VIVOS VOCO: 3.М. Каневский, "Его диссертация

Его диссертация - на всех картах мира!

3. М. Каневский

Зиновий Михайлович Каневский, гляциолог, участник арктических экспедиций, почетный полярник, член Союза писателей СССР. Автор многих научно-популярных и научно-художественных книг, посвященных исследователям Арктики и Антарктики.

В ПЕРВОМ РЯДУ имен многочисленных исследователей советской Арктики по праву стоит имя Георгия Алексеевича Ушакова, которому в этом году исполнилось бы 90 лет. Его личности, его феномену и посвящен этот очерк.

МИТИНГ НА ДОМАШНЕМ

Июнь 1982 г. На о. Домашнем архипелага Северная Земля идет торжественный митинг - 50 лет назад здесь завершила работу одна из самых замечательных в полярной истории экспедиций. Ею руководил Ушаков. На Домашнем он и похоронен.

Этот маленький остров стал своеобразным полярным мемориалом из трех каменных надгробий. Самое первое и скромное - могила механика И. И. Шенцова, умершего от голода и болезней в 1943 г. Той зимовкой из трех человек руководил в течение двух отчаянно трудных и опасных военных лет ветеран Арктики Борис Александрович Кремер. В 1965 г. именно он установил на Домашнем урну с прахом Ушакова, завещавшего похоронить его в этой насквозь промерзшей земле. А через десяток лет и сам Борис Александрович лег рядом со своим старшим товарищем, ибо "землю, с которою вместе мерз, вовек разлюбить нельзя".

Б. А. Кремер (1908-1976) - на протяжении многих лет занимался историей Арктики, был другом и автором нашего журнала. См. о нем: Каневский 3.М. Полярник // Природа. 1976. № 5. С. 52-63. - Прим. ред.

На митинг собралось человек пятьдесят - они прибыли на вездеходах с соседнего о. Среднего, где аэропорт, с дальнего о. Голомянного, на котором сейчас полярная станция, много лет назад переведенная сюда с Домашнего. Произносятся речи об Ушакове и его товарищах, о Георгии Алексеевиче вспоминают его жена Ирина Александровна, дочь Маола Георгиевна.

...Полвека прошло после экспедиции Ушакова. В такие мгновения в первую очередь думаешь о том, что было и что стало, вспоминаешь о Москве, покинутой лишь вчера, о том, что весь воздушный путь до аэропорта Средний с посадками в Ухте и Диксоне занял около 11 час. В аэропорту есть гостиница и множество прочих зданий, на полярной станции "Остров Голомянный" - центральное отопление, автомат с газировкой, цветной телевизор, а 50 лет назад экспедиция Ушакова с трудом принимала сигналы точного времени, столь необходимые для расчета географических координат тех пунктов, на основании которых они "строили" свою уникальную карту архипелага Северная Земля!

В 1930-1932 гг. здесь работала Североземельская экспедиция, и островок с таким "домашним" названием входит в состав архипелага, однако каков тот архипелаг, велика ли его общая площадь, до каких широт и долгот простираются его границы - обо всем этом еще в 1930 г., когда сюда явилась четверка Ушакова, не ведала ни единая душа в мире. Более того, они высадились на Домашнем вслепую, по капризу льдов, не пустивших судно дальше. Коренные берега архипелага лежали где-то восточнее, в тумане, и предстояло прежде всего добраться до тех берегов, заложить там продуктовые склады, чтобы уже потом, во время маршрутных изысканий, опираться на эти вспомогательные депо (так называют подобные пункты в Арктике и Антарктике) Митинг окончен, и вертолет взмывает над Домашним, унося нас к побережью центрального и самого крупного острова архипелага - Октябрьской Революции: здесь, на мысе Серпа и Молота, и был заложен основной склад ушаковцев. Через несколько минут впереди показались заснеженные берега, те самые, до которых исследователям начала 30-х годов всякий раз приходилось преодолевать по 50-60 км "холостого" маршрута по опасным дрейфующим льдам, с торосами, трещинами, подвижками и прочими прелестями Арктики. А мы летим себе в МИ-8 и любуемся пейзажами!

Размышления, понятно, не бог весть какие свежие, но я не хочу от них избавляться: слишком дорогую цену платили полярные путешественники прошлого, причем совсем недавнего, за каждый штрих на географической карте, а именно она была главной целью экспедиции Ушакова. Дело в том, что Северную Землю открыли, в общем-то, случайно: это произошло в сентябре 1913 г., когда на трассе Северного морского пути работала Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана под началом Б. А. Вилькицкого.

