VIVOS VOCO: Рене Валлери-Радо, "Жизнь Пастера"

В сентябре 1854 года Пастер был назначен профессором и деканом нового университета в Лилле. "Нет нужды сударь, - писал ему министр просвещения, - напоминать Вам о значении успехов этого нового университета, расположенного в наиболее богатом промышленном центре северной Франции. Ваше назначение является доказательством того доверия, которое я к Вам питаю. Вы оправдаете, я убежден в этом, те надежды, которые я возлагаю на Ваше усердие".

Основанный на средства города университет помещался на улице Цветов. Во вступительной речи на торжественном открытии университета молодой декан дрожащим от волнения голосом выразил свое восхищение по поводу государственного декрета от 22 августа, согласно которому в университетах вводятся два новых правила: во-первых, учащиеся, внося ежегодно незначительную сумму, приобретают право посещать лаборатории для повторения основных опытов пройденного курса; во-вторых, учреждается новый диплом, вручаемый после двух лет теоретических и практических занятий, на основании которого юноши, избравшие промышленную карьеру, получают право занять должность помощника мастера или начальника цеха. Радуясь возможности сделать что-то полезное для этого края и привлечь многочисленных слушателей на новый факультет, Пастер говорил, пытаясь возбудить наиболее апатичные умы:

"Найдете ли вы в ваших семьях такого юношу, любопытство и интерес которого не пробудятся тотчас же, когда вы дадите ему в руки картофель, чтобы он сам мог добыть из него сахар, из сахара - спирт, а из спирта - эфир и уксус? Найдется ли юноша, который не будет счастлив, рассказывая вечером в кругу своей семьи, что ему удалось привести в действие электрический телеграфный аппарат?
И поверьте, господа, подобные опыты забываются редко или не забываются вовсе. Это примерно то же самое, как если бы для изучения географии какой-либо страны ученика отправляли путешествовать по этой стране. Такая география запечатлеется в его памяти, потому что он сам видел и знал эти места. Так и ваши сыновья не забудут, что находится в воздухе, который мы вдыхаем, после того как они подвергнут его анализу, когда их руками и на их глазах будут доказаны чудесные свойства элементов, его составляющих".

Маленькая аудитория, где Пастер читал химию, стала приобретать широкую известность в студенческой среде. Прекрасное изложение, логическое развитие мысли, - во всем чувствовалась полная уверенность. Не много опытов, по все они убедительны, наглядны и подтверждают ход его мыслей. Восхищенные ученики и не подозревали, какого труда стоила каждая из этих лекций их лектору, державшемуся так непринужденно. Пастер самым тщательным образом подбирал все необходимые материалы и сводил их в единое целое.

Вскоре министр писал ректору г-ну Гюйемен, что он счастлив успехами университета в Лилле, "который уже теперь, благодаря блестящему и серьезному преподаванию этого умелого профессора, может конкурировать с наиболее процветающими университетами". Но наряду с этим министр счел необходимым добавить:

"Пусть все же г-н Пастер воздержится от чрезмерного увлечения своей любовью к науке и не упускает из виду, что преподавание в университете, оставаясь на высоте научных теорий, должно для обеспечения полезных результатов и распространения своего благотворного влияния знакомить со всеми практическими применениями этих теорий, которые могут быть использованы в промышленности того района, где находится данный университет".

Через год после открытия нового университета Пастер писал Шапюи:

"Наши лекции всегда хорошо посещаются. На моих лекциях больше всего народа - от 250 до 300 человек, и 21 из них записались на опыты и семинары. Мне кажется, что в этом году, как и в прошлом, Лилль займет первое место по проведению в жизнь этого нововведения... Я узнал, что в Лионе только три записавшихся".

Превосходство над Лионом - это было настоящим успехом.

"Приятно смотреть на рвение, проявляемое всеми, - писал Пастер своему другу в начале января 1856 года. - Дошло до того, что четыре профессора не пожалели трудов, чтобы самим переписать и отредактировать лекции и передать их в типографию, которая сделала литографские оттиски. 120 человек подписалось на курс прикладной механики, и типография издает этот курс в 400 экземплярах. Наше помещение, к счастью, уже закончено постройкой. Оно очень красиво и просторно, но скоро оно уже не сможет удовлетворять потребностей быстро растущего контингента учащихся практического курса... Что касается нас, то мы прекрасно устроились на первом этаже, и у меня, наконец, имеется то, чему я всегда завидовал: лаборатория, куда я могу пойти в любое время; этажом ниже моей квартиры иногда, и особенно часто в последнее время, газ горит всю ночь, и опыты не прекращаются.
Таким образом я пытаюсь хоть до некоторой степени восполнить время, которое мне приходится уделять на руководство повседневными и в настоящее время довольно многочисленными работами нашего университета. Добавь к этому, что я являюсь членом двух весьма активных обществ и что мне было поручено испытание удобрений для Северного департамента - работа довольно значительная в этом богатом земледельческом районе, но за которую я взялся очень охотно, дабы распространить и усилить влияние нашего столь молодого университета Не беспокойся, однако, все это не отвлекает меня от столь дорогих мне занятий. Я их не прерываю и надеюсь, что то, что уже сделано, будет двигаться вперед без моей помощи, так как время неизбежно обеспечивает развитие всего, что плодотворно.
«Давайте же все работать; только работа может доставить удовольствие» - это слова г-на Био. Тебе известно о его участии в недавних прениях в Академии наук по одному серьезному вопросу. Среди выступавших он, несмотря на свои 84 года, выделялся присутствием духа и глубоким умом".

В книге, рисующей Пастера только как ученого, его взгляды на обязанности декана были бы второстепенной деталью. Сюжетом же данной книги является описание его, каким он был при всех обстоятельствах и во всех случаях жизни. Необходимо дать возможно более полное представление о нем и о его отношении к своему профессиональному долгу. Та готовность, с которой он отрывался от своей лаборатории, - а это было для него большой жертвой, - чтобы исполнять обязанности декана, свидетельствует, что и к этим обязанностям он относился очень добросовестно. Так, он сопровождал своих учеников в литейные и на фабрики городов Аниш, Денен, Корбем, Валансьенн и Сент-Омер.

В июле 1856 года он организует для этих же учеников экскурсию в Бельгию. Он заставляет их посещать фабрики, доменные печи, металлургические цеха, забрасывает их со свойственной ему ненасытной любознательностью вопросами, счастливый возможностью вызвать у этих юношей желание научиться большему. Из этих экскурсий все ученики возвращались с еще большим рвением к работе: в некоторых разгорался тот священный огонь стремления к знаниям, зажечь который так стремился Пастер.

Фраза из его речи в Лилле: "В области наблюдений счастливая случайность выпадает лишь на долю подготовленных умов", может быть полностью применена к нему самому. Летом 1856 года лилльский фабрикант Биго, подобно многим другим, испытал большие затруднения при изготовлении спирта из свеклы. Он обратился за советом к молодому декану. Возможность оказать услугу, сообщить результат своих опытов многочисленным слушателям, собравшимся в тесной университетской аудитории, еще раз наблюдать явления процесса брожения, так сильно интересовавшего его, заставила Пастера согласиться на эту просьбу.

Почти каждый день он проводил долгие часы на фабрике. Вернувшись в лабораторию, где в его распоряжении имелся в то время лишь один студенческий микроскоп и очень небольшая сушильная печь, отапливаемая коксом, он изучал шарики в бродильном соку, сравнивал фильтрованный свекловичный сок с нефильтрованным, увлекался приходившими ему на ум гипотезами, чтобы отбросить их, как только появлялась новая. На заметках, сделанных им всего несколько дней назад, он писал относительно неоправдавшегося предположения: "Ошибка! Неправильно! Нет!" Он был неумолимым противником самого себя, пылкое воображение уживалось в нем бок о бок с огромным терпением, и он попеременно переходил от горячности к спокойствию.

Сын Биго, работавший в лаборатории Пастера, в одном из своих писем кратко описал, как эти производственные затруднения послужили отправным пунктом для работ Пастера по брожению и, в частности, по спиртовому брожению.

"Пастер констатировал под микроскопом, что шарики были круглые, когда брожение шло нормально, что они удлинялись по мере того, как оно начинало изменяться, и становились совсем продолговатыми, когда брожение из спиртового переходило в молочнокислое. Этот чрезвычайно простой метод позволил нам контролировать производственные процессы и тем самым устранить неудачи, которые так часто наблюдались прежде... На мою долю выпало счастье неоднократно бывать поверенным восторгов и разочарований этого великого ученого".

Биго вспоминает, как у Пастера, изучавшего причины неудач на перегонном заводе, возник вопрос: не стоим ли мы здесь перед общим явлением, свойственным всякому процессу брожения?

