VIVOS VOCO: И.Л. Андреев, "ЖЕСТОКИЙ ЭКЗАМЕН"

Инициация — один из самых древних, если не древнейший, обряд, истоки которого теряются на границе зоологического и социального миров. Этот ритуальный церемониал справедливо считается примитивно-жестоким тестом на переносимость сильнейших стрессов, острейшей боли и проявление максимальной выдержки в критических ситуациях, своего рода экзаменом на выживаемость в суровых условиях традиционного общества.

Дверь в мир взрослых

Процедура инициации, по сути дела, объединяет в себе гендерную идентификацию человека путем искусственного удаления из его гениталий реликтов противоположного пола и открывает ему путь к полноправному участию в традиционных собраниях-палабрах, мужских или женских союзах, ко всем видам традиционной социальной и производственной деятельности, включая создание собственной семьи.

В наши дни обряд инициации наиболее широко распространен в странах Африканского континента, расположенных южнее Сахары. По данным местной прессы, одной только бессмысленно-жестокой операции клитеродектомии (эксцизии) подвергнуто к настоящему времени более 90 млн девушек. Масштабы и негативные последствия этого мучительного и в то же время социально-значимого события потрясают, но выкорчевать этот компонент традиционного воспитания и образа жизни в ближайшем будущем практически невозможно не только путем строгих административных запретов, но и с помощью специально принятых резолюций ООН.

“Обнаженные, с телами, вымазанными золой и маниокой, юноши и девушки приближаются, танцуя на ходу. Головы их выбриты, глаза блестят. Юношей поджидает старик, увешанный амулетами и с ножом в руке. Девушек поджидает старуха… Старик и старуха тщательно заточили свои ножи на плоском камне, на который предварительно поплевали. Уже их помощники набрасываются с дубинками на очередного испытуемого, идущего неверной походкой. Ведь ему говорили, что, если он не выдержит даже небольшой боли, его нельзя будет назвать мужчиной и следует, по обычаю, убить. Но страшащиеся самой мысли о смерти, все новые и новые подростки присоединяются к группе неофитов. Кровь, стекая из раны по ногам, при каждом движении пачкает других: испытуемые тесно жмутся друг к другу. Однако, полагается делать вид, что тебе совсем не больно. Вот почему они пляшут и поют. Равнодушные к их мучениям, старик и старуха продолжают свое дело… Девочки ждут, танцуя на месте. Старуха приближается к ним, выхватывает одну из танцующих, грубым движением раздвигает ей ноги, сильно сжимает что-то пальцами, оттягивает и отсекает одним ударом ножа и, даже не оглянувшись, бросает назад эти кусочки горячей, кровоточащей плоти, иногда они попадают кому-то в лицо. Упав на землю, они становятся добычей собак”.

Так описывает сцену коллективного обрезания и эксцизии в знаменитом романе “Батуала”, удостоенном Гонкуровской премии, Рене Маран, антильский негр, уроженец Мартиники, много лет проработавший в странах Западной Африки.

Жестокий обряд, совершаемый один раз в двенадцать лун, венчает длинный ряд испытаний, которым с незапамятных времен подвергаются подростки обоего пола, живущие по традициям первобытного строя. За два-три месяца до инициации юноши и девушки обитают обособленно, ни с кем, кроме наставников, не общаясь. Им запрещено играть и смеяться, питаются они только травами и кореньями, выполняют опасные поручения — пройти в одиночку безлунной ночью через кладбище или сквозь сумеречные джунгли в соседнюю деревню, вбежать в специально подожженную старую хижину и вынести оттуда какие-то предметы, оставленные там “духом” и т.д. Все это необходимо, чтобы более основательно сосредоточиться на социальном значении и ответственности перехода в манящий мир взрослых.

