VIVOS VOCO: П.Л. Капица, "записка о чистой науке"

ЗАПИСКА О ЧИСТОЙ НАУКЕ

П.Л. Капица

Передана зам. Председателя Совнаркома СССР В.И. Межлауку в начале марта 1935 г.

"Записку о чистой науке" П.Л. Капица продиктовал стенографистке 2 марта 1935 г. и вскоре направил ее зам. председателя СНК СССР В.И. Межлауку. 7 марта в письме жене, которая находилась в это время в Кембридже с детьми, он пишет: "Беда в том, что никто не понимает моей научной работы и никто не может понять, почему меня ценил Крокодил (Резерфорд. - П.Р.). Вообще мало кто понимает, что такое "чистая" наука и зачем она нужна стране. Очень малой понятливостью на этот счет, по-видимому, отличается мой "приятель" П[ятаков]. Я бы постарался им это все растолковать, да никто со мной разговаривать не хочет, кроме В.И. М[ежлаука], да теперь мне начинает казаться, [что] все, что я ему говорил, скользит по поверхности, не задевая решительно ничего внутри. Он, может быть, даже считает, что это у меня старая интеллигентская блажь. Ну вот, я решил подать записку, чтобы, так сказать, очистить свою совесть. Старался все там изложить самым простым и популярным образом, потом старался быть сжатым и наконец говорил обо всем очень нежно, чтобы не обидеть никого..." .
П.Е. Рубинин

ВВЕДЕНИЕ

В академической среде часто приходится слышать о том, что развитие чистой научной мысли должно совершаться в стороне от запросов жизни. Конечно, все согласны, что практические запросы жизни используют научные достижения для развития материальной культуры, но все же считают, что самый ход развития научной мысли должен идти сам по себе, не согласуясь с окружающими запросами жизни. Этот взгляд, по-видимому, в основе своей обязан вполне естественному и законному желанию среди ученых работать с известной независимостью и при душевном спокойствии.

Уже поверхностное рассмотрение истории развития, научной мысли указывает, что этот взгляд ошибочен, и на самом деле, даже самая отвлеченная область научной мысли развивается всегда в известном соответствии с культурными и материальными запросами окружающей среды. Чтобы не быть голословным, укажу, например, что последние исследования указывают, что основные работы Ньютона по астрономии и механике несомненно были связаны с происходившим в то время большим подъемом мореплавания и судоходства, вызванным в Англии развитием ее колониальной политики. Фундаментальная работа Дарвина о происхождении видов связана с развитием племенного животноводства в Англии, и наконец, даже такая область, как чистая математика, [и] одна из наиболее отвлеченных ее частей, а именно - теория вероятности - безусловно связана с большим развитием в последнее время страхового дела.

Таких примеров можно насчитать очень много, и все они указывают на тесную связь развития самой чистой научной мысли с развитием материальной культуры в стране. Но не только эти запросы материальной культуры влияют на ход развития научной мысли, но, без сомнения, большое влияние также оказывает существующий социальный строй. В эпоху социальных реконструкций, без сомнения, научная мысль всегда находит особенно благоприятную почву для развития. Достаточно обратиться к известным фактам в истории Европы, чтобы найти подтверждение этой мысли. У нас наука начала развиваться во время Петра Первого, когда он основал Академию наук и выписал целый ряд первоклассных заграничных ученых (Бернулли и другие). Во Франции во время эпохи Наполеона французская наука безусловно достигла своего высшего развития, дав таких ученых, как Лаплас, Реньо, Ампер и другие. В эпоху Виктории - [в годы] сильного роста промышленности Англии - появился ряд самых исключительных ученых, положивших основу современному учению об электричестве и сильно повлиявших на развитие механики (Фарадей. Максвелл, Кельвин, Рейнольдс и др.).

И нет сомнения, что то колоссальное социалистическое строительство, которое происходит сейчас в Союзе, скажется на развитии научной мысли и науки. Основные принципы планового хозяйства безусловно требуют, чтобы этот предстоящий рост научной мысли был с самого начала организован и упорядочен. В этой записке я хочу постараться разобрать некоторые основные положения в развитии нашей науки, которые, мне кажется, сейчас очень важно учесть. Может быть, некоторые мои взгляды покажутся несколько парадоксальными, идущими вразрез с общепринятыми установками, но мне кажется, что благодаря исключительным условиям, в которых я нахожусь, а именно после долговременной научной работы за границей, мне бросается в глаза целый ряд особенностей нашего "научного хозяйства", которые, может быть, ускользают от наблюдателей, не имеющих этой перспективы.

