В последнем десятилетии уходящего века произошло соприкосновение отечественной общественной мысли с двумя значительными негативными феноменами. которые принадлежат к сфере истории, но никак не могут считаться научным знанием.

Это, во-первых, появление колоссального пласта исторической литературы, ориентированной на коммерческий успех и никак не связанной строгими нормами научного исследования. Сенсация, полемическое заострение материала - даже в ущерб точности изложения, наконец, случайный и скоропалительный в условиях издательской гонки подбор используемых исторических источников и литературы - все это стало повседневным явлением.

Расчет на неразборчивого массового читателя приводит раз за разом ко все большему падению "ремесленных навыков" исследования в популярных книжках по истории. Совокупность литературы подобного рода получила наименование "фольк-хистори". Обществу навязываются варианты реконструкции исторической действительности, не имеющие ни малейшего научного обоснования. При этом историческая наука подвергается самой агрессивной критике, читателя всячески убеждают, что историки-профессионалы несостоятельны в своем ремесле и падки на умышленные фальсификации.

Второй негативный феномен - "триумфальное шествие" так называемой "новой хронологии", созданной А.Т. Фоменко, Г.В. Носовским и их сторонниками. До настоящего времени творцы "новой хронологии" шьют своему детищу облачения из наукоподобных тканей. Иными словами, концепция Фоменко-Носовского симулирует науку, гипнотизируя читателя квазиакадемическим подходом к историческому материалу. В последние два года наметилась устойчивая и продуктивная, с точки зрения автора этих строк, тенденция рассматривать "новую хронологию" не в качестве самостоятельной научной школы, а как составную часть фольк-хистори. Более того, наукообразная мимикрия "новой хронологии" позволила этой концепции занять ведущее, авангардное место в коммерческом историописании наших дней.

На протяжении нескольких лет фольк-хистори не встречала фактически никакого отпора и превратилась в значительный компонент общественной мысли. Этот компонент мощно влияет и будет влиять на массовые представления о прошлом, на программы учебных заведений, на историческую беллетристику.

По словам И.Н. Данилевского, "серьезные ученые-историки предпочитают делать вид, что трудов А.Т. Фоменко, Г.В. Носовского и В.В. Калашникова не существует" [1]

Хотелось бы добавить: демонстративно не замечали не только группировки Фоменко, но и М. Аджиева, Э. Радзинского и других. И что же? Отсутствие в прессе критических материалов ничуть не способствовало "рассасыванию" проблемы; скорее, напротив, это дало творцам фольк-хистори ощущение полной безнаказанности и привело массы читателей в недоуменное состояние: если ученые не собираются спорить, значит все это - правда? Между тем, в начале 80-х годов историки-ученые реагировали на появление первых трудов группировки Фоменко гораздо активнее: моментально в печати появились острокритические публикации Е.С. Голубцовой, Ю.А. Завенягина, Г.А. Кошеленко, В.М. Смирина.

Поворотным пунктом в противостоянии научного сообщества и фольк-хистори стал 1998 г., когда появилось значительное количество критических статей, принадлежащих академику В.Л. Янину, И.Н. Данилевскому, Д.М. Володихину, О.И. Елисеевой, Г.А. Елисееву, Д.И. Олейникову, Д. Харитоновичу и другим. Общее впечатление от этой контратаки образно передано О.И. Елисеевой в статье "Корабли были дороги" в "Литературной газете" [2], посвященной полемике о трудах Э. Радзинского: "Не молчим!".

Однако на девять десятых все эти работы были посвящены анализу методических и фактических ошибок. Попыток теоретического обобщения оказалось совсем немного [3]. Между тем, во-первых, определение сути такого явления как фольк-хистори, его корней и причин успеха у массового читателя необходимо для того, чтобы критический отпор ему получил минимальную теоретическую базу и утратил облик беспорядочной и бессистемной "перестрелки". Во-вторых, фольк-хистори обрел значение важного фактора в социокультурной атмосфере российской современности. Уже в силу последнего он достоин пристального внимания и изучения.

