VIVOS VOCO: М. Уокер, "Миф о германской атомной бомбе"

Марк Уокер, математик по образованию, степень доктора философии получил в 1987 г. за работы по истории ядерных исследований в Германии времен второй мировой войны. В настоящее время преподает историю науки и техники на факультете истории в Государственном колледже, Скенектади, штат Нью-Йорк, США.

Предисловие
Судьба сыграла злую шутку. В самой неподходящей для этого стране - в нацистской Германии - произошло сенсационное открытие. В 1938 г. О. Ган и Ф. Штрассман открыли новое явление - деление атомного ядра урана. Значение открытия было понято сразу. Л. Мейтнер и ее племянник О. Фриш увидели в процессе деления новый источник энергии. Энтузиазм физиков был велик, и в Германии без промедления начались работы по освоению нового эффекта. Вслед за Германией исследования начались в США под кодовым названием "Манхэттенский проект". В конце войны работы развернулись и в нашей стране.
Чем все это кончилось, хорошо известно. Две страны получили ядерное оружие и ядерную энергетику. (Хорошо ли это или плохо - вопрос непростой.) Страна же, первой вышедшая на старт, не смогла сделать ни бомбы, ни даже реактора. В чем же дело! Почему столь развитое государство, которое в долгие донацистские годы было лидером мировой науки, так бесславно проиграло в одном из самых важных соревнований нашего века! Ведь если бы нацистское правительство обрело ядерное оружие, кто знает, как повернулось бы колесо истории! Но факт остается фактом. Проигрыш был, что называется, "всухую". Немецкие ученые не смогли продвинуться дальше начальной стадии исследований. Судьба исправила свою ошибку и не дала нацистам использовать шанс. И хотя до сих пор мы не знаем всего, что содержат архивы, вывезенные из Германии победителями, мы вряд ли обнаружим в них что-либо большее теоретических разработок.
Когда раны войны стали постепенно затягиваться, вопрос, почему Германия потерпела такое сокрушительное техническое поражение, заинтересовал историков. Существуют три варианта ответа.
Первый: физики сознательно бойкотировали "урановый проект".
Второй: в условиях предельного напряжения экономики военного времени довести исследования до конца в сколько-нибудь разумный срок было невозможно.
Третий: физики не имели достаточной квалификации, чтобы решить трудные задачи: большая часть крупных ученых покинула страну по национальным или политическим мотивам.
Какое из этих объяснений правильное, сказать трудно. Все три причины сыграли свою роль. Эмиграция ученых (сейчас ее называют "утечкой мозгов"), подчинение науки жестокой некомпетентной политической администрации, скудное финансирование (нацистское правительство отпустило на исследования около 8 млн. марок, т.е. в 1000 раз меньше, чем в США; см., например: Physics Today. 1991. May. P. 13, 15, 90-95. ) и жестокая борьба между разными группами внесли свои убийственные вклады. Даже спустя почти полвека после окончания войны, несмотря на колоссальные усилия, немецкая наука не достигла уровня, которое она имела в "золотые" 20-е годы.
Причина этого - не просто отъезд ученых, а разрушение научных школ, которые, подобно живым организмам, не могут быть воскрешены из мертвых. Даже эволюция не может воссоздать исчезнувший вид. История науки доказала это на многих примерах.
Автор предлагаемой статьи опровергает два мифа: миф о некомпетентности немецких физиков и миф о сознательном саботаже. Его аргументы отнюдь не бесспорны, они вызвали критику со стороны физиков^. Предстоит еще большая работа в архивах для восстановления истории германской науки во времена нацизма.
Такая задача выходит за рамки чисто исторических исследований. Положение ученого в воюющей стране порождает много проблем. Нравственные проблемы, с которыми ему приходится сталкиваться, очевидные противоречия между служением Родине и отношением к правящему режиму далеко не всегда имеют простые решения. Так, по-шекспировски трагичной была встреча Н. Бора с В. Гейзенбергом в 1941 г., в которой два друга, учитель и ученик, не смогли прийти к взаимопониманию, так как не смогли поверить искренности собеседника. Об этой встрече упоминается в статье. В последнее время возрос интерес к нелегкой проблеме участия немецких физиков в работах по созданию ядерного оружия. По европейскому телевидению демонстрируется немецкий двухсерийный фильм с прозрачным названием "Конец невиновности". В фильме физики работают с увлечением, стараясь обогнать друг друга. Материалом для фильма послужили магнитофонные записи бесед физиков, интернированных в 1945 г. на юге Англии.
С тех пор многое изменилось в Германии. Новое поколение живет в другом мире. Трезвая переоценка прошлого стала необходимой частью развития общества. Сегодня наиболее полный анализ работ немецких физиков по созданию "урановой машины" (как они называли свои исследования) принадлежит Уокеру (Walker М. German national socialism and the quest for Nuclear Power. 1939-1941. Cambridge UP, 1989). Однако выводы, сделанные автором, не стоит принимать за истину в последней инстанции. Это лишь шаг на трудном пути обретения истины.
Я. А. Смородинский,
доктор физико-математических наук

ЭТА СТАТЬЯ - не историческое исследование вопроса о попытках создания ядерного оружия в Германии во времена национал-социализма. Она - лишь попытка объяснить, почему сегодня, спустя почти 50 лет после второй мировой войны, нас все еще волнует, могли ли немецкие ученые создать для Гитлера атомную бомбу? Почему так важен и так навязчив этот вопрос, из ответов на который сложился "миф о германской атомной бомбе".