Пастер был на пути к открытию, последствиям которого суждено было потрясти основы химии. Много месяцев посвятил он тому, чтобы окончательно убедиться не является ли он жертвой ошибки.

Чтобы суметь оценить всю важность идей, которые распространились из этой маленькой лаборатории по всему миру, и отдать себе отчет в тех огромных усилиях, какие пришлось употребить, чтобы восторжествовала эта теория, следует припомнить понятие о процессе брожения, существовавшее в то время. Мрак, окутывавший этот процесс, еще не был рассеян. В 1836 году его на мгновенье прорезал тонкий луч света: физик Каньяр-Латур, изучая в чанах с пивным суслом ферментацию дрожжей, заметил, что эти дрожжи состоят из клеток, "способных размножаться посредством почкования и влияющих на сахар, по всей вероятности, лишь благодаря какому-то процессу роста"; почти одновременно аналогичные наблюдения сделал и немецкий ученый Шванн. Однако, поскольку этот факт казался единичным и нигде больше ничего подобного не наблюдалось, замечание Каньяр-Латура вошло в историю изучения процесса брожения лишь как интересное предположение. И хотя некоторые ученые, например Дюма, говорили, что следовало бы, быть может, развить это предположение Каньяр-Латура, но они высказывали эту мысль так робко, что в книге об инфекции, вышедшей в 1853 году, известный автор Англада выразился так:

"Г-н Дюма, являющийся знатоком этого вопроса, считает процесс брожения странным и неясным. Этот акт, по его словам, обусловливает явления, о которых мы в настоящее время скорее догадываемся, нежели знаем. Не должно ли столь авторитетное утверждение обескуражить тех, кто пытается разъяснить процесс заражения путем сравнительного изучения процесса брожения? Что можно выиграть от объяснения одного процесса другим, если оба они являются загадкой?"

За четыре месяца до обращения к нему лилльского фабриканта сам Пастер, набрасывая на небольшом листке план лекции о брожении, записал следующее: "В чем заключается процесс брожения? Таинственный характер этого явления. Несколько слов о молочной кислоте". Говорил ли он в этой лекции о тех предположениях, которые он положил в основу своих дальнейших опытов? Настаивал ли он на существовании тайны, которую он твердо решил открыть? Возможно, что при его замкнутости он нашел в себе силы сдержаться и сказать самому себе: "Подождем еще год".

Теории Берцелиуса и Либиха господствовали безраздельно. По мнению шведского химика Берцелиуса, брожение возникало вследствие контакта. Он утверждал, что здесь действует каталитическая сила. Явление, которое Каньяр-Латур считал установленным, Берцелиус считал лишь осаждением при брожении пива частиц растительных веществ, принимающих при этом форму, аналогичную простейшим формам растительной жизни; но одна только форма еще не составляет жизни. По теории немецкого химика Либиха, химическое разложение происходит под влиянием определенных воздействий: фермент - легко изменяющееся органическое вещество - разлагается и в момент распада своих компонентов расшатывает молекулы сбраживаемого вещества; именно эта отмершая часть дрожжей, которая ранее была живой, а теперь находится на пути к изменению, и действовала на сахар, вызывая брожение.

Эти принятые всеми и широко распространенные теории приводились во всех руководствах по химии.

Открывшаяся вакансия в Академии наук на время оторвала Пастера от его исследований и заставила его поехать в Париж. Био, Дюма, Балар, Сенармон настаивали на том, чтобы он выставил свою кандидатуру по секции минералогии. Сам он считал себя мало подходящим для роли кандидата в члены Академии. Несколько он был уверен в себе, когда нужно было убедить собеседника или заинтересовать аудиторию своими работами по кристаллографии, за которые Королевским обществом в Лондоне он был награжден большой медалью Румфорда, настолько же он был неспособен ко всяким заботам и хлопотам о себе. За время беготни (которую он называл "отвратительным занятием") по этим делам у него выдался только один счастливый день: 5 февраля 1857 года он присутствовал на торжественном приеме Био во Французскую академию.

Выборы приближались. 11 марта Пастер писал: "Дорогой отец, мой провал обеспечен". Он не рассчитывал больше, чем на 20-23 голоса, а их требовалось не менее 30. С философским спокойствием он относился к своей участи.

В своем выступлении при обсуждении кандидатур Сенармон сказал:

"Г-н Пастер проводил сперва длительные и кропотливые экспериментальные исследования по кристаллографии, которые дали ему возможность точно описать совершенно своеобразные и до того времени не известные факты, устанавливающие зависимость между измеримыми оптическими свойствами, способностью молекул к вращению, а следовательно, и внутренней структурой тел, и геометрическими особенностями их кристаллических оболочек.
Овладев двойным методом исследования, вскрывающим эту зависимость, и установив ее закономерности, он констатировал совершенно неожиданный факт существования ряда тел, химически идентичных и в то же время различных, так как их оптические и кристаллографические свойства свидетельствуют о симметрически противоположном молекулярном строении.
Путем логического анализа он, на основании самого существования таких тел, пришел к заключению, что во всех этих явлениях можно различать чисто химическую сторону, зависящую от природы молекул. Химические свойства молекулы одинаковы с обеих сторон и не изменяются от направления вращения. Чисто механическая сторона явления зависит, наоборот, от расположения молекул в пространстве. Следовательно, с точки зрения механической, левая и правая молекулы противоположны.
С помощью того же логического построения он смог предсказать и заранее определить, с какими специфическими веществами он должен соединить эти тела, существование которых он доказал, для того чтобы сохранить одновременно и химическую идентичность противоположно расположенных молекул и характерные для них оптические и геометрические особенности пли же пол ностью изменить все их свойства, касающиеся как химического состава, так и внутренней структуры.
Г-н Пастер не только сделал из своих исследований по кристаллографии эти логические выводы, но и сумел подтвердить их неопровержимыми экспериментальными доказательствами. Он умеет всегда успешно переходить от теоретического понятия, которое позволяет только предполагать, к эксперименту, который доказывает, и от этого доказательства - к новым умозрительным перспективам; таким образом, логические выводы и последующие фактические наблюдения составляют у него как бы непрерывную цепь предпосылок и их подтверждений.
Эта система фактов, предвиденных и осуществленных, сегодня является уже доктриной, в которой теоретические рассуждения и эксперименты идут рука об руку, взаимно подкрепляя друг друга; доктриной, которая обладает первым характернейшим признаком подлинной физической теории, поскольку она учит каждого экспериментатора предвидеть, заранее сопоставлять, на основании некоторых кристаллографических признаков, особенности тех явлений, которые он воспроизводит, и создавать по своей воле заранее предусмотренные подобия и различия между химически идентичными телами".

После таких похвал не страшно и потерпеть поражение на выборах. Пастер получил всего шестнадцать голосов.

По возвращении в Лилль он с еще большим рвением принимается за работу. Возобновив свои опыты по изучению процесса брожения, и, в частности, брожения прокисшего молока, так называемого молочнокислого брожения, он день за днем записывает результаты своих опытов; он изучает под микроскопом и зарисовывает в тетрадь маленькие шарики, маленькие, очень короткие тельца, которые подчас образовывали целый слой в сером веществе. Эти шарики, гораздо более мелкие, чем шарики, обнаруженные в пивных дрожжах, ускользали от внимания химиков и естествоиспытателей потому, что их трудно было отличить от других продуктов молочнокислого брожения. Отделив, а затем высеяв в жидкость следы этого серого вещества, Пастер мог наблюдать наиболее характерные черты молочнокислого брожения. Это организованное вещество и было ферментом.

В то время как все химики вслед за Либихом и Берцелиусом утверждали, что организация и жизнь не оказывают никакого влияния на процесс брожения, Пастер усматривал в них явление, обусловливаемое жизнью. Пастер наблюдал, как эти особые молочнокислые дрожжи почковались, делились, причем весь процесс размножения ничем не отличался от процесса размножения пивных дрожжей.

Первую статью о молочнокислом брожении получила не Академия наук, как это обычно считают. В августе 1857 года Пастер со свойственным ему тактом доложил свою работу в Научном обществе в Лилле, а Академия наук узнала о ней лишь три месяца спустя.

Почему, оказав такие большие услуги Лилльскому университету, Пастер стал думать об его оставлении? "Эколь Нормаль" переживала трудные времена. "Мне кажется, - писал он с грустью, - что в настоящее время надо было бы прежде всего позаботиться об "Эколь Нормаль". Она представляет сейчас только тень того, чем она была раньше". Он, так часто повторявший: "Не следует останавливаться на достигнутом", находил, что Лилльский университет уже завоевал себе прочное будущее и больше в нем не нуждается. Не правильнее ли будет сконцентрировать все свои силы на работе в "Эколь Нормаль", положение которой он считал угрожающим? В министерстве просвещения поняли и одобрили его желание. Пастеру были поручены административные функции, а кроме того, в его обязанности входило руководство научными исследованиями, наблюдение за финансовым состоянием школы, за общей дисциплиной, гигиеническим режимом, установление связи о семьями учащихся, а также с посещаемыми ими научными и литературными учреждениями.