Сообщество авторов фольк-хистори делится на несколько групп. При этом некоторые из них представляют собой центр, определяют характерные особенности основных жанров фольк-хистори, а другие являются периферией или же только содержат некоторые ее элементы.

Классический, центральный жанр фольк-хистори вырос из экспансии представителей "точных" наук в гуманитарную сферу; исторические знания формулируются для социума специалистами из совершенно других научных областей. Крупнейший и самый известный представитель этого жанра - А.Т. Фоменко и его сторонники. Однако было бы неправительно упомянуть здесь только их, поскольку у фоменковцев немало популяризаторов: здесь и четыре тома по всемирной и русской истории С. Валянского и Д. Калюжного, и целая плеяда авторов, выпустивших в 1998 г. книгу очерков в поддержку фоменковцев [4]. Одним из ранних источников жанра стало контрфактическое моделирование исторической реальности.

Следующий центральный жанр фольк-хистори - националистический, рожденный в чаду идеологических и политических столкновений между этносами и независимыми государствами на территории бывшего СССР в постсоветский период. Самый знаменитый представитель - пантюркист М. Э. Аджиев [5], но помимо него выдвинулось немало творцов "альтернативной истории" в духе национальных приоритетов: "зоологический" патриот Н.Ф. Шахмагонов, создатель фантастической истории белорусского средневековья М. Ермалович и другие.

Еще один важный жанр фольк-хистори можно условно назвать "игровой историей", историей тайн и загадок. Отчасти он вырос из наименее качественной научно-популярной литературы советского периода российской истории. Отчасти же - из литературно-философских аксиом постмодернизма. Литературный критик О. Дарк в "Литературной газете" прямо связал постмодернизм и "альтернативную историю", т.е. прежде всего группировку Фоменко, хотя она-то как раз изначально далека от литературно-философских позиций этого направления; ближе другие.

"Древнейшие" представители жанра - писатель фантаст В.И. Щербаков, сделавший немалое количество публикаций, посвященных "открытию" эликсира вечной жизни, поискам Асгарда в Прикаспии, славянской "разгадке" этрусской письменности и т.п., а также писатель О. Сулейменов, известный своим квазиисторическим повествованием "Аз и я". В настоящее время большую популярность получили также А.А. Бушков, "король русского боевика", и В.М. Кандыба [6].

На периферии фольк-хистори находится та сфера историко-философской публицистики, в которой исторические факты и их интерпретации играют роль стандартного набора "кубиков" для обоснования какой-либо политической или философской идеи, и в случае конфликта с нею могут быть искажены до неузнаваемости. Подобных примеров чрезвычайно много в истории российской общественной мысли перестроечного и постсоветского периода. В качестве примера могут быть названы, скажем, Э.С. Радзинский, А.Л. Янов и В.В. Кожинов, получившие большую известность.

Буквально за несколько лет произошла внутренняя самоорганизация сообщества фольк-хистори; появилась даже зачатки группового самосознания. Все чаще, например, представители фольк-хистори, принадлежащие к совершенно различным направлениям, применяют по отношению к сфере своей деятельности название "альтернативная история", которое имеет шансы превратиться со временем в самоназвание фольк-хистори. Г.А. Елисеев совершенно справедливо пишет: "Сейчас мир фольк-хистори разросся и зажил своей отдельной жизнью. В нем существуют собственные авторитеты, герои и гении. Одни авторы с уважением цитируют других, ссылки на одни фольк-хисторические труды перекочевывают в другие... Мир монстров живет полной жизнью, пародируя жизнь серьезной науки" [7]. Те же Г.В. Носовский и А.Т. Фоменко, например, целый параграф отвели в сводном труде "Империя" для дружеской полемики с М. Э. Аджиевым [8].

