VIVOS VOCO: Л.И. Брылевская, "МИФ ОБ ОСТРОГРАДСКОМ: ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ"

МИФ ОБ ОСТРОГРАДСКОМ:
ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ

Л.И. Брылевская

Поминайте наставников ваших...

Евр., 7

Петербургская математическая школа хранит немало преданий о своей истории, о выдающихся петербургских математиках, составляющих ее гордость. Н.Н. Лузин так писал в одном из своих писем:

"...следует со всею силою подчеркнуть, что, чем старее школа, тем она ценнее. Ибо школа есть совокупность накопленных веками творческих приемов, традиций, устных преданий об отшедших ученых или ныне живущих, их манере работать, их взглядах на предмет исследований. Эти устные предания, - накапливающиеся столетиями и не подлежащие печати или сообщению тем, кого считают неподходящим для этого - эти устные предания суть сокровища, действенность которых трудно даже представить себе и оценить... Если искать каких-либо параллелей или сравнений, то возраст школы, накопление ею традиций и устных преданий, есть не что иное, как энергия школы, в неявной форме" *. * Письмо Н.Н. Лузина Н.Г. Ованесову от 6 января 1948 г. из личного архива Н.Г. Ованесова.

По числу легенд, анекдотов и преданий никто из петербургских математиков не может сравниться с Михаилом Васильевичем Остроградским. Нет ни одного юбилейного сборника высшего учебного заведения, где он работал, в котором не было бы воспоминаний о нем. Немало увлекательных историй об Остроградском сохранили мемуары его учеников и коллег. Высокий, статный, с выразительным лицом он всегда производил неизгладимое впечатление на собеседника. Михаил Васильевич старательно создавал образ великого геометра в сознании окружающих. Подчас он сам придумывал о себе легенды и, более того, с невероятным артистизмом их разыгрывал. Весь Петербург становился театром Остроградского, многие вольно или невольно оказывались втянутыми в его игру, и об участии в этих "спектаклях" вспоминали с удовольствием всю свою жизнь. Обратимся к некоторым историям, которые получили довольно широкое распространение, и попытаемся понять, насколько они правдоподобны.

Утомленный мышиной возней вокруг решения о присуждении ему степени кандидата в Харьковском университете Остроградский в знак протеста вернул университету свой аттестат и попросил вычеркнуть свое имя из списков выпускников. Он решил отправиться в Париж, где в это время работали П.С. Лаплас, С.Д. Пуассон, О.-Л. Коши, Ж.Б. Фурье, Л. Навье и др., именно там формировался математический аппарат теории упругости, теории распространения тепла, математической теории электричества, магнетизма, теории распространения волн. Остроградский слушал лекции в Парижском университете, в Коллеж де Франс, регулярно посещал еженедельные заседания Академии наук.

Он был необычным студентом, сразу обратившим на себя внимание. В отличие от других он начал обучение, уже имея приличную математическую подготовку и определенные научные интересы. Остроградский не заботился о получении аттестата об окончании высшего учебного заведения, он не приходил на экзамены, но не по причине неспособности к учению, а наоборот, потому что стремился получить прежде всего знания, освоить самые последние результаты своих знаменитых учителей. Все его внимание было сосредоточено на занятиях наукой, и при этом он был крайне стеснен в средствах на жизнь, но сохранял бодрость духа, был весел и наделен простодушным юмором, все это не могло не подкупать французских математиков. Его приглашал к себе отобедать даже Коши, очень придирчиво относившийся к молодежи и не жаловавший ее своим вниманием. Одновременно с Остроградским в Париже учился и В.Я. Буняковский, но последний не завел столь близкого знакомства со своими учителями, вероятно, оттого, что был одним из скромных, хорошо воспитанных и одаренных молодых людей, которые учились в университете, как того требовали правила. Эксцентричный Остроградский постоянно обращал на себя внимание тем, что ни в какие правила не вписывался.

В Петербургской математической школе сохранилось такое предание, записанное академиком А.Н. Крыловым:

"По какой-то причине в 1826 г. Остроградский денег от отца своевременно не получил, задолжал в гостинице "за харч и постой" и по жалобе хозяина был посажен в «Клиши», т.е. в долговую тюрьму в Париже. Здесь он, видимо, особенно усердно занимался математикой, написал свою знаменитую работу "Мемуар о распространении волн в цилиндрическом бассейне" и послал эту работу О. Коши. Коши в ноябре 1826 г. представил этот мемуар с самым лестным отзывом Парижской академии, которая удостоила эту работу высшего отличия - напечатания в «Memoires des savants etrangers a l'Academie», т.е. в «Записках ученых посторонних Академии». Более того, Коши сам, не будучи богатым человеком, выкупил Остроградского из «долгового»" (цит. по: [1, с.62]).

Это предание постепенно обросло многими подробностями и выдумками. Получило широкое распространение мнение, что Остроградский вел весьма разгульный образ жизни в Париже, потому и был посажен за долги в тюрьму. По одной версии молодого ученого выкупил О. Коши, высоко ценивший талант Остроградского; по другой - от публикации результатов, полученных в тюрьме, Остроградский заработал так много денег, что смог рассчитаться со всеми долгами (что, конечно, просто невероятно). Став именитым академиком, Остроградский уклонялся от прямого ответа на расспросы о его жизни в Париже и об эпизоде с долговой тюрьмой, что только подогревало фантазию неутомимых рассказчиков.

Что такое нужда Остроградский хорошо знал с детства. Дом, где он родился, представлял собой простую хату крытую соломой, крыльцо которой украшали две пары колонн. Первый год обучения в полтавской гимназии мальчик вынужден был жить в "доме для воспитания бедных дворян". А поездка в Париж состоялась лишь благодаря материальной помощи дяди по материнской линии Прокофия Андреевича Устимовича. Родители хоть и благословили сына в дорогу, но были недовольны этой поездкой. Соседи же твердили, что отец Михаила Васильевича видно совсем выжил из ума, раз отпускает сына в такое путешествие. Если обратиться к переписке М.В. Остроградского с его родителями, то почти во всех письмах содержится просьба о присылке денег *. Жизнь молодого ученого во французской столице была непростой. Париж первой половины XIX в. - очень дорогой город. Остроградский жил в холодной мансарде, он не мог себе позволить никаких излишеств в одежде или питании [3, с.25-27]. Едва ли можно было вести особенно разгульный образ жизни, не имея ни гроша в кармане.

