 №4, 1997 г. |
 .тел. (095)928-11-90; эл. почта viet@ihst.msk.su |
№4, 1997 г. |
. тел. (095)928-11-90; эл. почта viet@ihst.msk.su |
Этические аспекты современной науки
.© Н.И. Кузнецова
Н.И. Кузнецова
"АТОМНЫЙ СЛЕД" В ВИЕТ
(как запрещали наш журнал)
Эта история неожиданная, завлекательная, как детектив, весьма поучительна, хотя трудно сказать, чему она учит, - кто виноват и в чем состояло "преступление"? Эта история разыгралась бурно, как "авантюрный роман", или, выражаясь современным языком, как триллер, потому что никто не мог предсказать, что произойдет на ее следующем повороте. Но главное в этой истории - ее непридуманность.
ВИЕТ - "Вопросы истории естествознания и техники" - журнал сугубо академический, не склонный впадать в журналистский ажиотаж "сенсационного материала", не подверженный искушению стать в центре публичного скандала. В конце концов мы занимаемся наукой, а в рамках науки - познанием прошлого. Наше дело - историческая реконструкция, основанная на детальном копании в исторических источниках, факты, осторожные ("взвешенные") интерпретации... Какие тут могут быть сенсации, скандалы, разборки?.. Наши научные дискуссии, как правило, не вызывают общественного интереса, потому что общество живет сегодняшним днем, а мы - прошлым.
Но жизненная реальность буквально взорвала эту привычную схему. И это был "атомный взрыв".
Краткая фабула, события и действующие лица
Зимой, в начале 1992 г., в Институте истории естествознания и техники появился человек, которого следует считать основным персонажем этой истории, - бывший разведчик, ветеран КГБ, Анатолий Антонович Яцков. В годы войны он был помощником резидента советской разведки в США и обеспечивал прием и передачу сверхсекретной информации из Лос-Аламоса, где тогда создавалась первая в мире атомная бомба. Ничем не примечательный внешне (как мне внушали, - характерная черта подлинного разведчика), он пришел на прием к директору ИИЕТ (и главному редактору ВИЕТ) Борису Игоревичу Козлову. В руках Яцкова - большая папка с материалами, на которых стоял такой завлекательный для любого историка гриф - "совершенно секретно". На документах - автографы "Л. Берия", "Первухин", "Абакумов", "И. Курчатов"...
- Хотите опубликовать?
Как не захотеть!!! Речь шла о том, что КГБ только-только рассекретил архивные документы 45-50-летней давности, из которых можно было понять, какую действительно важную роль сыграла разведка в том, что СССР стал великой ядерной державой.
Б.И. Козлов показал материалы Владимиру Павловичу Визгину - заведующему сектором истории физики, члену редколлегии нашего журнала и одному из руководителей небольшой группы, занимавшейся историей советского атомного проекта. (В группу входили сотрудники сектора, РНЦ "Курчатовский институт", а также некоторых других НИИ.) Даже беглый просмотр папки Яцкова подтверждал: речь шла об уникальных документах!.. Наиболее интересными и важными были рукописные "отзывы" И.В. Курчатова о материалах разведки 1941-1943 гг. По ним во многом можно было судить, как формировалась советская атомная программа.
Главный редактор пригласил Яцкова на заседание редколлегии ВИЕТ. Все собравшиеся, естественно, пришли в восторг от возможности опубликовать такие документы. Потом Яцков выступал на заседании группы по истории атомного проекта, рассказывая о вкладе разведки в решение "урановой проблемы" в СССР, показывал свою папку с рассекреченными архивными материалами. Основной пафос его выступлений заключался в том, чтобы, отдавая должное заслугам разведки, не преуменьшить достижений наших физиков - Курчатова и его команды - в создании отечественного ядерного оружия.
В.П. Визгину было поручено отобрать самые существенные документы и подготовить их для публикации в нашем журнале. Это предполагало расшифровку рукописных текстов, сопоставление данных, полученных из новых документов, с уже известными фактами, историко-научную оценку материалов. Визгин отобрал 14 документов, наиболее интересных с точки зрения историка науки. Во вступительной статье и примечаниях публикуемые документы следовало тщательно описать и прокомментировать. Было совершенно ясно, что новые данные радикально меняют картину начального периода истории создания советского ядерного оружия, проливая свет на многие обстоятельства этой истории, ранее казавшиеся совершенно загадочными. Ценным дополнением к комментариям могла служить и статья А.А. Яцкова, где один из главных "атомных разведчиков" давал вполне взвешенную оценку вкладу советской разведки в общее дело создания "ядерного щита" СССР.
В мае 1992 г. работа была завершена. Редакция ВИЕТ получила долгожданные материалы, чтобы окончательно оформить их для воспроизведения в журнале. В подборку входили: вступление "От редакции", поясняющее само происхождение публикуемых материалов; далее приводился набросок исследовательской программы по истории советского атомного проекта; вводная статья В.П. Визгина, где давалась общая характеристика и оценка документов из архива внешней разведки; затем шли статья А.А. Яцкова "Атом и разведка" и рассекреченные документы (№№1-РР14, мы сами их пронумеровали, чтобы легче было ориентироваться), плюс примечания, подготовленные также В.П. Визгиным. Подборка была большой и занимала 38 полос номера (почти четверть общего объема).
Подготовительная работа была весьма нелегкой по многим обстоятельствам. В конце своей вводной статьи В.П. Визгин благодарил за помощь группу коллег - сотрудников ИИЕТ Д.Н. Трифонова, Ю.И. Лисневского, Г.Е. Горелика, "курчатовца" Ю.В. Гапонова и тогдашнего сотрудника службы внешней разведки В.М. Чикова, - которые познакомились с подборкой еще в рукописи и сделали некоторые замечания. Но наибольшее содействие оказал главный научный сотрудник Курчатовского института Игорь Николаевич Головин (в прошлом он был заместителем И.В. Курчатова). Именно с ним были тщательно согласованы тексты вводной статьи и примечаний. Как рассказывал Визгин, Головин вначале был совершенно шокирован представленными ему материалами и считал их публикацию "нецелесообразной". Только после долгих уговоров-разговоров-переговоров он как бы дал "добро" на эту публикацию, попросив, впрочем, не включать его в число тех, кому выражается благодарность. (Замечу, что, с формальной точки зрения, никакого согласия не требовалось, это было проявлением добросовестности и деликатности со стороны В.П. Визгина.) Кстати сказать, решающим аргументом для Игоря Николаевича стала позиция журнала: главное для нашего сообщества - огромная историко-научная ценность материала, а его журналистская сенсационность - дело второе.
