1

Недавно на страницах журнала “Звезда” два ленинградских писателя, в прошлом - военных корреспондента, С. Варшавский и Б. Реcт, завершили начатую ими пятнадцать лет назад работу из истории Эрмитажа, взяв в поле своего зрения полный важнейших исторических событий пласт времени между 1905 и 1945 годами.

Две части этого труда - “Рядом с Зимним” и “Подвиг Эрмитажа” - опубликованы раньше: одна рассказывала об истории Эрмитажа между первой русской революцией 1905 года и первым днем Великой Октябрьской революции, вторая повествовала о трагических испытаниях, перед лицом которых Эрмитаж оказался в годы Великой Отечественной войны.

Последняя по времени написания и, на мой взгляд, самая масштабная и значительная часть этого единого повествования об одном из величайших музеев мира - “Билет на всю вечность” - рассказ о том, как в годы революции и гражданской войны императорский Эрмитаж превратился во всенародное достояние; о том, как непреклонно советская власть боролась за осуществление прав народа на приобщение к культуре и искусству *.

* Речь идет о трех книгах Сергея Петровича Варшавского (1906-1980) и Реста (Рест-Шаро) Юлия Исааковича (р. 1907), публиковавшихся в журн. "Звезда":  "Подвиг Эрмитажа" (1964, №10, 11, 12), "Рядом с Зимним" (1967, №11, 12), "Билет на всю вечность" (1971, №5, 6; 1974, № 11, 12; 1976, - №11, 12; 1977, №1).

Повествование начинается с цитаты из статьи Луначарского, написанной еще за десять лет до Октябрьской революции: “Революционеры, пролетарии всегда охраняли музеи...” *.Цитату эту можно было бы поставить эпиграфом ко всей книге с тем дополнением, что революционеры не только сами охраняли музеи, но и умели сплотить вокруг себя во имя служения интересам народа всех, порой далеко не разделявших их взглядов, но при этом честных и сознающих свою ответственность перед страной интеллигентов, для которых суть дела была дороже оболочки, дороже их прежних чинов, званий, мундиров, привилегий и житейских удобств.

* А.В. Луначарский. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 1. М., "Художественная литература", 1963, с. 415

Что возобладает в таких людях в критические для них поворотные минуты истории? Что окажется сильнее? И как один из самых первых ответов на этот драматический вопрос на первых же страницах книги, в ночь падения Временного правительства, перед глазами предельно взволнованных происходящим, но все-таки оставшихся на своих постах ученых - хранителей Эрмитажа возникает чиновник дворцового ведомства, князь Ратиев, окруженный красногвардейцами с красными повязками на рукавах. Видимо, какое-то историческое чутье подсказало этому далекому от революционных взглядов, но любившему и знавшему искусство человеку, куда ему именно в эту минуту нужно было обратиться за помощью, и он обратился в штаб Красной гвардии и пришел в Эрмитаж вместе с красногвардейцами, которые на всякий случай тут же забаррикадировали проход из Зимнего в Эрмитаж и стали его первой революционной охраной.

Через несколько дней после этого Военно-революционный комитет вынес благодарность и полковнику Ратиеву, и служителям Зимнего дворца, честно выполнившим свой долг защиты ценностей культуры, перешедших в руки народа.

Среди многих других опасностей, подстерегавших эти ценности культуры, были и огромные винные подвалы, находившиеся под Зимним дворцом и под Эрмитажем. В Петрограде начались винные погромы. Ленин призвал к борьбе с ними, с помощью красногвардейских отрядов и балтийских матросов подвалы Зимнего дворца и Эрмитажа, заставленные тысячами бочонков и сотнями тысяч винных бутылок и, в сущности, представлявшие собой пороховой погреб, были очищены. Содержимое было выпущено на пол, в подвалы накачана вода, и все вместе было спущено в Неву. Это происходило внизу, в подвалах. А в залах Эрмитажа и Зимнего дворца тем временем производилась перепись принадлежавших отныне народу ценностей, в которой участвовали ученые - хранители Эрмитажа и привлеченный к этому Луначарским сразу же после революции и вскоре ставший хранителем картинной галереи Эрмитажа академик Александр Бенуа *.

