На протяжении всей истории - вне зависимости от типа формаций и характера власти - существовали и, по-видимому, еще долго будут возникать сильные анархистские тенденции в настроениях и поведении больших социальных групп.

В марксистской литературе до сих пор господствует мнение о мелкобуржуазной природе анархизма. По нашему мнению, это явление имеет более широкий смысл, отражая определенный психологический настрой и форму поведения различных социальных слоев, включающих группы рабочих, студенчества, интеллигенции. Анархизм - это не случайность, не выдумка Прудона или Бакунина, а вполне закономерное явление в жизни любого общества.

В Советской стране в результате послеоктябрьского "красного террора" и затем в условиях жесткого тоталитарного режима всякие возможности для проявления какого бы то ни было идейно-политического нонконформизма отсутствовали. Анархистские устремления против существующей власти могли реализоваться лишь нелегально или в зоне криминального поведения, будь то индивидуальные или групповые уголовные деяния.

Но так было прежде. Ныне ситуация изменилась. Гласность, демократизация, политический плюрализм создали возможность для легального самовыражения анархистских и анархо-синдикалистских настроений - при условии соблюдения конституционных требований, которые запрещают действия, направленные на насильственное свержение власти. В стране уже формируется ряд анархистских и анархо-синдикалистских групп, создана Конфедерация анархо-синдикалистов. Стало быть, анархизм - это не какая-то "академическая" историческая проблема, а во многом проблема настоящего и будущего, в том числе и нашего настоящего и будущего. Вот почему считаем своевременным привлечь внимание к анархизму как своего рода универсальному явлению. Разумеется, тема, взятая в целом, слишком широка для журнальной статьи, поэтому мы сознательно ограничиваемся анализом лишь этической стороны анархизма.

По традиции здесь следовало бы привести список опубликованных на Западе трудов по проблемам анархизма, но он столь велик, что назвать имена одних авторов и проигнорировать других было бы по крайней мере несправедливо. Советская же литература по анархизму, напротив, крайне бедна. Назовем следующие работы:

• Пирумова Н.М. М.Бакунин или С.Нечаев? - Прометей, вып. 5, 1968;
• ее же. М.А.Бакунин. М„ 1970;
• Володин А.И., Корякин Ю.Ф., Плимак Е.Г. Чернышевский или Нечаев? М., 1976;
• Итенберг Б.С. Движение революционного народничества. М„ 1985;
• Витюк В.В., Эфиров СА. "Левый" терроризм на Западе: история и современность. М., 1987.

В октябре 1989 г. состоялась интересная и плодотворная дискуссия, определившая новый подход к оценке теоретического и политического наследия М. Бакунина. - См. Вопросы философии, 1990, № 3, с. 165-169.

Этот выбор объясняется двумя дополнительными соображениями. Первое сводится к тому, что именно внутренние противоречия этики анархизма представляют наибольший интерес. Их осмысление в немалой степени помогает разобраться в некоторых общих процессах нравственного развития. Кстати, начиная с К.Маркса и Ф.Энгельса анархизм более всего осуждался именно за его, как говорилось, "аморальную сущность". Пора разобраться с этими обвинениями, взглянуть на проблему с точки зрения общих человеческих ценностей, а не только с позиций классовой политической борьбы времен I Интернационала.

Второе соображение сводится к тому, что вообще проблема общечеловеческой морали была нами почти забыта и отнесена по ведомству "мещанского сентиментализма" и "поповщины". В марксистской теории полностью превалировала идея о приоритете "классовой морали". Все общечеловеческие критерии нравственности оценивались как вредные измышления церкви и буржуазной пропаганды.

С переменой нашего взгляда на значение общечеловеческих ценностей открывается возможность отказаться от старых догм и свежим взглядом посмотреть на все немарксистские доктрины и политические движения, в том числе на анархизм в целом и его этические принципы в частности.

На первый взгляд, само сочетание нравственности с анархизмом является абсурдным: можно ли говорить о каких-то светлых тонах "черного знамени анархизма"? Ведь из марксистской литературы давно известно, что анархизм есть всего лишь "вывороченное наизнанку буржуазное миросозерцание"^, идеология индивидуализма " "взбесившегося" от ужасов капитализма мелкого буржуа"^, доведенная "до крайности буржуазная безнравственность", "напыщенная галиматья"^, шутовство, уголовщина, фанфаронство, иезуитство и т.д.

В любом марксистском философском справочнике можно найти перечень "мерзостей анархизма" - и эгоизм, и бандитизм, и иррационализм, и волюнтаризм, и субъективизм, и контрреволюционность, и многое другое. Во всяком случае, нигде не найти каких-либо позитивных мнений по поводу анархизма. Но вот что интересно, - почти вся критика обращена на политическое лицо анархизма, на его роль в конкретной политике. Что же касается разбора собственно моральных (или, если угодно, аморальных) аспектов доктрины, то они ставятся в зависимое положение от политики. Логика такова: разве можно говорить о какой-то нравственности анархизма, коли его политическая роль реакционна и вредна с точки зрения революционного пролетариата и марксистско-ленинской теории? Разумеется, нельзя. А коли так, то все анархисты - дети Отца лжи, т.е. дьявола. Ведь недаром сам отец российского анархизма Михаил Бакунин, отвергая веру в бога, вызывающе поклонялся "первому свободному мыслителю и эмансипатору миров" - Сатане.

