№6, 2002 г.
Письмо И.М. Майского В.М. Молотову
о мемуарах А.М. Коллонтай
№6, 2002 г.
Письмо И.М. Майского В.М. Молотову
о мемуарах А.М. Коллонтай
"21" марта 1945 года
НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ
товарищу МОЛОТОВУ В.М.Многоуважаемый Вячеслав Михайлович,
Мне переслали из Вашего секретариата воспоминания т. А.М. Коллонтай о ее детстве и юности на английском языке. Товарищ Подцероб * ознакомил меня также с содержанием письма А.М. Колонтай к Вам по поводу этих воспоминаний.
* Подцероб Борис Федорович (1910-1983), советский дипломат, имел ранг Чрезвычайного и Полномочного посла. Тогда был старшим помощником наркома. В 1949-1952 гг. - генеральный секретарь МИДа, в 1952-1953 гг. - зам. министра, в 1954-1957 гг. - посол СССР в Турции, в 1957-1965 гг. - генеральный секретарь МИД, в 1965-1971 гг. - посол в Австрии, в 1971-1983 гг. - посол по особым поручениям МИД СССР.Я прочитал рукопись и мое заключение сводится к следующему: воспоминания написаны с литературной стороны хорошо, живо, интересно, в том стиле, который вообще свойствен Коллонтай. Есть в рукописи некоторые места, которые лучше было бы опустить по соображениям не столько политического, сколько персонального характера (об этом я недавно лично написал А.М. Коллонтай), но они составляют лишь очень маленькую часть всего произведения. Все остальное было бы желательно и полезно издать.Коллонтай в своем письме сообщает, что данную версию воспоминаний она предназначает для заграницы, а для СССР она собирается переработать свое произведение с учетом психологии советского читателя. Если автору удастся это сделать в ближайшее время, очень хорошо. В противном случае, на мой взгляд, стоило бы издать по-русски и нынешний вариант воспоминаний. Ибо наша мемуарно-революционная литература вообще очень небогата, а между тем она имеет большое значение, как историческое, так и воспитательное. Историческое - для следующих поколений, воспитательное - для современной молодежи.
А.М. Коллонтай - одна из наиболее выдающихся женщин, выдвинутых русским революционным движением, и ее воспоминания, конечно, заслуживают внимания со стороны, как современников, так и потомков. К тому же А.М. Коллонтай хорошо владеет пером, — качество не всегда встречающееся у мемуаристов, - поэтому, ее воспоминания дают ценные зарисовки различных уголков русской жизни конца прошлого века. Они показывают также один из путей развития, каким передовые люди той эпохи приходили к революции. По всем этим соображениям, мне думается, воспоминания А.М. Коллонтай нужно выпустить в Москве.
Не менее важно опубликование их за границей. А.М. Коллонтай в качестве главного мотива для издания своих мемуаров в Швеции выдвигает свое желание раз навсегда ликвидировать всякие басни и небылицы, которые о ней рассказывают досужие иностранцы. Соображение правильное. Могу засвидетельствовать, что и сам я во время моего долголетнего пребывания за границей неоднократно наталкивался на самые фантастические россказни об А.М. Коллонтай - в печати и не в печати,- с которыми желательно было бы покончить. Но дело не только в этом. Есть еще один -и гораздо более важный - мотив, заставляющий меня думать, что публикация воспоминаний А.М. Коллонтай за рубежом (не только в Швеции, но и в других странах, особенно в странах, говорящих по-английски) была бы полезна.
Как представляет себе средний европеец типичного русского человека? Опять-таки из своего долголетнего заграничного опыта хорошо знаю, что средний европеец представляет себе типичного русского, как существо, сильно напоминающее щедринского карася-идеалиста. Для него русский это прекраснодушный мечтатель, в мыслях своих готовый весь мир перестроить на началах несколько мистической справедливости, а на практике не умеющий навести порядка даже в своем собственном доме.
Короче, для среднего европейца типичный русский это слабый русский, человек, с которым в разговорах, танцах, музыке можно приятно провести вечер, но от которого нельзя ждать никакого серьезного дела. Откуда взялось такое представление о существе русской натуры у иностранцев? Оно взялось из старой русской литературы XIX в.
