Григорий Александрович Строганов с 1804 по 1821 гг. был посланником России в трех европейских государствах - Испании, Швеции и Османской империи - и в каждом оставил память о себе, как о выдающемся политике, умевшем противостоять мнениям и желаниям коронованных особ. Такая независимость в мышлении и поведении у человека, который являлся представителем великой державы и имел четкие инструкции правительства, регламентировавшие его деятельность на посту посланника, была явлением отнюдь не обыденным в России александровских времен.

Без упоминания о его деятельности не обходится ни одна современная работа о восточной политике России первой трети XIX в. О дипломатической миссии Г.А. Строганова в Испании имеется специальная статья А.И. Саплина. Но все эти издания позволяют познакомиться лишь с некоторыми фактами его биографии, не давая полной картины государственной деятельности, политических симпатий и характера одного из самых ярких дипломатов александровской эпохи. В этом случае на помощь приходят документы, хранящиеся в фондах Архива внешней политики Российской империи: дипломатическая переписка, отчеты о конференциях с турецким правительством, личные послания на имя руководителей внешнеполитического ведомства России. Значительную помощь в этом оказывают и материалы, уже изданные в документальной многотомной публикации "Внешняя политика России XIX и начала XX века".

См. Саплин А.И., Российский посол в Испании (1805-1809 гг.), Вопросы истории, № 3, 1987 г.

Обширные материалы строгановского архива - и хранящиеся в Российском государственном архиве древних актов, и опубликованные - дают в руки исследователя целый ряд документальных свидетельств о государственных деятелях - выходцах из семьи Строгановых. Правда, внимание историков в первую очередь привлекали другие представители рода Строгановых - знаменитый кузен Григория, Павел Александрович (1772-1817), один из "молодых друзей" императора Александра I, и дядя будущего дипломата Александр Сергеевич (1733-1811) - президент Академии художеств, прославленный коллекционер живописи. Во всяком случае, другим представителям этой фамилии повезло больше: в отличие от своего родственника-дипломата они с дореволюционных времен попали во все энциклопедии. Быть может, это связано с тем, что о Григории Строганове воспоминаний не осталось, о целых десятилетиях его жизни нет никаких документальных свидетельств. Лист за листом знакомясь с малоизвестными, неопубликованными документами официальной и частной переписки Строганова, исследователь получает уникальную возможность воссоздать политический портрет незаурядного государственного деятеля, заставлявшего считаться с собой руководителей внешнеполитического ведомства России и самого императора.

Григорий Александрович Строганов - выходец из древнего русского аристократического семейства, породненного с царской фамилией. Предки его были уральскими промышленниками, получившими дворянство. Григорий Александрович принадлежал к баронской линии Строгановых, в то время как существовала ветвь рода, члены которой носили графский титул.

Г.А. Строганов родился в 1770 г. Детские и юношеские годы сыграли решающую роль в формировании политических взглядов будущего дипломата. Григорий получил прекрасное домашнее образование под руководством француза-гувернера де Мишеля, которого нанял для племянника Александр Сергеевич. В 1787 г. вместе с кузеном Павлом и его воспитателем Строганов отправился в заграничное путешествие с целью продолжить образование. Григорию в это время было 17 лет, Павлу - 14.

Весьма знаменательным был выбор наставника для братьев Строгановых: Шарль Жильбер Ромм (1750-1795) - философ-революционер, будущий якобинец и знаменитый член Конвента, подписавший смертный приговор Людовику XVI, автор республиканского календаря. Ромм оставил записки, в которых имеется характеристика двух братьев: "Григорий в момент горячности не останавливается ни перед чем, делается жесток и несправедлив, но коль скоро уляжется волнение крови, ум снова вступает в свои права и сердце делается отзывчивым. Гриша долго проработал бы, не заботясь о совершенстве своего труда". Сравнивая воспитанников, Ромм добавил; "Один посоветуется, выслушает и послушается; другой (Григорий. - Е.К.) более горд и независим - он советуется и выслушивает, когда ему захочется, сам обсуживает и разбирает поданный ему совет, без всякого уважения к советнику и без доверия к его здравым доводам, он принимает или отвергает советы, как ему вздумается". Эти черты характера, отмеченные воспитателем в молодом Григории, вполне проявились в зрелые годы.

Братья около года пробыли в Женеве, где посещали занятия по химии, физике и астрономии. В 1789 г. они продолжили путешествие и прибыли во Францию. Вскоре после приезда сюда братья расстались: Григорий получил известие о смерти отца и вынужден был немедленно выехать в Россию. Таким образом, лишь случай помешал Григорию стать непосредственным участником Великой французской революции.

Зато Павел, оставшийся во Франции вместе с Роммом, оказался в центре революционных событий. В Париже Павел активно посещал народные сходки и под псевдонимом Очер - по названию одного из своих уральских заводов - нередко выступал в Версале на заседаниях Национального собрания. В январе 1790 г. он стал членом основанного Роммом клуба "Друзей закона", а летом того же года - Якобинского клуба. Весть о его деятельности достигла России. Екатерина II немедленно выслала за ним нарочного, а по возвращении отправила на несколько лет в ссылку, которую Павел провел в одном из своих имений.