* Бенуа Александр Николаевич (1870-1960) - русский художник, историк искусства и художественный критик

Одним из первых актов советской власти в области культурного строительства было провозглашение Зимнего дворца государственным музеем.

События следовали одно за другим. Самая крупная фигура ученой коллегии Эрмитажа - академик Яков Иванович Смирнов * бросился в Москву выяснять, не случилось ли беды во время октябрьских боев в Москве, не погибла ли и не повреждена ли та часть коллекций Эрмитажа, которая была вывезена туда до революции. Он вернулся успокоенный. Коллекции не пострадали. Советская власть взяла их и там, в Москве, под свою охрану, поставив во главе Комиссии по охране памятников искусств и старины архитекторов в художников.

* Смирнов Яков Иванович  (1869 - 1918) - академик, востоковед.

В губернских и уездных газетах печаталось воззвание к населению, в котором говорилось:

“...нет нужды задаваться вопросом, в чьих руках находились раньше те или иные художественные, исторические сокровища: дворцы, особняки, храмы и т.п., в кои вложено столько труда и красоты, сотворенных народным творчеством. Важно знать, кто теперь - хозяин. А хозяин - вся Россия, трудовая Россия... Долг каждого из нас не только охранять по-хозяйски на местах все остатки истории и памятники искусства, но и собирать и пополнять народную сокровищницу новыми и новыми предметами”.

Зимний дворец был объявлен “государственным музеем наравне с Эрмитажем” *, а через некоторое время после этого была создана Коллегия Наркомпроса по делам музеев, в которую вошел и один из хранителей Эрмитажа и его будущий директор Сергей Николаевич Тройницкий **. Как член этой коллегии он в 1918 году принял участие в неотложном деле - в разработке законодательного акта, который должен был положить конец вывозу за границу произведений искусства и старины.

* Цитата из предписания народного комиссара просвещения А.В. Луначарского от 30 октября 1917 г.

** Тройницкий Сергей Николаевич (1882 - 1948) - искусствовед, специалист по западноевропейскому прикладному искусству, с 1918 по 1932 г. директор Эрмитажа.

Алексей Максимович Горький впоследствии вспоминал *, как в те времена по инициативе Л.Б. Красина была учреждена в Петрограде экспертная комиссия, которая сохранила для Эрмитажа и других музеев сотни ценнейших предметов искусства, собранных повсюду, начиная от складов и кончая брошенными квартирами. Из принадлежавших членам императорской фамилии и высшей аристократии петербургских дворцов были переданы в Эрмитаж крупные художественные ценности.

* Речь идет о следующем месте из его мемуарного очерка "Леонид Красин": "По инициативе Красина же учреждена в Петербурге «Экспертная комиссия», на обязанности которой возложен был отбор вещей, имевших художественную, историческую или высокую материальную ценность, в петербургских складах и на бесхозяйственных квартирах, подвергавшихся разграблению хулиганами и ворами. Эта комиссия сохранила для Эрмитажа и других музеев Петербурга сотни высокоценных предметов искусства" (М. Горький. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Гослитиздат, 1952, т. 16, с. 57 - 58).

Стоит напомнить, ибо это уже забывается, что в свое время императорский Эрмитаж составлял лишь часть того огромного музея, который мы называем Эрмитажем сейчас. Дореволюционные эрмитажные хранители не смели и мечтать о том, что Эрмитаж все глубже и глубже будет входить в Зимний дворец, постепенно занимая одну его часть за другою. Но принципиальное решение, что именно так это и произойдет, было принято советской властью уже в апреле 1918 года, в труднейшее время, вскоре после подписания Брестского мира, в разгар начавшейся гражданской войны.

Осенью этого же тяжелого восемнадцатого года, перед новой для Эрмитажа публикой, экскурсиями рабочих, солдат, матросов, была уже открыта часть залов Эрмитажа, в которых читались первые лекции и появились первые “экскурсоводы” - такого понятия в императорском Эрмитаже просто-напросто не существовало.