Громадный властный потенциал древней процедуры инициации давно занимает умы ученых. Вот как объясняет обряд посвящения в мужчины германский этнолог Иренэус Эйбл-Эйбесфельд:

“…путем запечатления в мозгу групповой символики достигается отождествление себя и “своих” с соответствующими символами, а заодно и готовность придавать первостепенное значение общему благу всей группы (она-то ведь за символами и стоит). По-видимому, преданность группе внушается мужчинам с большим успехом, нежели преданность семье и роду. Применительно к мужчинам это очень существенно: на них возложена защита группы, и в случае чего они должны быть готовы сложить головы. Чтобы добиться такой готовности, в обряд посвящения вводятся какие-нибудь суровые испытания и унижения. Это создает между наставниками и учениками отношения господства и подчинения, облегчающие обучение. Такие приемы и по сей день используются для выработки нерассуждающего конформизма”.

Испытания надо пройти мужественно. Не дай Бог, во время обряда дернуться, вскрикнуть от боли, застонать, даже просто ойкнуть. Кара может быть неадекватно жестокой. Есть опасность прослыть неудачником “ндуду”, с которым никто не захочет дружить, вступать в брак, заводить детей, даже просто общаться, что обрекает на роль отшельника, лишенного поддержки и защиты окружающих. Герой романа камерунского писателя Фердинанда Ойоно “Старый негр и медаль” не издал ни звука, боясь опозорить своих предков, даже когда старик, проводящий инициацию, плюнул на кровоточащую после обрезания рану жеваным перцем пири-пири. “Неужели ж я допущу, чтоб им было стыдно за своего правнука?!”

Любопытная деталь. Почему мальчик называет себя правнуком по отношению ко всем своим предкам? Случайная оговорка? Других он лично не помнит? Между тем, все без исключения мои знакомые африканцы четко фиксировали в беседах отца и деда. Все более старшие родственники-предки охватываются единым словом “прадедушка”. Я, отец, дедушка, прадедушка. Раз, два, много… Что это? Характерное для традиционного менталитета настороженно-пренебрежительное отношение к счету предметов, тем более живых или некогда живших? Специфическое проявление традиционных представлений о времени? Или некий синтез того и другого? Недавно в Буркина Фасо, где очень сильный и оригинальный кинематограф, был снят небольшой фильм о Сундьяте — правителе средневекового государства Мали. Фабула киноновеллы проста и бесхитростна. Гриот-сказитель, играя на традиционном струнном инструменте — балафоне, напевает мальчику жизнеописание великого соотечественника. А в заключение говорит: “Вот каким был твой прадедушка!” Представьте себе, что, рассказав малышу о битве на Чудском озере, вы подводите итог словами: “Ты можешь гордиться своим прадедушкой Александром Невским!” Кстати, современником Сундьяты.

Итак, в 15–16 лет (иногда на 5–6 лет позже) африканским подросткам предстоит расставание с детством и юностью. Перед ними открывается дверь в мир взрослых. Однако открыть ее не так уж легко, и, к сожалению, не всем это удается. Апогеем длительного процесса проверки знаний и умений, мужества и терпения испытуемых как раз и является инициация. Подспудно подготовка к ней начинается, по сути дела, еще в детской хижине. Там существует своя возрастная дифференциация, проводится последовательное посвящение (например, пять ступений в детских союзах малийских бамбара) в новые возрастные группы. Обитатели хижин подвергаются своего рода мини-инициациями. Это, например, нанесение на лицо и тело шрамов, насечек, татуировок, выбивание или подпиливание резцовых зубов, прокалывание или прорезание мочек ушей и т.п.

“Смерть” как путь к “рождению” в новом качестве

Подлинная же инициация, означающая “смерть” подростка — сына матери и “рождение” взрослого — сына отца, сопровождается не просто демонстрацией возможностей полноправного члена традиционного общества, но и специальным акцентированием его половой принадлежности, сексуальной идентификацией. Дело в том, что объективное противоречие между полами занимает в структуре первичного социума не менее фундаментальное, место чем дифференциация возрастная. Потребность регулирования, улаживания этого противоречия реализуется целой системой субъективных действий, включая ритуальные. Не случайно инициация осуществляется в период не только физического возмужания, позволяющего трудиться наравне с другими, но и полового созревания.