См. Бережной А. С. "Таймыр" и "Вайгач" В морях Арктики // Природа. 1988. № 10. С. 95-101.

С борта двух изыскательских судов, "Таймыра" и "Вайгача", были усмотрены только южные и восточные берега обнаруженной суши, названной Землей Николая II (в 1926 г. ее переименовали в Северную Землю). Суда попытались пройти вдоль восточного побережья на север, но через 180 миль льды застопорили им путь. Земля как была, так и осталась таинственной, неведомой, неизвестно было даже, состоит ли она из нескольких островов либо являет собой единый крупный остров, наподобие Гренландии.

Обо всем этом говорилось на митинге. О том, что благодаря экспедиции Ушакова мы теперь прекрасно знаем Северную Землю, отдельные "земли", слагающие ее,острова Большевик, Октябрьской Революции, Комсомолец, Пионер и целую россыпь островков помельче, вроде Домашнего, как бы примыкающих к главному "телу" архипелага. Знаем ее карту, ее природу, нрав ветров и льдов, животный и растительный мир, геологическое строение недр. А в недрах тех немало богатств. Не случайно, например, один из мысов был назван первопроходцами архипелага Оловянным - там обнаружились признаки оловоносности. Но главным сюрпризом стало сравнительно недавнее открытие здесь золота.

См. Известия. 1991. 3 января

Не стану лукавить, утверждая, будто именно тогда, в июне 1982 г., на Домашнем мне во всей полноте открылся герой этого повествования. Нет, уже давным-давно я прочел почти все написанное о нем, а главное, две его книги, не раз выходившие в разных издательствах: "Остров метелей" и "По нехоженой земле". Мне восторженно рассказывал о нем eгo младший товарищ по Арктике Б. А. Кремер, еще студентом я слышал немало добрых слов об Ушакове от своих коллег по экспедициям на Таймыр и Чукотку - Георгий Алексеевич был в 50-е годы ученым секретарем Института мерзлотоведения АН СССР. И, конечно, каждый из них с удовольствием пересказывал ставший классическим эпизод с присуждением Ушакову степени доктора географических наук по совокупности его выдающихся работ. Тогда, в 1950 г., директор Института мерзлотоведения В. А. Обручев, отвечая на фальшиво-недоуменный вопрос одного из "доброжелателей" насчет того, где, мол, диссерагация соискателя, сказал: "Его диссертация - на всех географических картах мира!"

Один раз я видел Ушакова, слышал его подробное повествование о Северной Земле - наша кафедра северных полярных стран географического факультета МГУ выдвигала его книгу "По нехоженой земле" на Сталинскую премию, и он наверняка получил бы ее, если бы не умер основатель этого почетнейшего в ту эпоху приза. С книгой той связана поистине драматическая история, унесшая у Георгия Алексеевича много здоровья и нервов.

Словом, личность Ушакова казалась мне достаточно понятной; долгие десятилетия я, как, смею думать, и все, кто знал его или читал его книги, находился под большим обаянием личности Георгия Алексеевича, однако лишь теперь, на Домашнем, я по-настоящему глубоко проникся величием этого человека и всего содеянного им.

ИЗ ПЛЕЯДЫ СЛАВНЫХ

Он происходил из плеяды Нансена и Амундсена, тех, кого по праву считали и считают поныне наиболее крупными арктическими путешественниками (мореплавателями, исследователями, зимовщиками). Один из участников экспедиции 1930-1932 гг., такой же прославленный, как и Ушаков, полярник Н. Н. Урванцев (о котором у нас еще пойдет разговор, равно как и об их сотоварищах) писал, что Североземельская экспедиция была последней полярной экспедицией эпохи Нансена - Амундсена, когда основным в работе были выносливость и упорство, соединенные с точным расчетом, при минимуме технических и материальных средств.

Ушакову посчастливилось вобрать в себя многие нансеновские, т. е. наилучшие, черты и качества человека, исследователя и даже литератора: он как бы унаследовал писательский дар Нансена, и обе его книги являют собой образцы научно-художественной классики, признанные лучшими в нашей географической литературе. К слову, он, как и Нансен, был великолепным иллюстратором своих произведений. Даже тематически книга "Остров метелей", например, во многом тесно смыкается с книгой Нансена "Жизнь эскимосов" (жителей Гренландии)-Ушаков открыл нам мир эскимосов Чукотки, поведав об их верованиях, обычаях, сказках и легендах.

