VIVOS VOCO: Малкольм Маггеридж, "ЛИБЕРАЛИСТСКОЕ СТРЕМЛЕНИЕ К СМЕРТИ"

Мысленно поискав подходящее название для начавшегося десятилетия, я остановился на таком: "Десятилетие великого либералистского стремления к смерти". Мне представляется, что стремление к смерти, прячась под личиной либерализма, вот уже более века разъедает западную цивилизацию, а теперь процесс этот близится к апогею.

Прежние цивилизация были разрушены извне под напором варварских орд; наша цивилизация сама придумала себе конец - она растворится в умах своей интеллектуальной элиты. Она тщательно взращивала и взращивает собственных варваров - воспитанных по советам доктора Спока, окончивших прогрессивные школы и колледжи, а по вечерам, вместе с чашкой шоколада, усваивающих более умственные писания.

Распаленному сенатору Джозефу Маккарти, или более уравновешенному, но все же раздражительному Спиро Агню (крайне реакционный политик, вице-президент США), или даже такому эрудированному и сознательному гражданину, как Энок Пауэлл (Энох Пауэлл - член британского парламента, известный своими расистскими взглядами) все это представляется не чем иным, как заговором. Чем же иначе объяснить, что либеральный ум, словно древесный жучок, источил все стропила и установления государства? Ах, если бы речь шла только о заговоре! Насколько легко было бы схватить зачинщиков и утихомирить замороченных! Однако налицо нечто иное: стремление к смерти подсознательно лелеют в редакциях газет и деканатах факультетов, на радио- и телевизионных студиях, в церквах всех мастей, где бы ни собрались два и более просвещенных.

Чтобы подавить стремление к смерти, необходимо противопоставить ему соответствующие стремления к жизни, а этого-то не могут ни сенатор Маккарти, ни вице-президент Агню, ни Энок Пауэлл; в итоге их невероятные обвинения, лишь укрепляют именно то, на что направлены

Америку считают жандармом капиталистско-империалистического статус-кво, как считали Францию после первой мировой войны. При этом, как ни странно, у Америки повсюду охотно перенимают стиль и навыки. Бунтующие ветераны американских студенческих городков стали образцом для Лондона, Парижа и Берлина; американская марихуана, порнография, фильмы Энди Уорхола и прочие порождения упадка и декаданса находят себе сбыт по другую сторону Атлантического океана. Демонстранты на Гросвенор-сквер, прорывающие полицейские кордоны перед американским посольством, носят джинсы, скандируют инфантильные лозунги, выкрикивают непристойности, они всклокочены, длинноволосы и бородаты, они орут "Свиньи!" и "Долой!" на манер студентов университета Беркли.

Я задался вопросом: каким образом возникает подобное расположение к врагам и неприязнь к друзьям у тех, кого многие из нас привыкли считать самыми культурными и просвещенными людьми нашей эпохи? Почему для них так очевидно, что все приятное нашим доброжелателям достойно презрения, в все идущее на пользу нашим недругам - благотворно? Почему, например, в США в этих кругах существует единодушное мнение, будто порочить американскую политику и добиваться поражения американских войск во Вьетнаме - тенденция прогрессивная, в противоположная линия - реакционна?

Что еще, кроме стремления к смерти, способно перевернуть с ног на голову все нормальные мирские представления о здравом смысле, собственных интересах и желании уцелеть? Помнится, у Тэна в "Происхождении современной Франции" я вычитал, как незадолго до Французской революции компания богатых, либерально настроенных интеллигентов за послеобеденным коньяком рассуждала обо всех чудесах, которые произойдут, когда будет свергнута династия Бурбонов и воцарится высшая свобода а-ля Вольтер и Жан-Жак Руссо. Но вдруг заговорил один из гостей, до тех пор хранивший молчание. Да, сказал он, правление Бурбонов поистине будет свергнуто, но в результате вас, вас и вас (указывая пальцем!) поволокут на гильотину, вы, вы и вы окажетесь в изгнании, а вы, вы и вы (кое-кому из элегантных дам) будете переходить от санкюлота к санкюлоту в качестве услады. Все промолчали, осмысливая это пророчество, оказавшееся чересчур вещим, а потом беседа возобновилась. Я знаю несколько богатых и модных домов в Лондоне, Вашингтоне и Париже, в этих домах ведутся подобные разговоры, там тоже могут прозвучать не менее вещие пророчества, но им не придадут значения.

