VIVOS VOCO:И. Данилевский, "Загадки "Русьской" земли"

Загадки "Русьской земли"

Игорь Данилевский

Загадки "Русской земли"

Россия. Русь. Русская земля... Слова, близкие и понятные каждому из нас. Мы так привыкли к ним, что совсем не задумываемся над тем, всегда ли они имели сегодняшнее свое значение. Оказывается, совсем не всегда. Это станет ясно сразу, как углубишься в изучение древнерусской письменности. Смысл сочетания слов "Русская земля", как и множества других, со временем менялся и довольно существенно. И, пожалуй, разбираться в лабиринтах этих значений следует начать с довольно необычного вопроса.

А сколько было "Русских земель"?

Как ни странно, много.

Уже в древнейших дошедших до нас текстах упоминаются разные Русские земли. Исследователи давно обратили внимание на то, что в древнерусских источниках привычное для нашего уха словосочетание "Русская земля" употребляется в двух разных значениях. Одно из них шире, другое уже, и разобраться в этом непросто.

Основное внимание исследователи обращают на узкое значение. И это понятно: видимо, большинство современных авторов считают, что название "русская" поначалу было связано с каким-то конкретным местом. И лишь со временем "сфера влияния" расширилась, чтобы в конце концов обозначить предельно большую "Русскую землю", совпадающую с современным значением. В качестве "прародины" Русской земли некоторые пытались, да и пытаются, называть речку Рось. Филологи, правда, упорно сопротивляются, ссылаясь на то, что законы развития языка делают практически невозможными переходы звука О в У. Поиски центра, откуда волнами стало расходиться название "Русская земля" на окрестные территории, не прекращаются. А пока границы "узкой" Русской земли определены с максимально возможной точностью. Сделать это позволил скрупулезный анализ более семисот ее упоминаний в летописных сводах, созданных до второй четверти XIII века. Работы А. Н. Насонова, Б. А. Рыбакова, В. А. Кучкина дают полное представление о том, какие земли относились к "малой" Русской земле.

Оказалось, что в XI-XIII веках летописцы включа ли в ее состав города Киев, Чернигов, Переяславль, на левом берегу Днепра - Городец Остерский, на правом берегу Днепра и далее на запад - Вышгород, Белгород, Торческ, Треполь, Корсунь, Богуславль, Канев, Божский на Южном Буге, Межибережье, Котельницу, Бужск на Западном Буге, Шумск, Тихомль, Выгошев, Гнойницу, Мичск, бассейн Тетерева, Здвижень. Не входили в ее состав Новгород Великий с относящимися к нему городами, княжества Полоцкое, Смоленское, Суздальское (Владимирское), Рязанское, Муромское, Галицкое, Владимир-Волынское, а также Овруч, Неринск и Берладь.

Короче говоря, с Русской землей в узком смысле этих слов почти все ясно. Что же касается значения широкого, то здесь неожиданно возникают очень непростые вопросы.

Слишком широкие границы Русской земли

Едва ли не аксиомой считается мнение Б. А. Рыбакова, что под "большой" Русской землей древнерусский автор подразумевал "всю совокупность восточнославянских земель в их этнографическом, языковом и политическом единстве, свидетельствуя о сложении древнерусской народности на огромном пространстве от Карпат до Дона и от Ладоги до "Русского моря". Более конкретно границы "Русской земли" предлагалось определять как "сумму племенных территорий всех восточнославянских племен, исходя из тезиса , летописца, что "словеньскый язык и рускый - одно есть".

Все бы хорошо, но с летописными данными это плохо согласуется. В Новгородской первой летописи старшего извода при описании похода на Галич в 1145 году указывалось, что в нем участвовала "вся Русска земля". В Ипатьевской летописи уточняется, кто конкретно принимал в нем участие. И, оказывается, вместе с русскими ходили... поляки и "дикие" половцы. Тогда - что ж? - под Русской землей нужно разуметь еще поляков и половцев?