Жильбер Ромм, простившись со своим воспитанником, продолжил революционную деятельность. После переворота 9 термидора он оставался одним из немногих последовательных якобинцев в Конвенте. В 1795 г. после поражения Прериальского восстания он был приговорен к смерти и, не желая сдаваться в руки палача, покончил с собой ударом кинжала. Общение с Роммом оставило глубокий след в душах молодых Строгановых и повлияло на формирование их политических убеждений. Юношеские впечатления от общения с ним наложили отпечаток на формирование мировоззрения двух молодых аристократов, перед которыми открывалась широкая перспектива государственной деятельности в России.

События Великой французской революции всколыхнули общественную мысль России. Вокруг наследника престола объединилась группа "молодых друзей", в которую вошел и Павел Александрович Строганов. В 1801 г. они образовали Негласный комитет при молодом императоре Александре I. Конечно, ни император, ни "молодые друзья" не собирались проводить каких-либо коренных изменений в государственном устройстве России, но убеждение в необходимости хотя бы поправки "безобразного здания государственного управления" родилось задолго до образования Негласного комитета.

Павел Александрович, по воспоминаниям современников, в это время "принадлежал к числу ревностных почитателей Мирабо и гласно изъявлял заимствованный от Запада свободный образ мыслей". П.А. Строганов играл ведущую роль в организации комитета и подготовке вопросов, ставившихся на его рассмотрение. Стремясь направить императора на путь реформ, он разработал проект конституции - "Общий кодекс" - план государственного устройства России. Протоколы заседаний Негласного комитета, сохранившиеся в строгановском архиве, свидетельствуют о том, что наиболее радикальные предложения реформ вносились Павлом Строгановым. В дальнейшем он выбрал карьеру военного, прославился в сражениях Отечественной войны 1812 г. Скончался граф Павел Александрович Строганов еще не старым человеком в 1817 г.

Но вернемся к Григорию Строганову. В 1796 г. он начал службу в Берг-коллегии, а в начале XIX в. вступил на дипломатическое поприще. В российском министерстве иностранных дел александровской эпохи дипломатические должности занимали, как правило, не представители русских аристократических родов, а выходцы из Европы. Современник Строганова, русский военный историк генерал-лейтенант А.И. Михайловский-Данилевский, писал по этому поводу: "Вообще я нахожу весьма неосновательным, что у нас выбирают большею частию чужеземцев в представители нашего правительства при иностранных дворах; человек, рожденный не русским, не в состоянии иметь настоящее понятие о достоинстве и величии России".

Тем не менее одновременно со Строгановым российские миссии в Европе возглавляли: в Лондоне - остзейский немец Христофор Андреевич Ливен (1774-1839), в Париже - корсиканец Карл Осипович Поццо-ди-Борго (1768-1842), во главе российского министерства иностранных дел в начале века стоял поляк Адам Юрий (Ежи) Чарторыйский (1770-1861), а с 1815 г. его возглавили грек Иоанн (Иван Антонович) Каподистрия (1776-1831) и Карл Васильевич Нессельроде (1780-1862), оставшийся главой внешнеполитического ведомства России при двух императорах - Александре I и Николае I, о котором советский исследователь восточной политики России А.В. Фадеев, опираясь на сведения, приводимые русским мемуаристом первой половины XIX в. Ф.Ф. Вигелем, писал:

"Сын оскудевшего немецкого дворянина и богатой еврейки, дочери франкфуртского банкира Гонтара, Карл Нессельроде появился на свет на борту английского корабля у берегов Португалии (куда его отец изволил плыть в качестве посланника русской императрицы Екатерины II). Преклонявшийся с детства перед прусским абсолютизмом, связавший с юных лет свою служебную карьеру с русским самодержавием, прошедший школу политического воспитания под руководством Меттерниха и сблизившийся с ним еще в молодости в наполеоновском Париже, Карл Васильевич являлся не просто реакционером, но реакционером-космополитом".

См. А.В. Фадеев, Россия и восточный кризис 20-х годов XIX века, М., 1958 г.

На этом фоне немногочисленные русские дипломаты были скорее исключением, чем правилом. Однако сам по себе факт принадлежности к национальной аристократии не мог, конечно, предопределить успеха на дипломатическом поприще. Григорий Строганов выгодно выделялся среди своих соотечественников как глубокая, самобытная натура и умный политик.

В 1804 г. он был направлен посланником в Мадрид. Служба на первом же месте назначения принесла ему известность. Александр I направил Строганова в Мадрид с тем, чтобы он мог содействовать перемирию между Испанией и Англией, но события в Европе внесли свои коррективы в намеченную программу действий.

