П.А. Палладин
"ДЕЙСТВУЙТЕ ПО ИНСТРУКЦИИ..."
Из сб. "Ленинградское радио: от блокады до "оттепели",
Изд. "Искусство", М., 1991
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
С любовью и грустью перелистывая страницы этой книги, я вглядываюсь в названные в ней имена и даты, адреса и события и невольно вспоминаю те долгие часы, когда вел беседы с блокадниками, работал над их рукописями, часы, когда передо мной чередой проходили знакомые лица людей, многих из которых уже нет в живых, вставали во всем своем грозном величии суровые и прекрасные, с детства знакомые улицы, площади и набережные блокадного Ленинграда. В памяти явственно начинали звучать то размеренные, то захлебывающиеся в быстром темпе удары блокадного метронома, этого пульса осажденного города, который чутко улавливало и возвращало жителям в те годы Ленинградское радио.
Чем оно было для нас, жителей осажденного врагом города, в годы минувшей войны? Да, пожалуй, одним из самых главных помощников жизни, близким другом, символом того, что Ленинград живет, борется, воюет...
Среди грохота бомбежек, артобстрелов, в напряженной звенящей тишине ночей и дней прислушивались ленинградцы к механическим ударам метронома, как к живому биению сердца, прислушивались и ждали, когда прозвучит в эфире короткий щелчок микрофона, и дикторы блокадного радио Антонина Васильева, Михаил Меланед, Давид Беккер скажут такие знакомые, такие мирные слова: "Говорит Ленинград!"
"Говорит Ленинград!" - эти простые, в сущности, слова воодушевляли ленинградцев, напоминали нам, что жизнь продолжается, несмотря на все страдания и нависшую над ней угрозу. В книге о тех тяжелых, подчас невероятных, но незабываемых событиях жизни в огневом кольце блокады рассказывают сотрудники Ленинградского радио: писатели и журналисты, актеры, инженеры и техники связи, операторы звукозаписи - все те, кто жил и работал в Доме радио и для кого это громоздкое старое здание на улице Ракова, 27 стало на долгое время родным домом. Здесь жили и работали в экстремальных условиях, как на фронте: подвергались бомбежкам и обстрелам, мерзли, голодали, умирали, праздновали победы. Работали до последнего вздоха, не давая городу почувствовать себя оторванным от "большой земли", от всего мира. Они не думали о гибели, они верили в справедливость своей борьбы, верили в победу и делали все для того, чтобы она пришла. В простоте выполняемого ими долга было величие подвига, которое мы смогли в полной мере оценить лишь только после того, как все это минуло, уже тогда, когда Ленинград выстоял, выжил. И сейчас, обращаясь памятью к тем незабываемым дням, невольно думаешь, как они смогли, мои земляки, вынести все это безумие и не пасть духом, не сдаться, выдержать все и победить. Но ведь смогли. Смогли... И от этого факта не уйдешь. И это прекрасно. И об этом никто из нас, работающих и поныне на Ленинградском радио, не забывает никогда.
Вот уже свыше четырех десятилетий я ежедневно подхожу к главному подъезду Дома радио на улице Ракова или, вернее, на Манежной площади. Привычно берусь за медные ручки старинных полированных дверей и прохожу через небольшой вестибюль, где у окошечка бюро пропусков всегда многолюдно: в Дом радио с утра до вечера идут люди. При входе здороваюсь с милиционерами, стоящими на посту № 1 (мы все давно знакомы со многими из них, они тоже знают нас не только по голосам, которые слышат по радио, но и в лицо). Мраморная лестница ведет в просторный холл.
Наш дом построен в 1914 году. Он привлекает внимание прохожих монументальностью постройки. Еще бы, ведь это, пожалуй, единственное здание в Ленинграде, которое стоит на массивной свинцовой подушке. Забегая вперед, скажу, что, когда в 1941 году в соседний дом попала бомба, силой ударной волны в Доме радио были. выбиты стекла, а сам он, качнувшись, как Ванька-встанька, встал на прежнее место, не получив ни одной трещины. Спасла его свинцовая подушка под фундаментом. Строила этот дом японская фирма, и предназначался он первоначально под японское консульство в Петербурге. По каким-то причинам японцы не приехали, а дом купили и достроили купцы, открыв в нем благородное купеческое собрание. (На фасаде здания до сих пор сохранился укрепленный на шарах обелиск, обращенный на восток, - символ Страны восходящего солнца.)
Здание строилось из напряженного железобетона с металлической арматурой внутри стен. Вероятно, у архитектора были опасения, что такую огромную массу не смогут выдержать сваи, тем более ненадежные в условиях болотистого Петербурга. Кстати, в то время в этом доме не было и ни одной деревянной переборки. Все его капитальные стены были сделаны из легкого пенобетона.
Внутри здание сохранилось в том виде, каким было в те, теперь уже далекие, времена. Стены и колонны, облицованные мрамором, лепные украшения на потолке, светильники в восточном стиле под старину, красивый паркет на полу и высокие, до самого потолка, окна в виде больших светящихся арок. В вестибюле - большое живописное панно, выполненное на потолке: "Диана на охоте". На нем изображены дары, которые природа передает удачливым охотникам, находящимся под покровительством богини греческой мифологии.
До переезда сюда, на Ракова, 27, в 30-х годах Ленинградское радио несколько раз меняло свои адреса.
Впервые слова "Говорит Ленинград!" прозвучали в эфире 24 декабря 1924 года из небольшой студии, оборудованной в уютном особняке на Песочной улице (ныне улица имени профессора А. С. Попова). Там уже после окончания войны разместилась и первая студия Ленинградского телевидения.
Так вот, мощность первой радиостанции была невелика - всего один киловатт, создали ее работники Центральной радиолаборатории.
В 1926 году Ленинградское радио располагалось на улице Герцена, дом 37. Здесь были оборудованы уже две студии и вдвое увеличена мощность радиостанции.
В 1928 году был создан Радиоцентр, он разместился на Набережной Мойки, 61, в здании Электротехнического института связи имени М. А. Бонч-Бруевича. Здесь уже была установлена новая американская аппаратура типа "Вестерн". Музыка передавалась с пластинок через рупор граммофона, подставленный к микрофону, поскольку проигрывателей еще не было. Мощность радиостанции увеличилась до десяти киловатт.
Большому городу, однако, требовалась более мощная радиостанция и, конечно, не временно оборудованный, а постоянный надежный радиодом со стенами, не пропускающими внешних шумов и звуков, с комплексом концертных, камерных, речевых студий. После долгих поисков, споров и обсуждений был сделан окончательный выбор: Дом радио в начале 30-х годов обосновался в здании на углу Малой Садовой и улицы Ракова. Здесь радио продолжает свою работу и поныне.
Создание редакций, творческих коллективов - оркестра, хоров и т.п.- потребовало решения множества вопросов не только технического оснащения вещания, но и форм общения со слушателями. Необходимо было подобрать специалистов, создать дикторскую группу, специфике работы которой в то время уделяли особое внимание.
В эти годы и появился на радио очень увлеченный человек - В. П. Терпугов, разносторонний профессионал: он был диктором, тонмейстером, акустиком, художественным руководителем, обучавшим дикторов технике речи. Под руководством В. П. Терпугова закладывалась ленинградская школа дикторского мастерства, достойным представителем которой стал другой выдающийся мастер художественного слова - Ю. Н. Калганов.
Оператор М. Кривулина в аппаратной воскозаписи (1943) |
Один из организаторов радиовещания Ленинграда, Калганов был пропагандистом художественного чтения с отчетливо выраженной творческой индивидуальностью актера и чтеца. И сегодня ленинградские дикторы продолжают традиции выразительного чтения у микрофона, заложенные Юрием Николаевичем Калгановым.
Основным средством звукозаписи 30-х и 40-х годов были большие восковые диски или более качественный "тонфоль" (тонфолевые диски, имеющие вид обыкновенной пластинки). С помощью американского аппарата "Престо" на этих дисках нарезались звуковые дорожки, с которых и воспроизводилась запись.
Таинством записи на "Престо" владела Любовь Спектор - молодой оператор, которая в годы войны освоила работу на трофейном магнитофоне и вместе с радиожурналистами выезжала на репортажной машине на фронт. Так что Ленинградское радио можно считать зачинателем фронтового репортажа. Кстати, в аппаратной "Престо" был записан исторический репортаж, переданный по проводам из Москвы, о полной и безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии.
История этих далеких лет представлена в музее Ленинградского радио.
В вестибюле на втором этаже Радиокомитета, перед главной студией, на мраморной стене укреплена мемориальная доска. Золотыми буквами начертаны на ней имена ста пятнадцати наших товарищей, погибших в Доме радио на боевом посту в годы второй мировой войны.
На шестом этаже прямо с площадки начинается обширный зал - бывшая бильярдная благородного купеческого собрания. Здесь на многочисленных стеллажах размещены старинные детекторные и ламповые радиоприемники, угольные микрофоны, уникальные музыкальные инструменты из коллекции Академического русского народного оркестра имени Андреева. На стендах - театральные афиши минувших лет, фотографии актеров, дикторов, режиссеров и дирижеров, журналистов радио - представителей всех работавших здесь за шесть с лишним десятилетий поколений.
Это музей Ленинградского радио, созданный несколько лет назад по инициативе и руками комсомола. В его организации принял участие и один из авторов этой книги - Михаил Григорьевич Зегер.
Нельзя без волнения читать собранные здесь документы, повествующие о мужестве человеческого духа, о беспримерном героизме людей, о чистоте их помыслов, об их стойкости в неравной борьбе с врагом.
В музее представлен макет редакционной комнаты периода блокады: письменный стол с чернильницей, на нем керосиновая лампа "летучая мышь", аккуратная стопочка рукописей. У стола - манекен: человек в полувоенной одежде - ватник, ушанка, валенки, очки в металлической оправе. Да, так выглядели радиожурналисты военной поры Моисей Блюмберг, Арон Пази, Лазарь Маграчев, Матвей Фролов и другие, чьи имена заняли достойное место в исторической летописи Ленинградского радио.
На стендах материалы и о послевоенном поколении работников нашего радио.
Дом радио живет обычной, наполненной кипучей энергией творческой жизнью. Из фонической студии раздаются звуки эстрадного оркестра, рядом в студии поет хор. Разноголосица звуков - шум, музыка, грохот - слышится из цеха звукозаписи.
Из редакционных комнат доносятся звонки телефонов, разгоряченные спором голоса. С раннего утра и до глубокой ночи наполнен этой разноголосицей многоэтажный Ленинградский радиодом.
П.А. Палладин (1909-1975) |
Идут годы, неумолимое время стирает события из нашей памяти, уходят из жизни ветераны, живые свидетели и участники непростой истории Ленинградского радио. И вот сама жизнь подсказала нам, что нужно записать воспоминания живущих нынче людей - тех, кто был очевидцем событий, кто в блокаду и в первые послевоенные годы работал на радио.
Пусть это будут лишь отдельные штрихи из нашей истории и биографии радио, но, верьте, они написаны памятью души и сердца.
Открывают книгу воспоминания начальника радиовещательного узла связи Ленинградского радиокомитета в годы войны, в послевоенные годы - заместителя председателя Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию Петра Александровича Палладина (1909-1975). Вся его жизнь была посвящена радио. Сын известного советского биохимика академика А. В. Палладина, он избрал путь связиста радиовещания, был стойким, мужественным защитником города Ленина. Надеемся, что читатели оценят ясность и искренность в описании событий, участником которых был Петр Александрович Палладин. <…>
Все, рассказанное в книге, - лишь эпизоды, страницы, может быть, несовершенные в художественном отношении, зарисовки и штрихи многообразной, неповторимой, сложной истории Ленинградского радио. История эта документальна, если понимать под документальностью человеческую судьбу, биографию, вобравшие впечатления и факты своего времени и все то, что осталось в памяти о минувшем.
Прежде всего это книга о людях - о тех, чьи воспоминания ее составили, и о тех, память о которых должна сохраниться, чьи имена, не будь этих воспоминаний, навеки исчезли бы из жизни неузнанными, неназванными, затерявшись в кипучих буднях настоящего.
П. А. Палладин
"ДЕЙСТВУЙТЕ ПО ИНСТРУКЦИИ"
С первых дней 1941 год был очень напряженным. По заданиям, получаемым из Дирекции радиовещания и связи, чувствовалось приближение серьезных, значительных событий. Мы понимали, что дело идет к войне: во-первых, большинство из нас, связистов, было забронировано, составлялись мобилизационные планы. Они лежали на всех наших предприятиях в запечатанных конвертах. Во-вторых, часть наших товарищей призвали на военные сборы. Даже новую машину "пикап" мы получили в военном исполнении - окрашенной в защитный цвет.
Весна 1941 года выдалась в Ленинграде холодной, дождливой, не отличался от нее и июнь. Никого не тянуло за город. Наконец стало теплеть, и на воскресенье 22 июня мы назначили переезд на дачу. В девять часов утра собрали последние пожитки, и вдруг - телефонный звонок. Звонил дежурный центральной аппаратной А.М. Мохов: "Петр Александрович, председатель Комитета Нусимович просит вас срочно прибыть в РВУ". Недели за две до этого воскресенья начальника радиовещательного узла (РВУ) призвали на сборы в армию, и я его заменял.
Звоню Нусимовичу, говорю, что собираюсь уезжать на дачу. И слышу в ответ: "Дачу забудь, срочно приезжай". Бросаю все, семье говорю: сидите дома, оставьте сборы, выезд придется отложить. Поехал. Только вошел, звонок из Дирекции. "Вскройте мобпакет и действуйте по инструкции". Перепроверяю указание, вскрываю пакет. Снимаю с дежурства аккумуляторщика, посылаю его за шофером Геновичем и приказываю им развезти на машине конверты с приказом срочно прибыть в РВУ всем работникам. А в мыслях: это учебная тревога, проверка выполнения мобилизационных планов.
Поднимаюсь к Нусимовичу, он только что прибыл из Смольного, у него заместитель председателя Радиокомитета В.А. Ходоренко. Меня встречают ошарашивающим сообщением: кончилась мирная жизнь. Война! Сегодня ночью фашистские самолеты бомбили наши города, немецкие войска перешли границу. В двенадцать часов будет важное правительственное сообщение. Давай проверяй и готовь технику. Я тут же спустился в аппаратную. Вместе с А. М. Моховым мы проверили каналы связи, предупредили радиостанцию об ожидаемой особой передаче. К двенадцати часам начали прибывать вызванные по приказу работники РВУ.
В двенадцать часов дня Москва передала выступление В. М. Молотова. На улицах были включены рупоры, люди останавливались, слушали, тревога, суровая серьезность были написаны на лицах. Казалось, весь город сразу стал другим.
В этот же день транспортная группа начала подготовку к срочным выездам на трансляции, проверять аппаратуру. Кабельная группа готовила инструмент для возможного ремонта связи. Ждали дальнейших указаний. Люди оставались на местах до вечера, для них организовали питание в столовой, ночлег в здании РВУ. Из подвала радиодома принесли доски, в канцелярии и кабинетах составили из них нары, покрыли суконными драпировками, собрали все имеющиеся кушетки и так организовали на первую ночь общежитие.
Настала первая военная ночь; я обошел все помещения, везде бодрствовали дежурные, а в "общежитии" мирно спали свободные от работы мои товарищи. Вот так мы встретили первый день и первую ночь войны. В ту ночь я не знал еще, что с этого момента я отсюда никуда не уйду, здесь четыре года будет мой дом, здесь я переживу все дни блокады.
24 июня 1941 года я был назначен начальником радиовещательного узла. Вся ответственность за работу первого технического звена большой и сложной цепи радиовещания теперь ложилась на меня. Но я верил в товарищей, верил, что с ними мне не страшны любые трудности.
О нашей жизни и работе во время войны речь пойдет в этих воспоминаниях.
С воскресного дня 22 июня в жизни работников Ленинградского радио наступила новая, суровая военная пора, пора будущих блокадных дней и ночей, пора борьбы и страданий. У нас было очень смутное, а точнее, совсем неясное представление о том, что придется делать. Еще памятной была финская кампания, когда вечером город погружался в темноту, трамваи и автомашины ходили с синими фарами, многие обзавелись ручными фонариками. Но тогда воздушных тревог не объявляли, и что такое налет авиации, мы, конечно, не представляли. В песнях, кинокартинах, спектаклях - всюду звучало: "Своей земли не отдадим ни пяди...", "Воевать будем на территории врага". Все мы были уверены в быстром окончании войны, никто тогда, в первые ее дни, и не думал о серьезной угрозе со стороны врага Ленинграду.
В мирное время на учениях МПВО мы теоретически изучали зажигательные бомбы, ловко носили через плечо противогазы. Знали о необходимости иметь ящики с песком и другие средства тушения пожаров. Но как далеки были наши представления от того, что в скором времени стало реальной действительностью!
Первый сигнал воздушной тревоги в Ленинграде раздался 23 июня 1941 года. Фашистский самолет "Юнкерс-88" прорвался сквозь кольцо противовоздушной обороны города, но его все-таки сбили в районе станции Песочная. С этих пор сигналы воздушной тревоги стали звучать систематически - и днем, и ночью. Ежедневно к городу прорывались вражеские стервятники, правда, их обнаруживали на дальних подступах и в город не допускали.
Дежурства на крыше радиодома стали для радистов повседневностью. На вышку Дома радио, кроме дежурных, поднимались и руководители Радиокомитета: Я.У. Нусимович, В.А. Ходоренко, Н.И. Тарасов. Хорошо помню это время. Стоя на крыше, мы видели весь Ленинград. Отсюда, с высоты, он был особенно прекрасен. Июньские белые ночи, свежая зелень парков и бульваров, даже парящие под облаками аэростаты заграждения, сверкающие в лучах вечерней зари, украшали его. Город к ночи затихал, замирало движение на улицах и площадях. О войне напоминали большие зеленые баллоны с газом для аэростатов, которые бойцы ПВО переносили на руках. На Марсовом поле рядом с гранитным мемориалом жертвам революции вросла в землю батарея зенитных орудий. Около них - нацеленные в небо раструбы больших рупоров акустического обнаружения самолетов. На мостах через Неву - счетверенные пулеметные зенитные установки.
Жители города, готовясь к бомбежкам, крест-накрест заклеивали полосами из бумаги окна своих квартир. Тогда это по незнанию и наивности считалось радикальным средством предохранения стекол от действия взрывной волны. Позже, пережив первые бомбежки, поняли бесполезность подобной затеи.
Под окнами моей квартиры в Татарском переулке упала двухсотпятидесятикилограммовая бомба. Взрывная волна не оставила не только стекол, но и рам. Они были выворочены вместе с коробкой. Вылетели дверцы буфета и шкафа, посуда, одежда, белье - все разлетелось по комнате, оказалось на улице. Мой сосед с удивлением обнаружил свой двухспальный матрац на другой стороне улицы. Собрав оставшиеся личные вещи, я отправился в Дом радио.
1 июля 1941 года был получен приказ: перевести на казарменное положение специалистов радиовещательного узла - П.А. Палладина, А.М. Глинина, Л.И. Бахвалова, Л.И. Коптева и Я.М. Нестерова. Остальных первое время пока еще отпускали ночевать домой.
Мы стали устраиваться в нашей "казарме" уже основательно. С пляжа у Петропавловской крепости завезли песок, запасли лопаты и ломы. В мастерской наладили производство клещей из полосового железа для обезвреживания зажигательных бомб. В одном из мебельных магазинов закупили двадцать раскладушек-"сороконожек". Они-то и сослужили нам добрую службу в течение всей войны.