К сожалению, этот миф не может быть развеян путем исторического исследования попыток, которые предпринимались немцами во времена второй мировой войны для овладения ядерной энергией в промышленных и военных целях. Краткий обзор этой истории является необходимой частью ответа. Однако противоречивые споры, бушующие вокруг нее, питаются главным образом послевоенными заявлениями и интерпретациями. Поэтому данная работа будет отличаться от других подобных исследований утверждением, что корни упомянутых противоречий лежат в периоде после, а не до 1945 г. Чтобы объяснить, почему "призрак" германской атомной бомбы все еще преследует нас, мы остановимся на событиях времен войны, а также на послевоенных дебатах о работах по ядерной физике в гитлеровской Германии.

Сначала посмотрим, чем занимались во время войны немецкие ученые, работы которых были связаны с военными и мирными приложениями ядерной энергии, в частности, начнем с обзора немецких научных работ 1939-1941 гг. Выбор указанных временных рамок станет понятен позже. Нам также понадобится краткий экскурс в ядерную физику и технику.

АПОЛИТИЧНАЯ ИДЕОЛОГИЯ НАУКИ

Прежде чем обсуждать вопрос о германской атомной бомбе, введем теоретическую концепцию, которая облегчит нам как понимание того, чем ученые занимаются, так и понимание утверждений, которыми они оправдывают и объясняют свои занятия. Эту концепцию я назвал бы "аполитичной идеологией науки". Нормы приемлемого профессионального поведения в научных сообществах зависят от того социального, политического и экономического контекста, в котором они рассматриваются. Более того, они определяются путем консенсуса. Стоит также обратить внимание на важное следствие: если справедливо вышесказанное, то нормы поведения ученых никак не определяются какими-либо объективными, абсолютными стандартами, и это сознательно (или бессознательно) признается большинством ученых. К тому же ученые объявляют науку беспристрастной и внепартийной.

Такая субъективность в оценке профессионального поведения ученых порождает удобную неопределенность: любое поведение, приемлемое для данного научного сообщества, считают аполитичным, а поведение, признанное неприемлемым,- политичным. Поэтому ученый, придерживающийся норм своего научного сообщества, может утверждать, что он и его наука аполитичны, независимо от предмета и результатов его научной деятельности.

Уместной иллюстрацией к введенной концепции может служить схема характера изменения норм приемлемого поведения в германском научном сообществе с времен расцвета Германской империи до 90-х годов XX столетия. Во времена Германской империи поддержка правительства считалась аполитичной, а оппозиция ему - политичной; при Веймарской республике ситуация была обратной. В "третьем рейхе" поддержка правительства вновь рассматривалась как аполитичная, а оппозиция ему - как политичная. В послевоенный период, во времена оккупации, и поддержка, и оппозиция оккупационным союзным властям считались как политичной, так и аполитичной, в зависимости от зоны оккупации и от точки зрения наблюдателя; в двух послевоенных германских республиках поддержка соответствующего правительства определялась как аполитичная, а оппозиция ему - как политичная.

ГЕРМАНСКИЕ УСИЛИЯ ПО ОВЛАДЕНИЮ ЯДЕРНОЙ ЭНЕРГИЕЙ
ВО ВРЕМЯ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Деление атомного ядра было открыто О. Ганом и Ф. Штрассманом зимой 1938/39 г. и вскоре после того объяснено Л. Мейтнер и ее племянником О. Фришем. При бомбардировке ядер урана нейтронами эти ядра иногда расщепляются, выделяя энергию и вторичные нейтроны. В среднем при каждом делении освобождается более двух нейтронов, что делает возможным возникновение цепной реакции деления. Использование цепной реакции может иметь два приложения: если реакция контролируется - получение тепла и, следовательно, электроэнергии; если не контролируется - ядерный взрыв, т. е. использование в военных целях. Некоторые немецкие ученые независимо друг от друга обратили внимание различных служб германского правительства на возможность и важность использования ядерной энергии. В начале второй мировой войны несколько десятков ученых были привлечены к исследовательским работам по решению "атомной проблемы".

Освоение ядерной энергии всегда связано с разработкой двух главных технологий: технологии разделения изотопов и технологии урановых "котлов" (ядерных реакторов). С помощью разделения изотопов можно увеличить содержание ²³⁵U в данном образце урана, так что в качестве замедлителя в ядерном реакторе можно будет применить обычную воду, что удешевит замедление нейтронов и улучшит условия протекания цепной реакции. Однако с помощью разделения изотопов можно получить и чистый ²³⁵U - ядерную взрывчатку. Ядерные реакторы могут быть использованы в первую очередь для получения тепла и затем электроэнергии. Однако любой такой реактор можно применить и для производства плутония - ядерного взрывчатого вещества. Поэтому так называемые мирные приложения ядерной энергии потенциально технологически связаны с ее военным использованием.