Фольк-хистори в небольших дозах всегда, видимо, присутствовала в общей системе исторического знания. Еще несколько лет назад весьма популярной была оценка, согласно которой фольк-хистори - всего лишь сниженный вариант научной истории. история, изложенная дилетантами. В начале 90-х годов, вероятно, так и было. Однако в середине 90-х годов в России произошел количественный скачок влияния этого феномена в рамках названной системы, что привело, в конечном итоге, к качественным изменениям. Как уже говорилось, фольк-хистори обрела роль важной составляющей в спектре основных компонентов общественного сознания.

Что послужило причиной (или, вернее, причинами) к этому? Что стало той плодородной почвой, на которой взошло это диковинное растение? Прежде всего, особенности переломного состояния в политической жизни страны. На протяжении советского периода российской истории тесная связь гуманитарных дисциплин с господствующим монистическим мировоззрением была вполне ординарным, повседневным явлением. После утраты данным мировоззрением доминирующей позиции из-за этой тесной связи оказался так же поколеблен прежний авторитет исторической науки, и профессиональные знания историков перед лицом массового скепсиса оказались почти бессильны.

Долгий и сложный процесс адаптации инфраструктуры и теоретической мысли отечественного сообщества ученых-историков к новой политической ситуации лишили историческую науку возможности достаточно мобильно реагировать на постоянно возникающие общественные запросы на новые исторические знания. В сферу взаимодействия истории и общества вторгся журналист, тесня более качественную, но запаздывающую информацию исследователей, собственной, поверхностной, однако быстрее доходящей до потребителя.

Наконец, распад СССР и формирование независимых государств на его территории потребовали создания новых официальных идеологических схем, и в частности, теоретических каркасов национально-государственной истории для каждого из них; это, в свою очередь, инициировало массовый прорыв националистических настроений в систему исторического знания. В целом, названный комплекс причин является внешним по отношению к развитию научной мысли в области истории. Отнюдь не историческая наука ответственна за расцвет фольк-хистори.

Существует и другой комплекс предпосылок, обусловивших "триумфальное шествие" фольк-хистори в 90-х годах. Инфраструктурная модель исторической науки и ее ролевая, функциональная установка в социуме советского периода резко отличались от их западных аналогов. Здесь было бы неуместно вдаваться в рассуждения о том, что позитивного и негативного несло подобное положение вещей. Гораздо важнее другое: с начала 90-х годов исторической науке России пришлось принять общие "правила игры". То же самое можно сказать и о всей гуманитарной сфере.

Адаптация исторической науки, во-первых, стала частью более масштабного процесса, затронувшего колоссальный сектор науки и культуры и, во-вторых, происходила не только в плане простого приспособления к политическим трансформациям в жизни страны: фактически понадобилось перестраивать состав и внутреннюю жизнь базовых структур научной истории под образцы, принятые в европейских и американских сообществах историков. Думается, преждевременным было бы утверждение о том, что эта масштабная подвижка уже завершилась и совершенно неуместно здесь оценивать негативные и позитивные стороны подобного рода изменений. Столкновение с фольк-хистори - естественный этап этого процесса.

Если для западного мира функционирование значительной части гуманитарной сферы в рамках массовой культуры - привычное дело, то в России расслоение на производителей духовных ценностей для интеллектуальной элиты и для массового потребителя в среде гуманитариев еще не окончено. Возникновение империи "фольк-хистори" в сущности отражает социальный аспект медленного погружения большой части системы исторического знания в среду массовой культуры.

Поскольку в общественном сознании России роль творца в этой среде на данный момент оценивается не слишком высоко, ее представитель (представитель фольк-хистори, например) стремится всеми силами доказать, что он причастен к "высокой" культуре и науке; те, кто к ней действительно причастны, инстинктивно отталкиваются от подобного соседства. Но с финансовой точки зрения более крепкий мир массовой культуры дает в таком столкновении больше возможностей. Поэтому вместо естественного разделения социальных функций между двумя различными ветвями сообщества гуманитариев происходит агрессивное вытеснение элитарной культуры и в том числе фундаментальной научной истории с ее естественных позиций.