Журнал в это время начинал выходить по новой схеме: компьютерный оригинал-макет издания готовился прямо в редакции и уже в готовом виде переправлялся в типографию издательства "Наука". (Мы сдали перед этим только один выпуск по этой технологии.) Все мы, работники редакции, были очень неопытны, но полны энтузиазма. Две скромные 286-е машины ("двоечки") казались нам верхом совершенства, лазерный принтер - чудом, от работы сканера приходили в экстаз... Мы погрузились в набор, сканирование, форматирование, выбор шрифтов, мы хотели поразить воображение читателей!.. "Это будет настоящая бомбочка!" - радостно потирал руки ответственный секретарь редакции Миша Шевченко. Наборщица Валя Беляева тихо плакала, но терпела. Труднейший для новичка оригинал-макет делал Дима Баюк, которого остальные, жалея, поили сладким чаем и даже иногда покупали кое-какие фрукты для поддержания его сил. Считка и постоянная проверка этого текста изводили редакторов Марину Долгову и Таню Скребневу. К нашей чести надо сказать, что опечаток в этом материале допущено не было, хотя по ходу работы мы их вылавливали в огромном количестве. Другие "технические сложности" просто выпали из поля зрения.
Было лето, жара, в Институте - период летних отпусков. В.П. Визгин уехал в научную командировку в Испанию. К нам в редакцию захаживал только Г.Е. Горелик - один из активных участников работ по истории атомного проекта и наш давний добрый друг. Он тоже ждал окончания нашей работы и предвкушал (вероятно, более, чем мы сами), какой сильный резонанс эта публикация вызывет в среде физиков-ядерщиков и профессиональных историков науки.
Именно Геннадий Ефимович, когда была готова окончательная верстка всей публикации, предложил передать ее для прочтения академику Ю.Б. Харитону и сам вызвался доставить ее "патриарху" советского атомного проекта. Мы не возражали. Б.И. Козлов даже написал вежливое письмо Харитону: вот, мол, публикуем уникальные материалы и надеемся на дальнейшее научное сотрудничество с Вами... Письмо подписано 5 августа 1992 г.
Кроме того, Миша Шевченко договорился с редакциями "Независимой газеты" и "Московских новостей", что мы также дадим им эту верстку, а они подготовят небольшие сообщения о нашей публикации. Коллеги-журналисты предвкушали сенсацию, а мы жаждали привлечь внимание к нашему журналу.
Это все было исполнено, а у нас было еще много другой работы, по другим статьям и материалам этого номера. Строго по графику - 14 августа - оригинал-макет журнала был отправлен в издательство "Наука", и номер, как говорится, пошел в тираж... Мы перевели дух и ликовали, что справились с этой действительно нелегкой работой. Почему-то очень быстро, дней через пятнадцать, был готов сигнальный экземпляр, и Миша Шевченко подписал его - "В печать". Публикация выглядела роскошно. Мы были горды.
А дальше - началось...
Где-то в конце сентября, рано утром, у меня дома - телефонный звонок.
- Говорит Игорь Николаевич Головин, здравствуйте.
- Очень рада Вас слышать.
- Я по поводу публикации в журнале материалов по истории атомного проекта. Вы не волнуетесь, что по этим материалам кто-то сделает бомбу?
- Игорь Николаевич, побойтесь Бога, Вы же сами одобрили нашу публикацию. Разве сегодня кто-то будет пользоваться рецептами почти 50-летней давности? Ведь документы потому и рассекречены.
- Но взорвать-то бомбу можно и по этим рецептам! Надо срочно снять некоторые документы!
- Это невозможно, - ответила я несколько растерявшись, но твердо. - Тираж, вероятно, уже готов и рассылается. И Вы слышали, что сейчас на городских помойках грамотные студенты-физики могут собрать все что надо для производства бомбы. Об этом уже писали в прессе. Наш ВИЕТ, я думаю, им ни к чему.
После этого разговора не столько встревоженная, сколько озадаченная, я позвонила своему "шефу" - Б.И. Козлову. В свою очередь он рассказал, что ему домой в 2 часа ночи дозвонился Юлий Борисович Харитон: "Я тут в больнице нахожусь и только сейчас добрался до ваших материалов... Так вот, их публиковать нельзя: по ним можно сделать настоящую бомбу!.."
- Однако это ерунда, - заключил Козлов. - Ведь эти документы пришли прямо из КГБ. Они лучше знают, что можно, что нельзя.
- А разрешение сохранилось? - спросила я машинально.
- Какое такое разрешение? - удивился главный. - Ведь Яцков - сотрудник госбезопасности. А эту замечательную папку он сам принес.
Уже несколько встревоженные, мы в редакции начали рассуждать, почему только сейчас встал вопрос о том, что публикация представляет опасность. Визгин продолжал отсутствовать, теперь уже находясь в очередном отпуске... Пришел Гена Горелик, уже в курсе наших проблем. "Это перестраховка, - решили мы все вместе. - Но кто инициатор и в чем причина?.."
Через несколько дней стало ясно, что детонатором всеобщего переполоха был Ю.Б. Харитон. Прочитав нашу публикацию, он не ограничился звонками Козлову и Головину, предупреждая о необходимости изъять журнал, но также оперативно сообщил в Минатом, что произошла "утечка секретной информации".
Мы никак не могли понять, почему столь опытные и ответственные люди, как работники Курчатовского института, разведчики из КГБ, только теперь задумались о сохранении государственной тайны. Ведь папка с документами находилась в их руках, вероятно, более года. Мы, редакция, были просто "крайними" в цепочке передачи информации из архива внешней разведки - к широкому читателю.
Но наказание всегда имеет того, кого наказывают, и виновником, естественно, должен быть "крайний". Так уж складывалась общая ситуация.
Горелик предложил - в порядке самозащиты - обратиться к американскому коллеге, известному специалисту Д. Холлуэю, который уже давно работал над научно-технической историей создания атомной бомбы, хорошо знал всех наших специалистов, и спросить, как бы он оценил степень опасности нашей публикации.
Мы радостно решили, что наши "перестраховщики" получат достойный ответ от американского специалиста, и послали письмо Холлуэю по электронной почте - в восторге от совершенства технических средств современной коммуникации.
Ответ Холлуэя, который получили буквально через день, был почти "громом среди ясного неба". Американский коллега заявлял, что степень опасности такой публикации крайне велика и лучше от нее отказаться. Но это все-таки было частное письмо в ответ на наше частное же письмо, и до поры до времени оно оставалось только выражением личного мнения.
Вторым нашим шагом, направленным на самозащиту, было официальное письмо (или запрос) в КГБ с просьбой подтвердить, что представленные Яцковым документы действительно рассекречены и могут использоваться в открытой печати без ограничений. Но ответа из КГБ, к нашему изумлению, пока не последовало. "Из Америки - через день, с Лубянки - через год, - посмеивались мы. - Тут и электронная почта не помогает".