В марте 1808 г. испанский король Карл IV отрекся от престола. Новым королем был провозглашен брат Наполеона Жозеф Бонапарт. В июле 1808 г. Строганов получил письмо от канцлера Н.П. Румянцева, в котором сообщалось о том, что Александр I намерен признать нового короля и поручает своему посланнику поздравить его. Однако посланник уклонился от выполнения предписания. С большой симпатией относясь к антинаполеоновскому движению испанцев, Строганов не преминул оказать ему содействие и поддержку. Как и испанские патриоты, законным наследником Карла IV Строганов признавал принца Астурийского Фердинанда VII. Вокруг принца группировались противники Наполеона, которые, как считал российский посланник, пойдут на "великие жертвы" ради национальной свободы. Посланник вступил в переписку с главой Центральной верховной хунты, взявшей на себя функции правительства.

В октябре 1808 г. Строганов по собственной инициативе покинул Мадрид в связи с приближением наполеоновских войск. Этот его поступок не был одобрен в Петербурге. Сторонник русско-французского союза министр иностранных дел граф Н.П. Румянцев сообщал посланнику о желании императора видеть Строганова снова в Мадриде. Образ мыслей и поведение последнего признавались "с обязанностями службы не совместимыми". Тем не менее Строганов сумел убедить Александра I в необходимости предпринимаемых им действий. Будучи послом России при Карле IV, объяснял Строганов, он уже не мог представлять интересы российского императора при Жозефе Бонапарте. Строганов писал Александру I, что считает невозможным "представлять Россию при порабощенном народе, сам будучи в окружении его тиранов и угнетателей". Признав эти доводы убедительными, Александр I вынужден был назначить новым посланником в Мадрид Н.Г. Репнина.

Таким образом политические симпатии Строганова ярко проявились во время его дипломатической службы в Испании. Самостоятельный образ мыслей, решительность в действиях и критическое отношение к инструкциям из Петербурга не могли вызвать одобрения министерства иностранных дел. Строганов еще не пытался влиять на выработку политических решений правительством, к чему он пришел позже, но активно отстаивал свои собственные убеждения. Строганов симпатизировал всенародному сопротивлению бонапартистскому порабощению. По возвращению в Россию он сделал следующую запись: "Если испанцы решили, что корсиканский тиран не будет их тираном, он им не станет. Если испанец сказал, что Испания будет их родиной, или могилой для испанцев, Бонапарт может растоптать их прах, но не их дух. Когда народ заявил, что он хочет умереть или победить, он не умрет, он победит".

Казалось бы, строптивый дипломат не мог рассчитывать на новое назначение после столь яркого проявления непослушания. Тем не менее в сентябре 1812 г. Григорий Александрович был назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром в Швеции. Здесь его деятельность протекала в благоприятной обстановке предопределенной дружескими и союзническими отношениями России и Швеции. Российское правительство положительно отнеслось к избранию риксдагом наследником шведского престола в 1810 г. Ж.Б. Бернадота, бывшего наполеоновского маршала, и к присоединению Норвегии к Швеции, в чем последняя искала поддержки. Совместные военные действия против наполеоновских армий в 1813 г., в частности успешные сражения шведов с датчанами, способствовали укреплению русско-шведского союза. В депешах из Стокгольма Строганов подчеркивал дружеское расположение шведского правительства к России, о котором ему неоднократно говорили члены королевской фамилии. Шведский король, сообщал Григорий Александрович, желая обратить внимание российского представителя на особую к нему милость, оказывал ему лестные знаки внимания, пренебрегая при этом придворным этикетом.

В июле 1816 г. Строганов получил назначение возглавить миссию в Константинополе. Он прибыл в Турцию осенью 1816 г. в ранге чрезвычайного посла и полномочного министра и сразу же оказался в центре национальных движений за освобождение народов Сербии, Молдавии, Валахии и Греции. После заключенного в 1812 г. русско-турецкого Бухарестского мирного договора между двумя странами оставался ряд вопросов, решить их и вменялось в обязанность новому посланнику. Среди нерешенных были такие проблемы, как разграничение на Кавказе, статус Дунайских княжеств и Сербии, ряд экономических вопросов, связанных с режимом судоходства через проливы. Наиболее "деликатной" была проблема предоставления Сербии статуса самоуправляющейся провинции Османской империи, что предусматривалось восьмой статьей Бухарестского мира. Прибыв на место назначения, Строганов получил инструкции, где подчеркивалось неоспоримое право России на покровительство христианским подданным Оттоманской Порты и намечались задачи, которые должны были быть решены в результате его миссии. Прежде всего это была выработка основ для мирных русско-турецких отношений, а также открытие переговоров по ряду спорных вопросов.

