VIVOS VOCO: П.Е.Рубинин, "Павлов в жизни Капицы"

Павлов в жизни Капицы

П.Е. Рубинин

Институт физических проблем им.П.Л.Капицы РАН, Москва

Кембриджские встречи

Павлов и Капица познакомились в августе 1923 г., когда в Эдинбурге проходил XI Международный конгресс физиологов. Ивана Петровича сопровождал его сын Владимир Иванович, физик-экспериментатор, который хорошо говорил по-английски и должен был читать доклад отца. Оказавшись в Англии, они воспользовались возможностью побывать в Кембридже, где Владимир Иванович и познакомил Ивана Петровича с Капицей, молодым русским стажером Кавендишской лаборатории, с которым более двух лет работал в физико-техническом отделе Рентгенологического и радиологического института (будущий Ленинградский физтех).

Владимир Иванович Павлов (1884-1954) занимался исследованиями в области молекулярной физики и электроники. Он старше Капицы на десять лет и в Кавендишской лаборатории был “своим” человеком - еще до первой мировой войны он в течение двух лет работал у Дж.Дж.Томсона...

Из письма Петра Леонидовича Капицы к матери от 7 августа 1923 г.:

“Я послал с Ив.Петр. Павловым (вернее с сыном) 2 ф[унта] Тебе... Сам старик Павлов был здесь в Кембридже, и я пробеседовал очень задушевно с ним вечер. Он так мил, что обещал зайти к Тебе по дороге в Институт экспериментальной медицины и рассказать обо мне. Я думаю, Тебе будет приятно видеть этого колосса русской науки...”

В мае 1928-го Павловы снова побывали в Англии. В журнале семинара, известного в Кембридже как Kapitza Club, мы находим запись: “186 заседание, 18 мая 1928. О потере энергии медленных электронов в парах ртути. В.Павлов”.

Анна Алексеевна, жена Капицы, рассказала мне однажды, что Павлову-физику, когда он приезжал в Кембридж, нужно было иной раз “освободиться” от отца - чтобы пообщаться с коллегами. И тогда он приводил Ивана Петровича к Капицам. А иногда они и вдвоем приходили в их гостеприимный русский дом.

Из письма Капицы к матери от 5 мая 1928 г.:

“Это время был у нас иеромонах Алексей, который приезжал крестить сына. Крестили его Сергеем. Крестины были в среду. Тут был проф. Павлов с сыном, и они присутствовали на крестинах. <...> Несмотря на свои 79 лет, он очень бодр и оживлен. Нам всем он понравился. Он с сыном обедал у нас в прошлую пятницу. По-английски он не говорит и охотно приходит к нам, т.к. любит всегда поговорить. Его здесь явно чтут...”

В 1929 г. Павловы отправились в Америку на XIII Международный физиологический конгресс. 26 июля Владимир Иванович пишет Капице из Финляндии:

“2-го августа уезжаю отсюда в Париж, где пробудем с отцом до 10-го, когда плывем в Нью-Йорк. Обратно будем в половине сентября. Моя обязанность опять читать отцовские доклады и вести прения. Мало времени остается на знакомство с американскими физиками, что очень жаль!”.

О встрече с Павловыми в Бостоне, где проходил конгресс, Капице сообщил их общий знакомый Ю.В.Ломоносов:

“Три раза в последнее время мы здесь встречались с Павловыми, и все вспоминали Сережины крестины. Очень чествовали здесь старика. Когда он вошел в залу при открытии конгресса (я случайно присутствовал), 4000 человек поднялись как один и минут 5 аплодировали...”

Павлов был знаменит и широко известен во всем мире, но, по мнению Капицы, особенно хорошо его знали и высоко ценили в Англии. В статье, опубликованной в “Правде” после кончины Ивана Петровича, Капица вспоминает:

“Работая в Англии, я мог непосредственно ощущать ту атмосферу уважения, которой там было окружено имя И.П.Павлова... В Кембридже еще теперь рассказывают о торжественной церемонии получения им почетной степени в университете. Университетские традиции не допускают присутствия в зале заседаний кембриджского “сената” студентов, и они заполнили верхние галереи. И вот оттуда кто-то спустил на веревочке символическое и скромное студенческое подношение ученому - маленькое чучело экспериментальной собачки. Этот маленький подарок обрадовал И.П.Павлова как признак, что его работы становятся достоянием студенческих аудиторий. Инициатором этого подношения был внук Чарльза Дарвина, ставший впоследствии известным физиком, профессором Эдинбургского университета”.