Дальше - больше. Довольно точные данные о территории содержатся в поэтическом "Слове о погибели Русской земли" (1238-1246). При весьма подробном перечислении стран и народов, окружающих Русскую землю, здесь отсутствует упоминание Болгарского царства. Выходит, и земли Болгарского царства рассматриваются здесь как русские?

А в другом источнике, "Списке русских городов дальних и ближних", написанном в 1375-1381 годах, прямо перечисляются болгарские города. Мало того, к числу русских здесь отнесены также и валашские, и польские, и литовские города. Что все это значит?

По мнению академика М. Н. Тихомирова, в основу определения того, что считать русскими городами, был положен принцип языка: автор "Списка" перечислил все территории, где население пользовалось одним и тем же письменным языком, и язык этот назывался "русским". Однако все не так просто. Речь же идет о литературном, книжно-письменном языке, который в современной литературе принято называть "церковнославянским". Уже из самого его названия следует, что он непосредственно связан с общностью религиозной: именно на этот, церковнославянский язык были "переложены" книги Священного Писания, богослужебные и богословские христианские тексты. Значит, прилагательное "русский" (по крайней мере, в ряде ранних отечественных источников) вполне может соответствовать конфессиональному, а не этническому определению? Думаю, да. И именно в таком смысле может быть понято утверждение летописца о тождестве славянского и русского языков.

Во всяком случае, надо отдавать себе отчет: слово "русский" в упомянутых текстах не могло носить ни собственно этнического, ни политического значения.

Что такое "русьский"?

Пожалуй, самой сильной и важной чертой, роднившей - помимо общего происхождения - земли и народы, было и остается единое вероисповедание их населения. Поэтому весьма вероятно, что именно этот признак для авторов древних памятников и был основным, когда вопрос стоял о народах и территориях. Следовательно, можно предположить, что словом "русские" они обозначали некую этноконфессиональную общность, близкую к той, что сейчас именуется православной. На тождество этих двух понятий в свое время обратил внимание Г. П. Федотов. Анализируя русские духовные стихи, он пришел к выводу, что для певца духовных стихов не было христианской страны, которая не была бы "русской землей".

Этот тезис прекрасно подтверждается редко цитируемым фрагментом Тверского летописного сборника, где в рассказе о взятии Константинополя упоминается, что "царь турский салтан... веры рускыа не проставил (то есть не погубил)", в столице православного мира по-прежнему "Русь к церквам ходят, а пениа слушают, а крещение русское есть". Близкое сопоставление находим и в "Повести об иконе Владимирской Божьей Матери": в качестве синонима выражения "русское воинство" здесь выступает словосочетание "воиньство христианское", что как будто вполне совпадает с нашим предположением. Еще более показательно противопоставление "русского" нехристианскому в описании пожара в Псковской 1 летописи под 1471 годом: "А русского конца и святых Божиих церквей" (в отличие от "ляцких божниц") Бог ублюде, христианских дворов и Своих храмов, а иноверныя на веру приводя, а христиан на покаяние".

К чему может привести переосмысление слова

А теперь давайте посмотрим на летописные тексты с моей точки зрения, понимая под "русской" этноконфессиональную общность.

Захватив Киев, Олег якобы заявил: "Се буди мати городом русьским". Это истолковывается обычно так: Киев будет столицей нового государства, потому что Д. С. Лихачев считал, что слова Олега были калькой греческого слова "метрополия", "столица". Между тем в данном рассказе Киев явно отождествляется с Новым Иерусалимом. Об этом говорят текстологические параллели, которые мы находим как в Священном Писании ("вышний Иерусалим... Матерь всем нам".- Послание к Галатам, 4. 26), так и в древнерусских апокрифических памятниках. Например, в одном из вариантов духовного стиха о "Голубиной книге" на вопрос "премудрому царю Давыду Евсеичу": "А который город городам мати?.." следует ответ: "Русалим (!) город городам мати". Подобные формулировки встречаются в самой "Голубиной книге", а в так называемой "Иерусалимской беседе" (XII век) царь Давид загадывает загадки богатырю Волоту Волотовичу об устройстве Вселенной, о христианских древностях и символах. И снова Иерусалим называется матерью всех городов, а затем дается разгадка сна Волота: "Будет на Руси град Иерусалим начальный, и в том граде будет соборная и апостольская церковь Софии Премудрости Божия о семидесяти верхах, сиречь Святая Святых". В этой "разгадке" речь явно идет о Киеве.

