Института научной информации по общественным наукам РАН
© Т.В. Антонова
Пореформенная цензура
в оценке русских журналов,
1865 - 1871 гг.Т. В. Антонова
Вокруг цензурного вопроса, ставшего в момент подготовки новых законов о печати (1859 - 1865 гг.), “самым жизненным, важным для России, после освобождения крестьян" [1], кипели журналистские страсти. Не утихали они и позже, когда был принят и начал действовать закон 6 апреля 1865 г., частично изменивший цензурный режим в стране [2]. Этот опыт журнальной борьбы за свободу печати интересен и для нашего времени, когда вопрос о государственно-правовом регулировании печати, проблема гласности приобрели ту же остроту и значимость, хотя и на ином витке общественного развития.
Журнальные оценки деятельности царского правительства в области печати привлекли внимание многих исследователей. Они широко использовались в дореволюционных работах по истории цензуры (К.К. Арсеньев, П.С. Усов, М.К. Лемке) [3]. В советской историографии им посвящена специальная статья П.С. Рейфмана, главы монографий Ю.И. Герасимовой, В.Г. Чернухи [4]. Историки “Современника”, “Русского слова” и других столичных изданий в той или иной мере касались темы цензуры, освещавшейся этими журналами [5]. Есть также большой фонд литературоведческих работ о видных деятелях литературно-общественного движения тех лет - Н.Г. Чернышевском, Д.И. Писареве, М.Е. Салтыкове-Щедрине и др., где встречается анализ их публикаций о цензуре [6]. Однако целостное изучение журнальной публицистики данной тематики до сих пор не предпринято. С большим вниманием исследователи отнеслись к публикациям демократических органов, роль либеральной печати раскрывалась ими более скупо или однозначно негативно. Не были учтены материалы прессы охранительного направления, ее позиция по отношению к цензурной реформе.
В настоящей статье будут рассмотрены публикации крупных столичных журналов (1865 - 1871 гг.), посвященные закону 6 апреля 1865 г., завершившему цензурную реформу, и практике его применения. Представляется важным выяснить позицию различных кругов русской интеллигенции в цензурном вопросе, рассмотреть их альтернативы правительственной политике в делах печати, осуществлявшейся в условиях очень нестабильной политической обстановки, которая характеризовалась проявлением обихественного недовольства результатами реформы после 1861 г.
С этой целью необходимо проанализировать последовательно материалы журналов демократического, либерального и охранительного направлений.
Как известно, до 1866 г. рупором демократических сил страны, “передовым и главным боевым полком русской журналистики” (Н.В. Шелгунов) были “Современник” и “Русское слово”. Их отношение к цензурной реформе определилось уже в конце 50-х - начале 60-х гг. В статьях Н.Г. Чернышевского, П.И. Пекарского, А.Н. Пыпина. Д.И. Писарева, Г.А. Благосветлова единодушно осуждалась российская цензурная система, регулировавшаяся старым николаевским уставом 1828 г., и намерения преобразовать ее по французскому образцу. Публицисты-демократы разъяснили читателям антилитературную направленность этого намерения, реализация которого отдавала журналистику во власть администрации; они указывали на политическую природу цензурных преобразований в России, на неспособность монархического правительства предоставить печати действительную свободу.
Как же был оценен публицистами этого круга закон 6 апреля 1865 года? Он вступал в силу 1 сентября, но уже в июльской книжке “Современника” появилась статья М.А. Антоновича “Надежды и опасения”. В самом названии обнаруживалось отношение к новому закону, а размышления автора окончательно убеждали читателя в том, что надежды иллюзорны, поскольку освобождение издания от предварительной цензуры есть лишь “мера улучшения и удобства, избавляющая издание от множества цензурных хлопот и формальностей, но в сущности не изменяющая положения издания и размера его прав” [7]. Антонович подчеркивал, что предварительная цензура не уничтожалась, а “видоизменялась, превращаясь в цензуру последующую, то есть, - пояснял он, - книги рассматриваются не накануне печатания, а на другой день по напечатании”. И за это “удобство” бесцензурное издание платит но новому закону залог, подвергается за нарушение цензурных правил “всем карам административного произвола”.