НАУКА В СОЮЗЕ ДО РЕВОЛЮЦИИ

Для планирования и ведения нашего "научного хозяйства" при современном социалистическом строе надо с чрезвычайным вниманием отнестись к характерным чертам нашего научного развития до революции. Это даст возможность, во-первых, оценить качество и свойства нашего ученого, и, во-вторых, не повторить тех ошибок, которые делались раньше.

Общий взгляд на историю нашей чистой науки показывает без сомнения, что мы способны к самостоятельному научному мышлению и чистому научному творчеству. Почти сразу же после того, как Петр создал из заграничных ученых академию, стали выдвигаться русские, как Ломоносов. В дальнейшем развитии нашей науки характерной чертой было то, что более отвлеченные области научной работы развивались с гораздо большим успехом, чем экспериментальные отрасли знания. Безусловно, самую крупную дань в мировую науку внесла наша математика, которая завоевала себе уже давно мировую известность в лице Остроградского, Лобачевского, Чебышева, Ляпунова и Жуковского. На следующем месте стоят естественные науки, давшие таких ученых, как Мечников, Сеченов, Павлов, Федоров. Несколько слабее мы проявили себя в химии и металлургии, где из крупных имен мы можем назвать только Менделеева, Чернова, и, наконец, в области физики наше участие в мировой науке почти незаметно. Единственный ученый, который крупно проявил себя - это Лебедев.

Такое ослабление нашего влияния на мировую науку при переходе от отвлеченного мышления к все более и более конкретным и экспериментальным наукам может иметь двоякого рода объяснение: первое - либо наш ум склонен более к отвлеченному мышлению, либо второе - то, что для экспериментальных наук необходима хорошая материальная база, которую старая царская Россия дать не могла. Последнее объяснение я считаю более правильным, так как оно подтверждается тем, что число крупных ученых как раз уменьшается с теми материальными запросами, которые ставила наука.

Так в тексте. Речь идет о том, что чем более высокие материальные запросы предъявляет та или иная область науки, тем меньше крупных ученых проявили себя в этой области в России.

Физика, требующая более сильной аппаратуры и более организованных лабораторий, в старой Руси практически не существовала. Мечников добился успеха в своей работе, когда переехал работать за границу. Очень характерно для эпохи, что как раз перед войной [1914-1918 гг.], благодаря работам нашего крупнейшего ученого, академика князя Голицына - сейсмолога - наша геофизика заняла первое место в мире. Это было достигнуто благодаря созданию Голицыным собственного сейсмографа, замечательно выдуманного, но очень дорогого и сложного. Этот сейсмограф изготовил на свой счет князь на заграничных заводах. Конечно, не имея личных средств и этих возможностей, Голицын в старое время никогда не смог бы развить свою работу в направлении сейсмологии так успешно.

Также очень характерно для эпохи, что наиболее успешно металлургия развивается при военных учреждениях, как Артиллерийская академия, которые располагали гораздо большими ресурсами, чем полуголодные учреждения Министерства народного просвещения, в которых научные работники находились в заброшенном состоянии в старой царской России.

Следующая характерная черта для эпохи по отношению к ученым - это полное отсутствие заботы о людях. "Природе" было угодно создать человечество так, что крупные ученые, так же как крупные артисты и писатели, появляются в населении в чрезвычайно малом числе. По-видимому, нужны какие-то особые, очень редко встречающиеся отклонения в строении мозга человеческого для того, чтобы создать ученого. Вообще, даже в эпохи наибольшего расцвета науки никогда не наблюдалось, чтобы страна сразу могла бы выделить больше чем 10 крупных ученых взятых вместе по всем областям знания. И такие ученые, как, например, Иван Петрович Павлов, могут появляться в стране, по-видимому, не чаще, чем раз в 50-100 лет и, конечно, ту роль, которую такой ученый играет в развитии своей области науки, трудно достаточно высоко оценить. И нет сомнения, что он достоин самой внимательной заботы со стороны окружающих его, чтобы его работа могла развиваться более успешно, так как потеря такого человека является большим ущербом не только для страны, но и для мировой культуры.