В жизни бывают самые удивительные “пересечения”. Много лет спустя Капица привлекает внука Дарвина к одной благотворительной акции, в которой вместе с ним участвовали его тесть, знаменитый механик академик А.Н.Крылов и оба Павловы, отец и сын. 4 апреля 1928 г. Петр Леонидович пишет Ч.Г.Дарвину в Эдинбург:

“Дорогой Дарвин, я получил из России письмо от одного своего друга, который является членом Академии (подразумевается Крылов. - П.Р.). Письмо касается вдовы покойного князя Б.Б.Голицына, известного сейсмолога.

Положение этой бедной женщины, по-видимому, очень тяжелое. Ей 65 лет, она наполовину парализована и совершенно беспомощна. Она получает пенсию около 8 фунтов стерлингов в месяц, но этого едва ли достаточно, чтобы обеспечить ей более или менее сносное существование.

Некоторые ее друзья считают, что, может быть, тяжелое положение старой женщины привлечет внимание фирмы “Кембридж Инструмент Компани”, которая производит сейсмографы Голицына, и эта фирма в знак благодарности и за оказанные ее мужем услуги поможет ей.

Я пишу вам, поскольку мне известно, что Ваша семья связана с “Кембридж Инструмент Компани” и, вероятно, сможет найти способ помочь каким-либо образом вдове князя Голицына. К тому же Вы вполне можете оценить вклад работ Голицына в развитие науки...”

С просьбой помочь вдове Голицына Капица в тот же день обращается и в Королевское общество (Голицын был его иностранным членом). Благодаря хлопотам Капицы и при посредничестве Павловых Мария Константиновна Голицына с 1928 по 1934 г. получает ежегодно из Англии денежное пособие от Королевского общества и фирмы “Кембридж Инструмент Компани”. А посредничество Павловых понадобилось потому, что каждый раз возникала одна и та же проблема: каким путем (наиболее для Голицыной безопасным!) переслать ей эти деньги?

О том, как эта проблема была решена Капицей и Павловыми, мы можем узнать из письма Капицы секретарю Лондонского Королевского общества Ф.Э.Смиту от 17 декабря 1930 г. В ответ на вопрос, каким образом можно было бы передать вдове Голицына выделенные ей Королевским обществом деньги, Петр Леонидович высказывает свои соображения:

“Сделать это надо очень осторожно, учитывая общую политическую обстановку. Я считаю, что передачу денег, как и в предыдущих случаях, лучше всего осуществлять через профессора Павлова, который мог бы выплачивать их непосредственно княгине, с тем, чтобы затем Королевское общество их бы ему возместило. Сын профессора Павлова проводит свой летний отпуск в Финляндии <...>, и он, несомненно, взял бы на себя возмещение своему отцу денег от имени Королевского общества.

Преимущество этого способа передачи денег заключается в том, что профессор Павлов находится вне подозрений, а в качестве формального повода можно было бы привести то обстоятельство, что он является членом Королевского общества. Было бы лучше всего, если бы Вы написали профессору Павлову письмо в адрес Академии наук, в Ленинград, и в этом письме сообщили, что Королевское общество решило выделить 70 фунтов стерлингов княгине Голицыной в память о научной деятельности ее покойного мужа и что Вы были бы счастливы, если бы он, как член Королевского общества, взял на себя труд передать деньги княгине по поручению Королевского общества. Вы напишите также, что эта сумма будет ему возмещена тем способом, который он укажет...”

(В скобках заметим, что Капица, говоря о Голицыных, неустанно повторяет “Prince, Princess”. Он хорошо знал англичан и не считал, по-видимому, зазорным воспользоваться для пользы дела некоторыми их слабостями.)

Следуя совету молодого британского академика (Петр Леонидович был избран в Royal Society в мае 1929 г.), Смит пишет Павлову письмо и 27 февраля 1931 г. направляет его Капице с просьбой, если не будет замечаний, переслать в Ленинград.