Строганов с самого начала являлся сторонником решительных действий по отношению к Османской империи и имел твердое убеждение в бесполезности дипломатических дискуссий с ее правительством. Его взгляды на балканскую политику России строились на распространенной в то время идее мессианской роли России среди православного населения Османской империи. Несмотря на явное несовпадение его взглядов на методы российской политики в Турции с официальным курсом министерства иностранных дел России, Строганов получил назначение в Константинополь. Объяснить это можно, лишь учитывая настроения широких общественных кругов России, в которых интерес к жизни и борьбе славянского населения Балкан имел свои сложившиеся еще в XVIII в. традиции. Сочувствие находящимся под османским игом христианам основывалось на конфессионализме, общности религии. Представление о славянстве как единой культурно-этнической, исторической и языковой общности нашло широкое распространение в России. Прогрессивные общественные круги, близкие к декабристским, приветствовали освободительную борьбу славянских народов. Несмотря на то, что принципы внешней политики России на Балканах после наполеоновских войн определялись ее приверженностью системе Священного союза, Александр I не отказался от идеи укрепления российских позиций среди угнетенных народов Османской империи. Поддерживая идею создания независимых государств на Балканах, Россия оказывала содействие национальноосвободительному движению христианского населения Османской империи. Строганов явился наиболее последовательным и решительным выразителем этой политики, пытавшимся проводить ее в жизнь, несмотря на колебания и изменения в правительственных кругах.

Политическое кредо посланника находило поддержку у второго статссекретаря по внешним делам Каподистрии. Как и Строганов, Каподистрия считал, что Россия должна содействовать освобождению балканских народов изпод гнета Турции. Некоторое время Александр I находился под большим влиянием идей статс-секретаря. Об этом свидетельствует то, что проведение политического курса в отношении Османской империи было поручено Каподистрии и Строганову, придерживавшимся внешнеполитических взглядов, отличных от официальных. Самостоятельность и решительность Строганова, его симпатии к национально-освободительным движениям вызывали одобрение Каподистрии, и в личной переписке оба они как единомышленники позволяли себе критику, на их взгляд, недальновидной политики правительства, строившего свои расчеты на возможности урегулирования спорных русско-турецких вопросов путем мирных переговоров.

В Константинополе Строганов активно взялся за исполнение своих обязанностей. Помимо официальных сношений с турецкими властями он установил связь с лидерами освободительного сербского движения, с сербскими депутатами, прибывавшими в турецкую столицу для передачи турецкому правительству требований своего народа. Российский посланник вступил также в переписку непосредственно с вождем сербов - "крестьянским князем" Милошем Обреновичем. Она велась в тайне, через третьих лиц, и частично была шифрованной. Тем не менее османские власти имели сведения о ней и пытались уточнить, кому и о чем пишет Милош.

В 1815 г., за год до приезда Строганова, Милош возглавил Второе сербское восстание. Оно не принесло решительного успеха сербам, однако в результате переговоров с османскими властями Милошу удалось добиться устного согласия предоставить Сербии ряд политических свобод. Этот договор не был подтвержден турецкими документами и, следовательно, не являлся юридически правомочным актом. Турки в любое время могли отказаться от выполнения его условий. Поэтому ближайшей задачей Милоша стало получение от Порты документа, подтверждающего внутреннюю самостоятельность северной провинции Османской империи. В этом он рассчитывал на помощь России.

Став объектом пристального внимания российской дипломатии, турецкие власти вынуждены были следовать статьям Бухарестского мира, предусматривавшим "умиротворение" страны и устройство ее нового управления. Россия имела право контролировать выполнение статей договора и намеревалась этим правом воспользоваться. Такого пристального внимания к делам, которые Порта считала сугубо внутренними, а также возможного вооруженного конфликта с Россией, ставшей после победы над Наполеоном одной из наиболее влиятельных европейских держав, османское правительство стремилось избежать.

С самого начала Строганов повел переговоры с османскими министрами в резкой, наступательной форме. Это вызывало тревогу со стороны османского правительства и недовольство российского императора. Для Александра I, стремившегося к консервации сложившегося равновесия сил в Европе, обострение отношений с западноевропейскими державами было нежелательным, поэтому в Петербурге были крайне встревожены реакцией посланников великих держав в Константинополе на решительные требования Строганова. Оказывая поддержку христианским подданным Турции, посланник вызвал нарекания как со стороны османского, так и российского правительств, хотя и стремился действовать в рамках полученных предписаний. Впредь Строганов должен был "тщательно избегать в ходе переговоров всяких угроз войной".

Каподистрия еще до отбытия Строганова в Константинополь предвидел такой ход событий. Зная обычный затяжной характер ведения переговоров турками, он предупреждал: "Дискуссии... будут такими, что Турция и остальные европейские державы решат, что Россия скрывает свои настоящие планы и не хочет ликвидации притеснения (сербов. - Е.К.), а, напротив, требует только поводов, по которым бы могла начать новую войну".

Неожиданные сложности возникли по вине сербского руководства. Прибыв в Константинополь, посланник не имел на руках документов, регламентировавших взаимоотношения султанской власти с сербскими подданными. Получить их, и прежде всего текст договоров, которые были заключены с османскими властями с 1813 г., он рассчитывал от самих сербов. Однако сделать это оказалось непросто. Несмотря на неоднократные запросы Милошу, Строганов так и не имел всех требуемых материалов. Только 7 июля 1818 г. посланнику были отправлены документы об условиях Ичского мира - неполные и неточные. Присланные летом 1818 г. фирманы позволяли заподозрить, что сербский лидер просто-напросто не был заинтересован в их исполнении, поскольку в них ничего не говорилось о предоставлении ему титула наследственного князя. Непоследовательная, колеблющаяся позиция Милоша особенно отчетливо выразилась в благодарственном письме, которое князь в 1817 г. послал Порте. В нем выражалась признательность султану за дарованные милости и утверждалось, что "сербы спокойны и счастливы, как и предки их не бывали".