Когда европеец думает о типичном русском, пред его умственным взором немедленно встают такие фигуры, как Пьер Безухов, Платон Каратаев, Рудин, Обломов, герои "Трех сестер" и "Вишневого сада", больные персонажи романов Достоевского. И это неудивительно. Из наших классиков на западе наиболее популярны Л. Толстой, Достоевский, Чехов, несколько меньше Тургенев. А ведь у них русский человек (особенно тот, который мил сердцу авторов) слишком часто выглядит, как "туманный идеалист", мечтающий о счастьи человечества через 200 лет, а пока не способный даже купить себе железнодорожного билета для поездки в Москву (вспомните "Трех сестер"). Могучая сила художественного таланта названных писателей только делала в глазах иностранцев такой образ русского человека еще более убедительным.
Почему однако наша старая великая литература слишком часто в таком кривом зеркале отображала русского человека? Разве в русской жизни XIX века не было сильных, волевых, решительных русских людей? Конечно, были.
Разве не были такими людьми партизаны 1812 г.?
Или вожди многочисленных крестьянских восстаний, предшествовавших отмене крепостного права?
Или длинная вереница русских революционеров от Радищева до Ленина?
Или такие гиганты русской общественной мысли, как Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, которые ведь были не просто случайными одиночками, а являлись представителями и духовными вождями целой социальной прослойки - разночинной интеллигенции?
Однако в старой русской литературе этот тип, тип сильного русского человека почти не нашел своего отражения. Иногда из-под пера того или иного писателя случайно выходила фигура такого человека: "Пугачев в "Капитанской дочке" Пушкина, Базаров в "Отцах и детях" Тургенева, партия политических ссыльных в "Воскресенье" Л. Толстого. Но это были исключения. И при том всегда вы чувствовали, что автор как-то недолюбливает эту фигуру сильного русского человека, что она ему не сродни, что он рисует ее с неохотой, лишь подчиняясь чувству изобразительной добросовестности, свойственной всякому действительно великому художнику. Как характерно в этом отношении, например, "Воскресенье" Л. Толстого: группа политических ссыльных для него это лишь маленький обстановочный орнамент, который имеет целью лишь еще более оттенять судьбу главных героев - князя Нехлюдова и Катюши Масловой! Еще раз: почему старая русская литература была так немилостива к типу сильного русского человека?
Мое объяснение - правильно оно или неправильно, пусть судят другие - сводится к следующему: наши классики в подавляющем большинстве социально были теснейшим образом связаны с поместным дворянством, которое в XIX веке шло по пути все ускоряющегося политического, экономического и духовного разложения. Этот процесс, как известно, для него закончился катастрофой 1917 г. Правда, почти все наши великие писатели той эпохи принадлежали к наиболее передовым элементам дворянства, но все-таки они были не в состоянии полностью совлечь с себя ветхого Адама.
Миазмы гниения, отравлявшие весь землевладельческий класс, гнездились также и в их крови, порождая здесь своеобразную форму разложения: разъедали их волю, парализовали их энергию, толкали их в сферу проблем внутреннего самоусовершенствования, превращали их в моральных самогрызунов. Вместо того, чтобы вести активную политическую борьбу с царизмом, отрицательные стороны которого они прекрасно видели, эти писатели слишком часто склонны были на разные манеры повторять, что "царствие божье внутри нас".
Были, конечно, отдельные исключения, например, Герцен и Бакунин, но они только подтверждали правило. К тому же большая часть деятельности Бакунина прошла вне России, а в деятельности и психологии Герцена нетрудно открыть следы все того же общего разложения класса, из рядов которого он вышел. При таких условиях надо ли удивляться, что наши классики не понимали, не любили сильного русского человека? Их художественное око было устроено так, что с предельной ясностью видело и с необыкновенной яркостью воспроизводило все душевные движения Пьера Безухова или Рудина, но почти инстинктивно отталкивалось от дней и дел сильного руссского человека. В этом находил одно из своих главных проявлений классовый характер старой русской литературы.
А затем созданная классиками традиция оказалась столь могущественной, что сумела наложить сильную печать на творчество уже более поздних писателей из среды "разночинной" интеллигенции в роде Чехова, Гаршина, Успенского, Вересаева и др., которым к тому же пришлось жить в эпоху "безвременья" на исходе прошлого века.