Февраль - март девятнадцатого года. В Сибири и на Урале - Колчак. На Северном Кавказе - Деникин. В Прибалтике готовится к будущему наступлению на Петроград Юденич. В Одессе - французы. В Архангельске и Мурманске - американцы и англичане. Именно в это время, в феврале 1919 года, в Малахитовом зале Зимнего дворца академик Ольденбург * предоставляет слово на открывшейся в этот день Всероссийской музейной конференции наркому просвещения Луначарскому. “Перед нами стоит огромная задача, как связать музеи с массами... Замечательные приобретения и обогащения ничем не прикроют пустынных зал музеев”, - говорит Луначарский.

* Ольденбург Сергей Федорович (1863 - 1934) - академик, востоковед.

Обратив внимание читателей на эту, интереснейшую для истории нашей советской культуры книгу, я хочу теперь рассказать о книге совершенно другого рода, но тоже имеющей прямое отношение к этому первому периоду истории советского общества.

2

Речь идет о книге “Октябрьская революция перед судом американских сенаторов”, вышедшей у нас в Госиздате в 1927 году и содержащей протоколы заседаний так называемой “Овермэнской комиссии” сената Соединенных Штатов, заседания которой происходили в Вашингтоне тогда же, в феврале - марте 1919 года, когда в Петрограде проводилась Всероссийская музейная конференция. “Овермэнской” эта комиссия называлась по имени своего председателя, сенатора Овермэна. Создание этой комиссии было связано со страхом перед той правдою, которую на собраниях и митингах рассказывали о происходившем в Советской Ро.ссии вернувшиеся из нее прогрессивные американцы. Этих людей пытались запугать и облыжно обвинить их в попытках насильственно изменить государственный строй Соединенных Штатов. Заодно доставалось и тем американцам, которые просто-напросто считались
с реальностью существования советской власти и, начав с борьбы против нее, теперь рекомендовали идти с ней на мировую.

Против тех и других комиссия двинула в бой сводную команду зоологических ненавистников советского строя, начиная от бывших революционеров и бывших послов и кончая мелкими доносчиками. Словом, это был один из первых “процессов ведьм”, традиция которых впоследствии была доблестно продолжена сенатором Маккарти и его комиссией по расследованию антиамериканской деятельности.

А если говорить о наших днях, то в протоколах заседавшей пятьдесят восемь лет тому назад “Овермэнской комиссии” сената содержатся некоторые исторические уроки, на мой взгляд представляющие особый интерес именно сегодня.

Я думал, как бы покороче изложить выписки из этих протоколов. И в конце концов решил пойти по стопам некоторых наших театров и смонтировать все это в маленькую документальную пьесу, где мне самому принадлежат только ремарки и знаки препинания, а все остальное взято из подлинного текста.

Итак.

Время действия - февраль - март 1919 года.

Место действия - Вашингтон.

Действующие лица допрашивающие: сенаторы Овермэн, Уолкот, Нельсон, Стерлинг и майор Юмс.

Действующие лица отвечающие (в порядке их появления на сцене): Р.-Э. Симмонс - торговый комиссионер в России; Д. Фрэнсис - б. посол США в России; А. Саймонс - настоятель методистской церкви в Петрограде; Р.-Ф. Леонард - вице-консул США в Петрограде; Е. Брешко-Брешковская - эмигрантка; Р. Робинс - майор, член, а затем глава миссии Американского Красного Креста в России; Л. Брайант - журналистка; А. Рис Вильямс - журналист; Ф. Криштофович - эмигрант, б. чиновник министерства земледелия; Д. Рид - журналист; Р.-Ю. Деннис - представитель ассоциации христианской молодежи в России.
 

Симмонс (сразу, как это свойственно бизнесмену, беря быка за рога). Они уничтожили всякое право собственности и беззастенчиво заявили: вам больше не нужно вносить квартирную плату домовладельцам, потому что ваша квартира принадлежит государству. И действительно, вся квартирная плата, кроме взимаемой государством, была отменена! (Теряет дар речи от возмущения.)

Фрэнсис (приходя ему на помощь). Они национализировали там всю промышленность. Рабочие сами определяют собственное жалованье и часы своей работы. Большевики не заслуживают признания, не заслуживают даже деловых сношений.