Серьезную опасность при налетах могли представлять большие окна центральной аппаратной, в зарядном помещении и в аккумуляторной. Мы решили их наглухо заделать. Достали толстые двухдюймовые доски, нашили небольших мешков, набили песком. Из окон вынули рамы, оконные проемы с двух сторон закрыли досками, а между ними уложили ряды этих мешков. Теперь аппаратные круглосуточно освещались только электричеством. Надо сказать, что защита окон оказалась достаточно надежной и спасала нас всю войну.
Как известно, в первые дни войны, согласно принятому постановлению, население должно было сдать имеющиеся радиоприемники. Основным средством информации для населения стала проводная радиотрансляционная сеть. К этому времени в Ленинграде насчитывалось более 447 тысяч радиоточек. Практически радио имелось в каждой квартире.
С наступлением темноты радиостанции, работающие на длинных и средних волнах, прекращали свою работу, чтобы не служить приводными маяками для вражеских самолетов. Подача программ на центральную станцию городской трансляционной сети осуществлялась по линиям телефонной связи, проходя через наши распределительные устройства. Мы, конечно, понимали уязвимость и ненадежность такой связи. И поэтому договорились с руководством городских телефонной и трансляционной сетей связать передающую сеть обходными линиями по всем трассам и направлениям.
Прямой подземный кабель на пригородную радиостанцию "РВ-53" проходил неподалеку от центральной усилительной станции. Мы приняли решение сделать от кабеля отвод и тем самым получить еще одну резервную линию. Кабель предстояло проложить под мостовой и тротуарами, даже через сквер. Работа оказалась непростой, а наша кабельная группа к тому времени основательно поредела. Мобилизовали всех. Не могло быть и речи о каких-либо экскаваторах, компрессорах и отбойных молотках. Основными орудиями были лом и лопата. Те дни были очень жаркими, и люди работали, обливаясь потом, с трудом вгрызаясь в тяжелый, как камень, грунт.
Работали в две смены, а когда возвращались на радио, буквально падали от усталости, однако все понимали - тянуть время нельзя, дорог каждый день и час. В рекордно короткий срок - всего за пять дней - от основного кабеля сделали отвод и подвели его к телефонной станции.
Теперь у нас имелся надежный резерв. Всю войну, при любых бомбежках и артобстрелах, связь радиовещательного узла с городской трансляционной сетью не прерывалась ни на секунду.
Н.А. Михайлов (1941) |
В июле из Ленинграда началась эвакуация. В первую очередь вывозили детей. Это тоже воспринималось как временная мера: мол, расстаемся с родными на один-два месяца, удивлялись требованию непременно снабдить детей зимними вещами. С детским садом Радиокомитета уехали в Костромскую область и мои трех- и четырехлетняя дочери. Предлагали эвакуироваться и нашим женам, но желающих не оказалось.
Каждый четверг у начальника Ленинградской дирекции радиосвязи и радиовещания Николая Александровича Михайлова проводились оперативные совещания с представителями радиостанций и других технических служб. Здесь обсуждались любые происшествия, подводились итоги, принимались решения по неотложным делам. Присутствовавшие быстро вникали в суть дела, быстро выявляли причины брака и аварий, оперативно принимали квалифицированные решения, которые выполнялись незамедлительно. Иногда кое-кому крепко попадало за халатность или нераспорядительность. Вспоминаю эти совещания-рапорты у Н. А. Михайлова потому, что они были примером слаженной ответственной работы, без долгих согласований и ожидания указаний. На них царил дух дружелюбия, взаимопонимания. Даже к провинившемуся относились хотя строго и требовательно, но с уважением к его человеческому достоинству.
ВОЙНА БУДЕТ ДОЛГОЙ
3 июля 1941 года коллектив радиовещательного узла тщательно готовился к ответственному заданию: проверялись аппаратура и все каналы связи для трансляции из Москвы выступления Сталина. Это выступление развеяло иллюзии о быстром окончании войны. Мы поняли: положение очень серьезное, радужные надежды и мечты о мирной жизни необходимо решительно отбросить. Враг силен, захватывает город за городом, теснит наши войска.
Общее собрание коммунистов Дирекции радиосвязи и радиовещания, состоявшееся в эти дни, выслушав сообщение секретаря парторганизации К.В. Соловьевой о создающемся в Ленинграде народном ополчении, приняло решение о зачислении всех коммунистов в ряды ополченцев. Коммунисты все как один тут же на собрании подали заявления с просьбой отправить их на фронт. Этот патриотический порыв был понятен. Однако кто-то должен был остаться на радиостанции, ведь ни город, ни фронт не могли лишиться радиовещания и радиосвязи. Часть наших товарищей ушла в Действующую армию и ополчение, на радио была оставлена группа специалистов. Мы получили бронь, но нам, молодым здоровым мужчинам, было стыдно ходить по городу в штатской одежде. В то время таких, как мы, встречалось на улицах все меньше и меньше, город заполнили военные.
И вот 27 августа 1941 года все военнообязанные работники Дирекции радиосвязи и радиовещания получили предписание срочно явиться в райвоенкоматы. Там мы получили направление в штаб формируемого 376-го отдельного батальона связи. На улице Красного курсанта в огромных казармах формировалось сразу несколько частей, среди них и три отдельных батальона связи.
История создания батальонов связи обстоятельно описана маршалом войск связи, в то время наркомом связи И.Т. Пересыпкиным в книге "...А в бою еще важней":
"В один из первых дней войны сразу же по возвращении из Орши мне удалось попасть на прием к И. В. Сталину, что тогда было очень непросто.Вскоре было принято решение, где в числе других мер по оказанию помощи Наркомату связи был один очень важный пункт: Наркомату было разрешено сформировать в Москве три ремонтно-восстановительных батальона.Во время доклада Сталин спросил меня, как обстоят дела в наркомате. Я пытался подробно доложить, но он перебил меня и вновь спросил: "А что требуется?" - и, подвинув ко мне большую стопку бумаги, сказал: "Пишите". Я сел за ничем не покрытый стол у стены и задумался. Потом начал писать, а Сталин ходил по кабинету, время от времени поглядывая на меня.
Нелегко было в столь необычной обстановке перечислить все то, что требуется в первую очередь. Нужд было очень много. Я понимал, что указать надо самое главное и кратко, но исписал несколько листов писчей бумаги.
Прочитав мою записку, И. В. Сталин написал на ней "Согласен" и сказал:
- Иди к Чадаеву, пусть выпускает закон. Так и сказал: "закон".
А. Я. Чадаев в то время был управляющий делами Совнаркома СССР..."
Пересыпкин И. ...А в бою еще важней. М., "Сов, Россия", 1970.
Численность каждого из этих батальонов была установлена в пятьсот человек. Для их укомплектования Наркомат связи должен был выделить специалистов и весь остальной личный состав, а также автотранспорт и другое имущество. Военное обмундирование выделялось по распоряжению Наркомата обороны. Батальоны зачислялись на все виды довольствия Красной Армии.
Военный совет Ленинградского фронта последовал этому примеру и сформировал такие же батальоны связи в Ленинграде.
Далее И. Т. Пересыпкин отмечает:
"В ходе войны количество ремонтно-восстановительных батальонов непрерывно увеличивалось. В ремонтно-восстановительные части Наркомат связи направил наиболее квалифицированных специалистов предприятий связи.Как уже говорилось, в Ленинграде было создано три таких батальона связи. В 372-й отдельный батальон вошли специалисты предприятий, обслуживающих линейно-кабельное хозяйство; 374-й батальон объединил предприятия Ленинградской городской телефонной сети и Ленинградской радиотрансляционной сети. На базе Ленинградского телеграфа, Междугородной станции и Ленинградской дирекции радиосвязи и радиовещания сформировали 376-й отдельный батальон связи. Комбатом нашего, 376-го был назначен капитан А.А. Михайлов, старейший специалист Ленинградского телеграфа, комиссаром - старший политрук Пучков, начальником штаба - старший политрук И.Ф. Юдзон. Бывших работников радиосвязи и радиовещания свели в 3-ю радиороту, командиром которой назначили В.М. Левшина. Я стал командиром взвода, состоявшего из пятнадцати человек бывших работников радиовещательного узла и двух красноармейцев. Большинство из нас не имели воинских званий, но получили назначение на командирские должности военинженеров, воентехников, командиров взводов. Я оказался в двойном подчинении: как командир взвода - командиру роты и комбату, а как начальник радиовещательного узла - директору Дирекции радиосвязи и радиовещания Н.А. Михайлову. В штате оказались и военнослужащие, и гражданские работники, в основном женщины.В этих батальонах на одного рядового приходился один офицер или военный инженер. Создание ремонтно-восстановительных батальонов оказалось удачной формой организации аварийно-восстановительной службы во время войны, полностью себя оправдало и позволило сохранить основные кадры специалистов Москвы и Ленинграда".
Надев добротное обмундирование, мы никак не могли справиться со странным командирским снаряжением. Эта были светло-желтого цвета ремни с висящими длинными концами для пристегивания палаша и кобуры, не принятого в Красной Армии образца. Потом нам пояснили, что это снаряжение румынских кавалерийских офицеров, доставшееся нам при присоединении Бессарабии. Это необычное снаряжение вызывало всеобщее удивление. Но вскоре мы сняли неудобные плечевые ремни ("сбрую", как мы ее называли) и носили только поясной ремень, а потом получили обмундирование, принятое в Красной Армии, и стали выглядеть как остальные военнослужащие.
До присвоения воинских званий мы получили приказание одеть в петлицы кубики согласно занимаемым должностям. Мне полагалось носить три кубика. (Воинские звания офицерам наших батальонов были присвоены уже потом, в сорок третьем году, одновременно с введением погон.)
Итак, мы стали воинским подразделением. Это ко многому обязывало и накладывало совершенно иной отпечаток на всю нашу деятельность. Раньше, находясь на казарменном положении, мы серьезно и дисциплинированно относились к работе, но все-таки считали за правило в свободные часы отлучиться домой. Теперь мы стали военнослужащими и на нас распространились требования военной дисциплины. Ужесточилась загрузка рабочего времени, были введены ежедневные военные занятия, изучение устава, строевая подготовка, изучение оружия. С этого момента прекратились всякие разговоры вроде: "Я сегодня не могу", "Мне нужно срочно домой" и т. д. Выход в город - только по увольнительной или командировочному предписанию: с патрулем шутки плохи. Да и наши штатские работники как-то сразу подтянулись, стали собранней, аккуратней и, главное, прониклись уважением к общей военной дисциплине. Одетые в форму командиров Красной Армии, мы забирались в дальний угол Михайловского сада и там подолгу отрабатывали элементы строевой подготовки, ружейные приемы. В итоге большинство из нас выглядели заправскими военными: распрямились плечи, изменилась походка. У нас ввели дежурства и полный распорядок, как в настоящем воинском подразделении. Правда, не все получалось сразу. Связисты Миша Чижов и Саша Красоткин никак не могли привыкнуть к приветствию по-военному - прикладывая руку к головному убору. Они постоянно "козыряли" без фуражки или пилотки.
Штаб 376-го отдельного батальона связи разместился в здании школы на углу проспекта Майорова и канала Грибоедова, ходить туда завтракать, обедать и ужинать было далековато, да и отнимало это много времени. Мы договорились о том, чтобы получать продукты и сдавать их в столовую Дома радио, где и стали питаться. Это было еще одно ограничение выхода в город. Начпродом по совместительству выбрали техника связи Л.И. Коптева. Дежурства в центральной аппаратной нес наш гражданский контингент, то есть по преимуществу женщины - К.М. Матвеева, А.И. Бисирина, Г. Брокер, М.Ф. Левшина, Е. Малютина, а также ставшие военнослужащими А.М. Мохов, Л.И. Бахвалов, А. М. Глинин.
29 июля 1941 года горком партии и исполком Ленгорсовета приняли решение о покрытии деревянных конструкций жилых и промышленных зданий огнезащитными составами. В Доме радио имелись большие чердаки с огромными фонарями верхнего света. Чердаки разделялись многочисленными деревянными перегородками, балки и стропила крыши тоже были деревянными. Команда МПВО Дома радио, укомплектованная из сотрудников Радиокомитета, и военнослужащие взвода нашего узла убрали все перегородки на чердаках, а деревянные конструкции покрыли белым огнезащитным составом.
Снятые перегородки, двери и рамы мы сложили в подвалах Дома радио. Как они пригодились нам в суровые, холодные зимние дни ноября - марта 1941-1942 годов! Все это превратилось в необходимое нам топливо для "буржуек" и прочих печурок.
Центральная аппаратная и студии Ленинградского радиокомитета размещались на четвертом этаже Дома радио и, будучи двухсветными, занимали четвертый и пятый этажи, над ними находился только один административный шестой этаж. Надстроенный седьмой располагался в глубине здания. Попадание любой фугасной бомбы и снаряда свободно пробивало бы легкие бетонные перекрытия шестого этажа. При этом выход из строя центральной аппаратной или студии был бы неминуем, что и подтвердилось в 1942 году, когда один из снарядов, попав в Дом радио, прошел через шестой этаж, четвертую студию, пробил перекрытие во втором этаже и разорвался в буфете бывшего кинотеатра. Четвертая студия оказалась полностью выведенной из строя.
Тогда, в 1941 году, серьезно задумываясь над сложившимся положением, мы приняли решение о срочном создании резервного радиовещательного узла, способного принять на себя всю имеющуюся нагрузку и в случае необходимости обеспечить бесперебойное радиовещание в Ленинграде.
Сигналы воздушной тревоги звучали все чаще. Фашистские самолеты, правда, в город еще не проникали, и лишь 30 июля они сумели сбросить бомбы на Ленинградский аэропорт. Мы хорошо понимали, что с приближением войск противника к Ленинграду более интенсивные бомбежки неизбежны. И чтобы радиосвязь не пострадала, резервную студию с аппаратной решили оборудовать в подвале центральной городской трансляционной сети. Наши специалисты проложили к этому узлу кабель и через крыши домов соединили резервными линиями с кабелем, идущим от Театра имени Пушкина в Дом радио.
В это время мне стало известно, что на один из складов отдельного восстановительного отряда связи попала часть демонтированного оборудования Таллинского радиодома. Его собирались отправлять дальше в глубь страны. Таллин был уже оккупирован. Это оборудование представляло для нас большую ценность.
С трудом добился я разрешения осмотреть оказавшееся у нас в Ленинграде таллинское оборудование. На складе никто ничего толком объяснить не мог: вот, мол, смотрите: эти наспех сколоченные ящики - из Таллина, а что в них - неизвестно. Документации никакой.
Решил забирать все, на месте разобраться что к чему. Однако совершенно ясно, что здесь только небольшая часть аппаратуры, а где остальное - никто не знал: возможно, осталось в Таллине, возможно, погибло вместе с пароходом. Эвакуация ведь проходила в спешке. Никто толком не мог сказать, от кого зависит выдача разрешения на получение оборудования. Пришлось ехать в Дирекцию к Н.А. Михайлову, запастись его письмом и доверенностью с указанием количества ящиков.
Начальник склада, увидя мои официальные документы и доверенность, подумав и куда-то позвонив, решил, по-видимому, что лучше отдать оборудование мне и иметь при этом у себя документы, чем возиться с его погрузкой и: отправкой неизвестно куда.
В.А. Ходоренко |
С утра, собрав всех людей, свободных от дежурства, поехали на склад. На своем "пикапе" сделали несколько рейсов и перевезли оборудование в подвалы Дома радио. Сразу же собрались у заместителя председателя Радиокомитета В.А. Ходоренко, обсуждая варианты размещения резервного узла. Выбрали помещение, находящееся в стороне от действующих аппаратных и студий, чтобы в случае их разрушения продолжала работать резервная аппаратура. Выбор остановили на хорошем сухом подвале, имеющем выход на черную лестницу и во двор.
Вот в этом-то подвале и разместились студия площадью двадцать квадратных метров, фоническая, отгороженная от прохода в студию, аппаратная площадью тридцать квадратных метров и аккумуляторная. Аккумуляторную отделили кирпичной стенкой от остального помещения.
Лаборатория под руководством Б.Г. Поздеева и В.А. Олендского занялась обследованием таллинского оборудования. Кроме того, что полностью отсутствовали схемы и документация, еще и надписи на ключах, кнопках, других приборах управления были на эстонском языке. К тому же вскоре выяснилось, что добытое с таким трудом оборудование некомплектно, многих компонентов не хватает. Все попытки найти их в Ленинграде успеха не дали.
Тем временем в подвале на новом, резервном радиоузле плотники установили перегородки, поставили уплотненные двери в студию, выполнили необходимые строительные работы. Достали байку светло-бежевого цвета и обтянули ею стены, бетонный пол покрыли ковром. Получилась довольно уютная, с приличной акустикой студия.
Пока наш "мозговой центр" изучал оборудование и составлял проект и схемы резервного узла, мы приступили к оборудованию аккумуляторной. И здесь нас ожидало немало трудностей. Решили демонтировать на четвертом этаже половину аккумуляторных батарей и спустить их в подвал. Сразу возникли десятки вопросов: где достать колокол для паяльного аппарата, кислотоупорную краску для стеллажей, свинец, новые соединительные мостики? Получить это в военных условиях стоило больших трудов, но чаще выручали смекалка и изобретательность наших работников. Не было свинца - собрали и переплавили оболочки обрезков и кусков старых кабелей, изготовили формы и сами отлили мостики. Работа кипела: наверху демонтировали батареи, на носилках сносили вниз тяжелые свинцовые пластины и сразу же монтировали элементы на новых стеллажах.
В течение трех суток были выполнены работы, на которые в мирное время ушло бы около месяца. Батареи залили электролитом и поставили на подзарядку. Теперь мы имели два комплекта батарей в разных помещениях, подстраховывающих нас на возможные длительные выключения городской электроэнергии.
Параллельно шел монтаж резервной центральной аппаратной, которая полностью дублировала и могла заменить основную, верхнюю. Резервный радиовещательный узел обеспечивал одновременную работу пяти каналов вещания, трансляцию центральных программ, связь со всеми радиостанциями города, городской трансляционной сетью. По сути дела, был создан второй радиовещательный узел, только с одной студией, но любая из верхних студий могла работать и через новую аппаратную в подвале. Включение их осуществлялось автоматически.
Один из самых тяжелых эпизодов того времени связан с получением секретного приказа о срочной подготовке плана уничтожения и выведения из строя оборудования всего радиовещательного узла. Я никак не мог поверить, что ставший таким дорогим мне радиоузел придется разрушить собственными руками. Меня не оставляла мысль, что меры эти предусматриваются на всякий случай, что Ленинград никогда не будет сдан врагу, что город будем защищать до последнего вздоха и никогда его улицы не будет топтать сапог оккупанта.
Видя мою озабоченность, товарищи стали расспрашивать, что случилось, но я не имел права никому говорить о полученном приказе. Отделавшись какими-то общими фразами, я заперся в своем кабинете и с болью в сердце стал составлять план уничтожения нашего радиоузла. Сознание мое раздваивалось. С одной стороны, я продумывал способы уничтожения, не дающие никакой возможности восстановления узла. С другой - ловил себя на мысли: а вдруг нам придется тут же его восстанавливать? Как быть? Не лучше ли запланировать такие повреждения, которые легко можно будет исправить? Просидев несколько часов, я наконец составил этот ненавистный мне план и, положив его в сейф, тотчас же забыл о нем. Хорошо, что не вспомнили о нем и те, кто отдал приказ о его составлении.
