№ 4-5, 1994

© А.В. Тырсенко

АНДРЕ ШЕНЬЕ
И
ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ КОНЦА XVIII в.

А. В. Тырсенко

Выдающаяся личность далеко не сразу оценивается по достоинству во всех проявлениях своего дарования. Последующие поколения открывают в ее таланте новые грани, зачастую скрытые от современников.

Судьба Андре Шенье (1762-1794) - яркое тому подтверждение. Он вошел в историю как блестящий поэт, чье литературное наследие, по образному выражению одного из его биографов, являлось "переходным мостиком от Расина к Гюго", т. е. от классицизма к романтизму.

Между тем при жизни его поэзия не сделалась достоянием широкой публики. Почти все его стихотворные произведения долго оставались в рукописях. Добровольное молчание Андре Шенье исследователи объясняют его требовательностью к собственным сочинениям, тем вниманием, которое он уделял теоретическим вопросам поэзии, отделке формы и языка.

Прижизненную славу Андре Шенье принесла политическая публицистика, к которой он обратился во время Французской революции конца XVIII в., оставив ради политики свои литературные опыты. Исключение составили только два стихотворных произведения, написанные на политические сюжеты, единственные из опубликованных им самим,- ода, посвященная знаменитой клятве в зале для игры в мяч депутатов от третьего сословия, и сатирический гимн, адресованный солдатам швейцарского полка Шатовьё.

Первое, более или менее полное издание его поэтических сочинений было осуществлено в 1819г. писателем Анри де Латушем, через 25 лет после гибели поэта в эпоху большого террора. После публикации Латуша в романтической традиции утвердился культ великого поэта, защитника свободы, ставшего жертвой якобинской диктатуры. Дань этой традиции отдавал и А. С. Пушкин в оде "Андрей Шенье", навеянной "Ямбами", созданными Шенье в тюрьме Сан-Лазар в ожидании казни:

Подъялась вновь усталая секира И жертву новую зовет. Певец готов; задумчивая лира В последний раз ему поет. Заутро казнь, привычный пир народу; Но лира юного певца О чем поет? Поет она свободу: Не изменилась до конца.

Поставленная в романтической традиции проблема "Андре Шенье и Французская революция конца XVIII в." привлекла внимание исследователей, по преимуществу литературоведов, обращавшихся к ней в связи с изучением его поэтического наследия. При этом оценки политической деятельности Андре Шенье в годы революции далеко не однозначны: от апологетических, как, например, у Ш.-О. Сент-Бева, видевшего в своем герое "отважного одиночку", выполнявшего "свой долг по отношению к общему делу" до гораздо более умеренных у Жана Госсерона, считавшего Шенье искренним защитником ложных идей, и, наконец, вплоть до резко негативных у Жерара Вальтера, для кого трагическая гибель поэта была гибелью "опасного политического противника", которого революционеры II г. отправили на эшафот Если вышеназванные авторы пытались определить место и роль Андре Шенье в революционных событиях, то лидер французских монархистов Шарль Моррас исходил в своей крайне апологетической оценке из прямого противопоставления личности поэта Революции как таковой. Для него Андре Шенье являлся носителем лучших традиций французской цивилизации, которого Революция - антипод и разрушитель этих традиций - обрекла на смерть И все же при всем различии суждений большинство авторов прямо или косвенно признают, что Андре Шенье был не только блестящим публицистом первых лет Революции, но и одним из идейных лидеров ее либерального крыла .

В центре внимания данной статья - деятельность Андре Шенье в годы Французской революции конца XVIII в. и реконструкция его взглядов того времени.

* * *

Андре Шенье принадлежал к поколению людей, чьи судьбы были тесно связаны с Французской революцией конца XVIII в. Он с энтузиазмом встретил ее начало летом 1789 г. Старый порядок, понятие, которым в ходе Революции стали обозначать свергнутый режим с его одиозными сословными привилегиями, господством дворянской аристократии и королевским абсолютизмом, А. Шенье считал в корне несправедливым. По его словам, он "никогда не имел ничего общего со Старым порядком" и на протяжении долгих лет был привержен идеалу свободы.

Неприятие общества дореволюционной Франции, мысли о свободе и воспевание в стихах предреволюционной поры "святого равенства" отражают особенности формирования его личности. Выходец из семьи коммерсанта Луи Шенье, выполнявшего обязанности торгового консула в Константинополе, где и родился в 1762 г. будущий поэт, А. Шенье не принадлежал к привилегированным сословиям, хотя его род занимал видное место в рядах третьего сословия. Несмотря на недворянское происхождение, ему, как и двум его братьям, Константину и Мари-Жозефу - последний стал в дальнейшем драматургом и политическим деятелем, членом Конвента во время Революции - удалось получить образование в аристократическом Наваррском коллеже, основанном в XIV в. королевой Франции Жанной Наваррской,- одном из лучших учебных заведений старой Франции. Четвертый из братьев Шенье, Совер, избрал военную карьеру.