22 сентября Б.И. Козлову пришла первая официальная бумага (№ 08-1327) от заместителя министра РФ по атомной энергии А.Г. Мешкова, в которой говорилось, что специалисты Министерства, ознакомившись с публикацией "У истоков советского атомного проекта: роль разведки, 1941-1946 гг. (по материалам архива внешней разведки России)" в сигнальном экземпляре журнала ВИЕТ № 3, 1992 г., отметили, как там было написано, несомненную высокую историческую ценность публикуемого материала. А далее - так:
" Вместе с тем разработчики ядерного оружия считают, что достаточно полное описание конструкции первого успешно испытанного ядерного заряда, приведенное в документах № 12, 13, является нарушением Договора о нераспространении ядерного оружия 1968 года, по которому ядерные державы обязались не публиковать в открытой печати информацию, которая может способствовать неядерным странам создавать ядерное оружие. Эту точку зрения от разработчиков ядерного оружия высказал академик Харитон Ю.Б., а также поддержал представитель Российского научного центра "Курчатовский Институт" профессор Головин И.Н. "
" С учетом изложенного Министерство Российской Федерации по атомной энергии считает необходимым исключить документы № 12, 13 из материалов публикации, в том числе и в уже разосланных сигнальных экземплярах журнала. "
Итак, перед нами, сотрудниками редакции, замаячила в качестве ближайшей перспективы процедура "выдирки". Это означало, что во всем тираже (1289 экз.) надо было вручную вырезать или каким-то иным способом уничтожить соответствующие кусочки текста. Однако уже действовал "Закон о СМИ" Российской Федерации, согласно которому в случае "выдирки" в номера журнала должна быть вложена информация о том, кто именно принял решение об этой операции. И я для себя твердо решила, что не буду исполнять устное распоряжение, от кого бы оно ни исходило, а буду ожидать подлинного экспертного решения, чтобы читатель мог понять, кто был в данной ситуации "лицом, принимающим решение". Однако такой экспертизы официально проведено не было, и бумага из Минатома не давала оснований для нашей соответствующей активности.
Через несколько дней главного редактора вызвали в так называемый "первый отдел" Академии наук. Насколько могу понять, там потребовали остановить рассылку тиража и предложили написать объяснение происшедшего. Разговор, по словам Бориса Игоревича, был весьма вежливый, без явных выговоров и резкостей, но крайне напряженный и въедливый...
Возвратившись, главный позвал меня к себе. Он был уже всерьез встревожен.
- Поезжайте в управление, остановите распространение журнала. Будем делать выдирку.
- Остановить, может быть, можно, хотя и вряд ли, много времени прошло, - сказала я. - Но выдирку делать - на каком основании?
- Ты что хочешь, чтобы Саддам Хусейн по нашим чертежам и описаниям стал бомбу готовить? - резко спросил главный. - Делайте, что велено.
- Хусейн владеет, я думаю, более приличными чертежами, - парировала я. - И давно! Он, если купил информацию, то не у нас, а где-нибудь еще. Ксерокопий уже много можно было сделать, если материал рассекречен. И вообще он наверняка посылает своих людей для обучения на физфак любой крупной державы, что и достаточно. А из-за нашей глупой активности пострадают только историки и другие профессионалы, кто бомбу делать не собирается.
- Делайте, что велено, - раздраженно повторил шеф.
Позднее представитель "первого отдела" вызывал и меня, сопоставляя, по всей видимости, мой рассказ с рассказом Козлова. Он потребовал письменную "объяснительную", чему я подчинилась: перечислила основные факты и подчеркнула, что "поезд ушел", а утечка информации, если и состоялась, то гораздо ранее, за что ВИЕТ ответственности нести не может. Выдирка ничего не даст.
Выполняя полученное распоряжение, отправились мы с Димой Баюком в Безбожный переулок, где размещалось ЦАЗИ (агентство по распространению периодических изданий). Так, мол, и так, надо ВИЕТ № 3 задержать на складах. Ощущение ужасное, будто продукт собственного труда в могилу закапываешь.
Принимала нас Лидия Дмитриевна Хрыжановская очень вежливо (ей кто-то позвонил о нашем предстоящем визите).
- Я, конечно, дала распоряжение. Но многое уже отправили - в Сибирь, на Дальний Восток, в Санкт-Петербург... Что будете делать, не знаю. А потом, - сказала она, глядя на нас с Димой с сочувствием и несколько юмористически, - у нас народ какой, это понимать надо. Еще вчера отсюда позвонили на вокзал, где ваш журнал грузили. Говорим, что вот, мол, отставить погрузку, журнал запрещен... И тут же, как мне сообщили, несколько пачек исчезли. Теперь торговать будут или что-то в этом роде. Так что ситуацию контролируемой не назовешь.
- Таким образом, журнал не получат только в Москве? - осторожно уточнила я.
- Выходит, так. Но это почти шестьсот экземпляров, половина, - утешила Хрыжановская. - Теперь разве что во все отделения связи распоряжение об изъятии дать?.. Но это я сама не могу, я не вправе. А если кто получил, то как изъять? С милиционером только...
Видно было, что она не удивилась всей ситуации в целом, надо полагать, что за ее жизнь такие происшествия с журналами и газетами случались, и не раз.
"Внутренний голос" подсказывал нам, что не следует отдавать такое распоряжение. К счастью, мы, редакция, и не "вправе" были это делать, и никто не мог нам приказать отдать такое распоряжение. О том, что журнал частично уже поступил к подписчикам, доложили в Минатом.
Время шло, выдирку так и не делали, потому что не было решения экспертной комиссии. Мне трудно судить, о чем думали чиновники, но мы втайне надеялись, что будет-таки осознан простой факт: "поезд на самом деле ушел"... Я не верила в реальный вред нашей публикации и жалела москвичей за то, что они не увидят нашей, в сущности, блестящей работы. Единственно, что мы сделали, чтобы соблюсти "секретность" - это спрятали 2 сигнальных экземпляра ВИЕТ, а также компьютерную верстку, в наш редакционный сейф. Но это был уже секрет полишинеля. Стали ждать, что же будет дальше.
Как-то из Петербурга позвонил наш коллега, и мы осторожно спросили, как ему понравился 3-й номер. "Отличный!.. Оформлен красиво, номер - как праздничный! А юбилейная фотография Поппера просто замечательна!"
- Берегите его. Скоро он будет библиографической редкостью, и в период высокой инфляции Вы сможете делать на нем капитал, на черном рынке этот номер будет стоить порядочно... - острили мы в ответ. Поскольку в подробности мы не вдавались, коллега решил, что мы шутим.
В начале октября дальнейшие события стали нарастать и набирать темп.
4 октября "Московские новости", как и было договорено, опубликовали страничку, посвященную материалам нашего журнала. Заголовок броский: "Секреты Лос-Аламоса, раскрытые советской разведкой, оказались неоценимыми для Курчатова и его команды", автор - Леонард Никишин. Здесь было много цитат, но два роковых документа (12 и 13), конечно, полностью не воспроизводились.