Концепция кровного родства долгое время “заслоняла” собой и тем самым отодвигала на второй план возрастную структуру первичного социума. Но и объединение их под общей “шапкой” половозрастной организации означает смазывание фундаментальных различий присущих им функций и системообразующих принципов, диалектическое единство которых дает наиболее адекватное представление о внутреннем “механизме”, структурной целостности и генетическом потенциале спонтанной эволюции традиционного общества.

Время инициации эмпирически выбрано достаточно удачно даже с точки зрения современной философской антропологии. Помимо полового и “трудового” созревания возраст посвящения во взрослые связан с “приостановкой” разбега эволюции правого полушария мозга за счет начинающегося ускорения в развитии левого. При этом инстинктивно-имитационное, стадно-стереотипное поведение в известном смысле “уступает” место все большему осмыслению, индивидуализации, оптимизации. Это происходит из-за известного замедления реакции на события (кроме экстремальных и “профессиональных” ситуаций), в корне отличной от конформистски-импульсивного и часто необдуманного поведения подростков. “Затяжка” в сроках инициации могла бы привести к отказу от нее значительной части молодых людей, обретших собственные представления о смысле жизни и конкретно-индивидуальных путях его реализации.

Рубеж полового созревания — важная и ответственная веха психофизиологического развития молодого организма, знаменующая вступление головного мозга в завершающую стадию своего формирования. В зависимости от того, на чем преимущественно концентрируется внимание — на повторяющихся ситуациях, стереотипных движениях, монотонных действиях или же на лидерских и властных функциях руководства, контроля и организации деятельности, больше “пищи” для стимулирования развития получает соответственно либо правое, либо левое полушарие.

Этот феномен имеет и специфический генетический аспект, который ни в коем случае не стоит абсолютизировать. Тем не менее, древний Египет дал хрестоматийную иллюстрацию данной тенденции. Различие в строении и форме черепа представителей царской династии и жреческой касты по сравнению с простолюдинами (в результате тысячелетней практики непременного наследования придворных должностей и тщательно разработанной системы раннего развития интеллекта у тех, кто на эти должности мог претендовать) оказалось столь значительным, что встал вопрос: не принадлежали ли цари и жрецы к иной этнической группе (или даже расе), нежели основная масса податного населения.

Характерен и такой установленный учеными факт: иностранный язык половозрелыми индивидами не может быть усвоен на уровне родного в том .что касается безупречного произношения. Французские ученые выявили у своих соотечественниц любопытный феномен: между 20 и 30 годами левое полушарие как бы “замирает”, впадает в своего рода анабиоз, видимо, чтобы не замутить излишним скептицизмом размышлений наиболее активный фертильный (детородный) период. В традиционных обществах данная закономерность носит гораздо более выраженный характер, охватывая больший возрастной интервал, в связи с более ранним половым созреванием жителей тропиков.

Конечно, феномен пола сложен и многослоен. Он “запрограммирован” и на хромосомном, и на эмбриональном, и на гормональном, и на генитальном, и на психологическом (включая структуру мозга), и на поведенческом уровнях. Этим в значительной мере оправдано раздельное в определенный период воспитание детей и подростков в традиционном социуме. Действительно, мальчики более подвижны, активны, агрессивны. Девочки, напротив, психологически более толерантны, предпочитают тихие игры, охотно возятся с малышами.

Поскольку половая идентичность не имеет аналогов в мире фауны (отсутствие специфической функции левого полушария не позволяет животным увидеть себя “со стороны”), зарождение процедуры инициации может быть расценено как смутное осознание людьми факта “отрыва” от своих зоологических предков, более резкого и отчетливого отделения от животного мира при сохранении мифологических и ритуально-хозяйственных связей с ним.

Не связана ли каким-то необъяснимым пока образом столь явно акцентированная процедура половой идентификации в традиционном социуме со стихийно-превентивным стремлением общества предотвратить тенденции гомосексуализма и скотоложства? Может быть, потому раннее христианство так жестко поставило вопрос о безоговорочном приоритете функции размножения над соблазном наслаждения в отношениях между потомками Адама и Евы? Ведь такие связи, независимо от того, как их называть: сексуальными исключениями или половыми извращениями, напрочь “взрывали” структуру первичного социума изнутри, “взламывали” еще хрупкие на самой заре человечества стерженьки собственно социальных отношений, “вздымали” с зоологического “дна” эволюционного процесса рефлекторные животные инстинкты, мешавшие “прояснению” формирующегося сознания нового биологического рода.