Но ни блестящее образование, ни завязавшиеся во время пребывания в коллеже (1773-1781 гг.) дружеские связи с представителями известных фамилий, открывшие ему доступ в аристократические салоны, ни даже попытка, это было распространено в то время, "одворянить" свое имя и называться "кавалером де Сент-Андре" не могли уравнять его в правах с дворянством и сделать полноправным членом высшего общества. Как и многие представители буржуазной элиты третьего сословия, уступавшие аристократии лишь в силу ее привилегий, Андре Шенье остро ощущал свою неполноправность. Буквально накануне Революции, в апреле 1789 г., он с горечью писал: "Нет больше сил, чтобы негодовать против искусственно созданного неравенства... Тяжело видеть, как вами пренебрегают, не принимая вас в том обществе, которое считает себя выше вас".

Обостренное ощущение сословного неполноправия предопределило то огромное влияние, которое имели на становление мировоззрения Шенье идеи Просвещения. Еще в Наваррском коллеже он познакомился с трудами как античных, так и современных ему авторов. Среди последних следует выделить Дж. Локка, Ж.-Ж. Руссо, Ш. Монтескье, Вольтера. Эти мыслители и писатели символизировали "век Просвещения", а развитые ими идеи пользовались широкой известностью и популярностью среди образованных слоев французского общества. Для Шенье главной, объединяющей их учения идеей являлась идея свободы - свободы личности, свободы политической. Первым и непременным условием свободы он считал свободомыслие. В 1788 г. он отмечал в своих заметках, что когда "Руссо, Монтескье выступали против эксцессов тирании королевской власти или церкви", то говорили, что их работы "полны вольномыслия", и он сожалел, что "вплоть до сегодняшнего дня свобода не является у нас, как у древних, добродетелью", а понятие "мыслить свободно" есть не что иное, как обвинение.

Принцип свободы мысли был особенно близок Шенье, поскольку этот принцип подразумевал духовную автономию индивидуума и открывал тем самым широкие возможности для самовыражения творческой личности. К осмыслению идеи свободы Шенье шел не только через свой жизненный опыт и усвоение политических учений той эпохи, но и, главным образом, путем литературных исканий.

Первые поэтические наброски Шенье относятся еще ко времени пребывания будущего поэта в Наваррском коллеже и датируются 1778 г. Он почти сразу же отверг господствовавшую в то время сухую, безжизненную и тяготеющую к схематизму эстетику классицизма, требовавшую от поэта не свободного полета фантазии, яркости образов и богатства жизненных наблюдений, а строгого логического мышления. Поэтическим канонам классицизма он в своем творчестве противопоставил античную поэтику с присущими ей лиризмом и образностью художественных форм, в которые он облекал близкие ему свободолюбивые идеи просветителей.

И на самом деле, то литературное направление, одним из зачинателей которого был Шенье , направление, получившее в начале XIX в. название "романтизм", имело в условиях нараставшего во второй половине XVIII в. кризиса Старого порядка во Франции отчетливое политическое звучание. Ведь по словам Виктора Гюго, признанного главы французского романтизма, "романтизм... есть либерализм в литературе", а "литературная свобода - дочь свободы политической". И хотя высказывание Гюго датируется концом 20-х годов XIX в., оно применимо и к концу предыдущего столетия, поскольку, как справедливо считал известный историк общественной мысли Жорж Гюсдорф, "все элементы того, что в XIX в. называли романтизмом, могут быть найдены в литературе и искусстве предыдущего века" , так как "появление романтизма и конец века Просвещения являются не двумя следующими один за другим периодами, а взаимосвязанными аспектами одной и той же эпохи".

Революция конца XVIII в. соединила романтический, эмоциональный порыв французов к свободе, к новому, справедливому социальному устройству и рационалистический императив, унаследованный ею от Просвещения и требующий осмысления с позиции Разума будущего устройства Франции.

Справедливые основы Нового порядка французские революционеры усматривали в реализации на практике широко распространенных в политической мысли того времени учений о естественном праве и общественном договоре. Эти учения отрицали историческую традицию, к которой апеллировал Старый порядок, и являлись мощным оружием в борьбе с ним.

Согласно учению о естественном праве, каждому человеку присущи права, выражающие его разумную природу и предшествующие социальной организации. Учение об общественном договоре предполагало договорное происхождение общества, в которое люди объединяются с целью сохранения своих естественных прав; при этом общественные установления должны были соответствовать естественному праву.

События лета 1789 г.- политический кризис абсолютистского режима, созыв Генеральных Штатов и конституирование их в Национальное, а затем и в Учредительное собрание, взятие Бастилии, наконец, принятие Декларации прав человека и гражданина воспринимались их участниками как осуществление воли суверенного народа, реализующего свое право на заключение общественного договора, целью которого будет восстановление и сохранение естественных прав человека, поскольку, как говорилось в Декларации, "забвение прав человека и пренебрежение к ним являются единственными причинами общественных бедствий". Естественными и неотъемлемыми правами провозглашались гражданские права личности - свобода, юридическое равенство, собственность, безопасность, сопротивление угнетению, а также право народа быть высшим источником власти - народный суверенитет.

Историческое значение бурных событий начала Революции не укрылось от Шенье, который дал им яркую и глубокую характеристику, оправдывая революционное насилие, направленное против Старого порядка:

"Когда великая нация, состарившись в заблуждениях и праздности, устает от долгого летаргического сна и посредством справедливого и законного восстания обретает свои права, а также разрушает порядок, который лишал ее этих прав, то она не может сразу же утвердиться и прийти в спокойное состояние при Новом порядке, который должен следовать за Старым".