В БЛОКАДЕ
Враг подступал к городу все ближе и ближе. 29 августа 1941 года фашистские войска заняли Мгу, перерезав последнюю железную дорогу, ведущую в Ленинград. 30 августа вражеские войска заняли Ивановское и Усть-Тосно, расположенные на левом берегу Невы. Вплотную подступили они к пригородам, где находились наши приемные радиостанции. Одну за другой их эвакуировали в город. Под огнем вывозили оборудование радиостанции в Сосновой Поляне близ Урицка. Радисты ушли с отступавшими частями Красной Армии. Когда в таком же положении оказалась и приемная станция "Рыбацкое", ее также эвакуировали в город.
Фашистская артиллерия обстреливала Колпино из района Ям - Ижора и Московской Славянки. Однако радиостанция "РВ-53" имени Кирова продолжала работать. Когда осколки снарядов перебили оттяжки одной мачты - в одну ночь повреждения устранили. Когда снарядом была разрушена стена машинного зала, персонал разобрал битый кирпич, вычистил машины, и станция продолжала работать. К вечеру того же дня новый снаряд повредил кожух силового трансформатора, началась утечка трансформаторного масла, но в места пробоин были забиты деревянные пробки, и утечка прекратилась.
Третьего сентября, когда я находился в центральной аппаратной, вдруг раздался телефонный звонок с "РВ-53": мы выключились, сообщил кто-то растерянным голосом. Снаряд попал в камеры высокого напряжения, территория станции подвергается обстрелу.
На станцию прибыли представители отдельного восстановительного отряда, руководимые А.С. Малышевым и А.Е. Суровцевым. Вместе с персоналом "РВ-53" они срочно демонтировали оборудование. Несмотря на непрекращающийся обстрел, вся аппаратура, оборудование и имущество радиостанции были аккуратно сняты, погружены в машины и под огнем вывезены в Ленинград. В 1942 году "РВ-53", перебазировавшись в черту города, опять вышла в эфир.
Когда завязались бои на подступах к городу Пушкин я проводная связь Ленинграда со страной была нарушена, сохранение средств радиосвязи стало самой важной, жизненно необходимой задачей. Основной радиостанцией, обеспечивающей связь Ленинграда с Москвой, со страной, была Пушкинская радиостанция имени Подбельского, начальником которой уже во время войны был назначен Леонид Павлович Щербаков, бывший ранее начальником нашего РВУ. В разгар жестоких боев на дальних подступах к Ленинграду пришлось срочно демонтировать передатчики этой радиостанции и перенести их сначала в Пушкинский парк, в концертный павильон Кваренги. И вот тут возникло серьезное затруднение с охлаждением ламп мощных каскадов передатчиков. В стационарных условиях они обычно охлаждались водой, ну а в павильоне водопровода не было. Инженер В.В. Пахомов предложил систему охлаждения ламп воздухом при помощи специальной воздуходувки и радиаторов. Здесь же скажу, что метод Пахомова и научного сотрудника Н.Л. Безладного по безводному охлаждению ламп полностью оправдал себя и спас передатчики в суровую блокадную зиму 1941-1942 года.
К.И. Сливков (1944) |
В ночь на 1 сентября 1941 года инженеры К.И. Сливков, В.В. Пахомов и другие успели демонтировать один из передатчиков радиостанции с позывными РУУ ("Ульяна", как называли его радисты) и перевезли его в Ленинград. Через двое суток напряженной работы он был установлен в глубоком подвале одного из флигелей Русского музея. На крыше музея в Михайловском саду соорудили невысокие мачты с подвешенными на них антеннами разных типов. Радиосвязь была восстановлена, и "Ульяна" уверенно поддерживала связь с Москвой. Начальником этой станции был назначен К. И. Сливков.
Техники Б.И. Разводов, Н.И. Рачинский и другие доставили в Ленинград из Пушкина и второй передатчик - РУО ("Ольга"). Он был смонтирован в подвале Всесоюзного научно-исследовательского института метрологии имени Менделеева. Башня знаменитой Палаты мер и весов превратилась в одну из опор для подвески антенны. Возглавлял коллектив станции Б.И. Разводов.
Характерно, что оба передатчика работали на воздушном охлаждении, хотя в подвалах имелся водопровод. И когда с наступлением блокадной зимы, морозов поступление воды прекратилось, радиостанции продолжали вести передачи. К 14 сентября буквально на глазах передовых немецких частей пригородные радиостанции удалось эвакуировать.
В Пушкине здание станции, мачты, силовое хозяйство были взорваны. Начальник радиостанции Л.П. Щербаков последним ушел в Ленинград. Поздно ночью он добрался к нам на радио. От него мы узнали, что город Пушкин в руках врага.
Осенью 1941 года все передающие и приемные радиостанции были перебазированы в черту города, смонтированы и пущены в эксплуатацию. Их разместили в подвалах многоэтажных зданий, имеющих надежные перекрытия и толстые стены. Так, два коротковолновых передатчика были установлены в одном из зданий Госбанка на канале Грибоедова. (Начальником этой станции стал военный инженер 3-го ранга И.Г. Рябов.) Еще одну станцию оборудовали в подвале химического факультета Ленинградского университета. (Ее начальником был А.И. Шиндяков.)
В первом этаже здания у Московских ворот еще с довоенных времен работали два передатчика. В дальнейшем один из них перенесли в подвальное помещение здания на Лесном проспекте, где в саду удобно разместили антенны. Начальником станции назначили А.И. Куприянова, в мирное время работавшего в РВУ. Второй передатчик перебазировали в здание Русского музея.
Приемная радиостанция, начальником которой работал А.И. Львов, разместилась в подвале одного из зданий Александро-Невской лавры, толстые стены и мощные пере крытия которого обеспечивали надежную защиту от авиационных бомб и артснарядов. Приемные радиостанции, руководимые Ф.В. Кушниром и А.Д. Стукманом, смонтировали в подвалах Дома учителя - бывшего дворца князя Юсупова.
Вот в этих подвалах и работали радиостанции, здесь же жили на казарменном положении ленинградские специалисты, обеспечивая постоянную связь Ленинграда со страной. Голодные и обессиленные, под бомбежками и артобстрелами, они восстанавливали разрушенные антенны и радиосети, не допускали остановки работы передатчиков и перерывов радиосвязи. Исправляя поврежденные антенны, погибли от артснаряда на боевом посту начальник радиостанции в Русском музее, молодой энергичный инженер В.И. Глацер и служащая радиостанции Е.И. Алтынова.
Не могу не сказать также о том множестве смелых, оригинальных изобретений, которые придумали и осуществили ленинградские связисты, находясь в безвыходных, казалось бы, ситуациях. Я уже говорил об оборудовании резервного радиоузла, о воздушном охлаждении ламп передатчиков и вот еще пример - создание коротковолнового радиопередатчика.
Необходимость организации радиовещания на коротких волнах ощущалась все острее: несмотря на сжимавшееся кольцо блокады, страна должна была слышать голос Ленинграда, знать, как он живет и борется. Но коротковолновых передатчиков в городе не было.
А.В. Бурцев (1943) |
И выход был найден. Начальник радиостанции небольшой мощности "РВ-70", ведущей вещание, пока бездействовали основные - "РВ-53" и "Островки", А.И. Миронов предложил оригинальное решение переделки имевшегося телевизионного передатчика УКВ диапазона для радиовещания на коротких волнах. Реконструкция УКВ передатчика потребовала выполнения сложных работ и виртуозной изобретательности. Инженеры и техники радиостанции "РВ-70" под руководством А.И. Миронова и инженера А.В. Бурцева создали такой передатчик. Теперь голос Ленинграда звучал в эфире круглые сутки. На коротких волнах передачи принимала Москва, они могли транслироваться на всю страну.
С Александром Ивановичем Мироновым нас связывала большая дружба. Меня восхищала его кипучая энергия, вечно он что-то паял, клепал, сверлил, собирал, монтировал, не понимая, как можно сидеть сложа руки. Зимой 1941/42 года, когда погиб верхолаз-мачтовик, понадобилось подняться на верхушку стометровой мачты, чтобы исправить повреждение. Миронов, несмотря на слабость от голода и страшный мороз, поднялся в люльке на верх мачты и там, покачиваясь под ветром, устранил повреждение.
Как я уже говорил, связь со страной в эфире была организована устойчиво, и в сентябре 1941 года Ленинградское радио начало ежедневные специальные передачи на Москву, а столичные радисты транслировали их на всю страну. Передачи открыл секретарь Ленинградского городского комитета ВКП(б), член Военного совета фронта А.А. Кузнецов, выступление которого мы предварительно записали в его рабочем кабинете в Смольном.
Мне довелось выезжать на эту запись. Я давно не был в районе Смольного, а подъехав, не сразу узнал это известное всем здание. Весь фасад Смольного, аллеи и дорога от пропилеев были затянуты сетками с камуфляжем.
А. А. Кузнецов терпеливо ждал, пока мы с Л.И. Коптевым устанавливали в кабинете микрофоны. Начав запись, мы поняли, что к ней Алексей Александрович подготовился тщательно. Это было страстное обращение к трудящимся Москвы, героического Киева, могучего Урала, нефтяного Баку, ко всей стране.
Кузнецов выразил советским людям горячую благодарность за братскую помощь и поддержку Ленинграду.
Запись окончена, мы свернули аппаратуру и вышли из Смольного. Был уже поздний вечер. Маскировочные сетки сделали темень еще гуще. Только что мы были в Смольном, там кипела работа, во всех кабинетах и коридорах горел яркий свет, но наружу не проникало ни одной полосочки. Недаром фашистские летчики так и не смогли обнаружить Смольный - ни днем, ни ночью.
Поэт Ольга Берггольц, в годы войны
ведущая передач Ленинградского радио
Начиная с сентября 1941 года Ленинград стал обмениваться программами с Одессой и Севастополем. Регулярные передачи Ленинграда на страну продолжались все блокадное время, повествуя миру о невиданной стойкости защитников города. Утверждения геббельсовской пропаганды об агонии города, о его полном разрушении опровергались передачами Ленинградского радио. Оно рассказывало о том, как город жил, боролся. В его радиопередачах звучала музыка, песни, страстные выступления Всеволода Вишневского, Ольги Берггольц, Николая Тихонова. У микрофона выступали рабочие, воины.
В самом начале 1942 года уполномоченным Наркомата связи по Ленинграду назначили Анатолия Григорьевича Смирягина ("УЧ", как все его называли по телеграфному коду). До этого такого ответственного лица по вопросам связи в Ленинграде не было.
Еще с довоенных времен большинство крупных предприятий связи Ленинграда - телеграф, почтамт. Дирекция радиосвязи и радиовещания, городская радиотрансляционная сеть, междугородная телефонная станция и дирекция телефонной станции - подчинялись непосредственно центральным управлениям Наркомата связи. В условиях войны и блокады централизованное руководство было утрачено.
Нам это, по правде говоря, не мешало. Но в тех конкретных обстоятельствах положение это было известной трудностью для централизованного руководства. Нарком связи И.Т. Пересыпкин вспоминает, обращаясь к истории этого вопроса:
"Однажды начальник связи Ленинградского фронта И.Н. Ковалев рассказал, как ему трудно работать. Чтобы решить какой-либо вопрос, он должен согласовать его с пятью-шестью разными начальниками. Вот тогда-то и возникла мысль о назначении в Ленинград уполномоченного Наркомата связи с предоставлением ему прав распоряжаться и управлять единолично всеми средствами связи Ленинграда".По прибытии в Ленинград А.Г. Смирягин быстро обследовал все предприятия связи, выяснил их нужды и возможности, познакомился с людьми и очень скоро завоевал заслуженный авторитет как среди связистов, так и у руководства партийных и советских органов и Военного совета Ленинградского фронта. Остались в памяти его посещения нашего радиовещательного узла: он интересовался буквально всем, вникал в специфику радиовещания. Строительство длинноволновой радиостанции "РВ-53" в Ленинграде связано с именем А.Г. Смирягина, а также инженерами-энтузиастами - Б.П. Михайловым и А.К. Сергеевым. Перед началом строительства начальник Дирекции радиосвязи Михайлов объявил своеобразный конкурс на лучшее предложение по месту расположения станции и здания для нее, причем станция, находясь в черте города, должна была быть достаточно хорошо замаскирована.Пересыпкин И. ...А в бою еще важней, с. 204.
Л.И. Бахвалов (1949) |
Были разные идеи. Я, например, предложил разместить станцию в здании мусульманской мечети на Петроградской стороне, с использованием минарета и купола как опор для антенны. Вариантов предлагалось немало, и все они рассматривались с выездом на отмеченные места. Наконец выбор пал на здание буддийского храма на Приморском проспекте. Оно было скрыто листвой сада, зеленым массивом Центрального парка культуры и отдыха.
Кто внес такое предложение, не помню, но оно отвечало всем условиям и оказалось весьма удачным. Проектировочные работы в короткие сроки выполнили работники одного из радиозаводов. Основой станции стало оборудование станции "РВ-53" и частично передатчика "Островков". Строительство и монтаж осуществлялись силами 376-го отдельного батальона связи, 48-й отдельной строительной телеграфной радиороты (командир А.А. Межлумов) и работниками одного из заводов.
Наш воентехник Л.И. Бахвалов на строительстве "РВ-53" монтировал выпрямительный блок и оконечный каскад, принимал участие в ее пуске. Леонид Иванович вспоминает:
"Тогда, увлеченные работой, мы думали только об одном - скорее запустить в эфир нашу основную радиостанцию. Поэтому и работу выполнили в невиданно короткие сроки - в сентябре 1942 года передатчик уже работал в эфире. Он стоял в храме с выкрашенными в красный цвет стенами, украшенном позолоченными фигурами Будды.А. Г. Смирягин в своем письме Музею связи имени Попова пишет:Очень оригинально и смело решили вопрос с антенной. Строить мачты значило полностью демаскировать станцию. Фашисты стояли на противоположном берегу залива и сразу же обнаружили бы нас даже без бинокля.
Антенна передатчика поднималась на обычном аэростате заграждения на высоту 380 метров, одновременно поднимали еще десять маскировочных аэростатов, расположенных так, чтобы антенный аэростат ничем не отличался от других.
Противник так и не смог разгадать, где находится радиостанция. В ее здание не попало ни одного снаряда и не упала ни одна бомба".
"После войны стало известно из карт, найденных в немецких штабах под Ленинградом, что у артиллеристов на картах были нанесены линии пеленгов, проходившие по Елагину острову, и они усердно стреляли туда, видимо, полагая, что замаскировать такую мощную радиостанцию и ее антенну, поскольку мачты нигде они не видели, можно только в густых деревьях".Эта станция хорошо известна ленинградским связистам. Расположенный рядом жилой дом в годы блокады занимали работники радиостанции и аэростатная команда. Первым ее начальником был Валентин Михайлович Левшин, главным инженером - Борис Павлович Михайлов. Вспоминается такой эпизод.
Как-то осенью неожиданно налетел шквалистый ветер. Антенный аэростат спикировал, а затем рывком пошел вверх, трос не выдержал нагрузки и оборвался. Набирая высоту, аэростат полетел в сторону проспекта Энгельса. Команда с автолебедкой бросилась в ту же сторону.
А аэростат, поднявшись на большую высоту, лопнул, и под тяжестью изолятора стал стремительно падать вниз. Со свистом вырывался из его оболочки водород. У булочной на проспекте Энгельса стояла очередь за хлебом. Находившийся здесь же милиционер, приняв звук падающего аэростата за свист бомбы, подал команду: "Всем ложиться лицом вниз".
Вся очередь моментально рухнула на землю, не разбирая, где грязь, где сухо. Аэростат же упал неподалеку, остатки водорода продолжали выходить со свистом, а люди, лежавшие на земле, наверняка считали последние минуты своей жизни, ожидая взрыва "бомбы". Но тут подъехала наша аэростатная команда, связисты успокоили людей, собрали остатки аэростата и увезли его обратно на станцию.
С началом работы радиостанции "РВ-53" связано и возобновление контрпропаганды в Ленинградском радиовещании.
В один из сентябрьских вечеров в РВУ приехали обвешанные гранатами, усталые, обросшие, но довольные выполненным долгом инженеры и техники радиостанции "РВ-53".
С первых дней войны группа специалистов НИИ радиовещания под руководством И.X. Невяжского с участием инженеров и техников радиостанции "РВ-53" выполнила целый комплекс сложных работ по оборудованию передатчика спецаппаратурой, которая позволяла по особой системе вклиниваться в работу мощной вражеской станции, перестраиваясь на ее волну. Делалось это так: диктор, сидя в студии, получал на наушники программу (в данном случае - финской станции) и в паузах и перерывах на немецком языке вставлял отдельные реплики, давал краткие комментарии передаваемым сообщениям. Например, диктор из Лахти расхваливает действия Маннергейма, а в паузах наш ленинградский диктор поясняет, что Маннергейм - бывший царский генерал, предавший свой народ, свою страну. Это была действенная, оперативная контрпропаганда, вызывавшая ярость врагов. Они, прерывая передачу, кричали: "Не слушайте - это не наша передача!" - но сделать, увы, ничего не могли.
Фрол Васильевич Кушнир, ныне кандидат технических наук, доцент Ленинградского электротехнического института связи имени Бонч-Бруевича, рассказывает:
"Ранней осенью 1942 года мне было приказано прибыть для дальнейшего прохождения службы в Парголово, где я должен был принять новый радиообъект. Приехав туда, я легко нашел "объект" по высокой мачте с необычной антенной, поднятой над небольшим деревянным домиком, в котором работали монтажники и настройщики. Как объяснили мне раньше, установленная аппаратура предназначалась для приема радиопередач мощной финской радиостанции "Лахти", трансляции ее в Ленинград на восстановленную к тому времени радиовещательную станцию "РВ-53". В результате в эфире оказывались две одновременно работающие на одной и той же волне радиостанции - "Лахти" и "РВ-53".Эвакуация из Парголова и временное прекращение работы радиостанции "РВ-53" прервали эту нужную и важную работу. Однако она продолжалась через передатчик "Островки", и ленинградский диктор, австриец Фриц Фукс вел и продолжал передачи для немецких солдат и офицеров, давая альтернативную оценку хода событий. Это было эффективное оружие нашей радиожурналистики, умело разоблачающей домыслы и фальсификацию геббельсовской пропаганды.Финский радиослушатель, настроившись на свою радиостанцию, таким образом, оказывался настроенным и на нашу станцию "РВ-53". Наша контрпропаганда получала мощное техническое оружие, которое мастерски использовал известный финский журналист и поэт-антифашист Армас Эйкия. В студии Радиокомитета он слушал радиопередачу "Лахти" и в коротких паузах перед началом и в конце передачи подавал злободневные реплики, комментировал выступления финских фашистских деятелей, разоблачал геббельсовскую пропаганду.
Все мы очень волновались, когда, настроив аппаратуру, стали ждать выхода в эфир финской радиостанции. "Лахти" не заставила себя долго ждать. Через несколько минут диктор этой станции объявил: "Слушайте передачу последних известий..." И в тот же момент из студии Ленинградского радиокомитета громко и отчетливо прозвучала реплика Армаса Эйкия: "Сейчас будут переданы не последние известия, а последняя ложь финского информбюро".
Ошеломленные комментаторы даже прервали свою передачу. Первая попытка прошла успешно.
Через несколько дней финские специалисты разгадали нашу систему и повели техническую борьбу. Они начали менять частоту радиостанции скачками, и текст наших включений в их передачу звучал неразборчиво. Приходилось выжидать, когда прекращалось качание частоты, и в тот момент Эйкия "выстреливал" очередную реплику. Такая работа требовала большого нервного напряжения. Затем мы установили автоматическую подстройку, и финские специалисты сдались, начали просто заглушать и свои передачи, и наши включения. Но нельзя же глушить свои передачи все время. И как только глушение прекращалось, Эйкия немедленно появлялся в эфире".