Мне часто снится страшный сон: каким-то образом в уединенной пещере сохранилась в большом количестве, наподобие рукописей Мертвого моря, современная духовная пища: видеозапись телевизионных программ с сопутствующими рекламными объявлениями, кадры последних известий и кинохроники, газеты и журналы, стереофоническая запись поп-ансамблей и прочих какофонии, бестселлеры, кинофильмы и т. д... Спустя много веков или даже тысячелетий, когда наша цивилизация давно уже будет находиться в числе тех, которые ныне можно лишь терпеливо восстанавливать по пыльным развалинам, непонятным иероглифам и прочим останкам-реликвиям, археологи обнаружат эту пещеру и примутся сортировать ее содержимое и по нему попытаются представить себе нас, наш облик и быт. (Разумеется, если мы до тех пор благодаря великому либералистскому стремлению к смерти, находящемуся в действии не взорвем планету вдребезги, а это отнюдь не аксиоматичное допущение.) Наши гипотетические археологи наверняка придут к следующему выводу: никогда еще ни одно поколение людей, стремящихся к счастью, не располагало такими возможностями стать счастливыми, однако это поколение - по-видимому, сознательно - стремилось к чему-то противоположному: не к порядку, а к хаосу, не к стабильности, а к краху, не к жизни, творчеству и свету, а к смерти, разрушению и тьме...

В поисках объяснения тому, как стремление к счастью обернулось стремлением к смерти, археологи, мне кажется, непременно наткнутся на учение о прогрессе - самую нелепую и, безусловно самую пагубную фантазию из всех, что когда-либо овладевала человеческими сердцами, главную догму либерального сознания. Большинство уже сейчас считают несостоятельным представление, будто люди как индивидуумы должны становиться все лучше и лучше, - уж очень неприглядно они ведут себя по отношению друг к другу; однако аналогичная концепция применительно к коллективу - будто непременно должны улучшаться социальные обстоятельства и социальное поведение людей - стала чуть ли не аксиомой.

Не что иное, как теория естественного отбора Дарвина впервые внедрила идею насчет того, будто человек и его природная среда бесконечно и автоматически совершенствуются. Кому дано измерить последствия этого наивного допущения? Какая тайная подрывная организация, располагая неограниченными средствами и ресурсами, могла бы достигнуть хоть тысячной доли того, чего добилась идея естественного отбора в плане дискредитации распространенных в то время духовных ценностей, замены их смутной сентиментальной надеждой на коллективное улучшение человека и либеральным сознанием как вместилищем новых идей?

Интересно отметить, что ныне, в свете всего случившегося, первые обскурантисты - противники дарвинской теории эволюции выглядят куда более мудрыми и дальновидными, чем первые энтузиасты-сторонники. Сегодня найдется много людей, и я в том числе, кто охотнее вошел бы в историю в качестве напыщенного епископа Уилберфорсского, чем в качестве, допустим, Герберта Спенсера или нудного бедняги Уэллса, убежденного эволюциониста и ученика Хаксли, надеявшегося на то, что рай земной будет достигнут благодаря науке и технике: а ведь эти-то два чудовища-близнеца и превратили мир в бесплодную пустыню, отравили моря, реки и озера, заразили планету и все живое на ней, влезли в мозг и душу человека с целью контроля и выработки нужных рефлексов и в то же время доверили безответственным, слабым рукам человека орудия всеобщего уничтожения.

Воцарение евангелия прогресса неумолимо требовало дискредитировать Христово евангелие и разрушить возведенное на нем, как на фундаменте, здание этики, законности, культуры, человеческих отношений и человеческого поведения. В конце концов наша цивилизация возникла не с теорией эволюции, а с христианством, и с ним погибнет... если еще не погибла.

Либералы набросились на христианство со злобой и яростью, которые сегодня, когда бой ими уже окончательно выигран, трудно себе представить... На случай же беспокойства, касающегося жизни земной, существует понятие ситуационной этики, согласно которой нашими нравственными обязательствами управляет не закон морали и не этический порядок, общий для всех людей, а обстоятельства, сложившиеся на тот или иной момент.

