого бесконечно хотелось, тем более, что я глубоко уверен в том, что тем самым Якову Ильичу - правильнее сказать, конечно, его памяти - будет воздано должное…

* Петровский Иван Георгиевич (1901-1973), математик, академик, с 1951 г. - ректор МГУ.
** Фрумкин Александр Наумович (1895-1976), физикохимик, академик.

Выписка из протокола заседания редколлегии «Классики науки» АН СССР.
17 декабря 1971 г.
Председательствовал академик И.Г.Петровский.
IV. Текущие вопросы.
1. Я.И. Френкель. Избранные труды (В.Я. Френкель).
Просить академика П.Л. Капицу дать заключение о целесообразности издания в серии «Классики науки».
Капица - Петровскому
Председателю Редколлегии серии
«Классики науки» АН СССР
академику И.Г. ПЕТРОВСКОМУ
29 декабря 1971 г.
Глубокоуважаемый Иван Георгиевич,
в ответ на запрос Редколлегии серии «Классики науки» от 17 декабря 1971 г. сообщаю, что я поддерживаю издание Избранных трудов Я.И. Френкеля в серии «Классики науки».
Следует отметить, что Я.И. Френкель был физиком с необычайным богатством идей, ряд из которых сыграли фундаментальную роль в развитии современной науки. Выбрать из большого количества его научных работ эти работы будет, несомненно, очень ценно и важно как для развития современной науки, так и для воспитания научной молодежи.
Прошло почти 20 лет со дня смерти Я.И. Френкеля, и сейчас настало время, когда можно дать правильную оценку значимости его работ и выбрать те из них, которые следует опубликовать в Избранных трудах.
Из книг Я.И. Френкеля наибольший интерес представляет книга о конденсированном состоянии, которую также следует переиздать.
Уважающий Вас,
П.Л. Капица.

Книга Я.И. Френкеля «Кинетическая теория жидкостей», изданная в серии «Классики науки», стоит на полке в библиотеке П.Л. Капицы. В тяжелый том вложен листок бумаги - письмо Френкеля-сына, отправленное с книгой из Ленинграда 2 июля 1975 г. Вот несколько строк из этого письма:

Дорогой Петр Леонидович, в середине мая вышла «Кинетическая теория жидкостей» Якова Ильича. Я немного задержал высылку Вам экземпляра этой книги, в издании которой Вы нам так помогли, чтобы она была Вами получена ко дню Вашего рождения - в качестве небольшого подарка от Сережи (брата Виктора Яковлевича. - П.Р.) и от меня.
Еще раз спасибо Вам за хлопоты и содействие!

* * * Я уже говорил, что у Виктора Яковлевича была своя, отдельная, переписка с Анной Алексеевной. Вот одно из его писем к Анне Алексеевне середины 70-х годов. Копий писем Анны Алексеевны к Виктору Яковлевичу в личном архиве Капиц не сохранилось. Дело в том, что близким людям, а Виктор Яковлевич был одним из них, Анна Алексеевна писала всегда от руки и копий не оставляла. Капица же, напротив, обладая ужасающим почерком и двумя секретарями (Анна Алексеевна - дома, и я - в ИФП) всегда оставлял копии для архива…