В марксистской литературе со времен осуждения подрывной деятельности бакунинского Международного социалистического альянса против Международного товарищества рабочих (1873 г.) прочно утвердилась крайне негативная оценка анархизма. В свое время жесткие политические оценки были, конечно, вполне оправданны. Но если взять моральную доктрину бакунизма, то в ней обнаружится немало элементов позитивного характера. Это не позволяет однозначно судить об анархизме как явлении аморальном.

Для прояснения истины следует разобрать три взаимосвязанных аспекта анархистской доктрины и практики:

1. моральные критерии общих конечных целей;
2. нравственные подходы к определению путей и средств достижения поставленной задачи;
3. этические требования к себе и другим.

Все три момента, конечно, взаимосвязаны, но тем не менее имеют собственную природу и характер.

В литературе, посвященной анархизму, как правило, вместо анализа каждого вопроса в отдельности давалась прежде всего общая политическая оценка анархизма как противника организованного рабочего движения. Такой подход позволял абсолютизировать какую-либо одну или несколько характеристик анархизма и его морали.

Согласно анархистской доктрине, например, допускались явно аморальные пути и средства борьбы, но на этом основании было бы несправедливо отрицать, что в своем большинстве идейные анархисты (а не примазавшиеся к ним темные личности) исходили, как признавал В.И. Ленин, "из самых лучших, благороднейших, возвышенных побуждений".

Истории известны десятки беспринципных и аморальных адептов анархизма, вроде С.Г.Нечаева. Но в то же время - и тысячи, десятки тысяч сторонников "прямых действий" - людей честных, самоотверженных, благородных: князь П.А. Кропоткин, Я. Новомирский, Лев Черный (Россия), А. Перейра (Бразилия), Э.Малатеста (Италия), братья Рикардо и Флорес Магон (Мексика) и многие другие. Это различие ни в коей мере нельзя сбрасывать со счетов, ведь речь идет о морали живых людей, а не о некоей самодовлеющей доктрине. Вот почему разбор морального лица анархизма как идеологии и течения нельзя вести без учета его различных сторон - как отрицательных (а они, безусловно, есть), так и положительных (они тоже есть).

Иными словами, давно пора отказаться от привычки противопоставлять марксизм и анархизм как "свет и тень", что, например, делал Жак Дюкло, и спокойно, беспристрастно и честно выявить сущность анархистской этики.

Но прежде напомним первоначальный смысл самого понятия "анархия". Вопреки расхожим обывательским взглядам на анархию как некий хаос и распущенность, чуть ли не бандитизм и т.п., коренной смысл этого греческого слова означает "безначалие", "безвластие". Именно так трактовал анархию крупнейший представитель анархизма Михаил Александрович Бакунин (1814- 1876).

"Свобода! Только свобода, полная свобода для каждого и для всех! Вот наша мораль и наша единственная религия. Свобода - характерная черта человека, это то, что его отличает от диких животных. В ней заключено единственное доказательство его человечности", - писал Бакунин о моральном содержании анархической модели устройства жизни. Особенно решительно и последовательно он защищал принцип связи свободы одного со свободой всех в будущем обществе: "Следовательно, свобода - это не ограничение, а утверждение свободы всех. Это - закон взаимосвязи". Тройная взаимосвязь - братство людей в разуме, в труде и в свободе - вот что, по его мнению, "составляет основу демократии... Осуществление свободы в равенстве - это и есть справедливость". Трудно не согласиться с этим суждением.

Существует только один-единственный догмат, одна-единственная моральная основа для людей - свобода, а посему вся организация общественной жизни должна быть построена в соответствии с этим принципом. Такой идеал и означал, по Бакунину, анархию. По существу же речь шла не о чем ином, как о коммунистическом строе.

К. Маркс, обрушиваясь с критикой на бакунистов, писал:

"Анархия - вот боевой конь их учителя Бакунина, заимствовавшего из социалистических систем одни лишь ярлыки. Все социалисты понимают под анархией следующее: после того как цель пролетарского движения - уничтожение классов - достигнута, государственная власть, существующая для того, чтобы держать огромное большинство общества, состоящее из производителей, под гнетом незначительного эксплуататорского меньшинства, исчезает, и правительственные функции превращаются в простые административные функции".

Вся разница в понимании анархии, или коммунизма, у Маркса и Бакунина сводилась фактически к тому, что для первого безгосударственное устройство мыслилось как следствие революционного преобразования общества, а для второго - как первичная и непосредственная задача (этап) самой социальной революции.

И Маркс, и Бакунин видели гуманистическую сторону своего идеала в стремлении к изживанию в будущем государства и переходе к самоуправлению. Расхождение касалось не содержания, а путей и скорости достижения цели. Для Бакунина был возможен и желателен простой скачок от классов и государства к бесклассовому и безгосударственному обществу. Маркс зло высмеивал эту наивную утопию, рассчитанную на то, чтобы "одним махом перескочить в анархистско-коммунистически-атеистический рай".