Андре Шенье подчеркивал, что Революция несет освобождение не только Франции, но и Европе в целом. "Если мы одержим верх,- утверждал он,- изменится судьба Европы: люди вновь обретут свои права, народы - узурпированный у них суверенитет" и в результате "свобода распространится и утвердится повсюду".

Свобода - высшая цель и главное завоевание Революции. В этом у Шенье не было сомнений. Вместе с тем вслед за политической мыслью XVIII в. и авторами Декларации прав человека и гражданина он считал, что свобода состоит в осуществлении личностью всей полноты ее естественных прав. Поэтому он не раз отмечал огромную значимость документа, в котором провозглашались эти права:

"Декларация прав человека и гражданина, принятая Национальным собранием, содержит все основные истины, которые являются фундаментом справедливого и свободного общества" , "истинной базой общественного договора".

После упразднения Старого порядка в 1789 г. в условиях стремительно развивавшейся Революции среди людей, ее начавших, стали проявляться принципиальные разногласия относительно ее характера и перспектив. Эти разногласия привели к размежеванию революционных сил и к выделению либерального и демократического направлений в Революции. Идейной основой этого процесса были все те же рационалистические теории естественного права и общественного договора, их различные толкования в общественной мысли века Просвещения.

Пришедшие к власти летом 1789 г. либеральные политики - депутаты Учредительного собрания, группировавшиеся вокруг Якобинского клуба во главе с О. Мирабо, маркизом Лафайетом, А. Ламетом, А. Барнавом, А. Дюпором, - связывали успех Революции с достижением компромисса между общественными элитами - буржуазией и либеральной аристократией. По их мнению, представители социальных верхов, воспитанные на идеях Просвещения и владевшие собственностью, были заинтересованы в общественном прогрессе и призваны утвердить "принципы 1789 г." - права человека и гражданина, гарантирующие свободу личности. Установленный Учредительным собранием в конце 1789 г. избирательный ценз обеспечивал этим социальным слоям контроль над политической властью, устраняя в то же время от активного участия в политической жизни народные массы, поскольку, в соответствии с либеральной идеологией, только собственность и компетентность являлись необходимыми гарантиями успешного ведения общественных дел. Либеральные политики считали, что Революция должна завершиться принятием цензовой, монархической конституции; при этом сохранение исполнительной власти в руках Людовика XVI символизировало преемственность между Старым и Новым порядками во Франции.

Подъем массовых народных выступлений против Старого порядка привел в 1790 - начале 1791 г. к зарождению и политическому оформлению демократического движения и появлению иного по сравнению с либеральным понимания целей и задач Революции. Демократические лидеры выступали за отмену имущественного ценза и считали, что Революцию следовало совершать буржуазии в союзе с народом, а не с аристократией и королем. Жером Петион предупреждал, что "буржуазия, этот многочисленный и зажиточный класс, идет на раскол с народом, она ставит себя выше его, она видит себя на одном уровне с дворянством, которое ее предает и которое ждет только подходящего момента, чтобы ее унизить". "Народ - единственная опора свободы",- подчеркивал Максимилиан Робеспьер. Демократизация Революции означала борьбу до победы над аристократией и королевской властью, утверждение политического равенства и установление демократической республики.

Либералы и демократы в теории исходили из разных традиций, сложившихся в общественно- политической мысли XVIII в. и различавшихся противоположными взглядами на общество и права личности. Если, согласно либеральной традиции, идущей от Локка, Вольтера и физиократов, в обществе существуют два вида прав - коллективные права, выражающиеся в осуществлении сообществом граждан политической власти, и права личности, неподвластные сообществу и являющиеся собственностью индивидуумов, то демократическая традиция, яркими представителями которой были Ж.-Ж. Руссо и Г.-Б. Мабли, напротив, предусматривала "полное отчуждение каждого члена ассоциации в пользу всей общины", т. е. ограничение и подчинение прав личности решениям сообщества граждан, коллективного суверена. Иными словами, либеральная мысль представляла общество как сосуществование частных интересов, тогда как согласно демократической традиции общество - это сплоченная общность граждан, где частный интерес подчинен общему. Поэтому, обращаясь к идейному наследию Просвещения при осмыслении привнесенного революционным временем нового исторического опыта, либеральные политики отстаивали неприкосновенность неотъемлемых прав личности, т. е. ее свободу, тогда как демократы ради достижения общественного прогресса в ходе революции считали возможным и даже необходимым ограничивать свободу личности во имя равенства.

В споре между сторонниками либерального и демократического путей в Революции Шенье склонялся к либеральному выбору. Демократия пугала его возможностью вырождения в тиранию, поскольку в ней отсутствовали действенные гарантии прав личности. "В тех или иных условиях,- считал он,- народ становится чем-то вроде тирана".

Чтобы избежать негативных проявлений народовластия, Шенье предлагал "утвердить каждого гражданина в границах его прав". Вместе с тем он признавал насущную необходимость народного суверенитета, выражающегося в сильной государственной власти, поскольку, утверждал он, "не может быть счастливого общества без политической власти и общественного порядка".