В конечном итоге получилось то, о чем я говорил выше: наша литература XIX в. (к тому же, может быть, еще несколько своеобразно преломленная на западе) создала в головах европейцев представление о русском человеке, как о слабом человеке. Русская литература XX века — в частности Горький, а позднее, уже в советские времена, А. Толстой, М. Шолохов и др. до известной степени противодействовала этому укоренившемуся представлению, однако ее влияние было недостаточно для того, чтобы радикально изменить взгляды, сложившиеся на западе в течение предшествующего столетия.
Это существующее у иностранцев ложное представление о характере русского человека имеет не только литературное, но и немалое политическое значение.
Вы, вероятно, помните, как в первые годы революции на западе широко циркулировали басни о том, что большевики это будто бы немцы, венгерцы, евреи, латыши и т.д., - кто угодно, но только не русские. Конечно, все такие слухи сознательно и с определенной целью пускались нашими врагами. Но они находили веру и распространение в широких кругах европейского населения (при том подчас отнюдь не враждебного Советскому Союзу) потому, что старая русская литература не подготовила их к появлению на исторической сцене тех сильных, волевых русских людей, наиболее ярким воплощением которых стала коммунистическая партия.
Позднее, когда мы начали свои пятилетки, - на первых порах сколько насмешек и издевательств было над ними заграницей! Опять-таки и тут руководящую роль играли враждебные нам элементы. Но их клеветы и инсинуации находили хороший сбыт в широких кругах населения именно потому, что средний европеец, на основе нашей старой литературы, не верил в способность русских что-либо построить и организовать в крупном масштабе.
Помню, в начале 1936 года я показывал в Лондонском посольстве наш фильм "Киевские маневры" пред избранной военно-политической аудиторией. В этом фильме впервые были засняты парашютные десанты. Мои гости, за малыми исключениями (среди которых, между прочим, были Черчилль и недавно умерший генерал Дилл), отнеслись к этому военному нововведению крайне скептически. А на другой день в курилке парламента небезызвестный генерал Альфред Нокс суммировал общее впечатление от фильма так: "Я всегда был убежден в том, что русские - это нация мечтателей". И, наконец, 22 июня 1941 г.: едва-ли может подлежать сомнению, что, когда Гитлер напал на Советский Союз, то это старое укоренившееся на западе представление о характере русского человека играло далеко не последнюю роль в его военных расчетах.
Разумеется, опыт войны, и блестящие победы Красной Армии открыли глаза на истинную природу русского человека сотням миллионов людей во всех концах мира. Однако, есть симптомы, что даже и сейчас пережитки старого взгляда на существо русской натуры находят и еще найдут известное, правда, несколько иное, чем раньше, отражение в оценках людей, событий и явлений, касающихся СССР.
Борьба с ложным представлением о русском человеке в странах запада представляется мне очень важной. И вот именно с этой точки зрения я считаю полезным опубликование мемуаров А.М. Коллонтай за границей. Имя ее широко известно в Европе и Америке. Воспоминания ее найдут большое количество читателей. А эти воспоминания расскажут им о жизни и развитии русского человека, которой по справедливости может быть отнесен к типу сильных русских людей. Таким образом мемуары Коллонтай будут содействовать созданию более правильного представления о русском человеке, - тем более успешно, что в данном случае речь идет не о каком-либо вымышленном герое романа, а о живом лице, которое многие знают и к деятельности которого многие относятся с большим уважением.
И. Майский
Четверть века прошло со дня смерти академика Ивана Михайловича Майского. Эпистолярное наследие дипломата и историка Майского огромно и пока мало изучено. Российская академия наук и ее издательство "Наука" опубликовали десятки книг ученого. Но еще многое остается в архивах и ждет своей публикации, в частности и многочисленные дневники дипломата, хранящиеся в Архиве внешней политики Российской Федерации. Он был знаком со многими советскими дипломатами, известными и менее известными, такими, как М.М. Литвинов и Г.В. Чичерин, Я.А. Берзин и Д.В. Богомолов, С.А. Лозовский и Ф.А. Ротштейн, Ф.Т. Гусев и К.В. Новиков и многими другими.Особенно близка была ему по духу и умонастроению Александра Михайловна Коллонтай, с которой он встречался редко в силу характера их работы, но каждая встреча оставалась в памяти, о чем свидетельствуют воспоминания И.М. Майского [1]. Оба они самые тяжелые годы репрессий провели за границей, и им обоим, одним из немногих советских дипломатов, удалось выжить в предвоенные годы, когда шло истребление опытных дипломатических и военных кадров. Все это отразилось на их личной критической оценке деятельности советского руководства, которую они не высказывали, но которую власти чувствовали постоянно, поскольку их воспринимали как носителей прошлого, как представителей "старой" интеллигенции. А именно с этим "проклятым прошлым" власти боролись, формируя новую послушную интеллигенцию. В то же время советскому руководству приходилось считаться с тем, что А.М. Коллонтай и И.М. Майский завоевали своей деятельностью за рубежом такой авторитет и в Лондоне, и в Стокгольме, и в кулуарах Лиги наций в Женеве, что отзыв их в условиях предвоенного и военного времени нанес бы существенный ущерб отношениям Советского Союза с внешним миром. Несмотря на тяжелую болезнь, А.М. Коллонтай отозвали лишь весной 1945 г., а И.М. Майского несколько раньше, в 1943 г., назначив его, правда, на пост заместителя наркома, но отстранив от оперативной работы. Уже в 1946 г. Майский вынужден был уйти из МИДа и активно заняться наукой. Однако репрессий избежать не удалось. За несколько недель до смерти И.В. Сталина его все же арестовали.