Никогда мне не забыть день 8 сентября 1941 года. После долгого совещания в Дирекции, в прокуренном душном кабинете Н.А. Михайлова, я решил пройти от улицы Якубовича до Малой Садовой пешком, подышать свежим воздухом. Вечер выдался тихий и теплый. По пути меня застал сигнал воздушной тревоги. Но мы уже привыкли к ним. И я не побежал к подъездам ближайших домов, а продолжал идти по опустевшей улице. Вышел на Невский и увидел, как в небе летят звено за звеном черные фашистские самолеты, летят нагло, не обращая внимания на разрывы зенитных снарядов. Когда переходил мост через Мойку, увидел, что где-то в Московском районе взвился огромный густой столб черного дыма, медленно разлезающийся в светлом еще небе. Оказалось, что это горели Бадаевские склады.
Это был первый массированный налет вражеской авиации на Ленинград. Как я узнал потом, на Московский, Красногвардейский и Смольнинский районы фашисты сбросили 6327 зажигательных бомб, в городе возникло 178 пожаров.
С этого дня началась блокада Ленинграда, бесконечные воздушные налеты и артобстрелы, наш город стал городом-фронтом. С вышки на крыше Дома радио во время дежурств были хорошо видны места пожаров, в небе, затянутом дымкой пожаров, висели аэростаты заграждения, а выше них - вражеские самолеты. Небо стремительно пересекали лучи прожекторов. В перекрестке их лучей самолеты светились серебристым блеском. Бьют по нервам лающие звуки выстрелов зенитных пушек. В вышине вспыхивают разрывы, по крыше стучат осколки зенитных снарядов. В осеннем небе осажденного города ежедневно шли бои. Как ни странно, в это напряженное время мы обращали внимание прежде всего на мелочи.
Во время воздушных тревог и бомбежек мы обнаружили любопытное свойство линейного коммутатора центральной аппаратной. Он имел емкость 240 линий, каждая из которых оканчивалась бленкером. При поступлении по линии вызова на коммутатор крышка бленкера поднималась, открывая номер, при этом звонил звонок.
Бленкера срабатывали не только от вызывного напряжения, но и от сильного механического сотрясения. И вот они-то и стали своеобразным индикатором, указывающим на размеры упавших фугасных бомб, и позволяли определить расстояние их падения от Дома радио. Чем больше бомба и чем ближе она падала, тем большее число бленкеров открывалось, и дежурные центральной аппаратной, оставаясь за пультом во время тревог (весь остальной персонал спускался в бомбоубежище), систематически фиксировали: "Открылось десять бленкеров - налет далеко от нас". Или: "Открылось тридцать - это уже ближе или бомба побольше".
А.И. Бисирина |
Но индикатор этот в итоге оказался несостоятельным. Однажды во время воздушной тревоги мы находились в резервном узле, как вдруг весь Дом радио содрогнулся от трех страшных взрывов. Выскакиваю на лестницу - света нет, под ногами битое стекло. Лечу на четвертый этаж, в голове страшная мысль: цела ли центральная аппаратная? Открываю дверь и вижу, как дежурная А. И. Бисирина стоит у линейного коммутатора, и все его бленкера открыты. Увидев меня, она кричит: "Петр Александрович, нас разбомбило!" - "Что вы, - говорю, - аппаратная-то цела". - "Нет, - отвечает, - разбомбило, смотрите: все 240 номеров открылись".
Закрыли бленкера, обошли студии - все цело. Только на лестничных площадках распахнуты окна, пол сплошь усыпан битым стеклом и слоем пыли.
Оказалось, что за стеной Дома радио в дворовые флигели жилого дома по Малой Садовой упали подряд одна за другой три двухсоткилограммовые бомбы. Флигель был разрушен, а нас спасла высокая глухая задняя стена радиодома. Если бы фашистский летчик взял севернее по курсу, бомбы попали бы в центральную аппаратную.
Любопытно, что на следующий день фашистское радио хвастливо объявило о полном разрушении Ленинградского Дома радио. Как вспоминает Леонид Иванович Бахвалов, инженер Дирекции радиосвязи и радиовещания, Дом радио вообще был в зоне особого внимания вражеской авиации. У одного из сбитых в годы войны фашистских летчиков была обнаружена карта, где среди объектов, которые подлежали уничтожению, Дом радио был обозначен красным крестом.
В одну из сентябрьских ночей сорок первого года Дом радио и расположенные рядом по улице здания фашисты буквально засыпали зажигательными бомбами. На крыше собралась вся команда МПВО Дома радио. Молодые бойцы С. Еремеева, В. Филиппова, Е. Шредер, Ф. Гоухберг, А. Попова, а с ними известный радиослушателям артист И. Горин и другие тушили бомбы песком, сбрасывали их с крыши на мостовую.
Создалось угрожающее положение для дома напротив, где размещался городской отдел здравоохранения. Там явно не хватало людей, а "зажигалки" сыпались и сыпались. На крышу соседнего дома бросились военнослужащие нашего РВУ. Командир батальона капитан А.А. Михайлов на следующий день объявил благодарность воентехникам Л.И. Бахвалову и Н.О. Богоутову за умелые и отважные действия по тушению бомб на этом здании. Все до одной зажигательные бомбы на нашем доме и соседних зданиях были погашены, не вспыхнуло ни одного пожара. Дом радио продолжал стоять как твердыня.
Воздушные тревоги объявлялись по нескольку раз в день, бомбежки причиняли все больше разрушений, гибли люди. Ужесточились и меры безопасности. Пришел приказ: при объявлении воздушной тревоги на местах оставлять минимум дежурных, а всем остальным немедленно спускаться в бомбоубежища. Но воздушные тревоги, особенно изнурительные по ночам, следовали одна за другой. Только заснешь - тревога. Поднимаешь всех и заставляешь спускаться в бомбоубежище. Усталые после тяжелого рабочего дня, люди нехотя встают. Наконец звучит отбой тревоги, все вновь поднимаются в общежитие, укладываются спать. И вдруг - опять тревога. В иные ночи было их по пять-семь. Многие стали хитрить. Те, кто жил в отдельных комнатах, чтобы их не тревожили, запирались изнутри и не подавали признаков жизни.
При тревоге дежурный обегал все помещения, дергал ручки комнат - заперто. Значит, уже ушли, решал он. А люди продолжали мирно спать, невзирая на стрельбу зениток и разрывы фугасных бомб. Но не все, конечно, были так спокойны и смелы. Был у нас один техник, который бледнел от одного звука сирены и сразу же старался куда-нибудь спрятаться. Панический страх охватывал его против воли, ему было стыдно за свое малодушие, но поделать с собой он ничего не мог.
Во время одного из налетов где-то недалеко упала бомба, звук ее разрыва и сотрясение почвы дошли до бомбоубежища. Все приняли это более или менее спокойно, только наш бедный техник вдруг стремглав вскочил и нырнул под висящий на стене огнетушитель, спрятав под баллон голову. Комизм его позы вызвал взрыв хохота, но тут же мы поняли оскорбительность этого смеха. У человека была больная психика. Во всем остальном это был нормальный человек, честный и трудолюбивый работник. Постепенно он сумел перебороть свой страх, научился управлять своими нервами и в дальнейшем мог даже дежурить на крыше при артобстрелах. Война учила многому и даже меняла характер людей.
Расскажу о том, как повезло нашим радиожурналистам. В их распоряжении неожиданно появилась автозвукозаписывающая машина. А произошло это так. Кто-то из связистов увидел на улицах Ленинграда серебристый автобус с надписью на бортах "Эстонское радиовещание". Выяснили, что это автобус-звукопередвижка, эвакуированный из Таллина. Обратились к властям, и через пару дней автобус уже стоял во дворе Дома радио, а инженеры Н.Н. Свиридов и А.И. Сафронов занялись изучением его аппаратуры и восстановлением повреждений.
Автобус имел оборудование для проведения трансляций с места событий и передачи их в радиодом по проводам, а также оборудование для записи на магнитофон.
До войны звукозапись в радиовещании осуществлялась только двумя способами; механическим (грампластинка, запись на "воск" и шоринофон) и оптическим (тонфильм). Оба способа обладали главным недостатком: они давали возможность воспроизведения записей, но не допускали их монтажа.
Для оптического способа записи применялась сложная аппаратура, нужны были длительное проявление и обработка пленки. Проведение записи было весьма громоздким процессом, требовавшим выезда на место события бригады с микрофонами и усилительной аппаратурой, а также наличия соединительных линий от места трансляции до Дома радио.
В черте города вопрос решался более или менее просто - использовалась телефонная связь, а трансляция или запись из пригородов иногда становились неразрешимой проблемой. Можно себе представить, как было сложно в условиях блокады организовывать передачи и репортажи с передовой линии и отдельных участков фронта, хотя они и были рядом. Ленинградцы горько шутили, что они ездят на фронт трамваем. А вот хороших линий связи на этот фронт, к сожалению, не было.
У немцев в то время существовала магнитная запись звука, использовали они и эластичную синтетическую ленту с нанесенным магнитным слоем. Такой ленты, решавшей все принципиальные вопросы звукозаписи, ни в Англии, ни в США, ни во Франции не было, и вообще магнитная запись в радиовещании там не применялась. Только после войны магнитофон вытеснил все существовавшие виды и способы звукозаписи и занял в радиовещании и телевидении всех стран мира доминирующее положение.
Довоенная буржуазная Эстония во многом ориентировалась на Германию. Вот почему оборудование Таллинского дома радио было в основном немецкого происхождения. Полученный Радиокомитетом автобус и был оснащен немецкими магнитофонами и аппаратурой.
Таким образом. Ленинградское радио неожиданно стало обладателем магнитофона, да еще установленного в специально оборудованном автобусе. Но, к сожалению, у нас не было ни метра магнитной ленты, а это сводило на нет использование магнитофона. Ленту искали где только можно, и вскоре в одном из НИИ обнаружили около восьми километров такой ленты. Молодой техник Любовь Спектор быстро освоила новую для себя профессию оператора магнитофона. Она стала первой в Ленинграде специалисткой в этой области и обучила впоследствии большое число операторов. Ну а звукопередвижка стала регулярно выезжать в части Действующей армии, на передовую линию фронта, доставляя оттуда репортажи о доблести славных защитников нашего города.
Репортажная автомашина Ленинградского радиокомитета за время Отечественной войны записала для передачи по радио около 350 документальных радиорепортажей. Записаны непосредственно на фронте и переданы по радио репортажи обо всех крупных боевых операциях на Ленинградском и Волховском фронтах.
САМЫЕ ТРУДНЫЕ МЕСЯЦЫ
С 1 октября 1941 года были снижены нормы довольствия в войсковых частях. Это произошло впервые с начала войны. Ну а гражданскому населению норма выдачи продовольствия к этому времени снижались уже третий раз. Ленинградцам по рабочей карточке выдавалось 400 граммов хлеба в день. Служащие, иждивенцы и дети получали по 200 граммов. Сокращение пайка отразилось в первую очередь на женщинах, дежурных аппаратной, ведь они должны были ежедневно добираться на работу издалека, а транспорт работал с перебоями. Решили установить дежурства по суткам, военнослужащие старались помогать им во всем, заменяли их, давая отдых.
М.М. Чижов (1942) |
Но уже через недолгое время и молодым крепким ребятам стало не хватать питания: некоторые делились своим пайком с семьями, отрывая от себя. У М.М. Чижова, например, в городе была семья, поэтому часть хлеба и сахара он относил жене и сыну. Отпускать его часто не представлялось возможным, днем была уйма дел, а на ночь увольнение военнослужащих запрещалось. И вот что произошло...
Обычно после отбоя я проверял все помещения и наличие военнослужащих на месте. Как-то Чижов попросил разрешения перенести свою койку в зарядное отделение, уверив, что там ему будет удобнее наблюдать за работой аппаратуры, да там и теплее. Прошло какое-то время, и я заметил, что Миша Чижов перестал просить меня об увольнениях. Спрашиваю: "Что, у тебя семья эвакуировалась?" Говорит "нет", а сам мнется. Выясняю. Оказалось, что зарядное отделение имело балкон, выходящий во двор, рядом в стене - скобы аварийной пожарной лестницы. И вот, дождавшись, когда все уснут. Чижов по аварийке спускался во двор и отправлялся со своими запасами к семье. Этим же путем возвращался под утро обратно. До поры до времени все обходилось, и только недоедание и систематическое недосыпание сказывались на его здоровье. Но в одил из походов Чижов был задержан комендантским патрулем. А законы военного времени были суровы. Пришлось выручать "путешественника ".
Октябрь сорок первого памятен мне особо и потому, что я был принят в члены ВКП(б). В кандидаты партии я вступил в 1939 году, кандидатский стаж истекал к концу сорокового года. Из-за реорганизации, проходившей в Дирекции, выборы нового партбюро затянулись, а затем началась война. И лишь осенью я получил возможность подать заявление о вступлении в члены партии.
В один из последних дней октября меня пригласили на партийное собрание, которое проводилось не в Доме радио, а в помещении Палаты мер и весов на станции связи. Я отправился пешком с Малой Садовой по Невскому. Вдруг объявили воздушную тревогу, а я уже прошел Аничков мост. И тут как будто что-то толкнуло меня: я перешел на другую, нечетную сторону улицы, где на углу с улицей Рубинштейна находилось популярное до войны кафе-автомат. Витрины его были заложены песком и зашиты досками. Между этими сооружениями образовались узкие щели. Услышал гул самолета и характерный вой падающей бомбы, кое-как, почти инстинктивно втиснулся в щель между двумя заколоченными витринами и, оглушенный, сразу же увидел страшный взрыв и рухнувшую стену стоявшего наискосок от меня старинного дома. О доски витрин застучали обломки кирпичей, осколков, посыпались стекла, все покрылось слоем красной едкой пыли. Выскочив из своего укрытия, я побежал к завалу, только что бывшему домом. Туда уже спешила команда МПВО. Бойцы приступили к разборке завалов и, поняв, что моя помощь не требуется, я пошел на партсобрание, счищая с себя кирпичную пыль, пропитавшую шинель, фуражку, набившуюся в сапоги, в нос, в уши. Все произошло так неожиданно, так быстро, что я не успел даже обдумать, что же толкнуло меня перейти на Другую сторону Невского. Не сделай я этого, быть мне под развалинами дома 68, широко известного до революции под названием Литературный дом. В нем жили В.Г. Белинский, И.С. Тургенев, И.И. Панаев, Д.И. Писарев. В 1905 году здесь находилась редакция первой легальной большевистской газеты "Новая жизнь", фактическим редактором которой был В.И. Ленин.
Вот за какими "военными объектами" охотились фашистские летчики.
"Фюрер решил стереть Петербург с лица земли", - говорилось в секретной директиве, изданной немецким военно-морским штабом. И фашистские молодчики бомбили Театр оперы и балета имени Кирова, бывший дом Энгельгардта (Невский, 30, где помещается Малый зал Консерватории имени М. И. Глинки), обстреливали Эрмитаж... Таких "военных объектов" можно назвать десятки и сотни.
Но мы, ленинградцы, верили: придет час расплаты, враг будет отброшен от стен города, и знамя Победы взовьется над поверженным Берлином. Мы мечтали о том, что восстановим город, его прекрасные улицы, дома...
Прошли годы, наши мечты сбылись, сегодня нигде в Ленинграде не увидишь даже намека на следы войны...
Приближалась 24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. В то суровое время мы не знали, будет ли на этот раз в Москве торжественное заседание, парад, но ленинградские радисты все равно готовились к этой годовщине. Проверялись все приемные пункты (они теперь были в черте города), отрабатывалась система резервирования. Мы верили и ждали, что так или иначе праздник будет отмечен.
Наконец стало известно: 6 ноября в Москве будет проходить торжественное заседание, и мы должны его транслировать, что бы ни случилось.
Все 900 блокадных дней действовало правило: после объявления воздушной тревоги на командном пункте города трансляционную сеть от Дома радио отключали и по сети передавались удары метронома. Звучал отбой тревоги, и сеть включалась снова. Случалось, что одну и ту же передачу начинали сначала по нескольку раз или продолжали с места, где ее прервали для объявления тревоги. Накануне праздника поступила команда: если во время торжественного заседания будет вражеский налет, тревогу объявить, но трансляцию из Москвы продолжать, не переключая сеть. Александр Чаковский очень хорошо описал в своем романе "Блокада" моменты, предшествовавшие трансляции и саму трансляцию торжественного заседания. А вот коротко о том, как это происходило в Ленинградском доме радио. Задолго до трансляции все приемные пункты включили свои передатчики, голос Москвы подавался в наш радиодом, дежурные центральной аппаратной корректировали линии, устраняли помехи.
К началу трансляции включили резервный радиовещательный узел в подвале и осуществили подачу программ как с верхней, так и из нижней аппаратных. Трансляция прошла успешно. В ночь на 7 ноября на город был совершен налет противника. Кроме обычных фугасных бомб фашисты на этот раз сбросили на парашютах электромагнитные мины большой взрывной силы.
А в день 7 ноября, ведя трансляцию из Москвы, вдруг узнали, что микрофоны установлены на Мавзолее Ленина: на Красной площади столицы идет военный парад, и перед уходящими на фронт частями Красной Армии выступает Сталин. Это вызвало огромный прилив сил: Москва живет, в Москве традиционный военный парад.
Трансляция парада прошла при хорошей слышимости, сказался опыт предыдущего дня.
А у нас в Ленинграде в этот праздничный день в двенадцать часов дня начался радиомитинг. Вот когда пригодилась наша резервная студия в подвале Дома радио! На радиомитинг прибыли первый секретарь горкома партии А.А. Кузнецов, председатель Ленинградского горисполкома П.С. Попков, представители рабочих, интеллигенции, воины всех родов войск. Радиомитинг продолжался сорок минут.
На следующий день, 8 ноября. Ленинградское радио, к сожалению, не смогло порадовать осажденных хорошими новостями - после ожесточенных боев наши войска оставили город Тихвин. Доставка продовольствия и боеприпасов чрезвычайно осложнилась. С 8 ноября в войсках второй раз снизили норму выдачи хлеба и мяса.
Тринадцатого ноября из-за резкого уменьшения запасов продовольствия и громадных трудностей с его доставкой Военный совет принял решение о четвертом снижении норм снабжения населения.
По рабочей карточке теперь выдавалось 300 граммов хлеба, а служащим, иждивенцам и детям - всего 150 граммов. Надвигался голод. Люди слабели с каждым днем, лица приобретали серый оттенок, появилась одышка, медлительность в движениях. К лишениям в питании добавился холод. В Доме радио прекратилась работа отопительной системы, теплоцентраль из-за нехватки топлива перестала давать горячую воду. Наши товарищи вспомнили ремесло жестянщиков, застучали молотки: началось изготовление "буржуек" и труб к ним. Но как обогреть "буржуйкой" огромную центральную аппаратную площадью более ста квадратных метров и высотой в два этажа! Стены излучали холод, люди работали в пальто, шубах, перчатках. Замерзали чернила, пришлось перейти на карандаши.
В резервном узле в подвале перед студией сложили небольшую кирпичную печь, трубу вывели в окно. Здесь было у нас самое теплое место. Частые воздушные тревоги и холод заставили принять решение о переводе военнослужащих на ночлег в резервную студию. Опять пригодились наши раскладушки-"сороконожки". На ночь их расставляли в студии, а днем убирали за драпировку стен.
Я переехал в фоническую резервной студии, куда втиснул раскладушку и письменный стол.
