№ 2, 2004
№ 2, 2004© K.E. Виноградов, П.Б. Суртаев
КОРОЛЕВА ВИКТОРИЯ,
ПРИНЦ-СУПРУГ АЛЬБЕРТ
И КРЫМСКАЯ ВОЙНАK.E. Виноградов, П.Б. Суртаев
Виноградов Кирилл Борисович - д.ист.н., профессор СПбГУ.
Суртаев Павел Борисович - студент выпускного курса истфака СПбГУ.За 150 лет, прошедших с начала Крымской войны, ее происхождение, ход и итоги изучены весьма основательно, много исследований посвящено политике великих держав, и в частности Великобритании. В большинстве сочинений английских авторов XIX в., таких, как А. Кинглейк или С. Лейн-Пул [1], воспевалось доблестное поведение Британии, бескорыстно пришедшей на помощь попавшей в беду Турции. Версии такого рода оказались весьма живучими. Так, У. Риддавей в одной из глав солидной "Кембриджской истории британской внешней политики" обрушивался не только на Россию, но и на таких противников "благородной" Османской империи, как "агрессивные черногорцы", - султан был вынужден "послать армию, чтобы привести их к покорности". О причинах возникновения войны в 1853 г. он писал, что Лондон и Париж не были способны удержать рвавшихся к сражениям турок, а с Петербургом договориться оказалось невозможно из-за "амбиций России", Великобритания вступила в войну, защищая "свободу Европы" и отстаивая "мир с честью" [2]. И в нескольких позднейших монографиях более объективных историков - Г. Темперли, Г.Б. Хендерсона и др. - ощущались попытки приукрасить курс Пальмерстона, реабилитировать даже такого воинственного деятеля, каким являлся лорд Стрэтфорд [3].
В середине XX в. широкую известность приобрела капитальная работа академика Е. Тарле "Крымская война". В США, Франции, Канаде, Германии появились и другие серьезные исследования. Все труднее становилось защищать тенденциозные концепции, пущенные в ход за 100 лет до этого. Наметились перемены в оценке вопроса о необходимости войны и ее результатов. Дж.Б. Пристли, писатель, охотно и успешно "вторгавшийся" в историю, назвал Крымскую войну "одной из самых дурацких" [4]. Английский историк А. Баркер тоже признавал, что Франция и Великобритания объявили войну, не приведя никакого разумного мотива. А нужна ли она была вообще? Ведь державы вовсе и "не желали войны", а "были медленно втянуты в нее"; понеся тяжелые потери, Британия "ничего не добилась и, по существу, потеряла престиж в Европе" - к такому неутешительному выводу приходил Баркер. Сходные заключения делали также Ф. Уорнер и Н. Рич [5]. Из наиболее содержательных монографий последнего времени, основанных на широкой источниковой базе, отметим книги Э. Ламберта и Г. Венткера [6]. В последней подробно рассматривается проблема подлинных военных целей, выдвигавшихся Пальмерстоном и другими британскими лидерами.
При бесспорных достижениях западной историографии Крымской войны, нельзя не заметить, что многие авторы сохранили приверженность некоторым давним сомнительным версиям, несколько подновленным и приправленным современными "концепциями": "дипломатия" все еще нередко отрывается от "экономики", Британия по-прежнему "защищает целостность Османской империи", Пальмерстон и его "команда", согласно изысканиям П. Шредера, под воздействием "вигской идеологии" возжелали ослабить Россию, а также Австрию ради утверждения в Европе свободомыслия и прогресса [7]. Если принять ходкую концепцию случайности, ненужности войны, то можно обойти молчанием - что делает и такой вдумчивый исследователь, как Г. Венткер, - достаточно последовательный курс Лондона, нацеленный на укрепление в Восточном Средиземноморье и экономическое порабощение Турции [8]. Ряд английских историков упорно продолжают твердить, что общественное мнение Британии в 1850-е годы, отражавшее чаяния всего народа, понуждало правительство занять решительную антирусскую позицию и добиваться сокрушительной победы над Россией. Добавим, что немало западных авторов игнорируют российские первоисточники и работы наших ученых.
Эти черты и особенности в значительной мере присущи и многочисленным сочинениям, посвященным королеве Виктории, принцу Альберту и их влиянию в сфере внешней и военной политики Великобритании в 40-50-х годах XIX в. Бесспорны определенная лакировка, идеализация мотивов, которыми руководствовалась "корона" [9] Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что за исключением статьи Дж. Хендерсона [10] никаких специальных работ на эту тему до сих пор нет, а многие историки склонны попросту принизить или игнорировать реальную роль "двора" в период Крымской войны.
Правление королевы Виктории, включая влияние, оказываемое на нее принцем Альбертом, а также проблемы Крымской войны рассмотрены в двух недавно изданных работах отечественных авторов [11]. В предлагаемом очерке предпринимается попытка более подробно остановиться на той роли, которую сыграла королевская чета Британии накануне и во время Крымской войны.
Авторы исходили из того, что определить ее можно лишь с учетом установившихся отношений монарха и правительства, традиций конкретного формирования государственного курса и принятия ответственных решений. В связи с этим мы считали необходимым держать в фокусе внимания премьер-министра и министра иностранных дел Британии и, разумеется, - какой бы пост он ни занимал - лорда Пальмерстона.
Очерк, предлагаемый читателю, основан в первую очередь на "литературном наследии" принца Альберта, который отличался редкостным усердием, готовя различные документы и официальные письма для Виктории, часто выступал с собственными "меморандумами", в том числе по вопросам отношений с другими державами и ведения военных операций, и почти каждый день писал письма брату в Кобург и другим родственникам [12]. Письма и дневниковые записи королевы также приняты во внимание [13]. Определенную информацию о вмешательстве "двора" в политические дела содержат многочисленные сборники государственных документов, материалы, включенные в мемуарную литературу и биографии британских лидеров. Немаловажным источниковым подспорьем являются сборники английских, австрийских и прусских дипломатических текстов 1853-1856 гг., публикуемые в Мюнхене издательством "Ольденбург" под редакцией В. Баумгарта [14].
Виктория вступила на престол в 1837 г. В первые годы королева послушно следовала советам премьер-министра, лорда Мельбурна, признаваясь ему, что питает "неприязнь к делам" [15]. После свадьбы с принцем Альбертом она была полностью поглощена семейными заботами, рождением и воспитанием многочисленного потомства. Однако к концу 40-х годов, во многом под влиянием мужа, Виктория стала чаще обращаться к политическим вопросам, настойчиво требовала от министров обстоятельных отчетов, участвовала в формировании или изменении очередного правительства, регулярно общалась с главой кабинета. Особенно пристально королева интересовалась сношениями с другими государствами, дипломатическими переговорами и маневрами, а также заморскими экспедициями и войнами.
Природа не наградила Викторию никакими особыми дарованиями, полученное ею образование было примитивным. Скажем, запас ее сведений в области политической географии на протяжении десятилетий оставался минимальным. Если учесть ретроградные суждения Виктории о государственном устройстве и неприятие любых демократических реформ и преобразований, то можно себе представить обстановку в стране в случае получения "короной" полноты власти. Добавим, что королева уповала на сохранение монархических устоев и за пределами Британии, искренне считая, что каждому государству лучше обходиться без всяких конституций и уступок либералам. Революционная волна 1848-1849 гг. повергла английскую королеву в негодование: подумать только, она захлестнула даже любимую Германию! Что случилось с добрыми немцами? - ужасалась Виктория, "прямо-таки стыдно за этот столь миролюбивый и счастливый народ"; как бы зараза не перекинулась на Британские острова? Под угрозой господство над Ирландией, уже и так "готовой сбросить нашу власть". Не лишимся ли мы Канады, Мальты и других владений? [16]
Уже в 40-е годы XIX в. публицисты сотворили легенду о том, что в Виндзорском дворце обитает образцовая семья, достойная всяческих похвал и подражания. Но дело обстояло иначе и сложнее. Вероятно, лихорадочная деятельность принца Альберта в 50-е годы, изнурявшего себя, несмотря на болезни, государственными и научными занятиями, отчасти объяснялась попытками вырваться из однообразия семейной жизни, позабыть о суетливости и убогости мышления жены [17]. Неспособность Виктории соответствовать интеллектуальным запросам принца вела, по мнению литератора Э. Дагдейла, к его "душевной депрессии" [18]. Нам нет необходимости углубляться в этот частный вопрос, важнее подчеркнуть, что в тандеме Виктория - Альберт королева при рассмотрении всех политических проблем полностью подчинилась суждениям принца-супруга, не раз с умилением отмечая его исключительные способности. С середины 40-х годов подавляющее большинство вышедших из-под пера Виктории государственных документов, в том числе письма премьер-министру.и министру иностранных дел, попросту переписывались с "заготовок" Альберта.
Прежде чем познакомиться поближе с принцем-супругом, немцем по происхождению, напомним, что после Венского конгресса Германия состояла из множества королевств и герцогств. Жены монархов исправно дарили мужьям и подданным наследников и наследниц, общее число которых было весьма внушительным. Многим немецким принцессам была уготована завидная судьба - они становились супругами русских великих князей [19]. Труднее было "пристроить" младших сыновей того или иного правителя; большинство этих молодых людей шло служить в армии Пруссии и Австрии. Появился и дополнительный и, казалось, весьма заманчивый вариант - бравые Виттельсбахи и Гогенцоллерны отправлялись править близкими и более отдаленными странами - Бельгией, Грецией, Португалией, Румынией, Болгарией. Навязывая германских принцев небольшим, слаборазвитым государствам, "европейский концерт" не интересовался мнением их населения, а самопровозглашенные короли обычно пренебрегали изучением особенностей жизни, обычаев, культуры своих неожиданно обретенных подданных [20].
Практика отправки "безработных" принцев из центра Европы на периферию сохранилась и в начале XX в. В 1913 г. немецкий принц Вид отбыл княжить в Албанию, только что завоевавшую независимость, а в 1918 г. финский сейм насмешил Европу, провозгласив - за несколько недель до капитуляции Германии - Фридриха Карла Гессенского королем Суоми.
Как правило, отпрыски немецкой высшей знати получали более чем скромное образование и были пригодны разве что для армейской службы. Счастливым исключением стал Альберт, младший сын герцога Эрнста Кобург унд Гота. Получив хорошее домашнее образование, принц затем прослушал курсы лекций Шлегеля и других профессоров в Бонне. С отроческих лет он пристрастился к чтению, увлекался естествознанием, химией. Всю жизнь стремился пополнять арсенал своих знаний, живо интересовался изобразительным искусством и музыкой, хорошо играл на органе и фортепиано, пробовал себя как композитор. Переехав в 1839 г. в Англию, принц продолжал интенсивно расширять свой научный кругозор. Вызывая ворчание жены, Альберт завязывал личные знакомства с университетскими учеными, изобретателями, бизнесменами. Принц стал инициатором невиданной по масштабам Всемирной выставки в Лондоне 1851 г., принесшей ему немалую популярность.
Британская элита, многие парламентарии и журналисты настороженно встретили появление в стране очередного иноземного принца. Альберт первоначально держался в тени, не претендуя как будто бы на активную политическую роль. Виктория добилась для него солидного материального обеспечения, но государственный статус принца много лет оставался туманным - официальный титул "принца-консорта" он приобрел лишь в 1857 г. [21]
С начала 40-х годов Альберт становится непременным участником государственных приемов и визитов. В 1844 г. он встречает и провожает императора Николая I, долго беседует с ним в Виндзоре. Альберт, писал российский посол Ф.И. Бруннов, проявлял усердную заботливость о высоком госте, а царь рассыпался в комплиментах - "невозможно представить себе большего красавца". Ваш супруг, говорил он королеве, "стал для меня как бы братом". (Через 10 лет царю придется сильно разочароваться в чувствах этого "брата".) Вместе с премьером Пилем принц оспаривал во время переговоров суровую оценку, которую Николай I дал положению во Франции и Бельгии, но все же его роль тогда оставалась только представительной [22].
Постепенно положение менялось, принц входил во вкус формирования государственного курса, все чаще встречался с министрами и снабжал их своими "меморандумами". Попав из немецкого микрогосударства на Британские острова, принц довольно быстро воспринял главные установки экспансионистского курса ее руководящих кругов. Как и Виктория, Альберт одобрял внешнюю и колониальную политику кабинетов Мельбурна, Пиля, Рассела.