Саймонс (не путать с Симмонсом - тот торговый комиссионер, а это лицо духовное). Большевики выработали новую схему управления, регулирующую решительно все моменты социально-экономической жизни человека. Порой мы впадали в такое нервное состояние, что не знали, чего можно ожидать в ближайшем будущем. В то время как нам обычно приходилось платить три рубля в год собачьего налога, - у нас было два английских фокстерьера, которые превосходно несли полицейскую службу, - при большевиках нам надо было вносить по 59 рублей за каждую собаку. (Плачет.)

Симмонс. Наиболее постыдным фактом, джентльмены, является национализация женщин. (Плачет.)

Сенатор Нельсон (демонстрируя свое знание русской литературы). Этот человек, которого они привлекли в свою шайку, если я не ошибаюсь, его зовут Максим Горький, уже достиг последней степени безнравственности.

Леонард. Там была большая радость, когда он вернулся в их шайку.

Сенатор Нельсон. Он достаточно развращен, чтоб заразить всю большевистскую массу?

Леонард. Не думаю, чтоб их нужно было еще заражать.

Сенатор Овермэн. Но они радовались, когда он вернулся?

Леонард. Да, сэр.

Сенатор Нельсон. Насколько мне помнится, он некоторое время был здесь, в Нью-Йорке, и с позором покинул Америку, ибо американцам не понравилось, что он привез с собой незаконную жену. Они не верят в брак, потому что в него верит капиталистическим класс, не так ли?

Леонард. Да, сэр.

Сенатор Стерлинг (очевидно, сочтя, что вопросы нравственности уже достаточно выяснены и пора перейти к проблемам более, на его взгляд, существенным). Есть ли какая-нибудь возможность для Америки помочь России в промышленном отношении пока правят большевики?

Брешковская (возмущенно). Пока правят большевики? Пригласите ли вы нас сесть за один стол с преступниками и вести с ними деловые переговоры? (Распаляясь.) Они убивают и обманывают всех, в особенности честных людей. Честные и интеллигентные люди в России истреблены. (Распаляясь еще больше.) Всякий мужчина и всякая женщина, которые, по их предположению, против них, расстреливаются или погибают на виселице.

Фрэнсис (стремясь не отстать в своем правдолюбии от  Брешковской.) Они установили царство террора. Они убивают всякого, кто носит белый воротничок, кто получил образование или кто - не большевик.

Робинс (сообщение об убийстве всех, получивших образование и носящих белые воротнички, наводит его на воспоминание о Петрограде и о другой, еще более глобальной идее террора, которую в его присутствии развивал там на совещании в Американском Красном Кресте английский генерал Нокс). Генерал Нокс попросил слова и стал говорить о слабости Временного правительства, промахах Керенского, его некомпетентности... Ему-де следовало перестрелять большевиков, а так как их было, вероятно, несколько миллионов, то это было совсем не трудным делом!

Брешковская (с упреком). Я писала вашему посольству в России, что, если бы вы оказали нам поддержку в виде пятидесяти тысяч хороших солдат вашей армии, большевики были бы свергнуты!

Симмонс. Позднее, когда вы будете читать о доблестных делах в истории последних лет, вы увидите, что нашими войсками в северной России были совершены величайшие акты героизма.

Сенатор Нельсон. Не думаете ли вы, что все русское население симпатизирует оккупантам и готово помогать?

Симмонс. Несомненно!

Сенатор Овермэн (вспомнив о Брешковской). Она говорит, что народ молит нас о помощи...

Брайант. Я думаю, что она старая женщина, с великим прошлым и жалким настоящим. Что бы вы сказали, если б кто-нибудь отсюда отправился в Россию и просил послать сюда армию?

Сенатор Овермэн (с долей горечи). Вы не очень-то уважаете старую леди?

Брайант. Я думаю, что она не разбирается в событиях. Мне хотелось бы рассказать вам один эпизод с Чичериным, комиссаром иностранных дел: в то время как Брешковская скрывалась в Москве, туда прибыл из Нью-Йорка один еврейский журналист. Первое, что он сказал Чичерину, было: “Можете ли вы мне указать, где находится Брешковская? В Америке распространяют слухи, будто она убита”. Чичерин ответил: “Она живет в конце улицы, очень недалеко отсюда. Но не говорите, что мы это знаем, чтобы не огорчать старую леди. Она воображает, что мы хотим ее убить, и будет гораздо спокойнее, если она будет предполагать, что мы не знаем, где она живет. Если она захочет покинуть Россию, мы закроем на это глаза!”