В поисках оптимальных взаимоотношений между государством и личностью, или, употребляя более распространенные в ту эпоху понятия, между "общей волей" и "индивидуальной волей", Шенье пришел к выводу, что прерогативой "общей воли" является установление законных пределов проявления "индивидуальной воли", перед которыми "индивидуальная водя должна остановиться". Вместе с тем государство лишь устанавливает границы, в рамках которых допустимо проявление "индивидуальной воли" и ни в коей мере не стесняет личность в ее правах, оставляя ей определенную законом автономию. Более того, он полагал, что проявление индивидуальных устремлений "порождает соревнование, источник тысяч благ во всяком, хорошо организованном обществе, поскольку оно поощряет каждого человека становиться лучшим из лучших". Отсюда и задача государства - "примирять различные интересы и устремления и препятствовать частным амбициям покушаться на чужие права и гражданский мир".

Вслед за либеральной традицией во французской общественно-политической мысли Шенье видел в неприкосновенности прав и свободы личности, в индивидуализме, ограниченном только общественным интересом и общим благом, залог социального прогресса.

Либеральные воззрения Шенье обусловили его политическую ориентацию. Летом 1790 г. он стал членом "Общества 1789 года". Эта политическая организация была создана в мае 1790 г. умеренными депутатами Учредительного собрания во главе с М.-Ж.-П. Лафайетом, О. Мирабо, Ш.-М. Талейраном, Э. Сийесом. Девиз "Общества 1789 года" - "ни реакции, ни нового восстания",- как и его название, ясно выражал замысел его учредителей, считавших, что Революция должна завершиться утверждением в общественной жизни либеральных "принципов 1789 г." На страницах "Газеты Общества 1789" года" Шенье выступил с памфлетом "Мнение, высказанное французскому народу по поводу его настоящих врагов", ставшим его политическим дебютом. В памфлете он предупреждал, что общественное благо требует не допустить, чтобы Революция зашла слишком далеко, поскольку ее дальнейшее развитие угрожает ниспровержением тех справедливых принципов, которые она установила. По его мнению, истинными врагами французского народа являются те, кто пытается продвинуть Революцию по пути ее радикализации, поскольку этот путь ведет к ограничению прав личности, покушению на собственность и в итоге - к разжиганию социальной розни между зажиточной частью общества и массой простого народа. В этом памфлете Шенье не называл политических противников. Но публицисты демократической ориентации - Ж.-П. Марат, Ж.-Ж. Эбер и К. Демулен сразу же заметили в выступлении Шенье скрытый вызов им и их единомышленникам. Демулен в редактировавшейся им газете "Революции Франции и Брабанта" прямо писал, что для Шенье "мы являемся нарушителями мира и кровавыми людьми".

В апреле 1791 г. в очередном памфлете "О духе партий" Шенье вновь с тревогой указывал, что Революция может привести к расколу нации на враждующие группы и стать прологом гражданской войны. Обращаясь к депутатам Учредительного собрания, он еще более настойчиво, чем в 1790 г., призвал их считать Революцию оконченной, укрепить общественный порядок, установить сильную власть и принять конституцию, которая разрабатывалась с осени 1789 г., поскольку, предупреждал он, "если действовать так, как будто бы Революция еще не окончена, она не окончится никогда".

Вопрос о судьбе Революции - продолжить ее или остановиться на достигнутом - возник в общенациональном масштабе летом 1791 г. в связи с острым политическим кризисом. Поводом к нему послужило бегство короля и его семьи из Парижа с целью возглавить контрреволюционные силы и завершившееся арестом беглецов в Варение. Вокруг судьбы короля и, шире, судьбы монархии разыгрались политические страсти. Либеральные депутаты Учредительного собрания объявили его личность неприкосновенной и настаивали на сохранении за ним трона, усматривая в этом залог политической стабильности.

Демократически настроенные депутаты выступали за замену Людовика XVI на троне. Прозвучали и радикальные призывы к установлению республики. 16 июня либеральные депутаты, одержавшие победу в Учредительном собрании по вопросу о короле, идейными лидерами которых были А. Барнав, А. Дюпор и А. Ламет, основали в противовес Якобинскому клубу, где верх взяли демократически настроенные депутаты во главе с М. Робеспьером, клуб в монастыре фельянов, получивший отсюда наименование "Клуб фельянов". Расстрел 17 июня на Марсовом поле республиканской манифестации частями Национальной гвардии во главе с Лафайетом привел к окончательному расколу в лагере Революции. Теперь его либеральное крыло ориентировалось на фельянов, а демократическое - на якобинцев. Своеобразным учредительным манифестом "Клуба фельянов" и программой либерального движения стала речь, произнесенная в Учредительном собрании Барнавом:

"Сегодня, господа, вы должны почувствовать, что общий интерес заключается в том, чтобы Революция остановилась. Еще один шаг по пути к свободе означал бы уничтожение королевской власти, по пути к равенству - уничтожение собственности".

Основные черты послереволюционного порядка должна была закрепить конституция. Позже родился и лозунг фельянов: "Конституция, вся конституция, ничего, кроме конституции".

Усилия либеральных политиков завершить Революцию, не допустив ее эксцессов, перекликались с идеями Шенье, которые он неустанно развивал с 1790 г. в своих памфлетах и которые, по меткому замечанию историка Жоржа Мишона, "уже являлись основой программы фельянов". Поэтому не случайно, когда в конце лета 1791 г. в "Клуб фельянов" влились члены самораспустившегося "Общества 1789 года", среди них был и Шенье. Его имя значилось в опубликованном 4 октября того же года списке фельянов ".