* Незадолго до женитьбы, уже будучи членом Петербургской академии наук, излагая отцу очередную просьбу прислать денег, Остроградский писал: "Я знаю, что через несколько лет, выключая каких-нибудь непредвиденных происшествий, я получу славное содержание, но через несколько лет жизнь не будет иметь для меня той приятности как теперь. В молодости мы не удовлетворяем своих желаний от бедности, в старости нет желаний. Я совершенно уверен, любезнейший батюшка, что вы желаете мне счастья, но прошу вас желать по моему образу мыслей, иначе я не могу быть счастлив. В сию минуту, когда я вам пишу, я больше в крайности, чем когда-либо. Я должен 800 рублей, и у меня нет зимнего платья. Я знаю, что все сие кончится через год или через полтора, что я выплачу долг сей, но еще год, лучший год остальной моей жизни пройдет в заботах" [2, с.364-365].

Кроме того, никто из современников никогда не отмечал склонности Остроградского к пьяным пирушкам. Например, Т.Г. Шевченко, обратив внимание на то, что Михаил Васильевич за столом пьет только воду, спросил его:

"- Неужели вы вина никогда не пьете?
- В Харькове еще когда-то я выпил два погребка, да и забастовал, - ответил он мне простодушно.
- Немногие, однако ж, кончают двумя погребками, а непременно принимаются за третий, нередко и за четвертый, и на этом-то роковом четвертом кончают свою грустную карьеру, а нередко и саму жизнь" [4, с.471].

Да и стал бы Коши выкупать из долговой тюрьмы молодого человека, пусть даже и талантливого математика, поведение которого не соответствовало бы его достаточно строгим представлениям о приличиях? По своим религиозным взглядам Коши был близок иезуитам, являлся членом Конгрегации. С его точки зрения, для юноши гораздо полезнее было бы сидеть в тюрьме и заниматься математикой, нежели пускаться во все тяжкие на свободе. Кроме того, член-корреспондент АН Украины А.Н. Боголюбов рассказывал о том, что в России хранился нагрудный крест Общества св. Винсента Деполя *, принадлежавший О. Коши. Одно время он был у Д.А. Граве, затем перешел по наследству Н.М. Крылову, после кончины которого должен был перейти Н.Н. Боголюбову, но затерялся у родственников Крылова. Весьма вероятно, что этот знак в свое время был подарен Остроградскому. В уставе Общества милосердия, составленном св. Винсентом, говорилось: "Милосердие к ближнему есть вернейший признак христианина, и одним из главных дел милосердия является посещение бедных, больных и всякого рода помощь им" [5, с.29].

* Большой заслугой св. Винсента Деполя (1576-1660) является создание первых общин сестер милосердия, Обществ служения бедным. Св. Винсент сам пережил муки рабства и неволи. Однажды корабль, на котором он плыл, был захвачен пиратами, и Винсент был продан в рабство в Тунис. В связи с этим одним из направлений деятельности основанных им обществ была помощь заключенным в тюрьмах и галерным каторжникам. Остроградский был посажен в тюрьму в Клиши. В свое время в этом предместье Парижа в беднейшем приходе служил св. Винсент, именно здесь он принял решение посвятить свою жизнь помощи бедным и немощным.

Коши - человек не горячего сердца, но холодного разума: его вера не была согрета любовью к людям, она была слишком рассудочна. Однако Коши был человеком долга, и в отношении Остроградского он поступил так, как ему велел долг христианина, долг члена Общества св. Винсента - он выкупил нищего из тюрьмы. Остроградский не совершил никакого преступления или проступка, его вина была только в том, что он беден. Именно Коши содействовал Остроградскому в получении места преподавателя в колледже Генриха V в 1826/27 учебном году. Это позволило молодому ученому несколько поправить свое финансовое положение. Педагогическая работа Остроградского в колледже была отмечена весьма одобрительным отзывом [6, с.56].

Семь лет интенсивных занятий математикой в Париже не прошли даром, Остроградский возвращался в Россию сложившимся ученым. Он был молод, знал себе цену и был полон честолюбивых планов. В 1828 г. молодой человек отправился покорять Петербург, но торжественный въезд в столицу Российской империи явно не удался. Он прибыл из Франкфурта не в экипаже, как подобало дворянину, а пешком, да еще в столь оборванном виде, что не мог не обратить на себя внимания окружающих. Поэт Н.М. Языков писал из Дерпта своим родственникам:

"Дней пять тому назад явился ко мне неизвестный русский пешеход от Франкфурта - ему мы тоже помогли: вымыли, обули, одели, покормили и доставили средства кормиться и дорогой до Петербурга. Ему прозвание - Остроградский; он пришел в Дерпт почти голым: возле Франкфурта его обокрали, а он ехал из Парижа... к брату в Петербург" [7, с.356].

Странный пешеход, прибывший из революционной Франции летом 1828 г., обратил на себя внимание и вызвал подозрения в неблагонадежности у полковника лейб-гвардии Московского полка Бутовского, доложившего о нем начальнику Главного штаба графу И.И. Дибичу. В результате, за молодым геометром на непродолжительное время был установлен тайный надзор.

В Петербурге Остроградский сначала остановился у своего брата Осипа, служащего канцелярии Морского ведомства. Ко времени своего возвращения в Россию Михаил Васильевич не имел никакого аттестата о высшем образовании. Чтобы устроиться на службу, он просил отца выслать ему патент на чин коллежского регистратора, выданный ему ранее Полтавской почтовой конторой. Уже 17 декабря 1828 г. по рекомендации Э.Д. Коллинса, Н.Фусса и В.К. Вишневского *.

* Вишневский Викентий Карлович (1798-1855) - астроном, профессор Петербургского университета, академик.

Михаил Васильевич был избран адъюнктом Петербургской академии наук. Перед молодым человеком распахнулись двери лучших домов Петербурга. Остроградскому было что рассказать о своей жизни в Париже, о знакомствах со знаменитыми французскими математиками, о собственных научных результатах. Но что он мог сказать о том, как попал в долговую тюрьму? Какую реакцию в светских салонах могли вызвать сетования на свою бедность? Разве что брезгливое сочувствие. Этого Остроградский допустить не мог. А вот к повествованиям о кутежах во французской столице у нас во все времена отношение было особым. Достаточно было только намекнуть на нечто эдакое, и светские красавицы начинали смотреть с нескрываемым любопытством. Ведь о жизни Остроградского в Париже известно только то, что он рассказывал сам (деликатный Буняковский не считал темой для обсуждения личную жизнь кого бы то ни было). Отсюда, по-видимому, и берут начало все повествования об его разгульных кутежах в Париже. Неизвестен ни один документ, который хотя бы косвенно подтверждал их.