В то время как большая часть Европы оказалась покоренной в результате молниеносной войны, в Германии примерно 60 или 70 ученых, занятых ядерными исследованиями, упорно продвигались к своей цели. После нескольких первых неудачных попыток они начали работы по разделению изотопов урана методом центрифугирования. Несколько различных групп исследователей выполнили предварительные опыты с урановым "котлом", которые, хоть и не очень убедительно, но показали, что запуск реактора - лишь вопрос времени и ресурсов.

Сравнение с исследованиями, проводившимися в Соединенных Штатах приблизительно в то же время, показывает, что американские и германские исследования были поразительно схожи: использовалось примерно одинаковое число исследователей, количество материалов и объемы капиталовложений были почти равными, и обе стороны получили сходные научные результаты. Однако несколько сыгравших критическую роль различий были в пользу американцев и связаны с общим техническим превосходством физики в Соединенных Штатах. Поскольку американские исследователи имели в своем распоряжении сложные и мощные ускорители частиц, которых в Германии не было, к зиме 1941/42 г. им удалось получить и проанализировать небольшие образцы ²³⁹Pu и ²³⁵U.

Несмотря на то, что до этого момента американские и немецкие исследования шли параллельно друг другу, вскоре американцы опередили немцев. Как и почему разошлись пути, избранные американскими и немецкими учеными? Чтобы понять это, нужно проследить за политическими решениями, принимавшимися руководством этих стран зимой 1941/42 г. относительно научных исследований. В частности, следует подчеркнуть важность контекста хода войны: в Соединенных Штатах нападение японцев на Пирл-Харбор в декабре 1941 г. вынудило Америку активизировать свое участие в конфликте; в Германии конец молниеносной войны в ноябре - декабре 1941 г. резко изменил представления о длительности войны и в меньшей степени, но посеял сомнения относительно ее исхода.

Американские официальные лица, в частности высокопоставленные правительственные чиновники США, отвечавшие за политику в области науки, пришли к выводу, что ядерное оружие может быть создано и использовано до окончания войны и, таким образом, повлиять на ее исход. Это решение было и разумным, и рациональным, особенно с учетом того, что американцы располагали огромными не затронутыми войной ресурсами и рассчитывали, что после их вступления в войну она продлится еще четыре-пять лет. Оно также было основано на уверенности, что ядерное оружие может принести победу создавшей его стороне даже в том случае, если она к этому моменту начнет терпеть поражение.

Германское военное руководство решило, что ядерное оружие хотя и осуществимо в принципе, но актуальным не является, поскольку не может быть создано и использовано до конца войны и, следовательно, не может определить ее исход. Это решение также было и разумным, и рациональным, поскольку германская экономика к этому времени уже находилась в состоянии огромного напряжения, и немцы считали, что при любом исходе война продлится еще несколько лет.

Решение о бесперспективности попыток повлиять на ход войны с помощью ядерного оружия, принятое германским военным руководством в первые месяцы 1942 г., было окончательным. Никто - ни среди военных, ни в германской промышленности, ни в нацистском правительстве, ни даже сами ученые - не верил, что ядерное оружие может быть создано и использовано во второй мировой войне. Это решение никогда не подвергалось серьезному пересмотру. Во многих отношениях оно было скорее отказом принять решение. При этом продолжались исследования по всем возможным направлениям военного и промышленного использования ядерной энергии, хотя их приложения и казались весьма отдаленными.

Перед немецкими учеными никогда не вставала моральная проблема: следует ли им делать ядерное оружие для Гитлера? В молниеносной фазе войны нужды в "чудо-оружии" не было, и этот вопрос не возникал. Даже когда военное положение Германии становилось все более отчаянным, а поиски "чудо-оружия" все более интенсивными, по иронии судьбы, одним из немногих не рассматривавшихся видов такого оружия была бомба, основанная на делении ядер. Эта возможность уже была изучена и отвергнута.

Сравнивать работы, проводившиеся с зимы 1941/42 г. американскими и немецкими учеными, просто нет смысла. Между январем и июнем 1942 г., когда американцы перешли от лабораторных исследований к промышленным испытаниям, а к работе над проектом были привлечены уже тысячи ученых и инженеров, они сделали то, на что у немцев ушел весь остаток войны.

По иронии все той же судьбы, в конце войны немецкие исследователи были уверены, что уж в освоении ядерной энергии они далеко впереди американцев. Поэтому новость об американской бомбардировке Хиросимы была для них огромным потрясением.

АПОЛОГЕТИЧЕСКИЙ ТЕЗИС

В разрешении поставленного вопроса (о возможности создания ядерного оружия в нацистской Германии) важную роль может сыграть анализ версий, выдвигавшихся в послевоенный период. Все эти версии можно разделить на две большие группы, каждая из которых подтверждает один из обсуждаемых ниже тезисов, названных апологетическим (оправдательным) и полемическим. Апологетический тезис является, видимо, творением немецких физиков В. Гейзенберга и К. Ф. фон Вайцзеккера, игравших важную роль в германском ядерном проекте. Они были среди немецких ученых, арестованных в конце войны союзниками и в результате оказавшихся в Великобритании, где их и застала переданная по радио новость об американской атомной бомбардировке Хиросимы. Эта тревожная новость, а также вполне оправданное раздражение по поводу многочисленных спекуляций в прессе относительно их участия в атомном проекте побудили интернированных ученых написать меморандум. В этой статье, которая, видимо, не была допущена в печать британскими властями и выдержки из которой увидели свет лишь впоследствии, немецкие ученые утверждали, что их работа была самого высокого качества. Из подтекста статьи следовало, что проводимые ими исследования ничего общего с военными приложениями ядерной энергии не имели. По возвращении в Германию в начале 1946 г. Гейзенбергу и Вайцзеккеру пришлось столкнуться с обвинениями в некомпетентности, брошенными в адрес немецких ученых в статьях американского физика С. Гоудсмита.