Согласно научному социализму, путь к полной свободе человека и общества долог и лежит через диктатуру пролетариата, через временное расширение революционного государственного насилия. Бакунин стремился во что бы то ни стало сократить время перехода от эксплуататорского и несправедливого общества к свободному и справедливому строю. Именно по этой причине он рьяно выступил против теории научного коммунизма:

"На основании того, что я требую экономического и социального равенства классов и личностей... я ненавижу коммунизм, потому что он есть отрицание свободы и потому что для меня непонятна человечность без свободы. Я не коммунист, потому что коммунизм сосредоточивает и поглощает все силы общества в пользу государства... между тем как я хочу уничтожения государства, окончательного искоренения принципа авторитета".

Можно легко доказать утопичность курса на одномоментное уничтожение всякой государственной власти, но это была в высшей степени благородная утопия.

Абсолютизируя идею свободы человеческой личности, Бакунин естественно пришел к выводу о том, что главным ее врагом является государство и вообще всякая власть. Такую оценку он без колебаний распространял и на диктатуру пролетариата, противопоставляя ей образ светлой безвластности - анархии. "Революционеры - политиканы, приверженцы диктатуры, - писал он, - желают первых побед успокоения страстей, хотят порядка, доверия масс, подчинения созданным на пути революции властям. Таким образом провозглашают новое государство. Мы же, напротив, будем питать, пробуждать, разнуздывать страсти, вызывать анархию к жизни".

Бакунин с какой-то непоколебимой убежденностью считал, что именно государство, власть вне зависимости от чего бы то ни было всегда и везде есть "самая сущность и центр всякой реакции". А коли так, то главная задача состоит в том, чтобы "стараться образовать силу явно революционную, отрицательную, разрушающую государство", а отнюдь не бороться за создание нового (рабочего) государства, к которому призывали К. Маркс и Ф. Энгельс.

В Программе бакунинского Международного социалистического альянса указывалось:

"Мы не боимся анархии, а призываем ее, убежденные в том, что из этой анархии, то есть из полного проявления освобожденной народной жизни, должны родиться свобода, равенство, справедливость, новый порядок и сама сила революции против реакции. Эта новая жизнь - народная революция - несомненно не замедлит сорганизоваться, но она создаст свою революционную организацию снизу вверх и от периферии к центру - в соответствии с принципом свободы, а не сверху вниз, не от центра к периферии, по примеру всякого авторитета, - ибо для нас неважно, называется ли этот авторитет церковью, монархией, конституционным государством, буржуазной республикой или даже революционной диктатурой. Мы их всех в равной мере ненавидим и отвергаем, как неизбежный источник эксплуатации и деспотизма".

Итак, всякое государство "в равной мере" ненавистно, анархия - синоним свободы и революции, источник "нового порядка": без власти, собственности, религии. Таково было кредо тайных объединений "интернациональных братьев" - бакунистов, которые полагали, что новая революционная власть может быть лишь "еще более деспотичной", чем прежняя, а посему априорно должна быть полностью отрицаема. В противном случае народные массы, управляемые декретами, вновь будут принуждены "к повиновению, застою, смерти, то есть к рабству. и эксплуатации со стороны новой псевдореволюционной аристократии".

Как ни печально, но это предвидение Бакунина, к сожалению, во многом подтвердилось. Это не означает, конечно, что К.Маркс и Ф.Энгельс занимали ошибочную позицию в оценке роли государства на этапе перехода к новому обществу. Нет, они были, безусловно, правы. Но, видимо, недостаточно остро ощущали возможность морального вырождения революционной власти именно ввиду ее прагматического властного начала.

В своем движении к пониманию анархизма как высшей стадии гуманизма и свободы Бакунин прошел сложный и нелегкий путь.

Духовный отец анархизма, в молодости он был страстным и искренним апологетом религии и христианской морали. Преклонение перед богом и гармонией природы, стремление обрести гармонию в "абсолютной любви" к истине - вот основное стремление молодого Бакунина. В письме к родным от 23 июня 1834 г. 20-летний курсант Петербургского артиллерийского училища искренне заявлял: "Любовь есть главная причина жизни, главный закон гармонической связи, царствующей в природе... жизнь без любви есть пресмыкание!". В это время его дущу питают романтические идеи.

Настроения активной духовной деятельности и личного нравственного совершенствования побудили его встать на позиции критического отношения к действительности. В письме от 7 мая 1835 г. Бакунин писал: "Я - человек обстоятельств, и рука божья начертала в моем сердце следующие священные буквы, обнимающие все мое существование: "Он не будет жить для себя". Я хочу осуществить это прекрасное будущее. Я сделаюсь достойным его. Быть в состоянии пожертвовать всем для этой священной цели - вот мое единственное честолюбие".

Постепенно апология человеколюбия сменяется настойчивым поиском действенных путей оздоровления общества. В письме к брату (март 1845 г.) Бакунин заявляет: "Освобождать человека - вот единственно законное и благодетельное влияние... Не прощение, но неумолимая война нашим врагам, потому что они враги всего человеческого в нас, враги нашего достоинства, нашей свободы".

С этих пор мотив свободы выдвигается в мировоззрении Бакунина на первое место. Человеколюбие перерастает в свою политическую ипостась - "свободолюбие".

Отказ от христианского смирения и переход на позиции "действительно электрического соприкосновения с народом" и революционной борьбы за свободу ознаменовали новый этап в жизни Бакунина. В "Воззвании русского патриота к славянским народам", написанном под влиянием революции 1848 г., он подчеркивал: "Необходимо разрушить материальные и моральные условия нашей современной жизни, опрокинуть вверх дном нынешний отживший социальный мир, ставший бессильным и бесплодным".