Френкель - Анне Алексеевне
Л-д, 14.II. 75
Дорогая Анна Алексеевна,
около месяца тому назад я разговаривал с академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым (он - отв. редактор серии «Литературные памятники»); среди многих прочих дел он организовал выпуск ежегодника «Памятники старины; новые открытия» (по-моему, я не ошибся в названии). Я не помню, как у нас зашла речь об Алексее Николаевиче, но он с большим энтузиазмом предложил мне подготовить публикацию, посвященную Вашему отцу, взяв за основу какие-либо из его неопубликованных писем и прокомментировав их, а также написав что-либо об их языке.
Я после этого разговора прочел, во-первых, статью акад. Орлова, опубликованную в 1946 г. [3] (и перепечатанную в «Воспоминаниях об А.Н. Крылове» в 1958 г.), а также в Архиве АН СССР просмотрел перечень писем Алексея Николаевича. Сравнив его с тем, что опубликовано в книге «Рукописное наследие акад. А.Н.Крылова», я увидел, что туда не вошли письма к жене Алексея Николаевича, Вашей матери - Елизавете Дмитриевне (за 1884-1915 гг.), Филатову * и целому ряду лиц.
* Филатов Владимир Петрович (1875-1956), офтальмолог и хирург, академик АН Украины и АМН. Родственник А.Н. Крылова.
Я хотел бы задать Вам, если можно, несколько предварительных вопросов - с тем, чтобы обсудить их с Вами, когда я буду в Москве, а также уточнить кое-что, в первом приближении, по телефону из Ленинграда.
Не возражали ли бы Вы против просмотра семейной переписки? Разумеется, я ни в малейшей мере не буду на Вас в обиде, если Вы не сочтете это возможным; более того, я прошу Вас извинить меня, если, задав этот вопрос, я проявил невольную бестактность. В случае если Вы дадите свое согласие на отбор материала из этой части переписки, да и любых других писем, я, разумеется, ни слова не напечатаю, не согласовав этого с Вами. (Как Вы, может быть, помните, на таких же, разумеется, выполненных мною условиях я опубликовал в «Успехах физ. наук» фрагмент из писем Н.Н.Семенова к Петру Леонидовичу) **.
** Речь идет о выдержке из письма Семенова Капице от 25 марта 1922 г. [4]. Полностью это письмо напечатано в журнале «Природа» [5].
Как Вы относитесь к идее публикации в целом? Я был потрясен обилием хранящегося в фонде Алексея Николаевича материала, хотя имел об этом представление, т.к. в свое время напечатал в «Новом мире» рецензию на «Рукописное наследие», так что вроде бы знал об этом.
Просматривая «Воспоминания» об Алексее Николаевиче, я наткнулся еще на один документ, чрезвычайно меня заинтересовавший. Оказывается, Алексей Николаевич в Париже, в 1925 г., принимал участие в переговорах с наследниками А.Ф.Онегина *, владельца огромного пушкинского архива, завещанного Пушкинскому музею. А меня очень интересуют связи Пушкина (даже, так сказать, «посмертные») с учеными - представителями точных наук. Соединение же его имени с такой мощной и колоритной фигурой, каким мне (да и всем) представляется Алексей Николаевич, - особо притягательно. Не знаете ли Вы что-либо об этой части деятельности Алексея Николаевича?
*** Онегин-Отто Александр Федорович (1845-1925), коллекционер, создал в Париже Пушкинский музей, коллекции которого по соглашению, официально подписанному в Париже в 1909 г., передал Пушкинскому Дому. Об участии Крылова в окончательном оформлении этой передачи в 1927 г. рассказано в книге В.Н. Баскакова [6].
Я был рад узнать от Павла Евгеньевича, что Вы и Петр Леонидович хорошо отдохнули в Кисловодске и хорошо себя чувствуете. Мы все тоже здоровы. Я много работаю, по-моему, с интересными вещами и в широком диапазоне времен и лиц (от папы до Пушкина!). Договорился о книге о Козловском * - дело, в котором Петр Леонидович оказал мне важную поддержку!
* На подаренном Капице экземпляре следующая надпись: «Дорогому Петру Леонидовичу - крестному отцу этой маленькой книжечки - с большой признательностью и новогодними приветами. Виктор Френкель. Ленинград, 15.XII.78».
Пожалуйста, кланяйтесь Петру Леонидовичу и всем Вашим. В начале марта я позвоню Вам и надеюсь в конце марта повидаться.
Сердечно Ваш
Витя *.
* На конверте этого письма, в верхнем правом углу, рукой Анны Алексеевны красным карандашом написано: «Важное».