В ответ на это Гейзенберг написал и послал в журнал "Die Naturwissenschaften" статью, которая представляет собой прототип апологетического тезиса. Год спустя она уже фигурировала в учебных программах немецких студентов-физиков.

Другие германские ученые также могли бы высказаться по этому вопросу, но по понятным причинам они этого не сделали. Их и без того обычно жалкие условия жизни и работы при послевоенной оккупации вряд ли улучшило бы восхваление качества их исследований по ядерному оружию для нацистов. И историку, интересующемуся спорами вокруг германской атомной бомбы, волей-неволей приходится обращаться к утверждениям Гейзенберга.

Эта статья и другие публичные и частные заявления Гейзенберга содержали пять исторически неверных доводов. Прежде всего, Гейзенберг обвинил своего коллегу В. Боте в "ошибке" относительно применимости углерода в качестве замедлителя нейтронов, что задержало работы по ядерному проекту. В действительности германское армейское руководство знало о возможности использования углерода как замедлителя нейтронов, но предпочло ему тяжелую воду по экономическим соображениям.

Во-вторых, в представлении Гейзенберга "урановый котел" есть нечто такое, что можно отделить от производимой им ядерной взрывчатки. И согласно статье в "Die Naturwissenschaften", после 1942 г. немецкие ученые работали только над "мирным ядерным реактором". Но, как уже было отмечено выше, мирная и военная стороны ядерных исследований неразделимы. Грубой ошибкой также было бы интерпретировать решение германской армии не переводить работы по ядерной энергии в промышленные масштабы как решение или указание ученым работать только над мирными приложениями. Исследования продолжались и совершенно определенно имели целью скорейшее производство, накопление и анализ ²³⁵U и ²³⁹Pu и тем самым создание и использование их как взрывчатого вещества и как топлива для получения электроэнергии.

В-третьих, по мнению Гейзенберга, в "третьем рейхе" все "хорошие" и "компетентные" ученые были "аполитичными" и, напротив, все "политичные" ученые не были ни хорошими, ни компетентными; это одновременно и утверждение аполитичной идеологии науки, и подгонка действительности под нее. Такой довод усилил тот остракизм, которому подвергались некоторые германские физики, их просто сделали "козлами отпущения". На них несправедливо навесили ярлыки некомпетентности, чтобы остальные члены сообщества германских физиков могли заявлять, что "настоящие" ученые не были развращены нацизмом, а те немногие, на которых это пятно лежит, на самом деле учеными-то и не были. Обелив себя таким образом, германская физика могла бы требовать от международного научного сообщества своей реабилитации.

В-четвертых, влияние национал-социализма в германском физическом сообществе сводится Гейзенбергом к деятельности движения "Deutsche Physik". Это утверждение - еще одна грань апологетического тезиса, призванного облегчить реабилитацию физики в Германии. Движение "Deutsche Physik" с его истеричными призывами сделать науку более арийской и менее еврейской было идеальной мишенью для брани, как образец нацистского извращения науки. Осуждение в послевоенную эпоху последователей Ф. Ленарда и И. Штарка имело целью отвлечь внимание от поведения остального сообщества немецких физиков в "третьем рейхе".

И, наконец, перед лицом обвинений в возможном создании ядерного оружия для нацистов Гейзенберг утверждает, что группа академических ученых, в особенности узкий круг ученых вокруг самого Гейзенберга, контролировала ядерные исследования и, руководствуясь своими высокими моральными принципами, уводила работы в сторону от создания ядерного оружия. Это ложное утверждение играет важную роль в продолжающихся спорах о германской атомной бомбе. Следует просто отметить, что, во-первых, Гейзенберг и его окружение не только не контролировали германские усилия по овладению ядерной энергией, но и не смогли бы этого сделать, если бы и попытались, а во-вторых, благодаря решению армейских властей в 1942 г. и общей ситуации в войне Гейзенберг и другие ученые, работавшие над ядерной проблемой, так и не столкнулись с трудной моральной дилеммой, возникающей при мысли о создании ядерного оружия для нацистов. Зачем им было рисковать и пытаться изменить направление исследований, если они были уверены, что не смогут повлиять на исход войны?

ПОЛЕМИЧЕСКИЙ ТЕЗИС

Полемический тезис является, вероятно, детищем физика Гоудсмита, еврея по национальности, выросшего в Голландии и ставшего впоследствии гражданином США. Гоудсмит был членом миссии "Алсос", научного разведывательного подразделения, направленного в Европу для обнаружения и нейтрализации германского ядерного проекта. Уже в Европе Гоудсмит узнал, что его родители были убиты в Освенциме, и это известие сделало его врагом всего немецкого, включая коллег и бывших друзей, в том числе и Гейзенберга. В 1946-1947 гг. Гоудсмит опубликовал в популярных научных журналах несколько статей, в которых утверждал, что нацизм разрушил германскую науку и не позволил немцам создать атомную бомбу. Согласно Гоудсмиту, немецкие исследователи постоянно делали серьезные научные ошибки, были высокомерны и самодовольны и усердно служили гитлеровскому режиму.