Главным своим экспедиционным, а также житейским принципом Нансен, явившийся в Арктику в возрасте 27 лет, избрал рискованный и гордый метод "сжигания мостов". Он специально ставил себя в такие условия, когда нет выбора и нужно следовать единственным, хотя и безумно трудным, путем - только вперед, к спасению и непременному успеху задуманного. В точности так же всю свою жизнь действовал в Арктике и Георгий Ушаков, пришедший сюда даже раньше своего кумира - в 25 лет.

Конечно, он ни в малейшей степени не копировал Нансена, да и канва его биографии меньше всего походила на биографию норвежца. Выходец из семьи амурского казака, Ушаков первые свои университеты прошел в дальневосточной тайге. Еще подростком ему посчастливилось познакомиться со знаменитым путешественником и писателем В. К. Арсеньевым и даже принять участие в одной из его экспедиций. Ушаков партизанит в годы гражданской войны, красногвардейцем участвует в боях в Приморье, учится в Дальневосточном университете, но учебу не завершает и становится сотрудником дальневосточного Госторга. Выражаясь "американским" языком, юноша из глухой тайги всю жизнь "сам себя делал" - и сделал в итоге, превратившись в высокообразованного, интеллигентного, пытливого исследователя и человека, с задатками, не побоюсь сказать, выдающегося организатора, что во всем блеске проявилось уже в 1926-1929 гг. на о. Врангеля.

Именно в 1926 г. он сжег первый в своей жизни "арктический мост", добровольно отправившись на необитаемый высокоширотный остров, где ему было поручено (впрочем, он сам страстно желал этого) создать оседлую эскимосскую колонию, помочь поселенцам организовать охоту, начать регулярные научные наблюдения и постараться сделать первую надежную географическую карту острова. А для начала следовало уговорить поехать туда вместе с ним совершенно не знакомых ему людей, представителей диковинного, загадочного племени аборигенов Чукотки, чьих обычаев и верований, языка и быта молодой энтузиаст в ту пору абсолютно не знал.

Когда я упомянул о "сожженном мосте", то имел в виду не в последнюю очередь то обстоятельство, что Ушакову не удалось раздобыть подходящую радиоустановку, и он отправился зимовать без радиосвязи, а сама зимовка длилась целых три года - вечность по арктическим меркам! Но его воля и талант руководителя-исследователя обеспечили невиданный успех предприятию, казавшемуся многим на Большой земле гибельной авантюрой. Шестьдесят колонистов, среди которых преобладали эскимосы, прочно обосновались на о. Врангеля, и теперь его успешно обживает уже третье или четвертое поколение. Ушаков, по существу в одиночку, обошел вокруг и неоднократно пересек в разных направлениях этот немалый (7 тыс. км²) участок полярной суши, составив в итоге точную его карту. Он собрал здесь первые коллекции минералов и горных пород, образцы фауны и флоры, положил начало регулярным гидрометеорологическим наблюдениям. Многое из того, что испытал и пережил Ушаков на о. Врангеля, не может не восхитить, поразить, а чаще потрясти. Не заладилось дело с охотой на медведя и морского зверя, и колонисты оказались перед угрозой голода, ибо привезенных с материка припасов никак не могло хватить надолго. Самое обидное заключалось в том, что на противоположной, северной стороне острова - Ушаков успел там побывать - были благоприятные условия для охоты, но эскимосы ни за что не хотели переселяться или хотя бы снарядить туда охотничью партию: они панически боялись злого духа Тугнагака, и Ушаков был, естественно, не властен мгновенно покончить с их страхами и суеверием. Мало того, как раз в это критическое время он оказался тяжело болен - не прошло бесследно вынужденное купание в ледяной воде, куда во время очередной поездки по острову он угодил вместе с тремя своими спутниками. В мокрой одежде, мгновенно превратившейся в ледяные панцыри, они прошли 70 км до своего поселения, где пришлось ножами срезать с них меховые кухлянки. Начальник и один из эскимосов тяжело заболели, эскимос умер, а у Георгия Алексеевича началось острое воспаление почек, преследовавшее его всю оставшуюся жизнь. И вот в этот самый момент стало ясно, что в колонии начинается голод. Так Ушаков оказался перед очередным выбором между жизнью и смертью.