В архиве Капицы хранится шесть писем Павлова-сына за 1926-1931 гг. Почти в каждом Владимир Иванович затрагивает “проблему” передачи денег Голицыной. Однажды он обращается к Капице с сугубо личной просьбой. Откликаясь на нее, Петр Леонидович 9 июля пишет Крылову:

“Тут недавно получил письмо от Вл. Иван. Павлова. Надо было ему помочь устроить с делом Голицыной. Он также меня просит порекомендовать его на место физика, освобождающееся в Вашем Институте при Академии Н[аук]. Вы ведь директор этого института (Физико-математического института АН СССР. - П.Р.). Я охотно это бы сделал. Но не знаю, примут ли мою рекомендацию во внимание и кому и как она должна быть написана?

Но неофициально, может быть, Вам будет интересно знать, что я думаю по поводу Вл. Ив. Он безусловно выше среднего, и первые работы его были очень оригинальными и, безусловно, очень хорошие. Когда в прошлом году он докладывал у нас в Кембридже, то также он доложил очень хорошие вещи. Во всяком случае, его надо считать одним из самых оригинальных наших физиков <...>. Он пишет, что получение места в Ак[адемии] дало бы ему возможность бросить Тех[нологический] институт и <...> педагогическую деятельность и заняться научной работой. <...> Очень было бы хорошо, если [бы] эта возможность ему была дана”.

Память о дружбе, которая связывала двух физиков, до сих пор жива в семье Павловых. Я это почувствовал, когда позвонил в Петербург и поговорил с дочерью Владимира Ивановича - Людмилой Владимировной. Звонок из Москвы, из Музея П.Л.Капицы, ее обрадовал и взволновал. Она рассказала мне, что была вместе с отцом у Петра Леонидовича на Николиной Горе. Я тут же внимательно просмотрел ежедневник Петра Леонидовича 1950 г., единственный сохранившийся дневник его опальных лет. 2 июля он записал:

“К нам приезжал Вл. Иван. Павлов...”

Оборот для Петра Леонидовича нестандартный, в нем есть некая торжественность. На Николину Гору, где его опасались навещать многие старые знакомые, приехал друг молодых лет и сын человека, который, как увидим из дальнейшего, поддержал Капицу в очень тяжелый для его жизни год...

Как Капица чуть не стал биофизиком

В начале сентября 1934 г. Петр Леонидович, вместе с женой, приехал в Советский Союз для чтения лекций и консультаций. 24 сентября, когда он уже собирался возвращаться в Англию, его вызвали в Москву, в Кремль. (Он жил в Ленинграде, у матери.) В.И.Межлаук, заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров, сообщил ему, что по решению правительства отныне он должен работать в СССР. Обратная виза аннулируется... [2]

Этот “захват” (kidnapping - как писали потом английские газеты) был страшным для Капицы ударом. Он лишился лаборатории, налаженной работы, учеников и общения с Резерфордом, любимым учителем и другом.

2 октября 1934 г. Анна Алексеевна отплывает на пароходе “Сибирь” в Англию, к детям. Капица остается в Ленинграде. И уже в первых его письмах в Кембридж мы встречаем имя Павлова. Причем в очень неожиданном, на первый взгляд, контексте.

5 октября: “...После завтрака начал заниматься. Купил книгу Павлова об условных рефлексах и ими занимаюсь теперь”.

7 октября: “Читаю книгу Павлова Ив. Петр. об условных рефлексах, так как вполне допускаю мысль, что придется теперь перейти на физиологию. Книга Павлова - сборник статей за последние 20 лет его жизни1. Хотя там и повторений много, но видно, как его мысль работает и какими методами он идет в своей работе..”

Совершенно очевидно, что о Павлове и о возможном своем переходе “на физиологию” Петр Леонидович успел переговорить с женой до ее отъезда в Англию.

После первого разговора с Межлауком у Капицы создалось впечатление, что его подозревают в том, будто в Англии он занимался оборонными работами, чего на самом деле и быть не могло. Но в этом, насколько он понял, заключалась главная причина его задержания.

Вполне возможно, что уже в первые дни после разговора в Кремле Капица решил: “Вы самым грубым образом прервали в очень интересном месте мои исследования, лишили меня моей лаборатории, оторвали от аспирантов и стажеров, которые приехали в Кембридж, чтобы поработать со мной. И вы рассчитываете, что я буду заниматься в СССР оборонными исследованиями... Так вот, в Англии я занимался исключительно чистой наукой и только этой наукой буду заниматься в СССР”.