Брешковская (ничего и никого не слушая, гнет свое). Все то, что мы имели, большевики продали немцам! Таким образом, все наши национальные богатства, наши лучшие произведения искусства и другие ценности перешли в Германию. Все это было послано в Германию и ничего не оставлено для народа!

Сенатор Овермэн. Согласны ли вы с тем, о чем здесь говорили, а именно, что 85 процентов русского народа невежественны, как дети?

Вильямс. Думаю, что, вероятно, не более 50 процентов русского народа умеют читать и писать, но я считаю, что русские обладают незаурядными умственными способностями.

Криштофович (в душе тоже не соглашаясь, что русские невежественны, как дети, и даже, напротив, полагая, что они слишком увлекаются чтением вредных сочинений). Все выпущенные ими денежные знаки не должны приниматься ни одним банком в мире. Вот первая подпорка, которую нужно у них отнять. Другая - это бумага. Они ведут замечательную пропаганду, их пропаганда превосходно организована. В провинцию разослано, вероятно, не менее сотни тысяч брошюр и листовок для распространения среди крестьян и рабочих, и эта литература делает свое убийственное дело. Я думаю, что Америка достаточно сильна, чтоб лишить большевиков этой бумаги!

Д. Рид. Правительство России чрезвычайно практично: оно великолепно понимает, что капиталиста игнорировать невозможно. Большевики знают, что, если капиталисты не нападают на них с оружием в руках, они сделают это с помощью капитала.

Робинс (иллюстрируя, как это на деле происходит). Мы предполагали захватить в свои руки бумажный рынок в России и уничтожить большевистскую прессу. На фронте печаталось очень много листков, которые мы хотели задушить, чтоб создать вместо них ряд газет для солдат и поставить на ноги несколько боевых печатных органов со здоровой идеологией. Это дело мы хотели проводить через комитет, известный под названием комитета Брешковской... Мы достали двенадцать миллионов рублей, эти двенадцать миллионов рублей получены из кармана Вильяма Б. Томпсона, из его личного состояния. Это и есть те деньги, о которых в Америке кричали, будто они истрачены на большевиков.  Вильям Б. Томпсон никогда нигде не истратил ни одного доллара на большевиков, но истратил не один миллион долларов из собственных средств, чтоб сделать попытку воспрепятствовать большевикам захватить власть над Россией. Никто не был так лоялен по отношению к правительству Керенского, никто так много не истратил на него денег из своих личных, частных средств, как полковник В. -Б. Томпсон.  Все мы в Красном Кресте сделали для Временного правительства все, что было в наших силах. Теперь мы больше не хотели оставаться в состоянии самообмана. Мы были в этом вопросе единодушны и сказали: “Все прошло! Мысль, что Керенский может собрать где-нибудь армию и вернуться для борьбы с Советской Россией, - это чушь!” Мы глядели на положение иначе. Мы смотрели на большевиков как на действительную власть в России.

Сенатор Уолкот (подозрительно). Известны ли вам какие-либо агенты, распространяющие большевистскую пропаганду в Америке?

Брешковская (окончательно зайдясь в истерике). Я слыхала о них! Я слыхала, что у вас три миллиона русских большевистских эмигрантов!

Сенатор Овермэн. Знаете ли вы что-нибудь об их попытках перенести пропаганду в нашу страну?

Деннис (деловито, как и положено человеку, исполняющему его обязанности). Полагаю, что имеющаяся у меня информация уже находится в руках правительства, получившего ее из других источников, но стоит пойти на митинг, как я это сделал в городе Чикаго, чтобы исчезло всякое сомнение в том, что здесь одобряют русские методы и стремятся перенести их в нашу страну. Там был американский рабочий лет около пятидесяти, который сидел рядом со мной и с которым я беседовал довольно много. Это был хорошо одетый, по-видимому, квалифицированный рабочий. Мне впервые пришлось разговаривать с такого рода человеком, я должен сказать, что легче было бы вбить гвоздь в цементную глыбу, чем вдолбить какую-нибудь мысль в голову этого субъекта. Никогда я не видел большей ненависти, чем та, которую питал этот человек к капиталистическому классу.