Подобно венценосной супруге, Альберт при всем своем интеллекте разделял распространенные среди аристократии и буржуазии развитых стран воззрения шовинистического, если не расистского толка. Они характеризовались презрением к туземцам далеких стран Африки и Азии, да и к народам, жившим "по краям" Европы - полуварварам-славянам или беспокойным подданным турецкого султана.
Погружаясь в новую для него сферу деятельности и методично вникая в секреты мировой политики, наибольшее внимание принц Альберт уделял германским делам. Усиление позиций России в центральной Европе противоречило реализации тех планов объединения Германии, которыми он так много занимался. Ознакомление с большим количеством документов и писем Альберта, посвященных "германскому вопросу", убеждает в том, что даже такой прилежный и склонный к системному анализу политик оказался не в состоянии составить четкую программу его решения. Это было за пределами его возможностей еще и потому, что его планы будущего немецкого единства подразумевали сохранение прав и привилегий государей малых стран, вроде Кобурга, где правил его брат Эрнст II. К тому же картина событий в центре Европы непрерывно менялась: война Пруссии с Данией, ее конфликты с Австрией и "Ольмюц" 1850 г. вызывали эмоциональные отклики и корректировки предлагавшихся рецептов. Некоторые установки принца все же выглядели незыблемыми: любая преобразованная Германия призвана стать надежным (младшим?) партнером Великобритании, между Пруссией, как самым вероятным ее лидером, и Великобританией неплохо бы наладить особые отношения. Следует ослабить монархические контакты русского царя с Габсбургами и Гогенцоллернами и отодвинуть Россию от Дуная и Одера. План-максимум принц сформулировал так: "Потеряв свои западные пограничные земли, она (Россия. - Авт.) даже может быть сокращена до чисто славяно-азиатского государства (Slavo-Asiatic State), которое перестанет играть существенную роль в управлении Европой" [23].
На рубеже 30-х - 40-х годов Россия занимала авангардные позиции и на Ближнем Востоке. В 1840 г. Альберт сочинил меморандум, в котором решительно осуждался русско-турецкий договор в Ункяр-Искелесси 1833 г., преследовавший, по его мнению, задачу овладения турецкими и персидскими территориями. Весь курс Петербурга, считал он, требует отпора со стороны Великобритании и других европейских держав. Разумеется, Британии необходимо сохранить и укрепить свое морское и торговое превосходство в Восточном Средиземноморье и Передней Азии .
В том же 1840 г. свой долгосрочный прогноз относительно этого региона дал министр иностранных дел виконт Пальмерстон: "Рано или поздно казак и сипай, человек с Балтики и тот, кто с Британских островов, столкнутся в центре Азии" [25]. В отличие от Альберта для Пальмерстона борьба за Константинополь и проливы неизменно была приоритетной. И как раз в начале 40-х годов британская дипломатия праздновала здесь важный успех - Россия отказалась от договора с Османской империей 1833 г., подписав новое соглашение о проливах вместе с Великобританией, Австрией, Францией и Пруссией. Для Пальмерстона эти перемены представлялись лишь первым шагом в намеченном оттеснении России в зоне Черного моря. Ближневосточное направление экспансии и в дальнейшем оставалось для него главным.
Даже беглое знакомство с суждениями Альберта и Пальмерстона показывает значительное сходство их воззрений на цели и задачи во внешнеполитической сфере. Тем не менее с конца 40-х годов отношения между ними резко обостряются, завязывается "дуэль", казалось бы, не на жизнь, а на смерть. Историки уже давно занимаются взаимоотношениями принца и Пальмерстона, подчас трактуя столкновения двух политиков как принципиальный конфликт сторонника миролюбивого, "умеренного" государственного курса с безудержно-агрессивным.
В самом деле, трудно было найти более контрастные фигуры, чем вигский лидер и принц-супруг. Пальмерстон - поистине уникальный пример энергии и оптимизма, "вечно юный, скачущий верхом, везде болтливый и неистощимый, бросающий в глаза пыль либерализма, национальной гордости и благородных симпатий" (А.И. Герцен). Удивительный жизнелюб, он не интересовался искусством, не читал ученых сочинений, зато хорошенькие женщины, лошади и охота увлекали его до последних лет жизни. Прославился он и как гурман: по Лондону ходили сплетни о многочасовых трапезах, в которых "ветреный старичок" претендовал на чемпионство. Подлинной страстью лорда с юных лет была и политика. Величайшее удовольствие получал он, осуществив удачный дипломатический маневр, добившись унизительного отступления конкурирующей державы. К. Маркс писал о "глубочайшем легкомыслии" Пальмерстона и его "полном равнодушии и аристократическом презрении к людям". Пальмерстон как оратор уступал Брайту и другим знаменитым парламентариям, но он был великолепным полемистом, неизменно находчивым и остроумным. К. Маркс отмечал его циничную дерзость и эгоистичную ловкость. "Если ему недостает общих воззрений, - добавлял Маркс, - то он всегда готов изящно преподносить общие фразы" [26].
Хрупкий и болезненный, неизменно вежливый в общении как с вельможей, так и с простолюдином, уравновешенный, замкнутый и молчаливый, принц Альберт являл собой полную противоположность несколько вульгарному и грубоватому вигскому политику. По-немецки глубокомысленный и педантичный, Альберт по самому складу ума и по воспитанию был предрасположен к определенной однолинейности и догматизму, что давало себя знать в его многостраничных меморандумах, тщательно обоснованных, но нередко оторванных от реальности. Холодком веет и от сборника речей принца. Далекие от импровизаций Пальмерстона, продуманные до мелочей, эти выступления нередко посвящались прославлению прогресса, достигнутого Британией, которая жаждет поделиться им со всем человечеством. В связи с открытием Всемирной выставки 1851 г. и позже Альберт подчеркивал, что мир вступил в эру спокойствия и процветания. Войны, по крайней мере между цивилизованными нациями, не нужны и нежелательны.
В речах лорда Пальмерстона лицемерные фразы тоже не являлись редкостью, однако он не считал особенно важным прикрывать ими проводимый курс "с позиции силы". Британия, полагал виконт, - сверхдержава, опирающаяся на неоспоримое господство на море, превосходство в области промышленности и торговли, и министр иностранных дел бесцеремонно навязывал другим странам выгодные для Британии соглашения, угрожал обратиться к военному давлению и прибегал к нему без стеснения. Поясняя тот или иной акт прямой агрессии, Пальмерстон и в парламенте допускал разнузданную терминологию, прославлял тот разбой, который тогда позволяла себе Великобритания.
В кабинетах, в состав которых с 1809 г. много раз входил Пальмерстон, преобладали выходцы из знатных семей. Но смычка между аристократией и буржуазией по кардинальным проблемам колониальной и внешней политики становилась все более тесной и действенной. Среди видных лидеров Пальмерстон, пожалуй, быстрее других улавливал происходившие сдвиги и требования набиравших силу финансистов, промышленников, судовладельцев. Аппарат его ведомства и дипломаты на местах с пониманием относились к их возрастающим запросам. Так, в циркуляре 1848 г. министр акцентировал внимание зарубежных представителей на необходимости вмешательства в пользу английских держателей займов, размещенных за пределами метрополии [27].
Именно методы осуществления задач на международной арене и безудержная похвальба Пальмерстона истинными и мнимыми успехами стали немаловажной причиной постоянной критики со стороны принца-супруга. Проведя уже много лет на Британских островах, он все-таки сохранял свой континентальный менталитет, а кроме того, отлично знал настроения ряда руководителей европейских стран, регулярно знакомился с прессой Бельгии, Франции, немецких государств. Не ведет ли нарочито бесцеремонный курс Пальмерстона к росту недоверия Европы к коварному Альбиону? - задавал вопрос принц в апреле 1850 г. в послании премьеру Расселу. Увы, "везде Англию ненавидят" и считают, что она жаждет сохранить другие страны "слабыми и неспособными соперничать с английскими фабрикантами" [28]. Летом 1852 г. он повторял: "Англию ненавидят... народы почти всех стран", ее беззастенчивый нажим "отвечает вкусам наших предпринимателей, взирающих на другие страны только как на рынки". Альберт преувеличивал ответственность Пальмерстона, ему претила наглость лорда, которую тот демонстрировал в публичных заявлениях.
На рубеже 40-х - 50-х годов трения королевской четы с министром иностранных дел в связи с событиями в Южной Европе приобретали политическую окраску. Альберт и Виктория начинают обвинять его во враждебности к трону и интригах с революционерами [29]. Главной причиной разногласий стал тогда вопрос о контроле "короны" в сфере внешней политики. "Без сомнения, принц и королева хотели убрать лорда Пальмерстона с его поста", пишет один из биографов, и заменить его, скажем, послушным Гренвиллом. В таком случае руководителем Форин оффис стал бы Альберт [30].
Пробудившееся политическое честолюбие мужа королева полностью поддерживала - ее "гениальный" супруг вполне мог лучше вздорного лорда руководить решением кардинальных международных дел. Она была недовольна и тем, что министр пересылал ей депеши послов и копии инструкций задним числом или даже утаивал некоторые тексты. Соответствующие требования Пальмерстон игнорировал, в ответных письмах королеве приводил вежливые отговорки, а иногда пускался в многословные рекомендации, издевательски заметив в одном случае, что советы королевской четы могут "ввергнуть всю Европу в войну" [31]. Если недалекая Виктория жаловалась и сердилась, то принц осознавал едва скрытое пренебрежение и насмешки, завуалированные царедворческими расшаркиваниями, понимал, что Пальмерстон не собирается делиться своим положением и властью.
Супруги неоднократно апеллировали к премьер-министру Расселу, побуждая его добиться отставки Пальмерстона. Посредничество в их стычках с министром стало для премьера кошмаром - он зависел от парламентской группировки, фактически возглавляемой Пальмерстоном. Уговаривая Рассела, Альберт однажды поведал о жутком инциденте, произошедшим в Виндзорском замке: будучи тут в гостях, Пальмерстон учинил "брутальную атаку на одну из фрейлин королевы" и ее, бедняжку, еле удалось сберечь. Принц умолчал о том, что это - эпизод десятилетней давности, причем более правдивой представляется иная версия: фрейлина сама назначила виконту свидание, но тот по ошибке забрел в комнату, где раздевалась молодая королева. Мы привели этот куртуазный анекдот, поскольку он позволяет взглянуть за кулисы отношений высокопоставленных особ. В всяком случае спесивой, склонной к ханжеству Виктории распущенный джентльмен эпохи Георга III был крайне неприятен.
В конце 1851 г. Пальмерстону все-таки пришлось уйти в отставку, радость супругов была велика - им казалось, что они навсегда избавились от надоевшего лорда. Пусть он теперь "покоится на своих лаврах", злобно заметила королева [32]. Альберт с еще большим рвением отдался иностранной политике, кризису, назревавшему на Ближнем Востоке. В Лондоне к руководству дипломатией пришли новые люди. Опасения Рассела подтвердились - его кабинет без Пальмерстона продержался недолго. Только несколько месяцев просуществовало и торийское министерство графа Дерби. За ним к управлению пришло коалиционное правительство, возглавленное лордом Абердином, и в него снова вошел Пальмерстон, получивший портфель министра внутренних дел.
Граф Абердин, сверстник и "однокашник" Пальмерстона, слыл персоной уникальной - коллекционером, знатоком и поклонником древней Эллады, человеком немного "не от мира сего". Будучи министром иностранных дел при Веллингтоне в 1829-1831 гг., он способствовал воссозданию греческого государства [33], однако во всех других вопросах в духе своего кумира Меттерниха защищал принципы легитимизма и "венскую систему". Пост руководителя Форин оффис Абердин занимал и в 1841-1846 гг. Во время переговоров с Николаем I в 1844 г. Абердин вместе с премьером Пилем прозрачно намекнул царю, что в случае раздела Турции Британия намерена захватить Египет [34]. Но ускорять процесс распада Османской империи он не собирался, тем более после потрясений 1848-1849 гг., когда любые осложнения на международной арене могли снова вызвать революциолный прилив и опять мог всплыть "польский вопрос". Бруннов называл Абердина боязливым, но скорее можно говорить о его нерешительности, стремлении поддержать статус-кво, избежать ненужной войны с Россией. Царизм и Николай I представлялись консерватору Абердину гарантом мира и стабильности, противоречия с Петербургом, считал он, предпочтительнее решать дипломатическим путем.