13 октября пришел долгожданный факс из пресс-бюро Службы внешней разведки РФ, подписанный Ю. г. Кобаладзе. Наконец-то мы имели письменное свидетельство тому, что мы, редакция, не украли злополучные архивные документы, а только опубликовали их. Впрочем, текст официального письма был, мягко выражаясь, неоднозначным.
"подтверждаем факт рассекречивания нашими внутренними актами (в соответствии с существовавшим в КГБ СССР порядком делопроизводства) переданных Вам Яцковым А.А. материалов по ядерной тематике, вошедших в подготовленный к публикации № 3 Вашего журнала в качестве приложений.
Что касается приложений №№ 12 и 13, то их появление в открытой печати представляется нам нецелесообразным. При этом мы учитываем мнение, высказанное специалистами Министерства Российской Федерации по атомной энергии о том, что такая публикация может рассматриваться как нарушение Договора о нераспространении ядерного оружия 1968 года. "
"По нашей оценке, рассекречивание полтора года назад материалов, вошедших в приложения №№ 12 и 13, не в полной мере учитывало обязательства СССР, вытекающие из упомянутого выше Договора. "
Прибавим к тому, что в те самые дни октября мы с Мишей Шевченко отправились для разговора на свидание с А.А. Яцковым. Мы побывали бы у него и раньше, но разведчик лежал в больнице, проходил медицинское обследование. И только в эти дни жена разрешила его навестить.
Мы пришли спросить у Анатолия Антоновича, как он сам оценивает ситуацию и что мог бы нам посоветовать? Яцков был дружелюбен, приветлив, но помочь нам выйти из скандала, по сути дела, не мог.
- Я позвоню своим, - обещал Яцков. - Но документы рассекретил Шебаршин (Л. В. Шебаршин - начальник разведки КГБ СССР - прим. авт.), а теперь-то в ведомстве новые начальники. Поэтому Кобаладзе так и пишет: "рассекретили в соответствии с тогдашними порядками". Прошло полтора года, теперь порядки иные.
- А это рассекречивание было полным или частичным? - спросила я. - Может быть, только "для служебного пользования"?
- Да нет же! Просто - "рассекретить". Без ограничений. Это было сделано личным распоряжением Шебаршина. Никакого "ДСП", и можно публиковать в открытой печати. Поэтому я и пришел к Вам в Институт.
- А эта информация действительно противоречит Договору о нераспространении ядерного оружия 1968 года? - продолжала я допытываться.
- Откуда мне знать? Я никогда не читал этот Договор! - так, к моему изумлению, ответил Яцков.
Но на прощание Анатолий Антонович вдруг полез куда-то в тумбочку, достал какой-то журнал или толстую газету, протянул нам и сказал:
- Вот, возьмите. Я давно хотел это вам дать. Это вам поможет.
Было уже темно, мы вышли в парк, окружавший больницу, подскочили к ближайшему фонарю. Стали рассматривать неожиданный подарок разведчика. Это была такая толстая газета - цветная, с множеством фотографий и других иллюстраций. Название - "Курьер советской разведки" (приложение к "Ежемесячнику КГБ СССР"). Главный редактор С. В. Толкунов, даты никакой нет, но тираж указан - 100 000 экземпляров (!!!) и цена этого "разового выпуска" - 3 рубля. Если учесть, что в 1992 г. Советский Союз уже не существовал, то понятно, что публикации этого издания сильно опережали наш ВИЕТ. И вот на страницах 11-15 мы видим знакомое лицо нашего героя - А.А. Яцкова (только молодого), портреты его товарищей-разведчиков и подробный рассказ о том, как СССР "украл" у США секрет атомной бомбы. А главное для нас - полностью воспроизведен нерекомендованный Минатомом к публикации документ № 12! Вероятно, этот документ появился на страницах "Курьера" более года назад. И никто не скандалил, что это испортит отношения России и США, что нарушен Договор о нераспространении!.. Воистину, поняли мы, правая рука наших чиновников не знает, что делает левая.
И вот - крещендо! 15 октября в нашей редакции раздался телефонный звонок. Говорил служащий Министерства связи Владимир Васильевич Шелехов.
- Вы знаете, - спросил он, - что поступило распоряжение с требованием остановить рассылку тиража вашего журнала с целью изъятия материалов №№ 12 и 13 из "атомной подборки"?
- Первый раз слышу, что имеется такое распоряжение, - мне стало даже весело. - Спасибо, что сообщили. Кто его автор?
- Первый вице-премьер Владимир Филиппович Шумейко! Номер распоряжения такой: ВШ-П10-37-496 от 13.10.92.
- Вот это да! - только и вырвалось у меня.
Шелехов, если судить по голосу, был молодой человек и, вероятно, по этой причине - чиновник "новой генерации". Его звонок глубоко меня тронул как проявление человеческой и профессиональной солидарности. Он сказал:
- Я лично считаю распоряжение незаконным, ибо редакция публикует явно рассекреченные материалы. Это нарушение Закона о СМИ. Но Вы же знаете, наши "служаки" на мой протест могут и не обратить внимания. Действуйте! Привлеките к себе внимание, защищайте право на свободу информации. Вы ведь сами не согласны на выдирку?
- Не согласны, - подтвердила я. К тому времени мы с главным редактором окончательно решили, что по своей воле на эту операцию не согласимся. Пусть нас заставят, если это действительно кому-нибудь нужно.
17 октября журналист "Независимой газеты" Дмитрий Фролов обыграл приключенческую ситуацию с нашей публикацией следующим образом. Его статья называлась хлестко: "СССР все-таки украл ядерную технологию у американцев". И обсуждались в ней два вопроса: "украл или не украл?", а также - можно ли запретить журналу ВИЕТ опубликовать рассекреченные КГБ сенсационные материалы? Половинку запрещенного к печати документа № 12 газета даже воспроизвела "факсимильным", так сказать, образом. В качестве подписи стояло:
"Фрагмент одного из документов, свидетельствующих о серьезности роли разведки в воплощении советского атомного проекта, - донесение из Нью-Йорка с ориентировочной датой взрыва первой атомной бомбы и описанием ее конструкции. Это факсимиле входит в число материалов, подлежащих изъятию из тиража третьего номера журнала "Вопросы истории естествознания и техники".
Как потом рассказывали, ВИЕТ был первым после начала перестройки запрещенным изданием! Замечу, что, к счастью для нашей прессы и всех россиян, это событие было уже непривычно и потому привлекало всеобщее внимание, даже Запада. Сообщение о запрете нашего журнала попало в передачу радиостанции "Свобода" (материалы лично редактору программы В. Гольцу вручили Д. Баюк и А. Кожевников). Коллеги-журналисты заявляли: "Свободу журналу "Вопросы истории естествознания и техники"!"
Это, кажется, был наш звездный час...