* * * Мы часто встречались за обеденным столом в доме у Капиц, когда Виктор Яковлевич приезжал в Москву. Иногда он звонил мне откуда-то из города, чтобы уточнить время обеда у Петра Леонидовича. Потом он записал это время в своей телефонной книжечке. Об этом он рассказывает в своих воспоминаниях о Петре Леонидовиче. Капицы относились к нему с большим вниманием и радовались его появлению у них дома. Для них он был Витей, сыном их друга молодых лет. Близким, родным человеком. Таким же он был и для Семеновых и Харитонов, которых навещал, когда бывал в Москве и если позволяло время…

Виктор Яковлевич обязательно привозил с собой в Москву пару ленинградских анекдотов. Он знал, когда Петр Леонидович войдет в столовую и займет свое место во главе стола, напротив Анны Алексеевны, первое, что он скажет, будет: «А что новенького, Витя, в Ленинграде? Анекдоты новые есть?»

У Капицы была необыкновенная память на анекдоты. Он помнил все, что слышал когда-то, и рассказать ему свежий анекдот было нелегко. Помню, я даже радовался, чуть ли не чувство гордости испытывал, когда мне удавалось рассказать ему что-нибудь, чего он не слышал. Человек деликатный, он никогда не говорил рассказчику, что анекдот ему уже известен, но его глаза и натянутый смех были достаточно красноречивы. А память у него на анекдоты, как я уже сказал, была феноменальная. Однажды за столом он вспомнил первый анекдот, услышанный им от Яши Френкеля в студенческие годы!.. (Он никогда не говорил «Яков Ильич», всегда - «Яша».) И рассказал его Виктору Яковлевичу. Я в тот же вечер дома записал этот анекдот, но, к сожалению, так пока и не нашел ту старую запись…

Виктору Яковлевичу не раз, как читатель мог уже заметить, приходилось выступать в не очень приятной роли просителя.

Жизнь была так устроена в нашей стране, что человек, который хотел напечатать книгу (и даже статью!), должен был иметь влиятельных покровителей. Виктор Яковлевич приходил к Капицам обычно совершенно «бескорыстно». Но иногда и ему все-таки приходилось заводить с Петром Леонидовичем после обеда «деловой» разговор.

Когда речь шла о чем-то достаточно серьезном, Капица с Френкелем поднимались на второй этаж, в кабинет Петра Леонидовича.

Надо сразу сказать, что Петр Леонидович был далеко не тем благодушным старым академиком, который готов «подмахнуть» любое письмо, любое ходатайство, заготовленное посетителем. Каждое письмо, требующее его подписи, он читал внимательно и обязательно вносил поправки.

Нет поэтому ничего удивительного в том, что бывали случаи, когда замыслы Френкеля вызывали у Капицы возражение. Один такой случай мне хорошо запомнился. К тому же он еще и «документирован».

Виктор Яковлевич загорелся идеей написать книгу о мало кому известной области творческой деятельности Эйнштейна - его изобретениях. Петру Леонидовичу замысел Френкеля не понравился. Я присутствовал при их разговоре. Виктор Яковлевич с Капицей не спорил, больше молчал, а Петр Леонидович сердился. Сердился, наверное, потому, что чувствовал - Френкеля ему убедить не удается…

Проходит некоторое время, и Капица получает письмо от директора Атомиздата. Тот просит его «высказать свое мнение о целесообразности издания» предложенной Френкелем книги. Той самой - об Эйнштейне-изобретателе. Вот ответ Капицы:

17 апреля 1978, Москва
Директору Атомиздата
Тов. В.А.Кулямину
Глубокоуважаемый Виталий Александрович,
я получил Ваше письмо с просьбой высказать мнение о целесообразности издания книги В.Я. Френкеля и Б.Е.Явелова «Избрететатель Альберт Эйнштейн».
Хотя я считаю В.Я. Френкеля квалифицированным автором, но в данном случае я не могу поддержать его предложение о публикации подобной книги.
Эйнштейн - один из самых выдающихся ученых и мыслителей нашего столетия. В этом никто не сомневается. Но его изобретательская деятельность ничего сама по себе не представляет. Большинство его изобретений сделано в соавторстве с кем-нибудь. Происходило это потому, что он знал всю патентную технику, был добрым человеком и всем помогал. Об этом мне рассказал его соавтор Л.Сцилард *. Но сказать, что среди его изобретений были бы такие, которые достигали хотя бы среднего уровня, - нельзя. Этого не было.
* Рассказ о Сциларде-изобретателе содержится в письме Капицы Г.М. Маленкову от 3 марта 1944 г. [7].
Конечно, в его биографии об этом роде его деятельности следует упомянуть так же, как о том, что он любил играть на скрипке. Об этом можно написать статью для журнала. Но не книгу.
Это свое мнение я уже сообщил в беседе Виктору Яковлевичу Френкелю.
С уважением,
П.Л. Капица.