Качаясь от слабости, страдая от боли в пояснице, он все же уговорил товарищей по зимовке снарядить его в дорогу. Отринув их советы и стенания, он в одиночку на собачьих нартах отправился на охоту в глубину острова, в поездку, которая должна была стать либо гибельной для него, либо спасительной для всех. Через несколько часов Ушаков убил и с колоссальным трудом освежевал крупного белого медведя, после чего, уже совсем теряя силы, привязал себя ремнями к нартам и скомандовал собакам: "Домой".

Он очнулся только на третий день, в собственной постели, окруженной участливыми друзьями, русскими и эскимосами, которые наперебой тараторили о том, что как только "умилык" (то бишь хозяин, богатырь, начальник) поправится, они все дружно отправятся туда, куда он скажет. Так была в корне подорвана вера эскимосов в Тугнагака, хотя понадобилось время, чтобы они окончательно избавились от страха, а их всесильный шаман Аналько "сменил профессию", став заправским морским охотником!

Та злосчастная ледяная ванна еще не раз приносила Георгию Алексеевичу лютые мучения, и с особой силой проявилось это на Северной Земле несколько лет спустя. Там почечные приступы одолевали Ушакова во время сверхдлинных и сверхдолгих арктических маршрутов. Однажды, когда он и двое его спутников отошли от базы на Домашнем километров на двадцать, ночной приступ буквально уложил Ушакова, выбраться из спального мешка и подняться самостоятельно на ноги он просто не мог. Но до мыса Серпа и Молота оставалось 40 км, и Ушаков сказал себе и товарищам: "Надо двигаться вперед!"

Я внимательно вчитываюсь в дневниковые записи той поры. Ищу вполне в общем-то понятную "полярную браваду", молодую удаль (ведь на Северной Земле ему толькотолько стукнуло 30) - и не вижу ни малейших их признаков. Да он и сам скупо, но исчерпывающе все объясняет: заканчивается апрель, дело идет к весне, пусть еще не очень скорой и жаркой, но она в любом случае принесет распутицу, начнет "киснуть" снег под собачьими лапами и лыжами людей, рано или поздно вскроется море, и Домашний окажется намертво отрезан от остального архипелага, походы придется прервать - значит, нужно любой ценой продолжать маршрут.

Друзья помогли Ушакову встать на ноги, заботливо обули и одели его, уложили на нарты, поудобнее обложив его спальными мешками, и двинулись дальше.

"Сани, ударяясь о заструги, постукивали полозьями. И малейший удар, каждый толчок отзывались у меня в пояснице. А таких ударов было самое меньшее по одному на каждом метре на протяжении всего 40-километрового пути. Они следовали друг за другом, сливались, и жестокая боль была беспрерывной. Когда становилось невмоготу, я давал сигнал к остановке и просил... дать передышку собакам. Товарищи, конечно, понимали, что вызывало мою повышенную заботливость о собаках, но не высказывались на этот счет и старались казаться спокойными".

Ушаков Г.А. Остров метелей. По нехоженой земле. Л., 1990. С. 391.

Из всего арсенала лечебных средств экспедиция располагала для такого случая уротропином, поэтому приходилось просто-напросто стискивать зубы и терпеть, что Ушаков и делал на протяжении всей двухлетней экспедиции при периодически повторяющихся жестоких приступах. Терпел и ехал в нартах, терпел и шел, перепрыгивал через трещины во льду, продирался сквозь нагромождения торосов, карабкался на прибрежные скалы с геологическим молотком, негнущимися обмороженными пальцами занося в полевой дневник результаты всевозможных наблюдений и измерений. Откуда в подобных обстоятельствах берутся у человека силы и выдержка? Честно отвечу: не знаю, но, по счастью, та же Арктика знает людей, подобных Ушакову.

Г.А. Ушаков на о. Врангеля (1926 г.)

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ГУМАНИЗМЕ

Наверное, терпение и мужество он воспитал в себе еще в ранней молодости, постигая исполненную риска повседневную жизнь, обучаясь по умным и добрым книгам, видя перед собой замечательные человеческие образцы. Владимира Клавдиевича Арсеньева, например, или Николая Николаевича Миклухо-Маклая, чьими дневниками он зачитывался в детстве. Помните эпизод, как Маклай встал перед острым копьем туземца, вознамерившегося узнать, смертен ли "человек с Луны", выдержит ли он удар копья в сердце? Маклай тогда с улыбкой сказал: "А ты попробуй!" - и тот пробовать поостерегся. Аналогичный эпизод случился и в жизни Ушакова.