Министром иностранных дел в кабинете Абердина сделался граф Кларендон. Своей карьере дипломата он был обязан Пальмерстону, во многом разделял его взгляды, но отличался от него крайней осторожностью и медлительностью. Кларендон отлично понимал, что в развертывавшейся антирусской кампании заинтересованы те группировки и лица, которые готовы довести дело до войны. По поводу инсинуаций поверенного в делах в Турции Роуза он замечал, что тут "отсутствуют факты и присутствуют сплетни" [35]. Тем не менее с мая 1853 г. он поддерживал настойчивый нажим посла в Турции Стрэтфорда, ярого противника любых компромиссных вариантов урегулирования русско-английских споров. 28 мая Кларендон писал королеве: "Возможно, что нам надо будет предоставить лорду Стрэтфорду условное право вызывать флот". Речь шла об отправке к Дарданеллам британской экскадры, находившейся на Мальте. Виктория, как полагает Г. Болито, охотно согласилась, и вскоре военные корабли англичан бросили якоря в бухте Безика [36].
Летом русские войска вступили в Молдавию и Валахию, но 5 августа Николай I принял условия так называемой "Венской ноты". Даже воинственно настроенный посол в России Сеймур отмечал возможность разрядки напряжения, а Кларендон 18 августа резюмировал его депеши так: "В настоящее время там (в Петербурге. - Авт.) больше беспокойства не предвидится". Через месяц Абердин приписывал Петербургу "искреннее желание ...покончить дело миролюбиво" [37]. Однако Порта, подстрекаемая Стрэтфордом, отклонила упомянутую ноту. "Трудности теперь будут больше турецкими, чем русскими", - полагал Кларендон [38]. Распространившиеся сведения о провокационной позиции британского посла на Босфоре обеспокоили королеву и принца, и они подумывали над тем, чтобы заменить его [39]. Но настаивать на этом не стали, и Стрэтфорд продолжал накалять обстановку. Как свидетельствовал австрийский посол в Константинополе, "Англия добивалась войны, ломая сопротивление Турции" [40].
В октябре 1853 г. Порта объявила о состоянии войны с Россией, а ее войска попытались переправиться через Дунай. Альберт назвал это прискорбным инцидентом, но тем и ограничился [41]. Фактически "корона" одобряла тот опасный курс, по которому направлялся британский государственный корабль.
Лорд Пальмерстон по-прежнему оставался для королевской четы персоной non grata, и ее смущало то, что неугомонный виконт опять возник среди министров и явно не удовлетворялся своим "портфелем".
Герцен как-то справедливо подметил: Пальмерстон "заведует своим министерством и отчасти и всеми другими". Действительно, согласившись заняться внутренними делами, он немедля включился и в дела внешней и военной политики, бомбардируя Кларендона советами и поучениями. Независимо от Стрэтфорда Пальмерстон потребовал в мае 1853 г. послать эскадру в турецкие воды [42], а уже летом настаивал на том, что настала пора начать подготовку к войне с Россией. Подлинный конфликт, подчеркивал он позже, вовсе не схватка России с Турцией, а конфликт между "Россией, с одной стороны, и Англией и Францией - с другой", и если необходимо, то его надо решать силой оружия [43]. Несколько министров поддерживали Пальмерсто-на, образуя своего рода военную партию внутри кабинета; канцлер казначейства Гладстон занял пацифистскую позицию. Многие политики не делали секрета из своих амбиций, претендуя на руководство - Восточный кризис и "слабость Абердина" давали им новые шансы [44].
Ожидавшегося наступления русской армии через Болгарию на Константинополь не произошло, но 30 ноября Нахимов одержал победу на море, у Синопа. Британская и французская печать принялись соревноваться в антирусской кампании; среди прочего утверждалось, что русские, добившись полного господства на Черном море, вот-вот высадят десант на Босфоре, а потому флоты двух западных держав следует скорее ввести в Проливы. Истерические выпады против русских моряков в английской прессе выглядели особенно нелепо, если вспомнить, что именно британский флот в мирное время, в 1801 и 1807 гг., совершал побеги на Копенгаген, уничтожая суда датчан. В 1808 г. молодой Пальмерстон дебютировал в парламенте с речью, в которой оправдывал эти пиратские подвиги. Теперь он и другие "ястребы" всячески разжигали газетную шумиху, доказывая, что Британии ради сохранения целостности Турции и баланса сил в Европе придется вступить в войну с Россией.
Пальмерстон знал, что премьер-министр и дальше будет противиться шагам, которые исключат возможность дипломатического разрешения назревшего кризиса. Как обычно, многое зависело от "короны", и хотя Виктория и ее супруг соглашались на предъявление Петербургу новых условий, у министра внутренних дел не было уверенности в том, что они останутся на такой позиции.
Припоминались пышные пацифистские выступления принца 1851 г. Королева же из личной неприязни к Пальмерстону поддерживает упрямого Абердина и его "стабильное правительство", в котором старый "Пам" довольствуется скромным постом, хотя давно пора ему вернуться в Форин офис, а еще лучше - стать во главе исполнительной власти. Значит, пора дать бой двору, колебания и интриги которого - преграда на пути лорда Генри к вершинам политического Олимпа [45].
Невольно на руку Пальмерстону сыграл сам Альберт, посоветовавший Абердину отправить в отставку министра внутренних дел [46]. Поводом послужили язвительные замечания виконта на полях очередного меморандума принца [47]. А формальный предлог - для общественности - имелся давно: Пальмерстон возражал против предложенного Расселом проекта избирательной реформы. 14 декабря Абердин отправил Пальмерстону послание, порицая за занятую им позицию. Тот немедленно откликнулся: "Дорогой Абердин! Я готов расстаться с моими печатями в любое время. Искренне Ваш...". Одновременно он сигнализировал обо всем произошедшем журналистам и газетным издателям, с которыми наладил тесный контакт. Уже на следующий день наметившаяся отставка "Пама" оказалась в фокусе их внимания.
Еще в 1924 г. публицист К. Мартин в яркой книге "Триумф лорда Пальмерстона" выявил политическую подоплеку неожиданного всплеска к Рождеству 1853 г. народного негодования против принца-супруга. За сценой дирижировал "подлинно английский министр", как его величал Альберт. Уже 16 декабря влиятельная "Морнинг пост" отвергла версию о том, будто Пальмерстон уходит из-за билля о реформе, и представила свою: лорд покидает свой пост из-за несогласия с трусливыми коллегами по кабинету, примирившимися с агрессией России и допустившими ее утверждение на Черном море, - будь решительный "Пам" на посту премьера, все было бы иначе. Газета задала тон, намекнув, что за кулисами отставки Пальмерстона ив 1851 г., и ныне находится "иностранец... на самой вершине власти". Вскоре в прессе Альберта стали прямо называть виновником различных неприятностей, постигших Британию. В канун Нового года Э. Стенли, сын торийского лидера, записал в дневнике, что дело представляют так: "Лорд Абердин и Альберт совместно устраивают свои делишки, движущей силой является второй из них, а первый - лишь его орудием" [48].
Главное обвинение, выдвинутое против немецкого принца, очень обижало его - супруга королевы изображали агентом русского царя. Механику этого мнимого "закулисья" сам Альберт описывал брату так: "Император России управляет Англией. Он телеграфирует в Готу, ты в Брюссель, дядя Леопольд мне, я шепчу на ушко Виктории, она обхаживает старого Абердина, и голоса единственного английского министра, Пальмерстона, не слыхать" [49].
Абердин быстро сообразил, что без Пальмерстона он долго продержаться не сможет. 19 декабря королеве сообщили о предстоящем примирении с бунтующим министром. Виктория заупрямилась, она уже подыскала замену министру внутренней политики - Дж. Грея. Но премьер-министр игнорировал демарши "короны", а Пальмерстон не только не возвратил свои министерские "печати", но и максимально использовал ситуацию для усиления своих позиций и дальнейшего нажима на королевскую чету.
На рубеже 1853-1854 гг. нападки на принца и "кобургскую клику" продолжались, их объектом - в более завуалированной форме - становилась и королева. Так, 24 января "Тайме" поместила грубый памфлет, приписав его авторство самому лорду Пальмерстону. Анонимно не отказали себе в удовольствии поучаствовать в газетной битве и некоторые видные деятели - Э. Стенли и, по-видимому, Гладстон. В злых стишках Альберта корили за то, что он на побегушках у "русского медведя"; советовали ему отбыть в свою Германию. Наконец, распространился слух - о нем с горечью писал принц Эрнсту и барону Штокмару, - что скоро он, а возможно, и королева будут препровождены в Тауэр. Виктория негодовала: в случае продолжения кампании против Альберта, говорилось в ее резком послании Абердину, она "удалится в частную жизнь, предоставив стране выбирать другого правителя" [50].
Развернувшийся элитный конфликт, помимо борьбы за влияние и власть, в значительной мере определялся событиями на международной арене и необходимостью для Великобритании избрать твердый курс на мир или на войну. В январе 1854 г. "военная партия" в кабинете явно брала верх над приверженцами мирного урегулирования конфликта с Россией. Новое соотношение сил позволило Пальмерстону дать отбой шумихе об интригах двора. Альберта и Викторию удалось изрядно попугать - теперь они вряд ли станут препятствовать реализации имевшейся у него обширной программы внешней и военной политики и укрепления у руля правления. В конце января Абердин заявил в палате лордов, что бесспорная "лояльность" принца должна раз и навсегда положить конец клеветническим наветам. Речь Рассела в нижней палате была выдержана в сходных выражениях. Как по команде, - в мире "свободной прессы" бывает и такое - печать позабыла о прегрешениях Кобургского принца.
Если правильно наше предположение о скрытой от взоров публики "дуэли" лорда Генри и принца Альберта, то, пожалуй, уже в начале 1854 г. превосходство в ней первого обнаружилось со всей очевидностью. "Пассионарий" Пальмерстон заставил соперника, наделенного куда более скромными политическими способностями, отступить.
В первые месяцы 1854 г. министр внутренних дел постоянно находился на авансцене: в палате депутатов отодвинул Рассела, а заодно похоронил и его "реформу", выступил с большой речью о внешней политике - благо Кларендон являлся членом верхней палаты. Именно Пальмерстон вступил в яростную полемику с Брайтом, когда тот призывал отказаться от рискованных авантюр и антирусского союза с Турцией и Францией. В феврале-марте виконт много внимания уделял формулированию целей предстоящей войны. Не жалея времени, штудировал пространный январский меморандум Стрэтфорда и другие тексты дипломатов и эмиссаров Форин оффис, побуждая Кларендона прислушиваться к рекомендациям завзятых противников России [51].
В нескольких собственных аналитических памятных записках лорд Генри предлагал самую крутую перекройку политической карты за счет России. Так, 17 февраля он писал Кларендону о желательности передачи Пруссии Королевства Польского и Литвы. Почти все меморандумы Пальмерстона, отмечает изучавший их рукописи Г. Венткер, "касаются Финляндии, Польши, Дунайских княжеств, Крыма, Кавказа и первоначально Прибалтики" [52].
После разрыва дипломатических отношений Британии с Россией 19 марта министр внутренних дел обратился к коллегам с официальным меморандумом относительно результатов "начинающейся войны". Вот центральный его пассаж: "Аланды (Аландские острова. - Авт.) и Финляндия возвращаются Швеции", часть Прибалтики передается Пруссии, "самостоятельное королевство Польское восстанавливается как барьер между Германией и Россией. Валахия, Молдавия и устье Дуная отходят к Австрии... Крым, Черкессия и Грузия отделяются от России. Крым и Грузия отдаются Турции, а Черкессия становится либо независимой, либо связанной с султаном, как с сувереном" [53].
Примечательный документ. Лидер супердержавы жаждет использовать благоприятную обстановку, наличие двух союзников для того, чтобы отбросить конкурента от важнейших объектов собственной экспансии, отнять у него ряд территорий.
Министры встретили программу Пальмерстона довольно сдержанно. Долго же придется воевать, чтобы осуществить ее, заметил Грэхэм. Не собирается ли Пальмерстон вести Тридцатилетнюю войну? - вопрошал Абердин [54]. Но, так или иначе, премьер и "его команда" вынуждены были признать ведущую роль, присвоенную себе Пальмерстоном.