Что же мы видели в старой Руси? Наш знаменитый физик, о котором я уже говорил. Лебедев, сделавший одно из самых важных экспериментальных открытий своего времени, доказав, что луч света, падающий на предмет, оказывает ничтожно малое давление. Но это давление можно ощутить благодаря гениально проведенным Лебедевым экспериментам. Несмотря на весь почет и полное его признание на Западе (он был почетным членом ряда [зарубежных] Академий), Лебедев не был пощажен и за свои либеральные взгляды должен был покинуть университет и свою лабораторию, где он вел свои замечательные работы. Нервное потрясение и преждевременная смерть - вот заключительный аккорд жизни одного из самых наших видных ученых.

История с Мечниковым не менее поучительна. Ему по тем же причинам пришлось покинуть пределы России и он создал себе свою мировую славу как директор Пастеровского института в Париже, где провел все свои замечательные работы по физиологии. Можно почти с полной уверенностью сказать, что шлиссельбуржец Николай Морозов, не будь он отрезан от жизни, с его воображением и энтузиазмом, очень возможно, занял бы одно из первых мест в международной химии. <...>

Имеется в виду Николай Александрович Морозов (1854-1946), народоволец, участник покушений на Александра II. В 1882 г. приговорен к вечной каторге. До 1905 г. - в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях. Труды по химии, физике, астрономии, математике, истории. Почетный член АН СССР (1932).

Я думаю, что в будущем в Союзе главную роль предстоит играть экспериментальным наукам, как физика, химия, для развития которых особенно необходимо создать здоровую материальную базу и соответствующую обстановку. И изучение недостатков научной обстановки старого царского времени для этих наук показывает, что особое внимание следует обратить на следующие 3 пункта:

1. Здоровая материальная база для науки в виде лабораторий и институтов.
2. Тщательно организованная индивидуальная забота об ученом.
3. Тщательно организованный аппарат для отбора ученых сил из масс.

ЧИСТАЯ НАУКА В СОЮЗЕ ТЕПЕРЬ

Тогда как в царской Руси наука существовала сама по себе, оторванно от жизни, я уверен, что все согласятся с тем, что при социалистическом хозяйстве наука должна стать неотъемлемой частью всей социально-экономической организации страны. Мы должны себе мыслить непрерывную организацию, где чисто отвлеченная мысль через эксперимент, через использование вновь познанных явлений природы постепенно внедряется в жизнь и развивает культурную и материальную базу, на которых растет социалистическое общество. Итак, несомненно чистая наука будет тем источником, в котором будут возникать все те идеи, которым суждено направлять и двигать социалистический рост страны.

Но не следует закрывать глаза на то, что с развитием чисто научной работы в Советском Союзе неблагополучно. Нет сомнения, что у нас наука сейчас еще не только слаба, но более слаба, чем во многих капиталистических странах, и даже более оторвана от жизни, чем там. Число научных работников очень велико. Число научных институтов, наверное, не меньше, чем во всем мире вместе взятом, но результаты в смысле развития чисто научной мысли очень мало ощутимы. И причина этого, мне кажется, не случайна, а очень глубока. Конечно, многое тут объяснимо еще некоторыми недостатками в материальной базе, вызывающих пагубную "халтуру" и совместительство, и несовершенством организации научного хозяйства, но эти причины мне кажутся второстепенными, а главную причину надо искать более глубоко.

Почему же сейчас чистая наука так оторвана от жизни и от страны, и почему она так еще слаба?

Мне кажется, причина этого, безусловно, лежит в специфическом характере нашего периода реконструкции. Мы еще находимся в периоде, когда наша материальная культура догоняет западноевропейскую, и в этот период мы идем по пути подражательства. Характерным свойством подражательства является отсутствие необходимости оригинальных технических форм. Развитие нашей промышленности заключается в копировании и заимствовании западноевропейского опыта. Такое состояние нашей промышленности, [когда она] не нуждается в непосредственной поддержке чистой науки, неминуемо, мне кажется, должно вызвать брешь между технической и чистой научной работой.

Нет сомнения, что все ощущают, что самое главное сейчас по возможности скорее создать в стране материальную базу, и здравый смысл нам говорит, чтобы не тратить зря времени, нам гораздо важнее точно копировать уже испытанные и созданные формы на Западе, чем создавать свои собственные. Так, например, безумие сейчас пытаться изобретать автомобиль новой системы [вместо того, чтобы] точно копировать уже хорошо известные по своим свойствам автомобили Форда. И не только технические конструкции, но и в металлургии нам надо осваивать уже хорошо известные на Западе методы, прежде чем мы начнем разрабатывать свои собственные.