Это последнее обстоятельство вызывало особые опасения критика “Современника”. Администрация, то есть министр внутренних дел, чиновники, управляющие аппаратом цензуры, получают “почти неограниченную власть над периодическою прессою”. Как и многие публицисты тех лет Антонович указывал читателю на сходство вводимой системы административного преследования печати с той, которая существовала во Франции со времен Наполеона I. Опыт Франции, по его мнению, доказывал, что подобная система является “личным орудием администрации для своекорыстных целей”, для угнетения прессы с тем, чтобы “вынудить у нее угодливость или покорное молчание”. Такой результат цензурной реформы в России Антонович объяснял общим ходом правительственных реформ с характерной для них половинчатостью. Намек на это заключала его мысль о связи законов о печати с законодательным процессом в стране. В заключении статьи публицист адресовал высшей администрации требования “Современника” - разрешить критику “действий” властей в отношении печати; предавать гласности все случаи наказания, задержек, конфискаций изданий и др. [8]. В этом чувствуется стремление отстоять право литературы на критику и гласность, с помощью которых в какой-то мере можно было бы нейтрализовать наиболее одиозные положения нового закона об административном преследовании печати.
В августовском номере “Современника” закону 6 апреля была посвящена статья Ю.Г. Жуковского [9], в которой также развивался тезис о зависимости цензурных порядков от системы общественных отношений. Цензура сама есть продукт “темных сил”, источника лжи, заставляющего русских писателей говорить не сбоим голосом. Все содержание этой лжи, поясняет свою мысль Жуковский, в “заедании мужицкого хлеба”. Крестьянские нивы - вот тот заколдованный клад, вокруг которого бродила ложь.
“Едва ли не всегда кусок хлеба работника, - пишет он, - составлял причину всей лжи... Литература и наука изготовляли только платье, в которое одевалась эта ложь...”Суть этой литературной лжи он объясняет так:“То было говорено, что мужицкий хлеб мешает праву собственности, главной основы государственного спокойствия, и вследствие этого защитники мужицкого хлеба были объявлены посягателями на общее спокойствие... Было придумано потом, что мужицкий хлеб равен демократизму, а демократия должна как можно более оставаться под руководством образованного сословия, которому должна быть дана возможность распоряжаться... этим хлебом”.Значит, заключает он, литература избавится от неправд и обретет свободу только тогда, когда будут признаны за тружеником права “на приобретения и успехи общей культуры, которую он вскормил своими сбережениями” [10].Отсюда видно, что Жуковский подчинил тему цензуры теме социальной, освещавшейся им с позиций крестьянского демократизма. Только исправлением социальных деформаций, только через социальное равенство, через отказ от “патронатства над низшими классами” можно обеспечить свободу как общее благо. И пока не произойдут эти перемены, читатель, подчеркивает Жуковский, “не только не должен ждать какого-либо улучшения в литературе, но едва ли не должен ждать совершенно противного” [11]. В соответствии с этим выводом, он и оценил закон 6 апреля как “смену форм стеснения” [12].
Это была последняя статья “Современника”, посвященная, цензурному вопросу. После выстрела Д. Каракозова в царя (апрель 1866 г.) правительственная реакция усилилась, что сказалось прежде всего на прогрессивной журналистике. В июне 1866 г. журнал был закрыт. Та же участь постигла тогда и “Русское слово” Г.Е. Благосветлова, которому однако в том же году удалось, сохранив прежнюю редакцию, возглавить журнал “Дело”. Сотрудники бывшего “Современника” возобновили свою деятельность в 1868 г.: тогда к Н.А. Некрасову перешли “Отечественные записки”, являвшиеся до тех пор органом либеральной интеллигенции.
Цензурная тема оживает на страницах демократических изданий к 1868 г., когда их положение стабилизировалось. Теперь закон 6 апреля уже мог оцениваться через призму не только европейского, но и собственного опыта, который приобрела печать за годы его применения. Стремление осмыслить этот опыт подогревалось тем обстоятельством, что в правительственных кругах и обществе заговорили, о пересмотре этого закона, как меры переходной, временной, и замене его постоянным цензурным уставом. С ноября 1869 г. до конца 1871 г. работала специальная комиссия под председательством управляющего вторым отделением с. е. и. в. канцелярии кн. С.Н. Урусова [13].