Направляясь в 1926 г. на о. Врангеля, он на судне "Ставрополь" зашел в бухту Провидения на Чукотке, чтобы взять на борт эскимосские семьи. Едва Георгий Алексеевич высадился на берег, как увидел, что из ближайшей яранги выбежали две перепуганные девушки-эскимоски, за которыми с гарпуном в руке мчался разъяренный пожилой мужчина, оказавшийся их отцом. Когда он поравнялся с Ушаковым, тот подставил ему ногу, и эскимос с размаху полетел на землю. Поднявшись, он подобрал вылетевший из рук гарпун и занес его над головой, целя в обидчика. Их глаза встретились, и Ушаков понял, что не имеет права выказать на лице страх. Все вокруг замерли в ожидании непоправимого. Но эскимос неожиданно спросил на ломаном русском:

- Ты всегда так делаешь?

- Всегда, - ответил Ушаков.

- Может быть, ты хорошо делаешь, - философски заметил его соперник, медленно опустил острие гарпуна вниз и удалился в ярангу.

Иерок - так звали эскимоса - после этого происшествия сумел уговорить других соплеменников ехать на остров, потому что "умилык - хороший человек". Он стал самым преданным и надежным другом Ушакова, его неизменным спутником по врангелевским кочевьям. (К несчастью, Йерок умер, не выдержав ледяного купания, о котором уже рассказывалось.) Копье новогвинейского туземца и эскимосский гарпун - не правда ли, аналогия напрашивается сама собой: выдержка и добрая вера в человека спасли жизнь и Миклухо-Маклаю, и Ушакову. Последний, к слову сказать, с юности мечтал не только о полярных странах, но и о южных коралловых морях, о Новой Гвинее, о Гавайях (он и дочку назвал полинезийским именем Маола) В 1947 г. возглавил экспедицию на теплоходе "Грибоедов", отправившуюся к берегам экзотической Бразилии наблюдать за очередным солнечным затмением.

Трехлетнего пребывания на о. Врангеля и приключений, выпавших там на долю Ушакова, любому другому вполне хватило бы на всю жизнь - но не ему! Возвратившись в 1929 г. на материк, он уже в следующем году отправился на Северную Землю, причем составленный им план будущей экспедиции оказался наилучшим среди всех проектов. Молодой полярник предложил организовать экспедицию-зимовку предельно малыми силами и на исключительно оригинальных, чтобы не сказать больше, условиях - самофинансирования и самоокупаемости, а проще: Ушаков брал у Госторга республики в кредит на два-три года минимум снаряжения и продовольствия (кое-что выделило правительство), с тем чтобы по возвращении расплатиться с кредиторами... шкурами убитых медведей (и таковых оказалось более 100 плюс десятки шкур песцов и морского зверя)!

Здесь необходимо разъяснение. В наши дни не требуется специально говорить об экологии, важности охраны природы, строгих запретах на охоту в ряде регионов страны, в том числе и в Арктике. Поэтому всех читающих сегодня книги Ушакова и его современников хочу предупредить: никакими браконьерами, безжалостными истребителями всего живого они ни в коем случае не были. Просто в 20-30-е годы мало кто задумывался над экологическими проблемами. К тому же местное северное население даже в наши дни имеет право добывать зверя и птицу для собственного пропитания или в качестве собачьего корма. А экспедиция 1930-1932 гг. из четырех человек могла по праву приравниваться к обычной семье местных жителей. И есть нечто глубоко символичное в том, что именно на о. Врангеля, где годами жил и охотился вместе со своими товарищами Ушаков, вот уже много лет действует Государственный заповедник РСФСР, один из, увы, немногих пока в Арктике. Здесь охраняют и изучают белых медведей, гнездовья гусей, лежбища моржей, разводят удивительное животное - овцебыка (он же мускусный бык), завезенного сюда и на Таймыр из Арктической Канады.

Что же касается истинного отношения Георгия Алексеевича к животным, в первую очередь к собакам, то здесь находятся воистину уникальные, отсутствующие в книгах самых именитых полярников примеры. И, нужно сказать, пожалуй, в этом одном Ушаков оказался не последователем, а как бы даже оппонентом самого Нансена!