Сенатор Уолкот. Он был по национальности американец?

Деннис (скорбно). Да, сэр.

Сенатор Овермэн. Какова была цель митинга?

Брайант. Нашей целью было выразить протест против интервенции в России. Я полагаю, что мы должны отозвать наши части из России и что в интересах обеих наций было бы восстановление дружеских отношений.

Сенатор Нельсон. Вы стремитесь к укреплению большевистской власти в России?

Брайант. Я думаю, что решить это должны сами русские.

Вильямс. Запомните, что врагам советской власти вовсе не вредят, как они утверждают, беспорядки в России. Им вредит царящий там порядок. Я пытался доказать, что в Америке информация о России обычно черпается из кругов, близких к тем пяти процентам русского народа, которые враждебно относятся к революции. Я вполне согласен допустить, что этим людям много пришлось страдать. Но пришел сюда, чтоб выразить настроение остальных девяноста пяти процентов русского народа.

3

Я опустил занавес в этой маленькой, смонтированной мною из документов пьесе после слов Альберта Риса Вильямса, не только тогда, но и сейчас, по-моему, бьющих в самую точку.

Когда я встречался с ним в Америке в 1960 году, меня поразили и сила и постоянство убеждений этого - в любую погоду и при любом политическом климате - неизменного друга нашей страны и нашего народа. В моем представлении покойный ныне Альберт Рис Вильямс - один из тех несгибаемо-благородных людей, которыми в нашем ломаном и крученом XX веке вправе гордиться Америка. Когда я видел Вильямса, я еще не читал его показаний перед “Овермэнской комиссией”; сейчас, когда я их прочел, они с новой силой и свежестью чувств напомнили мне о встречах с ним.

Однако в заголовке статьи упомянуты не две, а три книги. Несколько слов о третьей. Книга эта - “Гражданская война в Сибири и Северной области”, вышедшая у нас в 1927 году *, - содержит среди прочего раздел “Из истории интервенции”, где мое внимание привлекли показания тогда молодого дипломата, а много лет спустя первого американского посла в России - Буллита; он давал их в сентябре 1919 года перед сенатской комиссией по иностранным делам и читал на ней свой отчет о поездке в Россию, представленный им еще в марте 1919 года, то есть в том месяце, когда еще продолжала заседать “Овермэнская комиссия”.

* "Гражданская война в Сибири и Северной области. Мемуары". М.-Л., ГИЗ, 1927.

Буллит отнюдь не был другом советской власти, да и не выдавал себя за такового. В частности, в выводах своего отчета, выступая против блокады, он без всякого стеснения писал: “Если блокада будет снята и Сов. Россия будет регулярно снабжаться всем необходимым, то русский народ можно будет крепче зажать в руках, чем с помощью блокады, а именно с помощью страха прекращения снабжения”.

Однако, оставляя такие или подобные им выводы на совести Буллита, чья политическая карьера была достаточно зигзагообразна, надо вполне определенно сказать, что в ту пору, весной 1919 года, Буллит, собирая для отчета факты и давая конкретные оценки происходящим в Советской России переменам, в том числе и переменам в области культуры, стремился оказаться поближе к истине. Он не конструировал угодливой, заранее заданной фантастической информации и не швырял ее в топку бушевавшей тогда в Соединенных Штатах антисоветской истерии, плодом которой стала “Овермэнская комиссия”, а пробовал осведомить свое правительство о действительном положении вещей с тем, чтобы оно на основе реалистических оценок могло прийти к тем или иным, но во всяком случае реалистическим выводам.

Книга об Эрмитаже, с которой я начал разговор, делает для меня наиболее интересной ту часть отчета Буллита, в которой он, описывая весну 1919 года в России, ведет речь о морали, образовании и культуре. Вот эта страница из его отчета:

“...революция оставила в неприкосновенности семейную жизнь, несмотря на утку относительно «национализации женщин». Никогда в России уважение к женщине не было так высоко, как теперь.