"Клуб фельянов" походил скорее на салон эпохи Старого порядка, чем на политическое общество. Доступ в него был ограничен высокими членскими взносами (106 ливров в год) и открыт только для представителей социальной элиты, а устав запрещал активную политическую деятельность. И все же роль клуба в истории Французской революции была велика - он стал лабораторией либеральной мысли.

Поскольку протоколы заседаний Клуба не велись, сохранилось только одно свидетельство современника об участии в них Шенье. Яркий его портрет - портрет активного участника клубных собраний - оставил в своих мемуарах современник Революции и ее историк Ш. Лакретель, также участвовавший в них:

"Один человек очень меня заинтересовал как проявлением своего большого таланта, так и своей выдающейся личностью. Это был А. Шенье... Из его уст исходили самые энергичные и красноречивые суждения. Его запоминающийся облик: атлетическое сложение, невысокий рост, смуглое лицо, горящие глаза - придавал его словам дополнительную силу".

Лакретель сожалел, что Шенье не был депутатом Национального собрания, где мог бы выдвинуться как блестящий оратор

Но пиком политической карьеры Шенье стала политическая публицистика. На протяжении года - с лета 1791 по лето 1792 г., т. е. вплоть до демократического восстания 10 августа 1792 г., свергнувшего монархию, он являлся ведущим журналистом либеральной ориентации. Его ораторское дарование нашло отражение и в его статьях. Их основу зачастую составляли речи, произнесенные им в клубе фельянов. При этом его политические идеи пользовались у фельянов такой популярностью, что, по словам историка французской прессы А. Атена, программу фельянов "нужно искать в статьях Андре Шенье".

Летом и осенью 1791 г. Шенье сотрудничал в издававшемся Панкуком "Монитёре" - ведущем печатном издании эпохи, где публиковались отчеты о работе национального собрания и статьи на политические темы. "Монитёр" всегда придерживался доминирующей в тот или иной момент политической ориентации. Поэтому, когда с началом работы Законодательного собрания в октябре 1791 г. в нем оформилась многочисленная фракция депутатов-якобинцев, Панкук закрыл для Шенье свою газету.

В конце года представилась возможность публикации в "Парижской газете" - одном из центральных изданий, имевшем значительный по тем временам тираж в 12 тыс. экземпляров. В ноябре ее редактирование перешло отпроякобински настроенного М.-Ж.-А. Кондорсе в руки фельянов - Р. де Сен-Жан д' Анжели и бывшего королевского цензора, академика Ж.-Б.-А. Сюара. Последний, хорошо знавший Шенье, привлек его к участию в газете.

В политических статьях второй половины 1791 г. и весны-лета 1792 г. Шенье вновь обратился к теме, ставшей лейтмотивом всей его публицистики: как завершить Революцию, не допустив ее "эксцессов" и утвердить во французском обществе права человека и гражданина. Он отчетливо сознавал, что без гражданского согласия и социального мира, которые должны прийти на смену "слишком затянувшейся Революции" , Новый порядок во Франции не обретет стабильности. Надежды на восстановление национального единства и упрочение Нового порядка Шенье, как и все либералы-фельяны, связывал с принятой Учредительным собранием 3 сентября 1791 г. первой французской конституцией.

В этом документе были воплощены важнейшие положения либеральной идеологии. Конституция гарантировала гражданские права и свободу личности, закрепляла принципы народного суверенитета и разделения властей при сохранении института монархии, вводила избирательный ценз, обеспечивавший собственникам контроль над политической властью.

Принятый конституционный акт Шенье назвал "блестящим оформлением социальной организации". В изложенных в нем принципах он усматривал реализацию своей мечты о "царстве закона", когда "общественный порядок стоит на страже имущества и личности".

Конституция, по его мнению, исключала возврат к прошлому, к сословному неполноправию Старого порядка. "Равенство в правах,- отмечал он,- это гораздо больше, чем простой конституционный закон... и не во власти даже Национального собрания возродить эти одиозные различия, покоящиеся на рождении и привилегиях". Вместе с тем принятие конституции он считал завершающим актом Революции, препятствующим ее развитию по пути к анархии. Наконец, конституция закрепила социальные итоги Революции, в ходе которой на смену аристократии к власти пришел новый правящий класс - класс буржуазных собственников.

"Следовало бы заметить,- обращался Шенье к своим читателям со страниц "Парижской газеты",- что этот класс, который обозначают словом буржуазия и который находится на равном удалении как от пороков чрезмерного богатства, так и от пороков нищеты, между расточительностью роскоши и крайней нуждой, составляет в основном массу настоящего народа... что этот класс самый мудрый, самый умеренный, самый активный, ему наиболее свойственно все то хорошее, что подразумевает честный промысел, что когда этот класс чем-либо недоволен, необходимо осудить открытые пороки в законах и в правительстве".

Под пером Шенье класс буржуазных собственников предстает надежной опорой конституции и Нового порядка. "Это для него,- писал Шенье, отождествляя дело Революции с интересами этого класса,- прежде всего была совершена Революция, именно он может ее поддержать своей смелостью, терпением, трудом". Шенье удалось уловить, находясь в гуще революционных событий, их социальный смысл и понять, что великие завоевания Революции - свобода, гражданское равенство, гарантии частной собственности - хотя и отражают общенациональные интересы, все же в первую очередь отвечают насущным потребностям и запросам класса буржуазных собственников. Ведь утверждение этих революционных принципов способствовало раскрепощению экономических интересов и дало мощный импульс развитию рыночной экономики и свободного предпринимательства. Поэтому, завершение Революции и сохранение ее итогов он связывал с активными политическими действиями этого класса, направленными на укрепление конституционного порядка, что в то же время, по его мнению, отвечало бы и общенациональным интересам. Вновь и вновь он обращался со страниц "Парижской газеты" к французам с призывом объединиться "во имя справедливости, собственности, законов":

"Французские граждане, все вы, кто хочет, чтобы ваша родина была свободна и счастлива, чтобы ваше жилище было безопасно, чтобы ваша собственность была неприкосновенна... объединимся".

