VIVOS VOCO: А.Н. Колмогоров, "Автоматы и жизнь"

Как это было...

Начало шестидесятых годов совпало с началом бурного развития в нашей стране кибернетических идей. Стало общепризнанным, что исследования в области науки о принципах управления (так, чаще всего, определялась кибернетика) остро необходимо не только для прогресса техники, но и может способствовать успеху во многих областях науки: в математике, биологии, психологии...Вокруг такого рода проблем не утихали споры, но всеми признанных, установившихся ответов не находилось.
Ощущая это веянье времени, редакция известного научно-популярного журнала “Техника - молодежи” решила пригласить выступить на своих страницах математиков, философов, биологов, инженеров - всех, кто причастен к этой проблематике. В журнале была открыта дискуссия “Обсуждаем проблемы кибернетики сегодня”.В рамках этой дискуссии в “Технике - молодежи” выступили: академик И.И. Артоболевский и доктор технических наук А.Е. Кобринский (статья “Живое существо и техническое устройство, №2, 1962), академик А.И. Берг (статья “Кибернетику - на службу коммунизму”, №№ 3 и 4, 1962), чешский академик Э. Кольман (статья “Могут ли машины обладать психикой?”, №1, 1962), американский математик, профессор У.Росс Эшби (статья “Что такое интеллектуальная машина?”, №6, 1962), инженер П. Кузнецов (статья “Химическая кибернетика”, №2, 1962), математик С.А. Стебаков (статья “Можно вывести уравнение здоровья”, №12, 1961), академик Н.Г. Бруевич (статья “Автоматизация умственного труда”, №11, 1961), академик В.М. Глушков (статья “Сделать кибернетику подлинным помощником умственной деятельности человека”, №6, 1962) и студент из г. Куйбышева А. Кондратов (статья “Рождение одной идеи. Контуры новой науки - искусствометрии”, №5, 1962).
Но открывалась дискуссия выступлением академика Андрея Николаевича Колмогорова. В 10-м и 11-м номерах за 1961 год появилась публикация “Автоматы и жизнь”. Об истории этой публикации я хочу немного рассказать.
Доклад академика А.Н. Колмогорова с таким названием состоялся 6 апреля 1961 года в Московском государственном университете. Подготовленный для методологического семинара научных работников и аспирантов Механико-математического факультета, этот доклад вызвал такой небывалый интерес и такой невиданный наплыв слушателей, что пришлось переносить его из, и без того огромной, лекционной аудитории 02 в зал Дворца культуры МГУ.
Андрей Николаевич заранее (указана дата - 1 марта 1961) подготовил тезисы к этому докладу, они были размножены на стеклографе, и в библиотеке факультета (а также на всех кафедрах) с ними можно было ознакомиться. Мне известно только об одном из сохранившихся экземпляров тезисов, собственноручно отпечатанных А.Н. Колмогоровоым на немудреной пишущей машинке и с внесенной его рукой правкой - этот экземпляр принадлежит В.А. Успенскому. Стеклографические копии найти нетрудно, и за прошедшие годы они неоднократно перепечатывались в разных изданиях, но... вместе с досадными опечатками, вкравшимися при подготовке исходного текста к размножению.
Колмогоровские тезисы доклада “Автоматы и жизнь” публикуются ниже и можно проследить, что произошло с текстом за его долгую жизнь.
Первоначальный вариант из пятнадцати тезисов был разбит на две части: часть первая содержала восемь пунктов, а следующие семь были отнесены ко второй (нумерация пунктов, впрочем, сохранилась сплошная). На самОм же докладе никакого перерыва, или какого-нибудь другого обозначения отделения одной части от другой, насколько я помню, не было. А главное, вряд ли можно сказать, что доклад вообще следовал за своими тезисами. Те, кто близко знал А.Н. Колмогорова, работал с ним, учился у него, скорее всего, не удивятся такому повороту. Андрею Николаевичу вообще было скучно “повторять одно и то же”. Когда он находил благодарного слушателя, хотел быть понятым, он испытывал такой эмоциональный подъем, что вряд ли мог аккуратно следовать заранее обдуманному плану.
Об обстановке, в которой проходил этот доклад и несколько последующих “больших” публичных выступлений А.Н. Колмогорова, интересно прочесть в статье В.А. Успенского в сборнике “Колмогоров в воспоминаниях” (редактор-составитель А.Н. Ширяев, М., “Наука”, 1993) или в его же статьях в недавно вышедших “Очерках истории информатики в России” (Новосибирск, Научно-издат.центр ОИГГМ СО РАН, 1998).
Вернемся, однако, к истории публикации доклада в журнале “Техника - молодежи”. Каким образом до его главного редактора Василия Дмитриевича Захарченко дошли слухи о необыкновенном успехе этого выступления, нам осталось неведомым. Однако, вскоре после доклада, где-нибудь в апреле-мае, к Андрею Николаевичу обратился заведующий отделом науки “Техники - молодежи” В.Д. Пекелис с просьбой изложить доклад для журнала. Стоит ли говорить, что такая работа была Колмогорову неинтересна, и он от нее отказался. Тогда Виктор Давидович предложил просто обработать для печати стенограмму доклада (в те времена такие большие публичные выступления ученых стенографировались) - это предложение встретило еще меньший интерес. Но Пекелис продолжал настаивать, и тогда Андрей Николаевич поручил мне (в ту пору младшему научному сотруднику возглавляемой им кафедры теории вероятностей Московского университета) поработать над стенограммой и, если удастся, подготовить ее для печати.
Это задание я, насколько смогла, добросовестно выполнила, показала получившийся текст Андрею Николаевичу и, получив одобрение, отвезла его в редакцию. По мнению журнала, текст, однако, получился “слишком серьезным” и “недоступным пониманию среднего читателя”. Редакция требовала упростить, я же не ощущала за собой таких полномочий. Выход редакция нашла и без моего участия: текст был разбит на небольшие кусочки, которым были даны простые (а иногда и легкомысленные) подзаголовки, а художник Г. Кычаков снабдил его веселыми рисунками (вряд ли отражающими суть дела). В таком виде он и попал к Андрею Николаевичу на утверждение.
Не знаю, какой разговор состоялся тогда у В.Д. Пекелиса с А.Н.Колмогоровым, однако, компромисс был найден: текст остался в препарированном редакцией виде и с картинками, но впереди, в отдельной колонке, было помещено небольшое вступление А.Н. Колмогорова, где он заострил поднятые в докладе вопросы без излишнего упрощенчества (против которого выступал и в самОм докладе).
Легко понять, что редакция журнала хотела открыть на своих страницах дискуссию о проблемах кибернетики статьей самого выдающегося математика современности - А.Н. Колмогорова, а не его “младшей научной сотрудницы”, и уже без всякого согласования с Андреем Николаевичем поместила текст под его именем и с портретом, хотя первое и последнее высказывания в изложении сопровождаются словами “сказал А.Н. Колмогоров”, что, согласитесь, в применении к самому себе выглядит несколько необычно...
В дальнейшем эта публикация имела самый широкий резонанс и неоднократно перепечатывалась в разных, иногда более, иногда менее серьезных изданиях. В конце концов, за эталон стали считать текст из “Библиотечки “Кванта” (вып. 64, изд-во “Наука”, М., 1988), ссылаясь на то, что именно там в текст внесена “собственноручная правка А.Н. Колмогорова”. Экземпляр “Техники - молодежи” с карандашными пометками Андрея Николаевича принадлежит В.А. Успенскому.
Когда при подготовке этого издания я обратилась к Владимиру Андреевичу с просьбой дать мне ознакомиться с этой правкой, выяснилось, что А.Н. Колмогоров внес небольшое исправление в текст своего предисловия (причем, исправлена была явная опечатка), а текста изложения доклада вообще не касался (вряд ли он мог счесть нужным тратить на это свое время). Те небольшие, но иногда, тем не менее, существенные изменения, которые все же появились в этом “эталонном” тексте по сравнению с первоначальным, из “Техника - молодёжи” 1961 года, принадлежат, по-видимому, редакции “Кванта”. Если внимательно присмотреться к этому варианту, который с тех пор перепечатывается как основной, заметим, что в конце своего вступления А.Н. Колмогоров упоминает про подзаголовки из журнала “Техника - молодежи”, но в связи с чем, читателю остается неясным - из первого абзаца, объяснявшего дело, такое упоминание почему-то выпало. Публикуемый ниже текст очищен от подзаголовков и прочих "упрощенчеств", внесенных некогда редакцией "Техники - молодежи".
Забавная получается картина: доклад Колмогорова, написала Рычкова, опубликовал “Квант”, а подзаголовками снабдила - “Техника - молодежи”!
А если разобраться, так, в общем-то всё и было...

