№ 3, 1995 г.

ГАРФ.  Ф. 2307. On. 2. Д. 150. Л. 266-267

Академик С. Ф. Ольденбург - Наркому А. В. Луначарскому

12 февраля 1922 г.

Народному комиссару по просвещению.

Значение науки для жизни народа и для государства ясно всякому, кто сколько-нибудь думал об этом вопросе. Западная Европа и Америка почувствовали это особенно сильно во время мировой войны и еще сильнее теперь, когда надо возрождать страны экономически, морально и социально

Мы видим это особенно ярко в тех двух странах, которые до этого государственно меньше всего приходили на помощь науке, предоставляя почти все делу частной инициативы, в Англии и Америке. Факты эти теперь известны и нам, русским, так как о них можно читать во всей научной прессе Запада и Америки.

В это самое время мы под давлением экономической разрухи и голода создаем невозможное существование для научной работы в России. Нечего говорить о потрясающем числе погибших ученых из той горсти, которая и ранее с громадным напряжением старалась справиться с обширными задачами, перед ней лежавшими. Лаборатории во всех областях знания не могут работать, потому что нет топлива, газа, электричества, приборов, реактивов. Все величайшие достижения науки последних лет почти совершенно им недоступны, ибо лаборатории должны довольствоваться кустарной работой, так как кредитов для настоящей работы нет. А жизнь, голод плодороднейших губерний, вымирание миллионов людей, невероятные по своим размерам эпидемии вопиют к науке о помощи; на днях мы читали в одной из газет в грозной статье о голоде горячий призыв к "безобманной" науке.

С горечью и болью русская наука должна сказать, что если продлится то положение, в которое ее ставит новая экономическая политика, она перестанет быть безобманной и ничего не даст тем, кто ждет от нее (и справедливо) указания путей и средств избавления от страдания. Она скоро сможет только предлагать камень вместо хлеба, ибо скоро она станет окончательно бессильна.

Но мало еще и этого: падение науки у нас теперь означает уничтожение той преемственности в работе, без которой наука жить не может. Высшая школа с ее страшной разрухой не обещает никакого притока свежих научных сил, ибо нужны специалисты, а их современный университет не дает, да и специальные школы дадут, при современной скудости средств преподавания, лишь жалких техников: ни научных деятелей, нк техников мы не видим в близком будущем России, когда в естественном порядке вещей окончательно вымрут современные ученые и техники.

Но мало даже и этого: ослабление возможности научной работы за последние годы, особенно почти полное прекращение печатания, непосильное бремя занятий, легшее на большинство ученых, физические силы которых, подточенные лишениями, долгое отсутствие прежнего общения с Западом, от которого сохранились лишь случайные сношения отдельных ученых, все это вместе взятое привело к ослаблению производительности ученых, к ослаблению анализирующих и синтезирующих способностей. В этом со страхом и горечью убеждаешься, слушая доклады и читая статьи людей, которые всего еще несколько лет тому назад были в полном расцвете творчества, а теперь представляют лишь бледную слабую тень прошлого. Это явление необыкновенно грозное, ибо это верный признак погибания уже не только физического русских ученых, а значит и русской науки.

Когда рядом с этим ставишь блестящие достижения западной науки, то чувствуешь, что мы отстаем в России с потрясающей быстротой от того, что создает в науке Запад, отстаем так, что скоро, может быть, и не наверстать пропущенного.

Явление настолько страшеное, что молчать долее нельзя, мало сказать, что меры для остановки или хотя бы уже для ослабления катастрофы должны быть приняты немедленно, нельзя, как это делается, постоянно ждать месяцы, пока бумаги будут ходить, притом зачастую затериваясь по канцеляриям. Жизнь не ждет, и все те соображения расчета, которые были верны четыре месяца тому назад, теперь теряют всякий смысл и не имеют никакого значения. И потому, когда даже благоприятный ответ приходит через четыре месяца, то он перестал быть благоприятным, ибо совершенно отстал от жизни. Принципы новой экономической политики к науке неприложимы, они могут лишь погубить науку, что мы уже и видим.

Необходимо немедленно, приняв решение об исключительном значении научной работы для государства, сделать ее возможной, выделив немедленно и средства, и соответствующий государственный аппарат, облеченный широкими полномочиями с привлечением к работе самих ученых. Только такая, исключительная, срочная мера может хоть что-нибудь сделать.

Должны быть сейчас же даны кредиты на печатание, на лаборатории, на библиотеки и музеи, на научные экспедиции и командировки. В громадном бюджете такого государства, как Россия, кредиты на все это сравнительно ничтожны, они только должны быть даны сейчас - крушение уже наступило, и может быть даже через два-три месяца его нельзя будет остановить.

Все цифровые данные могут быть сообщены немедленно, но давать их, не зная основного принципиального решения власти, - быть или не быть науке в России - бесполезно, бесполезно заниматься какими бы то ни было расчетами. Мы ждем немедленного ответа во имя существования той русской науки, которая до сих пор умела вызвать уважение всего мира к русскому научному работнику.

Российская Академия Наук обращается к властям и надеется, что голос ее будет услышан и что будет немедленно сделано все, что возможно, дабы не пала на русскую революцию тягчайшая ответственность за гибель науки. России нужна наука и наука должна быть сохранена для жизни страны и народа.
 

Непременный секретарь Академии

_______________________________________Сергей Ольденбург

Управляющий делами Конференции

__________________________Блок