Дело в том, что подавляющее большинство самых громких полярных экспедиций прошлого строилось на том, что на корм собакам, помимо непременного мяса морского зверя, добываемого охотой, а также пеммикана (брикеты сушеного и растертого в порошок мяса, смешанного с жиром и соком), шли их ослабевшие или травмированные сородичи. Нансен, как и другие арктические и антарктические первопроходцы, особенно те, кто ставил перед собою цель достичь полюсов Земли, в своих планах неизменно рассчитывал, сколько собак будет скормлено их более везучим товарищам по упряжке. Разве что Р. Скотт, возглавлявший британскую экспедицию, достигшую в 1912 г. Южного полюса и погибшую на обратном пути к побережью Антарктиды, не был приверженцем подобной методики (что, кстати, было поставлено ему в вину уже посмертно и названо главной причиной гибели его отряда).

То, как относились к собакам на Северной Земле, заслуживает особого разговора. Начать с того, что в планы экспедиции вовсе не входил "естественный собакооборот", в них и речи не шло о скармливании одних ездовых псов другим (а было их добрых полсотни). Уже во время первых дальних маршрутов по ледяному морю и заснеженным, усеянным каменными обломками берегам стало ясно, что собаки немилосердно ранят лапы о бугристый лед, об острые камни. Поэтому во время передышек между походами люди шили специальную "обувь" для своих верных друзей. Но и это еще не все. Дневники Ушакова переполнены словами признательности собакам и сострадания к ним. И одновременно рассказами о том, как люди помогали четвероногим, переносили ослабевших животных через трещины во льду, клали их, измученных, на нарты, а сами впрягались в сани, чтобы дать псам хотя бы небольшую передышку. Лапы, несмотря на "обувь", стирались у многих до кости, не одна собака падала мертвой прямо в упряжке, едва останавливались нарты... "Собаки смотрят на нас выжидающе. Но что мы можем дать? Пеммикан вчера кончился. Я подстрелил пролетавшую чайку, собрал остатки сливочного масла... пеммикана и весь оставшийся шоколад, который мы так и не съели, и, поделив все на маленькие порции, отдал собакам. Чайку, масло и пеммикан они моментально проглотили, а от шоколада большинство отказалось, для самих нас осталась одна кружка риса!" (там же. С. 489)

И таких образцов ушаковского гуманизма немало. Впрочем гуманизм прежде всего характеризует отношение человека к человеку, и вот в этом смысле фигура Георгия Алексеевича становится поистине величественной. Вспомним хотя бы, где и как проходило его становление и мужание: в дальневосточной тайге, в обстановке революции и гражданской войны, в сверхсложных экспедициях, походах, плаваниях (а потом и на ответственной "кабинетной" работе в Академии наук, требовавшей и немалых нервов, и недюжинного таланта дипломата).

Ушаков прямо-таки должен был "по определению" предстать перед нами в облике этакого лихого комиссара в кожанке, властного, громогласного, жесткого, готового применить оружие не только на охоте! Он же остался человечным, мягким, душевным и добрым.

НЕХОЖЕНАЯ ЗЕМЛЯ

В наибольшей полноте незаурядные качества характера и свойства души Георгия Алексеевича проявились на Северной Земле. Там, как известно, их было всего четверо. Он сам, геолог Николай Николаевич Урванцев, каюр и охотник Сергей Прокопьевич Журавлев и радист Василий Васильевич Ходов.

Насколько же все четверо были разными, насколько "несовместимыми" и по возрасту, и по образованию, и по психологии, и по наклонностям! Ушакову было 30, Урванцеву и Журавлеву около 40, Ходову едва перевалило за 20, и он, кроме своего Ленинграда, по сути, еще нигде не бывал и Арктику видел впервые. Здесь его ждало суровейшее житейское испытание: в течение многих месяцев оставаться в полнейшем одиночестве на главной базе, обеспечивая надежную связь с Большой землей и постоянную готовность по первому сигналу прийти на помощь товарищам. И он великолепно справился со всеми заданиями и заботами, а помог ему в этом, в первую очередь, его начальник.

Колоритнейшей и весьма разносторонней личностью был Журавлев. Этот русский абориген Севера, участник многочисленных зимовок, знаменитый новоземельскии охотник-промысловик, человек неприхотливый и грубый, самоотверженный и умелый, он всю жизнь тянулся к знанию. И на Северной Земле, усилиями Ушакова, взявшего с собой прекрасную библиотеку, Журавлев пристрастился к чтению самых "высоких" книг. Во время пребывания на базе, в промежутках между изнурительными маршрутами он с упоением читал Шекспира, Шиллера, Мольера, греческих философов, регулярно занося в дневник, который вел годами, исключительно образные и глубокие мысли-впечатления от прочитанного.