А что может быть “чище” физиологии?

31 октября Капица получает письмо из секретариата Межлаука:

“По поручению заместителя Председателя СНК и СТО СССР тов. Межлаука В.И. прошу к 3 ноября с.г. представить Ваши предложения о Вашей научной работе в СССР.

Зав. Секретариатом А.И.Бомбин”.

Вот тогда-то он и отправляется к Павлову. О том, как принял его Павлов, Капица написал жене на следующий же день: “Он немного надо мной поиздевался <...> но вообще мы хорошо с ним побеседовали”. Полгода спустя он расскажет Анне Алексеевне, как “издевался” над ним Павлов: “Когда я его видел первый раз, он мне сказал: “Я же говорил вам всегда, Петр Леон[идович], что они св[олочи], теперь вы убедились, вы вот не хотели мне верить прежде”. Он был очень рад и прыгал от радости. Он не обратил внимания на то, что я был очень расстроен”. Капица в письмах к жене употреблял другое слово, когда писал о властителях страны. Он говорил: “идиоты” или “наши идиоты”.

Поговорив с Павловым, Капица в тот же день пишет Межлауку (об этом есть запись в его ежедневнике), 2 ноября письмо уходит в Москву. Судя по всему, с нарочным из секретариата Межлаука. Полный текст этого письма опубликован [3], поэтому приведем лишь небольшой отрывок, имеющий отношение к теме.

“При имеющих <...> теперь место условиях, - пишет Капица, - я определенно считаю, что взяться за создание новой лаборатории не могу, и поэтому я решил для работы в СССР переменить область моих научных изысканий.

Дело в том, что я давно интересуюсь так называемыми биофизическими явлениями, то есть теми явлениями в живой природе, которые подлежат изучению физическими законами. Я интересуюсь вопросами механизма мышечной области. Эта область, как лежащая на границе двух областей знания, всегда была в загоне, несмотря на ее большой научный интерес <...>

В Союзе у нас никто этими вопросами не занимается, и так как они требуют не громоздких и мощных установок, а малых чувствительных приборов, то я предполагаю ими заняться. <...> Обращением к И.П.Павлову я выяснил, что общее направление этих работ им одобряется и что он также интересуется этими вопросами, хотя специально на них никогда не сосредотачивался. Вместе с тем Иван Петрович любезно соглашается предоставить мне необходимое место и технические возможности у себя в лаборатории.

Как только я закончу проработку необходимой литературы, я приступлю к экспериментальной работе...”

Отправив “официальное” послание в Москву, Капица сообщает жене в Кембридж:

“Итак, дорогая Аня, я становлюсь серьезно полуфизиологом, что меня искренне радует. Мне давно хотелось заняться этой областью, и теперь я имею возможность это сделать вместе с таким крупным человеком, как Ив. Петр. Конечно, мне придется забросить мою лабораторию в Кембридже, но что ж поделаешь... Мне будет очень удобно работать рядом с нашим домом [4], а главное, ведь лаборатория Ив[ана] Петр[овича] прекрасно оборудована. Ал[ексею] Ник[олаевичу] [Крылову] тоже нравится тема моей работы. Ведь ты не можешь себе представить, как мы мало знаем о том, как мускулы работают. Ведь непосредственный переход химической энергии в механическую мы наблюдаем только в одушевленной природе. Hill [5] первый занялся этим вопросом. Ты ведь знаешь, он был математиком. Конечно, этот вопрос должен решаться не физиологом. Все, что тебе нужно знать, - это строение мышцы, а это можно узнать очень скоро. Ив. Петров. тоже считает, что после 2-3 месяцев физик может достаточно подготовиться к этому вопросу, и приветствует эту работу...”

О мотивах своего решения Капица вновь говорит Анне Алексеевне в письме от 9 ноября.

“Конечно, сотрудников у меня здесь нету, и в этом вся трагедия. Мне кажется, судьба сама послала мне биофизику для разрешения трудности. На меня, конечно, здесь посердятся немного, но, если придется, я смогу, я уверен, доказать, что это единственная область, в которой я могу работать здесь. <...>

Это совершенно новая область, она пришла вместе с биохимией на смену старой классической физиологии. Вместо того чтобы изучать физиологические процессы в целом, как, например, впрыскивать кошке под хвост какую-нибудь гадость и смотреть, сколько времени она мяукает перед тем, чтобы сдохнуть, биофизика и [био]химия изучают отдельные элементы живого существа и стараются объяснить его функцию посредством законов физики и химии.