На заседании, посвященном открытию университета после каникул, ректор Лилльского университета в следующих словах известил собравшихся об отъезде декана: "Наш университет теряет первоклассного преподавателя и ученого. Вы сами, господа, имели возможность неоднократно оценить силу и ясность этого ума, его необычайную работоспособность и исключительную склонность к наукам".

В "Эколь Нормаль" эта работоспособность не могла сразу же проявиться из-за материальных затруднений. Единственная лаборатория была занята Анри Сен-Клер-Девилем, который в 1851 году заменил Балара, перешедшего из "Эколь Нормаль" в "Коллеж де Франс". Темные комнаты, всего несколько аппаратов и ежегодное ассигнование в 1800 франков - вот все, чего смог добиться Сен-Клер-Девиль.

Пастеру и это казалось мечтой. Ему пришлось устроить свою научную лабораторию в двух комнатах на чердаке. Он был лишен всякой помощи. Не было даже мальчика, который мог бы ему помочь. Но он не останавливался ни перед какими преградами. Когда он говорил: "Ну, давайте работать" - казалось, исчезали все затруднения. Био, который живо помнил, как химик Лоран подорвал свое здоровье и умер сорока трех лет от роду, потому что ему приходилось работать в каком-то погребе, сердился, что Пастера поместили на чердаке, в двух заброшенных комнатах, совершенно не пригодных для жилья. Он не понимал также, почему Пастеру было поручено следить за финансовым состоянием школы и гигиеническим режимом. Он надеялся, что Пастер будет уделять минимальное внимание этим второстепенным обязанностям. "Они назначили его адми-нистратором, - говорил он, насмешливо отчеканивая каждое слово, - предоставим им думать, что он администрирует".

Био ошибался. Слов de minimis non curat (мелочи не заботят) не существовало для Пастера. На одном из листков его записной книжки, наряду с расписанием занятий, мы находим следующие записи: "Пищевой режим; узнать в «Эколь Политехник», сколько граммов мяса положено на одного учащегося". Далее идут заметки: «Посыпать песком двор, проветривать зал, переделать дверь в столовой». Малейшая мелочь имела в его глазах значение, если речь шла о здоровье учащихся.

Он прославил свой чердак работой, почти столь же известной, как работа по молочнокислому брожению. На одном из заседаний в декабре 1857 года он представил Академии наук работу о спиртовом брожении. "Я исследовал, - говорил он, - спиртовое брожение по методу, изложенному в сообщении, которое я имел честь недавно представить Академии. Результаты этих работ требуют сопоставлений, так как они взаимно объясняют и дополняют друг друга". Он закончил свой доклад словами: "Расщепление сахара на спирт и углекислоту - это факт, связанный с жизнедеятельностью самих организованных шариков".

Из докладов Академии наук за 1858 год видно, каким образом Пастер открыл сложные явления в спиртовом брожении. В то время как химики считали достаточным сказать: столько-то сахара дает столько-то спирта и столько-то углекислоты, Пастер говорил больше и лучше. В июне он писал Шапюи:

"Я установил, что спиртовое брожение неизменно сопровождается образованием глицерина. Это очень любопытный факт. Таким образом, в литре вина содержится значительное количество этого вещества, о чем никогда еще не подозревали".

Незадолго до этого он таким же образом установил постоянное присутствие в бродящем спирте янтарной кислоты.

"Я бы проследил теперь последствия этих явлений, - добавлял он, - если бы отчаянная жара не выгнала меня из моей лаборатории или, вернее, моего убежища. Мне грустно, что самые длинные дни в году нельзя использовать для работы. Тем не менее я понемногу привыкаю к своему чердаку, и мне будет жаль его покинуть. Надеюсь несколько расширить его в следующие каникулы. Ты, так же как и я, воюешь с материальными затруднениями. Они, мой милый, должны служить только стимулом к работе, а не причиной разочарования. От этого наши открытия будут еще большей заслугой".

1859 год был посвящен испытанию новых явлений, относящихся к брожению. Откуда появлялись эти ферменты, эти дрожжи, эти вызывающие изменения микроскопические существа, такие слабые по виду и такие мощные в действительности? Великие проблемы волновали его ум. Но он не хотел преждевременно говорить о них. Он всегда был робким и нерешительным, пока у него в руках не было доказательств. "В экспериментальных работах, - писал он в то время, - надо сомневаться до тех пор, пока факты не заставляют отказаться от всяких сомнений". И он терпеливо подбирал факты и исследовал их.

В сентябре он потерял свою старшую дочь. Она умерла у деда в Арбуа от брюшного тифа. 30 декабря Пастер пишет своему отцу:

"Я не могу думать о моей бедной крошке, такой доброй, полной жизни, которую отнял у нас этот роковой год. Прошло бы еще немного времени, и она стала бы другом для своей матери, для меня, для всех нас... Я прошу простить меня, мой дорогой отец, что я снова вызываю эти грустные воспоминания. Будем думать о тех, кто остался, и постараемся, поскольку это в нашей власти, защитить их от горечи жизни".

Глава V

1860-1864

30 января 1860 года Академия наук присудила Пастеру премию по экспериментальной физиологии. Клод Бернар в своем докладе указал, что Академия одобрила опыты Пастера по спиртовому и молочнокислому брожению, по брожению винной кислоты и ее изомеров. Он подчеркнул громадный физиологический интерес полученных результатов: "Именно благодаря этой физиологической тенденции в работах Пастера комиссия и пришла к единодушному решению присудить ему в 1859 году премию по экспериментальной физиологии", - сказал в заключение Клод Бернар.

Пастер писал Шапюи:

"Я очень занят своими исследованиями по брожению, которые особенно интересны в связи с нераскрытой тайной жизни и смерти. Надеюсь в скором времени сделать решительный шаг к разрешению этой тайны, внеся полную ясность в знаменитый вопрос о самозарождении. Я мог бы уже сейчас заняться этим, но решил еще несколько продолжить мои опыты. В этом вопросе столько темных мест, что необходимо ясное, математически точное доказательство, чтобы мои выводы были достаточно убедительны и для моих противников. Надеюсь, что мне удастся добиться неоспоримых результатов".

Когда Био узнал, что Пастер решил приступить к исследованиям по самозарождению, он так же энергично восстал против этого, как семь лет назад, когда Пастер был на пороге своих дерзновенных открытий о значении дисимметрии в развитии жизни на земле. Био считал это предприятие пустой мечтой, а самую проблему неразрешимой. Напрасно Пастер, взволнованный упреками Био, старался объяснить ему, что разрешение этой проблемы при том повороте, который приняли его исследования, стало настоятельной необходимостью. Био оставался при своем мнении. Несмотря на свою почти сыновнюю привязанность к Био, Пастер не мог остановиться на полпути. Это было узкое место, но его необходимо было пройти.

Взволнованный, раздраженный, Био требовал от Пастера формального обещания, что он, по крайней мере, не будет упорствовать в случае неудачи этих опытов, от которых, повидимому, его уже нельзя отговорить.

Дюма, которому Пастер рассказал об этих увещаниях Био, отнимающих у него всякую энергию, поспешил спрятаться за следующей осторожной фразой: "Я никому не посоветовал бы чересчур долго задерживаться на этой теме". Только Сенармон, веря в гений Пастера, который с исключительной терпеливостью умел проникать в тайны природы, говорил, что надо предоставить ему свободу действий.

Очень жаль, что Био, у которого страсть к чтению была настолько ненасытной, что он всегда жаловался на недостаток книг в библиотеке Института, не взял на себя подготовку общего доклада по истории вопроса о самозарождении. Он мог бы начать с Аристотеля, привести выдержки из Лукреция, Виргилия, Овидия, Плиния Старшего. Все они, философы, поэты, натуралисты, верили в самозарождение. В XVII веке Ван Гельмонт предложил "знаменитый" рецепт самозарождения мышей из грязного белья, положенного в горшок с зернами пшеницы или с кусочком сыра. Спустя некоторое время итальянец Буонани сделал не менее фантастическое сообщение. На некоторых сортах деревьев, утверждал он, после того как они сгниют, появляются черви, которые затем превращаются в бабочек, а эти бабочки превращаются в птиц.