Что представляют собой те особые законы функционирования в рамках массовой культуры, которые доминируют в формировании характерных черт фольк-хистори? Массовая культура в общем и массовая литература в частности - дело в основе своей коммерческое. Эксплуатируются несколько простых сильных эмоций современного горожанина, которые в обычном состоянии не получают достаточного выхода: жажда романтических любовных переживаний, жажда риска, приключений, тяга ко всему сверхъестественному, мистическому, тайнам и загадкам, интерес к смерти. Отсюда два золотых каньона массовой литературы - темы катастроф и маньяков-убийц.

"Клиент" получает "товар" в достаточном количестве, чтобы расслабиться, вне зависимости от того, каким рынок массовых развлечений заставляет этот товар сделать и какие нормы человеческого общежития поставить под удар при его производстве.

Хочешь роскошной любви на Гавайях - НА любовь на Гавайях,

хочешь трупы вокруг тонущего "Титаника" - НА трупы,

хочешь хирурга-маньяка - НА хирурга-маньяка.

Массовая литература может нести прививку крепкой мужской дружбы, милосердия и благородства, точно так же как и прививку одного-единственного острого желания: выйти на улицу и дать ногой в зубы первому встречному.

Неважно, какую прививку она несет - на первом плане всегда была, есть и будет кассовость.

Со всеми этими задачами справлялись традиционные жанры массовой литературы -боевики всякого рода, "ужастики", дамские романы, вестерны...

Не прошло и десяти лет с тех пор, как в отечественном массолите появился новый жанр - фольк-хистори. Он оказался весьма перспективным с маркетинговой точки зрения. Гвоздь успеха - умело найденная новая эмоциональная ниша: страсть к заглядыванию в темный колодец великих цивилизаций древности. Историческая фактура в фольк-хистори препарирована таким образом, чтобы многомиллионные массы, пожелавшие вечером получить расслабление после тяжелых рабочих будней, потребляли ее с неменьшей охотой, чем чтиво о метких гангстерах и соблазнительных проститутках. Поэтому всякого рода точность здесь отходит на десятый план, уступая занимательности роль первой скрипки .

Для фольк-хистори характерно нежелание реконструировать историческую реальность в подробностях, это жанр процессов, а не состояний. Причина - отсутствие источниковедческих навыков, незнание технических приемов исторического исследования. Попытка А.Т. Фоменко дать реконструкцию исторической судьбы Радзивилловской летописи XV в., используя плохо понятые палеографические методы, показала это наглядно [9].

Еще одна характерная черта - слабость фактической аргументации (по тем же причинам). Нередко обоснование фактами заменяется ссылкой на общую "правильность" теории или вписыванием того или иного события, процесса, лица в общую схему: само пребывание внутри этой схемы оказывается гарантией правильности предложенной интерпретации [10].

Традиции жанра заключаются в том, что действие может разворачиваться в полном противоречии с исторической реальностью, а географические названия, имена исторических личностей, упоминание источников - все это работает на эффект максимального приближения к действительности (далее - МПД).

Любой город, любое событие в книгах Фоменко или, например, Аджиева - такой же симулякр (некая ментальная конструкция, имитирующая реальность, но не совпадающая с ней), как энциклопедия Тлена (виртуальный мир в философской прозе Хорхе Луиса Борхеса) или ссылки того же Борхеса на никогда не живших авторов и никем не написанные книги.

Поэтому северную границу степных владений тюрков можно безболезненно проводить по Москве-реке, Иисуса Христа превращать в сына степного бога Тенгри, Куликово поле размещать в Китай-городе, менять название города Брянск (в летописи Дебрянск) на тюркское Биринчи, Алеппо отождествлять с Липецком, а раннесредневековые варварские королевства Западной Европы выводить из гипотетической державы Аттилы. Читатель под действием эффекта МПД проникается впечатлением достоверности: так, если металлическую ложечку положить в стакан с водой, то она покажется искривленной...