Как Гейзенберг ответил на статьи Гоудсмита статьей в "Die Naturwissenschaften", так и Гоудсмит на контратаку Гейзенберга ответил популярной книжкой "Алсос" (1947), в которой представлен прототип полемического тезиса. Как и в статьях, Гоудсмит в этой книге утверждает, что участники германского ядерного проекта изо всех сил старались создать для нацистского правительства ядерное оружие, но потерпели неудачу из-за грубых научных просчетов. Однако в действительности, как это уже было сказано выше, в начале 1942 г. ответственные представители германского правительства решили не пытаться создавать ядерное оружие в промышленных масштабах. Кроме того, германские достижения, какими бы скромными они ни были в сравнении с доведенным до завершения Манхэттенским проектом, не содержали в себе серьезных научных просчетов.

В книге "Алсос" германская неудача частично объясняется ставкой на немногих ведущих ученых, и в особенности на Гейзенберга. Однако это не соответствует действительности, так как Гейзенберг был лишь одним из многих влиятельных участников исследовательского проекта и, можно сказать, даже не самым влиятельным. В книге также утверждается, что причиной германской неудачи был режим секретности, навязанный ученым нацистами, но хотя секретность и сопровождала большинство исследований, эти ограничения не имели ничего общего с решением не пытаться наладить промышленное производство ядерных взрывчатых веществ.

АПОЛОГИЯ И ПОЛЕМИКА КАК ДВЕ СТОРОНЫ ОДНОЙ МЕДАЛИ

Разумеется, апологетический и полемический тезисы противоречат друг другу - так они и задуманы. Тем более удивительно, что они имеют много общего. Если сравнить историю германских ядерных исследований 1939-1945 гг. с послевоенными заявлениями Гоудсмита, Гейзенберга и Вайцзеккера, то становится ясным, что исторически неточны были как апологетический, так и полемический тезисы. Более того, имело место, по крайней мере вначале, намеренное искажение фактов и событий. Сейчас некорректно говорить о намеренном искажении истины - скорее всего, это уже искренняя убежденность в правильности однажды придуманных историй.

И Гоудсмит, и Гейзенберг, и Вайцзеккер явно считали, что наука сводится к действиям и намерениям немногих "великих" ученых. Что, например, германские исследования были успешными благодаря Гейзенбергу и нескольким его близким коллегам или что они потерпели неудачу из-за Гейзенберга и нескольких его близких коллег. Возможность того, что успех или неудача исследований могут зависеть от внешних факторов или, что более важно, от коллективных усилий большого числа ученых, инженеров и администраторов, даже не рассматривалась. В действительности наука - гораздо более сложная и тонкая вещь, нежели ее модель, неявно используемая как авторами апологетического, так и авторами полемического тезиса.

В обоих тезисах неправильная чернобелая картина существования ученых при гитлеровском режиме используется для увековечения аполитической идеологии науки и обоснования соответствующих политических программ. Гоудсмит произвольно и несправедливо навешивает некоторым ученым ярлыки политизированных и некомпетентных, неявно при этом подразумевая, что компетентное большинство немецких ученых оставалось вне политики. Согласно его интерпретации, нацистская система поставила на некоторые руководящие и ответственные должности некомпетентных ученых и тем самым установила жесткий контроль над наукой. Однако, выделяя нескольких таких ученых, Гоудсмит подразумевает, что большинство "настоящих" ученых оставались аполитичными, и это согласуется с его неявным тезисом о том, что большинство ученых - и американских, и немецких - были беспристрастными и достойными доверия профессионалами.

Гейзенберг тоже произвольно навешивает на нескольких ученых ярлыки политизированных и некомпетентных (хотя Гоудсмит и Гейзенберг расходятся в том, кто именно попадает в эту категорию) с тем, чтобы всю вину за идеологическое извращение германской физики возложить на их плечи. Многие немцы тогда спешили перенести всю ответственность на немногих уже мертвых или наказанных, чтобы остальная часть немецкого народа могла продолжать свою жизнь, не опасаясь дальнейших наказаний.

И апологетический, и полемический тезисы были продуктами своего времени. В 1945-1949 гг. Германия была оккупирована четырьмя державами-победительницами. Мифические попытки Гейзенберга предотвратить создание ядерного оружия и его передачу в руки Гитлера стали символом сопротивления германских ученых нацизму, символом их положительного вклада в мир и процветание человечества, символом доброкачественности и этих ученых и их работы. В частности, нельзя относить эти соображения только к Гейзенбергу, Вайцзеккеру и их ближайшему окружению, поскольку хоть апологетический тезис и был делом рук лишь нескольких ученых, он стал знаменем для многих других, принявших его с энтузиазмом новообращенных.