Другой, менее наивный итальянец, поэт и медик Франческо Реди, член научного общества, которое называлось Экспериментальной академией, решил тщательно исследовать одно из проявлений подобного мнимого самозарождения. Для того чтобы доказать, что черви, появляющиеся в гнилом мясе, не зарождаются самопроизвольно, он покрыл кусок мяса обыкновенной марлей. Привлеченные запахом мяса мухи отложили на этой марле яйца. Черви развились из этих яиц, а не самопроизвольно зародились в самом мясе. Этот чрезвычайно простой и наглядный опыт вызвал определенный сдвиг в умах ученых. Позднее другой итальянец, профессор медицины в Падуе, Валисньери, доказал, что черви в плодах растений, например в яблоках, происходят также из яиц, откладываемых насекомыми в цветы до того, как из них начнут развиваться плоды.

Теория самозарождения все больше и больше теряла под собой почву и, казалось, была уже совершенно побеждена, когда открытие микроскопа в конце XVII века подкрепило ее новыми доводами. Откуда берутся эти тысячи существ, которые можно разглядеть только на предметном столике микроскопа? Эти бесконечно маленькие существа появлялись в воде и во всех экстрактах из органических веществ, как только они соприкасались с воздухом. Чем, как не самозарождением, объяснить появление этих существ, которые за 48 часов способны дать миллионы потомков?

В середине XVIII столетия разрешение этой проблемы было перенесено на научную почву. В борьбу вступили англичанин Нидхэм и итальянец Спалланцани. Нидхэм, большой сторонник теории самозарождения, изучал микроскопические организмы одновременно с Бюффоном. Бюффон на основании этих исследований построил целую систему взглядов, которая в то время пользовалась большим успехом. Нидхэм считал, что он обнаружил в материи силу, которую он называл продуктивной, или растительной, и которая, по его мнению, имела организующее значение в органическом мире. Бюффон считал, что животные и растения имеют общие для тех и других исходные частицы, не поддающиеся разрушению. Эти своего рода органические молекулы объединяются в формы, представляющие собой различные существа. Когда одна из этих форм разрушается смертью, органические молекулы освобождаются, пребывая в активном состоянии; они проникают в гниющие вещества и усваивают из них определенные частицы. Таким образом, согласно Бюффону, "путем соединения этих частиц с молекулами возникает множество организованных тел, часть которых, например черви и грибы, имеет вид довольно крупных животных или растений, другая же часть, количественно почти неисчислимая, видна только под микроскопом".

"Все эти тела, - говорит он, - появляются только в результате самозарождения". Самопроизвольное зарождение происходит всегда и везде после смерти, а иногда и при жизни. Примером последнего он считает кишечных паразитов. Бюффон полагал, что "все эти так называемые микроскопические существа, которых можно видеть в крахмальном клейстере и уксусе, есть не что иное, как различные формы одной и той же всегда активной материн, которая всегда стремится к организации или сама по себе, или под влиянием определенных условий".

Спалланцани любил, вооружившись микроскопом, изучать эти бесконечно малые существа; он старался различить их форму и проследить образ их жизни. Нидхэм утверждал, что, положив в сосуды гниющую материю и поставив эти сосуды в горячую золу, он затем, по охлаждении, находил в сосудах эти мельчайшие существа. Спалланцани сначала заподозрил, что Нидхэм подогревал эти сосуды недостаточно, чтобы погибли все содержавшиеся в них зародыши, а затем высказал предположение, что зародыши могли проникнуть в сосуды и там дать жизнь этим мельчайшим существам, так как Нидхэм закрывал сосуды обычными очень пористыми пробками, сквозь которые мог проходить воздух, а с ним и зародыши.

"Я с огромной тщательностью, - пишет Спалланцани, - повторил эти опыты; я брал герметически закрывающиеся сосуды с питательным субстратом и погружал их на один час в кипящую воду. Затем я вскрывал эти сосуды через определенное время и исследовал образовавшиеся в них экстракты. Мне не удалось ни разу обнаружить ни малейших следов этих существ, хотя я проверил под микроскопом экстракты из 19 сосудов".

Так была разрушена, с точки зрения Спалланцани, странная теория Нидхэма о загадочной растительной, или продуктивной, силе. Но Нидхэм не считал себя пораженным. Он возразил, что Спалланцани резко ослабил, а возможно, и совершенно уничтожил растительную силу экстрагированных веществ тем, что целый час держал сосуды в кипящей воде. Он советовал ему применять не столь сильное нагревание.

20 декабря 1858 года член-корреспондент Академии наук, директор Музея естественной истории в Руане Пуше направил в Академию наук статью: "Заметка о простейших растительного и животного происхождения, самопроизвольно зарождающихся в изолированном воздухе и кислороде". Заметка эта начиналась следующими словами:

"В тот момент, когда, основываясь на достижениях науки, некоторые естествоиспытатели пытались или ограничить область возможного самозарождения, или совершенно опровергнуть эту возможность, я предпринял серию опытов с целью пролить свет на этот столь спорный вопрос".

Упомянув о том, что он не упускал ни одной возможной предосторожности для того, чтобы избегнуть ошибок, Пуше заявил, что он берется показать, как добиться зарождения

"мельчайших животных и растений в среде, совершенно изолированной от атмосферного воздуха, в которую, следовательно, не может быть занесено никаких зародышей организованных существ".

На одном из экземпляров этой статьи Пастер подчеркнул те места, которые он хотел подвергнуть особенно тщательной проверке. По этому вопросу научный мир разделился на два лагеря. Пастер приступил к своей работе по проверке данных Пуше.

В новом павильоне во дворе "Эколь Нормаль" Пастеру были предоставлены пять маленьких комнаток, расположенных в двух этажах. Он превратил их в лабораторию. В лестничной клетке он устроил сушильную печь. Правда, ему приходилось сгибаться вдвое, чтобы залезть в это душное помещение, но он чувствовал себя счастливым, имея хотя бы такое убежище для опытов. Его ожидал еще один сюрприз: ему дали препаратора.

Пастер начинал увлекаться тем, что он называл микроскопическим исследованием воздуха. Если зародыши действительно движутся в воздухе, то почему не попытаться задержать их в пути? Ему пришла мысль пропустить ток атмосферного воздуха через трубку, в которую был помещен кусок ваты. Проходя по трубке, ток воздуха откладывал на этом своеобразном фильтре часть содержащихся в нем твердых частиц. Вата часто становилась черной вследствие оседания на ней большого количества разнообразных пылинок. Пастер констатировал, что .наряду с различными мельчайшими частицами эта пыль содержала также споры и зародыши. "Следовательно, - говорил, он, - в воздухе имеются организованные тельца. Обладают ли они способностью к прорастанию и могут ли они переходить в растворы? Вот вопрос, который необходимо разрешить". Он поставил ряд опытов, которые доказали, что жидкость, сильно подверженная гниению, в течение долгого времени оставалась совершенно свежей, если она была защищена от попадания в нее пыли иа воздуха. Но стоило только положить в стерильный экстракт кусочек такого ватного фильтра, как жидкость немедленно начинала изменяться.

Еще год назад Пастер писал Пуше, что выводы, к которым пришел этот ученый, не основаны на неоспоримо точных фактах.

"Я считаю, что Вы неправы не в том, что верите в самопроизвольное зарождение (в вопросе такого рода трудно не иметь предвзятого мнения), но в том, что подтверждаете возможность самопроизвольного зарождения... В экспериментальной науке всегда неправ тот,. кто перестает сомневаться в то время, когда факты еще не вынуждают его отказаться от своих сомнений... По моему мнению, эта проблема все еще остается девственной, ввиду отсутствия неоспоримых доказательств. Что именно в воде вызывает возникновение организованных существ? Зародыши? Плотное тело? Газ? Жидкость? Или нечто' подобное озону? Все это остается неизвестным и требует исследования".

После года исследований Пастер пришел к следующему заключению:

"Газ, жидкости, электричество, магнетизм, озон, известные и оставшиеся таинственными вещества, возможно, содержащиеся в воздухе, не могут явиться источником жизни. Единственным источником жизни является зародыш".

Пуше усиленно защищался. Предположение, что зародыши поступают из воздуха, казалось ему невероятным.. Какие же запасы зародышей или спор должен содержать в таком случае каждый кубический сантиметр, каждый кубический миллиметр воздуха?

