№3, 2002 г.
№3, 2002 г.© А.А. Орлов
АНГЛО-РОССИЙСКИЙ "КРЫМСКИЙ"
ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ
1856-1868 гг.А.А. Орлов
Орлов Александр Анатольевич - канд. ист. наук, доцент кафедры всеобщей истории
Московского государственного открытого педагогического университета им. М.А. Шолохова.На протяжении всего XIX в. отношения между Англией и Россией были крайне неровными и противоречивыми. Значительное военно-экономическое развитие Российской империи в период правления Николая I, постепенное обострение "восточного вопроса", начало англо-российского противостояния в Средней Азии, - все это к середине века привело к кризису в отношениях двух стран. В 1854 г. кризис перерос в открытое противостояние, когда Англия, Франция и Сардинское королевство вмешались в войну России и Турции на стороне последней. В мировой историографии эта война получила название Крымской или Восточной войны.
В ходе ожесточенных военных действий в Крыму все стороны понесли огромные потери. Только оборона Севастополя, которая продолжалась почти год, стоила России свыше 80 тыс. человек убитыми и ранеными [1]. По данным В.Н. Виноградова, потери французов составили 100 тыс. человек, британцев - 22,7 тыс., турок - 30 тыс. Сардинский корпус, насчитывавший 15 тыс. солдат, по его словам, "полег целиком в войне" [2]. Исследователь О.Р. Айрапетов считает, что британские войска в Крыму с 7(19) сентября 1854 г. по 16(23) сентября 1855 г. потеряли в боях и умершими от ран и болезней 19292 человека [3]
Офицеры и солдаты оккупационных войск в Крыму гибли не только во время сражений. Специалисты отмечают их крайне плохое обеспечение всем необходимым, а также "большую изобретательность и расторопность по части казнокрадства" поставщиков. Процент смертности иностранных солдат от болезней был очень высок. Уже к январю 1855 г. в британских частях под Севастополем насчитывалось 23 тыс. больных, раненых и обмороженных [4].
Тяжелое положение британских солдат в Крыму не раз становилось предметом обсуждения в парламенте. Так на заседании палаты общин 26 января 1855 г. депутат-радикал Рёбек предложил вынести вотум недоверия правительству лорда Э. Абердина, заявив, что, "по имеющимся сведениям, в Крыму из полусотни тысяч британцев уцелело 14 тыс., из них лишь 5 тыс. здоровых". Другой депутат, А. Стаффорд, рассказал своим коллегам о посещении им одного из госпиталей в Балаклаве. По его словам, обстановка там была ужасной - грязь, спертый воздух, отсутствие чистого белья, раненые валялись на полу, одеяла передавались от умерших и заразных больных еще здоровым [5]. Впечатление от обсуждения вопроса было настолько тяжелым, что на этом заседании депутаты 305 голосами против 148 вынесли правительству вотум недоверия и оно вынуждено было уйти в отставку.
Военные действия в Крыму вскоре прекратились, а 18(30) марта 1856 г. в Париже между сторонами был подписан официальный мирный договор. Союзники покинули полуостров, оставив здесь после себя 168 кладбищ, разбросанных на территории не менее чем 75 кв. верст (больше 80 кв. км). Император Александр II, вступивший на престол в феврале 1855 г., при заключении Парижского мира торжественно обещал оказывать должное уважение могилам павших иностранных воинов. Казалось бы, вопрос решен, но впоследствии неконкретность определения "должное уважение" способствовала возникновению серьезного дипломатического конфликта между Россией, с одной стороны, и Англией и Францией - с другой. Выяснению причин этого конфликта, а также описанию на основании изучения неопубликованных архивных материалов истории разорения британских кладбищ в Крыму в 1856-1868 гг. и посвящена настоящая статья [6].
Первые сведения о грабежах кладбищ иностранных военнослужащих стали поступать в Европу вскоре после заключения Парижского мира [7]. Правительства Англии и Франции через своих послов в Петербурге заявили Александру II официальный протест. Одним из главных требований было предложение немедленно расследовать случаи разрушения могил британцев - капитана Паттена в Балаклаве и сержантов Роберта Вейра и Джона Кифа около Севастополя, а также французов - капитана Бореля около хутора помещиков Деантуани и офицеров Фирмен Малер и Анри Гиске на Сапун-горе близ Инкермана [8].
Для проверки сведений о фактах разрушения могил иностранцев в Крыму туда был послан флигель-адъютант императора капитан 1-го ранга князь М.П. Голицын. Результаты его расследования изложены в двух секретных рапортах военному министру генералу от артиллерии Н.О. Сухозанету и в подробной записке, отправленной к нему же [9]]. Голицын выяснил, что во вскрытии могилы капитана Паттена были виновны французские подданные Пьер Клод Курдон и Франсуа Сириак, а также симферопольский купец третьей гильдии Пьер Вакье, бежавший от ареста в Россию и принявший российское подданство.
Во время осады Севастополя Пьер Курдон и его брат Луи Курдон занимались организацией поставок для оккупационной армии. В уплату за это они получили склад старой ломаной меди, зарытый для большей сохранности в окрестностях Балаклавы. По словам Голицына, "обстоятельства зарытия ея (меди. - А.О.) в землю не делают большой чести интендантствам союзных армий" [10], т.е., проще говоря, она была похищена при разграблении полуострова. Не имея возможности сразу вывести все, братья Курдон заметили место, определив в качестве ориентира могилу капитана Паттена, находившуюся прямо над спрятанным металлом. После ухода союзников из Крыма Пьер Курдон вместе с приглашенным им в компаньоны авантюристом Франсуа Сириаком прибыли в Симферополь. Но без содействия властей им ничего не удалось сделать, они решились довериться Пьеру Вакье, который за вознаграждение должен был добиться разрешения чиновников на проведение поисков меди.
Вакье удалось получить согласие Севастопольской генеральной комиссии по восстановлению города [11] на организацию необходимых работ. Председатель комиссии вице-адмирал П.М. Вукотич выдал купцу "акт, которым ему разрешалось открытие сокрытого в земле и в воде разного рода металла, во всех формах и слитках с тем, чтобы треть всего найденного принадлежала бы нашей казне" [12]. Для надзора за действиями французов к ним был приставлен состоявший при севастопольской полиции капитан-лейтенант К.А. Бертье-Делагарди.