Возможно, благодаря искаженным пересказам фрагментов книги, подготовленной П.И. Трипольским (см., например, [6, с.72] пошло мнение, что Остроградский говорил обычно по-украински и только в исключительных случаях по-русски. В своем имении в Малороссии, с родственниками и земляками - разумеется по-украински, было бы странно, если бы это было не так. Остроградский любил родной язык, родную литературу, хорошо знал и высоко ценил Т.Г. Шевченко, почти все произведения которого читал наизусть. Однако письма на Украину отцу Остроградский писал по-русски, и в Петербурге Остроградский говорил также по-русски, хотя и с изрядным украинским акцентом, который сохранялся всю его жизнь. Филологи хорошо знают, что встречаются люди, которые почти не усваивают норм произношения другого диалекта или иностранного языка, поскольку не слышат разницы между тем, как говорят они, и как говорит носитель языка.

В гимназии Остроградский не успевал по иностранным (французскому и немецкому) языкам и латыни. Семь лет жизни в Париже не могли не дать результата. Писал по-французски он хорошо, а говорил хоть и свободно, но, скоре всего, с таким же акцентом, как и по-русски. Сын Остроградского Виктор в своих воспоминаниях описал один забавный случай. После возвращения из Парижа математик встретил свою старенькую тетушку, которая, услышав его неизменный малороссийский акцент, с досадой заметила: "Ах, Миша, Миша... и чему ты научился в Париже. Ты даже по-русски хорошо не выучился как следует говорить" [2, с.370].

В 1830 г. Остроградский получил звание экстраординарного академика, а через год - ординарного по прикладной математике, а в 1855 г., после кончины академика П.Н. Фусса, он занял кафедру ординарного академика по чистой математике. Интенсивную научную работу ученый сочетал с обширной педагогической деятельностью.

Несмотря на то, что во многих мемуарах и юбилейных сборниках высших учебных заведений немало сказано об Остроградском, к сожалению, авторов больше всего привлекали чудачества и розыгрыши великого геометра, а хоть сколь-нибудь серьезный анализ его педагогической работы, его манеры преподавания практически так и не был сделан. Поэтому сейчас мы можем судить об Остроградском как педагоге, во-первых, по результатам его труда, которые весьма впечатляют; во-вторых, по написанной им совместно с А.Блумом книге "Размышления о преподавании" [8]; и, в-третьих, по сохранившимся небольшим фрагментам воспоминаний его учеников, коллег и близких.

Остроградский - личность весьма неординарная, и неудивительно, что в мемуарной литературе подчас можно обнаружить прямо противоположные мнения о чертах характера великого геометра, различные оценки его деятельности на ниве педагогики. Отчасти это объясняется и тем, что работал он очень неравномерно: то вообще ничего не делал, то просиживал в своем рабочем кабинете дни и ночи напролет. В такой период он мог не приходить и на собственные лекции.

На способных воспитанников, обладавших острым и пытливым умом, Остроградский обращал особое внимание, в них он старался развить склонность к самостоятельным занятиям наукой. Результат этой деятельности был ошеломляющим: в довольно короткий промежуток времени Остроградскому удалось подготовить целую плеяду молодых исследователей в различных областях знания, среди которых математики и механики Е.И. Бейер (1819-1899), Ф.Ф. Веселаго (1817-1895), И.А. Вышнеградский (1831-1895), Г.Е. Паукер (1812-1873), А.Н. Тихомандрицкий (1810-1888) и многие другие. Это отмечали и высоко ценили все его современники: "Заслуга Остроградского была велика, он принес весьма большую пользу: из его школы вышло несколько замечательных математиков, образовавших, если так можно выразиться, первый кадр преподавателей для наших учебных заведений" [9, с.108-109]. Причину преподавательского успеха Остроградского его ученик Н.П. Петров * видел в следующем:

"Он был выдающийся ученый и вместе с тем обладал удивительным даром мастерского изложения в самой увлекательной и живой форме не только отвлеченных, но, казалось бы, даже сухих математических понятий. Это мастерство и помогало ему подготовлять многих отличных преподавателей математики" [10, с.5].
* Петров Николай Павлович (1836-1920) - создатель гидродинамической теории смазки, почетный член Петербургской АН.

Лекции Михаила Васильевича оставляли неизгладимое впечатление на всех воспитанников вне зависимости от их математических способностей. Он использовал широкий арсенал средств для того, чтобы вызвать у своих слушателей заинтересованность и любовь к математике как к учебному предмету и науке. Приведем несколько отрывков из их воспоминаний.

В.А. Панаев * в своих воспоминаниях отмечал:

"Все серьезно занимавшиеся молодые люди ждали всегда лекции Остроградского с лихорадочным нетерпением, как манны небесной. Слушать его лекции было истинным наслаждением, точно он читал нам высокопоэтическое произведение... Он был не только великий математик, но, если можно так выразиться, и философ геометр, умевший поднимать дух слушателя. Ясность и краткость его изложений были поразительны, он не мучил выкладками, а постоянно держал мысли слушателя в напряженном состоянии относительно сущности вопроса" [11, с.79].
* Панаев Валериан Александрович (1824-?) - инженер путей сообщения, строитель Грушевской и Курско-Киевской железной дороги, ученик Остроградского по Институту корпуса инженеров путей сообщения.

Н.П. Петров писал:

"Теперь я часто вспоминаю те счастливые часы, когда благодаря его мастерскому изложению какая-то магическая сила неизгладимыми чертами вписывала в моем уме новые знания, всегда представляя и красоту, и силу знания в таких формах, которые внушали нам веру в могущество знания. Как все могущественное обладает притягательной силой, так и наука действовала на нас притягательно, побуждая изучать ее глубже и служить ей, не ожидая другой награды, кроме сознания высокой чести быть ее слугой. Вот такие благие для меня последствия проистекали из того, что я имел счастье быть учеником Остроградского" [10, с.5].
"Окруженные такой плеядой, среди которой блистали такие два солнца, как гениальный Остроградский и талантливейший, с беспримерною эрудициею, знаменитый Буняковский, можно ли было не питать самого глубокого уважения к тогдашнему нашему учебному персоналу и не относиться серьезно к своему учению?.." [11, с.78].
"Читал он с большой горячностью; писал огромными буквами и потому быстро наполнял доску и затем бросался к большому столу, покрытому черной клеенкой, продолжал писать на ней и, подняв ее, показывал написанное слушателям. При его горячем чтении он скоро уставал, садился на несколько минут отдохнуть и много пил воды.
В тот год, когда мне пришлось слушать его, он читал с редким увлечением, вероятно, потому, что в нашем классе, состоявшем из 100 человек, было, по крайней мере, человек 15, которые не только могли понимать его, но и оценить то богатство, которым он делился с нами" [там же, с.79].