Виктора Яковлевича отношение Капицы к его идее ни в малой степени не охладило, и он с увлечением продолжал работать над книгой вместе с московским физиком и историком науки Явеловым.

Их книга «Эйнштейн - изобретатель» вышла в свет в 1981 г. в издательстве «Наука». Помню, Виктор Яковлевич советовался со мной - дарить ему эту книгу Капице или - воздержаться. По-видимому, я посоветовал воздержаться. (Я хорошо знал письмо Капицы в Атомиздат, поскольку сам его печатал - под диктовку.) Во всяком случае в библиотеке Петра Леонидовича этой книги нет. Но мне Виктор Яковлевич ее прислал. С теплой дарственной надписью. Подарил он мне и второе издание, переработанное и дополненное, и озаглавленное несколько иначе [8].

Рассказал я эту историю прежде всего для того, чтобы показать, насколько Виктор Яковлевич в своей творческой работе был самостоятелен и независим.

* * *

Петр Леонидович скончался 8 апреля 1984 г., не дожив трех месяцев до своего 90-летия. Анна Алексеевна, которая неотступно провела рядом с ним две недели в реанимационной палате, слегла с инфарктом миокарда. Юбилей Капицы в институте отмечали торжественно и грустно. Юбилейным этот вечер назвать было трудно, это был скорее вечер памяти только что ушедшего от нас большого ученого и человека, основателя и многолетнего руководителя института. Последним в тот вечер довелось выступить мне. У Анны Алексеевны, после того как она вышла из больницы, я получил несколько папок писем Капицы к матери. Его письма из Кембриджа. Многие письма были пронизаны тоской и болью по погибшей семье. (Зимой 1919/20 года Капица в течение месяца потерял отца, сына, жену и новорожденную дочь.) Я подготовил для своего выступления небольшую подборку писем... Организаторы вечера первоначально дали мне двадцать минут. Я попросил полчаса. А читал я письма молодого Капицы и комментировал их минут сорок… При полной тишине зала.

На этом вечере был и Виктор Яковлевич, которому я заблаговременно послал в Ленинград пригласительный билет. О своих впечатлениях он написал Анне Алексеевне.

