VIVOS VOCO: Ж. Коньо, "Пьер Гассенди - возобновитель эпикуреизма"

Во время "Торжеств, посвященных памяти Гассенди", состоявшихся в "Сентр интернасьональ де Синтез" в 1953 году, господин Анри Берр задал следующий вопрос: почему в таком произведении, как "История западной философии" Рассела, из 900 страниц только две строчки посвящены Пьеру Гассенди? (См. Анри Берр "Пьер Гассенди, его жизнь и творчество", стр. 171. Париж. 1955.) Он высказал также сожаление о том, что влияние Гассенди оказалось менее глубоким и менее длительным, чем оно могло бы быть.

Некоторые участники торжеств пытались объяснить несправедливость, жертвой которой стал Гассенди, тем обстоятельством, что свои труды он писал на латинском языке, а не на французском; другие усматривали причину в его скромности, осторожности, в его отвращении ко всякой шумихе, к какому бы то ни было догматизму, вследствие чего будто бы с самого начала распространения его идей имя его не называлось: приводились и другие причины*.

* Следует отметить, что, анализируя причины "незаслуженного забвения", выпавшего на долю Гассенди, иезуит Гастон Сорта в своей книге "Современная философия от Беркли до Лейбница" (Париж, 1922) говорит, в свою очередь, об "отвращении, внушаемом эпикуреизмом".

Но во всех этих объяснениях обходилось молчанием самое главное: Пьер Гассенди, родившийся в 1592 году (год смерти Монтеня) и умерший триста лет тому назад, 24 октября 1655 года, был великим философом-материалистом: и именно потому, что он проповедовал материализм, официальная история философии обходит его молчанием или нарочито искажает его идеи и даже его биографию.

Пьер Гассенди был назначен в 1645 году профессором Королевского Колледжа - Колледжа Франции. Он приобрел известность не только благодаря своему философскому учению, но и благодаря исследованиям в области астрономии, математики, механики и истории наук. Он был известен всей образованной Европе. Где же после всего этого официальные торжества пв случаю трехсотлетия со дня его смерти? *.

* В примечании к стр. 32 своей работы "Пьер Гассенди - прево церкви города Динь" (функции прево были апалогичны функциям аббата в других районах Франции; прево - высший сан капитула) господин Луи Андрие замечает, что в Сорбонне есть амфитеатр Декарта, а также "прекрасный портрет Декарта, висящий рядом с портретом Ришелье", но среди этих древних стен Сорбонны нет ничего, что напоминало бы о Гассенди. Он приводит также формулу, которую употребил Анри Бергсон, характеризуя "трех великих представителей французской философии XVII века - Декарта, Паскаля, Мальбранша", не удостоив Гассенди даже упоминанием.

Поскольку Пьер Гассенди был каноником собора в городе Динь, в этом городе в августе текущего года были организованы празднества. Однако, объявив эти дни праздником, посвященным памяти Гассенди, его организаторы имели наглость заявить, с позволения министра народного просвещения и в присутствии представителя высших учебных заведений, что этот праздник посвящен почти всецело коммерческой пропаганде лаванды. Но уж если устроили торжества по поводу цветка Гассенди, то можно ожидать, что будут воспеваться печи Декарта или напильники для ногтей Дидро!

Можно умилиться лирико-меркантильным строчкам из газеты "Провансаль" от 4 августа 1955 года, в которых объявлялось о начале пятидневных празднеств: "Какие торжества! В этом году, по случаю счастливого совпадения трехсотлетия со дня смерти знаменитого сына Шамперсье (название деревни, где родился Гассенди. - Ж. К.) и классических празднований дня лаванды, от звезд, которые так страстно и так терпеливо наблюдал Пьер Гассенди, до лаванды, цветущей под самым чистым небом Европы и наполняющей своим ароматом наши долины и наши плато, перекинут мост, соединяющий их!"

На великолепном шествии 7 августа колесница "Трехсотлетие Гассенди" ехала под № 19, она следовала за "Ароматом лаванды" и "Сборщиком лаванды". За колесницей "Трехсотлетие Гассенди" ехала колесница под № 23, носящая название- "Если бы мне рассказали о Версале! - Мобильная жандармерия".

Когда франкфуртские дельцы в начале XIX века решили, что для успеха их знаменитой ярмарки было бы полезно связать с судьбами ярмарки воспоминания о Гете, они по крайней мере не додумались для усиления славы поэта, провозглашенного ими "агентом-хранителем торговли", призвать "мобильную жандармерию" того времени.