В морально-этическом вакууме, образовавшемся благодаря тому, что христианство лишили духовного или трансцендентного содержания, цветет и благоденствует великое либералистское стремление к смерти, тем более что оно удачно притворяется собственной противоположностью - улучшением жизни. Так, наши войны, из которых каждая свирепее и разрушительнее предыдущей, должны раз и навсегда водворить вечный мир. По мере того как средства массовой информации распространяют все более и более наглую ложь, все горячее провозглашается их приверженность правде.

Опять-таки в отчаянной погоне за физическим и духовным благополучием, которое должно сопутствовать поискам счастья так же естественно, как загар - пребыванию под лучами средиземноморского солнца, возрастает потребление наркотиков и их ассортимент, а также спрос на современных колдунов (врачей, психиатров и т. п.), которые переходят на амплуа жрецов, дают своей пастве всевозможные советы и лепят ее, как воск, поднимают ей настроение и вгоняют в депрессию... Именно там, где счастье, казалось бы, всего ближе, в обетованных землях Скандинавии и Калифорнии, многие прыгают за ним из окон верхних этажей, глотают его в виде разноцветных снотворных таблеток, рвут его на части вместе с чужим телом или разбрасывают во плоти и крови по шоссе, где под звуки неумолкающей музыки проносятся автомобили из ниоткуда в никуда.

В своих лабораториях люди, подобные богам, работают над нашими генами, переделывая их по образу и подобию своему; мозг заменили компьютеры, размножение рода человеческого совершается в пробирках, и вот мы вольны наслаждаться своими стерилизованными телами, как нам вздумается. Кое-кто, как и положено богам, изобретает для нас бессмертие: мы будем вечно в движении, как марочный автомобиль, надо только по мере изнашивания заменять нам органы - почки, сердце, легкие, гениталии, даже мозги, - беря запчасти у более новых моделей.

Венец поисков счастья через секс - противозачаточная таблетка. Прибавьте сюда возможность и даже вероятность, что с годами таблетка зарекомендует себя как бедствие, в сравнении с которым Черная Смерть покажется безобидной эпидемией гриппа. Ну, не примечательно ли? Миллионы и миллионы женщин, увлеченных погоней за счастьем, напудренных, раздушенных и напомаженных, причесанных, одетых и холеных в соответствии с рекомендациями телевидения и модных журналов, напичканных н недожаренными бифштексами, обладательниц бархатных, загорелых и гибких тел, умоляюще протягивают руки и настоятельно требуют противозачаточных средств. Они, готовы пойти на любой риск, на любую жертву, готовы как угодно пострадать - утратить если не разум, то аппетит, стать больными и вялыми, даже бесполыми, даже толстухами, - лишь бы им гарантировали бесплодие.

Если мистицизм великого либералистского стремления к смерти сосредоточен в сексе, то этому стремлению нужны, кроме того, свои колдовские обряды (мумбо-юмбо) и способы "промывки мозгов"; старого Адама, невежественного и суеверного, надо заменить новым, либеральным человеком - просвещенным, культурным, эрудированным. Это легко достигается посредством образования - одного из величайших, если не величайшего, мошенничества всех времен и народов. Либеральному уму образование представляется панацеей от всех зол. Образование разрешит любую проблему. Рушатся законность и правопорядок? - новые статистические выкладки призывают к улучшению образования. Ширятся венерические заболевания, вплоть до того, что больны десятилетние девочки? - в таком случае даешь половое образование.

В поисках знания мы находим невежество и через столетия цивилизации протягиваем руки нашим свирепым первобытным предкам. Посвятив творчеству всю жизнь, Пикассо пришел к стилю пиренейской наскальной живописи, а Бетховена заглушили барабаны и истошные вопли джунглей. Прекратилась борьба за то, чтобы выделить смысл и порядок из путаницы и хаоса, даже литература ударилась в полнейшую бессвязность и в результате постепенно исчезает. Да здравствует пустота!

...Мне видится, как великое либералистское стремление к смерти мчится сквозь годы на тройке: карета запряжена тремя апокалипсическими конями - прогрессом, счастьем, смертью.

Перевод с английского Н. Евдокимова