Сперва под Балаклаву выехали Пьер Курдон, сыновья купца Вакье (французские подданные Полидор и Альфонс Вакье) и наемные рабочие в сопровождении Бертье-Делагарда. Земли, на которых должны были производиться раскопки, еще со времен императрицы Екатерины II принадлежали Балаклавскому греческому батальону. Его командир, полковник М.А. Манто, разрешил производить здесь поиск металлов и приставил к французам своего представителя - прапорщика Ксирихи. Были сделаны три пробных раскопа в ограде могилы капитана Паттена, но ничего найти не удалось. На следующее утро поиском руководил "более предприимчивый", по выражению Голицына, Франсуа Сириак, который приказал разобрать часть могильной ограды. Рабочие начали копать и на глубине двух аршин (примерно 1 м 42 см) наткнулись на гроб с телом британского офицера.
Свидетельства очевидцев о том, что произошло дальше, расходятся: одни утверждали, что полусгнивший гроб был поврежден ударом лопаты кого-то из рабочих, другие же - что Ф. Сириак, спустившись в яму, с помощью бурава сорвал с гроба кусок доски. Видимо, разные показания давали французские и русские участники этой авантюры. Как бы то ни было, работы по распоряжению Бертье-Делагарди были остановлены, яма засыпана, причем памятник на могиле Паттена остался неповрежденным. Узнав про вскрытие гроба британского офицера, полковник Манто запретил дальнейшие поиски и 14 мая 1857 г. донес об этом происшествии генерал-губернатору Новороссийского края и Бессарабии генерал-адъютанту графу А.Г. Строганову. После этого, стремясь лично оправдаться от возможных обвинений перед лицом высшего начальства. Манто срочно испросил отпуск и выехал в Петербург.
Однако преступление не удалось сохранить в тайне. По словам Голицына, стечение большого количества любопытных к месту раскопок и присутствие среди них "иностранных торгашей, шатавшихся между Севастополем и Одессою", привело к тому, что о нем почти сразу же стало известно британскому генеральному консулу в Одессе, который срочно направил своего секретаря Кортацци в Балаклаву. Кортацци удалось вызвать на откровенность исполняющего должность командира Балаклавского греческого батальона майора Маландраки и узнать дату составления и номер рапорта, который Манто направил Строганову. Таким образом, британцы получили возможность предъявить России обвинение в том, что осквернение могилы Паттена происходило не только при попустительстве, но и при прямом содействии официальных властей.
Сообщая об этом в Петербург, Голицын обвинил прежде всего полковника Манто и майора Маландраки в пренебрежении своими обязанностями. Если бы не их неправильные действия, то "мы всегда были бы властны представить преступление, совершенное не намеренно, в смягченном виде и избавиться от нареканий Франции и Англии, скрыв ничем не извиняемое попущение тех должностных лиц, которые были его прямыми свидетелями. Преступление приписало бы общественное мнение одному преступнику, а неоспоримое доказательство присутствия при оном должностных лиц подвергает Правительство наше незаслуженному нареканию", - писал он [13]. Кроме того, по его мнению, неправильно действовали члены Севастопольской генеральной комиссии, которые, "ложно понимая выгоды казны и преувеличивая круг возложенных на нее действий", позволили Вакье производить раскопки на землях Балаклавского греческого батальона, не входивших в сферу юрисдикции комиссии. Менее всего виновными Голицын считал самих французов-кладоискателей, которых он, по их желанию, отправил в Одессу. Он даже просил Строганова не отдавать их под суд, если это "может породить новое затруднение, возбудит cтолкновение и запутать дело, принявшее уже, к несчастию, такие размеры" [14].
Относительно разрушения общей могилы сержантов Роберта Вейра и Джона Кифа, с которой была похищена надгробная плита, стало известно, что это сделали крепостные крестьяне отставного капитана 2-го ранга А.X. Кокораки: Василий Степанов и Василий Михайлов. Хотя они и не сознались в совершении преступления, утверждая, что нашли плиту на дороге, но были изобличены показаниями надзиравших за кладбищем рядовых Крячко и Гробаренко [15].
Все виновные в осквернении могил иностранцев были наказаны по личному распоряжению Александра II. Члены Севастопольской генеральной комиссии вице-адмирал Вукотич и контр-адмирал Н.Д. Варницкий, превысившие свои полномочия, отделались строгим замечанием и угрозой возложить на них ответственность "за все убытки, которые понесет казна от неправильно совершенного с купцом Вакье условия", оставшейся, впрочем, только на бумаге. Капитан-лейтенант Бертье-Делагарди и прапорщик Ксирихи получили строгий выговор, а полковник Манто - замечание "за недонесение непосредственному своему начальству о разрытии могилы" капитана Паттена.
Вакье и его сыновья освобождались от всякой ответственности и первый даже получил право предъявить властям иск о вознаграждении за понесенные убытки. Курдон и Сириак были высланы за границу без права на компенсацию расходов и возвращения в Россию. Впрочем, Строганову было позволено выдать им незначительную сумму денег для избежания "неприязненных столкновений с французским правительством". Это ярко свидетельствует о том, что Россия всеми силами стремилась поддержать наметившееся после окончания войны франко-российское сближение.
Самое же строгое наказание понесли крепостные крестьяне Степанов и Михайлов, которые были арестованы и впоследствии отданы под суд. В отношении их хозяина не было предпринято никаких действий, хотя, возможно, именно он заставил своих людей украсть плиту с могилы британских сержантов, так как она была найдена около его дома [16].
Что касается состояния могил капитана Бореля и офицеров Фирмен Малер и Анри Гиске, то по поводу первой Голицын известил военного министра, что неизвестными преступниками с целью кражи металлических частей был разрушен памятник, но сама могила не пострадала. Сообщение же об осквернении двух других захоронений, по его словам, оказалось "совершенно ложно" [17].
Послы Англии и Франции были проинформированы о результатах расследования и мерах, принятых российским правительством по наказанию виновных. Кроме того, в специальной ноте им сообщалось о том, что Россия впредь не допустит ограблений могил и разрушения кладбищ иностранных солдат.
Свои соображения по этому поводу представил в военное ведомство и Голицын. Он заключал, что "по строгой справедливости нельзя никого винить ни в прямом, ни в косвенном их (разрушений. - А.О.) попущении". Изначально порочной была сама система охраны кладбищ, при которой надзор за теми из них, что находились на частной земле, поручался владельцам этих земель, а тех, что располагались на государственных землях, - командирам Севастопольского порта и Балаклавского греческого батальона [18].