Это был еще один шаг к анархизму. В моральном плане Бакунин еще стоит на позициях христианского человеколюбия, но уже требует свержения власти государства и церкви, "осуществления свободы в равенстве". Он полагает: "Все, что соответствует потребностям человека, а также условиям его развития и его полного существования, - это ДОБРО. Все, что ему противно, - это ЗЛО". Это бьп гуманистический взгляд на жизнь и задачу ее обновления.

Опираясь на такое видение добра и зла, Бакунин все ближе подходил к идее бунта: у забитого и угнетенного народа, пишет он, есть лишь три средства выйти из рабского состояния, "из коих два мнимых и одно действительное. Два первых - это кабак и церковь, разврат тела или разврат души. Третье - социальная революция", "полная моральная и социальная революция".

Принципиальные разногласия по вопросам тактики, нарушение дисциплины, фракционные закулисные интриги - все это привело Бакунина к серьезному конфликту как с идеями научного социализма К. Маркса и Ф. Энгельса, так и с политическим курсом Международного товарищества рабочих. Разрыв между марксистами и анархистами стал неизбежен.

Комиссия I Интернационала, в которую входили К.Маркс и Ф.Энгельс, подробно проанализировав документы о деятельности бакунистов, издала в июле 1873 г. специальный доклад, в котором наряду с другими обвинениями был сделан вывод о том, что "всеразрушительные анархисты" во главе с Бакуниным "хотят все привести в состояние аморфности, чтобы установить анархию в области нравственности, доводят до крайности буржуазную безнравственность".

В этой оценке смешивалась конечная цель (анархия, т.е. свобода) с методом ее достижения. В известной степени это смешение было характерным и для самого Бакунина. Но в исходных позициях он оставался честным революционером и защитником новой морали. Вне зависимости от его дурных личных качеств - гордыни, вспыльчивости, индивидуализма - его поведение, даже саму его борьбу с беспрекословным авторитетом Маркса и Энгельса за право иметь свою точку зрения, свою организацию нельзя рассматривать как признак безнравственного поведения. Здесь были нужны не гневные обвинения, а трезвые политические оценки. Что же касается морали, то следует иметь в виду, что сам Бакунин, все более погружаясь в политику и отходя от религии, пережил сильнейшее нравственное потрясение, отказавшись ради идеи свободы от собственной глубокой религиозности. Точнее было бы сказать так: отбросив официальную религию, он на деле защищал именно христианскую идею о свободе человека, доводя ее до полного осуществления. Этот момент очень важен для понимания его ориентации на анархию.

Признавая прогрессивную роль раннего христианства, Бакунин со всей яростью обрушился на официальную религию и церковь, обвиняя их в извращении подлинного Христа, в насаждении насилия и эксплуатации. "Божественной морали" с ее уничижением человека он противопоставил новую "человеческую мораль" - мораль полной свободы человека.

Защищая идею социализма и анархии, он писал: "Наконец, не является ли социализм по самой цели своей, которая заключается в осуществлении на земле, а не на небе человеческого благоденствия и всех человеческих стремлений без какой-либо небесной компенсации, завершением и, следовательно, отрицанием всякой религии, которая не будет более иметь никакого основания к существованию, раз ее стремления будут осуществлены?". В этом он в определенном смысле смыкался с "христианским коммунизмом" В.Вейтлинга, пытаясь нащупать прямую связь между христианским и коммунистическим идеалами.

Для осуществления подлинной свободы, по мысли Бакунина, необходимо отказаться от всевластия частной собственности и авторитарного давления государства, зависимости от религии и церкви: "Человеческий разум признается единственным критерием истины, человеческая совесть - основой справедливости, индивидуальная и коллективная свобода - источником и единственной основой порядка в человеке".

Что в этой ориентации аморального? Какой постулат означает безнравственность? По нашему мнению, это благородный, гуманистичный и в высшей степени нравственный вариант целеустановки по созданию нового справедливого общества , причем соответствующий коммунистическому идеалу.

Вот почему В.И.Ленин многократно подчеркивал мысль о совпадении конечной цели коммунистов и анархистов. Расхождение касалось не целей (полное уничтожение государства, ликвидация частной собственности и установление свободы каждого и всех), а принципов: принципы научного коммунизма признают необходимость переходного периода и революционной государственной власти пролетариата, анархисты "хотят полного уничтожения государства с сегодня на завтра, не понимая условий осуществимости такого уничтожения".

Бакунин отрицал идею революционной диктатуры не по наитию, а в точном соответствии с абсолютизацией принципа свободы. Всякая государственная власть, даже самая революционная, чревата насилием, отрицанием свободы. Впрочем, отрицание государства касалось лишь его насильственной, но не организующей функции. По Бакунину, политическая организация будущего общества должна была строиться на следующих принципах: отделение церкви от государства; свобода совести и культа; абсолютная свобода каждого индивида, который живет собственным трудом; всеобщее право голоса, свобода печати и собраний; автономия общин с правом самоуправления; автономия провинций; отказ от имперских амбиций; отмена права наследования и т.д.

Все эти установки полностью соответствуют гуманистическому идеалу, являются нравственными и прогрессивными. Этот факт надо признать и оценить.