Лекции Остроградского существенно зависели от состояния его духа. Иногда он читал целую лекцию по механике или высшей математике, не прибегая к доске, если даже приходилось выводить сложные формулы. Такие лекции могли нравиться только слушателям, имевшим очень хорошую математическую подготовку. Наиболее способных слушателей Остроградский выделял и всегда старался поощрять. Таковых он называл "геометрами" и иногда давал им имена великих философов и математиков: Декарта, Пифагора, Лейбница, Ньютона и т.п. Сабинин, учившийся в Главном педагогическом институте, вспоминал, что любой ученик, которому посчастливилось попасть в число "геометров", мог всегда приходить к ученому на квартиру, свободно пользоваться его библиотекой и получать от него необходимые консультации [12].

"Остроградский любил, чтобы к нему собирались в дом способнейшие его ученики, и в беседах с ним о вопросах науки они черпали многое для своего развития" [13, с.152].

Именно "геометрам" он поручал переписывать свои рукописи для представления их в Академию наук или другие учреждения, так как никто другой кроме его учеников не в состоянии был разобрать его каракули. Почерк его был настолько неразборчив, что даже его брат Осип, получая от него письма, не трудился даже распечатать конверт, поскольку прочитать их ему все равно не удавалось. Когда написанное Остроградским приводило в растерянность кого-либо, добродушный здоровяк отшучивался, переходя на малороссийский, чтобы подчеркнуть комизм ситуации, - что поделаешь: "Вси маленьки люды пышуть погано".

Остроградский был так загружен работой, что у него не хватало времени подготовить свои лекции к опубликованию. Н.Д. Брашман писал об Остроградском:

"...все его сочинения носят отпечаток остроумия и оригинальности, все они прибавляют много нового к науке, и поэтому нет сомнения, что если бы он писал на русском языке, математическая наша литература занимала бы уже почетное место между другими в Европе; но все его сочинения написаны для ученого мира на французском языке. Желательно, чтобы геометр оставил нам памятник русский, достойный его редких дарований" [14, с.26].

Демидовский комитет нашел возможность отчасти исправить положение: в 1838 г. ученики Остроградского молодые офицеры С.А. Бурачек * и С.И. Зеленый ** получили премию за издание на русском языке "Лекций алгебраического и трансцендентного анализа" [15], курса, прочитанного в 1836/37 гг. в Морском кадетском корпусе. Ученый не имел возможности просмотреть рукопись из-за спешки с изданием, кроме того, составители внесли в его лекции свои дополнения и изменения, в результате чего текст содержал некоторые погрешности. Бурачек и Зеленый писали: "Нет сомнения, что те же лекции были бы несравненно превосходнее, если бы М.В. Остроградский сам их написал... но этого никогда мы не дождемся... он готовит для нас монументальное произведение - аналитическую механику, доведенную им до высокой степени общности и простоты..." [3, с.41]. Тем не менее эта книга довольно долго служила основным руководством по алгебре.

* Бурачек Степан Анисимович (1800-1877) - генерал-лейтенант, видный инженер-кораблестроитель, писатель.
** Зеленый (Зеленой) Семен Ильич (1810-1892) - адмирал, директор гидрографического департамента, автор популярных книг по астрономии.

Остроградский обладал удивительной широтой души. Он никогда не требовал благодарности от тех, кому помогал, и навсегда сохранял расположение к тем, кто однажды приобрел его привязанность своими научными результатами, не обращая внимания ни на какие недоразумения, которые могли между ними возникнуть впоследствии. Он всегда очень тепло отзывался о своих "геометрах" и высоко их ценил.

Если самых лучших учеников Остроградский называл "геометрами", таковых было очень немного, то к остальным обращался по-разному, чаще всего в зависимости от учебного заведения: в Главном инженерном училище - "гусары" и "уланы", в Главном педагогическом институте - "землемеры", в Артиллерийском училище - "конная артиллерия", на которую он вообще не обращал никакого внимания и страшно капризничал. Иногда, чтобы дать передышку себе и слушателям, Остроградский предлагал воспитанникам рассказать на лекции анекдот и ставил за него отметку. Для "конной артиллерии" это был реальный шанс заработать положительный балл по математике, которым она старались воспользоваться. Но здесь нужно было проявить осторожность, поскольку в случае, если анекдот, по мнению великого геометра, оказывался недостаточно хорош, незадачливый рассказчик мог получить низший балл 0 - навсегда, и тогда справиться с Остроградским было почти невозможно. А если учесть, что Михаил Васильевич преподавал или наблюдал за преподаванием математики почти во всех учебных заведениях Петербурга, среди которых: Морской кадетской корпус, Институт корпуса инженеров путей сообщения, Главный педагогический институт, Строительное училище, Николаевское инженерное училище, Михайловское инженерное училище * и др., то куда было деться бедному "конному артиллеристу", получившему 0 навсегда? Разве что податься к В.Я. Буняковскому в университет. Да, ведь в то время университет не был столь престижным учебным заведением. Вообще Михаил Васильевич невероятно чудачил, и все до такой степени привыкли к этим чудачествам, что смотрели на них как на нечто абсолютно необходимое. И ни одному преподавателю не прощалось то, что прощалось Остроградскому, столь велик был его авторитет.

* М.В. Остроградский преподавал во всех высших военно-учебных заведениях Санкт-Петербурга.

Во время экзаменов одна внешность Остроградского, его колоссальная фигура с одним незрячим глазом, приводила в ужас слабых воспитанников: они разбегались, спасались от него в лазарете, притворяясь больными и откладывая экзамен до лучших времен. Самым тяжелым для них было то, что это был экзамен прежде всего на сообразительность и уровень усвоения материала. Вопросам, в которых решающую роль могла играть память, Остроградский не придавал большого значения, поэтому бездумное заучивание материала наизусть не давало результата. Однако с возрастом, если мы не становимся добрее, то становимся ленивее. И к концу жизни Остроградский если и оставался "грозой", то уже скорее для своих коллег - преподавателей, к воспитанникам на экзаменах он относился более чем снисходительно.