Известно, с каким остроумием поэт Генрих Гейне бичевал дельцов, заинтересованных в сооружении памятника Гете, в своем сонете, написанном 10 июня 1821 года:

Мужчины, девы, женщины, внемлите
и двигайте подписку без стесненья!
Воздвигнуть, Гете в честь, сооруженье
Во Франкфурте решили на синклите.
"Чужой торгаш" - так мыслит местный житель,
Решит, что Гете - наше порожденье,
Что наш навоз был почвой для цветенья,
И, ясно, не откажет нам в кредите.
* * *

Удел певца - венок его лавровый!
Так придержите деньги - ваш кумир,
Он памятник воздвиг себе и сам.
В грязи пеленок был он близок вам,
Но ныне отделяет целый мир
Величие от площади торговой.

За свободу, против традиции и авторитета

Гассенди также воздвиг себе нерушимый памятник - памятник "виднейшего представителя духа свободы" своего времени (слова господина Анри Берра. "Пьер Гассенди", стр. 10). Еще в юные годы, будучи преподавателем философии в городе Экс-ан-Прованс, он не только изложил учение Аристотеля, но и отверг его; он изучал теоретическую астрономию, но сильно оскорблялся, когда его принимали за астролога; он занимался препарированием, делом редким и смелым для того времени. В 1625 году Гассенди пишет письмо Галилею, в котором сообщает, что он знаком с его трудами и что давно восхищается им. Он заимствует у Горация девиз: "Sapere aude" - "Обладай смелостью мудрости"*.

* В письме Гассенди к Галилею приводятся интереснейшие мысли Лукреция. "Прежде всего, друг мой Галилей, - пишет Гассенди, - я хотел бы, чтобы Вы вполне уверились в той душевной радости, которую я испытал, познакомившись с Вашими воззрениями на систему Коперника. Преграды вселенной разрушены. Освобожденный разум блуждает по необъятному пространству". Все это выражения Лукреция: "Effringere naturae portarurn claustra"- "разрушить затвор от ворот природы", и "moenia mundi" - "ограду мира", и "оmnе immensum peragravit mente animoque, unde refert nobis victor" - "пройти своей мыслью и духом по безграничным пространствам, как победитель" (см. Лукреций "О природе вещей", стр. 10-11).

Гассенди был хорошо знаком с Лукрецием, а также и с Монтенем. Он нападал от имени науки на традицию и на авторитет.

Пьер Умбер в своей книге "Философы и ученые" (Париж, 1953) восхваляет научные заслуги Гассенди: "Это действительно фигура современного ученого. Он имеет право на наше восхищение и как астроном и как философ". Но Пьер Умбер неправ, говоря, что можно "изучать Гассенди как астронома, игнорируя его философию". Эта концепция позитивизма разоблачается теми фактами, которые приводит сам автор: Гассенди боролся против астрологов, против предрассудков, связанных с затмениями, и т. д. Разве эта борьба была бы столь решительной и плодотворной, если бы ученого не вдохновляли твердые материалистические убеждения? Бесспорно, что богатейшая деятельность Гассенди в области точных и естественных наук требовала солидных материалистических обоснований, которые Гассенди и нашел в учении Эпикура.

Мы не будем останавливаться здесь ни на наблюдениях Гассенди над прохождением Меркурия через диск солнца в 1631 году, ни на его многочисленных исследованиях солнечных пятен и затмений, подтвержденных современными наблюдателями, ни на лекциях, прочитанных Гассенди в Королевском Колледже и собранных в его "Астрономических исследованиях", в которых он излагает геоцентрическую гипотезу Птоломея и гипотезу Тихо Браге, а также теорию Коперника, давая понять, чью точку зрения он предпочитает. Наиболее ясно эта мысль выражена Гассенди в письме к его другу Пейреску от 26 февраля 1632 года: "Если вы желаете, чтобы я кратко выразил вам свою мысль, то, следуя мнению Коперника, я считаю, что солнце помещается в центре вселенной, где оно вращается вокруг своей собственной оси, на протяжении примерно 28 дней".

Мы остановимся на философии Гассенди.

В августе 1624 года он опубликовал в Гренобле свой труд "Exercitationes paradoxicae adversus aristoteleos", или "Парадоксальные упражнения против аристотеликов". Позднейшие последователи Аристотеля - схоластики - расцениваются в этом труде как ярмарочные шуты. Они не знают ни философии, ни науки. Они даже не читали произведений своего учителя.

Хотя заглавие книги Гассенди и предисловие к ней возвещали о том, что должно быть написано семь книг, вышла только первая книга, а вторая, неоконченная, была опубликована в посмертном издании сочинений Гассенди в 1658 году. Остальные книги не были написаны.