Конечно, со временем из этих отдельных процессов будут синтезироваться самые сложные физиологические явления, включая условные и безусловные рефлексы. Работы Hill’а, Lucas’а [6] и Adrian’а [7] над нервами показали мощь физики в объяснении этих процессов. Школа Hopkins’а [8] так же эффективно применяет химию. Это все совсем новое, конечно, и здесь, в Союзе, никто этим не занимается. Тот успех, который достигнут в этой области, конечно, объясняется тем, что заниматься этими вопросами начали не физиологи, [а] физики и химики. Знание последних оказалось более важным. Главное, конечно, методика исследования важна, а ее, не имея физического или химического воспитания, приобрести трудно.

Так видишь, я вполне приспособлен к этой области, так как знаю физику. Кроме того, вся работа может производиться такими техническими средствами, которые тут получить легко. И наконец, главное, я могу работать один, без ассистентов, это всегда очень приятно.

Итак, только занявшись биофизикой, я могу рассчитывать сразу же, после подготовки [в течение] 2-3 месяцев (а, наверное, и меньше), взяться за работу. Таким путем я смогу продолжать быть полезным людям моей работой...”

Решение Капицы “переменить для работы в СССР область своих изысканий” привело Межлаука в бешенство. “Мы оставили Капицу, чтобы он занимался физикой, а не биологией, - примерно так пишет он Сталину 4 ноября. - Если он не образумится, предлагаю его арестовать и заставить работать”. (С письмом Межлаука я ознакомился весной 1994 г. в Президентском архиве и привожу его по памяти.)

По-видимому, в тот же день Межлаук (или кто-то по его поручению) связался с Павловым. 5 ноября в дневнике Капицы появляется запись: “Звонил Иван П. Павлов”. 6 ноября он пишет жене: “Я был еще раз у Ив[ана] Петр[овича], он меня вызывал. Он сомневался, хорошо ли я делаю, что бросаю физику и пр. Я ему объяснил, что мускульной проблемой я давно интересуюсь, что бы там ни было, мне чем-нибудь да заниматься надо, а у него лаборатория на ходу. А будут строить мне лабораторию или нет, все равно я сейчас продолжать свои работы не могу. Он согласился...”

Чтобы предупредить Капицу о грозящей ему опасности, в Ленинград 23 ноября приезжает его хорошая московская знакомая А.Н.Клушина. Бывшая жена Куйбышева, редактор журнала “Сорена”, она была на дружеской ноге со многими партийными и государственными деятелями. 25 ноября Капица пишет Межлауку: “Шура К[лушина] мне говорила, как Вы интерпретируете мое решение заняться мускулами. Я хочу Вам сказать, что это неправильно. Я действительно этими вопросами интересовался и с большой радостью начну ими заниматься. Всякий поступок человека можно растолковать многими способами, но правильное толкование только одно, и время, я уверен, покажет, что я прав”. Межлаук (это мы узнаем из письма Капицы жене от 9 апреля) воспринял его “поступок” как демонстрацию.

В ноябре и декабре 34-го Капица с увлечением занимается физиологией, посещает библиотеку Академии наук, знакомится с литературой по биофизике и в каждом почти письме в Кембридж просит жену присылать ему книги и оттиски статей английских физиологов. Однажды он даже выговаривает ей за недостаточное усердие при исполнении его заказов. “Меня огорчает, что ты так медленно посылаешь мне книги”, - пишет он 30 ноября. И добавляет: “Я так заинтересовался мускулами, что решил ими всегда заниматься, что бы ни было. Это гораздо интереснее, чем я думал вначале...”

“Иван Петрович самый большой националист...”

В декабре в положении Капицы совершаются серьезные перемены. Его вызывают в Москву. В Академии наук проходит совещание, посвященное перспективам его работы в СССР. После этого совещания он обращается к Межлауку с большим письмом, в котором говорит о готовности “восстановить” в Москве свою кембриджскую лабораторию, если будет приобретено основное ее научное оборудование и приглашены два его ассистента. О физиологии никаких упоминаний на этот раз нет.