Театры, опера и балет работают как в мирное время. Во всех частях России открыты тысячи новых школ, и Советское правительство, по-видимому, в полтора года сделало больше для просвещения народа, чем царизм за пятьдесят лет. Что касается театров, оперы и балета, то их единственное отличие от прежнего заключается в том, что они находятся под управлением Комиссариата просвещения, который предпочитает классиков и смотрит за тем, чтобы рабочие - мужчины, женщины и дети - имели возможность посещать представления и чтобы они предварительно знакомились со значением и красотой произведения...

Достижения Народного комиссариата просвещения, руководимого Луначарским, очень значительны: все русские классики переизданы в количестве от трех до пяти миллионов экземпляров и продаются населению по низким ценам. По всей России открыты тысячи новых школ, как для детей, так и для взрослых. Кроме того, во многих бывших дворцах устроены рабочие, солдатские клубы, где читают для населения лекции с туманными картинами. В картинных галереях можно встретить рабочих - мужчин и женщин, которым объясняют красоту живописи...”

Да, надо признать, что молодой дипломат, говоря о культурной жизни в Советской России, держался в своем отчете куда ближе к истине, чем нисколько не озабоченный ее поисками посол Д. Фрэнсис, автор исторической фразы об убийстве всех получивших образование.

Один из сенаторов спросил Буллита, удалось ли ему опубликовать свой отчет о поездке в Советскую Россию.

“Я попытался сделать это, - ответил Буллит, - я приготовил для печати статью, основанную на моем отчете и излагающую факты, и передал ее в комиссию для издания. Но ни один из членов комиссии не решился взять на себя ответственность за опубликование. И статья была передана президенту. Последний не пожелал ее обнародовать. Он думал, что лучше держать все это в тайне...” *.

* "Октябрьская революция перед судом американских сенаторов". М.-Л., ГИЗ, 1921 с. 117.

Впоследствии отчет Буллита был опубликован. Иначе мы, разумеется, не могли бы его и прочесть. Но опубликован он был именно впоследствии, а не в тот момент, когда его появление могло дать аргументы в руки противникам антисоветской истерии, в первый, но отнюдь не в последний раз сотрясавшей тогда Соединенные Штаты.

И хотя Альберт Рис Вильямc, давая показания перед “Овермэнской комиссией”, еще ничего не знал об истории с отчетом Буллита, но так и кажется, что он имел в виду нечто подобное, когда, отвечая расставившему перед ним разные юридические западни и капканы майору Юмсу, заявил напрямик:

“Позвольте мне теперь ответить майору Юмсу. Он говорит, что в нашей стране господствует демократия. Это хорошо в теории, но как это осуществляется на практике? На деле это осуществляется таким путем. Люди, имеющие крупные деньги, обладают абсолютным контролем над печатью, в значительной степени имеют контроль над преподаванием в школах и в еще более широкой степени осуществляют контроль над законодательством. Другими словами, общественное мнение фабрикуется маленькой группой, которая желает навязать народу известные мнения, известные идеи и известное мировоззрение”.

“...Ваше расследование, - добавил он напоследок, обращаясь ко всей “Овермэнской комиссии”, - если оно доберется до корней, обнаружит, откуда получает свои средства так называемое русское информационное бюро, ведущее ожесточенную пропаганду против Советов, как оно эти средства тратит и кто его агенты”.

Мне остается без обиняков сказать, почему я свел под крышу одной статьи эти три столь разные книги.

Сделать это меня, писателя, заставили возникшие в последнее время политические обстоятельства - происходящее сейчас и имеющее своим эпицентром Соединенные Штаты Америки давно но виданное по масштабам антисоветское землетрясение, приуроченное его организаторами к 60-летию Советской власти.

* * *

Вот почему, именно по этой политической причине, я и взял три книги, где так или иначе речь идет о первых шагах этой советской власти и где очень многое особенно злободневно в свете некоторых речей и действий и нынешних эмигрантов, как добровольных, так и изгнанных из СССР, и нынешней американской Администрации, предъявляющей к моей стране претензии, граничащие с прямым вмешательством в ее внутренние дела.