Н.Г. Химченко (Рычкова)

11 марта 2000 г.

АВТОМАТЫ И ЖИЗНЬ

Мой доклад “АВТОМАТЫ И ЖИЗНЬ”, подготовленный для семинара научных работников и аспирантов механико-математического факультета Московского государственного университета, вызвал интерес у самых широких кругов слушателей.

Редакция журнала “Техника - молодежи” решила опубликовать популярное изложение доклада, подготовленное моей сотрудницей по Лаборатории вероятностных и статистических методов МГУ Н.Г. Рычковой. Изложение это во всех существенных чертах правильно, хотя иногда словесное оформление мысли, а следовательно, н некоторые ее оттенки принадлежат Н.Г. Рычковой.

Подчеркну основные идеи доклада, имеющие наиболее широкий интерес.

I. Определение ЖИЗНИ как “особой формы существования белковых тел” (Энгельс) было прогрессивно и правильно, пока мы имели дело только с конкретными формами жизни, развившимися на Земле. В век космонавтики возникает реальная возможность встречи с “формами движения материи” (см. статью “Жизнь” в БСЭ), обладающими основными практически важными для нас свойствами живых и даже мыслящих существ, устроенных иначе. Поэтому приобретает вполне реальное значение задача более общего определения понятия ЖИЗНИ.
II. Современная электронная техника открывает весьма широкие возможности МОДЕЛИРОВАНИЯ жизни и мышления. Дискретный (арифметический) характер современных вычислительных машин и автоматов не создает в этом отношении существенных ограничений. Системы из очень большого числа элементов, каждый из которых действует чисто “арифметически”, могут приобретать качественно новые свойства.
III. Если свойство той или иной материальной системы “быть живой” или обладать способностью “мыслить” будет определено чисто функциональным образом (например, любая материальная система, с которой можно разумно обсуждать проблемы современной науки или литературы, будет признаваться мыслящей), то придется признать в принципе вполне осуществимым ИСКУССТВЕННОЕ СОЗДАНИЕ живых и мыслящих существ.
IV. При этом, однако, следует помнить, что реальные успехи кибернетики и автоматики на этом пути значительно более скромны, чем иногда изображается в популярных книгах и статьях. Например, при описании “самообучающихся” автоматов или автоматов, способных “сочинять” музыку или писать стихи, иногда исходят из крайне упрощенного представления о действительном характере высшей нервной деятельности человека и, в частности, творческой деятельности.
V. Реальное продвижение в направлении понимания механизма высшей нервной деятельности, включая и высшие проявления человеческого творчества, естественно, не может ничего убавить в ценности и красоте творческих достижений человека. Я думаю, что это и хотела сказать редакция журнала “Техника - молодежи”, сделав лозунг “Материализм - это прекрасно!” одним из подзаголовков в изложении моего доклада.

Академик А.Н.Колмогоров

25 августа 1961 г.

- Я принадлежу, - сказал Колмогоров, - к тем крайне отчаянным кибернетикам, которые не видят никаких принципиальных ограничений в кибернетическом подходе к проблеме жизни и полагают, что можно анализировать жизнь во всей ее полноте, в том числе и человеческое сознание со всей его сложностью, методами кибернетики.

Общеизвестен интерес к вопросам:

Могут ли машины воспроизводить себе подобных и может ли в процессе самовоспроизведения происходить прогрессивная эволюция, приводящая к созданию машин, существенно более совершенных, чем исходные?
Могут ли машины испытывать эмоции: радоваться, грустить, быть недовольными чем-нибудь, чего-нибудь хотеть?
Могут ли, наконец, машины сами ставить перед собой задачи, не поставленные перед ними их конструкторами?

При подготовке этого изложения колмогоровского доклада, к сожалению, использовалась дефектная копия "Тезисов...". В аутентичном тексте (см. ниже), второй из вопросов звучит так: "Могут ли машины мыслить и испытывать эмоции?" - прим. Н.Г. Химченко

Иногда пытаются отделаться от этих вопросов или обосновать отрицательные ответы на них, предлагая, например, определить понятие “машина” как нечто, каждый раз искусственно создаваемое человеком.

При таком определении часть вопросов, скажем первый, автоматически отпадает. Но вряд ли можно считать разумным упорное нежелание разобраться в вопросах, действительно интересных и сложных, прикрываясь насильственно ограниченным пониманием терминов.

Вопрос о том, возможно ли на пути кибернетического подхода к анализу жизненных явлений создать подлинную, настоящую жизнь, которая будет самостоятельно продолжаться и развиваться, остается насущной проблемой современности. Уже сейчас он актуален, годен для серьезного обсуждения, ибо изучение аналогий между искусственными автоматами и настоящей живой системой уже сейчас служит принципом исследования самих явлений жизни, с одной стороны, и способом, помогающим изыскивать пути создания новых автоматов, - с другой.

Есть и другой способ сразу ответить на все эти вопросы - обратиться к математической теории алгоритмов. Математикам хорошо известно, что в пределах каждой формальной системы, достаточно богатой математически, можно сформулировать вопросы, которые кажутся содержательными, осмысленными и должны предполагать наличие определенного ответа, хотя в пределах данной системы такого ответа найти нельзя. И поэтому провозглашается, что развитие самОй формальной системы есть задача машины, а обдумывание правильного ответа на вопрос - это уже дело человека, преимущественное свойство человеческого мышления.

Такая аргументация, однако, использует идеалистическое толкование понятия “мышление”, с помощью которого можно легко доказать, что не только машина, но и сам человек мыслить не может. Здесь ведь предполагается, что человек может давать правильные ответы на любые вопросы, в том числе и на поставленные неформально, а мозг человека способен производить неограниченно сложные формальные выкладки. Между тем нет никаких оснований представлять себе человека столь идеализированным образом - как бесконечной сложности организм, вмещающий бесконечное количество истин. Чтобы достичь такого положения, заметим в шутку, пришлось бы расселить человечество по звездным мирам с тем, чтобы, пользуясь бесконечностью мира, организовать формальные логические выкладки в бесконечном пространстве и даже передавать их по наследству (т.е. располагать и бесконечным временем). Тогда только можно было бы считать, что любой математический алгоритм человечество может развить до бесконечности.

Но вряд ли эта аргументация имеет отношение к реальному положению вещей. И уж во всяком случае это не может служить возражением против постановки вопроса о возможности создания искусственных живых существ, способных к размножению и прогрессивной эволюции, в высших формах обладающих эмоциями, волей и мышлением.