В тревожной политической обстановке конца 1791 г., чреватой социальными и политическими конфликтами, углублением национального раскола и началом иностранной военной интервенции и гражданской войны, Шенье настойчиво и последовательно искал пути к общественному согласию.

Он неоднократно предостерегал общественное мнение от применения репрессивных мер, на чем настаивали якобинские политики и публицисты, к французам, по тем или иным причинам не принявшим Революцию и эмигрировавшим из страны, указывая при этом, что "преследования не способствуют перемене убеждений, они порождают только мучеников" . Общественный порядок и гарантии прав личности, по его убеждению, создадут благоприятные условия для их возвращения и только по отношению к непримиримым эмигрантам, обосновавшимся в Кобленце под эгадой Прусского и Австрийского дворов и готовивших вооруженное вторжение на территорию революционной Франции, он допускал применение репрессивных мер.

С тех же позиций Шенье пытался разрешить и вопрос о церковном расколе. Еще в 1790 г. Учредительное собрание приняло закон о гражданском устройстве духовенства, что стало поводом к общенациональному размежеванию по конфессиональному признаку на сторонников и противников гражданского культа. В Законодательном собрании якобинская левая потребовала преследований неподчинившихся закону о гражданском устройстве церкви священнослужителей. Фельяны, напротив, предлагали объявить свободу выбора между двумя религиозными культами. Шенье пошел дальше своих политических единомышленников. В противовес попыткам якобинцев насадить государственный религиозный культ, существенно ограничивавший свободу личности, он предложил сделать религию частным делом, путем отделения церкви от государства с одновременным провозглашением равенства всех культов.

"Национальная ассамблея,- писал он,- предоставит каждому полную свободу следовать той религии, которая ему более подойдет... каждый будет оплачивать тот религиозный культ, какому он захочет следовать, и не будет оплачивать никакой иной... необходимо издать закон, согласно которому никакой гражданский акт не будет затрагивать церковную организацию".

Далеко идущая идея Шенье об отделении церкви от государства не нашла достаточной для ее осуществления поддержки во время Революции и была осуществлена почти столетие спустя, в 1905 г.

Попытки Шенье, как и либералов в целом, найти пути к национальному примирению на базе конституции 1791 г. в условиях усилившейся с начала 1792 г. политической поляризации французского общества, не приводили к успеху. Под давлением якобинцев, идущих во главе демократических сил, преобладание получил жесткий политический курс, отвергающий всякие компромиссы. Тем самым ставилась под сомнение и сама либеральная конституция, предполагавшая компромисс с королем и дворянской аристократией. Точка зрения якобинцев в конечном счете одержала верх по вопросам об эмигрантах, чьи имущества подверглись секвестру, и о непринявшем гражданское устройство церкви духовенстве, которое подлежало преследованию по закону.

Поэтому с начала 1792 г. Шенье обрушил огонь критики, вкладывая в нее всю силу своего дарования, на якобинцев, усматривая в их деятельности угрозу новому конституционному порядку.

К началу 1792 г. якобинцы полностью оправились от раскола с фельянами. Возрождение якобинской организации было непосредственно связано с новым подъемом народного движения, вызванного экономическим кризисом, инфляцией и ростом цен на продовольствие. В движении приняли участие городские трудовые слои, за которыми закрепилось в ту эпоху название "санкюлоты",- ремесленники, рабочие, лавочники, мелкие предприниматели. В их требованиях соединялись лозунги политической демократии и социального равенства - эгалитаризма. Они выступали против всевластия социальных элит - "аристократии богатства", за отмену избирательного ценза и за таксацию цен на продовольствие.

Зима и весна 1792 г. были отмечены массовым участием санкюлотов в деятельности политических клубов, включая и Якобинский клуб. Опираясь на народную поддержку, якобинцам удалось создать мощную политическую организацию, состоявшую из центрального клуба в Париже и сети дочерних обществ в провинции. Их организация приобрела "мобилизационный" характер, т. е. была рассчитана на активные политические действия в масштабах всей страны, массовую народную поддержку и ориентирована на продолжение Революции.

На эти новые черты якобинской организации с тревогой указывал Шенье в интересном, отчасти художественном описании политической практики многочисленных якобинских клубов:

"Эти общества, держась за руки, образуют нечто вроде электрической цепи, опутывающей Францию. Их неугомонная активность обрекла правительство на бессилие... Присвоив себе атрибуты публичной власти, они то превращаются в трибунал и приостанавливают действия местных властей, то прямо дают им предписания".

Он открыто обвинял якобинцев в том, что они, называя себя "друзьями конституции", на деле же "проявили себя только в явных и тайных атаках" на нее и, опираясь на силу организации, подлинного "государства в государстве", стремились установить свою власть над Францией.