"Социальная солидарность является первым человеческим законом, свобода составляет второй закон общества. Оба эти закона взаимно дополняют друг друга и, будучи неотделимы один от другого, составляют всю сущность человечности. Таким образом, свобода не есть отрицание солидарности, наоборот, она представляет собою развитие и, если можно так сказать, очеловечение последней".

Таковы были взгляды Бакунина на конечные цели борьбы. Назвать их безнравственными никак нельзя. В них, в первую очередь, и проявилась светлая сторона анархистской этики Бакунина.

Обратимся теперь к моральным принципам второго основоположника анархизма - князя Петра Алексеевича Кропоткина (1842-1921).

Он столь же горячо и энергично ратовал за свободу человека, за разрушение государства, собственности и религии, при этом всегда и во всем отводил определенную роль именно "моральному принципу". Он никогда не допускал и мысли о возможности каких-либо аморальных, или не до конца моральных, методов борьбы даже ради скорейшего достижения "безвластного коммунизма".

В лекции "Нравственные начала анархизма" (1918 г.) Кропоткин, отталкиваясь от идеи о естественно-биологическом происхождении морали, считал главным принципом анархизма именно "принцип, повелевающий поступать с другами так, как сам хочешь, чтобы поступали с тобой". Здесь Кропоткин фактически цитирует Канта, но называет главный нравственный принцип не "категорическим императивом", а лишь "советом". Поступать согласно этому принципу "стало уже привычкою. Без этого принципа невозможно само существование общества", - писал Кропоткин.

Почти открыто полемизируя с "Катехизисом революционера" Нечаева, Кропоткин писал: "Без взаимного доверия борьба становится невозможной, без мужества, без инициативы, без солидарности - победы не существует, поражение является неминуемым... в мире животных и человека закон солидарности является законом прогресса". В этом великий идеолог "безвластного коммунизма" видел главный моральный стержень революции и анархизма.

Квинтэссенцией взглядов Кропоткина на роль морального фактора может служить следующий эмоциональный пассаж из упомянутой лекции: "Мы объявляем войну не одной только отвлеченной троице в лице Закона, Религии и Власти. Мы объявляем войну всему потоку лжи, хитрости, эксплуатации, разврата, пороков - словом, неравенству, которым он переполнил все сердца".

Гуманистическая концепция Кропоткина строилась не только на христианском, как у Бакунина, но и, в основном, на естественно-научном фундаменте. И это обстоятельство в немалой степени предопределило разницу во взглядах двух основоположников анархизма на мораль.

Сам Кропоткин в "Записках революционера" объяснял исходный пункт своей оценки морали особым толкованием дарвиновского закона борьбы за существование и стремлением пересмотреть "его приложение к миру человеческому. Попытки, сделанные в этом направлении некоторыми социологами, положительно не удовлетворяли меня, и я думал об этом вопросе, когда нашел в речи русского зоолога профессора Кесслера, произнесенной на съезде русских естествоиспытателей в 1880 году, новое, превосходное понимание борьбы за существование. "Взаимная помощь, - говорил он, - такой же естественный закон, как и взаимная борьба, но для прогрессивного развития вида первая несравненно важнее второй". Эта мысль... явилась для меня ключом ко всей задаче".

Эту же идею по-своему выразил и Бакунин. "В мире интеллектуальном и моральном, - отмечал он, - как и в мире физическом, существует только положительное; отрицательное не существует, оно не есть отдельное сущее, а лишь более или менее значительное уменьшение положительного... Глупость является не чем. иным, как слабостью ума, а в сфере нравственности недоброжелательство, жадность, трусость являются лишь доброжелательством, великодушием и храбростью, доведенными не до нуля, а до очень малого количества. Как бы оно мало ни было, все же оно положительное количество, которое может быть развито, усилено и увеличено воспитанием".

Не возражая против идеи о роли социальной среды и воспитания в формировании нравственности, Кропоткин видел начало человеческой морали главным образом в естественных законах развития животного мира. "В практике взаимной помощи, которую мы можем проследить до самых древнейших зачатков эволюции, мы, таким образом, находим положительное и несомненное происхождение наших этических представлений, и мы можем утверждать, что главную роль в этическом прогрессе человека играла взаимная помощь, а не взаимная борьба. В широком распространении принципа взаимной помощи, даже и в настоящее время, мы также видим лучший задаток еще более возвышенной дальнейшей эволюции человеческого рода", - такими словами заканчивает Кропоткин свой фундаментальный труд.

Как видим, и Бакунин, и Кропоткин, и тысячи их искренних последователей исходили в своем понимании целей прогресса и революции из категорий высокой морали и человеколюбия. В этом заключалась самая сильная и привлекательная сторона анархистской этики. Но была и другая, противоречивая сторона их мировоззрения. Речь идет о подходе анархизма к средствам и путям достижения анархии как цели.

Вопрос о соответствии целей и средств является, пожалуй, самым сложным в любой моральной системе ибо здесь политика и нравственность оказываются равносильными.

Ради достижения цели, считается в политике, допустимы любые средства. И такая линия дает конкретный эффект.

Мораль же запрещает использовать неправые, грязные средства для достижения хотя бы и самой светлой цели. Но тогда цель нередко оказывается недостижимой. Значит ли это, что мораль ставит средство выше цели и готова пожертвовать главным? Эта дилемма стоит перед каждым, кто хотел бы примирить политику и мораль. Но в большинстве случаев надежда на такое примирение - химера, утопия и самообман.