Ленинград, 14 июля 84 г.
Дорогая Анна Алексеевна,
9 июля Вы были окружены плотным кольцом близких Вам людей, так что я не сумел подойти к Вам еще раз, чтобы сказать, какое сильное впечатление произвел на меня вечер памяти Петра Леонидовича: начиная с выставки фотографий и портретов и кончая кульминацией - чтением его писем. Как и у многих присутствовавших и моих соседей, Юры и Таты Харитон *, в частности, - местами у меня буквально болело сердце, и горький спазм сжимал горло. Я думал в эти минуты не только о Петре Леонидовиче, но и о Вас: каких душевных сил Вам стоило сохранять внешнее спокойствие и выдержку, всех нас восхищающую!
* Юрий Николаевич Семенов (сын Н.Н. Семенова) и его жена Татьяна Юльевна Харитон.
Как правильно Вы сделали, что поручили подготовку писем - к прочтению, а потом и изданию - Павлу Евгеньевичу. Он и прочел их прекрасно. Если мне было бы позволено дать Вам совет, я бы сказал, что ни в коем случае не следует передавать сокровища писем в чужие руки, даже доброжелательным журналистам. Тем более что есть Вы, есть Сережа и Андрей * (прекрасно подготовивший книгу «Воспоминаний» Алексея Николаевича и снабдивший ее таким достойным и темпераментным предисловием). Ну, и в круг семьи Капиц я, конечно, отношу и Павла Евгеньевича.
* Сергей Петрович и Андрей Петрович Капицы.
Сегодня утром я сидел и правил статью для издаваемого сборника работ А.Ф. Иоффе [9]. <…> И вдруг Оля позвала меня к телевизору: она случайно включила его не с самого начала, а с того момента, когда Юлий Борисович (Харитон. - П.Р.) рассказывает об эпизоде Капица - Вуд [10]. Конечно, мы с неослабевающим вниманием просмотрели весь фильм *. Он создан с большим вкусом, интересен. Так приятно, хотя и грустно, видеть Петра Леонидовича, вспоминать встречи с ним, как бы снова оказываться в вашем доме, его кабинете в Институте, актовом зале, идти по дорожке, ведущей к дому - такому гостеприимному и в буквальном смысле открытому (я не припомню раза, когда бы дверь была заперта, хотя и неизменно пользовался звонком).
* Речь идет о телевизионном фильме «Рассказы про Петра Капицу» В. Викторова и Л. Николаева.
Недели три тому назад я был на конференции в Казани, ходил по университету, зашел во дворик (со стороны ул. Чернышевского, теперь она называется - Ленина), где справа, сразу за воротами, стоит дом, в котором Вы жили во время войны. Я помню, какое впечатление на меня, 11-летнего мальчика, произвела комната Сережи и Андрея, похожая на купе - с верхней «полкой», на которой спал Сережа. (Для меня в то время романтика дальних путешествий в немалой степени определялась возможностью поспать на верхней полке). А потом я вспоминал Вас, вечером, оказавшись во дворе Петропавловской церкви, о которой мы говорили чуть ли не в последний мой приход к Вам зимой этого года. Я сейчас очень жалею, что, боясь злоупотребить Вашим и Петра Леонидовича гостеприимством, не всякий раз, бывая в Москве, звонил Вам и неизменно получал приглашение придти - к 13.30, «как обычно»! Тем отчетливее мне запомнились эти встречи. <…>
Вместе с Олей сердечно желаем Вам здоровья и душевных сил.
Всегда Ваш
Витя.

В архиве Анны Алексеевны хранится папка с письмами Виктора Яковлевича. Иногда он писал Анне Алексеевне от руки, иногда - пользуясь пишущей машинкой.

Вот одно из этих писем.

Ленинград, 23.VII.87
Дорогая Анна Алексеевна,
сегодня получил Ваш подарок - книгу Петра Леонидовича [11] - с глубоко тронувшей меня надписью. Спасибо Вам большое. Встречи в Вашем доме - это праздник, который всегда со мной. Часто их вспоминаю и обращаюсь к ним в моих мыслях.
Сейчас я много работаю над книгой об А.А. Фридмане - и снова встречаюсь с близкими мне, а многократно более - Вам, именами. Вы же, наверное, помните, какую роль сыграл Петр Леонидович в издании сочинений Фридмана в серии «Классики науки». Но и Алексей Николаевич имел к Фридману прямое отношение. В его архиве (в Ленинграде) сохранилось письмо-рекомендация Фридману, которое тот представил на физико-механический факультет Политехнического института. Кроме того, Алексей Николаевич знал Фридмана по работе в Геофизической обсерватории. Наконец, я думаю, что именно через Алексея Николаевича Фридман был в 1920 г. приглашен в Морскую академию. В поисках соответствующих материалов я третьего дня - в который раз! - обратился к «Воспоминаниям» Алексея Николаевича <…> а, начав читать, долго не мог от них оторваться: как умно, остро, какой сочный язык!
Вы, наверное, отдыхаете на даче, так что это письмо не скоро до Вас дойдет.
Примите от нас с Олей самые сердечные приветы, пожелания хорошего отдыха, радостей от детей и внуков (кажется, уже и правнуков?).
Еще раз спасибо за книгу.
Искренне Ваш В.Ф.
P.S. Книгу «Эксперимент. Теория. Практика» я сразу по ее появлении в продаже купил, но как раз дней десять тому назад подарил одному американцу. Подумывал на днях купить себе новую, а тут как раз пришла Ваша бандероль!
В.Ф.