Это объяснялось постоянными нападками на Гассенди. В письме от 27 августа 1630 года Гассенди говорит о своем даже трагическом положении, причину которого он усматривает в том, что его первое произведение проникнуто свободомыслием и было выпущено в свет без обычного одобрения официальных теологов - сторонников схоластики. Отсюда довольно серьезные нападки по его адресу, вызвавшие его опасения. "Я слежу за своей безопасностью", - заключает он*.

* Господин Альберт Риво приводит этот факт в своей "Истории философии" (том III, стр. 78), бесстыдно уверяя, что Гассенди не волновала реакция, вызванная его книгой.

Позже Ж. Б. Морен, преподаватель математики Королевского Колледжа, астролог и яростный противник учения о движении земли, сказал о Гассенди: "Если он скрывал свои мысли, то только из-за страха перед огнем - "metu atomorum ignis" (из-за страха перед атомами огня).

Георг Лукач пишет относительно подобных угроз, которые нависли над Гассенди и другими философами того времени:

"Ни в коем случае не следует недооценивать фактора прямой репрессии против новых истин. Вспомните о первых шагах современной философии, о судьбе Бруно, Ванини, Галилея. Это обстоятельство, бесспорно, оказало большое влияние, оно выразилось в многочисленных колебаниях и проявилось в философской "дипломатии" Гассенди, Бейля, Лейбница и др. Этим же обстоятельством объясняется и умолчание Лессингом своего спинозизма. Не следует также недооценивать значения подобной "дипломатии" и для философии. Бесспорно, что если в отношении Гассенди или Бейля потомство имеет ясное представление об их истинных воззрениях, то в отношении Лейбница этот вопрос значительно труднее для понимания, а умолчание Лессингом о Спинозе было использовано для обоснования абсолютно ложной интерпретации его философии" (Георг Лукач "Разрушение разума", стр. 80. Берлин. 1955).

Современные историки и критики - друзья теологии - приняли решение ради собственных выгод игнорировать все эти обстоятельства. Бернар Рошо, например, дал довольно путаные разъяснения относительно позиции Гассенди, строя их главным образом на "психологии", глубина которой удивительна: если Гассенди оставил свою борьбу против перипатетиков, говорит он, то просто потому, что, приехав в Париж 15 октября 1624 года, он, как истинно респектабельный профессор, решил иметь дело только с учеными и не нападать ни на какие общественные установления, опасаясь возможности смешения его действий с действиями "авантюристов" Бито, Вийона и де Клава, которые в то время яростно нападали на учение Аристотеля, что противоречило "общественному мнению" и было "лишено официального одобрения" ("Пьер Гассенди", стр. 19).

Иначе говоря, господин Рошо навязывает свою мелкую респектабельность такому гиганту мысли, как Гассенди, о котором этот милый и учтивый комментатор в конце концов говорит, что он создал ради своих интересов "легенду угроз" (стр. 23).

Гассенди своей собственной рукой писал о том, что он был вынужден "следить за своей безопасностью". Один из иезуитов добавляет, что Гассенди "стал осторожным" из-за предписания Бито, запрещавшего поддерживать тезисы против Аристотеля, в то время как парламент заставлял уничтожать эти тезисы и принял решение об изгнании трех антиперипатетиков (см. Гастон Сорта. Цитированное произведение). Но какое значение имеет все это для господина Рошо? Он заявляет с самой чистой совестью: "Гассенди никогда не боялся никакой власти, потому что он, естественно, был на стороне власть имущих" ("Пьер Гассенди", стр. 25).

Для объяснения своих действий Гассенди цитирует латинское изречение: "Пусть никто не воображает, что я связан с кем-нибудь клятвой. Только разум обычно вызывает преклонение моего ума. Разум - надежный руководитель мудрецов". Обычно это изречение считают довольно ясным; оно, как говорит Пэнтар, противоречит религии и отдает вольнодумством. А господин Рошо квалифицирует это изречение как выражение принадлежности Гассенди к теории Фомы Аквинского!

Таковы причины того, что Гассенди, преследуемый иезуитами при жизни, оставался и после смерти жертвою специалистов по "истолкованию" чужих мыслей. Его учение подверглось, при сохранении известных пропорций, такой же обработке со стороны господина Рошо, как Рабле со стороны Люсьена Фебвра, и в тех же самых целях.