В послевоенные годы в Америке ученые, и особенно физики, активно участвовали в дебатах по поводу будущего ядерных исследований в Соединенных Штатах, а именно, должен ли быть установлен над ними гражданский или военный контроль. То, что Гоудсмит использовал германский ядерный проект в качестве примера того, как секретность губит науку, должно было сыграть свою роль в этих дебатах. Используя искаженную интерпретацию недостатков германского ядерного проекта и противопоставляя его успешному американскому проекту, Гоудсмит как бы предупреждал, что американские исследования может ожидать такая же жалкая участь, какая, по его утверждениям, постигла Гейзенберга и его коллег.

Отметим, что общие черты апологетического и полемического тезисов коренятся в аполитичной идеологии науки, которую, в конце концов, разделяли и Гоудсмит, и Гейзенберг, и Вайцзеккер. Они любой ценой стремились доказать свою неподверженность политическим влияниям и объективность своей науки.

Таким образом, к 1949 г. основные положения каждого из тезисов были сформулированы. Сложная ситуация была упрощена и искажена настолько, что теперь она могла быть представлена более широкой аудитории. Так и случилось.

"ТЕОРИЯ ЗАГОВОРА"

Наиболее влиятельным пропагандистом апологетического тезиса стал Р. Юнг, бестселлер которого "Ярче тысячи солнц"'^ сыграл выдающуюся роль в распространении мифа о германской атомной бомбе, поскольку до этого журналами "Die Na+urwissenschaften" и "The Bulletin of the Atomic Scientists" в интеллектуальных кругах Германии, Великобритании и США были посеяны противоречивые мнения на этот счет.

Основу книги Юнга составляет сопоставление германских ученых, вступивших в тайный заговор с тем, чтобы саботировать создание ядерного оружия для Гитлера, и ученых-"эмигрантов", которые не только создали атомную бомбу, но и передали ее в руки американского президента. В 1956 г. Юнг писал: "Кажется парадоксальным, что германские физики-атомщики, живя в условиях свирепой диктатуры, старались не допустить создание атомных бомб, в то время как их коллеги в демократических странах, не подвергавшиеся никакому давлению сверху, за очень небольшими исключениями, сосредоточили всю свою энергию на производстве этого оружия". Подтекст здесь очевиден: немецкие ученые осуществили успешный заговор и по этой причине оказались в моральном отношении на голову выше своих американских коллег.

Есть некоторые разногласия относительно корней "теории заговора". Перед написанием первого варианта книги Юнг беседовал с несколькими учеными, в том числе с Вайцзеккером. По словам Юнга, Вайцзеккер заставил его поверить в теорию заговора, согласно которой Гейзенберг, Вайцзеккер и еще несколько ученых намеренно не дали ядерное оружие Гитлеру. Согласно тому, что сегодня говорит Вайцзеккер, во время беседы с Юнгом он, разумеется, приветствовал появление написанного с симпатией рассказа о германских исследованиях. Однако Вайцзеккер счел необходимым не заявлять, что такой заговор якобы существовал. Он посчитал Юнга наивным, и у него сложилось впечатление, что тот "с одной стороны, хотел использовать нас в качестве примера того, что он считал морально правильным, а с другой стороны, его озадачивало, когда мы не поступали таким образом".

Возможно, что в некотором смысле оба они правы. Вайцзеккер, видимо, действительно сказал Юнгу в личной беседе, что никакого заговора не было. Но, как было показано выше, до этого Вайцзеккер со своим другом Гейзенбергом реагировали на известие о Хиросиме и на несправедливые посягательства Гоудсмита на их научную честь в частных и публичных заявлениях, смысл которых сводился к следующему: "Мы не делали атомную бомбу. Мы стремились удержать контроль за этими исследованиями в наших руках. Мы считали преступлением делать атомную бомбу для Гитлера". От этих заявлений только шаг до теории заговора, и Юнг сделал этот шаг. Однако даже если Юнг позволил себе некоторые вольности, работая над первым вариантом своей книги, то реакция Гейзенберга на "Ярче тысячи солнц" могла только вдохновить Юнга и усилить его веру в заговор.

Первый контакт Юнга с Гейзенбергом произошел в начале 1955 г., как он сам пишет в рукописи своой книги. Автора рекомендовал Гейзенбергу один из его бывших лейпцигских соседей, который спросил его, не сможет ли он помочь Юнгу написать книгу. Однако Гейзенберг отказался от встречи с Юнгом, объяснив этот отказ своим убеждением в том, что человек со стороны не сможет правильно выразить его мнение по этой проблеме.

Однако реакция Гейзенберга по получении им от Юнга авторского экземпляра с посвящением не оставляет никаких сомнений: Гейзенберг хвалит эту "тонкую и интересную книгу". И хотя он подверг детальной и тщательной критике некоторые из утверждений Юнга в "Ярче тысячи солнц", он ни словом не обмолвился по поводу нарисованной Юнгом картины заговора, имевшего целью не дать нацистам ядерного оружия, или по поводу прозрачных намеков на моральное превосходство немецких ученых над американскими.

Но Гейзенберг сделал больше, нежели просто уклонился от критики теории заговора. Юнг попросил его подробнее рассказать о визите, который Гейзенберг нанес в 1941 г. своему учителю Н. Бору в оккупированный Копенгаген. В первом издании книги автор намекает, что эта встреча произошла в рамках заговора немецких ученых, имевшего целью предотвратить создание ядерного оружия: "К сожалению, ему (Гейзенбергу. - М.У.) не удалось достичь нужной стадии откровенности и искренне сказать, что он и его группа сделают все, что в их силах, чтобы задержать создание такого оружия, если другая сторона согласится поступить так же".