Пуше выдвигал все новые и новые возражения против Пастера, которому приходилось их опровергать. Пастер старался сузить круг обсуждаемых вопросов. Мысль взять пыль, скопившуюся на ватном фильтре, поместить ее в жидкость, а затем определить изменения, происшедшие в этой жидкости, была, несомненно, очень остроумной, но оставалась возможность возразить, что причиной изменений могла быть вата, которая также представляет собой органическое вещество. Пастер заменил вату асбестом, веществом минерального происхождения. Он изготовил небольшие шаровидные стеклянные сосуды с длинной изогнутой шейкой и наполнил их легко загнивающей жидкостью, из которой предварительно кипячением удалил все зародыши. В эти сосуды через их длинные изогнутые шейки свободно проникал внешний воздух, но зародыши, поступавшие с воздухом, отлагаются в изгибе шейки сосудов, не достигая жидкости. Для того чтобы вызвать изменение жидкости, надо было наклонить сосуд так, чтобы жидкость смыла пыль, которая осела на шейке сосуда, и смешалась с ней.

Пуше возражал: "По-Вашему, количество зародышей в воздухе настолько велико, что они развиваются в любом органическом экстракте? При подобном скоплении воздух был бы плотным, как туман, твердым, как железо". Из всех возникавших осложнений это последнее казалось Пастеру наиболее трудно разрешимым. Не зависит ли, думал он, степень распространения зародышей от местных условий? Но в таком случае, восклицали приверженцы теории самозарождения, должны существовать стерильные зоны и плодородные зоны! И они высмеивали эту гипотезу. Пастер предоставлял им насмехаться, подготовляя все новые партии шаровидных сосудов для задуманных опытов. Если существует самопроизвольное зарождение, то оно неизменно должно проявиться во всех его сосудах, наполненных одинаковой жидкостью.

По утверждению Пастера, "всегда возможно взять в определенном месте значительный, но ограниченный объем обычного воздуха, не подвергавшегося ни физическим, ни химическим воздействиям, который все же не сможет вызвать никаких изменений в жидкости, определенно способной подвергаться гниению"; он решил доказать, что нет ничего легче, как произвольно увеличить или уменьшить либо количество сосудов, в которых жидкость изменяется, либо, наоборот, количество сосудов, в которых она остается неизменной.

В серию шарообразных стеклянных сосудов емкостью в 250 кубических сантиметров он сначала наливал такую легко изменяющуюся жидкость, как пивные дрожжи, затем кипятил каждый сосуд, шейка которого была вытянута в вертикальном направлении. В то время как жидкость еще продолжала кипеть, он запаивал отверстие шейки, из которого вырывались водяные пары, увлекая за собой и воздух, содержавшийся в сосуде. Шейка сосуда отламывалась в определенном месте и в него сильной струей врывался воздух вместе со всей взвешенной в нем пылью. Сосуд немедленно запаивался на пламени горелки, и затем Пастер помещал его в шкаф, где поддерживалась температура в 25-30 градусов, оптимальная для развития зародышей, грибков и плесени.

В этой серии опытов содержимое некоторых сосудов оставалось стерильным, в других жидкость изменялась в зависимости от того, откуда были взяты образцы воздуха. В начале 1860 года Пастер брал образцы воздуха повсюду и доходил даже до подвалов Парижской обсерватории, где температура была постоянной, а воздух - совершенно иным, чем на дворе той же обсерватории. Сосуды, вскрытые во дворе и открытые в подвалах обсерватории, имели через некоторое время разный вид: из 10 сосудов, открытых в подвале обсерватории, снова закупоренных и перенесенных в шкаф, изменение жидкости было отмечено только в одном; из 11 сосудов, вскрытых во дворе, не было ни одного, в котором нельзя было бы отметить присутствия организованных существ.

В письме к отцу от 6 июня 1860 года Пастер пишет:

"Я не мог писать тебе, так как был занят своими опытами, которые попрежнему очень интересны. Это такая обширная тема, что я, естественно, перегружен работой. Со мной не перестают полемизировать два натуралиста - один из Руана, г-н Пуше, а другой из Тулузы, г-н Жоли. Но я решил не терять времени на ответы на их возражения. Пусть они говорят, что угодно. Истина остается при мне. Они не умеют проводить эксперименты. Это не такое простое искусство. Кроме определенных прирожденных способностей, оно требует также большого навыка, которого обычно лишены наши современные натуралисты".

Перед каникулами Пастер, предполагая отправиться в научное путешествие, заготовил для своих экспериментов большой запас сосудов. 10 августа 1860 года он пишет Шапюи:

"Судя по твоему письму, боюсь, что ты не сможешь поехать в Альпы в этом году... Не говоря уже об удовольствии иметь тебя своим проводником, у меня было намерение, зная твою любовь к науке, использовать тебя также в качестве препаратора. Этими исследованиями воздуха на больших высотах, далеких от жилья и лишенных растительности, я намереваюсь закончить свою работу по так называемому самопроизвольному зарождению, которую я уже начал редактировать. Я считаю, что я достаточно сделал для того, чтобы удовлетворить наиболее предубежденные и взыскательные умы. Для меня главный интерес этих исследований заключается в их связи с изучением брожения, к чему я собираюсь вернуться".

Пастер отправился путешествовать, взяв с собой 73 сосуда: 20 из них он вскрыл в Арбуа, вблизи дубильной мастерской своего отца. Из этих 20 сосудов, открытых на довольно большом расстоянии от всякого жилья, организованные существа появились только в восьми.

Пастер приехал в Сален. Этот город вправе требовать свое место в истории исследований по самозарождению, учитывая эксперименты, которые провел Мастер на горе Пупэ. Он поднялся на эту гору, возвышающуюся на 850 метров над уровнем моря. Из вскрытых здесь 20 сосудов изменение жидкости было отмечено лишь в пяти. Пастер хотел подняться на аэростате, чтобы доказать, что чем выше поднимаешься, тем меньше зародышей содержит воздух, и что существуют совершенно стерильные зоны, где воздух не содержит ни одного зародыша.

Приехав в Шамони 20 сентября, он начал искать проводника, чтобы подняться на гору Монтанвер. На другой день рано утром маленький караван этих своеобразных туристов пустился в путь. На спине мула покачивался чемодан с 33 сосудами, а рядом шел Пастер, зорко охраняя свой драгоценный багаж.

При проведении первого опыта произошла неудача. Пастеру не удалось запаять сосуды на ветру, там, где он брал пробы, и ему пришлось доставить сосуды незакрытыми в маленькую гостиницу, в комнату, где он провел предыдущую ночь. Таким образом, 13 открытых сосудов оказались в условиях возможного попадания в них пыли. Эта "возможность" была, очевидно, довольно значительной, так как почти во всех сосудах наблюдалось изменение жидкости. Пришлось переделывать спиртовую лампу, на которой он запаивал сосуды, и повторить опыт.

На другой день 20 сосудов, которые с того времени стали знаменитыми в мире биологов-экспериментаторов, были принесены на ледники. Пастер с особой предосторожностью взял пробы воздуха. Он любил рассказывать про эти детали тем, кто считал, что все это не представляет никаких трудностей. Наметив на стекле напильником черточку и тщательно избегая пыли, могущей явиться источником ошибок, он начинал с того, что довольно сильно нагревал шейку и заостренный конец сосуда на пламени маленькой спиртовой лампочки. Подняв затем сосуд над головой в сторону, противоположную направлению ветра, он отламывал кончик шейки стальными щипцами, длинные лапки которых предварительно также прокаливались, чтобы сжечь ту пыль, которая могла оказаться на их поверхности и попасть внутрь сосуда. Затем сосуды быстро запаивались. Из этих 20 моментально закрытых сосудов изменение жидкости наблюдалось только в одном.

"Если суммировать все результаты, которые я получил в настоящее время, - пишет он 5 ноября 1860 года в сообщении Академии наук о своем путешествии, - то я могу, как мне кажется, утверждать, что пыль, взвешенная в воздухе, является основной причиной, первым и необходимым условием появления жизни в органических настоях". И дальше: "Мне больше всего хотелось бы настолько продвинуть эти опыты, чтобы подготовить почву для будущих серьезных исследований по происхождению различных заболеваний". Так, уже в то время Пастер предугадывал не только возможное значение этих мельчайших существ для процессов брожения, но и их значение в процессах гниения и инфекционных заболеваний.

В то время как Пастер переезжал из подвалов обсерватории в горные ледники, Пуше брал пробы воздуха в долинах Сицилии, проводил опыты на Этне и на море. Везде он находил "воздух, одинаково подходящий для зарождения организмов, независимо от того, брались ли образцы в густо населенных городах, где воздух сильно засорен, или же на вершине горы, или на море, где он особенно чист. Я утверждаю, что из одного кубического дециметра воздуха, взятого в любом месте, можно всегда получить легионы микроорганизмов и плесеней".

И все сторонники самозарождения в один голос утверждали, что "везде, буквально везде, воздух всегда плодороден". Почти все, кто следил за этими дебатами, склонялись на сторону Пуше.