Справедливости ради надо отметить, что не все отзывы о деятельности Михаила Васильевича были исключительно положительны. В "Историческом очерке образования и развития Артиллерийского училища" [13], где также несколько страниц посвящены ученому, наряду с явными успехами его метода преподавания, позволившего подготовить определенное число высококлассных специалистов, отмечается следующее:

"М.В. Остроградский, будучи математиком, выходящим далеко из рода обыкновенных, был вместе с тем преподавателем не из самых исправных; случалось, что целые лекции он проводил в разговорах с учениками о предметах, не относящихся до математики, и здесь нередко обнаруживался врожденный ему юмор весьма характеристическими чертами. Остроградский особенно любил толковать о военной истории и тактике *. Цезарь ** и Наполеон, по-видимому, занимали его более, чем Лейбниц и Эйлер, но несмотря на это воинственное направление, Остроградский не отличался личной храбростью и приход в класс не только инспектора, но даже заведующих обучающимися в офицерских классах приводил его в замешательство и заставлял поспешно приниматься за мел и губку и оставлять в сторону вопросы тактические.
* Остроградский в молодости мечтал о военной карьере. Родители поначалу хотели определить его в один из гвардейских полков, но по дороге в Петербург отец по совету родственников оставил его в Харькове для подготовки к поступлению в Харьковский университет. Это и определило его дальнейшую судьбу, однако он на всю жизнь сохранил любовь к военному делу, одним из его самых любимых занятий было изучение военных кампаний, разбор ошибок полководцев, составление своих планов сражений.
** Вероятно, проявлением особого уважения к полководцу следует считать историю, происшедшую с Цезарем Антоновичем Кюи, будущим профессором фортификации и композитором. Остроградский на экзамене поставил ему высший балл, так прокомментировав эту оценку: "Душенька! Благодарите Вашего папеньку, что он назвал вас Цезарем, а не то не получили бы 12 баллов". Но справедливости ради следует отметить, что такими "везунчиками" оказывались все-таки способные ученики. Чрезмерно гордых своими успехами воспитанников Остроградский такими шутками пытался привести в чувства.
Курс он редко оканчивал, расширяя программу не соответственно времени, назначенному для преподавания; не любил, чтобы ученики обращались к нему за пояснениями, а в оценке знаний был несправедлив и до чудачества оригинален. На лекциях он обращался только к некоторым избранникам, которых он называл геометрами, а остальную часть учеников называл землемерами. Выбор геометров не всегда обусловливался действительными способностями и знаниями, а часто причудами и впечатлениям физиономическим. При такой оригинальности нашего великого математика успехи могли оказывать некоторые ученики, сведения же большинства были ниже тех, которые приобретались у преподавателей старого времени, излагавших свой предмет так, что ученику мало приходилось работать собственным мышлением" [13, с.150-152].
"Это был учитель учителей, но не воспитатель юношества. Он отмечал сильные способности к математике, поощрял их и умел развивать; но общий уровень математических познаний в целом классе был при нем все-таки не очень высок" [9, с.108-109].

Снижение общего уровня знаний, если и имело место в отдельных учебных заведениях, то отмечалось на первых порах. Позднее, когда высшие учебные заведения пополнились молодыми преподавателями, ситуация изменилась. То, что Остроградский не занимался основной массой воспитанников, отнюдь не означает, что они совсем не изучали математику. "Конной артиллерией" приходилось заниматься преподавателям, работавшим вместе с Остроградским. В юбилейных изданиях высших учебных заведений и в мемуарах их воспитанников упоминаются имена не только академиков Остроградского и Буняковского, но и тех, кто оставался в тени своих именитых коллег, ведь именно на их плечи ложилась основная преподавательская нагрузка. Известной личностью в Главном инженерном училище, например, был Лука Лукич Герман, который 35 лет преподавал геометрию в стенах этого учебного заведения. Он не делал никаких различий между учениками, терпеливо пытался обучить всех. При этом он искренне любил свою работу, любил и понимал молодежь, и воспитанники сохраняли теплые чувства к этому человеку всю свою жизнь. Когда Лука Лукич скончался, на его похороны собралось множество его учеников - от седовласых генералов до совсем юных воспитанников училища. И в знак особого уважения к своему учителю, они, сняв головные уборы, несли гроб с телом усопшего до самого кладбища на руках. А затем организовали добровольную подписку на сооружение памятника на его могиле.

Еще одним мифом об Остроградском можно считать рассказы о неустрашимости или, наоборот, пугливости великого геометра. Говорили, что он ужасно боялся военных генералов. И стоило только кому-либо из воспитанников пригрозить, что он пожалуется генералу такому-то (или директору, или инспектору), как геометр оставлял грозный тон, и примиряюще говорил: "Ну, ну, будет уже, будет", и старался мирно уладить дело [6, с.67]. Несмотря на авторитет ученого, при такой постановке преподавания на него не могли не жаловаться. Конечно, в николаевское время находились бравые служаки, которые и Остроградского могли поставить на место. Однако авторитет ученого среди военных чинов и руководства военных и гражданских высших учебных заведений был столь велик, что изменить твердо принятое им решение было невозможно. Однако Михаил Васильевич легко признавал свои ошибки, если случалось, что он неправ.

Остроградский пользовался особым расположением императора и великих князей. Николай был заботливым отцом, он внимательно относился к подбору учителей и воспитателей для своих детей, которые получали домашнее образование. Среди их педагогов были и академики Петербургской академии наук, и профессора высших учебных заведений, и видные государственные деятели, среди которых - акад. Б.С. Якоби, В.А. Жуковский, проф. К.Д. Кавелин, проф. П.А. Плетнев и др. Математику цесаревичу и великим князьям преподавали академики Эдуард Давыдович Коллинс (1791-1840), правнук Л.Эйлера по материнской линии, а затем - Михаил Васильевич Остроградский.

Остроградский произвел неизгладимое впечатление и на своих августейших учеников, рассказы о великом геометре в монаршей семье передавались из поколения в поколение. Когда в марте 1901 г. президент Академии наук великий князь Константин Константинович приехал в Полтаву, председатель Полтавского кружка любителей физико-математических наук В.С. Мачуговский обратился к нему с предложением отметить столетие со дня рождения М.В. Остроградского на его родине. Великий князь сразу поддержал это предложение, заметив: "Да, знаменитый Остроградский был учителем и моего отца". Михаил Васильевич также не забывал о своих воспитанниках, курс геометрии для военно-учебных заведений он посвятил своему ученику - императору Александру I *.

* Хорошие знания математики великих князей и цесаревича сыграли положительную роль в становлении отечественной математической школы. Однако иногда случались довольно забавные истории. Например, сын ученого Виктор вспоминал об одном случае, имевшем место на показательном экзамене по интегральному исчислению в одном из военных учебных заведений, за преподаванием математики в котором наблюдал Остроградский. На экзамене присутствовал Александр I, военный министр, министр народного просвещения, директора кадетских корпусов. В какой-то момент к доске вызвали кадета, который не был готов к экзамену. Но юноша не растерялся, и, к ужасу собравшихся, стал бойко писать на доске математические формулы и абсолютно бестолково сыпать математическими терминами. Все, что он говорил, было сущим вздором. К счастью, император практически не слышал ответа, поскольку его занял разговором начальник высших учебных заведений генерал-адъютант Я.И. Ростовцев. Остроградский был готов провалиться сквозь землю, он не прерывал юного наглеца, чтобы не привлекать внимания государя. Малейшая реплика со стороны Михаила Васильевича, и разговор сразу был бы прерван, поскольку император трепетно относился к своему учителю. Благодаря Остроградскому, Александр I очень неплохо знал математику. Если бы он прислушался к ответу, то немедленно бы принял меры по наведению порядка, и последствия могли бы быть самыми плачевными. Все напряженно ждали финала, и, наконец, кадет замолчал и стер с доски бредовые формулы. Александр I повернул голову в его сторону: он слышал, что молодой человек бойко говорил, и Остроградский не сделал ему ни одного замечания - значит все хорошо, и государь предложил поставить ему высший балл. Счастливчик выпорхнул из аудитории.
Остроградский не мог досидеть до конца экзамена. Он тихо вышел в коридор и попросил позвать только что экзаменовавшегося кадета. Увидев его, Остроградский сказал: "Ну, душенька, вы будете, может быть, хорошим офицером, а на войне у вас будет особенность, вас нельзя будет ранить в лоб, потому что он у вас медный" [2, с.372-373].