Этот же вопрос ставится изящно, хотя и формально математиком Тьюрингом в его книге “Может ли машина мыслить?”: можно ли построить машину, которую нельзя было бы отличить от человека? Такая постановка как будто ничуть не хуже нашей и к тому же проще и короче. На самом же деле, она не вполне отражает суть дела. Ведь, по существу, интересен не вопрос о том, можно ли создать автоматы, воспроизводящие известные нам свойства человека, - хочется знать, возможно ли создать новую жизнь, столь же высоко организованную, хотя, может быть, очень своеобразную и совсем не похожую на нашу.

В современной научной фантастике встречаются произведения, затрагивающие эти темы. Интересен и остроумен рассказ “Друг” в сборнике Станислава Лема «Вторжение с Альдебарана» о машине, пожелавшей управлять человечеством. Однако фантазия романистов, как правило, не отличается особой изобретательностью. И. А. Ефремов, например, выдвигает концепцию, что всё совершенное похоже друг на друга. Стало быть, у высокоорганизованного существа обязаны быть, по его мнению, два глаза и нос, разве что несколько измененной формы. В век космонавтики не праздно предположение, что нам, быть может, придется столкнуться с другими живыми существами, весьма высокоорганизованными и в то же время совершенно на нас непохожими. Сможем ли мы установить, каков внутренний мир этих существ, способны ли они к мышлению, присущи или чужды им эстетические переживания, идеалы красоты, и т. п.? Почему бы, например, высокоорганизованному существу не иметь вид тонкой пленки - плесени, распластанной на камнях?

Поставленный нами вопрос тесно связан с другими: а что такое жизнь, что такое мышление, что такое эмоциональная жизнь, эстетические переживания?

В чем, скажем, состоит отличие эстетических переживаний от простых элементарных удовольствий - от пирога, например, или еще чего-нибудь в этом роде? Если говорить более серьезно, то следует сказать: точное определение таких понятий, как воля, мышление, эмоции, еще не удалось сформулировать. Но на естественнонаучном уровне строгости такое определение возможно. Если мы не признаем эту возможность, мы окажемся безоружными против аргументов солипсизма.

Хотелось бы научиться на основании поведения, например, делать выводы о внутреннем состоянии живого высокоорганизованного существа. Здесь открываются следующие пути: во-первых, можно детально изучать само поведение животных или человека; во-вторых, изучать устройство их мозга; можно, наконец, иногда довольствоваться и так называемым симпатическим пониманием.(Если, скажем, просто внимательно наблюдать кошку или собаку, то, и не зная науки о поведении и условных рефлексах, можно прекрасно понять, что у них на уме и чего им хочется. Несколько труднее достигнуть такого понимания с птицами или, например, с рыбами, но вряд ли и это невозможно.)

Это вопрос не новый, частично он уже решен, частично легко решаем, частично - трудно. Опыт индуктивного развития науки говорит нам, что вопросы, долго не находившие решения, постепенно все же разрешаются, и вряд ли нужно думать, что именно здесь существуют заранее установленные пределы, дальше которых продвинуться нельзя.

Как изучать высшую нервную деятельность, используя кибернетический подход? Если считать, что анализ любой высокоорганизованной системы естественно входит в состав кибернетики, придется отказаться от распространенного мнения, что основы кибернетики включают в себя лишь изучение систем, имеющих заранее назначенные цели.

Часто кибернетику определяют как науку, занимающуюся изучением управляющих систем. Считается, что все такие системы обладают общими свойствами и свойство номер один у них - наличие цели. Это верно лишь до тех пор, пока всё, что мы выделяем в качестве организованных систем, управляющих собственной деятельностью, похоже на нас самих. Однако если мы хотим методами кибернетики изучать происхождение таких систем, их естественную эволюцию, то такое определение становится узким. Вряд ли кибернетика поручит какой-либо другой науке выяснять, каким образом обычная причинная связь в сложных системах путем естественного развития приводит к возможности рассматривать всю систему как действующую целесообразно.

Обычно понятие “действовать целесообразно” включает умение охранять себя от разрушающих внешних воздействий или, скажем, способность содействовать своему размножению. Спрашивается: кристаллы действуют целесообразно или нет? Если “зародыш” кристалла поместить в некристаллическую среду, будет ли он развиваться? Ведь никаких отдельных органов у кристалла различить невозможно - стало быть, это есть некая промежуточная форма. И существование таковых неизбежно.

По-видимому, частные задачи, подобные этой, будут все-таки решать науки, непосредственно с этими задачами связанные - опытом отдельных наук никак нельзя пренебрегать. Но исключать из содержания кибернетики общие представления о причинных связях в целесообразно действующих системах, ставящих себе цели, также никак нельзя, как нельзя, например, уже при имитации жизни автоматами не считаться, скажем, с тем, что и сами эти цели меняются в процессе эволюции, а вместе с этим изменяется и представление о них.

Когда говорят, что механизм наследственности, позволяющий живым организмам передавать свое целесообразное устройство потомкам, имеет целью воссоздать данный вид, придать ему определенные свойства, а также возможности изменчивости, прогрессивной эволюции, то кто же ставит эту цель? Или, если рассматривать систему в целом, то кто же, как не она сама, ставит перед собой цель развития путем отсеивания негодных экземпляров и размножения более совершенных?

Резюмируя эти соображения, можно сказать, что изучение в общей форме возникновения систем, к которым применимо понятие целесообразности, есть одна из главных задач кибернетики. При этом изучение в общей форме естественно предполагает знание, отвлеченное от деталей физического осуществления, от энергетики, химии, возможностей техники и т. п. Нас здесь интересует только, как возникает возможность сохранять и накапливать информацию.Такая широкая постановка задачи содержит в себе много трудностей, но отказаться от нее на современном этапе развития науки уже невозможно.

Если признавать важность задачи определения в объективных обобщенных терминах существенных свойств внутренней жизни (высшей нервной деятельности) какой-то незнакомой нам и не похожей на нас высокоорганизованной системы, то нельзя ли тот же путь предложить и в применении к нашей системе - человеческому обществу? Хотелось бы на общем языке, одном и том же для всех высокоорганизованных систем, уметь описывать и любые явления жизни человеческого общества.

Представим себе воображаемого постороннего наблюдателя нашей жизни, который совершенно не обладает ни симпатиями к нам, ни умением понять, что мы думаем и переживаем. Он просто наблюдает большое скопление организованных существ и хочет понять, как оно устроено. (Совершенно так же, как, скажем, мы наблюдаем муравейник.) Через некоторое время он, пожалуй, без особого труда сможет понять, какую роль играет информация, содержащаяся, например, в железнодорожных справочниках (человек теряет такой справочник и не может попасть на нужный поезд). Наблюдателю, правда, пришлось бы столкнуться с большими трудностями. Как, например, понять ему следующую картину: группа людей приходит вечером в большое помещение, несколько человек поднимаются на возвышение и начинают делать беспорядочные движения, а остальные сидят при этом спокойно, и по окончании расходятся без всякого обсуждения?

Один из молодых математиков, может быть в шутку, приводит и другой пример необъяснимого поведения: люди заходят в помещение, там получают бутылки с некоей жидкостью, после чего начинают бессмысленно жестикулировать. Постороннему наблюдателю будет трудно установить, что же это такое - просто разлад в машине, какой-то сбой в ее непрерывной осмысленной работе, или же можно описать, что происходит в каждом из этих двух случаев, и установить разницу между ними.