Никто не мог выполнить своих обязанностей, так как из крымских помещиков еще мало кто вернулся в разоренные войной хозяйства, а у официальных властей не было ни людей, ни денег для обеспечения надежной охраны многочисленных кладбищ. Местное население, обозленное грабежами и насилием со стороны оккупационных войск, нельзя было заставить относиться с уважением к могилам иностранцев. Балаклавские греки были оскорблены разрушением их церкви в деревне Комары (ныне - село Оборонное). Татары Байдарской долины не испытывали никакого почтения к любым христианским захоронениям. Тем более нельзя было надеяться на высокую нравственность ссыльных преступников, "коими по необходимости в разное время населялся Новороссийский край и... тех... иностранных бродяг, которые посещают ныне Севастополь и шатаются в его опустошенных окрестностях, привлеченные молвою о сокрытых в земле металлах", - писал Голицын Сухозанету [19].
Флигель-адъютант императора был убежден в том, что для надежной охраны могил иностранцев "нет другого средства, как поселение на сих кладбищах привратников, установление за ними (кладбищами. - А.О.) наблюдения и принятие казною на себя всех сопряженных с этим издержек, одним словом, образование особенного на сей предмет штата".
Но привратники, по мнению автора, не должны были заниматься ремонтом захоронений, но только охранять их и исправлять мелкие повреждения в строгом соответствии с обязательствами России, закрепленными Парижским договором 1856 г. Необходимые денежные средства на поддержание в порядке кладбищ своих военнослужащих обязаны выделить те государства, которые принимали участие в оккупации Крыма. Если же и далее затягивать решение данного вопроса, то это приведет к полному разрушению некрополей и каждый раз будет предоставлять "обширное поле произволу [и] доносам всякого консульского агента, которому вздумается посетить в Крыму могилы своих соотечественников" [20].
Военный министр сообщил о результатах расследования министру иностранных дел князю А.М. Горчакову. Сухозанет полностью поддержал все предложения Голицына, отметив, что разрушению кладбищ способствуют также тяжелые климатические условия Крымского полуострова и непрочность воздвигнутых во время войны памятников. В то же время он предлагал министерству иностранных дел обратить внимание британского и французского послов на тот факт, что российское правительство не предъявляло претензий их странам по поводу осквернения могилы адмирала П.С. Нахимова в Севастополе. Этот факт действительно имел место. Мародерами был пробит свод склепа адмирала, с его гроба снята крышка и с мундира покойного сорвано золотое шитье [21]. Однако Горчаков предпочел не обострять отношений и уладить имеющиеся разногласия миром. На этом дипломатический конфликт временно был урегулирован. Но оказалось, что главные события были еще впереди.
В июле 1858 г. Строганов представил в военное министерство рапорт, в котором предлагалось принять следующие меры для охраны иностранных кладбищ: "Назначить... особый присмотр из 36 человек вольнонаемных, с платою каждому по 8 р. в месяц и, сверх того, обнести кладбища глубокими рвами и живою изгородью, для чего, а равно для приведения вообще в порядок самых кладбищ назначить рабочих из обывателей, с платою каждому по 25 коп. в день. На все это... потребуется расхода: постоянного до 3456 р. в год и единовременного до 2000 р. серебром", - писал генерал-губернатор [22]. Это были реальные меры, способные не только предохранить кладбища от разрушений, но и обеспечить работой хоть какую-то часть населения Крыма, страдавшего от полного развала инфраструктуры полуострова и от массовой безработицы [23].
Товарищ военного министра генерал-лейтенант князь В.И. Васильчиков передал рапорт Строганова управляющему делами министерства иностранных дел графу И.М. Толстому [24]. Однако тот отверг эти предложения, посчитав, что охрану кладбищ можно по-прежнему возложить на местных жителей. Притом речь шла исключительно об охране, без обязательства исправлять любые, даже самые мелкие, повреждения [25]. Строгое наблюдение за неприкосновенностью кладбищ должно было быть вменено в обязанность земской полиции [26]. Решение Толстого было неправильным, оно игнорировало все выводы Голицына и Строганова, но оказалось более приемлемым для высших российских властей, так как не требовало выделения государственных средств на организацию охраны могил иностранцев в Крыму. Не удивительно, что грабежи кладбищ не прекратились. Александр II мог сколько угодно обещать европейским державам "свято исполнить" обязательство уважать покой их погибших подданных. Его министры готовы были потратить тысячи рублей на служебную переписку, но отказывались выделить 25 коп. на поденную оплату кладбищенских рабочих. Благие намерения императора гибли в канцелярской рутине ведомств, что объективно подрывало международный престиж России.
Новый скандал разгорелся в 1859 г., когда капитаны двух британских кораблей, стоявших в Севастополе, отказались принять на борт груз, в котором были случайно обнаружены человеческие кости [27]. Это были ящики с металлоломом, собранным в местах захоронений иностранных солдат, среди которого по небрежности или из-за торопливости собирателей оказались и части скелетов. Замять скандал не удалось. Масла в огонь подлило письмо, полученное британским консулом в Керчи с. Джексоном Элдриджем от вице-консула в Феодосии капитана Р.Ч. Клиппертона [28]. Последний вместе с американским полковником Гоуэном, который занимался в Севастополе подъемом затонувших кораблей, в ноябре 1859 г. совершили поездку по нескольким британским кладбищам в Крыму. Здесь они обнаружили многочисленные повреждения, происшедшие как по естественным причинам, так и нанесенные человеком. Клиппертон писал, что он видел дорогу, проложенную через кладбище и разбитый на месте могил виноградник, снова вспоминал о несчастном капитане Паттене, тело которого, было "проколото шомполом" (видимо, в шомпол превратился бурав Сириака), описывал сожженные кладбищенские деревья и уничтоженные памятники. Общий вывод автора письма был весьма пессимистичен: "Если они (памятники. - А.О.) не будут исправлены в возможно скорейшем времени, то исчезнут даже следы могил многих из наших храбрых соотечественников, столь храбро сражавшихся за Королеву и за отечество во время славнейшей осады, какую только представляет история". Клиппертон отмечал также, что, по его мнению, российские власти не только не предпринимают никаких шагов по пресечению грабежей, но и некоторыми своими действиями поощряют местных жителей к этому. В частности, он писал о том, что мраморная доска, установленная близ деревни Кадыкой (ныне - часть г. Балаклавы) в честь постройки новой дороги британскими военно-рабочими отрядами под руководством инженера Дойна, по приказу из Севастополя была вырвана из скалы и разбита [29].