И все же многие противники Пастера не могли не поражаться энергии этого человека, который упорно продолжал итти вперед, устанавливая новые истины, но в то же время изыскивая всевозможные доводы против своих собственных гипотез, и каждый раз возвращаясь назад, чтобы проверить то, что казалось ему слабо обоснованным. В ноябре 1860 года он возобновил свои исследования по брожению вообще и по молочнокислому брожению в частности. Пытаясь выявить живую природу молочнокислого фермента и уяснить себе, какая среда необходима для того, чтобы развивался исключительно этот фермент, он столкнулся на первых же порах с такой трудностью: как сохранить культуру в чистом виде и как обеспечить ее развитие. Затем он заметил, что вслед за молочнокислым брожением начиналось брожение другого рода, так называемое маслянокислое. Сначала ему не удавалось обнаружить причину появления масляной кислоты, которая придает культуре запах прогорклого масла. Затем его поразило постоянное совпадение между появлением инфузорий, как их тогда называли, и образованием этой кислоты.

"Многочисленные опыты, - писал он в феврале 1861 года, - убедили меня, что превращение сахара, маннита и молочной кислоты в масляную кислоту обусловливается исключительно этими инфузориями и что их следует рассматривать как истинный маслянокислый фермент". Эти вибрионы, которых Пастер описывал в виде маленьких цилиндрических палочек с закругленными концами, передвигаются как бы скользя и иногда образуют цепи из двух, трех, четырех звеньев. Но, странное явление, эти инфузории могут жить и размножаться до бесконечности без всякого притока воздуха. И они не только могут жить без воздуха, но даже гибнут на воздухе. Достаточно в течение одного-двух часов пропускать струю воздуха через жидкость, в которой размножаются эти инфузории,. чтобы они все погибли, а маслянокислое брожение прекратилось. Если же пропускать через ту же жидкость чистую углекислоту в течение любого времени, она не наносит им ни малейшего вреда. "Отсюда следуют два вывода, - заключает Пастер:- маслянокислый фермент представляет собой инфузорию, и эта инфузория живет в условиях отсутствия свободного кислорода..." Позднее он назвал эти существа, которые могут жить без воздуха, анаэробами, в противоположность аэробам, т.е. всем тем микроорганизмам, для существования которых необходим воздух.

Био, в то время еще не сознававший всех последствий этих опытов, в дальнейшем признался, что вначале он отнесся к ним с чрезмерным скептицизмом, но потом для него стало несомненным, что эти исследования по так называемому самопроизвольному зарождению поведут к важнейшим открытиям в области биологии. Поэтому он хотел до своей смерти увидеть своего друга, который в то время был на 48 лет моложе него, не только лауреатом премии Джеккера, единодушно присужденной Пастеру в 1861 году секцией химии, но также и членом Академии наук.

В начале 1861 года освободилось место действительного члена ботанической секции. Био использовал трехлетние исследования Пастера по жизни и питанию низших растений, чтобы настаивать на внесении его в список кандидатов.

"Я готов к неизбежным возражениям: «Он химик, физик, но не ботаник по своей специальности...» Но в его пользу говорит именно разнообразие его способностей, всегда активных и дающих хорошие результаты... Будем судить людей по их делам, а не по той широкой или узкой специальности, которую они себе избрали. Первая работа, представленная Пастером Академии в 1848 году, касалась вопроса о превращении рацемической кислоты в две составляющие ее левую и правую кислоты. В то время ему было 26 лет. Мы все помним, какую сенсацию вызвало это открытие. За те 12 лет, которые прошли с тех пор, он предложил вашему вниманию 21 работу, из которых 10 последних трактуют о физиологии растений. Все они полны новых данных, часто совершенно неожиданных, причем многие из них имеют огромное значение. Ни разу его данные не были опровергнуты или признаны ошибочными самыми компетентными судьями. Если сегодня вы отдадите свои голоса г-ну Пастеру с той же уверенностью, с какой вы могли бы отдать их Теодору де Соссюру или Ингенхаузу, то ботаническая секция Академии получит исследователя того же порядка, как оба эти ученые. Мне кажется, я ясно доказал, что это избрание будет правильным с точки зрения как интересов науки, так и ваших личных интересов".

Балар, который в этой выборной кампании поддерживал Био, прилагал все усилия, чтобы склонить на свою сторону мнение нескольких членов ботанической секции. Однако Пастер получил только 24 голоса. Избранным оказался Дюшартр.

Исследование микроскопического грибка как единственной причины превращения вина в уксус, выявление роли этого грибка, обладающего способностью поглощать из воздуха кислород и соединять его с алкоголем, в результате чего образуется уксусная кислота, остроумнейшие опыты для выявления этой исключительной способности микроскопического растения - все это давало Био основания поддерживать кандидатуру Пастера и утверждать, что эти его работы по низшим растениям дают ему право на звание ботаника.

Пастер, доказавший, что причины, которыми ранее объяснялись процессы, происходящие при получении уксуса, совершенно неправильны и что фактически все эти процессы сводятся к деятельности микроскопического растения, не переставал размышлять о громадном значении этих исключительно малых существ. Грибки, говорил он, могут переносить сжигающее действие кислорода на большое количество органических веществ. И, предугадывая великие открытия, он пишет:

"Если бы микроскопические существа исчезли с земного шара, поверхность земли была бы завалена мертвым органическим веществом и трупами разного рода (животных и растений). Они-то и сообщают кислороду его сжигающие свойства. Без них жизнь стала бы невозможной, так как умирание было бы неполным".

Идеи Пастера о брожении и гниении были восприняты его последователями, с которыми он еще не был знаком.

"Я посылаю тебе, - пишет он отцу, - брошюру по брожению с тезисами работы, представленной на конкурс по замещению должности экстраординарного профессора в университете в Монпелье. Эта работа была посвящена мне автором, которого я совершенно не знаю. Это свидетельствует о том, что результаты моих работ имеют широкое распространение и что к ним относятся с большим вниманием".

Био умер, не дождавшись исполнения своего последнего желания, чтобы Пастер стал его коллегой. Лишь в конце 1862 года кандидатура Пастера была выставлена по секции минералогии на место, которое ранее занимал Сенармон. Его кандидатура прошла не без затруднений. В своих исследованиях по винным камням Пастер, как известно, открыл, что их кристаллическая форма гемиэдрична; когда он исследовал их характерные грани, он держал кристалл совершенно определенным способом и говорил: "гемиэдрия правосторонняя". Немецкий минералог Раммельсберг, держа кристалл в противоположном положении, утверждал: "гемиэдрия левосторонняя". Здесь все было в условной ориентации. Это ничего не изменяло в тех научных данных, которые были опубликованы Пастером. Но некоторые противники Пастера использовали это противоположное направление гемиэдрии как оружие для борьбы против Пастера.

"Не очень-то опаснее оружие", - думал вначале Пастер, воображавший, что достаточно только разъяснить это недоразумение. Но борьба разгоралась и сопровождалась различными инсинуациями, разговорами, перешептываниями. Когда он увидел, что разница в расположении кристалла истолковывается как источник ошибки, он решил покончить с этим спором, зародившимся в Германии. Поняв, что необходимы убедительные доводы, Пастер заказал столяру ряд деревянных макетов кристаллов винного камня. Для полной наглядности их оклеили разноцветной бумагой, причем гемиэдрические плоскости были покрыты зеленой бумагой. Пастер потребовал, чтобы заседание 8 ноября 1862 года было всецело посвящено дискуссии. Он появился на заседании со своей коллекцией деревянных макетов кристаллов.

Доклад его был ясным и пылким: "Если вы знакомы с этим вопросом, то где же ваша добросовестность? Если же вы с ним не знакомы, то зачем вы с него вмешиваетесь?" Затем с внезапным спокойствием и свойственной ему задушевностью он добавил: "Это все, в сущности говоря, просто один из тех инцидентов, которые неизбежны в нашей деятельности. Он не оставит никакого горького осадка. Все развеется, как по ветру, перед лицом тех разнообразных и многочисленных тайн, над открытием которых мы все работаем, каждый в своей области..."

В декабре 1862 года Пастер был избран членом Академии наук. Из шестидесяти голосов он получил тридцать шесть.

При своем вступлении в Академию Пастеру чуть не пришлось снова приносить своп деревянные кристаллы, чтобы отразить посыпавшиеся на него нападки. Однако Дюма и Балар посоветовали ему продолжать свои исследования по брожению. Он решил доказать, что "гипотеза о том, что это - явление, обусловливаемое только контактом, так же мало допустима, как и гипотеза, относящая ферменты к отмершим белковым веществам". Продолжая свои исследования по микроскопическим существам, способным жить без воздуха, он пытался по ходу опытов поймать себя на какой-либо ошибке. Правда, он все время работал с легко изменявшимися, но предварительно прокипяченными жидкостями. Не следовало ли провести новый и решительный эксперимент? Изучить органическое вещество в том состоянии, в котором оно находится в природе, подвергнуть легко загнивающие жидкости, например кровь или мочу, воздействию воздуха, не содержащего зародышей.