Надо признать, что новое поколение советских дипломатов, пришедших в Наркоминдел после проведенных "чисток" 30-х годов, несколько недоброжелательно относилось к М.М. Литвинову и его соратникам по дипломатической работе. Конечно, сказывалось здесь и личное отношение к ним Молотова и Сталина, для которых "меньшевизм" Майского или участие Коллонтай в "рабочей оппозиции" не были такими далекими понятиями, как для большинства новых сотрудников НКИД, которые основательно запомнили лишь приклеенные им ярлыки из сталинского "Краткого курса истории ВКП(б)". Эта недоброжелательность к Литвинову, Майскому и Коллонтай особенно наглядно проскальзывает в недавно опубликованных "Автобиографических заметках" переводчика В.Н. Павлова [2]. Но следует отметить, что и тогда, в далеком 1945 г., не все сотрудники советской миссии в Стокгольме выражали восторг в связи с тем, что шведская общественность и печать высоко оценивали дипломатическую деятельность Коллонтай и высказывали сожаление по поводу ее отзыва из Швеции. Новый советский посланник в Стокгольме И.С. Чернышев, возможно, по заказу Москвы, даже прислал специальное письмо о так называемых "неблаговидных действиях" Коллонтай.
Видимо, зная общий настрой советских дипломатов, болгарский посланник Д. Илиев в беседе с посланником И.С. Чернышевым 28 июля 1945 г. говорил: "Чрезмерное восхваление шведской прессой заслуг Коллонтай перед шведами крайне подозрительно и производит на него очень неприятное впечатление... Если все шведские круги озлоблены сменой Коллонтай, то в этом кроется что-то серьезное". Демонстрируя свою заботу о престиже советских дипломатов, И.С. Чернышев отметил в записи беседы, что он разъяснил болгарскому посланнику, что А.М. Коллонтай проработала в Швеции 15 лет, знает несколько иностранных языков, имеет большой опыт дипломатической работы и пользуется авторитетом и популярностью во всей Швеции [3].
Все это хорошо было известно и в Москве. Ее заслуги в деле сохранения Швецией нейтралитета во время второй мировой войны, а также ее усилия, дважды содействовавшие выходу Финляндии из войны в 1940 г. и 1944 г., были отмечены высшими советскими орденами и присвоением ей ранга Чрезвычайного и Полномочного посла СССР. Однако настороженное отношение к ней оставалось.
Отойдя от активной дипломатической деятельности, А.М. Коллонтай, несмотря на болезнь, вела обширную переписку. В письме И.М. Майскому от 31 августа 1948 г. она писала: "Глубокоуважаемый и дорогой друг Иван Михайлович, поручаю Вам весь мой личный архив - дневники, письма, записки и проч. в случае моей смерти. Часть моего архива уже сдана в ИМЭЛ, где имеется фонд моего имени" [4].
Далее она писала: "Мои воспоминания, первая и вторая часть, изданы за границей, но еще полностью не появились в Советском Союзе. Полная рукопись имеется в моем архиве, а также в гранках у тов. А.А. Жданова" [5]. Не могла она предположить, что ее рукопись останется лежать в архиве более четверти века [6].