В бывшую мастерскую узла перебрались работники технических служб Радиокомитета Н.Н. Свиридов, Л.С. Спектор и другие. Они поставили круглую печурку для обогрева. Там же разместили магнитофон, подведя к нему линии из аппаратной.
Когда начались перебои с подачей электроэнергии, выручали аккумуляторные батареи. Они обеспечивали работу студий, аппаратных и аварийное освещение в них. Передачи, несмотря ни на что, продолжались. Радио не замолкало ни на один день. Правда, ежедневная программа несколько сократилась. Ухудшились условия работы радиожурналистов. В редакционных помещениях и общежитиях окна были забиты. Здесь было темно даже днем. Для освещения изобретались разные коптилки и каганцы. Пошли в дело фонарики на батарейках и аккумуляторах. На складе имелся запас анодных сухих батарей БАС-80, их разобрали на отдельные элементы и наладили выпуск батареек для карманных фонарей. Из аккумуляторов изготовили переносные и стационарные фонари разных видов и фасонов. Как только включалась электроэнергия, все эти аккумуляторы срочно ставились на подзарядку.
Уменьшение нормы выдачи продовольствия давало себя знать все больше. Леонид Иванович Коптев узнал, что на каком-то заводе изготовляют казеиновый сыр и отпускают по письмам-требованиям организаций. Составили письмо и отправили своих представителей за сыром. Вернулись они с большими кусками, принесли что-то около двадцати килограммов очень похожего на настоящий так называемого сыра. Радости не было предела. Разделили "сыр" среди всех работников РВУ. Он показался съедобным, хотя и чувствовался очень неприятный привкус. У рационализаторов открылось широкое поле деятельности: "сыр" резали на куски, ломтики, их сушили, жарили, смешивали с кашей и т. д. и т.п. Но запасы его быстро кончились, и вторая попытка получить новую порцию успеха не имела. "Сыр" начали отпускать столовым, включая в норму в счет каких-то нормальных продуктов.
С 20 ноября 1941 года произошло новое снижение норм выдачи продовольствия. По рабочей карточке теперь получали 200 граммов хлеба вместо 300. По карточкам служащих, иждивенческой и детской норма составляла 125 граммов хлеба в день.
Согласно постановлению Военного совета Ленинградского фронта от 19 ноября 1941 года в войсках хлеб выдавался не полностью, частично его заменяли сухарями.
Как пишет в книге "Ленинград в блокаде" Д.В. Павлов (Павлов Д.В. Ленинград в блокаде. М., Воениздат, 1961), хлеб с конца ноября 1941 года выпекался из смеси: пищевой целлюлозы 10 процентов, хлопкового жмыха 10 процентов, обойной пыли 2 процента, мучной сметки и вытряски из мешков 2 процента, кукурузной муки 3 процента, ржаной муки 73 процента.
Хлеб имел горьковато-травянистый вкус. Он не шел ни в какое сравнение с сухарями, настоящими ржаными довоенными сухарями из старых запасов. Сухари хранились в больших мешках из многослойной бумаги, они чудесно пахли.
Все продукты, как я уже писал, начпрод нашего взвода Л. И. Коптев получал на пять дней. Мясо, жиры, хлеб, крупы и все, что шло в котел, сдавалось в столовую. Сахар и сухари выдавали на руки на все пять дней. Этот день становился большим праздником. Каждый получал на руки 350 граммов прекрасных настоящих сухарей, некоторые делили их на кучки и старались растянуть на пять дней. Большинство же хрустело ими весь первый день, отламывая по маленькому кусочку. Другие усаживались с кружкой горячего чая и макали сухарь, продлевая удовольствие.
Но недолгий праздник быстро кончался, и остальные четыре дня наши "гастрономы" подтягивали ремень, довольствуясь 150 граммами блокадного хлеба. Правда, спасало котловое довольствие. Мы ежедневно получали 50 граммов мяса, крупу, овощи, комбижир или сало, специи. Из этого готовился завтрак, обед и ужин. Часто мясо заменяли яичным порошком. Так, например, 100 граммов мяса (двухдневная норма) заменялась 170 граммами яичного порошка. Возможно, по таблицам калорийность этих продуктов равноценна, но желудок, к сожалению, таблиц не признавал, и голод сразу же давал себя знать.
Когда прекратилась выдача сухарей и военнослужащие стали получать только хлеб, началось повальное изобретение всевозможных эрзацев. На складе нашлось немного столярного клея. Из него варили студень. С обильным количеством горчицы, которая у нас имелась, он был существенной добавкой к рациону. Со всех бутылей слили остатки олифы и жарили на ней тоненькие ломтики хлеба.
В это время на рынках велась меновая торговля. Появились здесь и проходимцы, потерявшие человеческий облик, они сбывали под видом нужных пищевых продуктов разную отраву.
Кто-то из дикторов однажды принес купленный на рынке прессованный брикет. Все попытки применить его в пищу ни к чему не привели - ни разрезать, ни раскусить его было невозможно. Красивый на вид, он был совершенно несъедобен. Так и валялся этот брикет на подоконнике в третьей студии. Случайно об этом узнал один наш техник. Он заявил дикторам: "Вы не умеете это приготовить. Дайте я попробую, и вы все пальчики оближете".
Он вымочил и выварил этот брикет, получив студенистую массу. Как повар сам снял первую пробу, но варево имело такой отвратительный вкус, что никто не решился его есть. Вечером у техника обнаружились все признаки отравления, и только чудо, молодость организма, а возможно, и пустой желудок не привели к тяжелым последствиям. Надо сказать, что в то время у нас никто ничем не болел, кроме дистрофии и цинги. Все довоенные болезни куда-то пропали.
Несмотря на мизерность пайка, военнослужащие РВУ все же были в лучшем положении, чем гражданские работники Радиокомитета, которые получали продовольствие по карточкам служащих, то есть практически ничего, кроме хлеба. Держались на дрожжевом супе и других заменителях. Люди буквально таяли, многие уже не в состоянии были ходить и лежали, не вставая. Каждый день кто-нибудь умирал, и его тело выносили из бомбоубежища. Люди двигались как тени, и все-таки передачи делались каждый день. В ледяных, с инеем на стенах студиях читали дикторы, играли актеры и музыканты.
Корреспонденты "Последних известий", несмотря на голодную слабость, через весь город пешком отправлялись на заводы и фабрики, собирали информацию и, изможденные, возвращались к вечеру в Дом радио.
В это трудное время в Москву вызвали руководителя Радиокомитета Виктора Антоновича Ходоренко. Он пробыл в столице несколько дней. Виктор Антонович не смог привезти нам продовольствия, но где-то в Москве достал таблетки глюкозы - те самые, которые сейчас можно купить в любой аптеке. Он раздал большинству работников Комитета по два тюбика этих таблеток, и они очень помогли людям как лечебное укрепляющее средство. Да и сахар они успешно заменяли.
Декабрь сорок первого года был самым трудным месяцем блокады. Электроэнергию в городе включали на очень короткие отрезки времени. Мы на радио едва успевали подзаряжать аккумуляторы. Сильные морозы и начавшийся голод стали косить людей.
Невский в сугробах. Стоят застывшие, засыпанные снегом троллейбусы, люди бредут закутанные в платки, шарфы, одеяла, видны только одни глаза. От голода и дистрофии опухали ноги, качались и выпадали зубы. Это были первые признаки цинги.
На многих сотрудников Радиокомитета стало страшно смотреть. Они напоминали скелеты, обтянутые кожей, но продолжали работать. Чем мы, военнослужащие, могли им помочь? Взяли на себя большую часть круглосуточных дежурств на вышке Дома радио, освободили женщин от дежурств в аппаратной. На центральном пульте радио устроили свой пост военнослужащие Б.Г. Поздеев, Г.Н. Куликов, В.А. Олендский.
С 15 декабря воздушные налеты прекратились, но артобстрел продолжался. В один из дней декабря меня пригласил к себе В.А. Ходоренко. Воздушных налетов нет, сказал он, с разрешения штаба мы снимаем дежурства на вышке, они только изматывают людей. Есть предложение ввести круглосуточное дежурство тех, у кого здоровье покрепче, с обязанностью каждые два часа обходить весь Дом радио и в случае необходимости принимать нужные меры. Решили, что дежурить по суткам будут четыре человека: В. А. Ходоренко, начальник управления радиодома А.И. Ванов, начальник технического отдела Комитета Н.Н. Свиридов и автор этих строк.
Помню, как в одно из дежурств, совершая ночной обход здания, я вышел на крышу. Было очень холодно. Над головой - совершенно ясное небо, большой диск луны. Лунным светом залит весь будто вымерший город. Четко видно все: разрушенные дома, пустые улицы с застывшими на них рядами троллейбусов, засыпанные снегом крыши зданий. Громко и монотонно стучит метроном. Радио не умолкало ни днем, ни ночью. Любой ленинградец, проснувшись, по стуку метронома определял положение в городе, районе: медленный ритм - все спокойно, частые удары - тревога или артобстрел.
Подумалось, а что если сейчас налетят фашистские самолеты, начнут бросать зажигательные бомбы, как это было осенью... Как поднять людей? Смогут ли они спастись, потушить пожары? К счастью, налетов не было до 4 апреля 1942 года. Наступление под Москвой заставило гитлеровцев бросить туда всю авиацию, бомбить Ленинград временно перестали.
В один из декабрьских дней у меня в фонической, где я сидел при фонаре, раздался телефонный звонок Н.А. Михайлова: "Петр Александрович, как вы себя чувствуете?" Удивленный таким вопросом, отвечаю: "Ничего, вот только опять электроэнергию отключили". - "А вы не могли бы сейчас ко мне прийти? Есть две важные бумаги, надо обсудить". По-военному отвечаю: "Есть, сейчас выхожу".
Мороз в этот день стоял крепчайший, а идти надо было пешком, хотя по мирным понятиям расстояние не очень большое, но тогда для истощенного организма путь был неблизким. Успел пройти немного и скоро почувствовал - ноги в сапогах коченеют, лицо обмерзает, все тело прохватывает колючий ветер.
К Михайлову пришел заиндевелым как дед мороз. В кабинете у него не жарко. Сели, начали обсуждать дела. Михайлов видит, что я не могу согреться, и вдруг предлагает: "Придется мне вас из НЗ угостить, вот только закусить нечем - предупреждаю". Достает из стола небольшую фляжку и наливает стопку спирта. "Это я на Новый год берегу, - говорит, - но, вижу, вас поддержать надо". Хватил я эту стопку, запил водой и начал согреваться. И дело, конечно, не в стопке, хотя тогда она была большой редкостью, а в отношении людей, помощи и внимании друг к другу, сложившихся в те тяжелые блокадные дни.
Пульт тревоги и метроном
|
Пробыв всю блокаду в стенах радиодома, являясь ответственным за работу технических средств, хочу особо подчеркнуть, что за все 900 дней блокады радио не умолкало ни на один день, а метроном работал круглые сутки. Случались дни, когда в Дом радио несколько часов, а то и в течение суток не поступала электроэнергия. Но в радиовещательном узле имелась своя большая аккумуляторная, половину которой укрыли в глубоком подвале. Аккумуляторы обеспечивали бесперебойную работу студий и центральной аппаратной, а также аварийное освещение в них.
Да, Дом радио на многие часы погружался в темноту, в редакциях сидели при аккумуляторных фонарях и самодельных коптилках, но студии работали, работали микрофоны, усилители, в студиях на пультах горел фонарь аварийного света. Шли выпуски "Последних известий", передавались сводки Совинформбюро, транслировались передачи из Москвы.
Да, при выключении городской электроэнергии из Дома радио не звучала музыка, грампульты и тонфильм от батарей не работали, но голос Ленинграда не умолкал, все важнейшие сообщения из Москвы передавались в тот же час.
Передачи из Москвы не прекращались. Вот что писал о том времени нарком связи И.Т. Пересыпкин:
"Долгие месяцы Ленинград был фронтовым городом. Каждый ленинградец, в том числе связисты городских предприятий, были настоящими бойцами. Ни на одну минуту не прерывалась связь Ленинграда со страной. Радиостанции сообщали всему Советскому Союзу и всему миру о героической борьбе защитников Ленинграда. В городе регулярно работали телеграф, телефон, почта, узлы радиофикации".В отдельных кварталах города после ожесточенных бомбежек и артобстрелов радиосеть выходила из строя и не работала какие-то отрезки времени. Выходила из строя и домовая сеть в отдельных зданиях. Это, вероятно, и дало основание Вере Михайловне Инбер написать стихи о замолчавшем репродукторе - "От раковин отхлынул океан".
Все 900 дней блокады немалая нагрузка лежала на службе оповещения при Ленинградской городской радиотрансляционной сети. Сигналы о налетах вражеской авиации ленинградцы получали точно и своевременно.
Старший инженер сети Борис Васильевич Капралов, который в то время сам нередко стоял за пультом оповещения, рассказывает, что в те дни по заданию ленинградского МПВО были выпущены граммофонные пластинки, на которых были записаны голоса ленинградских дикторов Михаила Меланеда и Давида Беккера, объявлявших воздушную тревогу и отбой, а также сирена-генератор и звук трубы. По команде из штаба ПВО эти пластинки включались по радио в систему оповещения города.
Воздушные тревоги иногда продолжались по нескольку часов. Так, например, 15 сентября 1941 года тревога длилась 18 часов 32 минуты. Всего за годы войны и блокады по городу было передано 649 сигналов о налетах вражеской авиации и 3087 сообщений об артиллерийских обстрелах районов нашего города. Большая нагрузка и ответственность легли на небольшой коллектив связистов службы оповещения. И я с чувством гордости и благодарности называю их имена: Т.П. Алексеева, Э.Г. Агроскина, Д.М. Беляев, Е.И. Вардзанис, Н.И. Красавина, И.И. Петерс, П.А. Мамаева.
Много хлопот доставлял нам метроном или, как его потом называли, "символическое сердце города". Его звуки улавливались микрофоном и заглушали все, мешая нам работать и громко разговаривать. Мало что дало заключение метронома и микрофона в специальный ящик с акустической изоляцией. Тогда мы попробовали прикладывать к корпусу метронома стальную иглу головки адаптера, но она оказалась слишком чувствительной, и звук получался искаженным. В конце концов решение было найдено. Его предложил инженер нашей станции Г.Ф. Дорофеев. Мы использовали в качестве микрофона наушники высококачественного головного телефона. Клали их на корпус метронома, и звук шел в радиосеть, не мешая нам работать.
В трудных условиях суровой блокадной зимы 1941-1942 года, постоянной нехватки электроэнергии, недостатка деталей радиооборудования и радиоламп нам приходилось поддерживать работоспособность нашей станции, через которую осуществлялись трансляции передач Ленинградского радио. Мы, ветераны блокадной радиостанции, хорошо понимали, что значило радио для граждан нашего города и как трудно было поддерживать его работоспособность. Ведь рушились здания, обрывалась радиопроводка, воздушная взрывная волна нередко спутывала провода. И все же обрывы устранялись, аварийные бригады шли в зону обстрела, порой сутками не уходя с поста. Случалось, бомбы и снаряды вновь разрушали радиомагистраль, и снова радисты уходили на свою вахту.
Это был поистине героический труд целой армии связистов города Ленина - монтеров, техников, инженеров, бойцов и офицеров отдельных батальонов связи. Это они ежедневно, ежечасно, не дожидаясь отбоя воздушных тревог, под огнем врага исправляли разрушенные линии. Голодные, обессиленные, на жутком морозе и ветру протягивали они новые фидерные линии, всегда помня о своем священном долге - радио не должно молчать.
Автозвукопередвижка или, как мы ее назвали после переоборудования, репортажный автобус Радиокомитета часто выезжала во фронтовые части Действующей армии. Журналисты вели репортажи, записывали выступления отличившихся в боях снайперов, летчиков, артиллеристов. Запись привозили на радио и переписывали на воск, тондиски и шоринофон (ведь магнитной ленты у нас было всего восемь тысяч метров). В блокадную пору организовывались и трансляции. Их вела специальная группа РВУ.
Артисты музыкальной редакции, которой руководила Н.М. Орлова, постоянно выезжали с концертами в воинские части, госпитали, на торфоразработки, в детские сады. Оттуда эти концерты передавались по проводам. На некоторые трансляции пришлось выезжать и мне. С каким энтузиазмом, радостью и благодарностью принимали бойцы, раненые воины приезд концертных бригад! Их непременными участниками были С. Преображенская, В. Легков, В. Шестакова, И. Нечаев, Н. Селицкий, концертмейстер И. Головнева, П. Курзнер. С блеском выступали они перед зрителями, забыв о голоде, холоде, обессиливающих трудностях блокады. Концерты или непосредственно передавались в эфир, или записывались на воск, а затем воспроизводились по радио.
Для перевозки аппаратуры не всегда удавалось получить автомашину, и нередко техники группы трансляции - Л.И. Коптев, А.К. Страздин и другие - через весь город тащили на себе тяжелые санки с оборудованием.
Девятого декабря Ленинградское радио передало радостную весть: наши войска освободили город Тихвин, а 19 декабря очистили от врага железную дорогу Тихвин - Волхов. По "Дороге жизни", проложенной по льду Ладожского озера, в осажденный город стали поступать грузы и продовольствие. И к 25 декабря Военный совет Ленинградского фронта принял решение об увеличении нормы выдачи хлеба. Однако до этих времен еще надо было дожить...
Приказом наркома связи СССР была награждена большая группа ленинградских связистов, но узнали об этом мы позже. Пожелтевший номер газеты "Ленинградская правда" от 18 декабря 1941 года в одну страничку, в ней заметка "Мастера связи":
"На днях нарком связи Союза ССР тов. Пересыпкин за образцовое выполнение заданий по бесперебойному обеспечению связи, доблесть и самоотверженность наградит группу работников Ленинградского радиотелеграфа эначком "Отличник социалистического соревнования". Среди них: мачтмейстер тов. Бредников, звание "Мастер связи" присвоено тов. Михайлову, начальникам объектов тт. Молеву, Палладину, Ермолаеву, инженерам Поздееву, Б. Михайлову и другим. (ТАСС)".Среди других значком "Отличник социалистического соревнования Наркомсвязи СССР" был награжден и техник Л.И. Бахвалов.
Кстати, в этой же газете было напечатано, что 18 декабря 1941 года в Театре имени Ленинского комсомола (помещение Малого оперного театра) идет спектакль "Овод", в Театре имени Ленсовета - "Дама с камелиями", в Театре музыкальной комедии (улица Ракова, 13) - "Холопка".
Кажется невероятным, но в городе работали и многие кинотеатры.
Однако к концу декабря все театры и кинотеатры закрылись, остановилось трамвайное движение. Электростанции перестали подавать энергию. Ее получали только хлебозаводы, важнейшие оборонные объекты, госпитали. 27 декабря было решено организовать стационары для ослабевших жителей Ленинграда. В одном из помещений Дирекции на улице Якубовича был организован стационар для наших связистов. Работники Дирекции: секретарь парторганизации К.В. Соловьева, главный бухгалтер Л.А. Козицина, начальник планового отдела Е.Н. Солоденина и другие - вымыли помещение, подняли на четвертый этаж кровати и матрацы. Они принимали прибывающих в стационар больных дистрофией, ухаживали за ними. Многие из ухаживающих сами были дистрофиками, но, пока могли ходить, спасали жизнь другим. Тогда это было в порядке вещей, хотя требовалось немало усилий, напряжения физических сил, даже мужества, чтобы делать самые обычные вещи - стирать белье, мыть полы, топить печи, ухаживать за больными, когда сам едва двигаешься, когда все подавляет одно желание - лечь и отдохнуть. Бывало, кто-то несет на четвертый этаж дрова для печи да еще и подшучивает. Лидия Александровна Козицина до войны была полной женщиной; встретив как-то меня, с улыбкой сказала: "Видите, Петр Александрович, как я похудела, после войны из каждого своего платья и пальто два сошью. Богатой стану".