В экспедиции произошел эпизод, превосходно характеризующий почти всех ее участников (Урванцев волей случая оказался в стороне). Однажды на Домашний пришла радиограмма из родного города Журавлева, Архангельска. В ней сообщалось, что опасно заболели его дети, мальчик и девочка. Ходов прежде всего показал радиограмму Ушакову. Решили подождать следующего сообщения, не говоря ни слова Журавлеву. А тут, как на зло, прервалась связь с Большой землей, и Ходову, предпринимавшему поистине героические усилия, так и не удалось связаться с материком. Однако кружным путем, через Землю Франца-Иосифа, связь была восстановлена, хотя утешения это не принесло: в следующей радиограмме сообщалось, что дети умерли...

Ушаков ждал момента, чтобы остаться с Сергеем один на один, чтобы тот пережил случившееся без лишних свидетелей. "Вдали от базы, наедине со мной ему легче будет пересилить горе. К тому же трудности перехода, огромное физическое напряжение неизбежно будут отвлекать его мысли от беды", - примерно так думал Георгий Алексеевич.

Невозможно переоценить такт, дальновидность и глубокое понимание людей, какие проявил в те дни 30-летний начальник экспедиции, не обладавший дипломом психотерапевта или хотя бы педагога. Понятна поэтому та теплота, с какою всегда и неизменно относились к нему окружающие.

Всем человеческим качествам Ушакова была в начале 50-х годов уготована, как говорится, проверка на прочность, причем как раз в связи с Северной Землей (вернее, с книгой "По нехоженой земле"). Дело в том, что в конце 30-х годов подвергся жестоким репрессиям Урванцев. Его, первооткрывателя медно-никелевых богатств Норильска, сыгравших огромную роль во время Отечественной войны, обвинили во вредительстве и после нескольких лет мучений в других лагерях сослали в тот же Норильск, где он, уже "на правах" совершенно бесправного заключенного, продолжал геологические изыскания. Только благодаря тогдашнему начальнику Норильского горно-металлургического комбината А. П. Завенягину ученый остался жив. Но его доброе имя на целых 17 лет было вычеркнуто из истории Арктики, из истории страны. Естественно, его было запрещено упоминать в какой бы то ни было литературе. А Ушаков это сделал.

Он написал свою книгу о Североземельской экспедиции максимально полно и честно. Урванцев остался в ней Урванцевым, достойным уважения полярным геологом и первоклассным путешественником. Ушакову прямо заявили, что в таком виде книга не выйдет. Он был готов отказаться от самого замысла, однако его предупредили, что "сделают" книгу за его спиной, без его участия. Он предпринял несколько попыток спасти "своего" Урванцева - ничего не получилось, и книга вышла без упоминания крамольного имени.

Можно не сомневаться; он тяжело переживал происходящее. Тем более, что находились люди, вполне уважаемые, любимые Ушаковым и любящие его, которые этот поступок не одобрили, даже не пытаясь разобраться в нем. Это не могло не ранить Георгия Алексеевича, мешало ему жить и работать. Но пришло время, Урванцев получил полную и, к счастью, прижизненную реабилитацию. В середине 50-х годов они встретились в Москве на заседании Географического общества. По свидетельству Кремера, они, заключив друг друга в объятия, долго молча стояли, не тая слез... К чести Николая Николаевича, он ни разу ни в чем не попрекнул своего товарища.

Их Североземельская экспедиция завершилась триумфом. Пройдя за 152 маршрутных дня не менее 5 тыс. км, они составили карту архипелага общей площадью 37 тыс. км², и уже в 1932 г. эта карта поступила в распоряжение полярных судоводителей, работавших на трассе Северного морского пути: отныне навигации в Арктике планировались с учетом реальной, точно отображенной на карте Северной Земли. А еще - метеонаблюдения и изучение льдов, соленых и пресных, сбор всевозможных коллекций, геологические исследования (и, наконец, оплата экспедиционных расходов охотничьими трофеями) - вот чем в самом первом приближении были те два года, с 1930 по 1932 г.

За освоение о. Врангеля Ушаков получил в 1929 г. орден Трудового Красного Знамени, один из двух имевшихся в ту пору в стране орденов.

В 1932 г. этим орденом были награждены за Северную Землю Журавлев и Ходов, Ушакову же и Урванцеву вручили высшую награду - орден Ленина. До учреждения звания Героя Советского Союза оставалось еще два года, и можно не сомневаться: существуй это наивысшее звание в 1932 г., Ушаков и участники его экспедиции были бы первыми кандидатами на него. Но первыми Героями стали пилоты, спасшие весной 1934 г. сто с лишним челюскинцев. Причем Георгий Алексеевич имел к челюскинской эпопее самое непосредственное отношение.