Потребитель фольк-хистори может видеть грубоватую "сварку швов" на теле исторической реальности в исполнении Аджиева, Бушкова или, скажем, Фоменко. Но эмоциональное воздействие эффекта МПД столь велико, что, даже видя эти расползающиеся швы, их не захотят заметить. Аджиевский вариант подобного эффекта подкреплен постоянными репликами об ученых и политиках, которые лишили прекрасный тюркский народ истории, полили его грязью и извратили саму суть его культуры. Это, в общем, стандартный прием в фольк-хистори, в том же стиле работают А.А. Бушков и В.М. Кандыба.

Позиция восстановителя истины заставляет читателя эмоционально встать на сторону автора. Кроме того, Аджиев рисует образ удалого тюрка, несущегося на лихом коне к горизонту, склонного к подвигам, верующего в бога, который ничуть не унижает его, а, наоборот, норовит возвысить. Читателю предлагается найти в себе унаследованные от далеких предков капли тюркской крови и почувствовать себя багатуром. Тот, кто внутренне принял такое предложение, уже не склонен будет верить, что находится в мире фантазии, в пределах фантастической действительности, которая украшена мишурой беспорядочно разбросанных реалий действительного прошлого.

А.А. Бушков, автор детективных романов и классического произведения фольк-хистори "Россия, которой не было", уже в предисловии делит читательскую аудиторию на две части:

"Те, кто привык механически принимать на веру все, о чем гласят толстые, умные, написанные ученым языком книги, могут сразу же выбросить сей труд в мусорное ведро. "Россия, которой не было" рассчитана на другую породу людей - тех, кто не чурается дерзкого полета фантазии, тех, кто старается доискаться до всего своим умом и рабскому следованию авторитетам предпочтет здравый смысл и логику" [11].

Так, всякому скептически настроенному читателю исподволь навязывается комплекс вины, всякий сторонник научного знания попадает в разряд людей, лишенных "дерзкого полета фантазии". Тот, кто выбрал эмоционально более выгодную позицию союзника автора, подсознательно настроен обходить вниманием даже очевидные фактические ошибки и просчеты в логике.

А.Т. Фоменко и его сторонники апеллируют к затаившемуся со времен 60-х годов противостоянию "физиков" и "лириков". Сторонники "глобальной хронологии" обращаются к авторитету точных наук, неизменно стоявшему чрезвычайно высоко в нашей стране:

"Подчеркнем, что новая концепция основывается, прежде всего, на анализе исторических источников методами современной математики и на обширных компьютерных расчетах. Сегодня мы пытаемся восстановить правильную хронологию и историю древности методами естественных наук и надеемся, что находимся на последнем этапе долгого пути" [12].

Читатель и здесь получает еще до знакомства с книгой абсурдную дилемму: верить или не верить математике? Добрая слава математики, как основы современной науки в целом, в данном случае эксплуатируется в качестве элемента МПД. Между тем, в России математические, и, в частности, компьютерные методы применяются в исторических исследованиях традиционно; историческая наука вот уже несколько десятилетий как признала их родными; известнейшие специалисты, такие, как ныне покойный И.Д. Ковальченко, Л.В. Милов, Б.М. Клосс широко использовали математическую статистику в своих работах; наконец, восемь лет как функционирует отечественная Ассоциация "История и компьютер", которая к октябрю 1999 г. объединяла полторы сотни ученых со всех концов страны. Деятельность фоменковской группировки, с одной стороны, дискредитирует творческую активность серьезных специалистов в этой области, а с другой - создает у массового читателя иллюзию, будто А.Т. Фоменко и его последователи вопиют в пустыне о необходимости применять никому доселе не известные математические методы.

Фольк-хистори представляет собой реальную опасность для исторической науки (научной истории), поскольку сама, как уже говорилось, претендует на роль источника для всех прочих секторов исторического знания. Связь с этими секторами означает для научной истории связь с обществом, а вытеснение ее из названного коммуникативного пространства лишает смысла формулу "общественная дисциплина": историческая наука оказывается в положении изолированной от главных информационных потоков социума сектой профессионалов.