Многие наши товарищи только благодаря стационару остались живы, вернулись в строй. Здесь был неплохой уход, применялись сердечно-сосудистые препараты, внутривенное вливание глюкозы.
В самые тяжелые дни мы старались не впадать в уныние, не роптать, не падать духом. В разговорах слышалось: "После победы я сделаю то-то, буду жить так-то". По вечерам усаживались у топящейся печки и под потрескивание дров возникали теплые, задушевные беседы, вспоминались мирные дни, с мечтательными улыбками планировали жизнь после войны, говорили: не умели жить, покупали дорогие продукты, ветчину, колбасы, пирожное... А что может быть лучше гречневой или пшенной каши?! Вкусно, сытно, питательно и дешево. Вот кончится война - полностью перестроим режим питания и свой бюджет... Никого не оставляла вера в победу, и это в то время, когда был захвачен Тихвин, возникла угроза окружения вторым кольцом блокады, не прекращались артиллерийские обстрелы.
Новый, 1942 год мы встречали воодушевленные первой победой Красной Армии - сокрушительным разгромом немецко-фашистских войск под Москвой. Шли разговоры о готовящемся прорыве блокады войсками 54-й армии генерала И.И. Федюнинского в районе Синявинских болот.
Решили не нарушать вековую традицию и отметить встречу Нового года. Собрали скудный запас продуктов, стол накрыли простыней и устроили праздничный ужин. Со склада в нарушение инструкции принесли хранившиеся в НЗ пол-литра спирта, подкрашенного еще в мирное время анилиновыми чернилами. Развели его водой, подняли стаканы и выпили за победу, за счастье в Новом году.
Много раз приходилось встречать Новый год и до войны, и после, но такой теплой, задушевной дружеской встречи в моей жизни не было никогда.
В феврале мы пережили настоящее потрясение - в репортажном автобусе Радиокомитета сгорела электропроводка, система зажигания и распределения. Журналисты оказались без главного своего помощника. Автобус привезли на буксире и поставили на прикол во дворе Дома радио.
Шофер его, хотя и еле передвигал ноги, все же приступил к восстановлению машины. Электрической частью занялись Н.Н. Свиридов и А.В. Сафронов. Неведомыми путями добыли провод, магнето и начали ремонт. Автобус был приведен в порядок. Группа журналистов и техников стала готовиться к поездке в 54-ю армию. Намечалось провести серию репортажей, посвященных Дню Красной Армии, записать на пленку голоса воинов, поздравления их родным к близким, письма с фронта. Экипаж машины составили инженер Н.Н. Свиридова, техник Л.С. Спектор, шоферы. В поездку пригласилч и меня.
В Жихареве нас должны были встретить находящиеся там журналисты Ленинградского радио - ответственный секретарь редакции "Последних известий" М. Блюмберг и корреспондент Л. Маграчев. Отопительная система автобуса не работала, и для обогрева поставили в машину "буржуйку", выведя трубу в заднее окно. Элегантный серебристый автобус с торчавшей сзади и отчаянно дымившей трубой выглядел довольно странно, но главное - было тепло.
Корреспонденты фронтовой редакции.
Слева направо - М.И. Блюмберг, Л.С. Спектор, Л.Е. Маграчев
Собрались выехать утром, чтобы переехать на "Большую землю" через Ладогу ночью, но ряд непредвиденных обстоятельств нас задержал, и отъезд состоялся только под вечер. Когда добрались до станции Ладожское озеро, бензии был на исходе. Ночью пошли добывать горючее. Бензин достали, бак залили, и автобус съехал на лед "Дороги жизни".
Под утро приехали в Жихарево и сразу же отправились в столовую. Нужно ли говорить, как поразили наше воображение большие куски хлеба на столах и огромные, как нам казалось, порции настоящего супа и второго. Поели так, как давно не ели. Встретившись с Блюмбергом и Маграчевым, поехали в Волхов, где сделали ряд репортажных записей. Рано утром выехали в штаб 54-й армии, расположенный в деревне Гороховец.
В штаб приехали поздно вечером, в темноте нас провели в какую-то комнату со сплошными нарами вдоль стен (оказалось, это общежитие для приезжих офицеров). Только утром продолжили запись.
Мне очень нравились такие качества Моисея Блюмберга, как деловитость, настойчивость и энергия. Это был смелый, находчивый, умный человек, хороший журналист, с отличной деловой хваткой. Блюмберг умел находить общий язык с разными людьми, в общении быстро устанавливался задушевный тон бесед с бойцами.
Записав рассказы бойцов и командиров, поехали на командный пункт к командиру 54-й армии генерал-майору И. И. Федюнинскому. Дорога простреливалась врагом, поэтому добирались с предосторожностями. Иван Иванович Федюнинский встретил нас радушно. В это время намечалась большая операция в районе Синявинских болот и станции Мга. Пока шли бои местного значения. Иван Иванович, занятый подготовкой и руководством действиями армии, перегруженный огромной работой, все же нашел время для беседы и пригласил нас в свой блиндаж-землянку. Первый вопрос был: "Вы ели? Нет? Давайте мы вас сначала накормим". Только получив под-
тверждение сопровождающего, что нас хорошо накормили в штабе армии, И. И. Федюнинский приступил к расспросам о жизни блокадного Ленинграда, о настроении осажденных ленинградцев, организации лечения и питания, о разрушениях, причиненных бомбежками и артобстрелом. В разговоре чувствовалось глубокое переживание трагического положения в городе.
Нашу беседу Иван Иванович окончил словами: "Вы сейчас отправитесь в часть, встретитесь с бойцами и командирами. Расскажите им побольше о Ленинграде, о том, как голодают дети, страдают все находящиеся в блокаде. Скоро бой, пусть бойцы от вас, живых свидетелей блокады, узнают правду и почувствуют, какая великая миссия предстоит им в битве за Ленинград. Запишите их выступления и передайте по радио ленинградцам, что мы сделаем все, не щадя сил и жизни, для облегчения положения в блокированном городе".
Мы записали выступление И. И. Федюнинского, его поздравление с Днем Красной Армии и обращение к ленинградцам и бойцам Ленинградского фронта.
Находясь на КП, на переднем крае у И. И. Федюнинского, мы впервые наблюдали работу гвардейских минометов - "катюш", как их любовно называли бойцы. Они скрытно приехали, отстрелялись и сразу же сменили позицию.
Бойцы и командиры 54-й армии в большинстве своем были рослые, крепкие, со здоровым румянцем на лице люди. Одеты очень добротно - в ватных брюках, меховых телогрейках и полушубках. В таком обмундировании никакой мороз не страшен. Увидели мы впервые и врага: в штаб армии привели пленного гитлеровского унтер-офицера. Он подобострастно кланялся, беспрерывно твердил: "Гитлер капут". Быстро же слетел с него внешний лоск и гордый вид "непобедимого завоевателя"!
Пробыв два дня за кольцом блокады, мы собрались возвращаться в Ленинград. Однако было ясно, что наш тихоходный громоздкий автобус не успеет прибыть в Ленинград к Дню Красной Армии, а это означало, что наша поездка окажется безрезультатной. Выручили работники штаба, направляющиеся в Ленинград с делегацией, которая везла подарки трудящимся осажденного города. Мы перегрузили в штабной автобус магнитофон, пленки с записями. Этой машиной уехали журналисты и наш оператор Л. С. Спектор. Мы со Свиридовым поехали на репортажном автобусе, поставив себе целью запасти по дороге как можно больше бензина, поскольку в Ленинграде с ним было туго. Бензин решили добыть в Жихареве, то есть перед самой Ладогой.
Под вечер, подъезжая к станции, уже издали, у поселка Шум, увидели огромное зарево. Въехали в Жихарево - всюду следы бомбежки. Оказывается, за час до нашего приезда Жихарево подверглось ожесточенной бомбардировке. На железнодорожных путях горели разбитые вагоны, цистерны. Где уж тут найти того, кто мог бы дать разрешение на получение бензина. Наши попытки найти кого-либо оказались напрасными, все были брошены на тушение пожаров и ликвидацию последствий налета. Перспектива сидеть в Жихареве и ждать нас, естественно, не устраивала. Ехать же без запаса бензина казалось невозможным.
Заметив наши метания в поисках выхода из создавшегося положения, какой-то интендант посоветовал: поезжайте к станции, там на путях - разбитые цистерны, берите, пока весь бензин не вытек на землю.
Подъехали к пожарищу, захватили канистры и ведра. Группа бойцов расцепляла и разгоняла разбитый состав с цистернами. Некоторые из них были пробиты осколками, из отверстий лился бензин. Вокруг пылало разлитое по земле горючее. Бойцы подводили к отверстиям цистерн шланги, гасили бензин на земле песком. Смотрим: в одну из цистерн через верхний люк опущен шланг, и трое бойцов ручной помпой качают бензин в канистры. Подходим, просим: "Ребята, дайте и нам набрать". А вот мы накачаем, говорят, тогда берите, сколько хотите, только осторожнее.
Свиридов качал помпу, я держал и направлял шланг, а шофер подставлял канистры и ведра. У меня на руках были рукавицы на меху и, держа шланг, я через них чувствовал, какой горячий бензин мы качали. Шланг жег руки через рукавицы. Набрав все свои емкости, отправились к автобусу. Отъехав с полкилометра, услышали страшные звуки, увидели высокие столбы пламени. Это начали взрываться цистерны. Задержись мы минут на десять, и Ленинградское радио не досчиталось бы трех человек.
Вернулись мы в Ленинград по "Дороге жизни". Ее успешная деятельность, как известно, позволила создать в городе некоторые продовольственные запасы, и, как следствие, в январе и феврале в два раза увеличились нормы выдачи хлеба и продуктов.
По "Дороге жизни" доставлялись боеприпасы, продовольствие, по ней эвакуировались ленинградцы. В книге "Ленинград в блокаде" Д. В. Павлов сообщает, что за неполных четыре месяца сорок второго года по зимней дороге эвакуировали 514 069 человек. Выехали многие заводы, институты, театры и отдельные граждане.
Зимой многие ленинградцы прошли лечение в стационаре. Здесь же в апреле были открыты столовые усиленного питания.
С приближением весны город начал оживать. Ленинградцы принялись за очистку города. Работа предстояла немалая, требовалось вывезти весь снег, нечистоты, сколоть толстый лед на панелях и мостовых. Каждая организация получила свой участок. Работники Радиокомитета тоже стали наводить порядок в Доме радио и на прилегающих к нему улицах.
С начала блокады фактически руководителем Радиокомитета являлся В.А. Ходоренко. Он же был бессменным начальником объекта МПВО, А. Прудникова - комиссаром объекта. Команда МПВО (в нее входили фактически все сотрудники Комитета) подготовила наш дом к обороне, уберегала его во время бомбежек и артобстрелов, обеспечивала наведение порядка весной и летом сорок второго года.
Авторитет коммунистов В. Ходоренко и А. Прудниковой был очень высок, он утверждался личным примером, партийной принципиальностью и честностью, люди доверяли им.
К сожалению, время стирает в памяти события и имена многих людей, живших и работавших в годы блокады в Доме радио. Отмечая годовщины и даты прорыва или снятия блокады, мы как-то неохотно вспоминаем те дни, эпизоды трудной блокадной поры. В лучшем случае они упоминаются как-то вскользь, нередко забываем пригласить на собрание ветеранов войны.
И здесь я должен сказать о Совете ветеранов наших военизированных батальонов. Совет систематически организует встречи однополчан, не забывает никого, затрачивает много сил и энергии на розыски бывших военнослужащих, переменивших места работы и жительства. Трогательно и задушевно проходят встречи блокадников; дружба с коллективом связистов Дирекции у меня осталась навсегда.
ГОД В БЛОКАДНОМ КОЛЬЦЕ
Несмотря на очень тяжелые условия фронтовой жизни, в Ленинграде продолжал работать единственный театр - Театр музыкальной комедии. Его спектакли шли в помещении Театра драмы имени Пушкина, начинаясь днем, в три часа. В промерзшем зале, где не было отопления, каждый раз все места оказывались занятыми. Зрители сидели в шубах, шинелях, шапках и валенках. А на сцене выступали артисты, одетые в легкие костюмы. Сколько нужно было иметь любви к своему искусству, к ленинградцам, чтобы выступать в таких условиях! Во всех спектаклях танцевала прима-балерина Н. В. Пельцер. Ее исполнение, полное огня, темперамента, грации, вызывало чувство восторга - не верилось, что это возможно в холодном и голодном блокадном городе.
Да, в блокадном городе искусство не умирало. Мы знали, что здесь, в
Ленинграде, при свете коптилки композитор Дмитрий Шостакович работает
над своей Седьмой, Ленинградской симфонией. Когда большая ее часть уже
была написана, больного композитора вывезли на "Большую землю", где она
и была окончена. Но музыка, написанная в Ленинграде, вернулась обратно
в наш израненный город. Партитуру доставил летчик, прилетевший в Ленинград
на военном самолете.
По решению комитета партии, политуправления Ленинградского фронта к
нам в Радиокомитет с передовых позиций, из окопов и блиндажей прибыли военные
музыканты. Им был представлен новый "командир* - дирижер Карл Ильич
Элиасберг. Ему и был вручен пакет с партитурой Седьмой симфонии.
К.И. Элиасберг и редактор Ф.И. Гоухберг
над партитурой Седьмой симфонии
Но война есть война. Музыканты, прибывшие с фронта, играть не могли: огрубевшие от огня и мороза руки не слушались. Они нуждались в отдыхе, в восстановлении сил, в продолжительных репетициях.
9 августа 1942 года по трансляции из филармонии на весь мир прозвучало: "Говорит Ленинград. Передаем Седьмую, Ленинградскую симфонию композитора Дмитрия Дмитриевича Шостаковича". Это было похоже на чудо. Ведь фашисты называли Ленинград мертвым городом, а в нем, оказывается, жило самое святое - в нем жило искусство.
Л.И. Коптев (1944) |
Все 90 минут, пока лились над Ленинградом величественные звуки симфонии, были минутами полного затишья вражеских батарей, и не один воздушный стервятник не прорвался в небо над городом. Артиллеристы, летчики, танкисты Красной Армии перед началом трансляции буквально подавили гитлеровцев огнем. Это была победа музыки и, можно смело сказать, победа техники. Это был подлинный союз искусства и техники, мужества и творческой воли. Ведь этот концерт могли слушать на коротких волнах во многих странах мира - в Лондоне, например, или даже в странах Латинской Америки. Это стало возможным после того, как была восстановлена станция "РВ-70", оснащенная коротковолновыми передатчиками. Она обеспечила выход в эфир коротковолновых передач, получивших название "Говорит Ленинград". Именно во время одной из таких передач и прозвучала через нашу станцию трансляция из филармонии Седьмой симфонии Шостаковича.
Вот одно короткое, но волнующее воспоминание участника проведения этой трансляции, техника-лейтенанта радиовещательного узла Леонида Ивановича Бахвалова. Он пишет:
"Пожалуй, самым памятным для меня событием был день 9 августа 1942 года, когда по трансляции из филармонии прозвучала Седьмая симфония Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Еще задолго до этого дня мы с инженером Леонидом Ивановичем Коптевым тщательно проверили микрофоны, усилительную и трансляционную аппаратуру, также соединительные линии на Дом радио. Наши сердца были переполнены чувством большой гордости за то, что именно в нашем городе прозвучала эта героическая симфония. Оркестром дирижировал Карл Ильич Элиасберг, а за нашим трасляционным пультом вдохновенно работал тонмейстер Нил Николаевич Рогов".Чтобы почувствовать всю значительность и масштабность проведенной работы, перенесемся мысленно в Большой зал Ленинградской филармонии в памятный день 9 августа 1942 года. Вспоминает об этом дне звукорежиссер, почетный радист СССР Нил Николаевич Рогов.
"Подготовку к трансляции в эфир Седьмой симфонии Д.Д. Шостаковича из Большого зала филармонии я начал задолго до ее начала, так как понимал, что в конечном счете именно мне придется проводить эту трансляцию.В конце 1942 года был создан Городской драматический театр - "Блокадный театр", как назвали его ленинградцы. В нем играли И. Горин, Н. Чернявская, М. Павликов, Н. Левицкий, П. Курзнер и другие. Актеры театра участвовали в инсценировках спектаклей специально для радио, находили силы выступать с концертами в госпиталях, воинских частях, на кораблях КБФ, многие из которых мы транслировали по радио.У работающих в нашей группе молодых тонмейстеров Екатерины Протопоповой, Тамары Первовой, Валентины Кривулиной еще не было достаточного опыта в проведении таких сложных музыкальных записей и трансляций. Для того чтобы такая подготовка прошла хорошо, необходима была полная микрофонная репетиция этого произведения, чтобы, сидя за пультом, найти правильные соотношения звучания отдельных групп инструментов и всего оркестра в целом. Однако такая возможность никак не предоставлялась. Карл Ильич Элиасберг работал с оркестром в разных студиях, репетируя отдельные фрагменты симфонии, поэтому было очень трудно составить общее впечатление обо всем произведении.
Для трансляции из филармонии поначалу был выделен один пульт на два микрофона. Этого было явно недостаточно. И тогда по моей настоятельной просьбе начальник РВУ Петр Александрович Палладин дал разрешение на установку второго пульта. Помнится, как четко дежурный техник Валентина Журавлева соединила их в один комплект и подключила к ним четыре микрофона "МЛ-5". Я постарался расставить их так, чтобы они равномерно охватывали все группы оркестра. У меня была еще последняя надежда, что полная микрофонная репетиция все же состоится 9 августа утром, в день премьеры, и я смогу наконец установить все необходимые звуковые балансы. Но и этой надежде не суждено было сбыться. В 11 часов утра, когда собрался весь оркестр, приехали кинематографисты, отсняли часть репетиции, и на этом до вечера все кончилось. Карл Ильич сберегал силы оркестрантов для концерта.
Случилось так, что трансляционный пульт был установлен в коридоре, прямо за занавесом сцены. Сквозь его просветы мне были видны в зале знакомые лица артистов Театра музыкальной комедии, Радиокомитета и других артистов, оставшихся в Ленинграде. Среди слушателей в зале было много военных.
Я очень волновался, понимая, что передача пойдет в эфир через коротковолновую радиостанцию и ее смогут услышать не только в Советском Союзе, но и во многих странах мира.
Звукорежиссерский пульт находился в непосредственной близости от большого оркестра, который заглушал, естественно, звучание наушников - ими я пользовался для контроля. Пришлось призвать на помощь весь свой опыт и музыкальную интуицию. Передача началась раньше обычного, что-то около 19 часов. Руки привычно легли на регуляторы звука, волнение постепенно улеглось. Наш оркестр играл с большим подъемом, вдохновенно, и всех нас охватило чувство причастности к огромному событию. Такого воздействия музыки мне больше в жизни ощущать не приходилось. Это была подлинная гармония музыки и жизни, борьбы и победы. Победы добра над злом.
Трансляция этой передачи прошла хорошо. Мы получили много откликов от музыкантов и радиослушателей".
Музыкальная редакция радио с наступлением весны сорок второго года значительно активизировала свою деятельность. Резко увеличилось число трансляций с выездных концертов из воинских частей, госпиталей, с предприятий. Каждый приезд творческих бригад был для зрителей настоящим праздником.