Как же решал эту неразрешимую задачу Бакунин? Были ли у него какие-то сомнения на этот счет? На наш взгляд, если и были, то лишь в начале его политической карьеры. В дальнейшем он, отдавая приоритет анархии как цели, под-, чинил этому все свои конкретные действия.

Вопрос о допустимых средствах всегда волновал моралистов, но пока они искали ответ, политики без зазрения совести прибегали к самым циничным методам, к самому грубому насилию, к любому страшному греху ради поставленной цели, будь то захват власти, устранение с дороги соперника, порабощение чужого народа или какая-нибудь другая задача. Николо Макиавелли, во многом обогнав свое время, обосновывал вред морали для достижения эффекта в политике.

Принципы анархизма опирались на романтически-эгалитаристскую трактовку идей о свободе и достоинстве личности, о паразитизме государства, о необходимости полного разрушения старых нравов и порядков, о революционной роли насилия. И талантливые ученые XIX в. (Прудон, Штирнер), и рабочие-самоучки типа Вейтлинга, и бунтарски настроенная молодежь (Нечаев), и некоторые выходцы из высших слоев (Бакунин) - все они, каждый по-своему, хотели свергнуть старое общество, старую мораль и открыть путь к народной свободе.

Одним из первых с идеей о новой "революционной морали" выступил еще в середине 40-х годов XIX в. Вильгельм Вейтлинг. Он рассчитывал с помощью 20-40 тыс. "ловких и храбрых молодцов" из среды люмпенов "предать все кругом истребительному огню". Этот проект преследовал светлую цель, но отличался явной неразборчивостью в средствах. Именно в противовес такого рода настроениям К. Маркс заметил: "Цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель".

Мы часто цитируем эти слова Маркса, но не удосуживаемся их интерпретировать. Разве может измениться суть цели, если она достигается черными средствами? Кто определяет характер средств как правых или неправых? Возьмем, скажем, индивидуальный террор. Можно ли сказать, что этот метод аморален? А заговор против Гитлера? Видимо, нет и не может быть каких-то универсальных и вечных критериев правомерности тех или иных средств. Слова Маркса - это декларация и не более, поскольку все в жизни относительно и можно лишь стремиться к наиболее полному нравственному соотношению средств и целей.

Вейтлинг, защищая тезис о нравственной политике, тем не менее считал возможным для достижения цели освобождения человека использовать все, включая насильственные, антигуманные средства. Что касается его расчета на использование всякого рода уголовников и люмпенов, то это равнозначно неверию в силы пролетариата. Это неверие в еще большей мере было присуще Штирнеру и Прудону, которые первыми пытались подвести под анархизм теоретическую базу.

Макс Штирнер (псевдоним Каспара Шмидта, 1806-1856) выпустил в 1845 г. книгу "Единственный и его собственность", в которой обосновал приоритет "Я" над всем остальным миром. Последний рассматривался как некая "собственность" каждого "единственного" эгоиста. "Революционные умы были заняты выбором государственного строя... Но быть свободным от всякого государственного строя - вот к чему стремится бунтовщик", - заявлял он. Дух крайнего индивидуализма и элитаризма "союза эгоистов" составлял суть штирнеровского экстремизма.

Анархистскую доктрину по-своему обосновал и Пьер-Жозеф Прудон (1809- 1865). Он пытался подвести под анархизм экономическую основу, защищая мелкую собственность и противопоставляя ее "украденной" и посему приговоренной к смерти крупной собственности. "Долой партии; долой власть; абсолютная свобода человека и гражданина - вот наше политическое и социальное кредо", - заявлял Прудон.

Суть анархистского метода откровенно выразил германский публицист Карл Гейнцен (1809-1880), обосновавший идею о возмездной роли насилия по отношению к власть имущим: "Их лозунг - убийство, наш ответ - убийство. Им необходимо убийство, мы платим убийством же. Убийство - их аргумент, в убийстве - наше опровержение". Гейнцен высмеивал "гуманистов" и "моралистов", которые мучаются совестью и хотели бы избежать кровопролития. "Даже если бы нам потребовалось поразить полконтинента или пролить море крови, чтобы покончить с партией варваров, нас бы не мучила совесть", - заявлял он, определяя численность подлежащих уничтожению "варваров" цифрой в 2 млн. человек. А.И. Герцен, в годы эмиграции не раз встречавшийся с Гейнценом, назвал его заявление "каннибальской выходкой", суммировав идеи Гейнцена в иронической фразе: "Достаточно избить два миллиона человек на земном шаре, и дело революции пойдет, как по маслу".

Анархизм в Европе все более смыкался с экстремизмом. Политический террор стал быстро расползаться по странам континента. В 40-60-х годах прошлого столетия было организовано более 20 покушений на жизнь высших царственных особ: герцога Пармского, Фердинанда III Неаполитанского, испанскую королеву Изабеллу и других высокопоставленных лиц. Число террористических актов и политических покушений перевалило за несколько сотен.

В России в 50-60-х годах нарастало крестьянское движение. Против "сатанинской силы" царизма выступило студенчество. В этих условиях часть молодежи также встала на анархистские позиции. Н.А.Ишутин и его друзья ("ишутинцы" - тайное революционное общество 1863-1866 гг.) намеревались даже создать законспирированное общество "Ад", члены которого должны были быть освобождены от моральных ограничений и все силы подчинить терроризированию врага, т.е. царизма.