Мы не нашли свидетельств реакции королевы и Альберта на программный меморандум виконта. Но стоит напомнить, что тогда же, в марте 1854 г., принц-супруг помышлял о превращении России в "славяно-азиатское государство", т.е. по большому счету, цели, выдвигавшиеся двором и лидером "военной партии", во многом совпадали. Предусмотренное Пальмерстоном сотрудничество с "короной" налаживалось. Хотя январские события 1854 г. означали отступление Альберта, тем не менее его позиция и роль Виктории в условиях возникшей войны оставались очень заметными. Деятельность принца развертывалась преимущественно в сфере руководства военными действиями и дипломатическими усилиями, направленными на расширение антирусской коалиции.
После Ватерлоо Британия не вела больших войн; множество заморских экспедиций и вооруженных столкновений со слабыми противниками в Азии, Африке, бассейне Тихого океана приносили легкие успехи. Но годились ли вооруженные силы державы для войны с мощным соперником?
Со свойственной ему язвительностью верховный главнокомандующий герцог Веллингтон давал сугубо отрицательный ответ: "Британская пехота неспособна двигаться, кавалерия - скакать, офицеры невежественны, солдаты не знают, как пользоваться оружием" [55]. Виктория и Альберт регулярно появлялись на торжественных военных парадах и смотрах, но только после смерти и грандиозных похорон Веллингтона в ноябре 1852 г. принц начал систематически интересоваться военным делом. Веллингтон собирался передать принцу свои полномочия главнокомандующего, однако тот благоразумно отказался, а также воспрепятствовал назначению на высокий пост герцога Кэмбриджского - кузена королевы. Главнокомандующим утвердили генерала Гардинга, ветерана наполеоновских войн. С максимальным трудолюбием - как все, что он делал, - Альберт осваивал новую область и быстро убедился, что оценка Веллингтона близка к истине. В конце 1852 г. он констатировал: "мы совершенно неподготовлены" к конфликту с сильным противником [56]. Офицерский состав армии и флота по-прежнему комплектовался из "джентльменов", нередко непригодных для службы, артиллерия насчитывала немало орудий, изготовленных еще в начале века, ружья уступали французским и немецким.
Принц добился дополнительных ассигнований на приобретение прусских игольчатых ружей. Главной новацией 1853 г. стал организованный по его инициативе постоянный лагерь подготовки в Чоббеме. Летом 1853 г. здесь в присутствии Виктории состоялись большие маневры. Эрнст Кобургский, один из многочисленных гостей, пренебрежительно бросил: "Какие-то детские игры". Ни принц, ни военный министр герцог Ньюкасл так и не предприняли никаких кардинальных шагов для преобразования архаичной военной машины. И, когда экспедиционный корпус отправился к Босфору, накопившиеся недостатки обнаружились в полной мере: из рук вон плохо работало интендантство, ужасающим было госпитальное дело и т.п. Еще до столкновения с русскими войсками сотни и тысячи английских военнослужащих стали жертвами эпидемий в лагере под Варной.
Альберт много занимался подбором командного состава отбывавших бригад. Во главе армии королева поставила лорда Реглана. В битве под Ватерлоо тот потерял руку и с тех пор, занятый в канцелярии Веллингтона, был далек от армейских будней. Никогда Реглан не командовал даже батальоном, а теперь ему вручили целую армию! Результат оказался удручающим. Большинство других генералов тоже не справлялись со своими задачами. Альберт тем не менее бодрился: в публичных выступлениях при проводах отрядов, погружавшихся на суда, а иногда и в письмах он, как и Виктория, выражал надежды на успехи в предстоящей кампании. Огромную роль, полагал он, может сыграть превосходство Британии на море. В ее распоряжении 300 кораблей, похвалялся Альберт в одном из писем Штокмару. Принц, справедливо замечает современный биограф, закрывал глаза на то, что среди этих судов было немало таких, которые строились еще во времена Трафальгара, даже трехпалубный "Герцог Веллингтон" был заложен как парусное судно и лишь потом переоборудован под паровой двигатель. Многие суда шли под паром лишь в безветренную погоду [57].
Когда правительство, военное руководство и двор всерьез стали планировать операции против России, Альберт и Виктория ратовали за самые энергичные действия на Балтике [58]. 11 марта 1854 г. они напутствовали первую эскадру, направлявшуюся на Восток. Виктория восторженно сообщала Штокмару из Спитхеда о своем "энтузиазме", да и принц писал, что "прекрасный флот... состоит почти исключительно из паровых судов, имеет 2 тыс. орудий и 21 тыс. людей" [59]. В отличие от коронованных особ его командующий адмирал Ч. Нэпир более трезво оценивал перспективы экспедиции. К тому же он не терпел морского министра Грехэма и на банкете в честь отбытия шокировал присутствующих критикой в его адрес, косвенно признав, что не только армия, но и флот плохо подготовлены.
Поход Нэпира в Балтийское море и Финский залив оказался неудачным. Временный захват Боморзунда на Аландских островах стал единственным скромным достижением. Рейды по Балтике объективно превратились в средство давления на Швецию, Данию и Пруссию.
Британская дипломатия с переменным успехом сколачивала общеевропейскую коалицию, направленную против России. Не покладая рук трудились в этом направлении Виктория, Альберт и их родственники на материке. Тесные контакты возникли у принца с прусским послом в Лондоне бароном X.К. Бунзеном, который полагал, что обстановка позволит приплюсовать к его стране ряд земель, входящих в Российскую империю [60]. Однако немало берлинских политиков не одобряли ориентацию на Западные державы. Альберту мерещилось существование там "прорусской партии".
Подобно многим владетельным персонам из небольших немецких государств, принц Альберт относился к Гогенцоллернам настороженно, делая исключение лишь для брата прусского монарха, Вильгельма, будущего первого императора Германии, а короля Фридриха-Вильгельма IV считал "худшим бедствием, которое может постичь большое государство" [61]. По мнению лондонских политиков, прусский правитель со своими нелепыми проектами мешал оформлению антирусского фронта. Так, в конце 1853 г. он внезапно предложил державам побудить "Порту полностью освободить христиан".
В начале следующего года Альберту показалось, что ситуация изменилась. 14 февраля он писал Штокмару: "Австрия, кажется, наконец, просыпается, она займет место в нашей конфедерации; а если это произойдет, Пруссии придется быть вместе с ней". Однако в марте Фридрих-Вильгельм выступил с новой инициативой - не доверяя Бунзену, он отправил в Лондон генерала Гребена, снабдив его личным посланием королеве. В нем говорилось об ужасах войны, о том, что ее необходимо избежать, что Николай I - "благородный джентльмен" и незачем отвергать с ходу русские предложения. Почему Англия и Франция так пекутся о турках? [62].
Несколько сумбурные рекомендации короля вызывали крайнее раздражение Альберта, который сразу же сочинил резкий ответ от имени Виктории: это Петербург отказывается идти навстречу "последней попытке компромисса", исходящей из Лондона и Парижа; "королева" намекала, что Пруссия могла бы извлечь для себя определенные выгоды, - "до настоящего времени я рассматривала ее как одну из пяти великих держав", но, увы, "уклоняясь от обязательств. Вы, мой дорогой брат, отказываетесь за Пруссию от того статус-кво, какой имелся до сих пор" [63].
Кларендон одобрил высочайший ответ, а через неделю обратил внимание Альберта на то, что и Австрия не жаждет слепо следовать за Лондоном и Парижем; он испрашивал совета принца по поводу отговорок Вены, ссылавшейся на вероятность интриг или даже атаки со стороны Пруссии. Альберт как знаток немецких проблем успокоил министра: Австрии не надо опасаться "Пруссии или Германии, если она возьмет на себя активную роль в войне совместно с нами". Кларендону он рекомендовал проявлять определенную деликатность в отношениях с Австрией, не загонять в угол [64]. В дальнейшем он пробовал воздействовать на упиравшихся австрийцев только через Леопольда Бельгийского, женатого на габсбургской принцессе, но с немалым рвением продолжал давить на Берлин. Как мы уже видели по тону послания Виктории прусскому монарху, сам благовоспитаннейший принц никакой деликатности не обнаруживал.
Обстановка в Пруссии весной 1854 г. характеризовалась сплочением приверженцев нейтралитета, среди которых были и глава кабинета Мантейфель, и восходящая звезда немецкой дипломатии Бисмарк. Поскольку принц Вильгельм тогда заигрывал с оппозицией, король вынудил его отказаться от прямого вмешательства в управление, а из Лондона отозвал Бунзена.
В конце мая 1854 г. побуждаемая супругом Виктория обратилась к прусскому королю с осуждением предпринятых им шагов: почему он удаляет от себя лояльных людей, включая преданного брата, "благородного и рыцарственного"? Послание заканчивалось призывом сделать должные выводы из того серьезного кризиса, в котором оказалась Пруссия: подумайте, пора пересмотреть "Ваши собственные взгляды". Поскольку король продолжал упорствовать в своем "русофильстве", Альберт стал изыскивать новые пути давления. С Кларендоном он поделился таким соображением: страх - сильнейший мотив действий Фридриха Вильгельма, присутствие большой британской эскадры на Балтике, с одной стороны, и угрозы со стороны Николая I, о которых также знали и в Лондоне, - с другой, заставляли его нервничать [66]. Если энергичнее припугнуть берлинских руководителей, то прусский король все же дрогнет.
28 августа принц сочинил новое пространное послание в Берлин. В нем утверждалось, что проводимая Пруссией политика "благожелательного нейтралитета к России, содействие ее торговле, вызывают всеобщее возмущение - вам враждебна английская нация, французская нация... значительная часть германцев". Пока Пруссия не является нашим союзником против России, она не может рассчитывать на нашу протекцию. Ведь ситуация ведет и к распространению духа революции и к тому, что Россия, обозленная неудачами, обратится против Берлина: "Враждебность России ударит тогда исключительно по Пруссии". Альберт не слишком заботился о том, чтобы подкреплять свои прогнозы убедительными аргументами. Ему, видимо, важнее было оказать воздействие на психику монарха, и без того весьма неустойчивую. Заключительные пассажи его письма в этом плане очень показательны: "Я трепещу при мысли, что Австрия и Запад будут рассматривать ее (Пруссию. - Авт.) ответственной за все страдания и лишения, которых можно было бы избежать благодаря своевременным совместным действиям держав". "Нынешние злые чувства", предостерегал благородный принц, - только индикатор того, что может постичь бедную Пруссию, не пожелавшую пойти в ногу со своими западными друзьями [67].
Упорные усилия Альберта поддерживались и официальной британской дипломатией, однако парировались Петербургом. В октябре 1854 г. через династические каналы российской стороне удалось убедить Фридриха-Вильгельма в том, что он должен помочь удержать Австрию в состоянии нейтралитета, - Пруссия официально довела до сведения Вены, что в случае присоединения Австрии к военным действиям против России она аннулирует оборонительный и наступательный договор с ней. В Лондоне и Париже это восприняли крайне негативно [68]. Снова за перо взялся принц-супруг, обратившийся на сей раз к брату короля, именно через него он решил довести до сведения прусского монарха угрозу поддержать территориальные притязания Франции в районе Рейна. Хотя мы, пояснял он, в глубине души не одобряем их, Франция - наш единственный союзник, и, чем дольше затягивается война, тем бесспорнее становится наша всемерная поддержка французов [69]. До конца 1854 г. настойчивость принца не дала сколько-нибудь серьезных результатов - не удавалось втянуть в сражения не только Пруссию, но и Австрию. "Вена, - констатировал Альберт, - не намерена принять участие в войне, а хочет воспользоваться выгодами вооруженного нейтралитета".