И тем не менее половина тиража ВИЕТ № 3 мирно и неподвижно пребывала где-то на издательском складе. Где, не знаю. Там, на складе, гуляли, быть может, мыши и крысы, подвергая нашу работу своей грызущей критике...
Время от времени мы в редакции обсуждали проект освобождения журнала "по-российски": это означало, что надо выяснить, где склад, познакомиться со сторожем, войти в контакт при помощи нескольких бутылок спиртного и - свободу ВИЕТ!..
Интересно, рассуждали мы, скоро ли обнаружат пропажу? Скорее всего, вообще никто не заметит, даже Минатом, а Шумейко - точно не заметит.
Так продолжалось долго.
Рассогласование, или "кто виноват?"
Вспоминаю, как представитель "первого отдела" РАН грозно напустился на меня:
- Как Вы могли это опубликовать?! Где Ваш допуск?
- Сроду не было, - отвечаю быстро и весело. - Достаточно того, что допуск имел Яцков, а документы были рассекречены. Ваши претензии не по адресу.
Я смотрела на него и думала, что мы с ним никогда не договоримся. Я же из другой эпохи, непуганая. И попробуй что-нибудь разъяснить! Передо мной был человек из того, прошлого, советско-партийного мира, из эпохи противостояния СССР ужасно враждебному Западу... Мне-то кажется, что у него в голове все перепутано, а ему кажется, что я - все шиворот-навыворот воспринимаю.
В конечном итоге, несмотря на многочисленные наши "объяснительные", директор издательства "Наука" В. И. Васильев разослал информационное письмо во все редакции академических журналов примерно следующего содержания. "Вопросы истории естествознания и техники" и лично главный редактор Б. И. Козлов допустили нарушение Закона о СМИ, где сказано: "не допускается использование средств массовой информации... для разглашения сведений, составляющих государственную или иную, охраняемую законом тайну". Б. И. Козлов распространил секретную информацию, на что ему строго указано... И чтоб впредь все были очень внимательны! Мои приятели из других журналов звонили и сообщали, что теперь они знают, какие мы нарушители Закона, и все теперь учатся на нашем примере не допускать подобных проколов... Хорошо, конечно, что в России 1992 года уже можно было посмеиваться над подобными грозными письмами.
Впрочем, был тогда же аналогичный нашему, но вовсе несмешной случай - нарушение того же пункта Закона о неразглашении государственной тайны в рассказе о химическом оружии России, который допустила газета "Московские новости" и автор статьи Вил Мирзаянов. Речь здесь шла уже не о запрете выпуска газеты, а о возможности ареста Мирзаянова... К счастью, до ареста дело не дошло.
Что же получилось в итоге? В нашем случае все "шишки" достались главному редактору Б. И. Козлову: устные выговоры, строгое указание и т. п., правда, без серьезных последствий для его социального положения и здоровья. Могу подтвердить: он перенес это приключение-испытание мужественно и с достоинством. Но в целом ситуацию с запретом третьего номера ВИЕТ можно было с полным правом охарактеризовать как нелепую. Кто же был виновником этой нелепости? И что послужило причиной?
В конце октября "Независимая газета" вновь вернулась к нашей истории. Российская Служба внешней разведки (СВР) провела брифинг начальника Управления по контролю за вооружениями и нераспространением оружия массового уничтожения Геннадия Евстафьева. Во время этой встречи с журналистами корреспондент "НГ" задал вопрос относительно судьбы нашего журнала. Буквально газета (журналист Владимир Абаринов) писала следующее:
" Действительно ли публикация, по мнению СВР, нарушает Договор о нераспространении ядерных технологий или же попросту подрывает престиж советской науки, которая, как выяснилось, воспользовалась при создании советского ядерного оружия детальной информацией разведки?"
Геннадий Евстафьев сообщил, что документы, о которых идет речь, рассекречены, однако два из них излишне детализированы - по этой причине компетентные органы и сочли за благо рекомендовать редакции воздержаться от публикации этих двух документов.
Мы в редакции только развели руками: "рекомендовали воздержаться"! Все опубликовано, тираж отпечатан, половина отнюдь не на складе находится, гуляет... - самое смешное, что как раз зарубежные подписчики не пострадали от запрета. За границу тираж отправили, по всей видимости, сразу, без затей, прямехонько. Во всяком случае уже в сентябре ВИЕТ № 3 был получен библиотекой Немецкого музея г. Мюнхена и лежал там в "открытом доступе". (В этом убедился Дима Баюк, который в тот период отправился в Германию на стажировку.) Пострадали, по сути дела, частные подписчики Москвы. Нам сообщали также, что в зале периодики "Ленинки" (РГБ) журнал появлялся, но скоро исчез - его отправили в спецхран. Это не прошло незамеченным, потому что "спецхран" почти ушел в небытие к тому времени. (Может быть, его тогда открыли именно для нашего журнала?) Значит, и другие библиотеки получили обязательную рассылку, но мало кто из них слышал о грозном распоряжении Шумейко, потому что оно поступило в Минсвязи и куда-то далее, на почту.
И ведь понятно, что в век множительной техники достаточно, чтобы хоть один экземпляр ускользнул из-под контроля, - и можно получить столько копий, сколько душа пожелает, для всех в мире, кто только интересуется этими публикациями. А тут 600 экземпляров на свободе, не считая уже сделанных ксерокопий!
Но это одна сторона вопроса - бессмысленность запрета. Журналист из "НГ" открыто поставил вопрос о мотивах: что мы должны скрывать - рецепт бомбы или тот факт, что творчество наших физиков было не вполне оригинальным? Понять это можно было так: инициатива запрета исходила от Ю. Б. Харитона, а потому и возникало сомнение в том, что речь идет о секрете изготовления бомбы, пусть даже устаревшей, а не о подмоченном престиже отечественной науки (что, конечно, по установившейся советской традиции следовало тщательно скрывать). Вопрос оставался открытым.
Сенсационность нашей публикации постепенно доходила до общественного сознания.
В "Бюллетене ученых-атомщиков", издаваемом в США, начал активно обсуждаться вопрос о роли разведки в истории создания советской атомной и водородной бомб, ссылались при этом и на нашу (вроде бы запрещенную!) публикацию.
8 декабря в "Известиях" появилась статья Ю. Б. Харитона и Ю. Н. Смирнова "Ядерное оружие СССР: пришло из Америки или создано самостоятельно?" Здесь - собственная версия истории "от первого лица", никаких ссылок на нашу публикацию. Но авторы - разработчики советского ядерного оружия - впервые публично делали очень ответственное признание. Статья начиналась так:
"Бывшие сотрудники советской разведки, чью опасную работу мы высоко ценим и уважаем, в своих выступлениях утверждают, что по первым образцам атомной и водородной бомб наши резиденты получили документацию, по которой якобы прямо можно было делать бомбы. Что касается схемы атомной бомбы, разведчики формально правы. Но относительно водородной бомбы - совершенно не правы. "
Итак, наши физики признали, что работа над атомной бомбой велась не самостоятельно, но в разработке водородной - СССР опирался на свои собственные идеи и разработки. Это, так сказать, вопрос историко-научный, вопрос приоритета. Роль советской разведки была признана нашими физиками. А как же вопрос о возможности публикации документов №№ 12 и 13 из нашей подборки? Что на самом деле думали наши эксперты - разработчики ядерного оружия?