Гассенди и интеллектуальное вольнодумство

С 1625 года и до самой смерти Гассендн проводит половину своего времени в Париже. Он живет у друзей. Лучший из его друзей - эпикуреец Франсуа Люйе, отец Клода Шапеля, друга Мольера и Лафонтена. Господин Рошо не допускает, конечно, того, что взаимная привязанность Гассенди и Франсуа Люйе была основана на единстве их взглядов и вкусов: ему нужно, чтобы и здесь играла роль "заинтересованность" философа, потребность его в "материальном спокойствии и удобстве" и чтобы их дружба была лишь маской "снисходительности" Гассенди к свободомыслящему финансисту.

Жорж Монгредьен показал, какое значение имели уроки (впрочем, не носившие систематического характера), которые в 1641-1642 году Гассенди давал "целому небольшому обществу молодых интеллигентов, интересовавшихся философией и науками". Он не боялся называть их своими последователями. К ним относится в первую очередь Шапель, которому в то время .было 15 лет (позднее он наградил Гассенди титулом "принца философии настоящего века"); затем Бернье, в то время двадцатилетний юноша, который впоследствии стал секретарем своего учителя, а затем автором восьмитомного "Сокращенного изложения" учения Гассенди (1674 год), написанного в период, когда он вынужден был бежать и скрываться, будучи выдан кардиналу Мазарини в качестве нечестивца и атеиста; затем Сирано де Бержерак, бедняк, которого поддерживал Шапель.

В произведениях Бержерака ясно обнаруживаются черты эпикуреизма (признание единства и вечности материи, атомного строения вселенной, отрицание бессмертия души и существования бога)*. Наконец, в числе учеников Гассенди были Мольер и Эно.

* Трехсотая годовщина со дня смерти Сирано де Бержерака прошла совершенно не замеченной Министерством народного просвещения (Франции - V.V.). См. поздравления Рене Гаргуйо. напечатанные в "Lettres francaises" от 14 сентября 1955 года.

О влиянии Гассенди на Мольера свидетельствует, в частности, тот факт, что Мольер сделал перевод в стихах поэмы Лукреция, который ныне утерян. Театр Мольера также может свидетельствовать о влиянии гассендизма на взгляды Мольера (насмешки над схоластикой в "Мнимом больном", проблема отношений души и тела в "Ученых женщинах", упоминание о Лукреции и об авторе книги "О добродетели язычников" Ля Мот Ле Вайе, имеющееся в "Мизантропе", и т. д.). По свидетельству Гримареста, первого биографа Мольера, последний был учеником Гассенди. Сколько скандального материала для благомыслящих!

Густав Мишо в своей книге "Молодость Мольера", а затем Рошо пытались оспаривать принадлежность Мольера к кружку учеников Гассенди 1641-1642 годов. Надо поблагодарить Жоржа Монгредьена за то, что тот восстановил истину относительно этого важнейшего вопроса истории мысли. Страницы, на которых он доказывает абсолютную истинность рассказа Гримареста,- образец правильного изложения и аргументации.

Неоспорим тот факт, что Мольер постоянно находился в обществе Ле Вайе-Гассенди. ("Пьер Гассенди", стр. 128-134). Приведем высказывания по этому вопросу Сент-Бева:

"Шапель стал другом Поклена и познакомил его с Гассенди и его учениками. Эти частные занятия Гассенди в числе других посещали Бернье и Эно, известный своим "Обращением к Венере"; эти занятия оказали большое влияние на мировоззрение Мольера. Причем большое воздействие оказали на него не столько отдельные частности учения Гассенди, сколько все его содержание. Следует отметить свободу и независимость воззрений всех тех, кто вышел из этой школы: Шапеля - свободного оратора, практичного и распутного эпикурейца, Эно - поэта, нападавшего на всемогущего Кольбера и удовольствия ради переводившего наиболее смелые места из хоров трагедий Сенеки; Бернье, подробно излагавшего философские взгляды Гассенди в салонах мадемуазель де Ленкло и мадам Саблиер. Следует также отметить, что эти четыре или пять умов были чистыми буржуа или выходцами из народа: Шапель - незаконнорожденный сын богатого судьи, Бернье - бедняк, из милости обучавшийся вместе с Шапелем, Эно - сын парижского художника, Поклен - сын обойщика; их учитель Гассенди был не дворянином, подобно Декарту, а сыном простого селянина". ("Литературные портреты", стр. 128-134).

Тем хуже для отдельных "искателей", которым все это неприятно. Им остается только сказать, подобно Рошо: "Я в это не верю".