Джексон Элдридж, проверяя сведения Клиппертона, лично осмотрел британские кладбища и о результатах осмотра доложил министру иностранных дел Англии лорду Дж. Расселу. Консул убедился в достоверности сообщенных ему фактов и добавил к ним новые данные. На кладбище британской морской бригады он увидел разбитый памятник и разрытую могилу командира корабля "Альбион" коммодора Хэмета. "Мне тем прискорбнее было видеть это, что невольно приходило на мысль, что участь ком[м]одора Гамета (так в тексте. - А.О.) могла бы постигнуть меня самого, так как я имел честь служить в армии во время Крымской войны", - докладывал он министру [30].
Как видим, военные воспоминания были живы в памяти британцев и россиян, что объясняет наличие у тех и других конфронтационного мышления. Прошло еще слишком мало времени, чтобы вчерашние враги успели примириться друг с другом. Положение осложняло и то, что религиозные чувства британцев, тщательно заботящихся о могилах своих соотечественников, где бы эти могилы ни находились, были глубоко оскорблены фактами вандализма и грабежей на крымских кладбищах. Поэтому Джексон Элдридж с прискорбием извещал министра о том, что, проинформировав обо всем случившемся некое "высокое должностное лицо" в Севастополе, он увидел во взгляде чиновника не желание помочь, а только неприязнь. Консул не стал делать ему никакого официального представления, поскольку город не входил в сферу его юрисдикции и он не знал, как отнесется к этому лорд Рассел.
Пока британские власти раздумывали, что предпринять в связи с этими происшествиями, Джексон Элдридж получил от одного из британских путешественников по Крыму новые сведения о разрушениях могил. Этот турист посетил, среди других, кладбище на Каткартовом холме близ Севастополя. Он увидел там вскрытые могилы и разбитые памятники капитанов Р. Ньюмана, У.П. Элликса и неизвестного морского офицера, останки которого были, по его словам, варварски разбросаны по земле. Ограда кладбища также пострадала от действий грабителей. "Они изломали... ворота на Каткартовом холме, оторвали одну из досок красного дерева, которые были привинчены затем, чтобы ворота не отворялись; отогнули и затем отбили одну из тяжелых медных петель; успели выбить одну из заклепок, на которых держались петли, но не успели совершенно оторвать их; я полагаю, однако, что к будущему воскресению не только петли, но и Мальтийский крест на воротах будут похищены", - писал автор [31].
Факты, собранные консулами и частными лицами в Крыму, вскоре стали известны британской общественности. Возмущение было столь велико, что парламент вынужден был сделать официальный запрос лорду Расселу о мерах, которые правительство собирается предпринять в целях прекращения осквернений могил британских солдат [32]. Предлагалось даже "обеспечить покой усопших" заключением особого договора с Россией. В этой ситуации лорд Рассел потребовал от правительства Александра II возбуждения следствия по всем фактам грабежей на иностранных кладбищах в Крыму и строгого наказания виновных в этих преступлениях [33].
Российский министр внутренних дел С.С. Ланской в июне 1860 г. предложил вновь обратиться к тем мерам охраны, которые два года тому назад намечал Строганов. Вообще же Ланской требовал срочно предпринять хоть что-то, иначе "со временем иностранные кладбища могут придти в совершенное разрушение". Горчаков активно поддержал инициативу Ланского, так как главе министерства иностранных дел было ясно, что если не устранить этот камень преткновения в отношениях с Англией и Францией, они никогда не восстановятся в полном объеме [34]. Но опять нашлись высокопоставленные чиновники, которые, не соглашаясь с мерами Строганова, упорно предлагали возложить "обязанность охранения памятников... на земскую полицию" [35]. Их не смущало то, что с 1856 г. местные власти, не получавшие никаких средств из центра, проявили полную неспособность справиться с грабителями.
Беспомощность полиции доказывают строки из рапорта Таврического гражданского губернатора генерал-лейтенанта Г.В. Жуковского, временно замещавшего Строганова, Горчакову от 16 марта 1861 г., в котором говорилось о том, что дознание о грабежах кладбищ производится "через посредство нижних чинов благонадежной нравственности, так как часто неожиданным образом, по слухам и молве, подобные преступления открываются" [36]. Видимо, поймать преступников нищая земская полиция могла только "неожиданным образом".
Тем временем из-за отсутствия финансирования расследование практически остановилось. Российской стороне пришлось обратиться к британским властям с просьбой о выделении необходимого количества средств для ремонта и охраны кладбищ. Те сначала обещали помочь, но впоследствии отказались от такого предложения. Вместо этого британцы, не полагаясь больше на содействие местных чиновников, назначили особого смотрителя за всеми британскими кладбищами в Крыму и определили ему денежное содержание. Он же должен был распоряжаться суммами, отпущенными на ремонт памятников [37].
Строганов пытался протестовать против этого шага, полагая, что он "имеет вид официального вмешательства англичан в дело, которое приняло на себя наше правительство" [38], однако Горчаков рекомендовал ему согласиться с этой мерой. Конфликт вновь удалось притушить, но не разрешить окончательно. Иностранные кладбища в Крыму продолжали становиться объектами расхищения, так как условия жизни местного населения не улучшались, а при огромной территории, на которой располагались некрополи, за ними не могли уследить ни земская полиция, ни нанятый британцами смотритель.
В июне 1861 г. британский посол в Петербурге лорд Непир направил в российский МИД ноту по поводу разрушения могил полковников Дж. Броуди Патулло и Дж. Имэна [39]. Посол знал не все, на самом деле оскверненных могил было больше, о чем Строганов сообщил Ланскому еще 14 апреля 1861 г. Генерал-губернатор известил о разрытии, кроме вышеуказанных, еще и могил капитанов Р. Ньюмана (скорее всего, речь идет о новом покушении, а не о прошлогоднем случае), Эвери, Локкора и других. По этому делу, как и ранее, было произведено "строжайшее секретное дознание, но виновных в святотатстве не открыто и до сего времени разыскиваются злоумышленники", - докладывал в Петербург Строганов. Понятно, что об итогах безуспешного расследования не стали информировать британского посла. Местная полиция в очередной раз ярко продемонстрировала неспособность "охранять... иностранные кладбища, разбросанные на огромном пространстве в степном крае от умышленного повреждения и ручаться за их целость", в чем генерал-губернатор видел главную причину катастрофических неудач всех проводившихся дознаний [40].