Прежде чем пригласить Остроградского в качестве преподавателя математики, Николай хотел убедиться в том, что он может достаточно доходчиво объяснять материал детям. Император был много наслышан о научных заслугах Михаила Васильевича, но выдающийся ученый не всегда оказывается столь же выдающимся преподавателем. Николай Павлович решил прийти на лекцию Остроградского без предупреждения (поскольку он не любил никаких показных мероприятий, которые в действительности не дают правильного представления о деле) и послушать, как великий геометр ведет занятие. Император появился в Николаевском училище, когда его никто не ждал, тихо вошел в аудиторию и сел сзади, чтобы не привлекать внимание воспитанников и не нарушать ход занятия. Остроградский читал лекции довольно неровно, и в тот день, вероятно, был не в духе. Лектор заметил появление еще одного слушателя и, растерявшись, стал так мямлить и заикаться, что Николай Павлович вынужден был быстро уйти, чтобы не смущать его.

Николай всегда был очень любезен с Остроградским, живо интересовался его делами: научными и особенно в области реформирования математического образования *. Особенно благоволили Остроградскому великий князь Михаил Павлович и его супруга, которые нередко приглашали математика к себе на обед и в обычные дни.

* Николай покровительствовал математическому образованию. В его царствование математика наряду с классическими языками была признана приоритетным предметом в системе образования. На математику стали смотреть как на средство для "изощрения умственных способностей" и развития интеллектуальной культуры юношества [16, с.118].

В обществе Остроградский был весел, находчив и любезен, в молодости лихо танцевал. Став почтенным академиком, он снискал особую благосклонность петербургских дам, особенно имевших дочерей на выданьи. Если на бал одновременно с великим геометром приглашали его слушателей - воспитанников военных училищ или офицеров, то знали - вечер удастся. Остроградский и в обществе не оставлял в покое своих питомцев. Если во время танцев кого-либо из дам не приглашали, то он заставлял с ними танцевать своих учеников, при этом он придавал своей физиономии очень сердитый вид и угрожал: "А нэто, зарэжу на экзамени!" * - веселью не было конца! За это Остроградскому прощали все: и его нелюбовь к чистым сапогам, и его подчас резковатые шуточки, и чиновничий животик, и многое другое, чего не мог не отметить острый женский взгляд. Дамы Остроградскго просто обожали. Пожалуй, явно не любила только одна, и надо же было такому случиться, что именно она была его женой...

* Как отмечают современники, своих угроз Остроградский никогда не осуществлял. Однако одни из его воспитанников были рады выполнить любое его пожелание, а другие, зная непредсказуемость его поведения, - просто не рисковали ослушаться.

В 1831 г. Остроградский втихомолку от родителей женился на курляндской дворянке Марии Васильевне фон Люцау, воспитаннице Купферов. Он познакомился с ней в доме академика А.Я. Купфера. Мария Васильевна была женщиной яркой и одаренной. Она хорошо музицировала, пела, писала стихи на немецком языке. Муж сочувствовал ее занятиям и всячески поощрял их. Остроградский и сам был хорошим знатоком литературы и большим любителем поэзии, знал наизусть много произведений русских, украинских и французских поэтов. Он не был сторонником ограничения круга деятельности женщины только домашними делами. Остроградский поддерживал Евдокию Голицыну в ее занятиях математикой. Он с похвалой отзывался о ее сочинении "Об анализе силы". Однако он не приветствовал стремления женщин к эмансипации. Он сердился на брата Андрея за то, что тот позволял своим дочерям зачитываться, например, Белинским. Ему не хотелось видеть женщину во всем подобной мужчине.

Женитьба на Марии Васильевне во многом определила в некотором смысле двойственное положение Остроградского в Академии наук. Суждения коллег по Академии наук об Остроградском были различны. Тонкий и деликатный В.Я. Буняковский высоко ценил своего коллегу по Физико-математическому отделению и поддерживал с ним дружеские отношения в течение всей жизни. Однако доброе отношение Буняковского разделяли далеко не все академики. Как известно, в Петербургской академии наук почти с момента ее организации существовали две "партии": немецкая, объединявшая всех иностранцев, и русская. Отношения между ними всегда были довольно напряженными *. Славянин по происхождению, Остроградский был женат на немке. Таким образом, его воспринимали как своего как представители немецкой, так и русской партии Академии наук. Остроградский, не лишенный малороссийской хитрецы, постоянно использовал это обстоятельство с выгодой для себя, что и вызывало негодование некоторых коллег по Академии.

* А.В. Никитенко так оценивал ситуацию:
"Вражда к немцам сделалась у нас болезнью многих. Конечно, хорошо, и следует стоять за своих - но чем стоять? Делом, способностями, трудами и добросовестностью, а не одним криком, что мы, дескать, русские! Немцы первенствуют у нас во многих специальных случаях оттого, что они трудолюбивее, а главное - дружно стремятся к достижению общей цели. В этом залог их успеха. А мы, во-первых, стараемся делать все как-нибудь, по-"казенному", чтобы начальство было нами довольно и дало нам награду. Во-вторых, где трое или четверо собрались наших во имя какой-нибудь идеи или для общего дела, там непременно ожидайте, что на другой или на третий день они перессорятся да нагадят друг другу и разбредутся. Одно спасение во вмешательстве начальства... Конечно, между нашими есть много людей со способностями, но им не дана способность хорошо употреблять свои способности" [17, т.1, с.407-408].

В дневниках академика по Отделению русского языка и словесности А.В. Никитенко мы можем прочитать такую запись от 6 апреля 1855 г.: "О[строградский] с некоторых пор прикидывается ужасным русофилом, но в сущности это хитрый хохол, который втихомолку подсмеивается и над немцами, и над русскими, а любит деньгу, ленность и комфорт" [17, т.1, с.408]. Безусловно, здесь следует сделать поправку на резкость суждений Александра Васильевича о коллегах по академическому цеху. Вряд ли Остроградского можно упрекнуть в ленности или пристрастию к особому комфорту.

