VIVOS VOCO: И.И. Скворцов-Степанов, "КАПИТАЛ И ГАЗЕТЫ"

На наших глазах совершается необычайное явление. Капитал все решительнее подчиняет себе литературное производство и превращает его в такую же отрасль промышленности, как фабрикация ваксы или сапог, водки или дамских нарядов, колбасы или усовершенствованных подтяжек.

Капитал все глубже подчиняет себе деятельность литератора и в ряде промежуточных ступеней превращает его в такого же кустаря, как гвоздарь или портной, работающие на магазин или скупщика, в такого же наемного рабочего, как ткач крупной капиталистической фабрики.

Но есть огромная разница между наемным рабочим и литератором. Рабочий продает фабриканту только свою рабочую силу на 10-12 часов в день. Он сохраняет свою душу, убеждениями он не торгует. Достигнув сознательности, он твердо говорит фабриканту: там, где оканчивается условленная работа,- там кончается твоя власть надо мной.

И даже кустарь, как ни слаб он по своей обособленности, обязуется доставить на магазин только дюжину пиджаков или изготовить сотню замков. Душа его остается свободной, ее он не выносит на рынок.

Писатель в совершенно ином положении. Несет он к литературному фабриканту не сапог, а изложение мыслей, оценку событий, свои воззрения на действительность. Для рабочего совсем безразлично, как меняются моды, чего требует рынок, сегодня он будет так же старательно производить однобортные пиджаки или башмаки с узкими носами, как вчера производил двубортный сюртук или башмаки с носками широкими. Писатель, который с большой быстротой приспособляется к изменчивым вкусам, получает название "наемного литератора". И это название звучит как пощечина именно потому, что деятельность литератора неотделима от его души, от его убеждений. Писатель, который позволяет капиталу подчинить свою душу, становится не пролетарием, а жалким рабом.

Быть литературным пролетарием вовсе не значит быть литературным рабом; работать на литературный капитал вовсе не значит торговать убеждениями.

Белинский, один из величайших русских критиков, всю свою жизнь оставался пролетарием или, точнее, кустарем, который работал на скупщика, на Краевского, издававшего "Отечественные Записки". Но здесь капиталист подчинялся пролетарию, здесь пролетарий определял всю литературную сторону. Краевский заведовал хозяйственной частью журнала и получал барыши; Белинский пользовался журналом, как средством пропаганды своих убеждений. В этом литературном пролетарии была душа, родственная сознательному пролетарию физического труда.

И в 60-е и в 70-е гг. литературный пролетарий работал на издательский капитал. Но этот пролетариат никогда не позволил бы превратить журнал в лавочку на два раствора: через один ведется пропаганда политических убеждений, - через другой выносятся скандальные выдумки, картинки зазорного содержания и другие издания, которые среди бездельников находят широкий и обеспеченный сбыт.

При таких обстоятельствах издателями идейных газет и журналов были обыкновенно люди, близкие к сотрудникам по общему складу своих убеждений; иногда издания организовались на товарищеских началах.

Литераторы, зачастую бедные, как обычные пролетарии, так же и горды, как сознательные пролетарии. Никакой капитал не посмел бы посягнуть на их убеждения. Их деятельность была борьбой за свои убеждения. Единственная сила, с которой считались они, была сила внешняя для журнала, цензура...

III

Капитал как таковой глубоко равнодушен к тому, что он производит и продает. Ему важно одно: получить высокую прибыль. Таков же и капитал, поскольку он из-за прибыли обращается к литературной промышленности. Велик спрос на творение святых отцов, - он выпускает священные книги; блестящие обороты обещает совсем другая литература, - он ее выбрасывает на рынок. Капитал откровенно гонится за наживой.

Такие откровенно-капиталистические газеты появились у нас давно, еще в прошлом веке. Это - "листки" разных названий. Об их "убеждениях" говорить не приходится. Их задача - "занимать" свою публику. Это - преемники тех шутов, гаеров и скоморохов, тех приживальщиков, сплетников и богаделок, которые в крепостные времена проживали при крупных барских усадьбах. Только в старину они должны были потешать помещиков, а в 80-х гг. потешали их лакеев и замоскворецких купчих. Только в старину они получали остатки с барского стола и пудик мучки из барских амбаров. Теперь все это устроено по-другому: издатель собирает деньги от розницы и подписки и расплачивается с балаганщиками построчным и помесячным гонораром.

Помещичьи приживалки развлекали господ, копаясь в личной жизни соседей, наушничая на крестьян, рассказывая вперемежку о кровавых убийствах, рождениях двойней и тройней, двухголовых и трехголовых телят. Переходя из дома в дом, от благодетелей к благодетелям, они были газетами, живыми "листками" своего времени.

Но стоит просмотреть содержание новейших "листков", - и придется признать, что капитал создает из газеты печатного приживальщика для своей публики.