Начало 1862 г. ознаменовалось очередным скандалом вокруг британских кладбищ под Севастополем. В январе возник спор между Джексоном Элдриджем и местным помещиком Строковым по поводу строительства каменной ограды одного из кладбищ. Причина спора точно не известна, но, скорее всего, Строков не позволил строить ту часть стены, которая должна была пройти по его земле и при этом еще нагрубил консулу. Конфликт удалось уладить после того, как Строганов приказал севастопольскому военному губернатору П.И. Кислинскому "объяснить Г. Строкову все неприличие его поступков и предварить, чтобы на будущее время он не допускал подобных действий, вовлекающих Высшее Правительство в неприятные объяснения с иностранными державами" [41]. Можно представить, как испугался Строков, когда, будучи вызван в присутствие, узнал, что его протест против строительства кладбищенской ограды подрывает международный авторитет Российской империи. После сделанного ему внушения он обещал впредь не предпринимать никаких действий против британского представителя, заявив, что "еще в прошлом году оставил претензию к консулу" [42].
В марте 1862 г. Джексон Элдридж известил лорда Рассела о повреждении могил военнослужащих 33-го и 34-го полков британской армии, находившихся около 3-го бастиона севастопольской обороны. Было обнаружено, что останки солдат выкопаны из могил и разбросаны по земле. Узнав об этом, консул специально отправился в Севастополь, чтобы "просить о производстве следствия для отыскания виновников этого святотатства". Лорд Непир настаивал на том, чтобы "местные начальства приглашаемы были способствовать г-ну Эльдриджу в его разысканиях и [распорядились] предать виновных суду" [43]. Из Петербурга Строганову был отправлен приказ максимально способствовать поискам Джексона Элдриджа и удовлетворить все "домогательства" британского послав
Но Строганов на этот раз устранился от проведения расследования, поручив его генералу Жуковскому. Тот организовал тщательную проверку всех фактов разрушения британских кладбищ. Относительно последнего по времени случая с могилами солдат 33-го и 34-го полков Жуковский дал следующие пояснения: в этом месте территория захоронения не была никак обозначена и "сам консул не знал о существовании сего кладбища. Поверхность этой местности в нескольких пунктах была неглубоко изрыта и на ней лежали человеческие кости, уже побелевшие и заросшие травою; но определить, с какого времени лежат оне в таком положении, оказалось невозможным. ...Можно почти безошибочно полагать, что тела здесь не были погребены, как следовало, а при поспешности, по случаю военных действий, едва были прикрыты землею, отчего при действии непогод и от времени кости обнаружились" [44]. Как сообщал Жуковский Горчакову, по распоряжению консула эта местность вскоре была обнесена стеной [45].
В сентябре 1862 г. Джексон Элдридж проинформировал лорда Непира о том, что 31 августа разграблению опять подверглось кладбище на Каткартовом холме [47]. На этот раз были разбиты надгробные памятники офицеров 68-го пехотного полка (лейтенанта Смита, капитана Ллойда и майора Винна), 3-го пехотного полка (капитана Вогана) и 8-го гусарского полка (капитана Боулза). Консул сообщал послу о том, что он вновь решительно потребовал от властей произвести строжайшее следствие и разрешить ему участвовать в нем, так как это был уже четвертый случай осквернения британских могил в 1862 г., но все предыдущие-дреступления остались нераскрытыми.
Джексон Элдридж выражал свою уверенность в том, что единственная цель всех покушений на иностранные кладбища - поругание могил павших воинов. На наш взгляд, здесь проявило себя представление о неискоренимом "русском варварстве", планомерно и настойчиво формировавшееся в сознании британцев властями и официозной прессой Англии в предвоенные и военные годы. По мнению консула, не только местные жители, но и представители власти, одинаково ненавидящие цивилизованных европейцев, тайно сочувствовали преступникам и всячески саботировали проведение расследований. Поэтому Джексон Элдридж хотел лично участвовать в поисках грабителей.
Начавшееся следствие возглавил чиновник по особым поручениям при Таврическом гражданском губернаторе статский советник А.А. Сонцов. Британский консул был официально приглашен принять участие в деятельности его комиссии [48].Что касается происшествия 31 августа на Каткартовом холме, то разобраться с ним было поручено губернскому стряпчему В.И. Колбасьеву.
Следователи начали работу и определили, что главное подозрение в разграблении иностранных кладбищ падает "на некоторых из низшего класса жителей Севастополя, занимающихся, по недостатку работ, добыванием металлов в окрестностях города, преступными действиями которых, конечно, руководит единственно корыстная цель, а не желание поругания над могилами" [49]. Наконец-то власти нехотя признали, что не столько климат полуострова или враждебное отношение местных жителей к могилам иностранцев, хотя и эти причины нельзя сбрасывать со счетов, а именно широкое распространение безработицы в разоренном войной крае толкало людей на грабеж могил их бывших врагов.
Но открыто признать то, что за шесть лет, прошедших после войны, государство почти ничего не сделало для восстановления хозяйства Крыма было, конечно, невозможно. Поэтому в акте, составленном после осмотра места происшествия на Каткартовом холме, Колбасьев попытался опровергнуть версию о повреждении могил с целью грабежа, так как, по его словам, в разбитых памятниках не было ни украшений, ни металлических частей. Как же тогда можно было объяснить мотивы действий преступников? На свет появилась версия, соединяющая в себе точки зрения Джексона Элдриджа и Жуковского. Остается заключить, писал Колбасьев, "что эти повреждения сделаны без цели, из одного желания портить и истреблять, проявляющегося у детей и у людей нравственно неразвитых. По всей вероятности можно предположить, что это сделано лицами, занимающимися собиранием металлов с досады на неудачный сбор" [50]. Значит, грабители были, а грабежа не было? Как всегда, власти пытались переложить вину на простых, "нравственно неразвитых" людей. Всем было хорошо известно, что на иностранные кладбища за металлом ходили и жители Севастополя, в частности женщины и дети, и солдаты, и матросы, и крестьяне соседних деревень, жившие впроголодь. Сдав цветные металлы лавочникам, занимающимся скупкой металлолома, можно было получить несколько рублей. В этой ситуации обвинять в варварстве тех самых людей, которых во время осады Севастополя называли великими тружениками во славу земли русской, было абсолютно безнравственно.
Зашедший в тупик Колбасьев в конце концов решил обратиться к старым делам о грабежах иностранных кладбищ, надеясь, что это выведет его на истинных виновников новых преступлений. Подняли материалы дела 1860 г. о вскрытии могил на Малаховом кургане и около бывшего Камчатского редута. Тогда в этом были обвинены мещанин Тарас Помогайбенко и государственный крестьянин Василий Найденов. Первый из них содержался в Севастопольской тюрьме, второй - в тюрьме Симферополя.