Своеобразной прелюдией к обсуждению цензурного вопроси в эти годы была публикация “Современным обозрением” (редактор Н.Л. Тиблен) речи Дж. Мильтона о свободе печати, произнесенной им в английском парламенте в 1644 г., более чем за двести лет до цензурной реформы в России. Выбор Н.Л. Тиблена, деятеля круга Н.Г. Чернышевского, был неслучайным.
Мильтон выступал ярким и решительным адвокатом свободы печати, пол которой он понимал такое состояние общества, когда “неудовольствия свободно выслушиваются, внимательно рассматриваются и быстро удовлетворяются”. Свобода печати это, по Мильтону, необходимое человеку “прежде всяких льгот” право “свободно приобретать познания, свободно говорить и свободно судить о вещах сообразно своим убеждениям”. Наказуема должна быть только клевета и оскорбление честных люден [14]. Тогда, указывал он, “достигается крайняя граница гражданской свободы, какой только может пожелать благоразумный человек”. Защищая право всех граждан на свободу творчества и пользование “плодами истины и разума”, Мильтон привел слова своего соотечественника Фр. Бэкона о том, что “истина и разум не такого рода товары, на которые может существовать монополия и которыми можно торговать при посредстве ярлыков, торговых уставов и указных мер” [15].
Этот гимн свободе печати, прозвучавший в стране, где слово никогда не знало свободы, где русский человек, по выражению М.А. Антоновича, “даже мыслил цензурно”, был едва ли не злободневнее и острее многих статей отечественной журналистики в ее защиту.
В 1869 г. с оценкой пореформенной цензуры выступили “Отечественные записки”. Г.З. Елисеев посвятил ей целое исследование “О направлении в литературе”, опубликованное в трех номерах журнала [16]. В нем показана основанная “на принципе борьбы с направлениями” деятельность суда и администрации по делам печати, выделена проблема “полиции прессы” в России. Специальный очерк Елисеев посвятил разбору европейских законов о прессе (“для уразумения” отечественных). Вывод автора заключался в следующем: законом 6 апреля 1865 г. Россия “совершила поворот от подцензурного состояния прессы не к свободному праву прессы, а к репрессивной системе, и притом такой, ...которая своею жестокостью и строгостью превосходит репрессивные системы всех стран вместе взятых" [17].
Он указал на два обстоятельства как первопричину цензурных ужесточений: сохранение в пореформенной России сословного порядка, по-прежнему подчиняющего себе все отношения в обществе, и перенесение на русскую почву чужих законов о печати (“взятая из французских законов. репрессия утратила возможность всякого разумного применения” [18]). Елисеев осудил все, что составляло суть существующей в России с 1865 г. цензурной системы: порядок административного и даже судебного преследования печати за “вредное направление”; организацию наблюдения за производством и распространением книг (“весь печатный промысел представляет собою что-то вроде казенного двора, где каждая работа производится иод неусыпным конвоем” [19]); право министра внутренних дел запрещать издания и пр. Главный порок он видел в преследовании печати за идею, за “направление”, которое при карательной цензурной системе само по себе становится фактором преступления. В связи с этим Елисеев высказывал пожелание, чтобы пресса освободилась от административной опеки, и как действительно свободная, подлежала бы за свои преступления только ведению суда, но с тем, непременным условием, чтобы право суда основывалось “не на принципе борьбы с направлением” [20].
Близкой по духу статье Елисеева была публикация М.Е. Салтыкова-Щедрина. Он также осудил преследование литературы за “вредное направление”, которое стало характерным явлением в цензурной практике тех лет: “Пусть возможность обвинять литературу остается во всей своей неприкосновенности, - писал, он, - но пускай обвинение выйдет из области “направлении”, которой оно до сих пор упорно держалось, и вступит в область легальности и фактов” [21]. Тем самым он требовал оградить литературу от произвола контролирующих ее лиц. Относительно суда по делам печати Салтыков и Елисеев высказались одинаково: осуждая практику судебных преследований за “вредное направление”, они в то же время видели в суде не только орган преследования, но и единственную в цивилизованном обществе возможность защитить печать от произвола власти [22].