12 января 1993 г. "Курчатовский институт" отмечал 90-летие И.В. Курчатова, а также фактически свой собственный полувековой юбилей. В центре внимания общественности и прессы были доклады И. Н. Головина, а также Ю. Н. Смирнова и Ю. Б. Харитона. Содержание этих докладов буквально на следующий день излагалось американскими агентствами новостей. Была издана и брошюра Смирнова и Харитона [1], в которой авторы ссылались, в частности, и на нашу, запрещенную по их инициативе публикацию!..
Но, что совсем показалось странным, так это - мнение Ю. Б. Харитона, которое он высказал в беседе с известным журналистом В. С. Губаревым [2]. Замечаю с возрастающим изумлением, что в качестве члена редакционной коллегии данного выпуска указан и глава Минатома России В. Н. Михайлов - иными словами, он должен был читать этот материал, прежде чем дать разрешение напечатать его.
На стр. 20 этой книги - интервью Губарева с академиком, старейшим участником советского атомного проекта. И разговор приводится такой:
- Юлий Борисович, что представляет из себя современное ядерное оружие?
- Понимаете, современная атомная бомба - это довольно тонкое и изящное, я бы сказал, сооружение. Все, - и способ возбуждения детонации для получения сходящейся сферической волны, и способ размещения плутония, компоновка, - тут много тонкостей, остроумия. И этими конструктивными деталями нельзя делиться ни с кем, потому что можно дойти до очень широкого распространения оружия.
- Неужели это относится и к старым образцам?
- Что касается первой атомной бомбы, я считаю, что ее можно показать широкой публике - более того, ее даже возможно публично разобрать, и с моей точки зрения, вреда не будет. Я имею в виду договор о нераспространении ядерных технологий. "
Читаю это и в изумлении спрашиваю окружающих:
- Что же это такое? Бомбу разобрать публично можно, а напечатать рассекреченный архивный документ нельзя? И Договор о нераспространении не важен?.. И это один и тот же человек говорит!..
Одним словом, я не знаю и до сих пор не понимаю мотивов, по которым академик Ю. Б. Харитон добивался и добился запрета этого номера нашего журнала.
Тогда возникает подозрение, что речь шла о приоритете на раскрытие секрета об атомном шпионаже 1945 года!...
Ведь на наш журнал ссылаться как бы нельзя - секрет, запрет, главному редактору - выговор, других предупредили, чтобы блюли государственные тайны. А ежели от своего лица рассказываешь про известные тебе подвиги советских разведчиков, пересказываешь переданную ими информацию о конструкции бомбы - это можно.
Значит, историко-научная версия тоже иногда оказывается столь престижной, что можно "конкурентов", хоть на время, потопить?
Вот какие вредные мысли приходили в голову уставшему от всей этой истории издателю... И я не хочу сегодня на них настаивать. Но то, что эта печальная история закончилась, а всевозможные подозрения остались - тоже некий исторический факт.
Итак, наша публикация явно сделалась секретом полишинеля. Собственно, эти слова мы с Козловым произнесли, а журналисты их приняли и передали публике. Интервью Б. И. Козлова, данное газете "Поиск" (журналист Юлия Богатикова), называлось "Секрет полишинеля?"; затем появилась небольшая заметка Кирилла Белянинова в "Литературной газете" от 3 февраля 1993 г. "Секрет атомного полишинеля" с подзаголовком "Идет старинная игра в 'поиск стрелочника' ". Белянинов приводил и разговор со мной, где я объясняла, в чем суть нашей позиции. Закон о СМИ гласит, что журналист имеет право публиковать любую информацию, не являющуюся секретной, а факт рассекречивания архивных документов подтвержден Службой внешней разведки России. В чем же, спрашивается, вина журнала и почему он пребывает под арестом? Заметка завершалась таким пассажем:
"А если внешняя разведка впопыхах рассекретила что-то не то, то отвечать за это должны ее руководители, а не подписчики научного журнала. К тому же, как считают эксперты, детали конструкции атомной бомбы давным-давно известны всем заинтересованным лицам. Иракского происхождения в том числе."
И сейчас я думаю, что главный и подлинный виновник всей ситуации - рассогласованность ведомственных действий: КГБ рассекретил документы, но не подумал про Договор о нераспространении; Минатом запретил публикацию, но не подумал, что нарушает Закон о СМИ. Арест журнала был произведен, но ровно наполовину, что уничтожало всякий смысл ареста.
В этом отношении история наша весьма поучительна.
Журналистское, академическое и гражданское
Что касается запрета на журнал, то, как сказано выше, я считала принятое решение бессмысленным. Но была еще общая тревога и какая-то неудовлетворенность собственными действиями, в чем мне хотелось разобраться. А как можно все-таки оценить ситуацию в целом, если отойти от конкретного вопроса о судьбе ВИЕТ?
На самом деле я была глубоко поражена словами Яцкова о том, что он в глаза не видел Договор о нераспространении ядерного оружия. Как же так? Этот Договор был заключен в 1968 г. и учитывал, как говорится, сложность современного мира. Это понятно даже ребенку. Что было бы со всеми нами, если доступ к производству бомб не был бы заведомо "узким", т. е. действительно, не на словах, а на деле, не был весьма ограниченным?! Никому не хочется стать жертвой злой воли преследующего свои цели террориста или игрушкой-заложником в руках талантливого, но бессовестного студента-физика, не так ли?
Мне, как и главному редактору Б. И. Козлову, вовсе не хотелось стать причиной какого-нибудь террористического взрыва, хотя бы даже наша публикация совершенно в корне меняла картину истории советского атомного проекта, что было, бесспорно, академической сенсацией. Благодаря этой публикации, рейтинг журнала, да и всей отрасли - истории науки и техники - сильно повысился. Однако мои ценности, как и у всякого нормального человека, достаточно четко иерархированны. Нельзя добывать научную истину любой ценой. Если я и упиралась насчет необходимости "выдирки", то по причине ее полной бессмысленности.
Много раз я рассматривала злополучные документы №№ 12 и 13 и думала: а вдруг они являются достаточной подсказкой для сведущего человека? Что тогда делать? Свобода информации, конечно, хороша, но только для живого человека...