Более эффективными были предпринятые им и королевой шаги по укреплению отношений с Францией и ее императором. Еще летом 1854 г. Наполеон III после совещания с послом Британии в Париже графом Каули решил пригласить принца Альберта посетить большой армейский лагерь возле Булони. 3 июля он обратился к нему с официальным письмом, начинавшимся со слов "мой Брат". Альберт немедленно, 5 июля, отправил положительный ответ; терминология потребовала консультации у министров, но Абердин и Кларендон сразу же дали добро. "Сир и дорогой Брат," - так начиналось послание принца-супруга. Необходимо напомнить, что после переворота 1851 г. и провозглашения империи в 1852 г., официальные отношения между двумя державами долго оставались натянутыми. Британская элита враждебно отнеслась к новому Бонапарту, племяннику страшного "Бони", причинившего англичанам столько бедствий. В высказываниях королевы мы находим немало неприязненных оценок французских правителей, которые, среди прочего, санкционировали конфискацию имущества Орлеанской династии. Не замышляет ли новый император поход на Британские острова? [70] Впрочем, королеве импонировали крутые меры подавления революции и духа республиканизма, предпринятые бонапартистами. К "авантюристу" Луи Наполеону Альберт не питал никаких симпатий. Совсем недавно тот проживал в Лондоне на средства богатой куртизанки и нанимался в констебли, когда Веллингтон призвал создать вооруженную преграду бунтовщикам-чартистам. Совсем неплохо, что новый режим во Франции направлен против "демократии и социализма", рассуждал он в письме к Вильгельму Гогенцоллерну 23 февраля 1853 г., но, возможно, император еще сохраняет связи с итальянскими революционерами; стоит ли ему доверять и тем более вводить в высший монархический свет? [71]
События на Ближнем Востоке положили конец этим сомнениям - если главной силой на полях сражений становится французская армия, то придется быть любезным с ее главнокомандующим. В свою очередь для Луи Наполеона в первые годы после захвата власти поддержание видимости самых сердечных отношений с такой стабильной державой, как Великобритания, являлось острой необходимостью.
В конце лета 1854 г. возле Булони собрали около 70 тыс. французских военнослужащих. Прибыл император, ведущие генералы. В начале сентября состоялся и четырехдневный визит принца Альберта, вручившего Луи Наполеону "собственноручное послание" королевы. Император постарался максимально торжественно встретить гостя, международный статус которого оставался неясным. Смотр войск занял немного времени, но многочасовые прогулки с Луи Наполеоном позволили принцу уточнить представление о персоне и планах французского монарха. Своими впечатлениями Альберт подробно делился в письмах к супруге, а по возвращении в Англию продиктовал многостраничный меморандум на эту тему. Констатируя изрядные пробелы в образовании Луи Наполеона, его "политический дилетантизм", он усмотрел и определенные достоинства, включая скромность и преклонение перед английскими институтами. Принц проницательно отметил, что император чужд французской интеллигенции, далек и от чаяний простых людей. "Отобрав у народа любое активное соучастие в управлении, превратив его в пассивного наблюдателя", писал он, император нуждается в устройстве постоянных "спектаклей", к числу которых относится и война против России. Однако, к сожалению, французы более чем прохладно встретили разрыв с Петербургом, не поддерживают и экспедицию в Крым.
В меморандуме рассматривались взгляды французского руководства на отдельные проблемы и страны, в частности такие актуальные, как национальное движение в Польше и Италии. Принц обоснованно заключал, что каких-либо крайних шагов по перекройке карты Европы или поддержке угнетенных наций можно не опасаться - ни во внутренних делах, ни во внешней политике Наполеон не предпримет насильственных шагов и будет исходить исключительно из намерения укрепить свое положение [72].
В ходе визита с участием французского военного министра обсуждались конкретные планы операций против России. Для прессы и общественности были переданы оптимистические прогнозы, а в тот момент, когда принц уже готовился отплыть, доставили телеграмму из Варны: командующий союзными войсками маршал Сент Арно принял окончательное решение приступить к высадке в Крыму.
Еще с весны 1854 г. в кабинете Альберта появились карты главного театра военных действий, которым становился регион Черного моря. Со свойственным ему усердием он принялся изучать новые для него проблемы и горизонты, требуя предоставления всех важнейших документов, а также живо интересуясь впечатлениями и письмами участников развернувшихся боев [73].
Взятый прицел на Севастополь "корона" полностью одобрила. После высадки на полуострове и победы при Альме в Британии распространился слух, будто союзники уже овладели Севастополем. Пальмерстон продолжал настаивать на отторжении от России Крыма и передаче его Турции - под эгидой Британии. В таком случае, считал он, нет смысла разрушать укрепления города Севастополя, он может пригодиться и для английских кораблей. Абердин, поддержанный в данном случае Стрэтфордом, рекомендовал другой путь. В его послании королеве говорилось о желательности разрушения города как крепости и "реституции Крыма России"; разрушение не должно помешать при мирном урегулировании, а турки "могут причинить беспокойство". Виктория и Альберт согласились с ним, может быть, потому, что по-прежнему не желали поддерживать Пальмерстона [74]. Длительные дебаты о будущей судьбе Севастополя и Крыма долгое время практического значения не имели, поскольку уже в конце сентября 1854 г. стало очевидно, что союзники застряли под стенами города-крепости.
При всей основательности ознакомления Альберта с теми или иными делами нельзя не заметить, что нередко он принимал на веру официальные данные о ходе сражений, потерях и т.п. В его корреспонденции встречаются фантастические цифры о соотношении сил: русские терпят поражения, имея огромное превосходство в людях. Он готов восхищаться "фланговым маршем на Балаклаву" [75]. В течение нескольких недель королевская чета защищала действия Реглана и даже оправдывала напрасные жертвы, понесенные под Балаклавой 25 октября. Ограниченность кругозора и установок Альберта ярко проявилась и в его отрицательном отношении к серии разоблачений царящих в армии порядков, появившихся в "Тайме". Выдающийся публицист У. Рассел в письмах из Крыма рискнул резко отозваться о стратегии и тактике лорда Реглана, нелестно характеризовал других британских генералов. Он сообщал и о гибели 2 тыс. солдат от холеры. Альберт раскритиковал дерзкого журналиста и поднял вопрос о принятии должных мер, которые оградили бы армию от присутствия нежелательных лиц [76]. Однако к ноябрю-декабрю правда о нелепых генеральских распоряжениях и о том, что от болезней солдат погибает больше, чем в ходе сражений, стала общим достоянием. Сам Реглан должен был признать, что численность экспедиционного корпуса сократилась наполовину, что ему срочно нужны подкрепления, боеприпасы, теплая одежда. Наступала зима, обескровленная британская армия почти не имела резервов, как и новых союзников. Французы жаловались на то, что англичане не выполняют обязательств по переброске их войск морем.
11 ноября, пренебрегая обычной корректностью, принц в письме премьеру обрушился на правительство, которому никогда не простят, "если оно не использует всех возможностей, чтобы предотвратить бедствие, видя, как лорд Реглан погибает из-за нехватки средств". Далее принц предлагал - в шести пунктах - принять экстренные меры по комплектованию дополнительных сил и их отправке в Крым. Здесь значился пункт о предоставлении "короне" права отправлять за границу милицию. Предлагалось также организовать иностранный легион [77].
Получив это письмо, Абердин сразу же созвал кабинет министров. Такое послушание свидетельствовало о возросшем авторитете Альберта, но в еще большей мере - о приближавшемся "кризисе власти" и признании того, что правительство, и в первую очередь Ньюкаскл, пасуют перед трудностями. При обсуждении меморандума принца премьер и министры вежливо критиковали его, но в дальнейшем, хотя и в несколько видоизмененной форме, приняли многие предложения Альберта. Зимой 1854/1855 г. обеспечение армии продовольствием и одеждой было налажено; на Мальте, как советовал принц, организовали базу и склады; немного улучшилось и госпитальное дело. Но где взять живую силу, обученных солдат?
После сражения при Инкермане 5 ноября, выигранного союзниками ценой больших потерь. Реглан обратился к Ньюкаслу с новыми слезными призывами прислать пополнение: нужно не менее "10 тыс. человек наилучшего качества". Вести об Инкермане распространились в Англии только 12-13 ноября, и принц записал в дневнике: "В стране великое волнение, все кричат о подкреплениях, каждый пригодный человек должен быть отправлен". Вместе с помощниками принц погрузился в подсчеты, отправил Ньюкаслу, явно не доверяя его штабистам, перечень полков, которые следует послать в Крым, и предложил отправить туда и 600 моряков, "бездельничающих в Плимуте" [78]. Активность принца в эти критические недели способствовала принятию необходимых мер [79].
В Крыму союзники получили подкрепления, правда, в большинстве своем это были новые французские части и общая доля английских войск стала еще скромнее: в конце января 1855 г. в Крыму находилось немногим более 10 тыс. британских военнослужащих. Помимо настояний максимально использовать рекрутов и милицию из жителей Британских островов, Альберт последовательно выступал за вербовку иностранных наемников. Традиции такого рода незыблемо сохранялись с давних пор. Виктория и Альберт готовы были следовать по стопам Георга III и предлагали завербовать швейцарцев, немцев, итальянцев, поляков. Вопрос о найме иностранцев попал и в сферу обсуждения парламента, где радикалы и торийская оппозиция припомнили грехи "кобургской клики", и Альберт с горечью писал брату: "Предложение об иностранном легионе изображают как неблагодарность к нашей храброй армии в Крыму. Они говорят, что это иноземная идея и что она исходит от меня" [80].
После словесных перепалок прошел вариант, предусматривавший создание трех немецких и одного швейцарского батальона, но никакой роли в военных операциях они не сыграли. Куда более существенным оказалось привлечение в состав союзников государства Сардиния, после подписания договора 26 января 1855 г. отправившего в Крым целый корпус регулярных войск численностью в 15 тыс. солдат. С британской стороны сделку обеспечивал Пальмерстон, именно он вместе с Каули добился согласия Наполеона III. В меморандуме 19 марта 1854 г. Пальмерстон предусматривал уход Австрии из Северной Италии (в обмен на румынские земли). Он имел налаженные связи с сардинским министром Кавуром, выступившим с собственной "инициативой" присоединения Пьемонта к союзникам. Никаких сведений об участии Альберта или Виктории в этой договоренности обнаружить не удалось. Но, разумеется, приобретение внушительного контингента "пушечного мяса" они одобрили.
Если с Пьемонтом все обстояло более или менее понятно, то промежуточным итогом сложнейших переговоров с Веной стал в конце 1854 г. лишь дипломатический успех - подписание некоего союзного договора. Ему предшествовала отправка в Петербург в полуультимативной форме так называемых "четырех пунктов", санкционированных "короной". Эти пункты навязывали России отказ от "притязаний" в регионе Черного моря. В одном из них содержалось, например, требование "покончить" здесь с "преобладанием России". Хотя царь в конце концов принял эти пункты, западная дипломатия сорвала начало переговоров о перемирии и мире и предпочла связать Австрию договором, подписанным 2 декабря 1854 г. Он фиксировал изоляцию царской России на международной арене, но не сроки вступления Габсбургской монархии в войну.
Наступил 1855 год. Тяжелые людские потери, бездарность военного и государственного руководства потрясли Великобританию. Дни кабинета Абердина были сочтены. Через неделю после созыва нижняя палата значительным большинством приняла резолюцию о создании комиссии для проверки "условий нашей армии под Севастополем". Абердин подал в отставку. Недовольство различных слоев общества, казалось, вот-вот, и выплеснется наружу. Альберт с тревогой писал: "Здесь дела сошли с ума, политический мир совсем помешался, и двор является единственным институтом, не теряющим спокойствия" [81]. Вместе с Викторией он занялся поисками нового главы правительства и формированием его состава. После тщетных попыток обойтись без Пальмерстона все-таки пришлось призвать старого лорда. 6 февраля тот поцеловал руку королевы, приняв бразды правления [82].
Как пишет биограф принца-супруга, "одновременно и с неохотой, и с облегчением Альберт закрыл свое враждебное досье на Пальмерстона, которое он собирал из недоверия к его махинациям с 1848 г." [83] Напористый, азартный "Пам" завоевал симпатии многих флегматичных англичан и, как признал Альберт, стал центральной фигурой в политической жизни страны [84]. Как мы уже отмечали, длительный поединок между короной и лидером вигов преимущественно касался вопроса о власти, а также методов ведения внешней политики и дипломатии. В этом искусственном противостоянии Пальмерстон неуклонно шел к победе, и королевская чета в конечном счете вынуждена была признать его главенствующую роль. Вопросы же осуществления государственного курса для обеих сторон, пришедших к выводу, что принципиальных расхождений о его целях нет, отступили на второй план.
Альберт не ослабил своей активности - он находился в постоянном контакте с Кларендоном, сохранившим портфель министра иностранных дел, установил тесные отношения с лордом Панмюром, сменившим Ньюкасла; выступления принца в пользу реформы госпитального дела, призывы упорядочить организацию пожертвований для раненых и развернуть подготовку медицинских сестер приносили известную пользу. Пальмерстону "корона" в этот период была нужна прежде всего для продолжающихся попыток британской дипломатии расширить коалицию держав против России, привлечь в нее Швецию, нейтрализовать российское влияние на Берлин, не допустить излишне самостоятельных акций Луи Наполеона. Очередные усилия Альберта и Виктории по использованию родственных связей для воздействия на политику Пруссии серьезного эффекта не дали. Правда, несколько окрепли позиции принца Вильгельма - состоялась помолвка дочери Виктории и Альберта с его сыном.