Переписка, установленная между Строгановым и сербским вождем через поверенного Михаила Германа, имела большое значение для Милоша Обреновича. Он получал от российской миссии советы, касавшиеся его поведения в ходе переговоров о разрешении сербско-турецких спорных вопросов. В августе 1817 г. Строганов писал, разъясняя свою позицию:

"Россия желает, чтобы Сербия наслаждалась совершенным счастьем и тишиною под державою Порты Оттоманской, но вместе под охранением собственных прав, прочно и ясно поставленных при покровительстве Его Императорского Величества... Благоразумные сербы легко могут сами усмотреть, что лучшим доказательством справедливых убеждений России послужит для Порты спокойное и почтительное отношение всего народа сербского к турецкому правительству в настоящее время... Россия увещевает вождя сербского хранить к лицу Государя своего должное повиновение и почтительность, а не рабски исполнять все прихоти начальников турецких или же потом восхвалять их управление благодарственными письмами. Глава сербского народа должен быть готов жертвовать всем, даже жизнью, за благо своих соотчичей, охраняя их от всяких насилий и тягостных притеснений".

Непоследовательные действия сербского князя создали дополнительные сложности для главы российской миссии в его дальнейших переговорах с османским правительством. В последовавшей серии встреч Строганова с турецкими министрами 26 ноября, 6 и 15 декабря 1817 г. постоянные ссылки на благодарственное письмо Милоша использовались Портой в качестве основного аргумента для прекращения обсуждения сербского вопроса как полностью урегулированного.

Официальные ноты также не принесли видимого успеха: в ответных документах османские власти продолжали ссылаться все на то же письмо Милоша. Кроме того, настойчивость Строганова обратила на себя внимание представителей западных государств в турецкой столице, среди которых роль первой скрипки принадлежала английскому посланнику Стрэнгфорду. Результатом их деятельности стало получение посланником вторичного предупреждения из Петербурга за излишнюю настойчивость в переговорах. Ближайшей целью российского правительства декларировалось возвращение к "дружественной и пассивной позиции по отношению к Порте".

Строганов был вынужден прекратить прямые переговоры с турецкими властями относительно обустройства Сербии. Он занялся выработкой программы автономного устройства будущего сербского государства. Милош обратился к нему за помощью, признавая несовершенство разработанных самими сербами проектов.

Российский посланник советовал ознакомиться с правами Республики семи соединенных островов (в пору ее существования) и Дунайских княжеств для выработки аналогичных документов для Сербии.

Республика семи соединенных островов или Республика Ионических островов - государство-протекторат России и Турции, созданное в 1809 г. на Ионических островах после освобождения их объединенной русско-турецкой эскадрой под командованием Ф.ф. Ушакова и управлявшееся на основе разработанной Ушаковым конституции. В июле 1807 г. по Тильзитскому миру острова были переданы Франции.

"Если которое-либо из прав, присвоенных островами или Валахией, покажется вам выгоднее права, в Сербии существующего одинакового рода с первым, то вы можете предпочесть оное своему собственному. В противном случае вы утвердите охотнее свое право, не принимая чужого, менее выгодного".

Представлять Порте условия, изложенные в строгановском проекте, сербы должны были самостоятельно. Таким образом достигалась видимость невмешательства российского посланника в сербско-турецкую дискуссию при действительном прямом его руководстве ею.

Самостоятельные шаги сербов по выработке проекта автономии Сербии зачастую лишь мешали Строганову. Так, в 1820 г. Порте было передано прошение без ведома российского посланника, которое не содержало важнейших для Сербии статей. Строганов писал Милошу по этому поводу: "Все это дает право Порте окончить сербские дела простым ферманом или гатти-шерифом (султанским указом. - Е.К.), где будут упомянуты три или четыре пункта из прошения; потом послать комиссара в Белград; утвердить все присягой и ссылаться, в случае запросов от России, на соглашение самих сербов". Этим письмом Строганов предвосхитил события. Действительно, османское правительство послало в Сербию своего чиновника с поручением принять от сербов присягу на верность тексту фирмана, не учитывавшего всех сербских просьб. Милош отказался принять турецкий документ, что было, по мнению Строгачова, единственно правильным решением: "Не нужно мне исчислять подробно, сколь... содержание фирмана... мало сходствует с ожиданиями и выгодами народа сербского. Вам самим следует... опровергнуть почтительным, но твердым образом мнимое соглашение с депутатами, на которое ссылается фирман сей и к коему не имели они надлежащего от вас и от народа полномочий".