Главное — выжить и не дрогнуть!

Согласно традиционным представлениям, весь мир — двуполый, лишь “единство” обоих полов составляет полноценного человека, способного выступить в роли продолжателя рода. Современная наука подтвердила, что половые различия зародыша развиваются только через семь недель после зачатия, причем в течение первой половины беременности “в сторону” девочки, а лишь потом в случае получения специальных гормональных “команд” в виде андрогенов плод становится мальчиком. Этот эмбриональный нимфизм носит название “принципа Адама”.

Следы исходно эмбрионального “раздвоения” пола несет в себе каждый индивид. Поэтому ядром процесса инициации выступает “освобождение” организма от “присутствия” в гениталиях признаков, характерных для противоположного пола. Для юношей это означает обрезание крайней плоти как реликтового остатка неразвившейся женской вагины, для девушек — эксзицию, удаление клитора как миниатюрного, не получившего развития зачатка мужского полового члена, а иногда и малых половых губ.

В условиях антисанитарии, разгула СПИДа и эпидемий лихорадки Эбола это бессмысленное варварство, наверное, самое тяжкое из неоднозначного наследия традиционной цивилизации. Рассказы очевидцев рисуют еще более жуткую, нежели в романе “Батуала”, картину “добровольной” и опасной для жизни пытки. Нередко хрупкую девушку, лежащую на земле, держат за ноги и плечи грузные пожилые женщины, а третья совершает, естественно, безо всякой медицинской подготовки (иногда простой крышкой от консервной банки) “операцию” сразу над несколькими десятками мучениц. В лучшем случае рану заливают баночкой йода или его местного растительного заменителя.

Немудрено, что значительная часть инициируемых неизбежно погибает от заражения крови, занесенных инфекций, психического или болевого шока. Специалисты оценивают долю жертв этой церемонии в 20% при том, что ежегодно ей подвергается примерно два миллиона юных африканок. Другие теряют способность к деторождению, становясь отверженными в “родном” социуме. Третьи лишаются сексуальной эмоциональности, превращаясь в бесчувственные биологические “рожальные машины”.

К слову, гибель во время подготовки к инициации и самой этой процедуры считается позорной “дурной смертью”, которая не сулит ничего хорошего покинувшему таким образом сородичей за чертой жизни. Мне припомнилось в данной связи зафиксированная статистикой Всемирной организации здравоохранения непропорционально высокая подростковая смертность от травматизма (каждая шестая смерть) в странах Африки. Не кроется ли за этим широкое распространение в странах континента обычая инициации, пережившего свое историческое время и давно ставшего опасным анахронизмом?

Конвенция о правах ребенка, принятая Генеральной Ассамблеей ООН по инициативе Детского фонда ООН (ЮНЕСЕФ) 20 ноября 1989 года, провозглашает неотъемлемое право ребенка на защиту из жестокого обращения, пыток, работы, наносящей ущерб здоровью. И хотя конвенцию поддержали все без исключения африканские государства, практическая реализации ее положений пока сильно отстает от современных правовых концепций и гуманистических устремлений мирового сообщества.

Впрочем, формально подростки — уже не дети, и идут они на инициацию вроде бы добровольно. Некоторые даже с показным энтузиазмом и охотой. Но все дело в том, что многие просто не представляют себе иного. Так всегда было, значит так и должно быть. Другие боятся мести всевидящих предков или конкретных представителей старшего поколения, хранителей традиций. Перед инициацией подростки впадают в нервозное состояние неестественной эйфории, некоторые становятся разнузданными, начинают дерзить. А после посвящения и “танца любви”, чтобы снять пережитое напряжение и ослабить боль, следуют празднества, длящиеся иногда целый месяц.