Еще в Булони принц Альберт пригласил Наполеона совершить государственный визит в Британию. Весной 1855 г. вопрос о переговорах на "высшем уровне" приобрел большую актуальность из-за трений между командующими в Крыму и необходимости покончить там с тупиковой ситуацией. Всеобщий ажиотаж вызвал разнесшийся слух о намерении французского императора лично отправиться под Севастополь. Приспешники Луи Наполеона по перевороту и многие генералы прекрасно понимали, что тот не обладает никакими данными полководца, а его отбытие из Франции на долгий срок может иметь пагубные последствия для режима. Но император упрямо повторял, что долг перед страной призывает его к новым свершениям. Пальмерстона беспокоило и другое - если вдруг Севастополь падет во время пребывания в Крыму Наполеона, то роль Франции и ее престиж, и без того возраставший за счет Великобритании, еще больше возрастет. Да и можно ли допустить, чтобы английскими войсками командовал Бонапарт? Альберт разделял опасения премьера и тщательно готовился к предстоящим спорам с французами. Разумеется, сам приезд французского государя в Англию - первый со времен краткого "неофициального" ее посещения Людовиком XIV - должен был послужить многим другим задачам. Следовало подстегнуть уже угасавшие шовинистические настроения, продемонстрировать незыблемость дружбы двух великих держав - светочей цивилизации - и их способность обеспечить победу над варварской Россией.
16 апреля в Дувре Альберт встречал императора, прибывшего вместе с недавно обретенной супругой, испанкой Евгенией Монтихо. На поезде они добрались до Лондона, где в экипаже проследовали по главным улицам. На следующий день "Тайме" сообщала о теплой встрече со стороны столичной толпы, а также о том, что, проезжая по Кинг-стрит, Луи Наполеон указал Евгении на дом, где он, будучи в совсем иных обстоятельствах, проживал семь лет назад. На специальном поезде коронованные особы прибыли в Виндзор. Там все было готово, в том числе "Зал Ватерлоо" срочно переименовали в картинную галерею. Началась череда торжественных приемов, представлений и балов. Император любезно ухаживал за королевой, которая, судя по ее дневниковым записям, была им очарована: "Его манеры отменно приятны - он полон такта". Сохранились фотографии и рисунки тех времен: Альберт танцует кадриль в паре с властной красавицей-испанкой, Наполеон, с его непропорциональной фигурой и угрюмой физиономией, чувствует себя уверенно рядом с приземистой, не блещущей прелестями дамой - Викторией. Рядом с Евгенией, превосходившей его ростом, французский государь выглядел непрезентабельно. В эти дни светские бездельники муссировали сплетню, согласно которой отцом императрицы будто бы является граф Кларендон, в свое время посол в Испании.
Между празднествами высокие гости и хозяева вместе с министрами занялись перспективами войны. Конструктивных идей никто не выдвинул; английская сторона концентрировала внимание на необходимости предотвратить поездку Луи Наполеона в Крым. На одном из заседаний, запись выступлений на котором взял на себя Альберт, "все присутствующие единодушно выступили против плана императора лично отправиться в Крым". Среди присутствующих был и маршал Вайан, французский военный министр. 20 апреля на заседании "военного совета" с большой речью выступил Пальмерстон. Подводя итоги дискуссии, принц грустно признал: "Мы согласились, что не следует терять время на обсуждение отдельных видов операций (в Крыму. - Авт.), которые каждый планирует в голове, но которые мало чего стоят, будучи сотворенными на таком отдалении от сцены действий". До конца пребывания Наполеона III в Англии Альберт в беседах с ним продолжал уговаривать императора отказаться от "крымских планов". Вероятно, его аргументы сыграли известную роль, поскольку император вскоре пересмотрел свои замыслы [85]. Тем более что сразу по возвращении, 29 апреля, он стал в Париже объектом покушения итальянца Дж. Пианори. Конечно, сказалось и то, что, несмотря на усилившиеся бомбардировки осажденного Севастополя, больших достижений в Крыму союзники так и не добились.
Перед отъездом из Лондона Луи Наполеон пригласил королеву и ее супруга совершить ответный визит. Он состоялся довольно скоро, в августе 1855 г., и сопровождался такими же помпезными церемониями, спектаклями, парадами и балами. Пожалуй, французы даже превзошли англичан в устройстве различных "шоу". На Викторию вся эта шумиха произвела нужное (для французских хозяев) впечатление - она пришла в восторг и от самого Луи Наполеона, и от его "мудрости" и "преданности" союзу с Великобританией [86]. Альберт, положительно оценивший итоги "нашей экспедиции в Париж", уже стал тревожиться наметившимися разногласиями о дальнейшей стадии кампании и условиях будущего мира [87].
В Париже никаких серьезных военно-политических обсуждений не происходило. Результаты военных операций и деятельности дипломатии за лето 1855 г. оказались весьма противоречивыми - июньский штурм Севастополя провалился, новый командующий операциями на Балтике адмирал Дандас не смог похвастать даже теми немногими успехами, которые приписал британскому флоту Нэпир. На Белом море и на Дальнем Востоке британский флот тоже ничего не достиг. По-прежнему вне войны оставались Австрия, Пруссия и Швеция. Вместе с тем продолжало осложняться военно-политическое положение России. Не принесла успеха русским операция на реке Черной в начале августа, не было возможностей предотвратить подвоз крупных орудий и живой силы союзников под Севастополь.
С конца 1854 и до июня 1855 г. тянулись напряженные переговоры в Вене. Казалось, здесь наметился путь к взаимоприемлемому компромиссу. Даже Дж. Рассел, уполномоченный британского правительства, выдвигавший раньше агрессивную программу в духе Пальмерстона, счел целесообразным выступить за изыскание ресурсов будущего перемирия. Однако премьер-министр и Кларендон при поддержке королевы и принца-супруга твердо нацелились на достижение полной победы над Россией. На Париж было оказано давление, а Рассела попросту дезавуировали. Принц Альберт с большой подозрительностью реагировал на маневры австрийской дипломатии. В письмах и в нескольких меморандумах Расселу и Кларендону он призывал воспрепятствовать возможному отходу Австрии от ориентации на Париж и Лондон [88].
Тем временем союзники достигли, наконец, успеха в Крыму. Штурм Малахова кургана и оставление русскими большей части Севастополя шумно праздновались во Франции. Поскольку вклад британских войск в победу был невелик, в Лондоне это событие отмечалось поскромнее. Для королевы подготовили препарированные сведения о великих заслугах доблестных генералов и офицеров Ее Величества. Она распорядилась о наградах, иллюминации и т.п. Принц не поддался этим настроениям, в письме к Штокмару 13 сентября он припоминал о жертвах, понесенных союзными войсками. Первоначально Альберт все же переоценил результаты овладения Севастополем, полагая, что русская армия деморализована и марш от Евпатории на Перекоп или Симферополь станет легкой прогулкой [89]. Принц засел за новый меморандум. Разработанные им рекомендации были положительно оценены на заседании кабинета. Но касались они второстепенных вопросов. Между тем сам принц констатировал, что союзная армия в Крыму не имеет ни продуманного плана, ни авторитетного главнокомандующего.
С конца сентября центральной стала проблема дальнейших военно-политических целей; снова возникла полемика о судьбе Севастополя и Крыма. А может быть, пора начать зондаж о мирных переговорах? Лорд Пальмерстон и большинство других руководящих персон склонялось к тому, что сначала необходимо добиться более впечатляющих успехов в войне, подготовиться к кампании следующего года и только тогда, с позиции полного превосходства, продиктовать потом условия мира.
В бравурном обращении к нации 14 сентября 1855 г., энергично поддержанном "Таймс" и другими крупными лондонскими изданиями, премьер-министр призывал довести войну до славного конца. В эти же дни Пальмерстон, Кларендон и Стрэтфорд попробовали подкорректировать программу главных военных целей. О восстановлении независимости Польши они предпочли забыть. Вопрос о Финляндии сохранил свое значение, так как именно осенью 1855 г. британская и французская дипломатии активизировали ранее начатые переговоры со Стокгольмом о вступлении в войну Швеции. И все же регион Черного моря и Закавказье занимали главное место в их планах. Не создать ли между Россией и Турцией барьер из независимых нейтралов? - вопрошал Стрэтфорд. Неплохо бы вытеснить Россию из Закавказья и Черкессии [90]. Во всяком случае, подчеркивал Пальмерстон 28 октября, кроме Крыма, необходимо "ударить по России и в других местах: в Грузии, Николаеве, Херсоне, Одессе, Польше, Финляндии".
9 ноября премьер вернулся к идее определить непременные условия будущего мира в письме к королеве, и та 13 ноября сообщила Кларендону: "Взгляды лорда Пальмерстона относительно мира полностью соответствуют моим собственным". 20 ноября, забыв на сей раз об отторжении Крыма от России, премьер предложил: "Черкессия и Грузия - независимые. Нейтрализация Черного моря, включая Азов, Буг и Днепр" [91].
Итак, осенью 1855 г. британские лидеры, казалось, единодушно выступили за продолжение войны до полной победы. Однако уже тогда принц Альберт, в отличие от премьера и супруги, начал осознавать, что осуществление "программы-максимум" маловероятно. В октябре Наполеон решил возвратить армию из Крыма на родину. Но кто же тогда будет там сражаться? 29 октября принц пишет Штокмару о росте стремлений к миру во Франции, об усилении там настроений в пользу овладения левым берегом Рейна. Все чаще в переписке Альберта встречаются выпады против Луи Наполеона. Достается и всем французам, "желающим мира ради материальных наслаждений жизни" [92]. В конце ноября 1855 г. русские войска штурмом взяли Карс, где туркам не помогли и английские советники. А Виктория получила пространное официальное послание от французского императора - он недвусмысленно давал понять, что намерен приступить к мирным переговорам, независимо от мнения Британии. До Лондона дошли сведения, что дипломаты и эмиссары Франции уже ведут переговоры с русскими [93].
В октябре-ноябре западные державы с трудом довели многосложные переговоры со Швецией до заключения "оборонительного" пакта. Прибывший в Стокгольм французский маршал Канробер, король Оскар I и его генералы даже разработали план наступления на Петербург: союзные войска - шведы, французы, англичане, датчане высаживаются в зоне Бьерке (Приморск) и маршируют к российской столице. Но тот же Оскар 7 ноября пояснял, что Швеция будет сохранять нейтралитет до тех пор, пока партнеры не перенесут центр тяжести операций в Прибалтику [94]. Поскольку британцы редко где на континенте появлялись в большом количестве, а датчане не подозревали, что их отправят в Финский залив, то становилось очевидным, что лишь развертывание большой французской армии может превратить этот регион в театр военных действий. Однако парижское руководство и не помышляло о таком повороте событий.
В лондонских газетах даже в декабре 1855 г. подробно писали о новой военной кампании, которая может занять весь следующий год. Несмотря на грозящее отступничество Франции, премьер-министр продолжал твердить, что доведет дело до блистательного успеха; он бодро сообщал королеве о предстоящем "разрушении Кронштадта доблестным флотом Вашего Величества и вытеснении русских из стран южнее Кавказа храброй армией Вашего Величества" [95]. Союзники имеются -это турки, сардинцы. Королю Витторио Эммануэле во время его посещения Лондона в ноябре 1855 г. виконт говорил: "Если сардинцы останутся твердыми, они вместе с британскими войсками будут достаточно сильны, чтобы одним вести войну и довести ее до почетного завершения" [96]. В личном письме брату британский премьер признавался, что опасность войны его не смущает, его не устраивает опасность мира [97]. И под новый, 1856 год Пальмерстон оставался противником окончания опостылевшей войны.
Между тем медленно, но менялась обстановка в самой Великобритании. 6 ноября австрийский посол граф Коллоредо доносил в Вену о росте желания мира в Англии [98]. Политические деятели не могли не считаться с этим. Принц-супруг раньше премьер-министра признал невозможность продолжения войны без Франции и неизбежность перехода к переговорам с Россией. Когда на свет появился замысел предъявления так называемого ультиматума Австрии в Петербурге, хитро разработанный габсбургским министром Буолем и французскими дипломатами, "корона" не поддержала Пальмерстона, первоначально предлагавшего его отвергнуть.