Разработанный Строгановым в 1820 г. проект прошения турецкому правительству, явившийся, по-существу, планом государственного устройства автономного княжества и прообразом конституции, лег в основу всех дальнейших требований сербского народа к османскому правительству. Он был составлен на основе предыдущих народных прошений и с учетом тех инструкций относительно установления автономного управления в Сербии, которые посланник получил от российского министерства иностранных дел. Опасения Петербурга были вызваны в первую очередь авторитарными устремлениями Милоша, намеревавшегося любой ценой добиться от Порты признания за собой титула наследственного князя. Ради достижения этой цели сербский лидер готов был пожертвовать насущными интересами своего народа, приняв любую поддержку со стороны западноевропейских держав. Такая позиция Милоша вызывала тревогу российского правительства, являвшегося сторонником установления в Сербии власти, ограниченной Сенатом. В российском внешнеполитическом ведомстве полагали, что при такой организации верховной власти у Сербии было меньше шансов попасть под влияние какой-либо третьей державы, способной воспользоваться в своих интересах личными качествами честолюбивого сербского правителя. В данном случае пожелания, исходившие из российской столицы, полностью отвечали интересам наиболее демократического устройства складывавшегося государства и были созвучны пожеланиям российского посланника в Константинополе.

В одном из личных писем сербскому князю Строганов писал:

"Порта видит сильное желание-Ваше получить наследственный сан княжеский; она решилась воспользоваться сим благоприятным для нее обстоятельством, дабы, лаская видам Вашим, посредством Вас совершенно поработить Сербию и лишить всех способов к улучшению жребия угнетенных. Ужели мыслите Вы, что она сдержит все обещаемое Вам, когда примет от Вас требуемую присягу? Ужели Вы сами согласитесь купить княжество ценою счастия своих соотечественников?.. Должно прежде всего устроить дела общественные, а потом уже ласкаться успехом своих собственных; без того последуют одни неудачи и позднее раскаяние".

Поддерживая требование российских властей об ограничении власти князя в Сербии, Строганов выражал и собственное желание видеть в стране конституционную монархию. Парадокс ситуации заключался в том, что такая либеральная инициатива исходила от абсолютистской России.

По проекту Строганова "внутреннее управление, предоставляемое сербам, находиться будет в руках князя, народного собрания. Сената и старейшин". Это положение было направлено против неограниченной власти Милоша, хотя в проекте содержался и пункт о верховной власти князя в стране. Одним из важнейших разделов строгановского плана было выдвижение требования о возвращении Сербии шести отторгнутых турками областей. Эти территории были захвачены турками в 1813 г. после подавления Первого сербского восстания (1804-1813 гг.). Милош не надеялся получить их обратно и не выдвигал соответствующего требования османскому правительству. Так что заслуга включения вопроса о границах в прошение принадлежит именно Строганову. Сами сербы свидетельствовали в пользу российского посланника: спустя десять лет после описываемых событий личный секретарь Милоша Д. Давидович писал новому посланнику России в турецкой столице:
"Округа, сербами требуемые, поставлены... письмом бывшего тогда посла императорско-российского в Константинополе барона Строганова от 9 августа 1820 г. к князю Милошу Обреновичу". Строганов убеждал Милоша в необходимости борьбы за возвращение Сербии отторгнутых областей. Если эти земли принадлежали сербам "при заключении Бухарестского трактата... то несправедливо было бы отлучать сих жителей от прочих соотчичей... Вы и народ ваш не только в праве, но и обязаны просить о восстановлении сих границ", - писал Строганов сомневающемуся в правомерности подобного требования Милошу.

Проект Строганова после его пересылки Милошу подвергся незначительной корректировке со стороны князя и явился основой как для всех последующих прошений сербов к османскому правительству, так и для хатт-и-шерифов 1830 и 1833 гг., утвердивших Сербию в качестве автономного княжества. Таким образом, конституционный проект государственной власти, воплощения которого добивались как сербские депутаты, так и российские дипломаты на протяжении следующего десятилетия, был составлен Строгановым в 1820 г.

19 января 1821 г. один из лидеров греческого освободительного движения А. Ипсиланти поднял восстание в Молдавии; позже оно распространилось на Грецию. Опасаясь поддержки восстания со стороны сербов, турецкое правительство прекратило всякие переговоры с ними, делегаты в Константинополе были арестованы. Российский посланник писал Милошу, что любой мятеж среди сербов встретит порицание императора:

"Возмущение против законной власти, какая бы ни была цель его и сколь удачные средства не представлялись бы достижению оной, всегда есть и остается преступлением как перед лицом всякого правительства, так и в глазах частных людей... Сербам должно стараться в настоящих трудных обстоятельствах сохранить ту покорность и тишину, которые по сие время не переставали они наблюдать, которые придают новую силу справедливым их требованиям у Порты и кои, наконец, доставляют им желанный успех".