В условиях нарастания стихийного протеста "низов" в 50-60-х годах как в Европе, так и в России ярким цветом расцвел анархизм как особое политическое течение.

Бакунин был решительным сторонником революционного насилия, стихийного массового бунта, который один способен уничтожить мир "легального государства и всей так называемой буржуазной цивилизации". По его мнению, настоящий "революционер ставит себя вне закона как на практике, так и эмоционально (точнее: морально. - Б.К.). Он отождествляет себя с бандитами, грабителями, людьми, которые нападают на буржуазное общество, занимаясь прямым грабежом и уничтожая чужую собственность".

Бакунин любил выкрикивать столь шокирующие лозунги, как бы нарочно требуя от каждого революционера полного отказа от каких бы то ни было нравственных колебаний и ограничений. Оценивая эти лозунга, К.Маркс и Ф.Энгельс писали: "Все мерзости, которыми неизбежно сопровождается жизнь деклассированных выходцев из верхних общественных слоев, провозглашаются ультрареволюционными добродетелями... Трудно сказать, что преобладает в теоретической эквилибристике и в практических затеях Альянса - шутовство или подлость".

Действительно, любого нормального человека поражает какое-то воспаленное стремление бакунистов к всеобщему разрушению. Даже само понятие "революция" рисовалось в их глазах в виде всепоглощающего огня, сжигающего все зло жизни и открывающего путь к кровавому очищению "поганого общества" ради освобождения и счастья народа. Революционное мессианство каким-то странным образом сочеталось с самым явным аморализмом, что и дало основание К.Марксу и Ф.Энгельсу определить бакунинскую мораль в сфере выбора средств как иезуитскую, т.е. двурушническую, лицемерную, обманную.

Насилие и аморализм действительно допускались бакунистами. В одном из писем Бакунин писал: "Яд, нож, петля и т.п. Революция все равно освящает. Итак, поле открыто!.. Пусть же все здоровые, молодые головы принимаются немедленно за святое дело истребления зла, очищения и просвещения русской земли огнем и мечом, братски соединяясь с теми, которые будут делать то же в целой Европе".

Яд, нож, петля - набор средств, годный, пожалуй, лишь для средневекового разбойника, а не для организованного революционного движения. Но именно в возрождении традиций разбойной вольницы и индивидуального бунтарства против власть предержащих и видел задачу Бакунин. Он вполне искренне писал: "Лишь в разбое - доказательство жизненности, страсти и силы народа". Идеализация средневековых форм протеста простого люда против князей и феодалов распространялась основоположником анархизма на иные времена и нравы. Это говорило, между прочим, о том, что Бакунин не любил и не понимал город, а тем более требования рабочего движения.

Выступая против абсолютизации насильственных методов борьбы, великий русский демократ и просветитель H.П. Огарев писал Бакунину: "Смири тревогу, шатание мыслей и действий, смири до обречения себя на подготовительную работу". Но именно органическое неприятие всякой "подготовительной работы" как скучной, монотонной, невидной, тупой и т.д. и порождало увлечение террором, отказ от политических методов борьбы.

Таким образом, отношение анархистов к выбору средств для достижения благородной цели отличалось самым беспринципным прагматизмом. Всякие угрызения совести считались безнравственными, коли речь шла об интересах "революционного дела". Само "дело", по мысли анархистов, и есть моральное оправдание любого средства для совершения этого "дела".

Такая логика в последующие десятилетия была взята на вооружение не только анархистами и левацкими элементами, но и самыми правоверными марксистами. По существу, аморализм возводился в революционную добродетель. Так что у марксистов нет никаких оснований чувствовать хотя бы некоторое превосходство над анархистами. Здесь мы, увы, равны с ними.

В основе приоритета "конечной цели" над методом ее достижения лежал приоритет "классовой" морали над общими человеческими ценностями. Нравственным, допустимым и даже благородно-героическим считалось все, что служило защите "классовых интересов" пролетариата, сформулированных партийными идеологами. Особенно широко такой пагубный подход к выбору средств ради "светлой коммунистической цели" применялся в годы сталинщины. Даже в недавнее время ложная забота о "мировой революции" как бы оправдывала военное вмешательство в жизнь суверенных государств (вспомним события в Афганистане) .

Вечная проблема - как достичь гармонии между средством и целью - встает перед каждым политиком, будь он революционер или консерватор. Вот почему трагедия несоответствия средств и целей была присуща не только анархистам. Часто, увы, даже слишком часто в ее противоречиях запутывалось и коммунистическое движение.

Мы в данном случае, разумеется, не говорим о случаях сознательного и развращенного использования самых аморальных средств для достижения корыстных и подлых интересов. Нет, речь идет о честных людях, которые искренне хотели сделать добро, но были вынуждены добровольно избрать недобрые, негуманные средства для достижения этой цели. Даже великий демократ В.Г.Белинский как-то заметил, что людей следует вести к счастью силой. Что это означало на практике, показал тоталитарный "путь к коммунизму".

Противоречия анархистской доктрины лишь помогают нам понять общую логику несоответствия целей и средств.

Еще более противоречит гуманистическая установка тем требованиям, которые предъявляли анархисты к себе и людям. Здесь выделяется знаменитый "Катехизис революционера". Автором его современная наука считает С.Г. Нечаева (1847-1882), хотя, по мнению Комиссии I Интернационала, текст был написан Бакуниным ". Но для нас важно, не кто написал этот документ, а что в нем написано.