А я тем временем все больше и больше становился коллегой Виктора Яковлевича. Даже книга, которую он получил от Анны Алексеевны - «Эксперимент. Теория. Практика» (4-е, уже посмертное, издание), была, по всем советским законам, «внедрена» мною в план издательства, а затем дополнена двумя статьями, которые нам не удавалось ранее напечатать, и полной библиографией трудов Петра Леонидовича. Началась моя новая работа с того юбилейного вечера, о котором Виктор Яковлевич писал Анне Алексеевне. Письма Капицы к матери, с которыми я ознакомил в тот день участников торжественного собрания, произвели столь сильное впечатление на слушателей, что ко мне подошли работники некоторых изданий с просьбой подготовить их публикацию. Подборки писем Капицы были напечатаны в «Природе», в сборнике «Пути в незнаемое» и в «Новом мире»… В «Химии и жизни» я опубликовал в 1985 г. отчеты Капицы о его кислородных работах…

Вот так, в какой-то степени волею судьбы, я становился историком науки (вернее, биографом и публикатором одного ученого), учеником и младшим собратом Виктора Яковлевича… С огромным, по сравнению с ним, дефектом - я был гуманитарием. И по образованию (переводчик), и по складу ума. Гуманитарием я был настолько безнадежным, что таковым и остался до сего дня, хотя и проработал в Институте физических проблем 45 лет.

В 1985, 1986 и 1987 гг. я несколько раз бывал в Ленинграде по приглашению Физтеха и Дома литераторов. Устраивал эти поездки по большей части Френкель. Я рассказывал в разных аудиториях о жизни Капицы и читал его письма. Работал в ленинградских архивах… Иногда я бывал у Виктора Яковлевича дома, познакомился с его милыми домочадцами… До сих пор с волнением вспоминаю мой последний визит в этот гостеприимный и хлебосольный дом, разговор с Ольгой Владимировной. Это было в 1994-м, в год 100-летних юбилеев Капицы и Якова Ильича Френкеля…

Виктор Яковлевич немного меня опекал - как младшего товарища. (Хотя я и был старше его по возрасту.) Однажды он спросил меня, не хотел бы я «остепениться», защитить кандидатскую диссертацию. В этом деле он готов был оказать мне всяческое содействие. (Он пользовался большим авторитетом и влиянием в кругу историков науки.) Я был тронут предложением Виктора Яковлевича, но вынужден был отказаться. Я поблагодарил его и сказал, что не тот у меня возраст, чтобы тратить время и нервы на бесконечные формальности, без которых ни одна защита не обходится. Лучше бросить оставшиеся силы на работу, на публикации писем и рукописей Капицы, на исследование некоторых страниц его жизни… Виктор Яковлевич меня понял.

Однажды я получил от него письмо, где он с похвалой отозвался о моей статье в «Природе». До сих пор помню, как мне это было приятно. Книгу писем Капицы, с его отчаянно смелыми посланиями Сталину и другим вождям страны, которую мне удалось издать на заре перестройки, в 1989 г., Френкель подарил американскому историку науки и политологу Дэвиду Холлоуэю. И тот опубликовал во влиятельном еженедельном книжном обозрении «The New York Review of Books» большую рецензию под выразительным заголовком: «Ученый и тиран».

В Москве Виктор Яковлевич, у которого всегда была масса дел в редакциях журналов и в издательствах, заходил иногда ко мне, в мою «архивную» комнату в Музее Капицы. Бывал он и у меня дома.
Помню два доверительных разговора с ним. Они касались его отца, к увековечению памяти которого он относился с трогательной сыновней заботой. Ему трудно было понять, почему Яков Ильич, избранный членом-корреспондентом Академии наук в 1929 г., так до своей кончины в январе 1952-го не был избран действительным членом Академии. Он объяснял это кознями Л.Д.Ландау *. И он спросил меня, не думаю ли я, что Ландау мог повлиять на Капицу, когда стал работать в его институте, и тогда их общее противодействие избранию Якова Ильича могло стать непреодолимым.