Объявив поход против "неверных", османские власти устроили массовую резню христианского населения турецкой столицы. Протесты Строганова Порте против чинимых насилий остались без внимания. Российский император, связанный с европейскими дворами заключенным в 1815 г. Священным союзом, вынужден был выразить официальное порицание восставшим. В то же время российское правительство не могло быть до конца последовательным в греческом вопросе: экономические меры Османской империи, препятствовавшие русской торговле через проливы, а также широкое общественное мнение в поддержку борющегося греческого народа заставило российские официальные круги отнестись к восстанию с большим вниманием, а через некоторое время и оказать прямую помощь восставшим.

Получив известие о восстании в Греции, царское правительство осудило действия повстанцев, о чем Строганов был уполномочен известить турецкие власти. Посланник, оказывавший ранее поддержку грекам, был поставлен в сложное положение. Еще в 1819 г. Каподистрия сообщал ему с острова Корфу: "Здесь Вас признают не только за представителя императора, но и за патрона греков". Теперь же Строганову предстояло от лица правительства официально осудить греческое движение и отказать ему в какой-либо помощи.

Позиция российского посланника резко разошлась с официальной политикой правительства: он считал, что отказ от поддержки освободительного движения балканских народов противоречит политическим интересам России и требовал от министерства иностранных дел инструкций и полномочий выступить на помощь греческим патриотам. "До сих пор я действовал только как христианин, - обращался он к Нессельроде. - Прикажите мне говорить от имени императора, укажите, в каких выражениях, свяжите меня, если можно, по рукам и ногам, чтобы я не мог сказать более, чем следует". В этой ситуации его поддержал Каподистрия, который, также осуждая пассивность российской политики, писал Строганову в личном письме: "Ничего не добиваются от турок только с помощью слов. По существу мы ничего не делали, как только занимались болтовней с людьми, которые не могли поверить нам на слово".

Летом 1821 г. Турция наложила эмбарго на товары, провозимые кораблями под российским флагом, и запретила греческое судоходство в проливах, что нанесло ощутимый вред российской торговле. 6 июля Строганов направил Оттоманской Порте ноту с требованием прекратить преследования христианских подданных и восстановить свободное судоходство в проливах. В установленный срок Порта ответа на ноту не дала. Считая бесполезным продолжать переговоры и имея полномочия принимать несогласованные с министерством иностранных дел решения, посланник и вся российская миссия в Константинополе покинули турецкую столицу. Этот шаг означал разрыв дипломатических отношений с Турцией. Посланник рисковал встретить непонимание не только своего правительства, но и европейских кабинетов.

Опасения эти во многом подтвердились. В Вене сочли нужным, чтобы сам император австрийский Франц I в письме к Александру I выразил порицание барону Строганову за его поспешный отъезд: "Я не могу выразить ту скорбь, которая объяла меня при известии об отъезде посланника Вашего Величества из Константинополя, - писал Франц. - Знаю, что отъезд русского министра не есть еще война между Вашим Величеством и Портою, но в Европе этого не знают, и зло, с которым мы должны бороться, более в Европе, чем в Турции". Правительства великих держав опасались новой русско-турецкой войны, в результате которой Россия могла бы занять господствующее положение в проливах и в Турции. Александра I упрекали в том, что поведение его посланника поощряет революционные выступления в Европе, и в частности в Греции.

Османское правительство также ожидало от России решительных действий. В скорой войне были уверены и на Западе. Однако в правящих кругах России мнения на этот счет разделились. Руководители министерства иностранных дел Нессельроде и Каподистрия возглавили две противоборствующие партии.

Каподистрия выдвигал планы вооруженного решения русско-турецких противоречий. Его поддерживали влиятельные российские дипломаты: вернувшийся из Турции Строганов, Ливен - в Лондоне, Поццо-ди-Борго - в Париже, Ю.А. Головкин - в Вене.

Центром другой группировки, проповедовавшей консервативное решение кризиса, стал Нессельроде. Эта группировка считала необходимым сохранение верности принципам Священного союза и находила несовместимой с ними военную поддержку революции в Греции. То, что Александр I склонился к мнению этой партии, серьезно повлияло на дальнейшую политику России на , Востоке и повлекло за собой отставку сторонников войны.

Грекофильские настроения Каподистрии привели к тому, что он был отправлен в 1822 г. в бессрочный отпуск. Вот два отклика современников на его отставку. "Жаль, что любезный, умный граф Каподистрия нас оставляет. Таких людей мало. Европа погребла греков; дай Бог воскрешения мертвым", - писал Н.М. Карамзин, выражая мнение прогрессивно настроенных кругов России. Второй отклик принадлежит заклятому врагу Каподистрии - австрийскому министру иностранных дел К. Меттерниху, который писал: "Начало зла исторгнуто. Граф Каподистрия похоронен до конца своей жизни, и Европа избавилась от великих опасностей, которым угрожало ей влияние этого человека".

Момент для начала войны с Турцией был упущен, авторитету России на европейской международной арене был нанесен значительный ущерб. Правящие круги взяли курс на постепенное сближение с Портой и восстановление дипломатических отношений с ней, что и было сделано в 1824 г.