Позицию Елисеева и Салтыкова поддержал журнал “Библиограф”. В обозрении “Журналистика” указывалось, что их статьи “развивают и ставят на твердую почву” вопрос о свободе печати и реальном положении литературы, “говорят то, что не было еще. ясно сформулировано”, обсуждают причины, “порождавшие множество грустных фактов в нашей печати и могущих порождать их без конца, если законами о печати будут преследоваться направления” [23]. Автор этого обозрения был сторонником широкого обсуждения в прессе проблемы цензуры, что, по его мнению, “заставит обратить на себя общее внимание, так или иначе поможет, если не обработке самого вопроса, который быть может обрабатывается совершенно в ином духе, то разъяснению общего взгляда на него и тех запутанных и уродливых положений, на которых он в настоящую минуту находится” [24]. “Библиограф” привлек внимание читателей к цензурному вопросу публикацией “Исторического очерка цензуры в России”. В нем указывалось, что переход в 1862 - 1865 гг. к карательной цензуре означал лишь неглубокие перемены в правовом положении печати - произвол цензоров сменился произволом министра внутренних дел: “бдительность цензуры увеличилась” [25].
В период работы урусовской комиссии журнал “Дело” опубликовал рецензию Н.В. Шелгунова на книгу В.В. Берви-Флеровского “Свобода речи, терпимость и наши законы о печати” (Спб., 1869). Эта книга импонировала Шелгунову тем, что в ней, по его словам, “защищается одно из самых капитальных и драгоценных прав каждого образованного общества”, право па свободу слова [26]. В одном из своих обозрений конца 1869 г. Шелгунов подчеркнуто умолчал о цензупных преобразованиях в перечне реформ 60-х гг., введение которых, писал он “кладет новое основание общественному строю государства”, тем самым не признавая за цензурной реформой 1859 - 1865 гг. такого значения [27].
Следовательно, в момент, когда правительство готовило новый пересмотр цензурного законодательства, демократические журналы продолжали, начавшуюся еще во времена Н.Г. Чернышевского, кампанию разоблачения официальной политики в области печати и борьбу за ее свободу. Теперь, основывая свои выводы уже не на прогнозах, а на результатах применения закона 6 апреля, публицисты-демократы указывали общественности на изъяны работавшего по его нормам цензурного механизма, и главные из них - преследование печати за “вредное направление” и ее зависимость от административной власти.
Перейдем к материалам либеральных журналов. В рассматриваемый период либеральная печать также претерпела немало потрясений. Ее расцвет, характерный для конца 50-х - начала 60-х гг. сменился некоторым застоем. Падала популярность, сокращалось число журналов и подписчиков. Виною этому в какой-то мере был цензурный режим П.Л. Валуева. “Неистовство цензуры”, так назвал его И.С. Аксаков. Приспосабливаясь к нему, журналы утрачивали прежнюю оппозиционность, уходили от острых общественных вопросов. Связано это было и с удовлетворенностью многих либеральных деятелей ходом реформ - освобождением крестьян, обновлением суда, земским самоуправлением. По этим причинам цензурный закон 6 апреля 1865 г. в либеральных кругах был встречен по-разному.
В апрельских (1865 г.) номерах газет мелькали заметки с восклицаниями такого рода: “крепостная зависимость наша от цензуры кончилась”, “отныне печать будет поставлена в возможность говорить правду, а не подобие правды" [28].. Более сдержанно высказался о нем И.С. Аксаков: “Это не более как первый пробный шаг к уничтожению предварительной цензуры” [29].. Он благодарил правительство за то, что оно удержало за законом 6 апреля характер временных распоряжений”, так как “собственно этими правилами еще покуда не вполне достигается та общая, высокая цель, которую назначило себе правительство: доставить печати действительные облегчения и удобства”. Новый порядок настораживал “прямой зависимостью” от полицейского ведомства, что, по мнению публициста, могло “совершенно уничтожить возможность так называемой обличительной гласности” [30].