Клод Бернар, который пожелал принять участие в этих исследованиях Пастера, сам взял кровь у собаки. Кровь эту, соблюдая все предосторожности, чтобы сохранить ее чистоту, перелили в сосуд и поставили в шкаф, где постоянно поддерживалась температура в 30 градусов. Сосуд оставался в этом шкафу с 3 марта по 20 апреля 1863 года. В этот день Пастер продемонстрировал его президиуму Академии. В крови нельзя было заметить никаких признаков гниения. Совершенно не был затронут гниением и второй сосуд - с мочой, взятой тем же способом, что и кровь, и также хранившийся в шкафу. "Таким образом, выводы, к которым я пришел на основании первой серии моих опытов, - сказал Пастер в своем докладе Академии, - приложимы к любому органическому веществу..."

Пока вопрос о природе брожения оставался открытым. Пастера заинтересовало изучение вина. Он поручил одному их своих учеников подготовить сосуды, аппаратуру, необходимые материалы и собирался 1 сентября выехать с ним вместе в горы Юры. Там он собирался закупить виноград и провести всевозможные опыты. Пока Пастер подготовлял это посещение виноградников, три сторонника теории самозарождения - Пуше, Жоли и Мюссе - решили использовать это время для того, чтобы сразить Пастера. Они отправились в Баньер-де-Люшон, взяв с собой огромное количество шарообразных стеклянных сосудов с вытянутыми шейками, в которые был налит отвар из сена. Они приняли все меры к тому, чтобы пыль не проникла в эти сосуды, которые они вскрыли в 8 часом вечера на высоте 2083 метров. Но хотя они поднялись на 83 метра выше, чем Пастер на горе Монтанвер, этого оказалось недостаточным. Надо было подняться еще выше. С большими трудностями они достигли подножья одного из наиболее крупных ледников Маладетты. Они находились на высоте 3000 метров над уровнем моря. "Очень глубокая, но узкая щель в этом леднике, - рассказывает Пуше, - показалась нам наиболее удобным местом для наших опытов". Было вскрыто четыре сосуда, которые тотчас же были закрыты с предосторожностями, показавшимися Пуше чрезмерными.

Затем все трое вернулись в Люшон, гордые сознанием, что они поднялись на тысячу метров выше Пастера. Как они торжествовали, когда увидели, что жидкость в сосудах изменилась! "Значит, - говорил Пуше, - воздух Маладетты и вообще горный воздух может вызвать изменения в жидкости, сильно подверженной гниению; значит, самозарождение или образование новых существ без родителей, исключительно за счет окружающих их органических веществ, действительно возможно".

Интерес Академии наук к этим дебатам все возрастал. В ноябре 1863 года Жоли и Мюссе выразили пожелание, чтобы Академия назначила особую комиссию, в присутствии которой были бы вновь повторены основные опыты Пастера и его противников. По этому поводу г-н Флуран сделал очень продуманное заявление, несколько торжественная форма которого вполне соответствует его содержанию:

"На страницах многих журналов меня не раз упрекали в том, что я не высказываю своего мнения по этому вопросу. Поскольку мое мнение еще не окончательно сложилось, мне нечего было говорить. Теперь оно вполне оформилось, и я его высказываю. Опыты г-на Пастера имеют решающее значение. Что нужно для того, чтобы получить бесконечно малые существа, если самопроизвольное зарождение действительно существует? Воздух и жидкость, легко подвергающаяся гниению. Г-н Пастер брал легко подвергающуюся гниению жидкость, ставил ее в условия контакта с воздухом и ничего из этого не получалось. Следовательно, самопроизвольного зарождения не бывает. Продолжать сомневаться - это значит не понимать этого вопроса".

Год назад Академия выразила свое мнение по этому вопросу, присудив Пастеру премию на конкурсе, тема которого была сформулирована в следующих словах: "Попытайтесь путем тщательно проведенных опытов пролить новый свет на проблему так называемого самопроизвольного зарождения". Пастеру за его статью об "организованных тельцах, содержащихся в атмосферном воздухе", единогласно присудили премию.

Однако Пастер просил для прекращения бесконечных споров вновь назначить комиссию, которой требовали Жоли и Мюссе. Членами комиссии были назначены Флуран, Дюма, Брюньяр, Мильн-Эдвардс и Балар. Пастер хотел, чтобы опыты и их обсуждение были назначены возможно раньше. Их назначили на первую половину марта 1864 года. Однако Пуше, Жоли и Мюссе потребовали отсрочки. Они ссылались на холода.

"Мы считаем, - писали они в Академию наук, - что это значило бы опорочить наши результаты, а возможно, и не получить никаких результатов, если бы мы стали проводить наши опыты в это время года. когда даже на юге Франции температура часто падает ниже нуля. Кто может утверждать, что в период с 1 по 15 марта в Париже не будет заморозков?" Не надеясь на весну, они требовали, чтобы комиссия отложила проведение опытов до будущего лета.

"Я очень удивлен, - возражает Пастер, - этой отсрочкой, которую требуют гг. Пуше, Жоли и Мюссе для проведения опытов в присутствии комиссии. С помощью термостата нетрудно поднять температуру до любого желаемого уровня. Что касается меня, то я еще раз говорю, что готов повторить своп опыты в любое время года".

В Сорбонне только что были введены вечерние научные конференции. Совершенно естественно, что такая тема, как самопроизвольное зарождение, была внесена в программу этих конференций. Когда 7 апреля 1864 года Пастер вступил в просторный амфитеатр старой Сорбонны, он вспомнил дни своей юности, когда эта аудитория была переполнена, как театральный зал, всеми спешившими слушать лекции Дюма. Теперь аудитория была еще более переполненной. Коридоры, переходы, ступеньки амфитеатра - все было занято слушателями. Пастер начал свой доклад твердым низким голосом:

"В наше время целый ряд великих проблем волнует и возбуждает умы: вопрос о единстве или множественности человеческих рас, о том, был ли человек создан несколько тысяч лет или несколько тысяч столетий назад, вопрос о неизменности видов или о медленном, постепенном превращении одного вида в другой, вопрос о вечности материи, вне которой ничего не существует, о бесполезности бога - вот краткий перечень вопросов, которые усиленно обсуждаются в наше время...
И коснусь, - продолжал он, - вопроса, поддающегося экспериментальным исследованиям, которые я и проводил долго и тщательно. Может ли материя организоваться сама по себе? Могут ли появиться на свет живые существа, которым не предшествовали бы живые существа того же вида?"

Он объяснил, почему полузабытая теория самозарождения жизни вновь возродилась в конце XVII века, когда был изобретен микроскоп и "когда люди познакомились с неисчислимым количеством не видимых глазом существ, таких разнообразных и такой странной формы. происхождение которых связывали с присутствием мертвого вещества животного или растительного происхождения, находящегося в стадии разложения". Он указал затем, как Пуше возобновил эти опыты и какие ошибки допустил этот новый приверженец старой теории, ошибки, которые сразу даже трудно было распознать. Он рассказал, что пыль, носящаяся в воздухе, содержит зародыши низших организмов, указал, каким образом жидкость, которая особыми мерами предосторожности предохраняется от соприкосновения с этими зародышами, может сохраняться в течение бесконечно долгого времени. Проводя свои опыты, Пастер, казалось, совершенно не замечал присутствующих, как будто этот громадный переполненный амфитеатр был просто частью его маленькой лаборатории.