29 ноября 1855 г. в проекте письма Кларендону Альберт констатировал: если ответственность за срыв переговоров о перемирии падет "на нашу страну, ее позиция станет в высшей степени опасной". Премьер упрямился, выдвигал множество поправок и дополнений к предполагаемому демаршу в Петербурге, не скрывал, что надеется на продолжение войны. Однако принц предупреждал 12 декабря, что возникает новая опасность - Англии грозит не только "соглашение между Францией и Австрией, но теперь сама Россия вступила в переговоры с Францией". Суждение Альберта о желательности перемены курса было сформулировано как послание Виктории Кларендону. Тот зачитал его премьеру, который разразился бранью. "Королева не понимает того, о чем пишет!" - восклицал он и пояснял, что он возражает не по мелочам, а по "проблемам великого значения" [99].
Понадобились немалые усилия принца и перешедшего на его сторону Кларендона, чтобы переубедить Пальмерстона и нескольких других политиков и генералов - сторонников очередного срыва переговоров. Так, в пространном меморандуме Альберт напоминал, что только помощь Франции позволила добиться успехов в войне с Россией. Без Франции мы "беззащитны", "наша армия в Крыму... попадет в плен" к русским и т.п. [100]. В связи с угрозой изоляции страны на международной арене Пальмерстон был вынужден отступить, согласившись с основными формулировками "ультиматума". 16 января 1856 г. его вручили в Петербурге. Тогда же прусский король в личном письме умолял Александра II принять условия - ведь если война продлится, вероятна революция [101].
Вскоре определилось место проведения будущего конгресса - это уже была не Вена, а Париж. Виктория и Альберт едва скрывали разочарование. "Враги и союзники объединились, чтобы очень затруднить дело для нас", - сетовал принц. Свое раздражение королевская чета выместила на Пруссии, согласившись с Кларендоном и французским министром Валевским в том, что ее не допустят в состав полноправных участников международного форума [102].
В Париж Пальмерстон не поехал, но старался направлять деятельность британских уполномоченных, возглавленных присмиревшим Кларендоном. В вопросах о Бессарабии и некоторых других территориях британская дипломатия вынуждена была отказываться от первоначальных установок. "Что бы в своем дурном настроении не говорил Пальмерстон, мы не можем воевать одни, ибо вся Европа будет против нас и Соединенные Штаты вскоре последуют за ней", - такую страшную для Лондона картину рисовал министр иностранных дел Англии, оправдывая свою гибкую тактику [103].
Итоги Крымской войны, отраженные в статьях Парижского трактата, предоставили Британии новые значительные выгоды на Ближнем Востоке. Турция попала в еще большую политическую и экономическую зависимость от нее и Франции, был обеспечен торговый путь через Черное море в зону Трабзон - Батум и далее в Персию, открылись дополнительные возможности внедрения на Нижний Дунай и смежные балканские земли [104]. Могла английская дипломатия записать себе в актив и крах "Венской системы", и враждебность, воцарившуюся в отношениях Петербурга с Веной. Однако далеко не все амбициозные планы Пальмерстона осуществились. Он явно переоценил возможности Великобритании, которая так и не превратилась в единственную сверхдержаву. "Прекрасный идеал", как сам лорд 19 марта 1854 г. назвал свой замысел решительного ослабления восточного великого соперника, оказался недостижимым миражом. Мир, признал он, оставляет Россию мощной державой [105]
С премьером соглашалась Виктория: из-за поведения Франции, писала она ему 30 марта 1856 г., мы не добились намеченных целей [106]. Мир "не таков, какого мы желали", констатировал принц Альберт [106]. И не только потому, что не удалось подальше отодвинуть Россию. Занявшись заново своими излюбленными делами по объединению Германии, он убедился, что теперь придется каждодневно сталкиваться с усилившейся Францией и ее притязаниями на преобладание в Европе. А конкретная роль Великобритании в этом важнейшем регионе мира бесспорно уменьшилась.
Принц Альберт умер в 1861 г.. Виктория пережила его на 40 лет. Королева продолжала нередко вмешиваться в государственные дела, но, лишенная опеки мужа, нередко делала это крайне неуклюже; своими притязаниями на руководящую роль она замещала редкостную неспособность правильно оценить реалии происходивших событий и процессов [108]. * * *
Когда речь шла об отношениях с другими державами, интересы многочисленной немецкой родни часто превалировали у нее над всеми другими соображениями. "Мое сердце и симпатии принадлежат Германии", - писала Виктория в январе 1864 г., рекомендуя Британии остаться пассивной и не мешать Пруссии и Австрии в их войне с Данией. Королева откровенно радовалась успехам немецкого оружия в 1870-1871 гг., а в ее официальном меморандуме мы находим весьма "прозорливый" прогноз: "Могущественная Германия никогда не сможет быть опасной для Англии" [109].
В 70-е годы королева постоянно одобряла любые усилия властей османской Турции, направленные на сохранение господства над народами Юго-Восточной Европы. В период русско-турецкой войны 1877-1878 гг. в своем "джингоизме" она, пожалуй, превзошла самих крикливых шовинистов-парламентариев и журналистов. 20 января 1878 г. в письме премьеру Дизраэли Виктория восклицала: "Война с Россией неизбежна сейчас или позже!", а 23 мая советовала "надавать этим отвратительным русским изрядных тумаков" [110].
Гладстону и другим лидерам агрессивная заурядность королевы доставляла немало хлопот; постепенно они научились нейтрализовать ее вторжения в "большую политику", в европейские и заморские проблемы [111].
В заключение - еще несколько слов о принце-консорте. За две недели до кончины он совершил поступок, ставший хрестоматийным - добился изменения формулировок ноты, готовой к отправке в Вашингтон, тем самым предотвратив вероятный разрыв отношений с администрацией Линкольна, а возможно, и войну Британии с США. Это бесспорно позитивное деяние принца ряд английских авторов хотели бы распространить на всю его активность в сфере внешней политики - Альберт предстает пацифистом первого ранга, неизменно выступающим за мирное урегулирование международных конфликтов. Применительно к периоду Крымской войны доказать это весьма затруднительно, что признает, например, биограф принца Г. Болито: "Его вклад в мирное разрешение Восточного вопроса являлся разочаровывающим", - пишет он [112]. Нам представляется, что едва ли вообще можно говорить о каком-либо серьезном стремлении Альберта предотвратить вступление Британии в войну или поскорее с ней покончить.
Как и королева Виктория, принц-супруг был порождением элитарного аристократического мирка и всю жизнь оставался привержен многим архаическим государственным порядкам, почитанию монархии и династий. Обосновавшись в Британии, он воспринял особенности формирования ее государственного курса, одобрял заморскую экспансию, переплетение внешней политики с колониальной, при котором дипломатия часто обслуживала интересы набиравших силу буржуазных группировок. "Опиумные" войны или поход 1860 г. на Пекин полностью отвечали установкам "короны". В духе своего времени Альберт считал войну вполне закономерным инструментом политики.
Заметные многие годы расхождения Альберта с Пальмерстоном, помимо борьбы за власть, касались главным образом тактических вопросов. Но вот наступил 1855 г. - и Виктория, Альберт и новый премьер Пальмерстон не без удивления обнаружили, что между "короной" и главой кабинета без особых усилий можно установить вполне пристойные отношения, ибо по кардинальным вопросам, в частности о целях войны с Россией, взгляды правителей страны почти целиком совпадали.
В политическом пространстве Британии Пальмерстону и Альберту было тесновато. Принцу пришлось отказаться от честолюбивых намерений руководить внешней политикой страны. Однако в годы своего премьерства виконт не только считался с его мнением, но, пожалуй, даже пошел на некоторую корректировку методов осуществления и оправдания тех или иных намеченных шагов, придавая большее, чем раньше, значение различным лицемерным пассажам и формулировкам. И здесь, вероятно, уместно сказать об определенном "вкладе" принца-супруга, который постоянно в памятных записках, публичных выступлениях, письмах твердил о бескорыстии Британии, о ее готовности бороться со "злом" и "деспотизмом", о цивилизаторской миссии Европы и европейских интересах, которые хороши для всего человечества. В октябре 1853 г., оправдывая взятый курс на войну с Россией, Альберт в одном из меморандумов подчеркивал: если Британия прибегнет к оружию, это будет соответствовать "правильно понимаемым интересам Европы, христианства, свободы и цивилизации" [113].
Арсенал такого рода фразеологии, большей частью прикрывающий акты прямой агрессии великих держав, прочно утвердился в международной практике.
Литература
1. Kinglake A. Invasion of the Crimea, v. I-VIII. London, 1863-1887; Lane-Poole S. The Life of the Right Honourable Stratford Canning, v. 1-11. London, 1888.
2. Cambridge History of British Foreign Policy, v. II. Cambridge, 1923, ch. VIII.
3. Cм. Виноградов К.Б. Крымская война. - Виноградов К.Б. Очерки английской историографии нового и новейшего времени. Л., 1975, с. 205-208.
4. Pristley J.B. Victoria's Heyday. London. 1972, p. 145.
5. Barker A. The Vainglorious War. London, 1970; Warner Ph. The Crimean War. A Reappraisal. London, 1970; Rich N. Why the Crimean War? A Cautionary Tale. Hanover (N.E.), 1985.
6. Lambert A. The Crimean War. British Grand Strategy against Russia, 1853-1856. Manchester, 1990; Wentker H. Zertorung der Grossmacht Russland? Die britischen Kriegsziele Im Krirnkrieg. Gottingen, 1993.
7. Schroeder P. Austria, Britain and the Crimean War. lthaca (N.Y.), 1972. О явной надуманности и преувеличениях такого рода достаточно убедительно написал Р. Миллман в работе, которую британские рецензенты игнорировали. - Millman R. British Foreign Policy and the Coming of the Franco-Prussian War. Oxford, 1965.
8. В 1838 г. Англия навязала Турции тяжелый экономический договор, открывавший для британских товаров рынки Малой Азии. Все большее значение в середине XIX в. имело обеспечение пути проникновения в Персию и смежные страны через Черное море, Трапезунд и Батум.
9. В английской историографии часто употребляются термины "корона" и "двор" применительно к воздействию на ход событий королевы, принца-супруга и их окружения.
10. Mendelson G.B. The Influence of the Crown. - Henderson G.B. Crimean War Diplomacy and other Historical Essays. Glasgow. 1947, p. 68-97.
11. Маринин O.B. "Европейский концерт" в 1853-1856 гг. Сольные и хоровые партии европейских монархов в годы Крымской войны. - Европейские монархии в прошлом и настоящем. XVII-XX вв. СПб., 2001; Остапенко Г.С. Королева Виктория: личность и характер правления. - Россия и Британия, вып. 3. В мире английской истории. Памяти академика В.Г. Трухановского. М., 2003.
12. Сохранили значение памятные записки Альберта и фрагменты из них, включенные в фундаментальный пятитомник Т. Мартина, изданный в Лондоне еще в 70-е годы XIX в. (Martin Т. The Life of His Royal Highness the Prince Consort). Из позднейших публикаций ценность представляет сборник К. Ягова. -Letters of the Prince Consort 1831-1861. Ed. by Dr. K. Jagow. London, 1938.
13. Cм. подробнее: Виноградов К.Б. Королева - викторианцы. - Столпы британской политики XIX века. Отв. редактор И.М. Узнародов. Ростов-на-Дону, 1996, с. 19-40.
14. Englische, PreuBische, Osterreichische Akten zur Geschichte des Krirnkriegs. Hrsg. von W. Baumgart. Munchen, 1979.
15. Queen Victoria In Her Letters and Journals (далее - Queen Victoria). A selection by Ch. Hibbert. New York, 1985, p. 55.
17. См. подробнее: Strachey L. Queen Victoria. London, 1951, ch. IV, VI.
18. Letters of the Prince Consort, p. XIV.
19. Еще в XVIII в. император Павел дважды сочетался браком с немецкими принцессами; все сыновья Николая I женились на немках, а дочери были выданы в "Германию".