Однако допрос не дал никаких результатов, хотя Колбасьев обещал преступникам за помощь следствию "ходатайствовать о смягчении их участи, а консул Эльдридж за доставление таких сведений предлагал всем им денежные награды" [51] Следствие пришлось прекратить из-за полной невозможности найти виновных.
Лорд Непир протестовал против этого, требуя продолжения расследования, а также установления строгого надзора за британскими кладбищами. По его мнению, отличающемуся от мнения Джексона Элдриджа, "отыскивание металлов в окрестностях Севастополя служит главным поводом к разорению могил, чему можно бы положить предел строгим преследованием такового промысла" [52]. Британские власти, не желавшие предоставлять российскому правительству средства на содержание кладбищ в должном порядке, требовали от последнего строгости, строгости и еще раз строгости по отношению к населению Крыма.
При этом они же, в связи с началом польского национального восстания 1863-1864 гг. призывали Россию к максимальной мягкости по отношению к восставшим полякам. Налицо политика двойных стандартов. Совместный демарш Англии, Франции и Австрии по польскому вопросу породил у Александра II опасения, не подготавливается ли против него "крымская комбинация", т.е. новая война, к которой Россия была решительно не готова ни в военном, ни в финансовом отношении. Вмешательство европейских держав во внутренние дела империи привело тогда к росту националистических настроений во всех слоях ее населения.
Думается, что Строганов вздохнул с облегчением, когда его в начале 1863 г. сменил на посту генерал-губернатора Новороссийского края и Бессарабии генерал от инфантерии граф П.Е. Коцебу. Новый генерал-губернатор также оказался в сложном положении. С одной стороны, он опасался вызвать недовольство местного населения, лишив его дополнительного (пускай и мизерного) заработка, с другой - нельзя было игнорировать настоятельные требования британских дипломатов. В этой ситуации Коцебу избрал путь бумажной активности при почти полном отсутствии реальных действий.
Было приказано продолжить поиски преступников, учредить "постоянный и неослабный надзор" за британскими кладбищами и запретить сбор металлов в окрестностях Севастополя [53]. Но всем, в частности и самому Коцебу, было ясно, что эти "строгие меры" ни к чему не приведут. В июне 1863 г. исполняющий обязанности судебного следователя Симферопольского уезда В.Ф. Бокариус доложил генералу Жуковскому о том, что, "так как нет в виду обстоятельств, коими можно бы дойти до открытия виновных в повреждении памятников Каткартова кладбища", он принял решение "заключить (закончить. - А.О.) производство следствия по настоящему предмету" [54].
Грабежи иностранных кладбищ в Крыму продолжались [55]. В ночь на 9(21) января 1865 г. осквернению подверглась могила полковника Ч.Ф. Сеймура - адъютанта генерала Дж. Каткарта. В поисках ценных вещей преступники вскрыли могилу, разбили скелет офицера и использовали его плечевую лопатку вместо подсвечника. Полиция ограничилась только составлением акта и приказала немедленно засыпать могилу. Дело не было возбуждено. Как сообщал смотритель британских кладбищ С. Сакелари Клиппертону, это было тем более возмутительно, что тогда же стало известно о немедленном аресте матроса, укравшего полосы из решетки русского кладбища в Корабельной слободке Севастополя [56].
Опять британским послом была направлена в российское министерство иностранных дел нота с требованием найти и наказать виновных [57], министерство же переадресовало ее генерал-губернатору Новороссийского края. Коцебу опять предписал местным властям "принять строжайшие меры и произвести особое следствие". Но и он сам и чиновники в Петербурге понимали, что все это - только видимость действия для успокоения британцев. Невозможно было отыскать преступников "при ограниченности способов полиции и при разбросанности иностранных кладбищ на большом пространстве", - в очередной раз писал в столицу генерал-губернатор [58].
Однако в этом донесении уже звучало нарастающее раздражение властей по поводу постоянных претензий британцев. Коцебу попытался переложить на них часть ответственности. Он, например, писал о том, что российское правительство неоднократно предлагало Англии различные пути решения проблемы, но та ограничилась только наймом смотрителя. По мнению генерал-губернатора, смотритель не мог справиться со своими обязанностями. В подтверждение своих слов он указывал на то, что Сакелари обнаружил повреждение на одном из кладбищ только через четыре дня после того, как оно было совершено [59]. Тут Коцебу невольно подтвердил, что власти знали о факте грабежа, но не сообщили об этом смотрителю. Это подтвердило подозрения британцев о том, что власти, будучи не в состоянии найти грабителей, скрывали преступления.
И на этот раз Коцебу был вынужден сообщить в Петербург о безуспешном окончании следствия. Он признал, что по отдельности и полиция, и смотритель кладбищ бессильны спасти их от разрушения [60]. Поэтому генерал-губернатор предлагал для надзора за ними учредить постоянный конный караул из четырех человек под наблюдением полицейского управления. Самой же действенной мерой предотвращения грабежей он считал перенос останков всех британских военнослужащих на одно общее кладбище, как это сделали французы [61]. Коцебу предвидел, что британцы вряд ли согласятся с такой мерой, но полагал, что "лучше сделать это с подобающими почестями к памяти погибших героев, нежели оставлять останки их на поругание грабителей" [62]. Это было последнее предложение российских властей, реализация которого могла бы предотвратить разграбление кладбищ. Коцебу пытался через британских консулов в Крыму, генерального консула в пограничном румынском городе Галаце полковника Стокса, наконец, через британских туристов выяснить отношение к этому правительства Англии [63]. Но никакой реакции со стороны последнего, видимо, не было, так как ситуация с кладбищами осталась без изменений.
В дальнейшем российские власти в ответ на протесты британских дипломатов либо отмалчивались, либо просто отрицали факты грабежей, заявляя, что разрушение могил и памятников происходит от "дурной кладки и влияния дождей" [64]. Компромисс между Англией и Россией так и не был найден. Это привело к тому, что со временем британские кладбища в Крыму все больше и больше превращались в развалины.
Но был и другой подход к решению проблемы. В начале XX в. на карте Крымского полуострова еще можно было найти около Севастополя место с названием "Французское кладбище" [65]. Сохранности его способствовало то, что в 60-х годах XIX в. французское правительство приняло решение о перезахоронении останков своих солдат на одном общем кладбище. Сюда был назначен французский смотритель, за могилами осуществлялся должный уход, поэтому этот некрополь находился в хорошем состоянии [66]. Однако бурные события XX в., не раз затрагивавшие территорию Крыма, не оставили камня на камне и от него. Ныне уже ничто не напоминает о существовании здесь 168-ми иностранных кладбищ времен войны 1853-1856 гг.