"Вот, - говорил Пастер, - настойка из органического вещества, прозрачная, как дистиллированная вода, но в то же время легко подвергающаяся изменениям. Она была приготовлена сегодня. Завтра в ней уже появятся мельчайшие существа - маленькие инфузории или хлопья плесени.
Я помещаю часть этой настойки из органического вещества в сосуд с длинным горлышком. Предположим, что я сначала кипячу этот сосуд, а затем остужаю его. Через несколько дней в этой жидкости появится плесень или инфузории. Прокипятив эту жидкость, я уничтожаю зародыши, которые, возможно, находились в жидкости или на поверхности стенок сосуда. Однако как только эта настойка приходит в соприкосновение с воздухом, она немедленно изменяется, подобно всем настойкам...
Теперь предположите, что я повторяю этот опыт, но, прежде чем кипятить жидкость, при помощи паяльной лампы вытягиваю шейку сосуда, не запаивая ее отверстия. Затем я довожу жидкость в сосуде до кипения и охлаждаю ее. Жидкость в этом сосуде останется неизмененной не только в течение двух, трех, четырех дней, одного месяца или года, но в течение трех и четырех лет, так как вот уже четыре года, как у меня поставлен опыт такого рода, и жидкость до сих пор остается прозрачной. В чем же разница между этими двумя сосудами? Оба содержат одну и ту же жидкость, оба содержат воздух, оба открыты. Почему же в одном сосуде жидкость изменяется, а в другом не изменяется? Между этими двумя сосудами имеется только одно различие, а именно: в одном из них пыль, взвешенная в воздухе, и содержащиеся в ней зародыши проходят через горлышко сосуда и приходят в соприкосновение с жидкостью, в которой они находят пищу, обеспечивающую их развитие. Отсюда и появление микроскопических существ. В опыте же с другим сосудом, наоборот, невозможно или, во всяком случае, очень трудно, чтобы пыль, заключающая в себе зародыши, попала внутрь сосуда.
Куда же она попадает? Она скапливается в изгибе шейки. Когда воздух по законам диффузии и вследствие разницы в температуре попадает в сосуд, то, если эта разница не особенно велика, он входит в сосуд достаточно медленно для того, чтобы содержащаяся в нем пыль и все плотные частицы, попадая в шейку сосуда, задерживались в месте изгиба.
Этот опыт очень поучителен. Заметьте, что все, содержащееся в воздухе, кроме пыли, может легко проникнуть внутрь сосуда и прийти в соприкосновение с жидкостью. Представьте себе, что все, что имеется в воздухе, электричество, магнетизм, озон и все то, чего мы еще не знаем, все это имеет полную возможность прийти в соприкосновение с настойкой. Только одно не так-то легко может проникнуть в сосуд - это пыль, взвешенная в воздухе. Это очень легко доказать: стоит только резко встряхнуть сосуд, и через два-три дня в нем появятся инфузории и плесень. Почему? Потому, что движение воздуха было резким, и в своем движении он увлек за собой пыль.
Следовательно, господа, я могу сказать, показывая вам эту жидкость: вот я взял эту каплю воды, полную элементов, которые необходимы для развития низших существ. Я жду, я наблюдаю, я спрашиваю, требую от нее, чтобы она начала свою основную созидательную работу. Но она молчит! Она молчит уже в течение нескольких лет, прошедших с момента начала этого опыта. И это потому, что я удалил из нее и удаляю до сих пор единственное, что не может создать человек; я удаляю из нее зародыши, носящиеся в воздухе, я удаляю из нее жизнь, так как жизнь - это зародыш, и зародыш - это жизнь! Никогда теория самопроизвольного зарождения не поднимется после того смертельного удара, который нанес ей этот простой опыт".

Публика с энтузиазмом аплодировала словам, которыми он закончил свою лекцию:

"Нет, в настоящее время нет оснований, которые давали бы право утверждать, что микроскопические существа появились на свет не из зародыша и без участия родителей, сходных с ними. Те, кто это утверждает, стали жертвой иллюзий, жертвой неправильно проведенных опытов, где были допущены ошибки, которых они не сумели избегнуть".

Пастер находил время и для выполнения своих административных обязанностей по "Эколь Нормаль". Его влияние сказывалось не только в том, что он прививал своим ученикам вкус к учению; он внушал им подлинную страсть к науке.

Идея сохранения связи между учениками и профессорами после трехлетней совместной жизни в школе натолкнула Пастера на мысль подать в 1859 году рапорт, в котором он доказывал полезность издания сборника под названием "Ежегодник Эколь Нормаль". Он собирался помещать в этом журнале работы своих бывших учеников. Министр благосклонно отнесся к этому проекту. В июне 1864 года Пастер передал Академии наук первый выпуск этого журнала.

В том же месяце сторонники теории самозарождения, желавшие принудить Пастера дать последнее сражение, предоставили себя в распоряжение Академии, которая и предложила им предстать перед комиссией, собравшейся в Музее естественной истории, в лаборатории Шевреля. Пастер был уже там.

"Я утверждаю, - сказал он, - что в любом месте можно получить определенный объем воздуха, который не будет содержать ни яиц, ни спор и который не вызовет образования новых существ в подверженных гниению жидкостях".

Комиссия решила, что так как для доказательства этого нужно установить лишь один простой факт, то достаточно будет провести один-единственный опыт. Его противники рассчитывали начать с начала всю серию своих опытов. Это значило бы снова открыть дискуссию. Не желая уступить без борьбы, не признавая судей, которых они сами выбрали, сторонники самозарождения удалились.

И все-таки Жоли писал в Академию:

"Если хоть в одном из наших сосудов жидкость останется неизмененной, мы честно признаем свое поражение".

Пуше, со своей стороны, говорил:

"Я утверждаю, что где бы я ни взял один кубический сантиметр воздуха, если я позволю ему прийти в соприкосновение с налитой в герметический сосуд жидкостью, подверженной гниению, в сосуде неизбежно появятся живые организмы".

Г-н Жамен, ставший впоследствии непременным секретарем Академии наук, резюмируя этот конфликт, писал:

"Несомненно, что сторонники теории самозарождения сами признали свое дело безнадежным, какую бы окраску они ни старались придать своему отступлению. Если бы они были вполне уверены в приводимых ими фактах, неоспоримость которых они торжественно берутся доказать, они никогда не уклонились бы от доказательства, так как в этом случае их теория восторжествовала бы".

Думая только о том, как бы нагнать потерянное время, Пастер поспешил вернуться к своим исследованиям вина. На заседании Академии в январе 1864 года он сказал:

"Не вызываются ли болезни вина организованными ферментами, микроскопическими существами, зародыши которых развиваются, если соответствующие температурные условия, атмосферные колебания и доступ воздуха обеспечивают их развитие или создают им возможность проникнуть в вино?.. Я пришел к заключению, что изменения, происходящие в вине, зависят от присутствия и размножения подобных микроскопических растений"

Он исследовал под микроскопом кислые, горькие, прокисшие и жидкие вина, считая, что микроскоп является самым верным средством для выявления болезней. Пастер поставил себе задачу - устранить причину скисания белых и красных вин Юры. Арбуа, гордый своими кларетами и белыми винами, знаменитыми с незапамятных времен, предложил Пастеру на время каникул 1864 года помещение, которое он мог использовать как лабораторию. Все расходы город брал на себя. Пастер отказался от этих условий, опасаясь, что не сможет оправдать это щедрое предложение. Он предпочел расположиться со своими препараторами в зале кафе, на окраине города. Крайняя простота этой "лаборатории" была одобрена Баларом, который весело заметил, что материальные затруднения только заостряют ум ученого.

"Так как почти вся наша аппаратура была изготовлена арбуазскими столярами, жестянщиками и кузнецами, - рассказывал один из препараторов, - легко можно себе представить, что формы ее были не вполне каноническими, и когда мы отправлялись за вином для исследований, то не могли пройти по улицам, не вызвав язвительных шуток со стороны склонных к насмешкам арбуазцев".

Задача, по мнению Пастера, сводилась к тому, чтобы предупредить развитие организованных ферментов или паразитических существ, возбудителей болезней вина.

После нескольких неудачных попыток уничтожить жизнеспособность этих возбудителей ему удалось установить, что для этого достаточно в течение определенного времени продержать вино при температуре 50-60 градусов.

"Я убедился, кроме того, - пишет Пастер, - что вино от такой предварительной обработки ничуть не изменяется и что после этой обработки вполне можно подвергнуть его воздействию кислорода воздуха, который, по моему мнению, является почти единственной причиной улучшения вина со временем. Возможно, что такая обработка обеспечивает оптимальные условия для вина".

Казалось бы, оставалось только испробовать это простое средство, применимое как к самым лучшим, так и к наиболее простым винам. Однако, для того чтобы победить предрассудки и косность, недостаточно знаний, таланта и даже гения, надо обладать настойчивостью, упорством и самоотверженностью. Таким упорством Пастер обладал в полной мере. Разрешив научную проблему, он всегда горячо стремился к тому, чтобы вся страна могла извлечь пользу из его открытия.

"Во Франции удивляются, - писал ему один англичанин, - почему продажа французских вин в Англии не приняла более широких масштабов после подписания торгового соглашения. Причина этого крайне проста. Сначала мы с большим энтузиазмом встретили эти вина. Но вскоре мы с грустью убедились, что торговля, этими винами сопряжена с громадными убытками из-за болезней, которым подвержены французские вина".

Разгорелись дискуссии, были проведены проверочные работы, составлены проекты новых, более широких исследований, но все это пришлось прервать, когда Дюма в связи с эпидемией в шелководческих районах потребовал от Пастера самой высокой жертвы - покинуть лабораторию.

Страница Пастера