Миссией в Константинополе завершилась дипломатическая деятельность Строганова. Во время дипломатической службы Строганов оставался, прежде всего, исполнителем предписаний и должен был действовать согласно инструкциям, разработанным на основе тех внешнеполитических принципов, которых придерживалось российское правительство в то или иное время. Можно лишь высказать предположение, что неумение или нежелание изменят), своим взглядам и корректировать поведение в зависимости от поступавших указаний привели к тому, что после 1821 г. Строганов навсегда покинул дипломатическую службу.

Дальнейшая его карьера носит следы внешнего благополучия. После возвращения из Турции барон Григорий Александрович Строганов несколько лет провел за границей. По возвращении в Россию он удостоился графского титула, который был пожалован ему во время коронации Николая I. В октябре 1827 г. стал членом Государственного совета. При новом императоре Строганов продолжил службу в департаменте экономии. В 1838 г. он официально представлял Россию на коронации английской королевы Виктории.

Строганов в первом браке был женат на Анне Сергеевне Трубецкой, принадлежавшей к древнему княжескому роду. Супруги имели пятерых сыновей и дочь. Старший сын Сергей впоследствии женился на дочери Павла Строганова Наталии и получил графский титул раньше, чем такового был удостоен его отец.

В Испании Строганов встретил свою будущую вторую супругу - урожденную Оейнгаузен (Д'Альмейда). Жениться на ней он смог только после смерти первойсупруги в 1821 г. К этому времени он имел от Юлии Павловны, как на русский манер звали Д'Альмейду, взрослую незаконнорожденную дочь. Это обстоятельство, считают некоторые исследователи, негативно повлияло на характер будущей петербургской красавицы, отличавшейся вспыльчивостью и неуравновешенностью. В конечном результате эти свойства ее характера оказали роковое влияние не только на судьбу ближних, но и на всю русскую культуру, ибо имя дочери Строганова - Идалия Полетика. Та самая Полетика, которая, не простив А.С. Пушкину насмешки над собой, способствовала его травле в свете, приведшей к роковой дуэли.

В то же время Григорий Александрович, несмотря на большую возрастную разницу, был дружен с А.С. Пушкиным, которому приходился свойственником через Н.Н. Гончарову. Юлия Павловна Строганова дежурила у постели умирающего поэта; позже Григорий Александрович Строганов взял на себя все материальные расходы, связанные с похоронами великого поэта, а затем был опекуном осиротевшей семьи. Граф Григорий Александрович Строганов - Андреевский кавалер, оберкамергер, член Государственного совета - скончался в 1857 г. в возрасте 86 лет.

Прослеживая деятельность Строганова-дипломата, можно отметить "не дипломатический" в традиционном смысле этого слова характер деятельности российского посланника. Два из трех мест его назначения - Испания и Турция - являлись "горячими" точками, где назревали 71 происходили освободительные движения и национальные революции.

Имея поддержку наиболее радикально настроенных политических деятелей России, он стремился действовать с учетом максимальных выгод национальных движений, в центре которых оказывался, чем претворял в жизнь принципы либерального лагеря русского общества. Строганов принадлежал к тому кругу передового российского дворянства, которому были близки идеи декабристов, в частности идея освобождения балканских народов от османского ига.

Обладая развитым чувством чести и достоинства, Строганов находил возможным действовать по своему усмотрению, заботясь, в первую очередь, об авторитете России. Так, защищая интересы сербского, а затем греческого народов, посланник исходил из признанной традиции покровительства России православным подданным Османской империи и придерживался мнения о необходимости более решительных действий в развитии принятого в правящих кругах России тезиса о желательности ослабления "больного человека" Европы - Турции.

Деятельность его в этой стране оставила глубокий след как среди османских министров, помнивших "бомбардировки" нотами в пользу угнетенных, так и среди сербов, которые с благодарностью вспоминали своего "друга" и продолжали переписку с ним после отъезда Строганова из Константинополя.

Строганов активно помогал сербскому народу в его борьбе за освобождение. При активном участии Строганова в 1816-1821 гг. происходили все сербскотурецкие переговоры, на которых он пытался отстоять права сербов, зафиксированные в русско-турецком договоре 1812 г. Вслед за ним принципы конституционного устройства Сербии отстаивали его преемники в Константинополе - А.И. Рибопьер и А.П. Бутенев.

Руководители министерства иностранных дел, да и сам император, не всегда одобряли точку зрения Строганова на ту или иную проблему, однако, как правило, вынуждены были соглашаться с оценками событий и действиями посланника как наиболее приемлемыми в сложных ситуациях национально-освободительных движений в Испании и Греции. Лейтмотивом поведения Строганова-дипломата даже в самых непредсказуемых обстоятельствах могут служить его слова, обращенные к Александру I: "Из всех жертв, на которые я готов пойти ради славы В.И. В-ва, потеря чести является единственной жертвой, которую я не могу по своей воле принести".

Деятельность Строганова-посланника оставила след в истории отечественной дипломатии, и балканские народы, в особенности сербы и греки, по праву могут считать его своим союзником в борьбе за национальное освобождение.