Отсутствие оригинального творчества в нашей промышленности выражается еще и в специфическом внешнем облике, еще увеличивающем брешь между наукой и техникой. На один из них я уже указывал в своем меморандуме - это отсутствие мелкого машиностроения.

Речь идет о докладной записке П.Л. Капицы от 25 января 1935 г. в которой он сообщает о своих впечатлениях после посещения ряда машиностроительных заводов Москвы. "...Та научная работа, которую я вел в Кембридже, во многом основывалась на применении технического и промышленного опыта для решения научных проблем, - писал Капица во вступительной части записки. -Для того, чтобы выяснить те технические возможности, которыми я мог бы располагать в СССР и на которые смог бы опереться после перевода моей лаборатории из Кембриджа сюда, я занялся обследованием, результаты которого я излагаю в этом меморандуме".
Записка была направлена П.Л. Капицей В.И. Межлауку, который курировал в те годы в правительстве науку и оказывал содействие в строительстве и оборудовании Института физических проблем. Копия "Меморандума" хранится в Архиве П.Л. Капицы в ИФП.

В своем "Меморандуме" П.Л. Капица писал: "Полное отсутствие в Союзе заводов, специализирующихся на мелком машиностроении, меня очень поразило, так как это машиностроение как раз чрезвычайно необходимо для исследовательской работы и во многих областях науки и техники. Отсутствие [подобных заводов] так остро чувствуется, что целый ряд научных институтов у себя в мастерских в индивидуальном порядке изготовляют различные машины, которые за границей можно было бы получить серийно изготовленными на заводах".

Естественно, что для реконструкции страны мы сразу же начинаем строить крупные машины и даже во многих случаях превосходим по масштабам Западную Европу. Но все это возможно, конечно, только потому, что мы базируемся уже на готовом опыте, заимствованном из-за рубежа. Но если бы мы захотели создать машину, работающую на новых принципах, то, конечно, такую машину должны были бы построить постепенно, сперва в маленьком масштабе, и, только постепенно освоив ее, мы бы перешли к постройке ее в больших масштабах. Таким образом, мелкое машиностроение можно характеризовать как "родильный аппарат" новых машин. И мелкое машиностроение нам будет необходимо, как только мы будем становиться на путь оригинального творчества в области инженерии и техники. Нет сомнения, что мелкое машиностроение также необходимо для создания той материальной базы, на которой должны расти наши научные институты и наша научная работа. Как я указывал, отсутствие мелкого машиностроения остро сказывается на развитии у нас научной работы.

Приведу еще один пример, характерный для нашей эпохи. С одного завода ко мне пришли инженеры и попросили дать совет. Дело в том, что им нужно освоить процесс, еще мало известный и который только весьма общо описан в заграничных патентах. Они просили меня разобраться и помочь им. В разговоре с ними я указал, что мне кажется, что есть некоторые новые пути, по которым можно было идти, чтобы получить тождественные результаты, и, может быть, даже, если эти опыты удадутся, то они дадут лучшие результаты. Но, конечно, как и во всяком новом методе, здесь есть риск, что ничего не получится в силу всегда возможных непредвиденных технических затруднений. Став на точку зрения хозяйственников, я должен был согласиться с инженерами, что в данном случае рисковать нельзя и лучше пойти по проторенной дороге, которая рано или поздно приведет к цели, чем идти своим путем. Но как ученый, я чувствовал большое неудовлетворение. Конечно, идти сразу двумя путями не представляется возможным, так как даже для одного пути не хватает еще людей и подготовленных кадров, а для оригинальной работы необходимы еще гораздо более сильно подготовленные кадры и еще более строгая организация.

То развитие промышленности, которое происходит у нас, во многом сходно с эпохой развития Америки. Надо отметить, что тот чрезвычайно интенсивный рост американской техники, который наблюдался в Америке накануне [мировой] войны, также по существу, подобно нашему, был подражательного характера. В Америке это объяснялось, по-видимому, не только тем, что только подражание могло принять такие интенсивные темпы развития, но также тем, что большая часть капитала, на который росла американская промышленность, шла и контролировалась извне.