Когда во льдах Чукотского моря погиб "Челюскин" (это произошло 13 февраля 1934 г.), в Москве создали Правительственную комиссию во главе с В. В. Куйбышевым. Ее особым уполномоченным стал заместитель начальника Главсевморпути Ушаков. Очевидно, было принято во внимание многое: его полярный опыт, его знание Чукотки, местных обычаев, а главное - его замечательные качества, так ярко проявившиеся в ходе двух крупнейших арктических предприятий. Уже 16 февраля он отправился в США, где были закуплены два аэроплана. Затем вылетел с С. А. Леваневским на Чукотку, к месту главных событий. В районе пос. Ванкарем Леваневский потерпел аварию, получил травмы, машина вышла из строя. А оставшийся невредимым Ушаков, оказав пилоту первую медицинскую помощь и доставив его на чукотских нартах в ближайший поселок, приступил к руководству полетами в ледовый "Лагерь Шмидта". Более того, он и сам отправился туда на борту машины М. Т. Слепнева (и едва не попал при посадке в очередную аварию). Проведя трое суток с челюскинцами на льдине, Георгий Алексеевич вместе с тяжело заболевшим руководителем челюскинцев О. Ю. Шмидтом вылетел в США, а оттуда - на родину, где его ожидал третий орден - Красной Звезды.

В 1935 г. Г. А. Ушаков простился с Арктикой и сделал это достойно и красиво, возглавив рейс на ледокольном пароходе "Садко" в высокие северные широты. "Садко" впервые в истории полярного мореплавания преднамеренно, а не по воле льдов и течений вышел в Центральную Арктику, на большие глубины, где провел комплексные океанографические и геофизические исследования, что явилось научным преддверием изысканий в околополюсном пространстве и в точке Северного полюса.

Во время плавания "Садко" в северной части Карского моря у 81ш с.ш. был обнаружен невысокий, покрытый сплошной шапкой глетчерных льдов остров. По единодушному желанию полярников, ему было присвоено имя Ушакова (это же имя носят мыс и поселок на о. Врангеля, ледник, река и мыс на Северной Земле, горы в Антарктиде, оно - на борту океанских кораблей "Георгий Ушаков" и "Остров Ушакова". И есть великий смысл в том, что с о. Ушакова и с островов Северной Земли стартуют ныне к Северному полюсу группы энтузиастов-лыжников и крупные научно-исследовательские экспедиции - прямые наследники Ушакова, его заветов, его мечты.

После работы в Главсевморпути Ушаков стал первым начальником Гидрометеослужбы СССР. В послевоенные годы Георгий Алексеевич работает в учреждениях АН СССР, много делает для организации советского научно-исследовательского флота. Именно Ушакову мы во многом обязаны тем, что в Мировой океан вышел легендарный "Витязь".

* * *

Слово "романтика", кажется, еще ни разу не прозвучало на этих страницах, а между тем при воспоминании о Георгии Алексеевиче оно более чем уместно. Потому что он был тем самым романтиком, рыцарем, певцом и героем Арктики, на каких, в сущности, и стоит этот удивительный, с древнейших времен занимающий особое место и в истории, и в географии край - край света, о котором так проникновенно писал когда-то Ушаков: "Он существует не только в сказках. Каждое поколение имеет свой край света. И каждое поколение отодвигает край света все дальше и дальше... На нашу долю - я имею в виду старшее советское поколение - выпала почетная, а вместе с тем трудная задача раздвинуть рамки мира в пределах земного шара. Это в первую очередь относится к Арктике. В Арктике теперь нет точки, недоступной для человека" (Виноградов С. Во льдах его дороги. М., 1981. C.125.).

Что греха таить, романтика ныне чаще всего покорно отступает под безжалостным напором будничного, пошлого, рваческого. Рассказы о беззаветных, самоотверженных, преданных делу, бескорыстных людях встречает, как правило, недоверчиво-презрительная ухмылка. Тем дороже каждая очередная, пусть нечастая, встреча с такими людьми, как Георгий Алексеевич Ушаков. Он умер, когда ему было немногим за 60, оставив многочисленным читателям его книг, мечту о нехоженых землях, об исхлестанных метелями, окутанных туманами островах и кочующих в северном океане полярных льдах. И мечте этой суждено жить до тех пор, пока живет на Земле человек.

Г.А. Ушаков в 60-е годы