Не более обоснованными являются и возражения Рошо Пэнтару, открывшему, что группа "Тетрада" (группа четырех), в которую входили Ля Мот Ле Вайе, а также и Гассенди, была центром интеллектуального вольнодумства той эпохи...

И если к этому добавить, что Гассенди был священником и служил в своей провинции службу в дни Вознесения, то что же можно по этому поводу сказать? Эта служба, которую отправлял каноник Гассенди, не была ли она лучшим доказательством его истинных чувств?

Увы, все же приходится признать, что богослов города Динь был "представителем Эпикура в этом мире"! Приходится также признать, что о философии Эпикура он говорил, как о своей собственной философии: "Моя философия Эпикура" ("Пьер Гассенди", стр. 39).

Возобновитель эпикуреизма

Смирятся ли перед такой вершиной эпикуреизма, какой является "Synthagma philosophicum" ("Система философии") Гассенди, непорочные певчие церковного хора, заставит ли их покраснегь здоровый материализм каноника? Думать так значило бы плохо знать их.

Господин Рошо укоряет Антуана Адама за то, что тот утверждает, будто Гассенди был покорен системой Эпикура (см. "История французской литературы XVII века". Т. 1, стр. 316. Париж. 1948). Если верить Рошо, то эпикуреизм автора "Synthagma" был для него объектом критики. Доказательство - его отказ от отклонения атомов*.

* Атомы Гассенди движутся спонтанно во всех направлениях, что делает возмож ным их различные комбинации. А у Эпикура и Лукреция атомы двигались параллельно, как капли дождя, и не могли бы встретиться, если бы не вмешательство силы отклонения. Понимание реального движения в природе, естественно, у Гассенди является более передовым, чем у античных философов.

И далее Рошо пишет: "Я считаю, что это атомизм, вызванный обстоятельствами"; "Эпикур это не более чем один из предпочитаемых авторов, избранных случайно и как бы ради спора". Гассенди не действовал "нисколько ради восстановления ограниченного материализма Лукреция". "Мораль у Гассенди не является эпикурейской, ее можно считать таковой лишь с большими оговорками", и т.д., и т.п.

Таким образом, эпикуреизм, с точки зрения Рошо, был для Гассенди только случайным оружием, заимствованным им у древних философов с той целью, чтобы сражаться со схоластикой, а вовсе не избранным и продуманным учением.

Следует ли говорить о том, что подобная "интерпретация" не имеет ничего общего с истиной, с подлинными взглядами Гассенди! Она исходит от идеалиста Альберта Риво, для которого присоединение Гассендп к эпикуреизму представляет собой "удивительный", "необъяснимый" факт (см. А. Риво "История философии". Т. Ill, стр. 78). Глава школы синтеза Анри Берр удачно поправил его, заявив: "Я не думаю, что эпикуреизм случайно занял такое место в мыслях Гассенди". В действительности же, как говорил Маркс, Гассенди принадлежит заслуга освобождения учения Эпикура от "запрета, наложенного на него отцами церкви и всем средневековьем" (Карл Маркс "Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура").

Гастон Сортэ отмечает широкий размах работ Гассенди, защищающих и восстанавливающих эпикуреизм.

Как и у Эпикура, философия Гассенди распадается на три части: 1) физику, цель которой - постичь реальность, 2) мораль или теорию счастья, 3) предшествующую и той и другой логику или канонику, которая должна открывать пути к истине.

Логика Гассенди одновременно направлена и против скептицизма и против догматизма.

Второй канон, который столь сильно задел логиков Пор Ройяля, решительно утверждает сенсуализм: "Всякая идея, находящаяся в уме, происходит от ощущения". Гассенди не допускает существования врожденных идей. Абстрактные понятия, по его мнению, образуются путем соединения или разъединения ощущений.

Многочисленные страницы, которые Рошо посвящает "интерпретации" этой логики как "совершенно кантианской" (sic!) или, по меньшей мере, "не очень далекой от nisi ipse intellectus (кроме самого интеллекта) Лейбница" ("Пьер Гассенди", стр. 84), представляют собой довольно неудачную попытку исказить истину. Как отмечает Рошо, Гассенди допускает, что разум способен устанавливать связи, ведущие от известного к неизвестному, подобно тому, как след дичи может направлять собаку, хотя она этого не подозревает; это и есть чистейший эпикуреизм, и само сравнение добычи разума с добычей собаки подсказано Гассенди Лукрецием.

Гассенди рассматривает физику как наиболее значительную и существенную часть философии.