Итак, до 1914 г. Америка создала очень мало оригинальных технических форм. Все усилия, которые она делала, шли на увеличение масштаба рационализации и увеличение производительности, дающих возможность более скорого поднятия общего материального благосостояния.

Отсутствие оригинальности в стране хорошо иллюстрируется тем, что самый знаменитый американский изобретатель Эдисон при ближайшем рассмотрении является только гениальным рекламистом-предпринимателем, использовавшим и усовершенствовавшим уже хорошо известные идеи.

В результате такого подражательства рост промышленности в стране привел к тому, что несмотря на большие средства, которыми располагала страна, оригинального научного мышления до 1914 года в Америке не существовало. Америка дала за этот длительный период только двух ученых с крупными именами: Майкельсон и Гиббс. Оба они снискали громадную славу в Европе, практически оставаясь неизвестными самим американцам. И по существу их нужно считать вышедшими из европейской культуры и принадлежащими европейской науке, несмотря на то, что они жили в Америке.

После окончания мировой войны, когда Америка откупилась от Европы за счет продажи вооружения, американская промышленность стала проявлять самостоятельность. Сразу же появилась потребность в оригинальном научном мышлении. Наблюдается резкий поворот. Кумиром страны становятся уже не изобретатели типа Эдисона, а ученые, и широкий интерес к чистой науке страшно возрастает.

Но... трагедия [была в том, что], хотя существовало много прикладных лабораторий при заводах и трестах, ученых, занимающихся чистой наукой, в Америке почти не оказалось, и американцам пришлось импортировать с Запада целый ряд ученых, которые закупались по очень высокой цене.

Так в тексте. Имеется в виду Западная Европа.

За последние 18 лет восстановления науки Америка сделала много, но до сих пор еще чувствуется недостаток научных сил в Америке, что можно наблюдать по тому, что даже сейчас те советские ученые, которые покидают Союз, всегда с легкостью находят применение своей работы в Америке. Но все же, не щадя средств, Америка за 18 лет значительно продвинула развитие своей чистой науки, и она принимает уже видное участие в жизни и развитии мировой науки почти во всех ее областях.

Нет сомнения, что изучение положения чистой науки в Союзе дает все основания к опасению, что наука может подвергнуться подобной же участи и у нас, как было в Соединенных] Штатах]. Только поняв грозящую опасность и опираясь на социалистические принципы нашего хозяйства, которые дают нам полную возможность управлять жизнью нашего научного хозяйства, мы сможем предотвратить то, что через две-три пятилетки, когда мы займемся творчеством во всех областях культуры, нам придется, подобно Америке, закупать иностранных ученых. Нет сомнения, что нам надо принять самые энергичные меры, чтобы вывести нашу чистую науку из того печального состояния, в котором она сейчас находится. И я думаю, что в период подражательной реконструкции страны надо не бояться сознательно пойти на известную изоляцию и временную отстраненность чистой науки и чисто ученой работы от жизни. Надо в данный период заключить чистую науку в искусственные тепличные условия с таким расчетом, что когда наша промышленность постепенно начнет переходить на более оригинальное техническое строительство, связь между наукой и жизнью опять восстановится. И таким образом выращенную в тепличных условиях науку можно будет пересадить уже на хорошо подготовленную и здоровую почву. Стремление же во чтобы то ни стало сейчас объединить чистую науку с жизнью не только не создаст новых ученых, но только исковеркает тех, которые нам остались как наследие от прежней эпохи.

Та научная прикладная работа, которая сейчас ведется в связи с копированием западноевропейской промышленности, является очень элементарной, и на нее пускать лучшие научные силы страны неправильно и пагубно. То давление на науку, которое было произведено, очень скверно отозвалось на ней, исказив действительный образ науки, введя в чистую науку работу по специально-техническим заданиям, создав некоторый саморекламирующий дух и создав научные институты гипертрофированных размеров, совмещающие науку и технику, понизив ее уровень, и в некоторых случаях почти полностью уничтожив чистую научную работу. Характерным является то, что несмотря на колоссальные средства, затрачиваемые на научные лаборатории, можно почти с уверенностью сказать, что, [хотя] часто наши лаборатории не уступают многим на Западе, мы еще не дали ни одного молодого ученого с крупным именем и наше влияние на мировую науку чрезвычайно мало. С другой стороны, нет сомнения, что наши институты оказывают большое влияние и помощь развитию нашей техники и промышленному росту.