Страстные выступления Шенье против якобинцев не были оставлены последними без внимания. В ответ на них в "Мониторе" появились две статьи его младшего брата Мари-Жозефа Шенье, примкнувшего во время Революции к якобинцам.

Разные политические пристрастия братьев Шенье не отразились на их личных дружеских отношениях. Мари-Жозеф даже специально оговаривал всю деликатность публичной дискуссии с человеком, с которым он связан "кровными и дружескими узами" и которого всегда считал "гражданином, достойным уважения".

Газетная полемика между Андре и Мари-Жозефом Шенье относительно политической практики якобинизма выявила, по сути, столкновение между двумя различными пониманиями Революции - между либеральной революцией собственников и неотъемлемых прав человека у Андре Шенье и демократической, народной революцией у Мари-Жозефа.

Мари-Жозеф Шенье после трагической гибели Андре Шенье отошел от политической дея- тельности, умер в 1811 г.

А. Шенье усматривал в деятельности якобинцев, в их стремлении найти политическую опору в массовом народном движении, угрозу власти собственников и конституции, которая эту власть узаконила. Со страниц "Парижской газеты" он обвинял якобинцев, подчас эмоционально резко, в разжигании социальной вражды, ведущей к подрыву национального единства. В якобинских клубах, писал он, "ежедневно провозглашаются мысли и даже принципы, которые угрожают любому состоянию и любой собственности", там "любой богатый человек слывет врагом общества". Более того, он утверждал, что политическая практика якобинцев ведет к отчуждению народного суверенитета от "доброго народа", т. е. людей состоятельных, как раз и являющихся "настоящим французским народом", истинным носителем "национальной воли" в пользу народных низов, людей без собственности, которые "не заинтересованы ни в каком политическом управлении".

На доводы Андре Мари-Жозеф справедливо возражал на страницах "Монитора", что "принципы якобинцев совсем не угрожают собственности" и, даже более того, якобинцы убеждены, что без собственности нет и свободы. Вместе с тем Мари-Жозеф подчеркивал, что принципы политического равенства и народного суверенитета являются для якобинцев не узкими понятиями, как для либеральных политиков, распространявших их только на собственников, а гарантиями политических прав каждого гражданина, вне зависимости от того, является ли он собственником или нет . Тем самым Мари-Жозеф последовательно отстаивал политические права санкюлотов, которых он в отличие от своего брата и вслед за якобинцами считал "частью настоящего народа", наряду с собственниками.

Газетная кампания Шенье против якобинцев приобрела наиболее острый и драматический характер во время политического кризиса лета 1792 г., в ходе которого он, как и все фельяны, предпринимал отчаянные усилия с целью предотвратить выход Революции за рамки конституционной законности, уважения к естественным правам человека и собственности.

Наступление кризиса было ускорено объявлением 20 апреля Францией войны Австрийской империи, а затем и Пруссии, которые вынашивали планы военной интервенции. Военные действия сразу же приняли неблагоприятный оборот для французских армий, плохо подготовленных и вдобавок ослабленных эмиграцией офицеров-дворян. Реально обозначившаяся угроза Революции со стороны австрийских и прусских войск, вооруженных формирований эмигрантов и их сторонников во Франции, видевших в военном вмешательстве единственное средство восстановить Старый порядок во всей полноте, вызвала стихийную мобилизацию французских патриотов. В условиях открытого противостояния революционных сил внешней и внутренней контрреволюции якобинцы требовали принятия действенных мер общественного спасения, идущих вразрез с конституционным режимом, - роспуска конституционной королевской гвардии, приверженность которой Новому порядку была более чем сомнительной, создания лагеря из 20 тыс. вооруженных представителей департаментов под Парижем, введения чрезвычайного положения - объявления отечества в опасности.

Эти вынужденные меры, в конечном счете принятые под давлением якобинцев, уже означали определенные ограничения конституционной законности и личных прав граждан, диктуемые общенациональными интересами. 29 июля Робеспьер сформулировал в Якобинском клубе новое, демократическое по сути понимание конституционализма: "Надо спасти государство каким бы то ни было способом, антиконституционно лишь то, что ведет его к гибели".

В тревожные дни лета 1792 г. якобинцы, решая задачи национальной обороны, возглавили массовое революционное движение и фактически отвергли либеральную конституцию.

Для Шенье так же, как и для всех ортодоксальных сторонников конституции 1791 г., были неприемлемы ни позиции, занятые якобинцами, ни планы контрреволюции. Шенье относил себя к тем истинным патриотам, которым в одинаковой мере ненавистна "тирания Бастилии и тирания клубов". Война в его представлении являлась продолжением со стороны австрийцев, пруссаков и эмигрантов "старой войны дворян и королей против народа" и поэтому справедливой со стороны Франции. Вместе с тем он не допускал никаких чрезвычайных ограничений конституционного режима и сразу же отверг меры общественного спасения, предложенные якобинцами. Он считал, что действия якобинцев окончательно раскрыли их политическое лицо "тиранов, которые угнетают во имя равенства, которые раздирают родину во имя патриотизма и которые попирают ногами все, права человека, цитируя при этом Декларацию прав".

Отмежевываясь как от якобинцев, так и от сторонников возвращения к Старому порядку, Шенье летом 1792 г. уже не питал иллюзий относительно прочности конституционного порядка, поскольку в пестром политическом спектре той эпохи больше не видел весомой альтернативы антиконституционным силам.