Правда, было понятно, что чертеж и сведения, там приводимые, не могли сами по себе дать ключ к производству оружия и стать основой вспышки атомного терроризма. Нужны и другие знания, навыки, профессиональные технологические умения. Нужны соответствующие материалы, наконец. Поэтому бомбу-то, несмотря на все доставленные сведения, делали физики, а не разведчики. И очень хорошие физики, имеющие опыт обращения с радиоактивностью... Спасибо В. И. Вернадскому и В. г. Хлопину, спасибо всем, кто еще до войны берег и развивал эту область знания. В тоталитарном обществе все могли запретить!..
Не могу упрекнуть тех, кто в 40-е гг. делал ядерное оружие, хотя и заставили они нас, своих потомков, жить под гнетом постоянной тревоги в ожидании катастрофы, аварии и даже - как в нашем случае - страха из-за "утечки информации". Шла чудовищная война, и гражданская ответственность ученых состояла прежде всего в том, чтобы создать мощнейшее оружие до того, как оно окажется в руках воюющей Германии.
И атомный шпионаж не подлежит моральной оценке. Ни за какие деньги нельзя было выкупить такие секреты из Лос-Аламоса, но тревога за судьбу человечества, т. е. чисто идейные соображения, заставили кого-то рисковать жизнью и организовать передачу сверхсекретных сведений в Москву.
А что же сделали мы теперь - историки и публикаторы - не выпустили ли действительно "информационного атомного джинна" из бутылки? Невозможно было перестать думать об этом.
Сомнения спонтанно рождались в моей голове, но я сама старалась найти для них убедительный ответ. И пока находила!
Гена Горелик приходил ко мне порассуждать, почему Дэвид Холлуэй на наше письмо ответил, что публикация нежелательна.
- Ясно, что им руководила вполне обоснованная тревога. Ему можно верить.
- А, может быть, нежелание признать тот факт, что разведка СССР переиграла разведку США? Такое ведь тоже возможно! Это неприятный для "проигравшего" государства факт, и говорить о нем не хочется.
Впрочем, я не ограничилась подобным предположением, а построила целую теорию о том, почему один-единственный эксперт не может в данной ситуации принимать решение. Слишком велик груз ответственности. Психологически эксперт, если он один, должен в такой ситуации обязательно сказать "нет", потому что такое решение, вообще говоря, гораздо менее ответственное, чем решение сказать "да". Наш запрос в этом плане был совершенно неверным ходом и поставил американского коллегу в весьма затруднительное положение.
А как же быть с правом человека на информацию? Как быть с рассекречиванием опасных (почти в буквальном смысле слова) архивов? Мне как раз принесли статью Вильяма Дж. Брода из "Нью-Йорк таймс" [3], где речь шла о проблеме рассекречивания "тайн" водородной бомбы. Министерство энергетики США, основной хранитель всей подобной информации, уже рассекретило целый ряд материалов в 1990 г. и готовило теперь новую порцию. Журналист сообщал, что никто из разработчиков оружия, по сути дела, не возражал против этого. "Все согласны, что приобретено будет намного больше, чем потеряно". Продолжающийся режим секретности, в частности, лишает Соединенные Штаты возможности понимать, что именно происходит в других странах, где ведутся научные работы по термояду. В. Брод писал:
"Спустя полвека после наступления ядерной эры, для недопущения распространения ядерного оружия необходимо сохранить в тайне не столько конструкцию бомбы, сколько прекратить экспорт определенных материалов и установок, которые могут дать выход энергии атома. К примеру, ученые Ирака прекрасно знали основы ядерной и термоядерной реакций, но несмотря на нежесткую политику западных стран в этом отношении и крупные финансовые ресурсы, Ираку так и не удалось изыскать необходимое оборудование и рабочую силу для претворения в жизнь идеи создания оружия. "
Таким образом, американцы не только мучились подобными проблемами "утечки" опасной информации, но, похоже, дали на них достаточно ясный и четкий ответ. В таком ракурсе наш случай, действительно, не выглядел опасным. Американские эксперты также говорили о "секрете полишинеля", когда закрывают информацию, которая известна всем. Однако дело даже не в этом. Режим секретности нарушает нормальную жизнь научного сообщества и деформирует ее, что часто более опасно, чем "разглашение тайн". Вот такого оттенка в рассуждениях о праве на информацию в нашем Отечестве пока не возникало.
В этот период мы, "виетовцы", как никогда раньше, часто общались с журналистами. И убедились, что наше академическое сообщество сильно отличается по духу, по характеру, по образу мысли от сообщества журналистов. Мы были очень благодарны им всем за солидарность и поддержку, но все-таки различия были очень существенны.
Вот характерный разговор. Пришли мы как-то с Димой Баюком в редакцию "Независимой газеты". Печальные, унылые, уставшие от очередного раунда борьбы "за свободу ВИЕТ".
Один из сотрудников редакции посмотрел на наши физиономии и вдруг сказал: "Господа, вы же оказались в центре мощного публичного скандала! Почему вы такие вялые? Нам, журналистам, сенсация и скандал нужны, как воздух! Или вы, черт вас возьми, не журналисты вовсе?"
Что ответишь? Что мы хотим вернуться к нашей обычной, рутинной работе, что мы устали писать письма, ходатайства, давать интервью и изо всех сил привлекать к себе внимание? Кто ж нам поверит?..
Почти все, кто писал о нашей истории, делали какие-то глупые мелкие ошибки: никто, по-моему, не сумел правильно сообщить о газете "Курьер советской разведки", хотя я лично показывала им эту газету. Кто написал "Вестник...", кто - "Курьер внешней разведки". Как угодно, но - неправильно. Часто бывало достаточно поговорить по телефону, и на следующий день появлялась "боевая" заметка с совершенно (как бы это помягче выразиться?) неестественной интерпретацией событий. Никто не пытался что-то лишний раз уточнить, проверить, убедиться в правильности цитат. Поэтому всякое публиковалось...
Вот, например, Кирилл Белянинов пришел в редакцию ВИЕТ для разговора со мной, задавал всякие вопросы, я старалась ответить четко, развернуто.
- Почему, Вы думаете, академик Харитон был инициатором этого запрета? - спросил Белянинов.
- Я точно не знаю, но могу предположить, что он думал. Я даже его понимаю: в конце концов рецепт бомбы 45-го года тоже может оказаться действенным.
И что же я читаю в "Литературке"?
"Не имеет никакого значения, опубликуете вы рецепт бомбы 45-го года или 85-го, - пояснил свою точку зрения Юлий Борисович, - взорвется она ничуть не хуже" [4, с. 2].
Но Харитон никогда никому так не пояснял свою точку зрения! Это же была моя выдумка, модель... Говорят, что академик очень обиделся на эту "цитату" из своего выступления, которого никогда не было. Спрашивается: зачем это нужно было приводить именно в виде прямой речи?
Признаться, я стала очень скептически относиться к достоверности журналистских сообщений после всего того, что наблюдала в процессе этой истории.
А сама убийственная скороспелость интерпретаций!..