Мы часто забываем, в каком положении оказалась Россия после опустошительной Отечественной войны 1812 года. Ее последствия сравнимы с последствиями Второй мировой войны. Положение Академии наук было очень тяжелым. Академики не получали необходимого жалования для хоть сколь-нибудь сносного существования. Академик О.(И.)И.Сомов писал в своем "Очерке жизни и ученой деятельности М.В. Остроградского":

"Если бы Остроградский не был вынужден искать занятия вне Академии, будучи вполне обеспечен хорошим содержанием, то его математический талант был бы, без сомнения, плодотворнее. Несмотря, однако ж, на все это, Остроградский с честью совершил свою ученую карьеру и занял высокое место между современными математиками" [18].

Но и в самой Академии Остроградскому приходилось много работать. Помимо исследовательской работы, отзывов на присланные в Академию статьи, выступлений на конференциях Академии наук с различными научными докладами *, он участвовал в работе многочисленных комиссий Академии наук и различных ведомств (прежде всего Главного штаба и Морского ведомства): по изучению представленных в Академию первых вычислительных приборов (С.Корсакова, З.Слонимского, Куммера и др.), по разработке водопровода в Петербурге, по исследованию стрельбы "регулированными гранатами", по изучению применения электромагнитной силы к движению судов по способу акад. Б.С. Якоби, по астрономическому определению положения мест Российской империи и т.д., и т.п.

* Согласно данным историко-математических исследований Остроградский прочел в Академии наук не менее 86 докладов и дал не менее 62 отзывов на научные работы [1, с.66-67].

Когда речь идет об отзывах Остроградского на научные работы, чаще всего вспоминают его отзыв на исследования Н.И. Лобачевского по неевклидовой геометрии. Однако не следует забывать, что никто из академиков не давал отзыва от имени Академии без предварительного его обсуждения на заседании соответствующего отделения. Мнение академиков о работе Лобачевского было единогласным. Результаты Лобачевского вызвали жесткое неприятие особенно среди "немецкой партии" Физико-математического отделения академии. Против неевклидовой геометрии резко выступили правнуки Л.Эйлера по материнской линии академики П.Н. Фусс и Э.Д. Коллинс, назвавшие результаты Лобачевского "бесполезными умозрениями". Кроме того несколько ранее Н.И. Фусс, непременный секретарь Академии, дал отрицательный отзыв на учебные пособия по геометрии и алгебре, подготовленные Лобачевским в 1823 и 1825 гг. в качестве учебников для гимназий *. В результате "Геометрия" Лобачевского так и не была опубликована при его жизни, а учебник по алгебре появился в переработанном виде только в 1834 г.

* Н.И. Фусс был членом ученого комитета Министерства народного просвещения и оказывал значительное влияние на постановку преподавания математики в средних и высших учебных заведениях. Учебник Н.И. Фусса "Начальные основания чистой математики" в трех частях в 1814 г. был введен как основной для гимназий. В 1819 г. из программы гимназий исключили основания дифференциального и интегрального исчисления, содержавшиеся в пособии Фусса, а с принятием нового школьного устава в 1828 г. был проведен пересмотр учебников и учебных пособий для гимназий, в результате которого учебник Н.И. Фусса был заменен другим.

11 (23) февраля 1826 г. на заседании отделения физических и математических наук Казанского университета Лобачевский прочел доклад о своей работе "Краткое изложение начал геометрии со строгим доказательством теоремы о параллельных линиях". Отзыв на эту работы должны были дать профессора И.М. Симонов, А.Я. Купфер и адъюнкт Н.Д. Брашман. Коллеги не только не удостоили Лобачевского чести получить отзыв на свою работу, но и потеряли ее текст [19, т.2, с.153]. Затем А.Я. Купфер переехал в Петеребург и был избран в Петербургскую академию наук, в результате в Физико-математическом отделении Академии стало распространяться весьма предвзятое мнение о математических работах Лобачевского.

Благодаря жене Остроградский был близок А.Я. Купферу, который наверняка высказывал ему свою точку зрения на работы Лобачевского. Таким образом, когда мы говорим о различии взглядов двух математиков на науку, не следует сбрасывать со счетов и чисто человеческий фактор, который в некоторых случаях может оказаться решающим. Кто знает, возможно, настроенный определенным образом по отношению к результатам Лобачевского Михаил Васильевич не столько старался вникнуть в суть работы, сколько спешил отыскать в ней ошибки. Тем более, что результаты Лобачевского были изложены так, что их чтение требовало изрядного труда. К.Гаусс сравнивал работы Лобачевского с запутанным лесом, через который нельзя найти дороги, не изучив предварительно каждого дерева.

В 1842 г. в очередном отрицательном отзыве на работу Лобачевского "О сходимости рядов" Остроградский писал:

"Можно превзойти самого себя и прочесть плохо средактированный мемуар, если затрата времени искупится познанием новых истин, но более чем тяжело расшифровать рукопись, которая их не содержит и которая трудна не возвышенностью идей, а причудливым оборотом предложений, недостатками в ходе рассуждений и нарочито применяемыми странностями" (цит. по: [20, с.105]).

Остроградский был заранее уверен в том, что работа Лобачевского не стоит затрат времени и сил на ее прочтение.

О материализме и атеизме Остроградского писали во многих статьях и монографиях, опубликованных в советское время. В период учебы в Харьковском университете Остроградский усвоил вульгарный материализм своего учителя - Тимофея Федоровича Осиповского, резкого критика философии Канта и Шеллинга, человека весьма безапелляционного в своих суждениях. Преподаватель философии Дудрович, из-за которого пострадал Остроградский в Харьковском университете, так охарактеризовал образ мыслей Осиповского:

"Сей-то рассудок г. ректора является причиною, что ни один почти из обучающихся в Харьковском университете по части математики студентов, коих он глава, почитающий все за вздор и сумасшествие, что не подлежит его математическим выкладкам, не ходит ни на богопознание и христианское учение, ни на лекции по части философии..." (цит. по: [3, с.13-14]).

В статьях и книгах об Остроградском чаще всего приводили два эпизода. Первый из них, реже упоминаемый в литературе, таков. Однажды знакомый привез Остроградскому из паломнической поездки в Иерусалим кипарисовый крестик. Когда он вручил Остроградскому столь дорогой для всякого христианина подарок, тот равнодушно взял его и бросил в горящий камин со словами: "Мне это ни к чему", - чем нимало удивил своего товарища.