Упомянув в письме И.М. Майскому, что ее воспоминания опубликованы за границей, Александра Михайловна, видимо, запамятовала, что путевку в жизнь ее книга "And dreams came true" - "Мечты сбылись", в которой она рассказывала заграничному читателю о своем детстве и юности и ее пути в революцию, дал именно И.М. Майский. Это было еще в декабре 1944 г., когда А.М. Коллонтай направила свою рукопись на английском языке наркому иностранных дел В.М. Молотову.
Нарком, будучи первым заместителем главы правительства, естественно, не имел ни времени, ни возможности сам прочитать рукопись, да еще на английском языке. Он поручил это сделать своему заместителю И.М. Майскому. Затем он дал прочесть рукопись переводчику В.Н. Павлову, который отметил те места в машинописном экземпляре воспоминаний, которые ему "казались заслуживающими внимания", сделав несколько ироничных замечаний по адресу автора [7].
Иван Михайлович Майский подошел к поручению наркома более серьезно. В своем отзыве на рукопись, представленном 21 марта 1945 г. наркому, он со всей определенностью написал: "По моему мнению, воспоминания Коллонтай следует опубликовать как в СССР, так и за границей" [8]. Заслуга Майского состоит в том, что он нашел тот ракурс, который убедил наркома поддержать публикацию книги Коллонтай в Скандинавских странах и в Великобритании, что тогда было необычным явлением.
И.М. Майский задолго до того, как появилось ныне хорошо известное историкам и политологам понятие "персепция", то есть как воспринимают тот или иной народ за границей, попытался объяснить причины негативного отношения к русским за рубежом. "Средний европеец, - писал он, - на основе нашей старой литературы не верил в способность русских что-либо построить и организовать в крупном масштабе" [9], для европейца типично русский это "прекраснодушный мечтатель", "карась-идеалист" и т.д.
Конечно, Майский высказывал свою субъективную точку зрения, впадая порой в вульгаризм, да и в условиях того времени он и не мог все писать откровенно. Но он проявил обычную человеческую порядочность и мужество, зная, что у руководства имеются определенные предубеждения против А.М. Коллонтай, и все же написал: "Борьба с ложным представлением о русском человеке в странах Запада представляется мне очень важной. И вот именно с этой точки зрения я считаю полезным опубликование мемуаров А.М. Коллонтай за границей" [10].
Сам подчеркивая эти слова. Майский указывал, что "существующее у иностранцев ложное представление о характере русского человека имеет не только литературное, но и немалое политическое значение" [11].
В настоящее время эти его рассуждения звучат особенно актуально, когда в России появилось немало по-настоящему активных деловых людей. Его раздумья заставляют задуматься о том, почему нас и теперь часто негативно воспринимают на Западе, особенно в средствах массовой информации, хотя Россия признала главные ценности Запада - рыночную экономику и политический плюрализм. Некоторые авторы даже утверждают, что "культивируемая мозговыми центрами Запада подлая русофобия сменила примитивный антисоветизм времен «железного занавеса»" [12]. Это негативное отношение к образу России и к выходцам из России, отмечал один из деловых людей, живущих и работающих за границей, выражается в определенной предвзятости к россиянам за рубежом: “Если молодая российская женщина находится в Европе, то (с подачи СМИ) это обязательно «проститутка», если мужчина - бизнесмен, то он точно «представитель русской мафии»”. И этот стереотип годами вдалбливается в общественное сознание западными средствами массовой информации [13]. Поэтому утверждение в общественном сознании Запада типа сильного русского человека остается по завету И.М. Майского, самая насущная задача наших дней.
В.В. Соколов,
кандидат исторических наук
Литература 1. Майский И.М. Воспоминания советского посла. Книга первая. Путешестние в прошлое. М., 1964, с. 441-446.
2. Новая и новейшая история, 2000, № 4, с. 97-108.
3. Архив внешней политики Российской Федерации (далее - АВП РФ), ф. 06, он. 7, и. 52, д. 854, л. 5-6.
4. Коллонтай А.М. "Революция - великая мятежница". Избранные письма. 1901-1952. М., 1989, с. 404-405.
6. Коллонтай А.М. Из моей жизни и работы. М., 1974.
7. Новая и новейшая история, 2000, № 4, с. 104.
8. АВП РФ. ф. 06, оп. 7, п. 52, д. 856, л. 10.
10. АВП РФ, ф. 06, оп. 7, п. 52, д. 856, л. 17.