Давая материалистическую картину вселенной, он утверждает, что все существующее сводится к атомам и пустоте. Определение атома дается при помощи терминов, заимствованных у Лукреция: атом есть "некое заполненное, твердое тело, которое, не имея пустот, не имеет ни одного места, в котором оно могло бы быть разрезано, надрезано или расчленено".

Все атомы наделены движением. Материя активна сама по себе, в противоположность точке зрения Декарта, для которого покой так же реален, как и движение. Гассенди справедливо возражает ему, утверждая, что если тела, находящиеся в абсолютном покое, отделены от тел, находящихся в движении, то движения вообще не существует. Однако Гассенди был согласен с Декартом, равно как и с Галилеем, в том, что нет иного движения, кроме движения механического, перемещения с одного места на другое.

Пространство, или пустота, в котором постоянно движутся атомы, во всех отношениях бесконечно, несотворено, неразрушимо; это есть бесконечное пространство, в котором расположены вещи. Подобно атомам, пространство объективно, оно существует "независимо от того, думают ли о нем или не думают". Господин А. Риво, как и Белиза Мольера, выражает ужас перед этим пространством. Он печалится по поводу того, что это пространство объявляется независимым от создателя, и считает, что всевышний должен был бы обрушить молнии своего гнева на голову Гассенди (А. Риво. Цитированное произведение, стр. 80 и 90). Известно, что Ньютону пришлось внести коррективы в материализм Гассенди, превратив бесконечное пространство в божественный атрибут.

Время, по мнению Гассенди, также не было создано и также неразрушимо.

Рассуждения Гассенди о животном мире зачастую очень интересны. В противоположность Декарту Гассенди безоговорочно принимает гар-веевскую систему циркуляции крови. Он приписывает животным материальную душу, которая способна приспосабливаться к новым потребностям, способна рассуждать и действовать. Некоторые мысли Гассенди, изложенные в "Пятых возражениях" Декарту, предвосхищают взгляды Локка о сочетаниях материи, способной мыслить. Гассенди добавляет к чувствующей материальной душе человека вторую душу, разумную и бессмертную, но, анализируя деятельность души, он не может привести ни одного примера функции разумной души, не зависящей от функции души ощущающей.

В 1641 году, когда появились на латинском языке "Метафизические размышления" Декарта, написанные с целью примирения с теологами и снабженные письмом-предисловием, в котором подчеркивалась неприязнь к нечистивым, Гассенди сформулировал "Пятые возражения", столь же материалистичные, сколь и "Третьи возражения" Гоббса. Как пишет Георг Лукач, "начав готовиться со времен средневековья, материализм (иногда облеченный в мистико-религиозную форму) дает идеализму первый большой бой, в ходе которого наиболее выдающиеся представители материализма того времени - Гассенди и Гоббс заняли позицию, враждебную Декарту" (Г. Лукач. Цитированное произведение, стр. 90).

Маркс и Энгельс пишут в "Святом семействе": "Материализм выступил против Декарта в лице Гассенди..."

Гассенди выступает против Декарта, утверждавшего, что роль ощущения в познании ничтожна. Гассенди обвиняет Декарта в том, что тот превратил мысль в мерило истинности вещей (поскольку ясные и отчетливые идеи человеческого разума, по мнению Декарта, являются мерилом вещей), и называет Декарта новым Протагором, который не опирался на что-либо твердое и устойчивое. Отказываясь от права ссылаться на чувственность, Декарт подменяет реальный мир вымыслом своего разума.

Рошо, решительно отрицая материализм Гассенди, любит повторять, что полемика Гассенди с Декартом была просто "недоразумением". Сказанное нами выше о физике Гассенди, равно как и содержание "Возражений" Гассенди против Декарта, показывает, как следует расценивать подобное мнение. Интересно отметить, что даже такой священник-иезуит, .как Гастон Сортэ, придерживается на этот счет совсем другого мнения. Для него "чрезмерный сенсуализм" автора "Возражений" вне сомнения: Гассенди, говорит он, имеет основание отрицать некоторые положения Декарта, но он ошибается, когда заменяет учение Декарта столь сложными и подчас более неудачными учениями.

Гассенди опровергает автоматизм животных, он допускает между человеком и животным разницу только в степени развития.

Гассенди выступает против способа, с помощью которого Декарт объясняет сохранение существ, он как бы освобождает существа от божественной поддержки. Он воюет против картезианского дуализма, который считает невозможным единство души и тела, и в "Возражениях" Декарту излагает свои мысли так, как будто человеческая душа вполне материальна.

Гассенди действительно заявляет о своей неспособности понять, каким образом нематериальная душа, "вещь, не имеющая протяженности", может иметь идею тела, "вещи, имеющей протяженность".