В том, что Англия и Россия не смогли найти взаимоприемлемого решения проблемы сохранности британских кладбищ в Крыму, на наш взгляд, виноваты обе стороны. Не стоит думать, что Англия не хотела оградить могилы своих воинов от разрушения, но приходится признать, что громкие официальные протесты по этому поводу стали удобным средством политического давления на Россию. Недаром ей было отказано в выделении необходимых средств на содержание кладбищ в порядке, а идея заключения официального договора по этому вопросу спущена на тормозах. Доказав, что Александр II неспособен выполнять свои обязательства, можно было серьезно подорвать международный авторитет его империи и остановить наметившееся франко-российское сближение.
Российские же власти виноваты прежде всего в том, что вольно или невольно способствовали разграблению иностранных кладбищ, не сумев быстро восстановить хозяйственную инфраструктуру Крыма. Безработные жители полуострова нашли заработок в кражах цветных металлов и украшений с памятников погибшим воинам. Причем грабежам подвергались не только иностранные, но и русские кладбища, а также пустующие дома в Севастополе и его окрестностях. Однако воровство на британских, французских, сардинских и турецких кладбищах [67] часто оставалось совершенно безнаказанным. Императорские чиновники предпочитали, чтобы недовольство населения выплеснулось в разрушении могил бывших врагов, нежели обратилось на них самих. В этом смысле британские дипломаты были правы, когда подозревали власть в "потворстве" грабителям. Конечно, и Горчаков, и Строганов, и Голицын искренне пытались разрешить эту сложнейшую политическую, религиозную и гуманитарную проблему, но, к сожалению, их усилия каждый раз наталкивались на стену равнодушия, непонимания или неприятия с той или другой стороны.
В целом следует признать, что отношение властей обоих государств к британским кладбищам в Крыму способствовало их превращению в легкую добычу для бедствующих местных жителей, разного рода авантюристов, таких как братья Курдон, Сириак или Вакье, а также для маргиналов, подобных Тарасу Помогайбенко или Василию Найденову.
Примечания
1. Оборона Севастополя. Подвиги защитников. Краткий исторический очерк с иллюстрациями. Сост. А.М. Зайончковский, 2-е изд. СПб., 1904, с. 72.
2. Виноградов В.Н. Британский лев на Босфоре. М., 1991, с. 105.
3. Айрапетов О. 15 из 1000. Небоевые потери российской армии. - Родина, 1995, № 3-4, с. 114-115.
4. Виноградов В.Н. Указ. соч., с. 103-104.
6. Автор выражает благодарность сотруднику Архива внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ) С.Л. Туриловой за помощь в работе над статьей.
7. См.: АВПРИ, ф. 161 (Санкт-Петербургский главный архив), оп. 718, д. 39, л. 205-20606. Прошение вдовы генерала Фокс-Стрэнгуэйза от марта 1856 г.; л. 154-155. Отношение генерал-губернатора Новороссийского края и Бессарабии графа А.Г. Строганова министру иностранных дел князю А.М. Горчакову от 28 ноября 1856 г. № 12099 о просьбе вдовы генерал-лейтенанта Дж. Каткарта.
Генерал Джордж Каткарт был сыном лорда У.Ш. Каткарта, в 1812-1820 гг. занимавшего пост британского посла в России (дед Джорджа, барон Ч.Г. Каткарт, также занимал этот пост в 1768-1771 гг.). В качестве адъютанта своего отца он принимал участие в Отечественной войне 1812 г. и заграничных походах российской армии 1813-1814 гг. Тем не менее, после вступления Англии в Крымскую войну он посчитал своим долгом отправиться на фронт. Генерал Дж. Каткарт погиб 24 октября (5 ноября) 1854 г. в битве при Инкермане, пытаясь личным примером увлечь войска в атаку. Холм, на котором он был похоронен, впоследствии стал называться Каткартовым холмом. Описание гибели Каткарта и его адъютанта полковника Ч.Ф. Сеймура см.: Тарле Е.В. Крымская война. - Тарле Е.В. Соч. в 12-ти т., т. IX, с. 174.
8. АВПРИ, ф. 161, оп. 718, д. 39, л. 124об. - 125об.
9. Там же, л. 118-119об. Копия рапорта от 26 августа 1857 г. № 19; л. 124-132. Копия рапорта от 6 сентября 1857 г. № 35; л. 139-148. Записка от 6 сентября 1857 г.
11. Эта комиссия была учреждена 17 февраля 1856 г. В сферу ее компетенции входило "все то, что относится до возобновления города Севастополя, очистки Севастопольских рейда и бухт, подъема со дна казенного имущества, собирания чугуна и свинца и распоряжений относительно употребления камня с разрушенных батарей". - Там же, л. 141-141об.
15. Там же, л. 257-257об. Секретное отношение Сухозанета А.М. Горчакову от 11 января 1858 г. № 3.
18. На землях Севастопольского порта (40 верст) находилось 112 иностранных кладбищ, а на землях Балаклавского греческого батальона (50 верст) - 52 кладбища. Остальные захоронения располагались на землях частных владений.
19. АВПРИ.ф. 161, оп.718, д.39, л. 126-130.
21. Там же, л. 106об. - 106б, 110-110об. Отношение от 4 октября 1857 г. № 477.
22.Там же, л. 248-250. Рапорт от 21 июля 1858 г. № 7375.
23. Генерал белого движения А.С. Лукомский вспоминал, что даже через 20 лет после окончания Крымской войны Севастополь "еще больше чем наполовину был в развалинах". - Лукомский А.С. Очерки из моей жизни. - Вопросы истории, 2001, № 1, с. 94-95.
24. АВПРИ. ф. 161, оп. 718, д. 39, л. 246-24606. Отношение от 13 августа 1858 г. № 731.
25. В отношении к военному министру от 15 января 1858 г. № 38 эта позиция была обоснована следующим оригинальным образом: "Поля битв во всех частях света усыпаны гробницами павших, но нигде местная правительственная власть не взяла на себя обязанность сохранять их на все времена. При большом же протяжении, на котором в Крымском полуострове рассеяны ныне гробницы, таковая с нашей стороны взятая обязанность соответствовала бы мирному завладению сих земель иностранцами". - Там же, л. 262-262об.
26. Там же, л. 247 об. Толстой Васильчикову от 16 сентября 1858 г. № 7997.