Ответ Гейзенберга на просьбу Юнга был недвусмысленным: "Затем я еще раз спросил Бора, смогут ли все физики по очевидным моральным соображениям прийти к соглашению о том, что никто даже не приступит к работе над атомной бомбой, которая во всех случаях будет чудовищно дорогостоящей".

В первом английском издании и в последующих немецких изданиях своей книги Юнг приводит выдержки из письма Гейзенберга, но, к сожалению, не цитирует вышеприведенное высказывание, из которого читателю стало бы ясно, что "теория заговора" была по меньшей мере явно поддержана Гейзенбергом, обладающим в данном вопросе вполне весомым авторитетом.

Возможно, осторожность Юнга не была добровольной. В самом конце письма Гейзенберг вежливо настаивает на том, чтобы в случае внесения Юнгом изменений в главу, содержащую описание визита к Бору, Гейзенбергу до публикации был показан новый текст. Когда Юнг подвергся многосторонней критике за "теорию заговора", вполне возможно, что он тайком обратился к письмам Гейзенберга за доказательством своей правоты. Книга Юнга имела коммерческий успех (она до сих пор издается в Соединенных Штатах), кроме того, она привлекла внимание публики в Германии и вне ее к мифу о германской атомной бомбе.

Для историка в книге "Ярче тысячи солнц" отчетливо слышны отголоски маккартизма и "холодной войны". Вполне понятно, что Юнг был разочарован "охотой на ведьм" в США и использованием американской экономической, политической и военной мощи после второй мировой войны. И, скорее всего, основным мотивом написания книги было желание критиковать послевоенную американскую внутреннюю и внешнюю политику, а не стремление реабилитировать Гейзенберга, Вайцзеккера и их коллег. Как и первоначальные апологетический и полемический тезисы, "теория заговора" Юнга была продуктом своего времени.

МАГНИТОФОННЫЕ ЗАПИСИ ФАРМ ХОЛЛА

Вне Германии на книгу Юнга реакция была явно отрицательной, хотя и не единодушной. Наиболее эффективным и долговременным опровержением взглядов Юнга, отстаивавшего фактически апологетический тезис, стало возрождение полемического тезиса в связи с загадочными магнитофонными лентами Фарм Холла.

Десять немецких физиков-ядерщиков были арестованы в конце войны и оказались под стражей в Англии, в имении Фарм Холл. Их разговоры между собой тайно подслушивались и записывались. Большинство авторов, интересующихся этими записями, считают, что британское правительство сохранило их, но скрыло от публики. Лишь очень краткие отрывки этих разговоров были опубликованы, и до сих пор не проверена их подлинность. Возник, однако, связанный с лентами Фарм Холла исторический артефакт, и именно к нему мы будем здесь апеллировать.

В 1962 г. генерал Л. Гровс, бывший начальник Манхэттенского проекта, опубликовал свои мемуары "Теперь об этом можно рассказать". В эту не страдающую скромностью книгу включены краткие цитаты, которые якобы взяты из расшифровки записей в Фарм Холле. Еще одним доступным источником этих записанных разговоров является замечание в книге Гоудсмита "Алсос". Гоудсмит пишет, что сам он не был в Фарм Холле во время сообщения о бомбардировке Хиросимы, но из того, как описана реакция заключенных немцев, напрашивается вывод, что ему было известно содержание лент Фарм Холла.

Читатель, знакомый лишь с версией Гровса, неизбежно придет к выводу, что немцы делали грубые научные ошибки, путались в простейших научных и инженерных принципах и даже были настолько некомпетентны, что представляли себе атомную бомбу как целый ядерный реактор, каким-то способом сброшенный с самолета.

Но тут возникает одна важная проблема: имеется много исторических свиде-. тельств в пользу того, что не позднее 1942 г. немцам было в принципе известно, как сделать ядерное оружие, и маловероятно, что впоследствии они это забыли. Гровс пишет лишь о немедленной реакции этих ученых на сообщения о Хиросиме, передаваемые по британскому радио, к которым тогда немцы относились скептически (о чем у Гровса нет ни слова). Видно также, что цитаты, приведенные в "Теперь об этом можно рассказать", вырваны из основного контекста и несколько искаженно иллюстрируют события.

Но все же почему ленты Фарм Холла были избраны как исторический источник, имеющий решающее значение в вопросе о возможности создания атомной бомбы в гитлеровской Германии? Почему в течение десятилетий находятся люди, которые пытаются побудить британское правительство обнародовать текст этих записей? Возможно, что интернированные немецкие ученые позволили себе неосторожные высказывания в адрес своих тюремщиков, а также британских и американских коллег, что в их положении было бы вполне объяснимым. Однако такая несдержанность вряд ли имеет значение в исторической перспективе.