"Я прошу вас, скажите нам, как вы думаете, может ли образ или идея тела, имеющего протяженность, быть воспринята вами субстанцией, не имеющей протяженности?
Эта идея либо исходит от тела, и тогда, бесспорно, она телесна, а что касается ее частей, то одни части находятся вне других, следовательно, идея протяженна, либо эта идея исходит от чего-то другого и ощущается иным путем; во всяком случае, поскольку она всегда необходима для того, чтобы воспринимать протяженное тело, она должна иметь различные части, а следовательно, - протяженность.
Иными словами, если у нее нет частей, то как же она может их отображать? Если она не обладает протяженностью, каким же способом может она отображать предмет, обладающий протяженностью? Если душа не имеет формы, как же она может ощущать вещь, имеющую форму? Если у нее нет протяженности, как же она может постигать вещь, обладающую частями, из которых одни высокие, другие низкие, одни расположены направо, другие - налево, одни находятся впереди, друтие - позади, одни - кривые, другие - прямые? Если идея неизменна, как же она может отображать разнообразие цветов? И т. д.
Итак, идея тела не совсем лишена протяженности; если бы протяженность отсутствовала, то как бы вы, не имея протяженности, могли бы ее воспринимать? Как смогли бы вы проверить ее и применить? Как могли бы вы пользоваться вещью? Как, наконец, вы ощутили бы ее постепенное изнашивание и исчезновение?"

Прочитав подобные отрывки, не так удивляешься тому, что в своем ответе на "Возражения" Гассенди, обращаясь к последнему, Декарт восклицает: "О, тело!" Еще и сегодня "Возражения" Гассенди, несмотря на механистический характер содержащегося в них материализма, сохраняют дух борьбы, и лучшее этому доказательство - огорчительные реакции комментаторов типа Гастона Сортэ.

Однако, объясняя явления природы естественными причинами, Гассенди в отличие от Эпикура все же допускал возможность создания атомов высшим существом. Число атомов, по мнению Гассенди, очень велико, но ограничено. Он признавал созидательную и зависящую от провидения деятельность божества.

Что же касается гассендистской морали, она остается, несмотря на все, что о ней говорится, глубоко эпикурейской. Счастье, согласно этой морали, состоит в здоровье тела и спокойствии души. Благотворительность, дружба - верные средства к достижению счастья. Злые люди не могут быть счастливыми, потому что их кажущееся счастье всегда омрачается страхом. Идеалисты типа Гастона Сортэ, естественно, осуждают эту мораль эгоизма.

Политические идеи Гассенди отражают компромисс между буржуазией и абсолютной монархией, с одной стороны, и феодализмом - с другой. Гассенди - сторонник сильной центральной власти. Абсолютный монарх кажется ему "благоразумным властелином государства".

Иначе говоря, материализм Гассенди бесспорен (вопреки всем подделкам идеалистов и клерикалов) и в то же время непоследователен. Слабые стороны учения Гассенди выразились в тенденции автора "Системы философии" "примирить свою католическую совесть со своим языческим знанием, примирить Эпикура с церковью" (Маркс).

В наши дни М. Рене Пэнтар раскрыл противоречивость воззрений Гассенди *.

* Бернар Рошо совершенно не хочет, чтобы "Гассенди был обвинен в материализме", однако это не мешает ему семью страницами ниже писать совершенно противоположное своему убеждению: "Гассенди никак не мог реабилитировать Эпикура в глазах своих современников. За подобную попытку он еще сейчас несет наказание". Это высокомерное презрение Рощо к внутренней связи идей свидетельствует о его удивительном невежестве. Рошо товорит о теории общественного договора Гассенди, Греция и Гоббса, не сомневаясь, что эта теория уже существовала в античном эпикуреизме (Лукреций); следовательно, заявлять о том, что Гассенди не мог реабилитировать Эпикура, можно только не зная эволюции, какую претерпела чта теория.

В его учении сочетается понятие о вечности времени и пространства с утверждением о создании материи всевышним. Гассенди старательно цитирует св. Павла и св. Фому и в некоторых случаях старается завуалировать смелые высказывания ссылками на Венский Собор (1312) и Латеран.