Итак, 21 декабря 1934 г. Политбюро ЦК ВКП(б) принимает постановление об организации в составе Академии наук Института физических проблем. Межлауку, наркоматам иностранных дел и внешней торговли поручается “обсудить вопрос о возможности приобретения у Кембриджского университета оборудования и чертежей лаборатории Капицы” [9]. Точной формулировки этого секретного постановления Капица, естественно, не знал, а Межлаук еще в начале декабря заверял его, что оборудование его кембриджской лаборатории будет куплено. Привыкший за 13 лет жизни в Англии верить на слово правительственным чиновникам, он 3 января пишет жене: “Сегодня <...> был очень обрадован тем, что в “Известиях” есть объявление о назначении меня директором Института физич. проблем. Это, по-видимому, значит, что разговоры М[айского] [10] с R[utherford] увенчались успехом и Lab переезжает сюда”.

Мнимым успехом переговоров Майского с Резерфордом (они и не начинались) был обрадован и Павлов. Об этом Капица написал жене 1 февраля: “Ив[ан] Петр[ович] очень мил, рад, что есть возможность покупки моей лаборатории, говорит, что не следует жалеть денег, а пока готов дать мне комнату и двух помощников”.

16 апреля 1935 г. Хилл, с трудами которого знакомится Капица, сообщает его жене, что получил письмо от Павлова, “в котором тот говорит, что К[апица] принял назначение и что он (Павлов) “счастлив, что К[апица] согласился служить своей стране””.

Анна Алексеевна, которая знала, что с Резерфордом Майский не встречался, немедленно пишет в Ленинград, где был тогда Капица. “Спроси Ив[ана] Петр[овича], зачем он написал A.V. [Хиллу] и другим, что <...> он счастлив, что Ты послужишь своей стране и пр. Он Тебя давно не видел и не знает, в каком Ты моральном состоянии”.

Может быть, в тот самый день, когда она получила письмо от Хилла, ей пришлось прочитать вот эти тревожные строчки: “Жизнь изумительно пуста сейчас у меня, - писал Петр Леонидович 13 апреля. - Другой раз у меня кулаки сжимаются, и я готов рвать на себе волосы и беситься. С моими приборами, на моих идеях в моей лаборатории другие живут и работают, а я здесь один сижу, и для чего это нужно, я не понимаю. Хочется кричать, ломать мебель. Мне кажется подчас, что я схожу с ума...”

К мукам ученого, лишенного возможности заниматься наукой, добавлялось сознание того, что власти пытаются его обмануть. Капица проектирует свой институт под научное оборудование кембриджской лаборатории. Время идет, проходят недели и месяцы, а с Резерфордом никто ни о чем не говорит...

По поводу письма Павлова Хиллу Капица 27 апреля пишет Анне Алексеевне: “Ив[ан] Петр[ович] самый большой националист, который только существует на свете. Тут мы с ним всегда расходились. Он подходит к вопросу моего оставления с чисто узко национальной точки зрения и всегда готов все сделать, чтобы соблюсти национальный престиж. Я, к сожалению или радости, лишен этих узко национальных черт: я говорю на четырех языках, у меня во всех странах очень хорошие друзья, и я всюду могу ходить в театр и всюду могу следить за жизнью. И[ван] П[етрович] знает только один язык, и за границей он мерзко себя чувствует.

Если что меня заставляет быть верным своей стране, то это только те принципы государственного строительства, те классовые принципы и та экономическая система, которую я считаю наиболее правильной, справедливой и совершенной. Те уродства, которые изредка проявляются и которые я чувствую на своей спине, меня мало волнуют. Я вижу из-за деревьев лес.

Для Ив[ана] Петр[овича] Россия - это родина, ему совсем все равно, какой строй, лишь бы его работе было хорошо. Это его этика, и он беззаветно ей отдался. Меня он знает мало, хотя мы часто с ним встречались и много говорили. Но я для него не человек, а талантливый ученый-русский, и потому я должен принадлежать своей стране, и он последователен в своей точке зрения. <...> Я очень люблю старика, он безгранично честен и очень целен как натура и поэтому совсем не гибок...”

Теперь-то мы знаем, что Павлову было далеко не все равно, какой строй в нашей стране.