Ленты Фарм Холла символизируют важную часть полемического тезиса: не мораль, а научная некомпетентность определяла курс германского ядерного проекта. Ставшие известными отрывки из них говорят в пользу утверждений Гоудсмита о серьезных ошибках немцев и, таким образом, в пользу аполитичного объяснения отсутствия немецкого ядерного оружия. Ленты Фарм Холла "доказывают" не то, что немцы не пытались сделать оружие для Гитлера, а то, что они были некомпетентны. Подразумеваемым и тем не менее нелогичным следствием этого аргумента было то, что, "доказывая" немецкую некомпетентность, он опрокидывал "теорию заговора", разрекламированную Юнгом и поддержанную Гейзенбергом.

Очень многие как внутри, так и особенно вне Германии до сих пор возмущены апологией Гейзенберга, Вайцзеккера и других. Причина этого ясна: неявное осуждение американских и британских ученых, а также ученых-"эмигрантов", которые помогли создать атомную бомбу, опасаясь призрака германского ядерного оружия. Возможно, некоторые получали удовлетворение от неловкости и смущения, которые демонстрировали Гейзенберг, Вайцзеккер и другие, работавшие над ядерной проблемой в Германии во время войны.

И, наконец, в мысли о заговоре, похоже, кроется какое-то иррациональное очарование, и это очарование может принимать две различные формы. Во-первых, существуют те, кто верит в "теорию заговора" Юнга. Во-вторых, есть и такие, кто, в прямой оппозиции к Юнгу, верит в иной заговор, а именно, что после преданной службы Гитлеру эти немецкие ученые лишь теперь составили заговор, чтобы обмануть остальной мир, заставив всех поверить в их противодействие нацистам. Заговора, однако, не было - была апология, и разница между этими понятиями велика. Нежелание или неспособность смотреть в лицо неприятной действительности - не то же самое, что обдуманное желание обмануть.

40-ЛЕТИЕ АПОЛОГЕТИЧЕСКОГО И ПОЛЕМИЧЕСКОГО ТЕЗИСОВ

Сорок лет существования апологетического и полемического тезисов наложили свой отпечаток на историю германской атомной бомбы. Самые последние работы на эту тему носят публицистический характер и исторически неточны. В них явно прослеживается желание переиграть старые сражения, защитить или подвергнуть нападкам теперь уже покойных людей, а не прояснить историю работ над атомным оружием в Германии.

Почему так живуч апологетический тезис? Прежде всего, он облегчает реабилитацию немецких ученых. Этот тезис может сыграть роль и в современной научной политике. Утверждая, что видные германские ученые могли и хотели контролировать свою науку и ее применения (рисуя, например, Гейзенберга человеком, спасшим мир от нацистского ядерного оружия), можно обосновать, например, почему они поддерживали западногерманскую ядерную промышленность. Кроме того, апологетический тезис укрепляет аполитичную идеологию науки. Поскольку после 1945 г. поддержка немецкими учеными нацистской политики задним числом была переоценена как политичная, апологетический тезис, включая мифическое "сопротивление" Гейзенберга созданию ядерного оружия для нацистов, уложился в новое определение аполитичного поведения.

Почему так живуч полемический тезис? Во-первых, он дает выход германофобии. Во-вторых, оправдывает успешные усилия американцев по созданию атомной бомбы. Страх перед нацистским ядерным оружием был движущей силой Манхэттенского проекта. Фактически немцы не создали ядерного

оружия. Но если бы можно было показать, что немецкие ученые потерпели неудачу из-за своей некомпетентности и что они сделали бы атомную бомбу для Гитлера, если бы смогли, то усилия союзников стали бы оправданными, а бремя вины за Хиросиму облегчилось. И, наконец, полемический тезис также льет воду на мельницу аполитичной идеологии науки. Обвиняя в некомпетентности и развращенности нацизмом таких немецких ученых, как Гейзенберг и Вайцзеккер, другие ученые могут пользоваться аполитичной идеологией науки, чтобы задним числом объявить поведение этих немцев при "третьем рейхе" не соответствующим поведению настоящих ученых, а их самих неспособными овладеть ядерной энергией, в то время как аполитичные американские ученые и ученые-"эмигранты" добились в этом успеха. Наибольшая опасность, связанная с апологетическим и полемическим тезисами, заключается не в том, что они ложны и были намеренно задуманы такими, а в том, что они прижились и начали свою собственную пропитанную ядом жизнь.

БЕССМЕРТИЕ МИФА О ГЕРМАНСКОЙ АТОМНОЙ БОМБЕ

Ясно, что причиной бессмертия мифа о германской ядерной бомбе не являются ни события времен войны, ни апологетический и полемический тезисы. Причины, по которым эти два тезиса возникли и получили распространение после войны,- реабилитация германской науки и дебаты о том, должны ли военные контролировать американскую науку,- больше предметом дискуссий не являются. Миф о германской атомной бомбе сохраняет, возможно, свою актуальность из-за той неоднозначной роли, которую играет в нашем обществе освоение и использование ядерной энергии. Нанесенные второй мировой войной раны еще кровоточат, и по историческим причинам Гейзенберг и Вайцзеккер справедливо выбраны ответчиками за поведение немецких ученых при нацизме. И, наконец, некое иррациональное и мрачное очарование кому-то видится в кошмарах, в которых Германия выигрывает войну с помощью ядерного оружия. Миф о германской атомной бомбе гораздо больше говорит нам о нашем нынешнем обществе, чем о событиях 40-летней давности. Но не так ли обстоит дело с мифами всегда?

Перевод с английского Ю.Ф. Орехова