Его идея о единстве действий собственников в защиту конституции так и не осуществилась, и он с горечью должен был констатировать безрадостный для себя факт, что "добрый народ не объединяется" и что для совместных действий "честным гражданам не хватает смелости", Лишенная поддержки собственнических слоев французского общества, прекратила существование либеральная "партия" фельянов, оставшись в памяти современников и последующих поколений, согласно яркой характеристике, данной ей Ф.-Р. Шатобрианом, - "одной из тех окостеневших партий, которые всегда гибнут, раздираемые партией прогресса, увлекающей их вперед, и партией реакционеров, тянущих их назад". В одной из своих последних статей Шенье вынужден был откровенно признать, что теперь "великая нация... вынуждена делать выбор между Кобленцем и якобинцами". Сам же он, как и большинство бывших фельянов, отказался от неприемлемого для него в любом случае выбора. Восстание 10 августа 1792 г., ознаменованное свержением монархии и победой демократического движения во главе с якобинцами, положило конец его активной публицистической деятельности.

Крах либерального политического курса, которого придерживался Шенье, вызвал его глубокое разочарование в общественных делах. В одном из частных писем от 28 ок бря 1792 г. он подверг критическому пересмотру свое участие в Революции. "Что я сделал в Революции?" - спрашивал он себя и тут же отвечал: "Благодарение Богу ничего... Революции никогда не были подходящим временем для людей честных и принципиальных". И все же ему еще раз пришлось принять участие в большой политике в конце 1792 г. во время процесса над Людовиком XVI, снова в качестве журналиста.

В декабре 1792 г. бывший король был предан суду Конвента по обвинению в государственной измене. Суд над ним имел большое политическое значение. Это был суд над человеком, который символизировал как Старый порядок, так и компромиссный либеральный порядок конституционной монархии 1789-1792 гг., свергнутый 10 августа 1792 г. В случае осуждения бывшего короля снимались последние легитимные препятствия на пути демократической республики.

Шенье не мог упустить возможность дать еще один бой своим политическим противникам, когда на карту вновь была поставлена судьба Революции. Он опубликовал в конце декабря 1792 г. два письма в журнале "Французский Меркурий", где доказывал, что Конвент не имеет права судить короля, вопервых, в силу того, что этот институт не обладает функциями судебной власти, во-вторых, согласно конституции 1791 г. король даже в случае измены не мог быть судим, а только отрешен от власти, наконец, если, как утверждалось в обвинении, король никогда искренне не принимал Новый порядок, то и якобинцы со своей стороны вели постоянную борьбу против конституции, его узаконивавшей, и в конце концов восстановили против короля народ и Законодательное собрание.

Но удача не сопутствовала Шенье и тайным сторонникам короля, организовавшим его защиту, которую вели в Конвенте Мальзерб, Тронше и де Сез. Конвент признал Людовика XVI виновным в государственной измене и приговорил к смертной казни, которая и была совершена 21 января 1793 г..

В дальнейшем судьба Шенье сложилась трагически. Его имя было хорошо известно якобинцам как непримиримо к ним настроенного журналиста и уже значилось в составленных ими в июле 1792 г. проскрипционных списках. Он вынужден был скрываться. Так как в Париже с установлением якобинской республики 21 сентября 1792 г. оставаться было небезопасно, он нашел убежище в Версале, где и оставался до весны 1794 г. Случайно узнав о преследованиях своего друга, журналиста маркиза Пасторе, с которым вместе сотрудничал в "Парижской газете", он покинул свое убежище и пришел в Пасси, где жил Пасторе и у него в доме был арестован как подозрительное лицо.

Шенье был заключен в тюрьму Сан-Лазар. Там в ожидании казни он написал "Ямбы", ставшие его политическим завещанием. В "Ямбах" он в гротесковой форме изобразил народовластие, которое выродилось в тиранию и привело к Большому террору:
;

Самодержавному есть хочется народу, Набиты под тюремный свод, Ждут тысячи голов скота ему в угоду, Как я, взойти на эшафот.

Возрождение Франции он, как и во времена активной журналистской деятельности, связывал с утверждением власти закона и с правами человека.

О, знайте, молнии с моей сверкают лиры За родину, не за себя И хлещут бешено бичи моей сатиры, Лишь справедливость возлюбя. Пусть извиваются и гидры, и питоны, Железом их, огнем клейми, Их истребив дотла, воздвигнув вновь законы, Мы снова станем все людьми.

Машина террора действовала изобретательно и быстро. Шенье был осужден революционным трибуналом по сфабрикованному делу о так называемом "тюремном заговоре". Его смертный приговор был приведен в исполнение 25 июля 1794 г. Поэт был гильотинирован за два дня до падения Робеспьера и завершения политики террора.

"Революции имеют людей для всех своих этапов,- писал Шатобриан. - Одни из них идут с этими революциями до конца, другие начинают, но не доводят до завершения".

Эти слова великого французского писателя, поэта и политического деятеля как нельзя лучше характеризуют участие Шенье во Французской революции конца XVIII в. Но, хотя он и сошел с политической сцены задолго до конца Революции, идеи, с которыми он связал свою жизнь - прав человека, конституционного правления, понимания среднего класса как гаранта свободного общества, были развиты либеральной мыслью XIX в. и стали достоянием современной цивилизации.