Кроме того, А.М. Бутлеров писал, что в одном разговоре с академиком В.Я. Буняковским Остроградский так определил свои взгляды: "Я был полным материалистом и атеистом, признавал только то, что мог осязать, вымерить и взвесить" [21, с.15-16]. Эту цитату нередко вспоминают, говоря о материализме Остроградского, однако никто не обращает внимания на то, что глагол в ней стоит в прошедшем времени. Материализм и атеизм Остроградского был в прошлом к моменту разговора.

В биографической литературе обошли вниманием странную перемену, которая произошла под конец жизни Остроградского. Мало того, что с возрастом он стал очень религиозным человеком, Михаил Васильевич не скрывал своей веры: он стал регулярно посещать храм, в его доме даже в небольшие праздники возжигались лампады у икон. Толчком к такой перемене послужила кончина матери - самого близкого по духу человека.

Остроградский прекрасно понимал, какую реакцию вызовет столь "неадекватное" поведение. Ему, человеку гордому, привыкшему к славе, всеобщему почитанию, было ясно, что его обращение к вере вызовет ехидный шепот за спиной: ведь среди ученой публики российской столицы было не принято верить в Бога. Светские пустословы не преминут посудачить о том, что он вероятно уже совсем сошел на нет как ученый и просто выжил из ума. Бутлеров отмечал в своих воспоминаниях, что именно так оно и было. Как нелегко было пережить этот суд посредственностей блестящему математику, находящемуся в прекрасной научной форме и полному творческих планов. Но Остроградский был непоколебим.

Чтобы не повернуть назад, надо было иметь определенную силу воли, решимость и крепкую веру. Достаточно вспомнить К.Гаусса, который побаивался криков биотийцев не только, когда речь заходила о результатах по неевклидовой геометрии, он остерегался и биотийцев духа. Гаусс достиг всего, о чем мечтал, стал "королем математиков". Однако именно тогда, когда он оказался на вершине славы, в душе воцарилась пустота. И он с сожалением говорил о том, что завидует простой торговке, сохранившей детскую веру в Бога, которую он потерял. Но для осторожного Гаусса, привыкшего оглядываться на то, как его воспринимает толпа, вырваться из пустоты собственного бытия было невозможно.

Остроградский, так блистательно выстроивший образ великого геометра, под конец жизни от этого образа отказался. Человеку, занимающемуся творческой работой подчас трудно допустить в свой мир Творца. Каждый хочет творить сам по себе пусть убогий, но свой собственный мир. Остроградский смог переступить через свою гордыню, что удавалось очень немногим.

В последние минуты жизни рядом с Михаилом Васильевичем находился священник Е.И. Исаченко. Спустя 40 лет ему же довелось служить Божественную литургию в Самсониевской церкви Петровского Полтавского кадетского корпуса в день празднования 100-летия со дня рождения великого ученого. Сохранились его воспоминания о последних днях жизни Остроградского [6, с.15-16]. Кончина Михаила Васильевича была воистину христианской, он причастился, и последним движением слабеющей руки было крестное знамение.

Когда открываешь воспоминания современников об Остроградском, поражает та восторженность, восхищение и глубокая благодарность, с которыми люди уже преклонного возраста обращаются к памяти своего учителя. В отношении Остроградского к людям никогда не было фальши и лицемерия, а природный артистизм и простодушная хитреца, шитая белыми нитками, неизменно вызывали симпатию даже у тех, кто так и не смог постичь всей премудрости математики. Биография Михаила Васильевича заслуживает того, чтобы к ней обращались не только в период празднования очередного юбилея. Она лишний раз напоминает нам о том, как много зависит от научного и духовного уровня педагога. Исследуя причины ослабления интереса к математике нынешнего непростого времени, следует помнить опыт России николаевского периода, когда в очень сложных условиях были грамотно и четко проведены такие реформы образования [16], которые позволили создать богатую питательную среду для развития отечественной математической школы.

Список литературы

1. Гнеденко Б.В. М.В.Остроградский. М., 1952.

2. Михаил Васильевич Остроградский. Педагогическое наследие. Документы о жизни и деятельности / Под ред. И.Б.Погребысского и А.П.Юшкевича. М., 1961.

3. Отрадных Ф.П. Михаил Васильевич Остроградский. Л., 1953.

4. Шевченко Т.Г. Полное собрание сочинений. Киев, 1949. Т.2.

5. Никифорова Л.П. Благодетель человечества Викентий Поль (Св. Винцент Деполь). Основатель общин сестер милосердия. М., 1900.

6. Михаил Васильевич Остроградский. Празднование столетия дня его рождения Полтавским кружком любителей физико-математических наук / Ред. и сост. П.И.Трипольский. Полтава, 1902.

7. Письма Н.М.Языкова к родным за дерптский период его жизни. СПб., 1918. Вып.1.

8. Ostrogradskii M., Blum A. Considerations sur l'enseignement. St.Petersburg-Paris, 1860. 9.

9. Максимовский М. Исторический очерк развития Главного инженерного училища (1819-1869). СПб., 1869.

10. Воспоминания Н.П.Петрова об Остроградском // Вестник Военно-инженерной академии имени В.В.Куйбышева М., 1945. Вып.43.

11. Воспоминания Валериана Александровича Панаева // Русская старина. СПб., октябрь-ноябрь 1893. Т.80.

12. Описание празднества, данного в честь академика, действительного статского советника Алексея Николаевича Савича 23 января 1866 г. Кронштадт, 1866.

13. Платов А., Кирпичев Л. Исторический очерк образования и развития Артиллерийского училища (1820-1870). СПб., 1870.

14. Брашман Н.Д. О влиянии математических наук на развитие умственных способностей. Речь, произнесенная в торжественном собрании Императорского московского университета июня 17 дня 1841 года. М., 1841. (Отдельный оттиск 31 с.)

15. "Лекции алгебраического и трансцендентного анализа", читанные в морском кадетском корпусе академиком Остроградским / Сост. и изд. С.Бурачек и С.Зеленый. СПб., 1837.

16. Брылевская Л.И. Реформа математического образования в николаевское время // Философский век. Россия в николаевское время: наука, политика, просвещение. СПб., 1998. Вып.6. С.117-124.

17. Никитенко А.В. Дневник в 3-х томах. Л., 1955-1956.

18. Сомов O.(И.) Очерк жизни и ученой деятельности М.В.Остроградского // Записки Императорской академии наук. СПб., 1863. Т.III. Кн.1. С.1-26.

19. История отечественной математики в 4-х томах / Отв. ред. И.З.Штокало. Киев, 1966-1970.

20. Гнеденко Б.В., Погребысский И.Б. Михаил Васильевич Остроградский (1801-1862). М., 1963.

21. Гнеденко Б.В. Михаил Васильевич Остроградский. М., 1984.