Сформулируем теперь серьезно возникающую здесь проблему: научиться в терминах поведения осуществлять объективное описание самого механизма, это поведение обуславливающего, и уметь различать отдельные виды деятельности высокоорганизованной системы. Впервые в нашей стране И.П. Павлов установил возможность объективного изучения поведения животных и человека, а также регулирующих это поведение процессов мозга без всяких субъективных гипотез, изложенных в психологических терминах. Предложенное здесь глубокое изучение поставленной проблемы есть не что иное, как павловская программа анализа высшей нервной деятельности в ее дальнейшем развитии.

Практическое создание высокоорганизованных живых существ превосходит возможности техники наших дней. Но всякие ограничительные тенденции, всякое неверие или даже утверждение невозможности на рациональных путях достичь объективного описания человеческого сознания во всей его полноте сейчас явились бы тормозом в развитии науки. Разрешение этой проблемы необходимо, поскольку истолкование разных видов деятельности само уже может служить толчком для развития машинной техники и автоматики. С другой стороны, возможности объективного анализа нервной системы сейчас столь велики, что не хочется заранее останавливаться перед задачами любой сложности.

Если технические трудности будут преодолены, вопрос о практической целесообразности осуществления соответствующей программы останется, по меньшей мере, спорным.

Однако в рамках материалистического мировоззрения не существует никаких состоятельных принципиальных аргументов против положительного ответа на наш вопрос. Более того, этот положительный ответ является современной формой убеждений о естественном возникновении жизни и материальной основе сознания.

В кибернетике и теории автоматов сейчас наиболее разработана теория работы дискретных устройств, т. е. таких, которые состоят из большого числа отдельных элементов и работают отдельными тактами. Каждый элемент может находиться в небольшом числе состояний, и изменение состояния отдельного элемента зависит от предыдущих состояний сравнительно небольшого числа элементов. Так устроены электронные машины, так, предположительно, устроен и человеческий мозг. (Считается, что мозг имеет таких отдельных элементов (нервных клеток) - 10¹⁰, а может быть, и еще больше! Несколько проще, но еще более грандиозно в смысле объема устроен аппарат наследственности.)

Отсюда напрашивается вывод, что кибернетика должна заниматься лишь дискретными устройствами. Против такого подхода нередко выдвигают два возражения.

Во-первых, реальные сложные системы - как многие машины, так и все живые существа - в действительности имеют и устройства, основанные на принципе непрерывного действия. Что касается машин, то таким примером может служить, скажем, руль автомобиля. Если мы обратимся к человеческой деятельности - сознательной, но не подчиненной законам формальной логики, т. е. интуитивной или полуинтуитивной ( например, к двигательным реакциям ), - то мы обнаружим, что большое совершенство и отточенность механизма непрерывного движения относятся к движениям непрерывно-геометрического характера. Если человек совершает тройной прыжок или прыжок с шестом или, например, выходит на дистанцию слалома, его движение должно быть заранее намечено как непрерывное (для математиков: путь слаломиста оказывается даже аналитической кривой). Можно полагать, однако, что это не есть радикальное возражение против дискретных механизмов. Скорее всего, интуиция непрерывной линии в мозге все-таки осуществляется на основе дискретного механизма.

Второе возражение против дискретного подхода заключается в следующем: заведомо человеческий мозг и даже (к сожалению, часто) вычислительные машины, отнюдь не всегда действуют детерминированно - полностью закономерным образом. Результат их действия (в некоторый момент, в некоторой ячейке) нередко зависит от случая. В ответ на это возражение, можно сказать, что и в автоматы можно “ввести случайность”. Вряд ли имитирование случайности (т. е. замена случая какими-то закономерностями, не имеющими непосредственного отношения к данной ситуации) может принести сколько-нибудь серьезный вред при моделировании жизни. Правда, “введение случайности” часто рассматривается несколько примитивно: заготавливается достаточно длинная лента случайных чисел, которая затем используется для имитации случая в различных задачах. Но при частом употреблении эта заготовленная “случайность” в конце концов перестает быть случайностью. С учетом этих соображений к вопросу имитации случая на автоматах следует подходить с большой осторожностью. Однако, принципиально, - это вещь, во всяком случае, возможная.

Только что изложенная аргументация приводит нас к следующим основным выводам:

Hесомненно, что переработка информации и процессы управления в живых организмах построены на сложном переплетении дискретных (цифровых) и непрерывных механизмов, с одной стороны, детерминированного и вероятностного принципов действия - с другой.

Однако дискретные механизмы являются ведущими в процессах переработки информации и управления в живых организмах. Не существует состоятельных аргументов в пользу принципиальной ограниченности возможностей дискретных механизмов по сравнению с непрерывными.

Часто сомнения в возможности моделировать человеческое сознание на автоматах строят на том, что количество функций высшей нервной деятельности человека необъятно велико и никакая машина не сможет стать моделью сознательной человеческой деятельности в полном ее объеме. Одних только нервных клеток в коре головного мозга порядка 10¹⁰. Каково же должно быть число элементов в машине, имитирующей всю сложную высшую нервную деятельность человека?

Эта деятельность, однако, связана не с отдельными нервными клетками, а с довольно большими агрегатами их. Невозможно представить себе, чтобы, скажем, какая-нибудь математическая теорема “сидела” в одной-единственной, специально для нее заготовленной нервной клетке или даже в каком-то определенном числе их.

По-видимому, дело обстоит совершенно иначе. Наше сознание оперирует сравнительно небольшими количествами информации. Количество единиц информации, которое сознание человека воспринимает и перерабатывает, скажем, в секунду, совсем невелико. Вот один несколько парадоксальный пример: слаломист, преодолевая дистанцию, в течение десяти секунд воспринимает и перерабатывает значительно большую информацию, чем при других, казалось бы, более интеллектуальных видах деятельности (во всяком случае, больше, чем математик пропускает через свою голову за сорок секунд напряженной работы мысли!). Вообще, вся сознательная деятельность человека устроена как-то очень своеобразно и сложно, но когда закономерности ее будут изучены, для моделирования этой деятельности потребуется гораздо меньше элементарных ячеек, чем для моделирования самого мозга, как это ни парадоксально.

Какие же объемы информации могут создавать уже качественное своеобразие сложных явлений, подобных жизни, сознанию и т. п.? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, обратимся к понятиям категорий чисел.

Можно разделить числа на малые, средние, большие и сверхбольшие. (Эта классификация нестрога, в рамках ее нельзя будет сказать, что такое-то число, например, среднее, а следующее за ним - уже большое. Числа делятся на категории с точностью до порядка величин. Но бОльшая строгость нам здесь и не нужна.) Каковы же эти категории? Начнем с определений для математиков.

Число А назовем малым, если возможно практически перебрать все схемы из А элементов с двумя входами и выходами (или, что то же, выписать для них все функции алгебры логики с A аргументами);
Число В назовём средним, если мы оказываемся не в состоянии перебрать практически все схемы из В элементов, а можем перебрать лишь сами эти элементы или (что чуть-чуть сложнее) выработать систему обозначений для любой системы из В элементов;
Число С - большое, если мы не в состоянии практически перебрать такое число элементов, а можем лишь установить систему обозначений для этих элементов;
И, наконец, числа - сверхбольшие, если и этого практически нельзя сделать (они нам, как мы увидим дальше, и не понадобятся).

Поясним теперь эти определения на простых примерах.