Окруженный стеной страха (за ним весь тот год ходили неотступно агенты НКВД, отпугивая от него даже очень близких друзей), Капица все больше и больше начинает воспринимать Павлова и его институт как единственную опору и последнюю надежду. Это подтверждают его письма к жене.

“Мое состояние недалеко от полного отчаяния, - пишет он 28 марта. - Я не могу, когда мне не верят. Ну, что я могу сделать? Единственно, уехать к И[вану] П[етровичу] (тот меня не боится) и работать у него...”

31 марта: “На мое счастье, есть тут И[ван] П[етрович], который, как и я, только щекотки боится. А может, он даже и ее не боится? Я его еще не успел спросить. И я могу у него работать...”

15 апреля: “Я у каменной стены. Тупик полный... Физиология под крылом И[вана] П[етровича] как раз послана мне судьбой”.

26 апреля: “Вчера вечером я серьезно работал над теорией мускула, и мне стал ясен целый ряд вопросов, которые, мне кажется, не были ясны еще Hill’у и его ученикам. Это дало мне бодрость и счастье. Я как бы за что-то зацепился, и теперь можно попытаться развить свои идеи. Не знаю, что выйдет, но приятно, что есть о чем думать, помимо своей судьбы, которая скучна и незавидна”.

В изматывающей борьбе Капицы с советской государственной машиной мысль о биофизике начинает играть роль успокаивающего средства. 14 февраля, в состоянии, близком к нервному срыву, он пишет: “Мне нужно будет подумать о месяце дома отдыха. Может, занятие биофизикой будет для меня нервным лечением...”

Строительство лабораторного корпуса на Воробьевых горах двигалось ударными темпами, а переговоры о приобретении кембриджской лаборатории стояли на месте. 3 июля Капица пишет жене: “Я думаю на днях написать письмо Мо[лотову], а потом формальную просьбу об отставке в презид[иум] Ак[адемии] Наук. Перееду в Ленинград, ликвидирую Москву и, если не уеду еще дальше на север, то займусь тихо и мирно физиологией...” Слова “если не уеду еще дальше на север” в объяснении не нуждаются. Капица был готов ко всему, добиваясь выполнения поставленных им условий возобновления своей работы в СССР.

В середине августа в Ленинграде и Москве под председательством Павлова проходил XV Международный физиологический конгресс. Во главе английской делегации - нобелевские лауреаты Э.Эдриан и А.В.Хилл. И тот, и другой - хорошие знакомые Капицы. “Мне было приятно их всех повидать и поговорить с ними, - пишет он жене 21 августа. - В особенности [с] Hill говорили много о мускулах, и он дал хорошие советы. Я все еще думаю, что очень возможно, что физиология будет занятием моего будущего”.

Так бы, наверное, и случилось, если бы не дрогнуло вдруг высшее руководство страны. 22 августа Политбюро ЦК ВКП(б) постановило:

“Принять предложение т.Баумана [11] о покупке английской лаборатории для Института физических проблем, отпустив требуемую, в пределах 30 тысяч фунтов стерлингов, сумму и разрешив также обмен соответствующими письмами между Капицей и Резерфордом...” [12].

“В жизни человек с выдержкой всегда побеждает, - писал Капица. - А выдерживать надо не полчаса, а годами”. Он выдержал и победил. И помог ему одержать эту трудную победу Иван Петрович Павлов. Ведь каждому бойцу нужен тыл. Надежный и прочный. Вот таким тылом для Капицы в его единоборстве с государственной машиной СССР и стал Павлов.

Стоит сказать, что интерес к биофизике и к проблеме мышечных сокращений сохранился у Капицы до глубокой старости. А в конце 1946 г., изгнанный Сталиным из созданного им Института физических проблем, он снова готов был перейти “на физиологию”.

Павлов и Капица, несмотря на разницу в возрасте и в политических взглядах, были очень близки друг другу по душевному складу, по отношению к науке, к жизни.

Приведу лишь один абзац из рукописи статьи Капицы о Павлове, опубликованной в “Правде” 28 февраля 1936 г., на следующий день после кончины Ивана Петровича:

“Независимость и прямолинейность Ивана Петровича Павлова, конечно, были самым сильным оружием в арсенале его выдающегося ума и дали ему возможность сделать замечательные достижения в науке. Бережно сохраняя и оберегая эту свою независимость, он мог продолжать свою работу. Эта блестящая сила, смелость и прямота, с которыми И.П.Павлов отстаивал свои взгляды и убеждения, могут служить примером не только ученым”.