Потому, думаю, в высказывании Олега (а на самом деле - летописца XI века) Киев не просто называется столицей Руси - ему придается статус центра православного, богоспасаемого мира. Недаром в "Голубиной книге" об Иерусалиме, прообразе Киева, говорится: "Тут у нас среда земли".

Как Киев стал Новым Иерусалимом

Наименование всех православных земель "Русьской землей" связано с идеей земли обетованной. Столицей ее должен был стать Иерусалим, но не "ветхий", а Новый. И первым на Руси Новым Иерусалимом стал Киев. Об этом-то, видимо, и говорил летописец, когда "цитировал" Олега.

Мысль о том, что Киев воспринимался в Древней Руси как Новый Иерусалим, не нова. Хотя к моменту крещения Руси "Новый Иерусалим", а заодно и "второй Рим" (то есть духовный и светский центры Вселенной), казалось бы, прочно обосновались в Константинополе, и Киев был ни при чем. Даже структура городского пространства Царьграда, как его называли на Руси, была приведена в соответствие с этой идеей. Золотые ворота в Константинополе - во образ Золотых ворот, через которые Христос (Царь мира) въехал в Иерусалим, центральный храм святой Софии Премудрости Божией - во образ главной святыни древнего Иерусалима, ветхозаветного храма иудейского. И, конечно, на Руси это было хорошо известно; в "Слове о Законе и Благодати" митрополит Илларион без всяких оговорок, как само собой разумеющееся называет Константинополь Новым Иерусалимом. И тем не менее уже в "Слове" именно Киев рассматривался в качестве новой столицы православия. А первая русская летопись (так называемый "Древнейший свод 1036-1039 годов", или, по определению Д. С. Лихачева, "Сказание о первоначальном распространении христианства на Руси") повествует о том, "како Бог избьра страну нашю на последнее время", то есть сделал ее центром мира перед концом времени и Страшным судом.

Каменное строительство в Киеве изначально велось в подражание Константинополю, это ни у кого не вызывало и не вызывает сомнения. Современники должны были это воспринимать как претензию на право стать новым центром мира, столицей богоизбранной, обетованной или обещанной земли, если говорить языком Библии. Еще десять лет назад эту мысль высказал протоиерей Лев Лебедев. Основанием для такого предположения послужил анализ городской структуры Киева, какой она складывается при Ярославе Мудром. В годы его правления в Киеве (1018-1054) в столице Древнерусского государства появляются аналогичные константинопольским Золотые ворота, храм св. Софии, а также монастыри св. Георгия и св. Ирины. Впоследствии каждый из городов, претендовавших на роль центра Русской земли, принимал на себя обязанность стать "третьим Римом" и "Новым Иерусалимом". И тогда здесь появлялись и внешние атрибуты мировой столицы: Золотые ворота, новый центральный храм и т. п.

Можно ли получить "византийское наследство" при "живой" Византии?

А действительно - можно ли? Можно ли претендовать на роль "третьего Рима" и - главное - "Нового Иерусалима"? Сомнительно это. Считается, что мысль о "переносе" центра христианского мира на Русь могла возникнуть лишь после падения Константинополя в 1453 году. Поэтому представления о третьем Риме и Новом Иерусалиме связываются только с Москвой, хотя иногда и упоминаются ее "идейные предшественники": Тырново, Тверь, но не Киев.

И правда. Как еще до падения в 1453 году Константинополя могла зародиться идея об утрате им статуса Нового Иерусалима? Может ли она вообще иметь право на существование? Думаю, только в одном случае, если в истории Константинополя были события, которые могли восприниматься православными людьми как его падение.

Зачем Олег повесил щит на врата Царьграда?