20. Пребывание нескольких из них на троне было кратковременным, а приглашение Леопольда Гогенцоллерна на вакантный престол Испании стало прологом франко-прусской войны. Его брат Карл, проведший долгие годы в роли короля Румынии, именовавшийся там Каролем, так и не освоил как следует язык своей новой родины. Наиболее удачливой оказалась Кобургская династия, прочно укоренившаяся в Бельгии и более полувека правившая в Болгарии. Ныне Симеон Кобургский занимает пост премьер-министра Болгарии.
21. Единственным "предшественником" Альберта был датский принц Георг, муж королевы Анны, но политикой он почти не интересовался.
22. Татищев С.С. Император Николай 1 в Лондоне. - Исторический вестник, март 1886, с. 602-621.
23. Martin Т. Ор. cit., v. III. London, 1878, p. 13 (меморандум 8 марта 1854 г.).
24. Wentker H. Ор. cit., S. 125-126.
25. Guedalla Ph. Palmerston. London, 1926, p. 225.
26. Маркс К. Лорд Пальмерстон. - Маркс К. и Энгельс Ф. Об Англии. М., 1952, с. 350.
27. British and Foreign State Papers. London, 1853, p. 385-386.
28. Connel B. Regina versus Palmerston. The Correspondence between Queen Victoria and Her Foreign and Prime Minister. 1837-1865. London, 1962, p. 115-116.
29. Позже принц справедливо отметил фальшь либерализма Пальмерстона, подстрекавшего народы Европы, но "бросившего их на произвол самой свирепой тирании". - Connel В. Ор. cit. р. 139-144.
30. Chancellor F. Prince Consort. London, 1931, p. 187.
31. Connel В. Ор. cit., p. 87.
33. Диковинным образом английский министр предлагал создать сразу две независимые Греции. Возродим античные Афины и Спарту! Или потому, что легче контролировать раздробленные небольшие страны?
34. Позже целая когорта британских политиков, публицистов и историков старались зачеркнуть или исказить эти в какой-то мере провокационные высказывания, принятые царем и Нессельроде за "чистую монету". На наш взгляд, полностью сохраняет свое значение блистательное описание переговоров 1844 г. и их последствий, данное Е.В. Тарле. - Тарле Е.В. Соч., т. VIII. М., 1959, с. 99-110. Однако вряд ли прав Тарле, именуя Абердина "хитрой лисой".
35. Wentker Н. Ор. cit., S. 51, Anm. 157.
36. Bolitho Н. Albert Prince Consort. London, 1964, p. 215, 216.
37. Wentker Н. Ор. cit., S. 65, 66.
38. Walpole S. The Life of Lord John Russel, v. 2. London, 1889, p. 185. Кларендон - Расселу, 25 августа 1853 г.
39. Альберт признавал, что депеши Стрэтфорда "несомненно показывают его желание войны" и стремление "впутать нас в нее". - Bennett D. King without a Crown. New York, 1977, p. 247.
40. Treue W. Der Krirnkrieg und die Entstehung der modernen Flotte. Gottingen, 1954, S. 10-11.
41. Letters of the Prince Consort, p. 201.
42. Выйдя далеко за рамки своей формальной компетенции, министр внутренних дел составил большое послание на имя морского министра Грэхема и высказался 31 мая на заседании правительства за оперативные действия в Средиземноморье.
43. Wentker Н. Ор. cit., S. 71. Пальмерстон - Кларендону, 14 октября 1853 г.
44. Weintrauh S. Albert - Uncrowned King. London, 1997, p. 290.
45. В октябре 1853 г. "корона" предприняла тщетную попытку примирения - Пальмерстона пригласили погостить в королевской резиденции в Шотландии. Там министр уклонялся от серьезных разговоров, предпочитая играть с Альбертом на бильярде.
46. Letters of the Prince Consort, p. 202. Альберт - Абердину 9 декабря 1853 г.
47. Weintraub S. Ор. cit., p. 292. В этом курьезном документе принц-супруг высказался за создание некоего обширного греческого "православного" государства на Балканах - оно помешает царю добиться здесь преобладания. Почему бы Альберту, иронизировал Пальмерстон, прямо не поддержать притязания России?
48. Weintraub S. Ор. cit., р. 293.
49. The Prince Consort and His Brother. Ed. by H. Bolitho. London, 1933, p. 141.
50. Weintraub S. Ор. cit.. p. 295.
51. Wentker H. Ор. cit., S. 98, 99, Anm. 70. Стрэтфорд настаивал на решительном ослаблении влияния России на Балканах и на Кавказе, а также выплаты ею репараций Турции. Бывший посол в Тегеране Дж. Мак Нейл писал о необходимости парировать экспансию России в Персии и Афганистане и связывал -в духе самого Пальмерстона - начавшуюся "борьбу за европейскую свободу" с весьма доступной пониманию любого английского буржуа задачей - "сохраним ли мы Индию? "
52. Wentker H. Ор. cit., S. 100.
53. The Later Correspondence of Lord Russell, v. II. London, 1935, p. 160-161.
54. Bourne K. The Foreign Policy of Victorian England 1830-1902. Oxford, 1970, p. 78.
55. Weintraub S. Ор. cit., p. 272.
58. О военно-политических замыслах британских руководителей подробно доносил Бруннов. См., например, его меморандум 19 (31) марта 1854 г. - Зайончковский А.М. Восточная война 1853-56 гг. в связи с современной ей политической обстановкой. Приложение, т. 1. СПб., 1908, с. 373-377.
59. Martin Т. Ор. cit., v. Ill, р. 36.
60. П. Шредер предполагает, что активная агитация Бунзена за расширение Пруссии на Восток стимулировалась упомянутой программой Пальмерстона. - Schroeder P. Austria, Great Britain and the Crimean war. lthaca, 1972, p. 430-431.
61. Martin T. Ор. cit., v. II, p. 55. Альберт - Штокмару, 18 апреля 1854 г.
62. Martin Т. Ор. cit., v. Ill, p. 39 []2; PreuBische Akten zur Geschichte des Krirnkriegs. Hrsg W. Baumgart (далее -PreuBische Akten), Bd. 1. Munchen, 1990, S. 497-501; О миссии Гребена см. Тарле Е.В. Указ. соч., т. VIII, с. 442 -443.
63. Letters of the Prince Consort, p. 209-212. В это официальное послание Альберт включил строки из Шекспира.
64. Martin Т. Ор. cit., v. Ill, р. 52-53.
66. Preussische Akten, Bd. 2. Munchen, 1991, S. 284.
67. Martin Т. Ор. cit, v. Ill, p. 97-99.
68. Preussische Akten, Bd. 2, S. 196-198.
69. Martin T. Ор. cit., v. Ill, p. 137-139.
70. В октябре 1852 г. Реглан сообщал министру Малмебери о французских планах высадки в Англии и похищении королевы. - Weintraub S. Ор. cit., р. 275.
71. Letters of the Prince Consort, p. 186-187.
72. Martin Т. Ор. cit., v. Ill, р. 108-122.
73. Одному из авторов данного очерка в лондонской Британской библиотеке удалось познакомиться с редким изданием - отпечатанным в немногих экземплярах каталогом книг, карт, схем, планов, находив шихся в личной библиотеке принца-супруга, в частности, содержащих и большое количество материалов. посвященных России: топографические карты Крыма, подробнейшее описание Севастополя. - Catalogue of the Books, Maps, and Plans In the Library of the H.R.H. Prince Consort. London, 1860.
74. Martin T. Ор. cit., v. Ill, p. 129-130.
75. Ibid., p. 138. После Альмы союзники могли без труда овладеть северной стороной Севастополя, но генералы Реглан и Бергойн настояли на походе вокруг города. "Если бы неприятель прямо пошел на Севастополь, то легко бы завладел им", - свидетельствовал вице-адмирал В.А. Корнилов, возглавлявший оборону города. См. Тарле Е.В. Указ. соч., т. IX. М., 1959, с. 124-125.
76. Принц возражал против "гражданского контроля" над вооруженными силами. - Bolito Н. Ор. cit., р. 232-233.
77. Martin Т. Ор. cit., v. Ill, р. 145-147.
79. Внесла свою лепту и королева - 18 ноября последовал ее рескрипт о вручении лорду Реглану фельдмаршальского жезла, хотя ранее намечалось присвоить ему это звание после взятия Севастополя.
80. Weintrauh S. Ор. cit., р. 323
81. Yonge Ch.M. Life of His Royal Highness the Prince Consort. London, 1890, p. 177.
82. Подробнее о приходе Пальмерстона к власти см. Виноградов К.Б., Сергеев В.В. Лорд Пальмерстон на политическом олимпе. - Столпы британской политики, с. 46-48.
83. Weintraub S. Op. cit., p. 313.
84. Yonge Ch.M. Op. cit., p. 178.
85. Martin Т. Ор. cit., v. Ill, р. 245-247; Thomson J.M. Louis Napoleon and the Second Empire. New York, 1955, p. 153-159.
86. Martin T. Ор. cit., v. Ill, p. 351.
87. Letters of the Prince Consort, p. 231.
88. Englische Akten zur Geschichte des Krirnkriegs. Hrsg W. Baumgart (далее - Englische Akten), Bd. 3. Munchen, 1994, S. 245, 611-612, 688-690.
89. Martin T. Ор. cit., v. Ill, p. 360-363.
90. Englische Akten, Bd. 4. S. 94.
91. Ibid., S. 191,340; Conacher J.B. Britain and the Crimea, 1855-1956. Basingstoke, 1987, p. 143.
92. Альберт и Кларендон обратили внимание премьера на деятельность бывшего министра иностранных дел Друэн де Луиса, доказывавшего, что Франции не следует вести войну "в английских интересах". Комментарий Пальмерстона: "Все французы преисполнены старыми чувствами неприязни и зависти к Англии", - Englische Akten, Bd. 4, S. 119.
93. Martin T. Ор. cit., v. III., p. 393-396: Henderson G.B. Ор. cit., p. 91.
94. Wentker H. Ор. cit., S. 254.
95. The Letters of Queen Victoria. Ed. by A. Benson and viscount Esher, v. 3. London, 1907, p. 174.
96. Wentker H. Ор. cit., S. 292, Anm. 196.
97. Ashley T. The Life and Correspondence of Viscount Palmerston, v. II. London, 1879, p. 100.
98. Osterreichische Akten zur Geschichte des Krirnkriegs. Hrsg W. Baumgart, Bd. 3. London, 1979, S. 99-101.
99. Henderson G.B. Ор. cit., p. 90-92.
100. Englische Akten, Bd. 4, S. 673-675.
101. Позже Александр II сам не раз будет апеллировать к этой угрозе. Так, в 1866 г. в посланиях Вильгельму I и Францу Иосифу он внушал: если уж вы хотите воевать между собой, то воюйте, но не доводите до революции!
102. Фридрих-Вильгельм IV воспринял это как желание исключить Пруссию из числа "великих держав". - Preussische Akten, Bd. 2. S. 849-852.
103. Maxwell H. The Life and Letters of Earl of Clarendon, v. II. London, 1913, p. 1 19.
104. В 60-е годы XIX в. до 40% товарооборота Персии шло по трассе Тебриз - Трабзон, огромные прибыли доставались целой фракции английских фабрикантов, судовладельцев и коммерсантов. (Issavi С. The Tabris-Trabson Trade, 1830-1900. Rise and Fall of Route. - International Journal of Middle East Studies, 1971, № 1). В 80-е годы в экспорте Румынии Британия заняла первое место, в импорте - второе. - Die Handels-politik der wichtigeren Kulturstaaten. Bd. 3. Leipzig, 1892, S. 32.
105. Englische Akten, Bd. 4, S. 843-844. Пальмерстон - Кларендону, 7 марта 1856 г.
106. Connell В. Ор. cit., р. 192-193. Сходную оценку она давала и в письме Кларендону 31 марта 1856 г. -The Letters of Queen Victoria, v. Ill, p. 235.
107. Letters of the Prince Consort, p. 249. Альберт - Штокмару, 21 марта 1856 г.
108. В области внутренней политики, как пишет известный публицист и историк П. Джонсон, "королева превратилась в инструмент консерваторов, действующий в интересах торийских лидеров". - Johnson P. Offshore Islanders. London, 1972, p. 287.
109. Queen Victoria, p. 181,220-222.
111. Подробнее см. Виноградов К.Б. Королева Виктория. - Монархи, министры, дипломаты XIX - начала XX века. СПб., 2002, с. 8-29.
112. Bolitho H. Op.cit.,p.218.
113. Jonge Ch.M. Op.cit.,p. 158.