Гассенди с восхищением присоединяется к взглядам Галилея по вопросу о движении земли. Поощряющее письмо Гассенди к Галилею, прочитанное последнему накануне суда инквизиции, прекрасно: "Я пребываю в величайшем беспокойстве по поводу судьбы, ожидающей Вас, о Вы, величайшая слава нашего века... Оставайтесь самим собой и не допускайте, чтобы мудрость, которая всегда была Вашей подругой, покинула Вас в Вашей почтеннейшей старости. Да будет с Вами уверенность в Вашей вечной правоте" (Луи Андрье "Пьер Гассенди", стр. 24). И в то же время Гассенди пытается найти возможность оправдать инквизицию и библию: "Замысел Священного писания состоит не в том, чтобы сделать людей физиками или математиками... Оно говорит о вещах согласно тому, как они вульгарно представляются людям, для того, чтобы всякое существо, поскольку это важно для спасения души, могло бы понять эти вещи" ("Сокращенное изложение". Т. 4, книга III, стр. 275. 1678).

Следует ли останавливаться на подобных мелочах? Распространение Гассенди эпикурейского атомизма сделало его учение живым и значимым для истории мышления; именно в этом и заключается огромное прогрессивное значение его трудов.

От Гассенди к Дидро

Представители реакции в философии хотели бы убедить нас в том. что Гассенди в силу "эклектизма" и "последовательного плюрализма" его учения, а также в силу его утверждения, что "нет никаких оснований полагаться только на разум и поэтому следует добавить к разуму религию" (см. "Пьер Гассенди", стр. 102), не представляет интереса для современности. Те, кто выдвигает на первый план эту слабую часть его системы, обязаны признать, что, по мнению его сторонников и непосредственных последователей, людей XVII века, "наука, бесспорно, не дополняет религию..." ("Пьер Гассенди", стр. 103).

Тайная цель этих реакционеров в философии состоит в том, чтобы представить автора "Системы философии" адептом феноменализма, скептицизма, агностического позитивизма. Как заключает г. Рошо, Гассенди претерпел эволюцию, в результате которой пришел к "современному учению о восприятии, не являющемуся отражением объекта". Однако это утверждение опровергается со всею очевидностью тезисом Гассенди об объективном существовании материи и пустоты. В другом месте упомянутый комментатор осмеливается заявить, что Гассенди не трудился узнать, "что скрывается за легко ощущаемыми внешними признаками". Он добавляет: "С небольшими оговорками можно сказать, что позиция Гассенди есть позиция позитивизма и прагматизма". Таким образом, вопреки текстам, вопреки установленной истине пигмеи современного агностицизма умаляют значение великих философов прошлого; эпигоны буржуазной мысли в эпоху империализма пытаются перетащить в свой лагерь идеологов, которые гордо шли в авангарде некогда сильного класса, класса победителей.

Как хорошо сказал Антуан Адам, неувядаемая слава Гассенди связана прежде всего с распространением и торжеством атомистической теории.

Сам Ньютон многим обязан французскому философу. Представляя себе вселенную "как бесконечное пространство, где брошено какое-то количество тел, подобно кораблям в океане" ("Пьер Гассенди", стр. 161), Ньютон воспринял гассендистскую теорию пустого пространства, видоизменив ее, как известно, в спиритуалистическом плане.

Для Гассенди "атомы суть причина их движения, а движение есть неразрывная составная часть их сущности"; иными словами, атомы не только активны, но обладают чувствительностью. Следовательно, животные имеют душу; что же касается души человека, то, как было сказано выше, Гассенди считал, что она у него есть. Отсюда со временем разовьются теории материалиста Гинома Лами ("De principiis rerum"- "О началах вещей", 1669), "который боролся с философией Аристотеля и Декарта и целиком поддерживал теорию о том, что человек имеет две души: одну такую же, как у животных, другую - бестелесную, являющуюся чистейшей уступкой ортодоксии" ("Пьер Гассенди", стр. 162).

Антуан Адам подчеркивает, что распространение эпикурейской морали было начато Гассенди. Это подтверждается тем, что гассендизм оказал влияние на Саразена, написавшего в 1645-1646 годах "Рассуждения о морали по Эпикуру", а десятью годами позднее под влиянием гассендизма находилась вся группа мадам Дезульер, 'куда входили Дегено, Линьер и аббат де Пароль; это влияние испытали на себе, хотя и несколько в другом плане, Сен-Эвремон и шевалье де Мере, наконец, Шолье, что впоследствии определило весь новый стиль жизни первой половины XVIII века ("Пьер Гассенди", стр. 164-168).

Это движение, имевшее различные формы, завершает Дидро. Антуан Адам совершенно ясно говорит об этом.

Что же может быть лучшей похвалой Пьеру Гассенди, философу-материалисту, "несколько забытому" буржуазной историей, чем слова Анри Берра о том, что будущее благодаря независимым умам современности воздаст Гассенди должное!