Нередко в период инициаций молодые люди погибают не только от ран и инфекций, но и по непонятным причинам. Это дало основание для предположений, что старики и старухи могут использовать таинство обряда как удобный повод для превентивного избавления традиционного социума от юношей и девушек, наиболее продвинутых интеллектуально, сильных психологически, скептически настроенных по отношению к вековым обычаям и непомерной власти геронтократии. Иными словами, речь идет о своего рода реликт ритуального жертвоприношения лучших из лучших ради сохранения целостности и благополучия всей этноплеменной общности, священного порядка жизни, заведенного предками.

После многочисленных бесед на эту щекотливую тему с африканскими друзьями и коллегами-учеными мне представляется вполне достоверной и другая, менее “кровожадная” версия “случайной” гибели именно в период инициаций значительной части потенциальных вожаков молодежи или тех, кто был готов подать ей “плохой пример” непослушания старших, насмешки над обрядами, выглядящими сегодня нелепо, непроизводительной тратой времени, сил и здоровья и т.п.

Не исключено, что подростки с особо тонкой духовной организацией и легко ранимой нервной системой труднее переносили не только болевой, но прежде всего психологический шок, ибо лучше других участников “таинства” сознавали бессмысленность и варварство допотопной процедуры, отказаться от которой у них по каким-то причинам не хватило силы воли. “Сшибка” мотивов резко ослабляла устойчивость организма, что и приводило к гибели.

Такое объяснение в значительной мере реабилитирует стариков, осуществляющих обрядовые действия. Уж очень трудно себе представить, с позиций традиционного менталитета, дедов и бабок, сознательно обрекающих на смерть (причем, на заведомо “плохую”) своих же внуков и внучек. Слепая сила обычая жестока. Но выступающие столь же “слепым” ее орудием — родовые старейшины, колдуны и колдуньи племени. Борясь с проявлениями противоположного пола в телесной организации инициируемых, они остаются людьми той же “единой” крови. Вряд ли у них поднимается рука на “свою” кровь. Что тогда “скажут” им духи крови? И как им ответить за это при жизни и тем более после нее?

Лидерам и прогрессивной интеллигенции и африканских стран предстоит громадной сложности психологическая задача “вылущивания” из традиционных обычаев и ритуалов изуверских компонентов типа обрезания и эксцизии, достаточно мягко и аргументированно заменив их (психическая природа также не терпит “пустоты” специальными (скажем, спортивно-художественными) мероприятиями, которые позволили бы молодежи демонстрировать свою мужественность и женственность в гораздо более гуманных и полезных для здоровья формах. Все более явно уходит в прошлое, теряющееся на границе зоологического и человеческого миров, грубо-примитивное противопоставление полов. Это тоже природа, внутренняя природа человеческого биологического рода. И если нормой традиционного менталитета выступают баланс и гармония отношений с внешней средой, то почему бы его не перенести и во внутрь неизбежно двуполого, но вместе с тем единого и целостного традиционного социума?

Возможно, этому в известной мере препятствуют в чем-то сходные мировоззренческие парадигмы отношения к женщине и ритуальное обрезание, присущие единственной в наши дни “религии бедных” — исламу, энергично проникающему в Африку. Во всяком случае, тенденция слияния анимистических традиций и мусульманских веяний (нередко поверхностных) ощущается достаточно отчетливо. Подчас обряд инициации по традиционному африканскому сценарию проводят сельские марабуты-имамы, выполняя функции племенного старейшины.

Напротив, в странах с ощутимым влиянием католических миссионеров, аналогичные экзекуции (прежде всего по отношению к девушкам) заметно сходят на нет, а кое-где, например, в Республике Конго, уже давно стали воспоминанием. Естественно, на тенденцию угасания допотопных традиций влияют и демографические факторы: в сельской местности все еще царят представления, берущие начало в каменном веке. Более того, разрабатываются и применяются специальные ритуалы, призванные “уберечь” от скверны молодых людей, уходящих в города, и, соответственно, “очистить” от нее при возвращении (когда такое случается) в родные пенаты. Сутолока города как бы перемалывает племенные различия, ритуалы, оттенки мировосприятия, присущие отдельным этническим группам. Сама колея жизни здесь иная, и о ритуальных церемониалах, подобных инициации, городская молодежь стала забывать. Что ждет ее, когда она вступит в мир взрослых?