Слушая наши рассказы, журналисты, кажется, уже не сомневались:
"СССР - украл!.. "
"За что же тогда нашим физикам присвоили звание Героев Социалистического Труда?.. "
"ВИЕТ запрещен - где же объявленная демократическая свобода информации?! "
"КГБ впопыхах рассекретил!.. "
"Шумейко совершил некомпетентный поступок!.. "
"Долой Шумейко! И правительство тоже! "
И все это в той или иной мере пошло гулять по страницам печати. Наши академические "интеллигентские сомнения" и "взвешенные интерпретации" были им явно не по душе.
А мы, по-прежнему, занимались скучной работой: писали письма, разъясняя, упрашивая, выражая надежду...
"Уважаемый Владимир Филиппович!.." (отмените, мол, Ваше распоряжение № ВШ-П10-37-496 от 13.10.92.).
"Уважаемый Сергей Адамович!..." (это - Ковалеву в Комитет по правам человека Верховного Совета РФ; просим походатайствовать перед правительством, ибо нарушены права подписчиков и читателей).
Мы опубликовали в очередном выпуске ВИЕТ "Письмо в редакцию" Г. Е. Горелика, чтобы хоть как-то объяснить читателям судьбу злополучного номера.
Я завела особую папку с названием "ВИЕТ № 3, 1992. История, печать, документы" и складывала туда все бумажки, которые имели отношение к этой, как казалось, бесконечной истории. Папка толстела и толстела... (Все документы, которые я теперь привожу, - из этой папки.)
Мы просили помочь журналу всех наших знакомых академиков (беспо-лезно) и людей из окружения Президента (в аппарате президентской Администрации работал тогда мой однокурсник).
Наконец, нам обещали помочь на самом "высоком уровне".
Но жизнь в Российском государстве шла своим чередом. Миновали весна и лето 1993 г. Правительство Гайдара ушло в отставку. Шумейко снят со своего поста... Президенту не до нас. Наступил октябрь 1993 г. и - кризис Верховного Совета, обстрел Белого дома. Верховный Совет перестал существовать, а с ним - и Комитет по правам человека под председательством С. А. Ковалева.
- Ах, - мы в редакции продолжали мрачно острить, - надо было сразу писать ходатайство на имя Руслана Имрановича Хасбулатова. Его бы давно уже сняли, и все было бы хорошо! И танки бы не понадобились. Ради этого можно и пренебречь интересами журнала!
Вместо заключения: в чем же мораль всей истории?
Мало-помалу престиж и значение научно-исследовательской программы "История советского атомного проекта" были осознаны и Президиумом РАН, и Правительством РФ, и даже в конечном счете - Президентом.
28 июня 1994 г. состоялось специальное заседание Президиума РАН, которое было посвящено необходимости создания объективной истории советского атомного проекта, ибо состоялся еще один скандал - публикация мемуаров бывшего генерала КГБ П. А. Судоплатова. Последовало Постановление Президиума РАН № 131 от 28.06.1994 г., где говорилось о солидной организации соответствующей историко-научной работы. Естественно, что для историков весьма остро стоял вопрос о рассекречивании архивов этого периода, и 17 февраля 1995 г. последовал Указ Президента "О подготовке и издании официального сборника архивных документов по истории создания ядерного оружия в СССР". Все это привело к тому, что в течение двух лет (1994-1995 гг.) в свет вышли более десятка монографий, брошюр, мемуаров по истории Курчатовского института, Арзамаса-16, Челябинска-70, ОИЯИ Дубны и др. Справедливо писал в своей статье Владимир Павлович Визгин: "Журнал "Вопросы истории естествознания и техники", а тем самым ИИЕТ РАН, могут испытывать чувство удовлетворения от того, что они в какой-то степени находились у истоков этого всплеска исследовательской активности" [5, с. 86].
Анатолий Антонович Яцков умер весной 1993 г., а летом 1996 г. Указом Президента, наряду с тремя другими "атомными разведчиками" - Л.Р. Квасниковым, В.Б. Барковским, А.С. Феклисовым, - он был удостоен звания Героя Российской Федерации.
Остается добавить, что во втором томе В.М. Чикова "Нелегалы" [6] в Приложении № 6 воспроизведен наш документ № 13, причем книга действительно рассчитана на широкого читателя. Ее тираж - 11.000 экз.
И вот пришел Этот День - день освобождения нашего несчастного журнала из-под ареста, то бишь со склада. Рабочий день - начинался как обычно. День был будний, погода солнечная. Ведь стоял июль 1994 г.
Телефонный звонок - из издательства "Наука":
- Да заберите же ваш журнал, сколько ему у нас валяться и место занимать!
Буквально так. И мы, глупо-радостные, бросились на институтской машине забирать свои примерно 150 экземпляров. Где были остальные - просто не знаю.
Поскольку случился happy end, выпили шампанского, купленного по дороге в редакцию в ближайшем ларьке. Стали звонить подписчикам и раздавать журнал. Но многие даже забыли, что когда-то почта не доставила им очередной номер, ведь прошло два года! Так что некоторое количество экземпляров можно было раздать тем, кому это было действительно нужно и интересно.
А мораль-то всей истории в чем?
Говорят, что если в доме есть ружье, даже если оно, пыльное, висит в чулане, то оно обязательно выстрелит! Так гласит печальная человеческая мудрость. И, мне кажется, вся наша история демонстрировала: помни, если речь идет об оружии, даже только о чертежах и рецептах его изготовления, это оружие может выйти из-под контроля и стать опасным! Хотя бы это грозило не подлинным взрывом, а только арестом автора или журнала...
Мы живем не в простом мире. Журналист ты или историк, разведчик или физик, хочешь ли потрясти мир новой информацией (даже если речь идет об архивном открытии), - ты прежде всего гражданин и разумный человек. Помни о своей ответственности.
Но дело тут, как мне кажется, не в запретах и ограничениях, а в том, чтобы интеллектуально соответствовать условиям и обстоятельствам непрерывно обновляющегося мира. Без предварительного анализа нельзя даже понять, в чем состоит твой подлинный этический долг.
Список литературы
1. Харитон Ю. Б., Смирнов Ю. Н. О некоторых мифах и легендах вокруг советских атомного и водородного проектов. М., 1993.
2. Губарев В. С. Арзамас-16. (Серия "Русские сенсации"). Изд-во НЕКС, 1993 г.
3. Нью-Йорк Таймс (Недельное обозрение. Наука). 1992. 27 октября - 9 ноября.
4. Литературная газета. 1993. 3 февраля.
5. Визгин В.П. Атомный проект в СССР: предварительные итоги изучения и новые материалы // ВИЕТ. 1996. № 2.С. 86-92.
6. Чиков В. М. Нелегалы. М.: АСТ, 1997.
Г.Е. Горелик, "Ядерная история и злоба дня (о судьбе ВИЕТ №3, 1992 г.)
Ноябрь 1997