Этот очень характерный для Капицы абзац редакцией “Правды” был вычеркнут, что также для центрального органа партии вполне характерно и естественно...

В ноябре 34-го Павлов сказал Капице: “Знаете, Петр Леонидович, ведь я только один здесь говорю, что думаю, а вот я умру, вы должны это делать, ведь это так нужно для нашей родины, а теперь эту родину я как-то особенно полюбил, когда она в этом тяжелом положении...”

Об этом разговоре Капица написал жене. Слова Павлова он сопроводил следующим примечанием: “Он ко мне хорошо относится, но между нами большая разница во всем. Насчет говорения [того], что я думаю, тут я не побоюсь, но потенциальные условия разные... Он уже давно во главе школы, признанный всеми, а я тут один, без опоры и доверия...” [13].

Четыре месяца спустя после кончины Павлова, когда в советских газетах началась злобная травля академика Н.Н.Лузина, Капица направляет очень резкое, я бы даже сказал, дерзкое письмо Молотову в защиту выдающегося математика [14]. Сейчас трудно отделаться от мысли, что это письмо Капица писал, исполняя завет Павлова - говорить, что думаешь.

В растерянном, выбитом из колеи физике великий русский физиолог увидел того Капицу, которого мы сами узнали только в первые годы гласности, когда стали публиковаться его письма в Кремль...

В статье использованы материалы личного архива П.Л.Капицы, большей частью неопубликованные.

ЛИТЕРАТУРА

1 Павлов И.П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Условные рефлексы. Сборник статей, докладов, лекций и речей. Изд.5-е. Л., 1932.
2 Почти год спустя, в августе 1935 г., в документе, адресованном Резерфорду (так называемом “докладе Эдриана”), Капица перечисляет “поводы” его задержания в СССР: “a) Необоснованное сообщение из Англии о военной работе <...> c) Способности, представляющие ценность во время войны” (П.Дирак и П.Л.Капица. Письма 1935-1937 гг. // Поль Дирак и физика XX века. М., 1990. С.120.)
3 Капица П.Л. Письма о науке. М., 1989. С.28-30.
4 Институт экспериментальной медицины находился на Лопухинской ул. (ныне ул. Профессора Павлова), в пяти минутах хода от дома, в котором жил тогда Капица (ул. Красных Зорь, д.73-75, ныне Каменноостровский проспект).
Из письма В.И.Павлова Капице от 28 июля 1930 г.: “Посылаю Вам карточку с изображением 3/4 моего семейства. Последней четверти теперь исполняется четыре месяца, и она еще не украшает собой фотографий... В центре та самая “Милочка” (Людмила), о рождении которой я получил известие в Кембридже два года назад”. На обороте снимка - надпись рукой Павлова: “Келломяки. Июль 1930 г. Татьяна Николаевна, Людмила Владимировна, Владимир Иванович Павловы”. Фото из Музея П.Л.Капицы.
5 Хилл Арчибальд Вивьен (1886-1977), английский физиолог, лауреат Нобелевской премии (1922). Труды по термодинамике мышечного сокращения.
6 Лукас Кит (1879-1916), английский физиолог. Известен исследованиями по электрофизиологии нервов и мышц.
7 Эдриан Эдгар Дуглас (1889-1977), английский физиолог, лауреат Нобелевской премии (1932). Зарегистрировал электрическую активность отдельных нервных клеток.
8 Хопкинс Фредерик Гоуленд (1861-1947), английский биохимик, лауреат Нобелевской премии (1929).
9 Об этом см.: Есаков В.Д. Почему П.Л.Капица стал невыездным // Вестн. РАН. 1997. Т.67. № 6. С.552.
10 Майский Иван Михайлович (1884-1975), дипломат, историк, академик. В 1932-1943 гг. посол СССР в Великобритании.
11 Бауман Карл Янович (1892-1937), в 1932-1936 гг. заведующий Отделом науки, научно-технических изобретений и открытий ЦК ВКП(б).
12 См.: Есаков В.Д. Цит. соч. С.553.
13 Капица П.Л. Письма о науке. С.30.

14 См.: Природа. 1997. № 9. С.111.