При проведении трансляций помощь оказывали наши коллеги - работники Междугородной телефонной станции. Благодаря их стараниям предоставлялись лучшие каналы связи, поэтому трансляции проходили с высоким по тем временам качеством. Конечно, давалось это непросто. Двум техникам трансгруппы приходилось кроме передвижных усилителей, аккумуляторов, микрофонных стоек брать с собой дополнительно несколько катушек полевого кабеля, на что требовалось немало сил. А сколько хлопот доставляла прокладка линий связи! Хорошо, если телефон находился близко, а иногда расстояние до точки соединения составляло 500-800 метров, и тогда к началу трансляции техники буквально валились с ног. Хотя вся трансляция продолжалась минут тридцать, от силы - сорок, линии прокладывались по правилам длительного выхода в эфир. Передача кончалась, и весь процесс повторялся в обратном порядке: сматывался кабель, собиралась и переносилась аппаратура. По окончании концерта командир части или комиссар приглашали его участников на небольшой товарищеский ужин. Ну а техники, снимавшие линии, собиравшие аппаратуру, частенько не солоно хлебавши возвращались домой.
День 4 апреля 1942 года выдался теплым, ясным, солнечным, и мы решили заняться ремонтом антенн на крыше. Вдруг раздался уже довольно забытый сигнал воздушной тревоги. Это был один из самых крупных налетов. Вражеские самолеты одновременно появились с четырех сторон. Находясь на крыше, мы видели, как открыли ураганный огонь зенитчики, в воздухе появились наши истребители. Воздушный бой был жестоаим: 28 фашистских самолетов было уничтожено и 10 подбито.
Налеты вражеской ввиацин вновь стали регулярными, чередуясь с артобстрелами разных районов города. Пришлось возобновить и дежурства на вышке Дома радио.
Но весна брала свое. Стало легче дышать. Прошли холода. Город приводился в порядок, с Невского и других улиц увезли застрявшие там троллейбусы. Всюду наводилась чистота. Ну а 15 апреля на ленинградских улицах вновь раздались звонки трамваев - начали работать сразу несколько маршрутов.
К 1 мая в городе были вывешены красные флаги, а по Ленинградскому радио проведен общегородской радиомитинг. Открыл его председатель Ленинградского городского исполкома депутатов трудящихся Петр Сергеевич Попков. Среди других участников на митинге выступил поэт Николай Тихонов.
Радиомитинг проводился из студии в подвале через резервный РВУ, что было необходимо для безопасности его участников. На улицах были включены репродукторы - праздничная атмосфера возрождала надежды.
Пережив суровую зиму в подвале, мы решили перебраться на второй этаж. Чтобы не возникло никаких обид и упреков в неравенстве (все ведь были на командирских должностях, во взводе служили только три красноармейца), разделили весь этаж на участки, каждому выделили часть пола, стену или окно для мытья. Большую аппаратную мыли три человека, и сразу же стало ясно видно, кто делал хорошо, а кто халтурил. Соревнование за чистоту и порядок сделало работу азартной. Мой большой друг и товарищ, ныне кандидат технических наук доцент Виктор Андреевич Олендский потом при встречах вспоминал: "А помнишь, как ты меня учил мыть пол?" Откровенно говоря, до тех дней мне самому мыть пол никогда не приходилось, все познания сводились к тому, что надо иметь, как минимум, тряпку и воду. Засучив рукава, я усердно делал дело, посмеиваясь над Виктором Андреевичем за его якобы неумение справиться с таким несложным занятием. Пыхтя, он скреб свой участок, а я следовал его примеру, не подавая виду, что учусь у него, как это делается по правилам.
Красноармеец Шутов на гражданке работал портным. Я из своей разбомбленной квартиры привез швейную машину, и Шутов засел за перешивку и подгонку обмундирования наших военнослужащих, а позже стал принимать заказы и от других взводов радиороты.
В связи с введением карточек нам пришлось отказаться от питания из общего котла и организовать собственную столовую. Поваром вызвался быть техник Н.О. Богоутов. Однако для приготовления пищи необходимо было сделать плиту. В одном из разрушенных бомбой домов обнаружили сохранившуюся плиту, разобрали ее, зарисовывая все повороты каналов дымохода. Перевезли в РВУ. В маленькой комнате рядом с аппаратной сложили печку с плитой. Радиоинженеры и техники оказались неплохими печниками, к тому же нам, вероятно, попался удачный образец, и мы достаточно точно его скопировали - плита удалась на славу, даже бачок для горячей воды работал исправно. В коридоре поставили столы, шкаф для посуды, обзавелись кастрюлями, сковородами, дуршлагами, мясорубкой и другой кухонной утварью. Мы знали Колю Богоутова как хорошего аккумуляторщика, способного монтажника, человека, владеющего сапожным ремеслом, но в первый же день открытия столовой он всех удивил поварским искусством. Невысокого роста, коренастый, в белой куртке и колпаке, с ножом и чумичкой в руках, он производил впечатление заправского кока. У него сразу же появились в речи специфические поварские выражения. Готовя котлеты, он требовал муки для колера, сетовал на отсутствие полного набора специй. Пища стала немного вкуснее благодаря изобретательности Богоутова. Многие из нас с живым участием отнеслись к Колиным экспериментам: давали советы, припоминали рецепты своих домашних довоенных фирменных блюд. В помощь самодеятельному повару назначали дежурных. В их обязанности входило мыть кастрюли, носить дрова и вообще выполнять работу кухонного рабочего. От дежурств не освобождался никто.
С наступлением весны началось и всеобщее увлечение огородами и сбором зелени, трав. Горожане отправлялись в пригороды, на станции Удельная, Шувалове, как, впрочем, и в городские парки, сады, на пустыри собирать крапиву, лебеду и еще какую-то зелень. Из нее варили супы и каши, радуясь появлению витаминов, так необходимых при цинготных заболеваниях. Некоторые кулинары пекли из лебеды лепешки. Дом радио был буквально пропитан запахами этих травяных кормов.
На станции "РВ-70" большую территорию антенного поля, огороженную высоким забором, мы превратили в огород. Многие работники Дирекции и других объектов связи завели здесь грядки: сажали брюкву, свеклу, морковь, репу, то есть все, что можно сажать семенами. Я тоже вскопал две грядки, разрыхлил и посадил разные овощи. Как-то приехал - и не узнал свой огород. Грядки заросли, неизвестно, где всходы посеянного мной, а где сорняк. Та же картина у другого горе-огородника - Л. Коптева, его грядки тоже напоминали сплошной зеленый ковер.
Провозившись весь вечер, мы пропололи по полгрядки. Работавшая рядом на своем огороде техник Ася Громова посмеивалась над нами, а когда я ушел, прополола обе мои грядки. Приезжаю через два дня с намерением окончить работу и не узнаю своего огорода. Только потом узнал, что моим благодетелем была Ася, заметившая мою беспомощность и выручившая меня.
Как только на улицах стало тепло, мы ликвидировали "буржуйки", печурки, благоустроили седьмой этаж под удобное общежитие. Окна его выходили на солнечную сторону, и кое-кто из молодежи начал принимать солнечные ванны.
Если в трудные месяцы зимы 1941/42 года военнослужащие терпели лишения в питании, то табаком нас снабжали более или менее регулярно. В первое время мы получали даже папиросы. Это были "Красная Звезда", или "Звездочка", как их тогда все называли. Изредка разживались и "Беломором". Потом перешли на добротную моршанскую махорку и табак в пачках, которые вместе с ухудшением снабжения тоже стали редкостью. Махорку заменила смесь из табака с кленовыми листьями и табачной пылью. Этот эрзац-табак и курили. Свернутый в козью ножку, табак при курении трещал, как будто в нем был порох, от цигарок летели искры, на гимнастерках и шароварах появлялись прожженные дырочки. Выстрелившие кусочки табака не гасли, а продолжали гореть, грозя поджечь все горящее. Как только не называли эту смесь! И "Сказки Летнего сада", и "Матрац моей бабушки". Усиленно баловавшийся табачком В.А. Олендский однажды чуть серьезно не поплатился. У себя в комнате, уставший после тяжелой работы, он, закрыв дверь на крючок, перед сном свернул солидную козью ножку и, лежа выкурив ее, заснул.
Через некоторое время дежурный у входа почувствовал запах гари и дыма, обошел помещения и увидел, что из-под двери комнаты Олендского тянется струйка дыма. Постучал в дверь, ответа не получил. Вдвоем мы едва вырвали крючок, открыли дверь. Перед нами предстал крепко спящий Олендский, весь окутанный клубами едкого дыма - тлел край ватного матраца на койке.
На его счастье, вата в матраце обладала свойством очень долго тлеть, не загораясь. В назидание над койкой Олендского повесили надпись: "Лежа не кури!"
В Ленинграде жизнь каждого из горожан ежедневно подвергалась опасности. Об этом мы знали, помнили ежечасно, но человеческая натура такова, что каждый из нас все же внутренне был уверен: бомба, что сейчас упадет, или снаряд, что сейчас разорвется, не для меня. Вот пример тому...
В начале июня в теплый солнечный день я вышел из Дома радио. С хорошим настроением направился я в штаб батальона по Малой Садовой к Невскому. Вдруг где-то слева над крышами домов рванул шрапнельный снаряд, и не успел я проследить за направлением разрыва, как перед козырьком моей фуражки что-то мелькнуло. Смотрю: у моих ног на асфальте - осколок снаряда величиной с куриное яйцо. Нагнулся, чтобы его поднять, но тут же сильно обжег пальцы. Тогда сапогом выковырнул осколок из асфальта и покатил его перед собой, уже остывший взял в руки. Осколок был весь в зазубринах с острыми углами. Да, мне наверняка опять повезло: сделай я лишних полшага - и осколок угодил бы мне в голову. Позже я выцарапал на нем дату разрыва снаряда и долго держал его на своем письменном столе в Доме радио как сувенир. Перед самым окончанием войны он вдруг пропал. Я стал искать, а уборщица мне и говорит: "Смотрю, у вас какая-то железяка лежит, я ее и выбросила". Вот так пропал мой необычный "сувенир", а с ним позабылась и дата, когда все это произошло.
Наши войска несли большие потери, пытаясь прорвать вражеское окружение Ленинграда. Начали готовиться к предстоящей зиме. О восстановлении парового отопления не могло быть и речи; на работу теплоцентрали нечего было рассчитывать, а своей кочегарки Дом радио не имел. Тогда мы решили в студиях, аппаратных и жилых помещениях поставить печи и заготовить на зиму как можно больше дров.
Учтя опыт устройства плиты для столовой, пошли по испытанному пути. В соседних разрушенных домах разобрали круглые железные печи, очистили металлические каркасы и на тачках вместе с кирпичом перевезли в Дом радио. С большим трудом достали глину и превратились в печников.
Самую большую печку, высотой метра четыре, поставили в середине центральной аппаратной, дров она потребляла много, но тепло держала отменно. Сложили печки и в других помещениях. Трубы всех печей выводили в вентиляционные каналы, добрым словом вспоминая строителей здания.
К осени вопрос с отоплением помещений Дома радио решили полностью.
Настало время думать о дровах. Радиокомитет получил разнарядку на слом деревянных домов на Охте. Горисполком принял тогда специальное решение о сносе большинства деревянных строений. Это было нужно прежде всего для предотвращения больших пожаров и, кроме того, для обеспечения города топливом. Работники Радиокомитета и связисты РВУ участвовали в сносе домов.
Командир батальона связи А.А. Михайлов выделил в наше распоряжение грузовик "ЗИС" для перевозки бревен и дров. Работа закипела, каждый день на Охту отправлялась большая группа людей. Там мы разбирали опустевшие деревянные дома, а бревна, доски грузили на автомашину и везли в радиодом. Оставлять заготовленные дрова на месте не рекомендовалось, работавшие по соседству другие организации в этом случае не терялись.
На разборке домов работали все, начиная с председателя комитета В.А. Ходоренко. Помню, как ловко крепил тросы корреспондент Матвей Фролов, здесь же трудились редакторы А. Пази, Н. Ходза, дикторы М. Меланед, Д. Беккер, от них не отставали девушки С. Еремеева, В. Филиппова, И. Булгакова, Л. Спектор и артисты оркестра.
Когда от бывших деревянных домов остались только фундаменты, вернулись в Дом радио. А.И. Банов и Н.И. Серов изготовили электропилу, бревна и доски распиливали на дрова. Большую часть вязанками перенесли в оборудованную для хранения дров кладовку. К наступлению холодов окна были заделаны, все щели законопачены. Ленинград готовился ко второй блокадной зиме.
С мая по ноябрь 1942 года через Ладогу было эвакуировано еще 448 000 человек. На этом завершилась эвакуация. В городе осталось только трудоспособное население, все, кто мог работать, принося конкретную помощь городу и фронту. Лучше стало с продовольствием. В Доме радио были даже организованы регулярные киносеансы. Первоначально их проводили в кабинете председателя. В связи с увеличением числа зрителей фильмы стали показывать в зале на шестом этаже. Киномехаником и организатором киносеансов была наш корреспондент Л. С. Спектор.
Серьезное внимание перед наступлением холодов уделили профилактике, ремонту и проверке оборудования, которое так славно поработало в тяжелую пору первой блокадной зимы. Эту работу мы потом проводили постоянно, и как следствие этого за все время войны в РВУ не было ни одной серьезной техостановки и брака в вещании.
К ноябрьским праздникам вышел приказ № 39 уполномоченного Наркомата связи по Ленинграду А.Г. Смирягина. В нем отмечался большой самоотверженный и героический труд связистов Ленинграда. Нарком вынес им благодарность и премировал месячным окладом большую группу как гражданских, так и военных связистов.
А в декабре 1942 года стало известно о присуждении нашей Дирекции радиосвязи и радиовещания переходящего Красного Знамени Наркомата связи и ВЦСПС. Это была большая и заслуженная победа ленинградцев во Всесоюзном социалистическом соревновании, одержанная в тяжелейших условиях блокады.
ПРОРЫВ
Сорок третий год мы встречали в предчувствии больших событий. Всезнающие журналисты по секрету говорили: скоро ждите радостного сообщения. И хотя я уже привык критически относиться к подобным разговорам, но теперь по всему чувствовалось: дела на фронте меняются в лучшую для нас сторону.
Из-под Сталинграда поступали вдохновляющие вести: 23 ноября 1942 года вражеская группировка армии Паулюса была полностью окружена, шло ее планомерное уничтожение.
Наконец 12 января началось наступление наших войск и на Ленинградском и Волховском фронтах. От друзей-связистов мы получали разнообразную информацию, от них же узнали о самом радостном - о прорыве блокады. Но официального сообщения все не было.
И вот наконец ночью 18 января по радио прозвучало сообщение из Москвы: Совинформбюро в выпуске "В последний час" передало о прорыве блокады Ленинграда. В нем говорилось о том, что наши войска освободили Шлиссельбург (Петрокрепость), населенные пункты Марьино, Московскую Дубровку, Липки, рабочие поселки под номерами 1-8, станции Синявино и Подгорную. Войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились в 9 часов 30 минут утра 18 января 1943 года в районе рабочего поселка 1.
В Доме радио все бросились поздравлять друг друга. Кабинет председателя превратился в штаб, туда спешили музыкальные редакторы с программами праздничных концертов. Приходившим на радио ученым, общественным деятелям, рабочим, воинам давали возможность выступить у микрофона. Трансляционная группа выезжала на предприятия и проводила трансляции митингов. Журналисты и технический персонал работали всю ночь, радио не смолкало ни на минуту до утра. Это была незабываемая ночь - все были переполнены счастьем, радостью от того, что кончились страдания, что теперь мы соединены со всей нашей страной.
Государственный Комитет Обороны принял решение о строительстве 38-километровой железной дороги между Шлиссельбургом и станцией Сосновые Поляны. Под носом у врага (линия фронта проходила в пяти - шести километрах от трассы), в морозы, под обстрелом, на заминированной территории героически работали строители. Ленинград вновь получил прямое железнодорожное сообщение с "Большой землей".
Шестого февраля на Финляндский вокзал прибыл из Челябинска первый поезд. А уже 22 февраля 1943 года последовало очередное повышение нормы выдачи хлеба и других продуктов населению Ленинграда. Это стало возможным благодаря открытию движения по только что проложенной железной дороге.
Сотни тысяч поздравительных телеграмм шли в Ленинград со всех концов страны. Их принимали и передавали через свои станции работники Дирекции и военнослужащие 376-го отдельного батальона связи. Объем корреспонденции резко возрос, и успешно справиться с ним ленинградским радистам помогал сданный в это время в эксплуатацию еще один радиоприемный пункт в Лесном. С февраля 1943 года он стал обеспечивать высококачественный прием радиопередач. Был проведен комплекс мероприятий по улучшению приема передач радиовещательных станций Москвы для последующих их ретрансляций в Ленинграде.
26 марта 1943 года Военный совет Ленинградского фронта приказом от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за самоотверженную работу по восстановлению и обеспечению бесперебойной связью войск Ленинградского фронта и выполнение специальных заданий Военного совета фронта наградил большую группу ленинградских связистов орденами Красной Звезды, медалями "За боевые заслуги" и "За трудовую доблесть".
В мае 1943 года медалями была награждена еще одна группа работников связи.
В августе 1943 года всем работникам Дирекции и военнослужащим батальонов связи были вручены медали "За оборону Ленинграда". Так Родина отметила наш военный труд.
В начале 1943 года в Красной Армии были введены погоны и офицерские звания. 22 марта 1943 года приказом Главного управления связи Красной Армии большинству военнослужащих трех ленинградских батальонов связи были присвоены новые воинские звания. Через некоторое время нам торжественно вручили по две пары полевых погон. Одна пара - на шинель, другая - на гимнастерку. Нашего портного Шутова завалили работой по перешивке воротничков гимнастерок. Гимнастерки старого образца имели отложной воротничок с петлицами и знаками различия в них, с погонами же носили гимнастерки со стоячим воротничком. Погоны в Ленинграде были пока редкостью. Приезжавшие москвичи, побывавшие в столице ленинградцы щеголяли в золотых или серебряных погонах.
Наступило лето. Нам выдали летнее обмундирование, а дополнительных погон нет. А тут приходит кто-то из знакомых офицеров и говорит, что знает женщину, которая изготовляет погоны. Желающих их приобрести нашлось несколько человек, в том числе и я.
Через пару дней мне принесли серебряные блестящие погоны. Расплатившись, прикрепил к ним звездочки, надел на гимнастерку и отправился в штаб батальона.
Встречный патруль с майором во главе меня остановил, хотя я, как и полагалось, отдал честь. "Что это у вас за погоны? - спросил майор. - Где вы такие достали?" Думая, что мои погоны понравились, я предложил: "Если хотите, могу помочь", - и назвал номер телефона. "Дайте-ка лучше ваши документы, - говорит майор, - и следуйте в комендатуру".
Пришел на угол Садовой и Инженерной, а там уже целая команда проштрафившихся офицеров и среди них несколько человек с такими же, как у меня, погонами.
Всех нас за нарушение формы одежды вывели во двор и заставили в наказание заняться строевой шагистикой. На балконе стоял комендант города и смотрел, чтобы никто не отлынивал. Гоняли нас часа три, потом собрали, прочли мораль, вернули документы и отпустили.
Оказалось, что наши погоны были изготовлены из старых церковных риз и, конечно же, рисунок на них никоим образом не соответствовал установленному образцу. Мои товарищи, понимая это, срочно поснимали нелегальные погоны, хотя стоили они нам немало.
В 1943 году было принято решение о создании в Ленинграде новой мощной коротковолновой радиовещательной станции. Чтобы не строить новое здание, выбор остановили на бывшем дачном доме какого-то царского сановника, расположенном на окраине города. В оборудовании и монтаже станции приняли участие те ленинградские инженеры и техники, которые в первые месяцы войны перебазировали радиостанции из пригородов и имели большой опыт монтажных работ, отлично знали правила эксплуатации радиосредств.