Тот остаток чистой научной мысли, который у нас есть, преимущественно держится на тех традициях, которые у нас остались от прежнего времени, и которые еще противостоят тому давлению, которое постепенно оказывается, чтобы вовлечь все возможные силы в обслуживание промышленности.

Интересно отметить, в контраст к экспериментальным наукам, что в науках самых отвлеченных, как математика, где работа происходит независимо от процессов технической реконструкции, благодаря хорошо подведенной материальной базе советские ученые достигли исключительных результатов. Наши математические школы сейчас занимают исключительное положение в мире и привлекают общее внимание и интерес, в особенности московская в лице самых ее молодых ученых. Если мы будем развивать ее в том же направлении и теми же темпами, то очень возможно, что через несколько лет мы станем ведущей страной в области отвлеченных наук, в то время как, если не принять самых энергичных мер в области экспериментальных наук, как физика, химия и другие, наши лучшие научные силы будут, грубо говоря, полностью разбазарены на второстепенные прикладные проблемы.

БУДУЩЕЕ ЧИСТОЙ НАУКИ

Если мы согласимся с тем, что надо сейчас же думать и уже подготовляться к тому времени - лет через 10-15, - когда социалистическая промышленность будет создавать свои независимые оригинальные формы, и чтобы не очутиться в положении Америки, без кадров настоящих ученых, то надо себе нарисовать хотя бы приблизительно те формы взаимоотношений, которые создадутся при социалистическом хозяйстве между наукой и жизнью. Надо заранее попытаться выяснить, как постепенно воспитывать наших ученых так, чтобы они были более приспособлены к запросам жизни будущего. Конечно, тут много будет спорного, и трудно предвидеть полностью все детали, но общие очертания все же, мне кажется, попытаться дать можно.

Хорошо известно, что в капиталистических странах значение ученого и чистой науки принято считать второстепенными. Это выражается, грубо говоря, в том, что, например, директор какого-нибудь крупного треста находится в несравненно лучших материальных условиях, чем самый крупный и гениальный ученый страны. Причины этого, мне кажется, лежат в том, что промышленность контролирует непосредственно жизнь страны. Остановите промышленность - страна неминуемо замрет. Остановится работа ученых - страна будет продолжать, конечно, жить, но все же в ней произойдут существенные изменения. Попытаемся вообразить себе, что бы произошло с развитием европейской культуры, если бы в начале прошлого века наука внезапно остановилась и не было бы тех чисто научных открытий, которыми мы располагаем сейчас. Мы сразу увидим, что тогда не было бы теперь электрических машин, созданных на явлениях индукции, открытых Фарадеем, не было бы радиоволн, открытых Герцем, не было бы рентгеновских лучей, открытых Рентгеном, и т.д. Рост человечества без знания этих явлений природы, которые широко используются теперь почти во всех отраслях материальной культурной жизни человечества, остановился бы примерно на том же уровне, на котором он был. Картина очень напоминала бы должно быть современный Китай, где, как известно, культурная и научно-экспериментальная мысль не имела своего независимого развития и в результате чего культурный уровень жизни Китая примерно все время держится на одном и том же уровне.

Таким образом, совершенно ясно, что если промышленность обусловливает жизнь общества, то наука руководит его ростом. Если наша страна захочет развиваться своим путем, если мы не захотим питаться с рожка капиталистической науки, копируя западноевропейские формы и пользуясь западноевропейскими достижениями, нам нужна будет сильная и независимая чистая наука, и я думаю, что все будущее будет за нашей социалистической наукой, так как она может быть организованной и плановой, а не развиваться случайно, как это было в царской Руси и в капиталистических странах.

Задача ученого и чистой науки - это изучать окружающую нас природу, как живую, так и мертвую, и искать в ней новые свойства, открывая и поясняя новые явления. Экономические и социальные условия могут только влиять на интенсивность этих исследований в той или другой области, но ни в каком случае не могут влиять и направлять самый ход работы. Для успешного выполнения этих исследований жизнь показывает, что нужны люди, одаренные особыми свойствами, обладающие исключительно пытливым умом, большой наблюдательностью и настойчивостью. Опыт показывает, что такие люди в стране появляются очень редко. Таких людей страна должна старательно оберегать с самого раннего возраста и ставить в такие условия, чтобы они могли развить свои способности наиболее широко. Конечно, если пустить таких людей на нашу прикладную и подражательную работу, они погибнут для чистой науки так же, как погиб бы художник, которого заставили бы заниматься копированием чужих картин вместо того, чтобы рисовать свои собственные композиции.