Пусть к одной электрической лампочке подсоединено три выключателя, каждый из которых может находиться в левом (Л) или правом (П) положении. Тогда, очевидно, возможных совместных положений трех выключателей будет 2³ = 8. Перечислим их для наглядности:

ЛЛЛ (1)	ЛПП (3)	ПЛЛ (5)	ПЛП (7)
ЛПЛ (2)	ЛЛП (4)	ППЛ (6)	ППП (8)

Проводку к нашим выключателям можно сделать таким образом, что в каждом из выписанных положений лампочка может как гореть, так и не гореть. Легко подсчитать, что различных положений выключателей, сопровожденных отметками “горит”, “не горит”, будет 2^2³, т. е. 2⁸ = 256 (читатель без труда может проверить это самостоятельно, дополняя выписанные положения выключателей такими отметками).Тот факт, что такое упражнение не только под силу читателю, но и и не займет у него слишком много времени, и убеждает нас в том, что число 3 (число выключателей) относится к малым.

Всех, кто пользуется MS Internet Explorer, просим извинить нас за неспособность заставить эту программу отображать сложные показатели степени. Здесь и ниже читайте 2²³ как "2 в степени 2 в степени 3", 2²⁵ как "2 в степени 2 в степени 5", а 10¹⁰¹⁰ как "10 в степени 10 в степени 10". Может быть кто-нибудь из читателей посоветует, как решить эту проблему?

VIVOS VOCO!

Если бы выключателей было не 3, а, скажем, 5, то пришлось бы выписать 2^2⁵ = 4 294 967 296 различных совместных положений выключателей, сопровожденных отметками “горит”, “не горит”. Вряд ли можно за какое-нибудь разумное время практически проделать все это, не сбившись. Поэтому число 5 уже нельзя считать малым.

Чтобы стало понятно, что такое среднее число, приведем такой пример: представьте себе, что вас ввели в помещение, где находится 1000 человек, и предложили с каждым из них поздороваться за руку. Правда, рука ваша после таких упражнений будет чувствовать себя неважно, но практически (по времени) проделать такое упражнение вполне возможно - не сбившись, подойти к каждому из тысячи и протянуть ему руку. А если бы последовало предложение всей тысяче присутствующих обменяться друг с другом рукопожатиями, да еще каждой компании из трех человек внутри своего кружка дополнительно обменяться рукопожатиями и т. д., то это оказалось бы невыполнимым. Число 1000 и есть среднее. Можно сказать, что мы , как предлагается в определении, перебрали тысячу элементов, отметив при этом каждого (рукопожатием).

Совсем простым примером большого числа является число видимых звезд на небосклоне. Каждый знает, что невозможно пересчитать звезды пальцем, а тем не менее существует каталог звездного неба (т.е. выработана система обозначений), пользуясь которым мы в любой момент можем получить сведения об интересующей нас звезде.

Естественно, что вычислительная машина может, во-первых, дольше, чем человек, работать не сбиваясь, а во-вторых, она составляет различные схемы во много раз быстрее. Поэтому в каждой категории соответствующие числа для машины будут больше, чем для человека.

Числа	Человек	Машина
Малые	3	10
Средние	1000	10¹⁰
Большие	10¹⁰⁰	10^10¹⁰

Из этой таблицы следуют два существенных вывода:

- хотя соответственные числа (внутри одной категории) для машины гораздо больше, чем для человека, но остаются на том же уровне;
- между же числами разных категорий существует непроходимая грань: числа, средние для человека, не становятся малыми для машины, так же, как числа, большие для человека, не становятся средними для машины (10³ несравненно больше, чем 10, а 10¹⁰⁰ безнадежно больше, чем 10¹⁰).

Заметим, что объем памяти живого существа (и даже машины) характеризуется средними числами, а многие проблемы, решающиеся путем так называемого простого перебора, - большими. Таким образом, мы сразу выходим за пределы возможностей сравнения путем простого перебора.

Проблемы, которые не могут быть решены без большого перебора, останутся за пределами возможностей машины на сколь угодно высокой ступени развития техники и культуры. К этому выводу мы пришли, не обращаясь к понятию бесконечности. Оно нам не понадобилось и вряд ли понадобится при решении реальных проблем, возникающих на пути кибернетического анализа жизни.

Зато важным становится другой вопрос: существуют ли проблемы, которые ставятся и решаются без необходимости большого перебора? Такие проблемы должны прежде всего интересовать кибернетиков, ибо они реально разрешимы. Принципиальная возможность создания полноценных живых существ, построенных полностью на дискретных (цифровых) механизмах переработки информации и управления, не противоречит принципам материалистической диалектики. Противоположное мнение может возникнуть лишь потому, что некоторые привыкли видеть диалектику лишь там, где появляется бесконечность. При анализе явлений жизни существенна, однако, не диалектика бесконечного, а диалектика большого числа.

В настоящее время для кибернетики, пожалуй, больше, чем для всякой другой науки, важно, что о ней пишут. Свое отношение к кибернетической литературе А.Н.Колмогоров определил так: “Я не принадлежу к большим энтузиастам всей той кибернетической литературы, которая сейчас так широко издается, и вижу в ней большое количество, с одной стороны, преувеличений, а с другой - упрощенчества”.

Нельзя, конечно, сказать, что в этой литературе утверждается то, что на самом деле недостижимо, но в ней часто встречаются восторженные статьи, сами заглавия которых уже кричат об успехах в моделировании различных сложных видов человеческой деятельности, которые в действительности моделируются пока совсем плохо.

Например, в американской литературе по кибернетике ( и у нас, порой даже в совсем серьезных научных журналах) можно встретить работы о так называемом машинном сочинении музыки. Под этим обычно (это не относится к работам Р.Х.Зарипова) подразумевается следующее: в память машины “закладывается” нотная запись значительного числа (скажем, 70) ковбойских песен или, например, церковных гимнов. Затем машина по первым четырем нотам одной из этих песен отыскивает все другие песни, где эти четыре ноты встречаются в том же порядке и, случайным образом выбрав одну из эти песен, берет из нее следующую, пятую ноту. Теперь перед машиной вновь четыре ноты (2-я, 3-я, 4-я и 5-я), и она снова таким же способом осуществляет поиски и выбор. Так машина, как бы на ощупь, “создает” некую новую мелодию. При этом утверждается, что если в памяти машины были ковбойские песни, то и в ее творении слышится нечто “вольнолюбивое”, а если это были церковные гимны, - то нечто “божественное”.

Спрашивается, а что произойдет, если машина будет производить поиск не по четырем, а по семи идущим подряд нотам? Поскольку в действительности двух произведений, содержащих семь одинаковых нот подряд, почти не встретишь, то, очевидно, “запев” семь нот из какой-нибудь песни, машина вынуждена будет её и пропеть до конца. Если же, наоборот, машине для ее творчества задать только две ноты (а произведений с двумя одинаковыми нотами сколько угодно), то здесь ей представился бы такой широкий выбор, что вместо мелодии возникла бы какофония звуков.

Вот эта несложная схема преподносится в литературе как “машинное сочинение музыки”, причем всерьез заявляется, что с увеличением числа нот, нужных “для запева”, машина начинает создавать музыку более серьезного, классического характера, а с уменьшением этого числа переходит на современную, джазовую.

На сегодня мы еще очень далеки от осуществления анализа и описания высших форм человеческой деятельности. Мы даже еще не научились в объективных терминах давать определения многих требующихся здесь категорий и понятий, не говоря уж о том, чтобы моделировать такие сложные виды этой деятельности, к каким относится создание музыки. Если мы не умеем понять, чем отличаются живые существа, нуждающиеся в музыке, от существ, в ней не нуждающихся, то, приступая сразу к машинному сочинению музыки, мы окажемся в состоянии моделировать лишь чисто внешние факторы.