В первой половине - середине 90-х годов неоднократно говорилось о ситуации "методологического плюрализма" (Ю.Н. Афанасьев), "методологической растерянности" (В.П. Пушков) или "методологического веера" (А.Е. Шикло). В реальности происходил быстрый слом монистической модели исторического знания. На протяжении десятилетия шла своего рода конкурентная борьба разного рода теоретико-методологических конструкций за место доминирующей парадигмы, утраченное марксистской платформой.

В последние три-четыре года раздается все больше голосов в пользу принципиального отсутствия возможностей реконструировать монистическую модель. С множественностью методологических, а также историко-философских подходов в науке большинство историков, кажется, примирились и воспринимают подобное состояние как вполне естественное. Но полной неожиданностью (да еще и не совсем осознанной к настоящему времени) оказалась экспансия на традиционную "территорию" исторической науки извне, со стороны фольк-хистори, фактически претендующей на доминирующую позицию в ключевых структурах системы исторического знания. Академический менеджмент не воспринимает названную экспансию с должным вниманием, и это понятно. Стержневые ментальные устои научного сообщества не обладают иммунитетом к угрозам подобного рода: трудно поверить в само существование опасности, что профессиональная научная деятельность окажется в подчиненном положении по отношению к группе агрессивных профанов.

Но в настоящий момент наиболее значительные объединения и личности, представляющие фольк-хистори (прежде всего, группировка Фоменко), располагают более мощными финансовыми, производственными и информационными возможностями для пропаганды и социального продвижения своих идей, чем любое научное или научно-учебное учреждение историков-профессионалов. Поскольку внутреннее состояние системы исторического знания зависит от состояния внешней социально-культурной среды, то поражение на этом "внешнем фронте" может заметно сказаться на профессиональном авторитете историков в обществе, а в результате и на общем положении научной инфраструктуры вплоть до вопросов финансирования.

Активная позиция историков-профессионалов, сознательное противодействие с их стороны фольк-хистори и в особенности "новой хронологии" диктуется не только "стратегией выживания", не только простой реакцией на социокультурный вызов. Это в значительной степени и нравственный долг. На конференции "Мифы "новой хронологии"", состоявшейся 21 декабря 1999 г. в МГУ, декан исторического факультета академик РАЕН С.П. Карпов весьма точно выразился по этому поводу: "Мы обязаны показать обществу: здесь - опасно!".

Литература

1. Данилевский И.Н. Пустые множества "новой хронологии". - Древняя Русь глазами современников и потомков (IХ-ХII вв.). М„ 1998, с. 290.

2. Литературная газета, 20.VIII. 1998.

3. Некоторое исключение составляют: очерк И.Н. Данилевского "Пустые множества новой хронологии", в котором сделана серьезная попытка уяснить "исходные посылки" платформы А.Т. Фоменко и его сторонников. В кн.: Древняя Русь глазами современников и потомков (IХ-ХII вв.), а также статья Д.М. Володихина "Два слова о монстрах" - в кн.: Володихин Д.М., Елисеева О.И., Олейников Д.Н. История России в мелкий горошек. М., 1998.

4. Бочаров Л.И., Ефимов Н.Н.. Чачух И.М., Чернышов И.Ю. Заговор против русской истории (факты, загадки, версии). М., 1998.

5. Аджиев М. Мы - из рода половецкого. М., 1992; Аджиев М.Э. Полынь половецкого поля. М., 1994; Аджиев М.Э. Европа, тюрки. Великая Степь. М., 1998.

6. Бушков А.А. Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы. М.-СПб.-Красноярск, 1997; Кандыба В.М. Запрещенная история. СПб., 1998.

7. Елисеев Г.А. Историк России, которого не было. - Русское Средневековье. 1998 год. Вып. 2. Международные отношения. М., 1998, с. 94.

8. Носовский Г.В.. Фоменко А.Т. Империя. М., 1997, с. 115-117.

9. Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Указ. соч., с. 80-88.

10. Там же, с. 141, 145, 405, 533.

11. Бушков А.А. Указ. соч., с. 5.

12. Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Указ. соч., с. 20.

---

---

Июнь 2000