Именно так мог восприниматься захват Царьграда крестоносцами в 1204 году. У Луки Нотара встречаем высказывание: "Лучше увидеть в Городе (Константинополе) царствующей турецкую чалму, чем латинскую тиару". Почему он так говорил? Может быть, потому что сумма числовых значений букв греческого слова латейнос равнялась 666, а это число апокалиптического Зверя (Антихриста). К таким вещам в древности относились очень серьезно. Однако оформление идеи "Киев - Новый Иерусалим" должно относиться к гораздо более раннему времени...

Еще на заре истории Древнерусского государства произошло событие, которое в "Повести временных лет" описано весьма своеобразно. Под 907 годом речь идет о захвате Царьграда легендарным князем Олегом. Столица Византии сдалась, когда после длительной осады воины Олега поставили корабли на колеса и подошли к Константинополю со "стороны суши: "И повеле Олег воем своим колеса изделати и воставляти на колеса корабля. И бывшю покосну ветру, въспяша парусы съ поля, и идоша къ граду. И видевше греци и убояшася, и реша выславше ко Олгови: "Не погубляй града, имем ся по дань, яко же хощеши". Обстоятельства, описанные в "Повести..." удивительно напоминают детали взятия Константинополя войсками Мехмеда II Завоевателя в 1453 году: тот приказал проложить через перешеек, отделявший Золотой Рог от Босфора, деревянный настил и ночью перетащил по нему восемнадцать кораблей своей флотилии; увидев утром корабли в заливе, греки сдались.

Не странно ли такое совпадение? И в том, и в другом случае повод к сдаче города - вражеские корабли, прибывшие по суше. Эта деталь, видимо, имела для греков особое значение. И действительно, имела. Согласно сообщению Коджиа-Еффенди, существовало предание: Византия будет завоевана, когда неприятельский флот "переплывет сушу". Вместе с тем имелось якобы предсказание, записанное некими мудрецами на крышке гробницы Константина Великого, что после завоевания Константинополя измаильтянами "род русых" или "русских" вместе с прежними правителями освободит Царьград от безбожных врагов. Люди "от рода русского" должны были взять христианскую столицу под свою защиту. Происхождение этой легенды было очень ранним, она была известна уже Лиутпранду (около 922 - около 972 годы).

Это упоминание "рода русского" в предсказании точно совпадает с текстом, с первыми строками договора с греками, заключенного Олегом в 911 году: "Мы от рода рускаго...".

Такое совпадение не может быть, случайным, оно подтверждается и более тщательным анализом летописной статьи 907 года. Среди прочих обстоятельств летописец упоминает, что по завершении переговоров с греками Олег "повеси щит свой въ вратех" (в Ипатьевской летописи текст этот выглядит несколько иначе: "повесиша щиты своя" - разница небольшая, но, как увидим, немаловажная). Объяснить, зачем Олег повесил свой щит на ворота Константинополя, долгое время не удавалось. Это "было, по-видимому, в древней Руси знаком победы, при этом связанным с каким-то ритуалом", так считал Д. С. Лихачев и основанием служило разъяснение в самой "Повести временных лет": щит (или щиты) повешен, "показуа победу". Однако слово победа в X-XII веках имело гораздо более широкий спектр значений, чем сейчас: и трофеи, и награды, и почести, и ... поражение, и война, и соблазн, и искушение, и беда, и, естественно, победа в нашем смысле слова. В Успенском сборнике XII века встречается производное от него слово победница - "заступница, защитница". Так что, "победа" вполне могла обозначать и ... заЩИТУ.