Из РВУ на строительство станции откомандировали опытных техников Страздина, Богоутова, Красоткина, Чижова и других. Их заменили молодые специалисты, окончившие Ленинградский техникум связи, - Валя Кочубеева, Люся Гольцова и Женя Романюк. Девушки быстро освоили аппаратуру и стали нести самостоятельные дежурства за пультом центральной аппаратной.
С одного из объектов в РВУ перевелась Марта Ивановна Саломатина, опытная радистка, плававшая до войны на морских судах.
6 ноября 1943 года, в канун Октябрьского праздника, в ленинградском эфире прозвучали позывные новой 60-киловаттной коротковолновой радиовещательной станции. Она вступила в строй, чему в немалой степени способствовали ветераны Дирекции: начальник строительства В.В. Пахомов, инженеры П.Н. Андреев, Б.И. Разводов, техники Ф.Я. Марк, Б.П. Жлудов.
На следующий день, 7 ноября, через новый мощный передатчик, как и через другие радиостанции Советского Союза, транслировался доклад Сталина, посвященный 26-й годовщине Октябрьской революции, и приказ Верховного Главнокомандующего, в котором было объявлено об освобождении нашими войсками столицы Украины Киева...
Осенью 1943 года командование батальона командировало меня в Уфу для приобретения и отправки в Ленинград нового радиооборудования.
Мое командировочное удостоверение подписал начальник связи Ленинградского фронта генерал И. Н. Ковалев, остальные документы выдало командование 376-го отдельного батальона связи.
В то время уже ходил один прямой спальный вагон Ленинград - Москва, путь пролегал через Шлиссельбург - Волхов - Тихвин - Будогощь - Неболчи - Окуловку.
Поздно вечером приехал на Финляндский вокзал, где все напоминало довоенное время: чистый, с зеркальными окнами вагон, опрятный, в форменном костюме проводник; в купе на окнах шторы, на столиках - пепельницы, на полке - постельное белье, проводник предлагает горячий чай, разнося его, совсем как в "Красной стреле", в мельхиоровых подстаканниках.
Опасный участок от Шлиссельбурга до Войбокало проскочили ночью, в вагоне все мирно спали. Утром прибыли в Волхов. Здесь вагон стоит долго, и мы, в большинстве военные, отправились к коменданту получать талоны на обед.
Подходит моя очередь, подаю продовольственный аттестат и командировочное удостоверение. Дежурный старший лейтенант долго их изучает, а потом спрашивает доверенность на получение оборудования. Таковой у меня не имелось. Я объяснил, что еду отбирать аппаратуру, а отправлять ее будет Управление связи. Лейтенант, сославшись на новый приказ командования, задержал меня и предложил возвращаться обратно. Оказывается, некоторые командиры частей и соединений под видом получения снаряжения и имущества выписывали командировки, получая тем самым нелегальный отпуск для поездки в тыл к семье. В связи с этим по Ленинградскому фронту был издан приказ, обязывающий комендантов тщательно проверять подобных командированных, требуя у них наличия доверенностей и других документов. Командир батальона об этом приказе не знал, поэтому никакой доверенностью меня не снабдил.
Все мои ссылки на генерала Ковалева и другие объяснения на лейтенанта не подействовали. Отложив мои документы в сторону, он сказал: ждите коменданта. На мое счастье, его вдруг срочно вызвали, он ушел, оставив документы на столе. Стоявшие рядом со мной офицеры, сочувствуя мне, посоветовали, когда дежурный ушел: бери документы и уходи - не то отправят обратно. Я так и сделал: протянул руку через барьер, взял документы и - скорей в вагон.
Поезд тронулся - и на душе полегчало, решил никуда не ходить и о своем продовольственном аттестате забыть. До Москвы доехал благополучно, двое суток сидя на хлебе и чае. А там решил сразу же идти в Наркомат связи и просить выдать мне доверенность, чтобы больше нигде не задерживали.
Начальником Центрального управления радиосвязи и радиовещания Наркомсвязи был в то время Владимир Яковлевич Коган, в свое время приезжавший в Ленинград на приемку одного из объектов. Он радушно принял меня, долго расспрашивал о ленинградских делах, посмеялся над моим приключением и сейчас же дал команду выписать доверенность.
Со спокойной совестью отправился из комендатуры на вокзал, но ни в Москве, ни дальше по пути следования эту доверенность у меня никто больше не спрашивал. И я хранил ее как память о дежурном коменданте станции Волхов, заставившем меня голодным ехать до Москвы.
За Рязанью на многих станциях были в то время небольшие базарчики, где торговали печеным картофелем, салом, лепешками, яблоками и другой снедью. На одной из станций мне захотелось купить колобок сливочного деревенского масла. Представлял себе, как намажу на хлеб толстый слой масла и устрою себе праздник. Сторговавшись, принес колобок в вагон, поезд тронулся. Отрезал большой кусок хлеба, взял масло - что такое, оно не мажется на хлеб, а крошится. Оказалось, меня надули. Внутри колобка находилась мятая вареная картошка, обмазанная снаружи тонким слоем масла. Глядя на меня, сосед, капитан, тоже купивший масло, но у другой торговки, достал свое, разрезал и нашел в нем ту же картошку.
Посмеявшись над своей незадачливостью, на следующей станции изменили тактику. Перед тем, как отдать деньги, вынули нож, чтобы разрезать масло, и тут же одна из торговок схватила свой товар и стремглав убежала. Другие, понахальней или более опытные, предлагали на пробу специально приготовленный кусок, но были и такие, которые спокойно говорили: "Пробуй, пробуй, у меня без обмана".
Уфа поразила меня, блокадника, отсутствием затемнения и светомаскировки. Во всех окнах, как до войны, горел свет, ярко освещены трамваи. Это казалось невероятным - настолько непривычным выглядел освещенный город.
Выполнив в Уфе все дела, 5 ноября вернулся в Москву, решив Октябрьские праздники провести в столице. В то время в Москве в ресторанах при гостиницах и вокзалах отпускались коммерческие ужины: котлеты, хлеб и сто граммов водки. Стоил ужин 25 рублей. Оформив документы, зашел в ресторан гостиницы "Москва" в Охотном ряду. Все как до войны: белоснежные скатерти, аккуратные официантки в наколках, только публика - одни военные. Сел я за столик с артиллерийским капитаном, возвращающимся из госпиталя на фронт.
Заказали по ужину. Нарядная официантка подошла к нашему столу со словами: котлеты кончились, теперь пойдет вот это - и ставит перед нами манный пудинг с изюмом, политый клюквенным киселем, по два куска хлеба и водку. Что делать, посетовали на несоответствие закуски, чокнулись за праздники, съели пудинг. На эстраду поднялся метрдотель и громко объявил: "Товарищи, только что передали приказ о взятии города Киева! Через пять минут будет салют!"
Можете себе представить, что тут произошло - все повскакивали с мест, раздались крики "ура!", поздравления. Когда начался салют, все бросились к окнам, выходящим на Кремль и Красную площадь. Это был первый салют, который мне довелось увидеть. Потом их было много. Но этот запомнился особенно. И как было не радоваться: Киев - мать городов русских, красавец на Днепре, утопающий в зелени, с золотыми куполами Киево-Печерской лавры - снова наш, снова в большой советской семье.
До войны я жил в Киеве, очень любил его крутые улочки, Крещатик, Владимирскую горку, площадь Богдана Хмельницкого...
В декабре 1943 года в Москве вступила в строй сверхмощная уникальная радиовещательная станция - в 1200 киловатт. Таких станций еще не строили нигде в мире, а советские инженеры и техники, руководимые академиком А. Л. Минцем, построили ее в короткий срок, да еще в условиях военного времени. Вот что написал об ее строительстве И. Т. Пересыпкин:
"Строительство и монтаж радиостанции осуществлялись в исключительно трудных и сложных условиях, в самый напряженный период Великой Отечественной войны. Основное оборудование радиостанции изготовлялось на одном из старейших радиозаводов нашей страны в осажденном Ленинграде. Оно доставлялось из города Ленина через Ладожское озеро на самолетах и пароходах, а зимой по "Дороге жизни". Станция была изготовлена, построена и введена в эксплуатацию за 15 месяцев".Это был еще один пример подвига ленинградцев. В тяжелейших условиях блокады они сумели изготовить уникальное оборудование для страны, возвеличив этим отечественную науку и инженерную мысль.
Партия и правительство по заслугам оценили деятельность участников этого грандиозного строительства, наградив большую группу строителей и работников радиовещания орденами и медалями СССР. Среди награжденных ленинградцев был и мой товарищ, инженер Александр Михайлович Писаревский.
Прошел еще один год войны, год, насыщенный событиями исторического значения, год перелома.
Прорыв блокады Ленинграда, Сталинградская битва, сражение у Курска и Белгорода, освобождение Донбасса и, наконец, освобождение столицы Украины Киева - вот краткий перечень побед Красной Армии, начавшей изгнание фашистских захватчиков с советской земли.
Новый, 1944 год встречали с большой верой в скорую победу над ненавистным врагом. Дом радио был уже не тот, каким он был зимой 1941/42 года. Всюду тепло, чисто, работает водопровод, канализация, давно забыты коптилки. Да и люди стали другими. Карл Ильич Элиасберг, например, появлялся в концертной студии во фраке и крахмальной сорочке.
И вот настал незабываемый день, которого мы так ждали, загадывая и намечая каждый раз новую дату.
Пятнадцатого января в девять часов утра по дороге в штаб батальона вдруг услышал какой-то непонятный непрерывный нарастающий гул, как будто где-то недалеко рвутся бомбы, снаряды. Я помнил страшный взрыв 29 марта 1942 года, разбудивший в шесть часов утра многих ленинградцев, когда от обстрела взорвались вагоны с боеприпасами на станции Ржевка. Но тогда это был один мощный взрыв, а сейчас гул продолжался и нарастал.
В штабе зашел к комбату А.А. Михайлову, он тоже настороженно прислушивается и задает мне вопрос: "Слушай, в Доме радио журналисты ничего нового не говорят? Похоже, наступление началось?"
Да, 15 января в 9 часов 20 минут под Пулковом заработал "бог войны" - началась артиллерийская подготовка. Этот мощный обстрел продолжался до 11 часов.
Так мы узнали, что началось общее наступление войск Ленинградского и Волховского фронтов по полному снятию блокады Ленинграда и освобождению Ленинградской и Новгородской областей. Действия наших фронтов поддерживал 2-й Прибалтийский фронт, начавший наступательные операции 12 января. Бои шли две недели. И наконец 27 января 1944 года наше Ленинградское радио объявило о победе: прозвучал приказ по войскам Ленинградского фронта о полном освобождении Ленинграда от вражеской блокады и о прекращении обстрелов города. В честь этой славной победы вечером был произведен артиллерийский салют двадцатью четырьмя залпами из трехсот двадцати четырех орудий. Уже с утра 27 января мы стали готовиться к трансляции по радио этого исторического салюта. Орудия расположились в двух местах: часть стояла на Марсовом поле вдоль здания Ленэнерго, направив стволы к Летнему саду; вторую часть установили на пляже у Петропавловской крепости. Для трансляции выбрали Марсово поле, аппаратуру разместили в зале клуба Ленэнерго, окна которого выходили на Марсово поле. На балконе клуба находился и командный пункт командующего салютом, у него была телефонная и радиосвязь с батареями у Петропавловской крепости. Здесь же были установлены сигнальные лампы, одновременно с загоранием которых звучал залп. Заранее подготовили линии связи с центральной аппаратной, проверили связь, микрофоны для комментатора вынесли на балкон.
Наконец диктор М. Меланед объявил о начале трансляции, станции включили нас, а ведущий - им был М. Блюмберг, - волнуясь, начал рассказ о Марсовом поле, о победе наших войск, о ленинградцах, вышедших на улицы, набережные, проспекты.
Стрелка часов остановилась на восьмерке, вспыхнули сигнальные лампы, и одновременно раздался мощный залп, в небо полетели тысячи разноцветных ракет, по площади разнеслось громогласное "ура!" - это ликовали ленинградцы, собравшиеся на Марсовом поле.
В момент, когда раздался залп, всем нам, кто стоял на балконе, вдруг что-то обрушилось на головы, шапки-ушанки смягчили удар, а вот Коптеву, который по случаю салюта, несмотря на мороз, надел фуражку, досталось сильно. Оказалось, что от мощной звуковой волны с потолка балкона отвалилась отсыревшая штукатурка. Белые от осевшей пыли, мы смеялись над испугом друг друга, а Блюмберг продолжал вести репортаж.
Салют в честь снятия блокады остался в памяти как незабываемое зрелище. Ленинградцы, словно забыв все страдания и ужасы блокады, ликовали, всюду звучали смех, крики "ура!", на глазах у многих сверкали слезы счастья. Когда отзвучали все двадцать четыре залпа, люди не расходились, а по радио передавались праздничные концерты, продолжавшиеся до поздней ночи.
Репортаж с фронта ведут
Лазарь Маграчев и Любовь Спектор
Сохранившийся документ - выписка из протокола № 5 редакционного совещания Ленинградского радиокомитета от 1 февраля 1944 года - может дать представление о всех участниках передачи того дня. В протоколе отмечена работа Моисея Блюмберга и Лазаря Маграчева, организовавших репортаж "Салют из Ленинграда"; выступление профессора Виноградова; концерт ансамбля Красноармейской песни и пляски политуправления Ленфронта под управлением Анисимова; выступления симфонического оркестра под управлением Элиасберга; оркестра народных инструментов и хора под управлением Селицкого; концертного ансамбля под управлением Аркина. Солистами в тот день были народный артист РСФСР Сафронов, заслуженные артисты республики Легков, Нечаев, Калганов; артисты Скопа-Родионова, Шестакова, Осадчук, Горин, Тихонов, Корик, Висневский. Вела концерт диктор Васильева.
Все лучшие артистические силы, бывшие тогда в Ленинграде, сочли для себя необходимым прийти в Радиокомитет и участвовать в праздничных концертах...
Войска Ленинградского фронта продолжали движение вперед, освобождая все новые и новые города и поселки. В связи с этим менялся и характер деятельности батальонов связи. Его подразделения шли за войсками, восстанавливая разрушенные средства связи. С объектов стали отзывать военнослужащих для отправки в освобожденные районы. Заменяла их молодежь. В РВУ в 1944 году пришли Катя Ларькина и Нина Морозова, вместе с другими девушками они несли дежурства в центральной аппаратной. Трансляционную группу пополнили трое ребят, совсем еще мальчишек, настоящих ленинградцев-блокадников, переживших все трудности, тушивших зажигалки и знавших почем фунт лиха. Им было лет по пятнадцать-шестнадцать.
Леша Бардин, Валя Пузыня и Витя Игнатьев работали хорошо - тянули линии, носили аппаратуру, устанавливали микрофоны. Но в то же время, когда оставались одни, устраивали всяческие шалости и проделки: то друг другу нос чернилами вымажут, то подвесят над дверью швабру и хохочут, когда она падает входящему на голову. Начнешь их отчитывать, но как посмотришь на эти озорные рожицы, представишь, сколько ребята горя хлебнули за три страшных года без детства, улыбнешься и скажешь: "Ладно, ребята, идите, а шалить бросьте". А сам думаешь: пусть пошалят.
Работали мальчишки со старанием, никогда не отказывались от любого задания, с большим желанием изучали радиотехнику, занимались дома радиолюбительством, собирая усилители для граммофона. Вообще же с кадрами специалистов Дирекция радиосвязи и радиовещания испытывала затруднения.
Если в период блокады военнослужащие в обязательном порядке работали на объектах, то в новых условиях создалась угроза оголения объектов, тем более что многие стремились попасть в восстановительные части или Действующую армию. Явление это было характерно не только для Ленинградского радио - каждый день освобождались новые населенные пункты, районы и области. Восстановление начиналось со связи - с телеграфа, телефона, радио. Требовались сотни и тысячи специалистов, а большинство их находилось в армии.
8 февраля 1944 года вышел специальный приказ Народного комиссариата обороны о демобилизации специалистов-связистов и направлении их в органы Наркомсвязи. В приказе значилась большая группа ленинградцев. Все начальники объектов и предприятий Дирекции оказались в этом списке.
На основании этого приказа всех нас 5 апреля 1944 года демобилизовали, а 7 апреля приказом по Дирекции зачислили на те же должности, но уже на гражданском положении. Сняв погоны, мы продолжали выполнять свои обязанности. И вот впервые за три года в Доме радио с окон аппаратных наконец-то сняли деревянные щиты и мешки с песком. Солнце, заигравшее на никелированных частях аппаратуры, вызвало прилив радости, желание обновления жизни. Мы вдохновенно ломали выручавшие нас в блокадные зимы печи и печки. Стали прикидывать первые, самые необходимые меры по реконструкции РВУ, замене аппаратуры, разрабатывать проекты новых схем.
Но мы не забывали, что снятие блокады - это не окончание войны, и до весны 1945 года было еще неблизко. Войска Красной Армии уже перешли границы Германии, и мы, конечно же, ждали главного сообщения, но оно еще было впереди. Сознавая это, мы с особенной тщательностью готовили свою трансляционную и усилительную аппаратуру, проверяли каналы связи с междугородной телефонной станцией.
Мы ждали этого часа. И он пришел. Хочу привести в заключение моих воспоминаний строки из короткого, но очень волнующего рассказа бывшей стенографистки Радиокомитета Антонины Иосифовны Булгаковой:
"Утром 9 мая 1945 года из радиоприемника в кабинете председателя Радиокомитета зазвучали позывные колокольчики Москвы. "Важное сообщение!" - воскликнул Виктор Антонович Ходоренко и помчался вниз, в диспетчерскую, на ходу бросив мне: "...беги к шоринофону". Я заняла место у "тубта", мощной усилительной стойки, и сразу же из Москвы раздался голос Левитана: "Говорит Москва! Передаем сообщение о подписании Акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил..."От себя хочу добавить: в годы войны и блокады Антонина Иосифовна получила осколочное ранение в голову, но, выписавшись из госпиталя, она вернулась в Радиокомитет, чтобы стенографировать важные сообщения, связанные с освобождением Ленинграда от блокады.Я застенографировала это сообщение и побежала в машинописное бюро, здесь мне предложили диктовать всем машинисткам одновременно. Получив материал, бегу обратно в кабинет председателя. И снова следует команда Ходоренко: "Немедленно вызвать в студию диктора Михаила Меланеда". Через несколько минут ему вручили машинописный текст, и наш ленинградский диктор тут же с чувством большого подъема начал читать это сообщение в ленинградский эфир.
В это время раздался звонок Саутина, директора Ленинградского отделения ТАСС. Откуда у вас текст? Ведь по телеграфу этот материал еще не получен. Виктор Антонович ответил, что это результат оперативной работы нашей стенографистки Булгаковой".
В заключение хочу еще раз подчеркнуть, что ленинградские связисты и работники Радиокомитета с честью выдержали тяжелые испытания военных лет. Невзирая на трудности, они мужественно и самоотверженно трудились, каждый на своем посту. Радио не молчало в годы войны, не молчало ни дня, ни часа. "Голос" Ленинграда звучал всегда уверенно и твердо.
Хочу принести большую благодарность товарищам и друзьям, ветеранам 376-го
отдельного батальона связи. Дирекции радиосвязи и радиовещания и Ленинградского
комитета по телевидению и радиовещанию, оказавшим мне большую помощь в
работе над рукописью.