“Машинное сочинение музыки” - это только пример упрощенного подхода к проблемам кибернетики. Другой распространенный недостаток заключается в том, что сторонники кибернетики настолько увлеклись возможностями кибернетического подхода к решению любых самых сложных задач, что позволяют себе пренебрегать опытом, накопленным другими науками за долгие века их существования. Часто забывают о том, что анализ высших форм человеческой деятельности был начат давно и продвинулся довольно далеко. И хотя он и ведется в других, не кибернетических, терминах, но по существу объективен, и его необходимо серьезно изучать и использовать. А то, что сумели сделать кибернетики “голыми руками” и вокруг чего поднимают такую шумиху, зачастую не выходит за рамки исследования самых примитивных явлений.

Однажды на вечере в московском Доме литераторов один из присутствующих вел с трибуны разговор о том, что наше время должно было создать и уже создало (!) новую медицину. Эта новая медицина есть достояние и предмет изучения не медиков, а специалистов по теории автоматического регулирования! Самое главное в медицине, по мнению выступавшего,- это циклические процессы, происходящие в человеческом организме. А такие процессы как раз описываются дифференциальными уравнениями, изучаемыми в теории автоматического регулирования. Так что изучать медицину в медицинских институтах теперь вроде как устарело - ее надо передать в ведение втузов и математических факультетов. Может быть, и верно, что специалисты по теории автоматического регулирования могут сказать свое слово в разрешении отдельных проблем, стоящих перед медициной. Но если всерьез они захотят принять участие в этой работе, то прежде всего им потребуется колоссальная доквалификация, ибо опыт, накопленный медициной, этой старейшей из наук, огромен, и для того чтобы сделать в ней что-то серьезное, надо сначала овладеть этим опытом.

Вообще, анализ высшей нервной деятельности в кибернетике сосредоточен пока на двух крайних полюсах.

С одной стороны, кибернетики активно занимаются изучением условных рефлексов, т. е. простейшего типа высшей нервной деятельности. (Всем, вероятно, известно, что такое условный рефлекс. Если два каких-нибудь раздражителя многократно воспроизводятся одновременно друг с другом (например, одновременно с подачей пищи включается звонок), то через некоторое время уже один из этих раздражителей (звонок) вызывает ответную реакцию организма (слюноотделение) на другой раздражитель (подачу пищи). Это сцепление является временным и, если его не подкреплять, постепенно исчезает.) Значительная часть кибернетических проблем, которые известны сейчас под названием математической теории обучения, охватывает такие очень простые схемы, которые не исчерпывают и малой доли всей сложной высшей нервной деятельности человека, да и в анализе самой условно-рефлекторной деятельности представляют собой лишь начальную ступень.

Другой полюс - это теория формально-логических решений. Эта сторона высшей нервной деятельности человека хорошо поддается изучению математическими методами, и с созданием вычислительной техники и вычислительной математики исследования такого рода быстро двинулись вперед. И здесь кибернетики во многом преуспели.

А все огромное пространство между этими двумя полюсами - самыми примитивными и самыми сложными видами психической деятельности (даже простые формы синтетической деятельности, такие, как, скажем, механизм точно рассчитанного геометрического движения, о котором говорилось выше, пока плохо поддаются кибернетическому анализу) - изучается крайне мало, чтобы не сказать: вовсе не изучается!

Особое положение сейчас занимает математическая лингвистика. Эта наука только еще создается и развивается по мере накопления кибернетических проблем, связанных с языком. Она имеет дело с анализом высших форм человеческой деятельности скорее интуитивного, нежели формально-логического характера, и эта интуитивная деятельность плохо поддается точному описанию. Каждый знает, что такое грамотно построенная фраза, правильное согласование слов и т. п., но пока не удается адекватно передать это знание машине. Точный, логически и грамматически безукоризненный машинный перевод сейчас возможен был бы, пожалуй, только с латинского и на латинский язык, грамматические правила которого достаточно полны и однозначны. Грамматические же правила новых, живых языков, по-видимому, еще недостаточны для осуществления с их помощью машинного перевода. Необходимым здесь анализом занимаются уже давно, и в настоящее время машинный перевод стал предметом широко и серьезно поставленной деятельности. Можно, пожалуй, сказать, что именно на нем сосредоточено сейчас основное внимание математических лингвистов.

Однако в теоретических работах по математической лингвистике мало учитывается тот факт, что язык возник значительно раньше формально-логического мышления. Быть может, для теоретической науки одним из самых интересных исследований (в котором могут естественно сочетаться идеи кибернетики, новый математический аппарат и современная логика) было бы исследование процесса образования слов как второй сигнальной системы. Первоначально, при полном еще отсутствии понятий, слова выступают в роли сигналов, вызывающих определенную реакцию. Возникновение науки логики обычно относят к сравнительно недавнему времени: по-видимому, только в Древней Греции было ясно понято и сформулировано, что слова не просто являются обозначениями неких непосредственных представлений и образов, но что от слова можно отделить понятие. До настоящего, формально-логического, мышления мысли возникали не формализованные в понятия, а как комбинирование слов, которые ведут за собой другие слова, как попытки непосредственно зафиксировать проходящий перед нашим сознанием поток образов и т. д. Проследить этот механизм выкристаллизовывания слов как сигналов, несущих в себе комплекс образов, и создания на этой базе ранней логики - крайне благодарная область исследования (для математика, в частности), что, впрочем, неоднократно отмечалось в кибернетической литературе.

Интересным может показаться и следующий вопрос: исследовать, как формируется логическая мысль у человека. Попробуем проследить этапы этого процесса на примере работы математика над какой-нибудь проблемой. Сначала, по-видимому, возникает желание исследовать тот или иной вопрос. Затем какое-то приблизительное, неведомо откуда возникшее представление о том, что мы надеемся получить в результате наших поисков и какими путями нам, может быть, удастся этого достичь. И только на следующем этапе мы пускаем в ход свой внутренний “арифмометр” формально-логического рассуждения. Таков, по-видимому, путь формирования логической мысли, схема процесса творчества.

Может, вероятно, представиться интересным не только исследовать первую, интуитивную, стадию этого процесса, но и задаться целью создать машину, способную помочь человеку в процессе творчества на стадии оформления мысли (математику, например, на стадии вычислений): поручить, скажем, такой машине понимать и фиксировать в полном виде какие-то неясные, вспомогательные наброски чертежей и формул, которые всякий математик рисует на бумаге в процессе творческих поисков. Или, например, по наброскам воссоздавать изображения фигур в многомерных пространствах и т. п. Иными словами, интересно подумать о создании машин, которые, не подменяя человека, уже сейчас помогали бы ему в сложных процессах творчества. Пока еще трудно даже представить себе, каким образом и на каких путях такую машину можно было бы осуществить. Но хотя пока еще эта задача и далека от своего разрешения, разговор обо всех таких вопросах уже возник в кибернетической литературе, и это, по-видимому, можно только приветствовать.

Как можно уже увидеть из нескольких приведенных здесь примеров, различных проблем, связанных с пониманием объективного устройства самых тонких разделов высшей нервной деятельности человека, очень много. И все они заслуживают должного внимания кибернетиков.