* Виктор Яковлевич знал, несомненно, о письме Ландау Нильсу Бору от 25 ноября 1931 г., в котором он просил оказать содействие в избрании Г.А. Гамова действительным членом Академии наук. Ландау писал: «Многие очень этому противятся, особенно Иоффе, который саму эту идею назвал смехотворной и даже утверждает, что зарубежные ученые (особенно Вы) считаете Френкеля (!) значительно более крупным теоретиком. Это юмористическое утверждение весьма плохо прикрывает истинные причины». (Архив Нильса Бора.)

Я сказал, что Капица в таких делах решал всегда сам, никаким влияниям не был подвержен, но беда в том, что у него самого Яков Ильич вызывал иногда раздражение. Это видно по письмам Капицы жене в Кембридж 1934-1935 гг. Капица был яростным противником совместительств, а Яков Ильич вынужден был работать в самых разных местах и много писать, в частности, и по соображениям сугубо прозаическим: чтобы прокормить семью. Капица, только что прибывший в СССР из Англии, где был прекрасно обеспечен, не мог понять жизнь в родной стране и часто неверно судил о своих советских коллегах…

Уже после кончины Виктора Яковлевича я разговаривал с сотрудниками Ландау, с его учениками. Теперь и они признают, что Лев Давидович и его школа были несправедливы к Я.И. Френкелю… Не будем, однако, забывать, что в те годы вопрос о выборах в Академию наук решался зачастую не в Академии, а в Политбюро ЦК ВКП(б) и в Совнаркоме…

Второй разговор, помню, меня особенно поразил. В те дни я подбирал материалы к докладу о конфликте Капицы с Берией, о его скандальном уходе из атомного проекта. И вдруг однажды Виктор Яковлевич мне говорит, что не может понять, почему его отца не привлекли к работе над атомной бомбой. Кто не хотел его участия в атомном проекте? Власти, НКВД - или более молодые коллеги, которые в этом проекте играли ведущую роль? И он привел одно важное житейское обстоятельство, которое не приходило мне тогда в голову, - участники атомного проекта были так хорошо материально обеспечены, что ни о какой дополнительной работе могли не думать. И кто знает, будь Яков Ильич в атомном проекте, может быть, он не умер бы так рано…

Френкель - Анне Алексеевне. Последнее письмо…

30.ХII.95 [Санкт-Петербург]
Дорогая Анна Алексеевна,
был очень, очень рад, получив Ваше письмо. Оно застало меня на финише моей работы над комментированием переписки между Петром Леонидовичем и Николаем Николаевичем. Очень интересные письма, а вот сама работа оказалась почему-то гораздо более трудной. Скажем, мне было легче комментировать переписку Петра Леонидовича с Гамовым [12] и с Иоффе [13]. М.б., просто дело в объеме переписки?
Я к концу года много работал и сделал почти все намеченное. Самая большая работа - это о Хоутермансе. Передал в журнал около 100 стр. машинописи - это половина книги. Вторую половину сделать будет куда проще, тем более, что она будет состоять из очень красноречивых документов. А они говорят сами за себя! Трудности в том, чтобы найти издателя [14] *.
* Книга вышла уже после кончины В.Я. Френкеля.
Мы с Олей встречаем Новый год в большой тревоге за будущее страны, а значит, и за будущее детей и самих нас. Есть партия «Выбор России», но выбор самой России удручающ. Около половины голосов избирателей отдано экстремистским партиям, представители которых сделают новую Думу еще более реакционной, чем ее предшественница. Так что ничего хорошего я от наступающего года не жду и сомневаюсь теперь, можно ли в Россию верить, как когда-то надеялся Тютчев. Беспокоит нас неустроенность наших, уже отнюдь не молодых, детей. Тате будет 40 лет (внуку Андрюше - 7,5); она поменяла профессию, стала преподавательницей английского языка в школе, зарабатывает гроши. Хорошо, что у нее работящий и, как теперь говорят, «умеющий крутиться» муж, да и мы у нее пока что еще имеемся.
Еще больше тревог вызывает Яша. Он тоже круто поменял профессию. Года два тому назад ушел из Ин-та цитологии, уже будучи студентом 2-го курса вечернего факультета истории в Ун-те. Очень увлечен археологией, три летних сезона (по 3 месяца) провел в экспедициях. Учится блестяще (не могу не похвастаться!), на последнем его докладе его назвали «надеждой петербургской школы археологии». Но… не работает, очень от этого страдает. Год проработал в Восточном отделе Эрмитажа, но <…> трудно ему было совмещать такую работу с занятиями. Мы ведь живем в Лесном. Чтобы попасть в Эрмитаж, ему надо было уходить из дому в 9 утра; работа кончалась в 17, а в 19 начинались лекции, домой было не поспеть (чтобы нормально пообедать). В результате он возвращался в 12 ночи - в половине первого, совершенно измочаленный от усталости.
Что с ним случится, если нас не станет? Мы думаем об этом просто с ужасом.
Конечно, случается в нашей жизни и хорошее, не все так мрачно. Я в заканчивающемся году дважды выезжал за границу, много и не без успеха работал в Германии, а потом - в Дании. Набрал массу материала и теперь стараюсь воплотить его в «печатную» форму.
А в Москве бывать совершенно перестал, уж очень это дорогое удовольствие, а у Ин-та денег на командировки нет. <…>
Желаю Вам - от своего и Олиного имени - здоровья, душевного спокойствия, радости от детей, внуков (правнуков?).
Ваш очень искренне,
Витя.