Традиционно считается, что история со щитом имеет фольклорное происхождение. Между тем она оказывается связанной с целым рядом библейских сюжетов и составляет единое целое с рассказами и о кораблях Руси, поставленных на колеса, и о прозвании Олега Вещим. Связь восстанавливается, когда мы обращаемся к ветхозаветным пророкам. Многие из них (Исайя, Иеремия, Амос и другие) неоднократно обличали роскошь, нечестивость и идолопоклонство жителей финикийского города Тира. Но особой силы достигают обличения в пророчестве Иезекииля, предсказывавшего гибель знаменитого города. Среди прочего Иезекииль упоминает узорчатые полотна из Египта, употреблявшиеся тирянами для изготовления парусов, голубые и пурпурные покрывала с островов Елисы, воинов из Персии, Лидии и Ливии, которые "вешали на тебе (то есть на Тир) щит и шлем", тем самым показывая, что они берут на себя защиту города. Кроме того, упоминается, что за товары, вывозимые из Тира, другие страны платили золотом, пурпурными и узорчатыми тканями, пшеницей, оливковым маслом, сластями, медом, вином и выделанным железом (Иез. 27. 1-22), то есть перечисляется все то (и в той же последовательности!), что Олег привез с собой на Русь из Константинополя.

Совпадение деталей в описании похода Олега и в пророчестве Иезекииля позволило автору этих строк в свое время высказать мнение, что летописец указывал на определенное тождество языческой Руси и Тира. Неясным оставалось лишь, какую роль в данном сюжете играло вывешивание щита на воротах Города. Несколько странная в традиционном прочтении "защитная" функция, которую берется выполнять Олег после падения Константинополя, становится понятной, если восстановить эсхатологический контекст: христианская столица сдалась, когда неприятельский флот "переплыл сушу", но люди от "роду русского" взяли Город до "последнего времени" под свою защиту. Любопытно, что в этом рассказе "неверными" - захватчиками и защитниками - оказываются одни и те же - воины Олега.

То, что в предшествующем тексте дружинники русского князя должны восприниматься как "безбожные измаильтяне", подчеркивает форма, в которой описываются беззакония, творимые ими в окрестностях греческой столицы: "воевали нача, и много убийства сотвори около града греком, и разбиша многы полаты, и пожгоша церкви. А их же имаху пленникы, овех посекаху, другиа же мучаху, иныя растреляху, а другыя в море вметаху, и ина многа зла творяху русь греком, елико же ратнии творять". Обращает на себя внимание текстуальный повтор этого фрагмента в рассказе - откуда он и был заимствован - о приходе под стены Константинополя Игоря в 941 году. Тот со своими воинами "почаша воевати Вифиньскиа страны, и воеваху по Понту до Ираклиа и до Фафлогоньски земли, и всю страну Никомидийскую попленивше, и Судъ весь пожьгоша; их же емше, овехъ растинаху, другая аки странь поставляюще и стреляху въ ня, изимахуть, опаки руце съвязывахуть, гвозди железный посреди главы въбивахуть имъ. Много же святыхъ церквий огневи предаша, манастыре и села пожгоша, и именья немало от обою страну взяша". Данный текст "сшит" из фрагментов Откровения Мефодия Патарского и Жития Василия Нового, совершенно определенно имевших, кстати, эсхатологический характер.

О том, что действия Руси здесь соответствуют представлениям о том, как должны себя вести с христианами, провинившимися перед Богом, народы, появляющиеся в "последние времена", показывает использование этого же текста для описания в Лаврентьевской летописи кошмаров монгольского нашествия на Рязанскую землю в 1237 году. "Безбожнии татарин... почаша воевати Рязаньскую землю, и пленоваху и до Проньска, попленивше Рязань весь, и пожгоша, и князя их убиша. Их же емше овы растинахуть, другыя же стрелами растреляху в ня, а инии опакы руце связывахуть. Много же святых церкви огневи предаша, и манастыре, и села пожгоша, именья не мало обою страну взяша...". Такой повтор явно неслучаен.

Как мы убедились, идея "византийского наследства" вполне могла возникнуть задолго до падения Константинополя под ударами турок в 1453 году. Видимо, уже в тридцатых годах XI века на Руси бытовало представление о том, что Константинополь за его грехи лишился права считаться центром спасения православного человечества. Теперь на это претендовала новая столица - Киев. Он становился Новым Иерусалимом богоспасаемой земли, которую древнерусские источники и называют "Русьской" (православной) землей.