В заключение следует остановиться на вопросах, касающихся этической стороны идей кибернетики. Встречающиеся часто отрицание и неприятие этих идей проистекают из нежелания признать, что человек является действительно сложной материальной системой, но системой конечной сложности и весьма ограниченного совершенства и потому доступной имитации. Это обстоятельство многим кажется унизительным и страшным. Даже воспринимая эту идею, люди не хотят мириться с ней: такая картина всеобъемлющего проникновения в тайны человека, вплоть до возможности даже “закодировать” его и “передать по телеграфу” в другое место, кажется им отталкивающей и пугающей.

Встречаются опасения и другого рода: а допускает ли вообще наше внутреннее устройство исчерпывающее объективное описание? Выше, например, предлагалось поставить перед кибернетикой задачу научиться отличать по объективным признакам существа, нуждающиеся в сюжетной музыке, от существ, в ней не нуждающихся. А вдруг поанализируем, поанализируем - и окажется, что и в самом деле никакого разумного основания выделять такую музыку как благородную по сравнению с другими сочетаниями звуков нет?

- “Мне представляется важным, - сказал А.Н. Колмогоров, - понимание того, что нет ничего унизительного и страшного в стремлении постичь себя до конца. Такие настроения могут возникать лишь из полузнания: реальное понимание всей грандиозности наших возможностей, ощущение присутствия вековой человеческой культуры, которая придет нам на помощь, должно производить огромное впечатление, должно вызывать восхищение!

Наше собственное внутренне устройство, в принципе, может быть понято, но понятно и то, что это устройство содержит в себе колоссальные, ничем не ограниченные возможности. На самом деле, нужно стремиться этот глупый и бессмысленный страх перед имитирующими нас автоматами заменить огромным удовлетворением тем фактом, что такие сложные и прекрасные вещи могут быть созданы человеком, который еще совсем недавно чем-то непонятным и возвышенным находил простую арифметику”.

А. Н. Колмогоров

АВТОМАТЫ И ЖИЗНЬ
(тезисы доклада)

Этот текст, любезно предоставленный Н.Г. Химченко (Рычковой),
восстановлен по аутентичному экземпляру тезисов, принадлежащему В.А. Успенскому.

________________________________________________________ VIVOS VOCO!

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

1. Общеизвестен интерес к вопросам:

Могут ли машины воспроизводить себе подобных и может ли в процессе такого самовоспроизведения происходить прогрессивная эволюция, приводящая к созданию машин, существенно более совершенных, чем исходные?
Могут ли машины мыслить и испытывать эмоции?
Могут ли машины хотеть чего-либо и сами ставить перед собой новые задачи, не поставленные перед ними их конструкторами?

Иногда пытаются обосновать отрицательный ответ на подобные вопросы при помощи

а) ограничительного определения понятия “машина”,
б) идеалистического толкования понятия “мышление”, при котором легко доказывается неспособность к мышлению не только машин, но и человека ¹.

2. Существует более традиционная и простая форма этого вопроса:

Возможно ли создание искусственных живых существ, способных к размножению, прогрессивной эволюции, в высших формах обладающих эмоциями, волей и мышлением вплоть до самых тонких его разновидностей.

3. Точное определение всех входящих в поставленный сейчас вопрос понятий не вполне тривиально. Однако на естественнонаучном уровне строгости такое определение возможно. Лица, отрицающие такую возможность, неизбежно приводятся к солипсизму.

4. Создание высокоорганизованных живых существ превосходит возможности техники сегодняшнего дня. Если технические трудности будут преодолены, то вопрос о практической целесообразности осуществления соответствующей программы работ будет еще, по меньшей мере, спорным.

5. Однако важно отчетливо понимать, что в рамках материалистического мировоззрения не существует никаких состоятельных принципиальных аргументов против положительного ответа на наш вопрос. Этот положительный ответ является современной формой положений о естественном возникновении жизни и материальной природе сознания.

6. Несомненно, что переработка информации и процессы управления в живых организмах построены на сложном переплетении

а) дискретных (цифровых) и непрерывных механизмов,
б) детерминистического и вероятностного принципов действия.

7. Однако дискретные механизмы являются ведущими в процессах переработки информации и управления в живых организмах. Не существует состоятельных аргументов в пользу принципиальной ограниченности возможностей дискретных механизмов по сравнению с непрерывными.

8. Принципиальная возможность полноценных живых существ, построенных полностью на дискретных (цифровых) механизмах переработки информации и управления, не противоречит принципам материалистической диалектики. Противоположное мнение может возникнуть у специалистов по философии математики лишь потому, что они привыкли видеть диалектику лишь там, где появляется бесконечное. При анализе явлений жизни существенна не диалектика бесконечного, а диалектика большого (чисто арифметическая комбинация большого числа элементов создаст и непрерывность и новые качества!).

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

9. Несмотря на сказанное в первой части, в распространенном движении против “преувеличений кибернетики” есть и здоровая сторона. Реальными распространенными недостатками обобщающей литературы и отдельных научных работ по кибернетике являются:

а) упрощенное представление о механизмах переработки информации и управления в живых организмах и, особенно, в области высшей нервной деятельности человека,
б) пренебрежение опытом исследования этих механизмов, накопленным до возникновения кибернетики как отдельной науки.

10. Если первый из этих недостатков “исправляется на ходу” (в процессе работы несостоятельность упрощенных представлений обнаруживается), то второй недостаток требует систематической борьбы с ним, в частности, при планировании подготовки молодых специалистов по кибернетике и ее применениям.

11. В области высшей нервной деятельности человека кибернетика пока освоила лишь:

а) механизм условных рефлексов в его простейшей форме (см. работы по “математической теории обучения”),
б) механизм формального логического мышления.

Но условные рефлексы свойственны всем позвоночным, а логическое мышление возникло лишь на самой последней стадии развития человечества. Все предшествующие формальному логическому мышлению виды синтетической деятельности человеческого сознания, выходящие за рамки простейших условных рефлексов, пока не описаны на языке кибернетики.

12. В развитом сознании современного человека аппарат формального мышления не занимает центрального положения. Это, скорее, некоторое “вспомогательное вычислительное устройство”, запускаемое в ход по мере надобности. Так как, с другой стороны, обычные схемы теории условных рефлексов дают очень мало для понимания высших разделов эмоциональной жизни человека или, скажем, творческой интуиции ученого, то следует признать, что кибернетический анализ работы развитого человеческого сознания в его взаимодействии с подсознательной сферой еще почти не начат.

13. Рассматриваемые в кибернетических работах примеры художественного творчества и восприятия и их моделирования на машинах (компилирование музыкальных мелодий из отрывков по четыре-пять нот, взятых из нескольких десятков введенных в машину прежних мелодий и т. п.) поражают своей примитивностью, в то время как в “некибернетической” научной литературе формальный анализ художественного творчества уже давно достиг высокого уровня. Это лишь один из примеров примитивного уровня гуманитарных интересов кибернетиков, повышение которго необходимо, если ставить всерьез задачу понимания с позиций кибернетики действительной сложности психической жизни человека.

14. Объективное изучение в терминах кибернетики некоторых наиболее тонких видов творческой деятельности человека может уже в ближайшем будущем получить большое практическое значение.

Вот пример, наиболее близкий математикам. Общеизвестно, что карандаш и бумага необходимы математику в процессе интуитивных творческих поисков. Вместо полностью выписанных формул иногда на бумаге появляются их предположительные схемы с незаполненными местами, несколько линий и точек изображают фигуры в многомерном или бесконечномерном пространстве, иногда знаками обозначается ход перебора вариантов, сгруппированных по принципам, которые перестраиваются в ходе перебора и т. д. Вполне возможно, что вычислительные машины с надлежащим устройством ввода и вывода данных могли бы быть полезны уже на этой стадии научной работы.