* * * Мы виделись с Виктором Яковлевичем в последний раз в Дубне, в мае 1996 г., на Международном симпозиуме по истории советского атомного проекта. На одном из первых заседаний мы сидели рядом, и нас сфотографировала Наталья Евгеньевна Завойская…

В этот же день вечером мне сообщили из Москвы, что накануне, 14 мая, скончалась Анна Алексеевна… Мой доклад был в программе следующего дня. Я попросил поставить его одним из первых, чтобы сразу же уехать в Москву. Виктор Яковлевич позвонил мне в номер гостиницы и попросил зайти к нему. Мы молча посидели, потрясенные смертью Анны Алексеевны. Потом он передал мне письма с соболезнованиями Сергею и Андрею, сыновьям Анны Алексеевны, своим ровесникам, друзьям юных лет…

Это была наша последняя встреча.

Литература

1. Френкель В.Я. Яков Ильич Френкель. М.; Л., 1966.

2. Капица П.Л. Научные труды. Наука и современное общество. М., 1998.

3. Орлов А.С. Академик А.Н.Крылов - знаток и любитель русской речи // Вестник АН СССР. 1946. №1.

4. Френкель В.Я. Пятьдесят лет ФТИ им.А.Ф. Иоффе // Успехи физ. наук. 1968. Т.96. С.534.

5. Из переписки Н.Н.Семенова с П.А.Капицей // Природа. 1996. №3-4. C.79-80.

6. Баскаков В.Н. Пушкинский Дом. Л., 1988.

7. Капица П.Л. Письма о науке. М., 1989. С.211-212.

8. Френкель В.Я., Явелов Б.Е. Эйнштейн - изобретения и эксперимент. М., 1990.

9. Френкель В.Я. А.Ф. Иоффе - страницы биографии // Иоффе А.Ф. О физике и физиках. Л., 1985. С.10-26.

10. Харитон Ю.Б. Жить и не творить он не мог // Петр Леонидович Капица: Воспоминания. Письма. Документы. М., 1994. С.55-56.

11. Капица П.Л. Эксперимент. Теория. Практика. 4-е изд. М., 1987.

12. Переписка Г.А. Гамова и П.Л. Капицы // Успехи физ. наук. 1994. Т.164. №8. С.880-887.

13. Переписка А.Ф. Иоффе с П.Л. Капицей // Чтения памяти А.Ф. Иоффе. 1993-1995. СПб., 1996. С.46-66.

14. Френкель В.Я. Профессор Фридрих Хоутерманс: работы, жизнь, судьба. СПб., 1997.