Таким образом капитал проникает в литературу уже с прошлого века. С одной стороны, он материально подчиняет себе литературного пролетария, но при всякой попытке идейного подчинения встречает страшный отпор, он создает армию чернильных рабов, которые должны завоевать для него рынок, и от которых требуется одно: поставлять ходкий товар.

Издания первого и второго рода были в прошлом веке совершенно раздельны. Литературный пролетарий терпел по временам страшную нужду, граничащую с нищетой, - но он не спустился бы до литературной лавочки, не унизился бы до литературного скоморошества. И литературные нравы отличались значительной строгостью. Господа, считавшие литературу товарным производством и ничем больше, и не мечтали о том, чтобы перед ними когда-либо открылся доступ в приличное общество.

Только нашему времени, только самым последним годам суждено видеть, как капитал делает успешные попытки уничтожить пропасть, разделявшую литераторов первого и второго рода. Результатом этих попыток являются газеты, которые называют себя "внепартийными органами прогрессивной деловой мысли", "беспартийными прогрессивными газетами" и т. д. Они заявляют, что их образец - "большие заграничные издания". И они правы. Капиталистически развитой Запад давно знает такие газеты.

Новая газета хочет быть ходким товаром. Поэтому видное место отводится так называемым "сенсациям", т. е. всему, что пахнет скандалом, вызывает шум, возбуждает низкопробное любопытство.

Случится убийство, выходящее из ряда вон по жестокости или по обстановке, - на место отправляется "наш собственный корреспондент". Он с отвратительными подробностями опишет вид трупа и комнаты, в которой находится труп, побеседует с дворником и прислугой, раскопает подробности из личной жизни покойника и его живых родственников, перемешает правду с вымыслом, - и газета будет наполовину заполнена его "захватывающими" сообщениями. Розница обеспечена.

Через несколько дней особо дрессированная собака поможет раскрытию убийцы. "Наш собственный корреспондент" мчится наводить справки о ее предках, о ее воспитании, о ее прошлых заслугах. За невозможностью поместить беседу с бессловесным животным помещается его фотография. Помещик отпускал приживальщику "пудик крупки", "наш корреспондент" зарабатывает построчные.

Потом случится какое-нибудь политическое событие, к герою отправляется "наш собственный", подобострастно описывает его роскошный кабинет, его пуховой халат, его мягкие туфли, его "породистую" фигуру, его "безукоризненный сюртук". Вы чувствуете, что перед вами - не тот литературный пролетарий прошлого века, который был глубоко равнодушен ко всему внешнему. Вы чувствуете, что перед вами раб, который сладко мечтает о "пуховом халате" и "безукоризненном сюртуке".

Разумеется, описание служит просто введением к "интервью", т.е. к беседе, в которой на пустые вопросы о разных вещах даются столь же пустые ответы. Но все это преподносится с таким важным видом, что простодушному читателю кажется, будто перед ним открывается уголок того мира, в котором "делается история".

Иногда выдаются ужасные полосы: политическое затишье - и в то же время нет ни "захватывающих" грабежей, ни скандалов. Тогда спасением является "слух", который из какого-нибудь темного источника вылавливается одной из газет. Остальные набрасываются на него. Одни пишут глубокомысленные статьи, другие собирают справки, третьи отыскивают "сведущих лиц" для бесед, и все придумывают и присочиняют, чтобы товар был покрасивее. Пища на несколько недель обеспечена: и для издателя, и для сотрудников, и для грамотных обывателей...

Но если бы "сенсации" составляли единственное содержание новейших "беспартийных газет", последние ничем не отличались бы от "листков" прошлого и текущего века. На характеристику их не стоило бы тратить времени.

Минувшие годы, всколыхнувшие все русское общество, оставили глубокий след по себе. Возврат широких масс населения к политическому небытию невозможен. Прежний "листок", заполнявшийся сплетнями и неполитической болтовней, оттесняется новой газетой, которая делает вид, что хотя она и "внепартийная", но тем не менее политическая газета...

Новые газеты зовут себя "прогрессивными"... Они хлопочут и суетятся, чтобы объединить все левые группы. С глубокомысленным видом они порицают одних за упрямство, других поощряют за уступчивость.

Но стоит вчитаться в эти статьи, - и из них выглядывает такая бездарность и беспринципность, такой убогий провинциализм и политическое безразличие, что становится больно за такую "поддержку". Это не политическая литература, а диктовка на политические темы; и даже не столько на политические темы, сколько вокруг да около, по поводу и для политических тем. Под видом политики новая газета больше всего пичкает обывателя политической сплетней, - как, впрочем, и театр и литература для нее прежде всего предлог для сплетни, литературной и театральной.

Но и такая политика - просто приложение к пустым беседам с разными деятелями, к портретам собак и борцов.

Новая газета - газета не "прогрессивной политической мысли", а прогрессивного политического разврата...

Степанов