Жизненный опыт показывает, что прямая связь между чистой наукой и промышленностью очень трудна. Это объясняется тем, что изобретатель и творец в области технической не бывает обыкновенно творцом в области науки. Случаи, чтобы человек был [и] крупным ученым, и инженером, исключительно редки. Поэтому чистые ученые, сделавшие самые гениальные открытия, как, например, физик Герц, открывший радиоволны, никогда не представляли себе тех возможностей, которые это открытие давало. Потребовались люди, как Попов, Лодж, Маркони, которые оценили эти возможности и, сотрудничая с техниками, создали в результате современное радио. Интересно отметить, что ни Попов, ни Лодж, ни Маркони не сделали какого-либо научного открытия или более или менее значительного научного исследования, оставившего след в мировой научной мысли.

Поэтому жизненный пример нас учит, что свойства человеческого ума таковы, что в будущей организации нашего научного социалистического хозяйства требуются посредники между учеными и промышленностью. Этому посреднику должно будет отведено свое место и это место, по-моему, как раз находится в тех научно-промышленно-исследовательских институтах, которых уже много создано в Союзе. Этим институтам суждено сыграть роль и организовать ту смычку между наукой и техникой, [отсутствие] которой так остро чувствуется всеми, и также взять на себя воспитание и приют тем изобретателям типа Попова, Яблочкова, судьба которых в прежнее время граничила с неудачниками.

Сейчас уже такие научно-прикладные институты у нас хорошо развиты и многие из них оказывают прекрасную помощь промышленности. Но трагедия всего создавшегося положения, что наши научно-технические институты живут за счет прежней и создаваемой на Западе науки. Это, конечно, не мешает им быть полезными организациями, но надо определенно сказать, что это явление ненормальное, и в будущем, когда социалистическая промышленность станет на свои ноги, такой паразитизм нашей прикладной науки на западноевропейской чистой науке будет невозможен.

Благодаря создавшемуся положению вещей многие сейчас упускают, что наши промышленные институты могут хорошо и нормально работать только потому, что они работают за счет западноевропейского научного опыта, и видят сейчас единственную пользу для Союза в этой прикладной работе. У нас не только нет стремления развить базу для чистой науки, но развивается и культивируется общественное мнение, побуждающее нашу молодежь и блестящих ученых идти на прикладную науку. Отсюда и происходит наше научное банкротство в области экспериментальных наук. До поры до времени такое положение вещей, как и в Америке, не будет чувствоваться. Но как только почувствуется - а это будет в самом ближайшем будущем - то недостаток научных сил сильно скажется, так как то маленькое наследие, которое остается от старого времени, уже вымирает, а новое поколение создано не будет. Мы очутимся в тяжелом положении - или нам придется оставаться культурной колонией Запада, или придется закупать ученых за границей, как это делала Америка. К сожалению, даже тогда, как это показывает американский опыт, процесс воссоздания науки будет очень медленным, так как недостаточно одних людей, а нужны известные научные традиции, для создания которых нужно время.

Я думаю, что дальновидное планирование социалистического хозяйства тут и должно себя полностью проявить. Мы должны теперь же не откладывая, начать создавать чистую науку с расчетом на будущее. Нам надо сейчас же отделить чистую науку от прикладной, культивировать нормальную связь между техникой и прикладной наукой и постепенно подготавливать связь между прикладной наукой и чистой.

Не надо бояться той бреши, которая будет между жизнью и чистой наукой вначале, и таким образом сознательно идти на создание науки, как я говорил, в тепличных условиях. Это, мне кажется, потребует от государства небольших расходов, но только большого внимания и заботы.

Изучение окружающей нас природы можно производить разными методами, но все они несомненно должны вести к одним и тем же результатам. Наша наука всегда будет частью мировой и наши ученые никогда не могут быть обособлены от "зарубежных.

Мы безусловно должны стремиться к тому, чтобы эта связь с зарубежной наукой была наиболее полной, в особенности пока наша наука не станет на самостоятельный фундамент. Таким образом, создавая свою науку сначала в тепличных условиях и в тесной связи ее с западноевропейской, несмотря на оторванность ее от техники, даже в своей начальной стадии она будет приносить нам ту пользу для жизни страны, что мы будем хорошо осведомлены о всех тех возможностях, которые дают открытия, сделанные во всем мире.