27. Там же, л. 223-22306. Протесты капитана барка "Ист-Лондон" М. Мэтью от 10(22) августа 1859 г. и капитана барка "Полли" с. Смита от 20 февраля (3 марта) 1860 г.
28. Там же, л. 236-244. Перевод донесения от 17 ноября 1859 г. Английский текст. - Там же, л. 228-234.
29. Там же, л. 243об. - 244. Как впоследствии объяснял Таврический гражданский губернатор генерал-лейтенант г.В. Жуковский, "уничтожение мраморной доски... с надписью, как не заключающее в себе святотатства и служащей к упрочению на земле Русской памяти пребывания на оной врагов наших, было сделано по личному приказанию Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора". - Там же, л. 194. Отношение в министерство иностранных дел от 10 июля 1860 г. № 7081.
30. Там же, л. 218. Перевод донесения от 23 марта 1860 г. № 10. Английский текст. - Там же, л. 215-216.
31. Там же, л. 213 об. Перевод донесения Джексона Элдриджа к лорду Расселу от 27 марта 1860 г. № 11. Английская копия письма неизвестного путешественника консулу. - Там же, л. 212-212об.
32. Там же, л. 210-211. Донесение российского посла в Англии барона Ф.И. Бруннова в министерство иностранных дел от 20 апреля 1860 г.
34. Там же, л. 195-196. Ланской Горчакову от 29 июня 1860 г. № 603; л. 197-198. Горчаков Ланскому от 9 июля 1860 г. № 5733.
36. Там же, л. 172об. Копия рапорта № 4093.
37. За исполнение этой должности британцы платили по тем временам огромную сумму - 600 руб. в год. -Там же, л. 35об. Для сравнения укажем, что в период Крымской войны годовой оклад рядового солдата российской армии не превышал 2 руб. 70 коп. серебром, в гвардии же он составлял 4 руб. 50 коп. плюс 90 коп. на именины. - Из записок Севастопольца. - Русский архив, 1867, № 12. стлб. 1587.
38. АВПРИ, ф. 161, оп. 718, д. 39, л. 177-178. Строганов Горчакову от 5 августа 1860 г. № 7545.
39. Там же, л. 13-14. Нота от 1 1 июня 1861 г.
40. Там же, л. 11-12. Копия отношения № 4137.
41. Там же, л. 24-2406. Строганов Горчакову от 9 февраля 1862 г. № 1608.
42. Там же, л. 30. Строганов Горчакову от 14 марта 1862 г. № 2792. На полях приписка карандашом: "Лорду Непиру сообщено уже, что Строкову поставлено на вид неприличие его поступка в отношении г. Эльдриджа (так в тексте. - А.О.) и сделано надлежащее внушение воздержаться от подобных действий".
43. Там же, л. 29-29об. Непир товарищу министра иностранных дел Н.А. Муханову от 19 марта 1862 г. Английский текст ноты, л. 26-27.
44. Там же, л. 28-28об. Муханов Строганову от 17 марта 1862 г. № 2074. На полях пометка: "NB".
45. Там же, л. 263-264. Жуковский Горчакову от 5 июня 1862 г. № 5936.
47. Там же, л. 274-275. Копия донесения от 5 сентября 1862 г. Английская копия документа, л. 271-272.
48. Там же, л. 287-288. Акт комиссии Сонцова от 31 октября 1862 г.
49. Там же, л. 276-276об. Жуковский Горчакову от 13 ноября 1862 г. № 11455.
50. Там же, л. 288об-289. Акт от 1 ноября 1862 г.
51. Там же, л. 290б. -291. Акт от 3 ноября 1862 г.
52. Там же, л. 297. Муханов преемнику Строганова на посту генерал-губернатора Новороссийского края и Бессарабии генералу от инфантерии графу П.Е. Коцебу от 9 апреля 1863 г. № 2425. На полях пометка: "NB".
53. Там же, л. 298-298об. Коцебу Муханову от 22 апреля 1863 г. № 209. О распоряжении о запрете сбора металлов в окрестностях Севастополя Коцебу специально известил Горчакова, л. 300-300об. Отношение от 25 мая 1863 г. № 291. На полях документа пометка карандашом: "NB. Иметь в виду".
54. Там же, л. 305об.-306. Копия донесения от 20 июня 1863 г. № 346.
55. Там же, л. 51-52. Копия акта от 18 января 1865 г. об осмотре частным приставом 1-й части Севастополя коллежским ассесором Дворецким британского кладбища.
56. Там же, л. 49об. -50. Сакелари Клиппертону от 22 февраля (8 марта) 1865 г.
57. Там же, л. 48-48об. Нота британского посла в Петербурге Эндрю Бьюкенена Муханову от 11 марта 1865 г. Английский текст ноты, л. 46-47.
58. Там же, л. 54- 55об. Коцебу Горчакову от 26 апреля 1865 г. № 1900.
60. Там же, л. 58-59 об. Коцебу Горчакову от 31 августа 1865 г. № 7279. По словам Коцебу, смотритель Сакелари признался, что его система охраны "состоит в том. что он два раза в неделю пешком обходит кладбища". - Там же, л. 59.
61. Там же, л. 32об. Коцебу министру внутренних дел А.Е. Тимашеву от 26 ноября 1868 г. № 9733.
62. Там же, л. 59об. К отношению Коцебу Горчакову от 31 августа 1865 г. приложена записка карандашом: "Сентября 13-го 1865 [г.] Предложение о 4. конных караульных сообщено словесно английскому послу, который напишет своему правительству". - Там же, л. 60.
64. Там же, л. 38-41. Копия акта от 24 октября 1868 г. "об осмотре повреждений английских и других на городской земле Севастополя кладбищ, а также кладбищ не на городской земле близ Севастополя". Всего в этот день было осмотрено 15 кладбищ.
65. Энциклопедический словарь издателя Ф. Павленкова. СПб., 1903, стлб. 1017-1018.
66. АВПРИ, ф. 161, оп. 718, д. 39, л. 32об., 33, 34об., Збоб. Смотрителем французского кладбища был назначен некто господин Юсклад (Жюсклэ№ ). - Там же, л. 33.
67. Что касается сардинского (позже - итальянского) правительства, то оно, судя по документам, только один раз выразило официальный протест против разрушения могилы генерала Ла Марморга (сообщение, по сведениям российских властей, оказалось ложным). - Там же, л. 32об.-33. Турки же не делали никаких заявлений по этому поводу.
Август 2002