Естественно, что разработка методики такого употребления машин предполагает предварительное объективное изучение процесса творческих поисков ученого.

15. Некоторые другие направления объективного изучения механизма творческой деятельности человека могут и не получить в ближайшее время практических применений ².

Однако, серьезное объективное изучение высшей нервной деятельности человека во всей ее полноте представляется мне необходимым звеном в утверждении материалистического гуманизма. Развитие науки многократно приводило к разрушению привычных для человека иллюзий, начиная с утешительной веры в личное бессмертие. На стадии полузнания и полупонимания эти разрушительные выводы науки становятся аргументами против самой науки, в пользу иррационализма и идеализма. Дарвиновская теория происхождения видов и павловское объективное изучение высшей нервной деятельности неоднократно изображались как принижающие высшие стремления человека к созданию моральных и эстетических идеалов. Аналогично в наше время страх перед тем, как бы человек не оказался ничем не лучше “бездушных” автоматов, делается психологическим аргументом в пользу витализма и иррационализма ³.

Полное же понимание механизма высшей нервной деятельности человека должно, по моему убеждению, разрушить самый источник страха, заменив его удивлением перед результатами уже упоминавшейся диалектики большого ⁴.

А. Колмогоров

1 марта 1961 г.

ПРИМЕЧАНИЯ А.Н. КОЛМОГОРОВА

1. “Математическое возражение” по классификации А.Тьюринга в книжке “Может ли машина мыслить?”

2. Во всяком случае, мои личные опыты внесения идей кибернетики в стиховедение не имеют цели помогать поэтам писать стихи.

3. Страусовый аргумент (The “Heads in the Sand” objection) в терминологии Тьюринга.

4. Поэт может вложить в “сообщение” из 400 печатных букв (сообщение чисто “цифровой” природы, несущее формально порядка 10³ “бит”, т.е. количественно ничтожную с точки зрения современной техники) целый мир чувств, который справедливо признается не поддающимся “формализации” в понятиях, и создать с такими скромными средствами “канал связи” непосредственного эмоционального общения со своими современниками и потомками, раскрывающий, разрывая ограничения пространства и времени, его неповторимую индивидуальность. Замечу, что мнение о “неповторимости” не противоречит арифметике. Число возможных русских стихотворений из 400 букв имеет порядок 10¹⁰⁰.

Несколько слов на тему:
“А.Н. Колмогоров и кибернетика”
Уж много лет прошло с тех пор - около сорока - и многое переменилось...
Не покажется ли Вам удивительным, что академик Андрей Николаевич Колмогоров, получив на своей лекции в Политехническом музее записку слушателя, из которой явствовало только, что он - один из сочинителей шуточной поэмы из студенческой жизни Мехмата МГУ конца тридцатых годов (поэма называлась “Евгений Неглинкин” и была написана, в подражанье А.С. Пушкину, “онегинской строфой”), отправил ему в ответ большое посланье (не зная имени своего адресата, Колмогоров начинает обращением “Многоуважаемый поэт Мехмата!”) о волновавших его, сокровенных проблемах сути человеческой жизни и культуры?
В этом письме А.Н.Колмогоров высказывает, в частности, свою веру в то, что
“... некоторая доля <его> слушателей улавливает мировоззрение
ГУМАНИЗМА,
знающего непреходящую ценность человеческой культуры и знающего, что эта ценность не нуждается в подпорках веры в бессмертие, в “нематериальность” души, принципиальную иррациональность творчества и т.д.”

( Андрей Николаевич сам выделяет слово “гуманизм” в отдельную строку и пишет его большими буквами; письмо опубликовано в журнале “Новое литературное обозрение”, № 6 (1994), стр.183-187)
Этой высокой темы Колмогоров касался в минуты эмоционального подъема, перед людьми, которыми хотел быть понятым, даже не рассчитывая на единомыслие. (Незнакомого автора Колмогров называет в письме “условным заместителем общего образа молодого человека середины ХХ века”.)
Или вот другой пример: в 1963 году, получив в Риме премию Бальцана (этой премией, замысленной на уровне Нобелевской, Колмогоров был награжден вместе с композитором Хиндемитом, биологом Фришем, историком Моррисоном и главой Римской католической церкви Папой Иоанном ХХШ), возвращаясь в Москву Андрей Николаевич оказался в одном купе с польским кардиналом Вышиньским. И, как он сам говорит, “как-то втянулся в то, чтобы доказывать ему, что вера в бессмертие вовсе не необходима для положительной философии человеческой...”
Это были годы, которые завершали золотой период в творчестве А.Н. Колмогорова, начавшийся с 1953 года, когда, по его словам (сказанным В.И. Арнольду), появилась надежда и он почувствовал какой-то необыкновенный подъем. В те годы, когда повеяло ветром свободы, Колмогорову суждено было решить несколько великих математических проблем, участвовать во многих общественно важных деяниях и познать радость широкого публичного признания.
В эти годы его гуманитарные интересы были оплодотворены идеями кибернетики.Эти идеи оказались необычайно созвучными его мироощущению. Произошло то, что в пушкинских “Египетских ночах” поэт (Чарский) описывает, прослушав импровизатора:

” Чужая мысль чуть коснулась вашего слуха и уже стала вашей собственностью, как будто вы с нею носились, лелеяли, развивали ее беспрестанно.”

Где-то в середине пятидесятых годов до нас дошли первые отзвуки винеровской кибернетики. Это было время самого начала создания “электронно-вычислительных машин”, неуклюжих и громоздких, а единственным средством “индивидуальной печати” была пишущая машинка. Но едва мысль Винера “коснулась слуха” великого ученого, он на вопрос “Возможно ли создание искусственных живых существ, способных к размножению, прогрессивной эволюции, в высших формах обладающих эмоциями, волей и мышлением вплоть до самых тонких его разновидностей?” дает безоговорочно утвердительный ответ. А отсюда он, с неизбежностью, вынужден опираться на “непреходящую ценность человеческой культуры”, без “подпорок веры в бессмертие”. Для не согласных с тем, что человек - особый механизм, созданный Природой, он предлагает поставить эксперимент: заново создать Вселенную, зажечь звезды, раскрутить планеты и подождать несколько миллиардов лет, когда родится новое Человечество.
В своем докладе "Автоматы и жизнь" А.Н. Колмогоров называет себя “крайне отчаянным кибернетиком” - ему показалось тогда, что центральные идеи кибернетики могут стать подспорьем для ГУМАНИЗМА, а тот, в свою очередь, - для идеологии будущего.
Но человечество оказалось неготовым к восприятию этой идеологии, и вряд ли можно сказать, на время или навсегда... Кибернетика, да и наука вообще - это совсем не то, что всего более волнует современное человечество. Но в наступающем тысячелетии ему вновь предстоит попытка - дотоле не представлявшаяся реальной - разрешить проблему собственного выживания - выживания Человечества как единого целого, выживания всего человеческого рода: людей, принадлежащих к разным расам, нациям и странам. И представляется неизбежным, что будут когда-то осознаны идеи “единой положительной философии человеческой”, разделяемой ( по собственным убеждениям или в силу суровой необходимости) всеми (или “почти всеми”) индивидуумами, живущими на Земле.
И трудно представить себе, что эта философия не будет наполнена “мировоззрением ГУМАНИЗМА, знающего непреходящую ценность человеческой культуры”. И, возможно, тогда вновь станут актуальными мысли Андрея Николаевича Колмогорова, высказанные им на заре рождения кибернетики.

В.М.Тихомиров

7 марта 2000 г.