Говоря о роли чистой науки в техническом развитии страны, я совершенно не помянул о том воспитательном и культурном значении, какое имеет такое развитие науки для страны. Это значение можно сравнить с тем влиянием, которое [оказывает] виртуоз на развитие музыки. Об этом можно было много сказать, но я ограничусь основными тезисами. Состояние чистой науки устанавливает высший уровень знаний в стране, по которому все остальное равняется. Состояние же самой чистой науки в стране устанавливает также и ее широкую культурную ценность и значение между другими странами. Одним из главнейших доказательств преимущества социалистического хозяйства перед капиталистическим будет то, что такая чистая наука не только будет создана, но она должна занять первостепенное место в мировой культуре.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Чтобы в данный момент осуществить тот взгляд, который я высказываю в этой записке, я предложил бы те общие меры, которые мне кажется, вели бы к его осуществлению.

1. Выражаясь несколько упрощенно, мне кажется необходимым выставить официальный лозунг, объявляющий об отделении "чистой науки" от "прикладной" и [о] признании прав гражданства и почета за чистой наукой.
Необходимость этого я должен пояснить более подробно: может быть, эта мера покажется несколько доктринерством, но на самом деле мне кажется это очень важно. Понять его значение может лучше всего человек, занимающийся чистой наукой, так как значение ее всецело общественно-психологического характера. При той колоссальной работе по реконструкции страны, при том энтузиазме, который захватывает массы людей, каждый хочет себя чувствовать звеном этой работы. С другой стороны, человек, занимающийся чистой наукой, чувствует себя выброшенным, оторванным и одиноким. Эта оторванность объясняется, конечно, еще, как я уже говорил так много в этой записке, той ранней подражательной стадией нашей материальной культуры, при которой чистая наука неминуемо обречена на одиночество. Никто из молодежи не хочет идти на чисто научную работу потому, что это ставит его в стороне. Поэтому сейчас чистой наукой занимаются только те, кто уже воспитал себя в этой области в прежнее время и перестроиться не может. Некоторые из старых ученых, стараясь переключиться от чистой науки к прикладной вследствие искреннего желания помочь строительству страны, на самом деле надавали обещаний, в которых сами запутались, не достигнув успеха в прикладной области, и оторвались от чистой науки. Я думаю, что в этом одна из главных причин, почему сейчас наблюдается стремление у чисто научных работников покинуть пределы Союза, так как они не могут выдержать одиночества своего положения в общественной жизни.
Поэтому необходимо регламентировать положение чистого ученого в том отношении, что считать его оторванность от жизни преступным нельзя, а надо оценивать его работу для будущего государственного строительства. Такая моральная поддержка со стороны государства для временно оторванных от жизни страны чистых ученых не только существенна, но в данных психологических условиях является прямо необходимой.
2. Необходимо выделить чистую научную работу из прикладных институтов, создав для нее почву в специально созданных институтах.
3. Ученых, занимающихся чистой наукой *, надо отбирать очень старательно, исключительно по персональным дарованиям, и заботиться о них в индивидуальном порядке, дав им возможность полностью сосредоточиться на чисто научной работе.
* Я мыслю себе на весь Союз вначале не более 10-15 ведущих ученых, работающих в чистой науке во всех ее областях.
4. Необходимо уже теперь организовывать тот аппарат, который необходим для правильного отбора из молодняка людей, подающих надежды для чисто научной работы, и ставить их в соответствующие условия, чтобы они их развивали.
5. Необходимо развивать и поддерживать связь между нашей наукой и мировой. Приняв эти общие условия, нетрудно будет найти те конкретные формы, в которые их [нужно] облечь. Надо только сказать, что, мне кажется. Академия наук в ее гетерогенном, бесформенном и отставшем от жизни состоянии едва ли может служить теплицей, где может расти и развиваться успешно чистая наука. Может быть, совсем свежая организация, состоящая из небольшого количества молодых и небольших институтов, гораздо более удовлетворительно воссоздаст чистую науку и Союзе. За Академией же наук придется оставить общие широкие консультационные функции, использовав полностью опыт старого поколения, и также возложив на Академию общее руководство по широкой научной пропаганде в стране, квалификации и контролю научной деятельности.

Гостиница "Метрополь", 485
Москва 2 марта 1935 г.