В первом разделе "Отношение революционера к самому себе" говорилось: "Революционер - человек обреченный... Все в нем поглощено... единою страстью - революцией". Казалось, можно было бы только приветствовать эту страсть, но далее следовало нечто невообразимое: революционер обязан порвать со всем "гражданским порядком и со всем образованным миром, со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями и нравственностью этого мира". Зачем и почему выдвигалось это требование, сказать трудно. Видимо, для того, чтобы затем облегчить полное подчинение воли и разума "революционера" воле и разуму вождей анархизма. Автор "Катехизиса" заявлял: "Революционер... знает только одну науку - науку разрушения... Безнравственно и преступно все, что помешает ему".

В разделе "Катехизиса" об отношении революционера к товарищам по революции мы видим весьма примечательные пассажи: "Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью его полезности в деле всеразрушительной практической революции". Солидарность объявлялась главной силой, но при этом допускалось наличие "революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных".

Один из параграфов звучал и вовсе странно: "Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос, спасать его или нет, революционер должен... взвесить пользу, приносимую товарищем, с одной стороны, а с другой - трату революционных сил, потребных на избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить". Так просто решалась проблема товарищеского долга и солидарности. Априорно ясно, что "перетянет" в большинстве случаев не спасение товарища, а стремление "сохранить революционные силы".

Высказанные Нечаевым идеи о том, что "товарища" можно обманывать, шантажировать и даже убить за неповиновение, были осуществлены им на практике (так, по его приказу в 1869 г. был убит студент Иванов, который взбунтовался против диктата "вождями был заподозрен им в предательстве) .

Деспотическое мессианство Нечаева выразилось и в разделе "Катехизиса" об "отношении революционера к обществу". Все общество разбивалось Нечаевым на шесть категорий.

Первая категория - неотлагаемо осужденные на смерть.

"Вторая категория должна состоять из таких людей, которым даруют только временно жизнь, для того, чтобы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта".

"К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов, или личностей, не отличающихся ни особенным умом, ни энергией, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием, силой. Надо их эксплуатировать возможными путями; опутать их, сбить с толку и, по возможности, овладев их грязными тайнами, сделать их своими рабами".

"Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибирать их в руки, овладеть их тайнами, скомпрометировать их донельзя... их руками мутить Государство".

"Пятая категория - доктринеры, конспираторы, революционеры, все праздно-глаголющие в кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичные головоломные заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства".

"Шестая и важная категория - женщины, которых должно разделить на три главных разряда: одни - пустые, бессмысленные, бездушные, которыми можно пользоваться, как третьей и четвертой категориями мужчин; другие - горячие, преданные, способные, но не наши... Их должно употреблять, как мужчин пятой категории; наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвященные".

Какая зловещая игра больного воображения двух людей - старого Бакунина и молодого Нечаева, взбаламутивших своими идеями многих прекрасных и честных людей, которые хотели "идти в революцию", а оказались в болоте аморализма и фальши! Анархия в трактовке Бакунина, по справедливому определению К.Маркса, превращалась из свободы и бесклассовости "во всеобщее всеразрушение; революция - в ряд убийств, сначала индивидуальных, затем массовых; единственное правило поведения - возвеличенная иезуитская мораль; образец революционера - разбойник".

Итак, высокая нравственность в определении цели и отказ от моральных ограничений в выборе средств - такова противоречивая сущность этики анархизма.

Сейчас, в крайне нервозной и неустойчивой обстановке и в результате отказа от административно-командных принудительных ориентаций поведения, оказалось, что значительные группы людей не имеют достаточно сильных внутренних ориентиров морального поведения. То там, то сям возникают стихийные всплески насилия. Такое асоциальное поведение питают настроения нигилизма, безадресного критиканства и протеста, желание побыстрее стабилизировать жизнь. Анархистские настроения все отчетливее окрашивают в свои тона даже массовидные популистские движения, но эта тема требует особого разговора. Некоторым людям искренне кажется, что анархизм олицетворяет подлинную свободу личности, право каждого на выбор средств и целей борьбы. Однако история показывает, что путь анархизма не способен вывести человека к подлинной свободе, ибо индивидуализирует ее и тем обрекает на самоотрицание. Человек не может быть свободен в одиночку. Человеку, как говорил Кропоткин, необходима солидарность. К этому, собственно говоря, и сводится главная суть самой обычной и вместе с тем универсальной человеческой нравственности. В этом состоит сегодня наш главный моральный ориентир.

Литература

Бакунин М.А. Избранные философские сочинения и письма. М.,1987.

Бакунин М. Избранные сочинения, Пт.-М.. 1920.

Кропоткин П.А. Нравственные начала анархизма. М., 1918.

Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1988, с. 471.

Кропоткин П.А. Взаимная помощь, как фактор эволюции. М., 1918.

Дюкло Ж. Бакунин и Маркс. Тень и свет. М., 1975.

Стеклов Ю.М. Михаил Александрович Бакунин. Его жизнь и деятельность, М.-Л., 1927.

Материалы для биографии М. Бакунина, М.-Л., 1928.

Келер Э. Вильгельм Вейтлинг. Его жизнь и деятельность. СПб., [б. г.]