Из журнальных публикаций 1865 г., анализирующих новый цензурный закон, мы можем назвать только две статьи “Отечественных записок”. В первой из них автор поддерживает новый закон и прежде всего в той его части, где конституируется функция суда по делам печати. Правильно организованный суд он рассматривает как гарантию и для печати и для лиц, обиженных ею [31]. Он обходит вопрос об административном праве в этой сфере, которое в начале 60-х гг. остро критиковалось в либеральной печати.
Автором второй публикации в “Отечественных записках” был Ю.Г. Жуковский, почти одновременно выступивший с разбором этого закона в “Современнике”, о чем уже шла речь. Здесь Жуковский обратил внимание на историю цензуры. В ней он не находит фaктa, который явился бы отступлением российского правительства от принципов охранительства в отношении литературы. Но чтобы развиваться, подчеркивает Жуковский, литература требовала “не то что поправок или изменений в старой системе, а совершенно новой системы" [32]. Создал ли ее закон 6 апреля? Нет, старая система при некотором обновлении сохранилась. Но и то новое, что сводил закон, мало отвечало интересам литературы: “в новых правилах дано место произволу”. Правда, этот произвол, замечал Жуковский, несколько иного свойства, чем “тайный и безапелляционный произвол цензора”. Новый произвол “поставлен в необходимость обнаруживаться явно, должен при всяком проявлении своем возбуждать общественное мнение, и уже по одному этому можно надеяться, что он не будет таким неограниченным”, как цензорский [33]. Если эту статью рассматривать как позицию “Отечественных записок”, тогда еще органа либерального, то очевидно, что новый закон о печати не примирил его редакцию с административным абсолютизмом, против которого она выступала в 1862 г. Но в целом либеральная пресса отразила надежды этого круга русской интеллигенции на изменения к лучшему в связи с новым законом о цензуре при условии его строгого соблюдения и правильно организованного суда.
Однако этим надеждам, как позднее отмечал К.К. Арсеньев, суждено было продолжаться недолго. Когда административный террор стал постигать “все органы печати, без различия направлении”, когда предварительный арест книг по распоряжению администрации, а не суда, “был обращен практикою в общее правило”, намечавшееся законом как исключение, тогда либеральная публицистика в оценке закона 6 апреля меняет свой тон на более жесткий. Особенно это характерно для времени работы урусовской комиссии. В роли наиболее опытного и принципиального критика цензурных законов выступал тогда на страницах “Вестника Европы” К.К. Арсеньев. Большой отклик в обществе имела его статья “Русские законы о печати”, опубликованная в трех номерах журнала за 1869 г.
Как юрист-профессионал Арсеньев остановился на детальном анализе закона и четырехлетней практики его применения. Он подчеркивал, что защищенная законом 6 апреля система административных взысканий, привела к произволу администрации, от усмотрения которой зависело право на издание, на освобождение от предварительной цензуры и способ преследования за нарушения закона. Арсеньев осуждает практику определения “вредного направления”. Само понятие о вреде литературы он считает крайне относительным и эластичным: то, что сегодня кажется вредным, завтра может быть признано полезным и наоборот, поэтому “в правильной общественной жизни, учреждаемой не произволом, а законом не может быть и речи о вредном направлении журнала” [34].
В нескольких обозрениях “Вестника Европы” за 1869 - 1871 гг. Арсеньев обсуждал вопросы законодательства о печати в связи с деятельностью комиссии Урусова [35]. В них высказано пожелание правительству “проявить доверие к обществу” и “дать печати возможность серьезной самостоятельности, свободы и безопасности от произвола”. Последняя статья Арсеньева этого периода была опубликована в ноябре 1871 г. Тогда наступил момент нового обострения политической атмосферы, вызванного шумным нечаевским процессом, на котором Арсеньев выступал адвокатом. Его речь стала “косвенным оправданием нечаевщины” [36]. Этой же идеей защиты проникнута и его статья в журнале, где он ограждает печать от обвинений в распространении революционного нигилизма [37].
Если суммировать те предложения, с которыми в эти годы выступил “Вестник Европы”, то они сведутся к своеобразной альтернативе правительственной политике по преобразованию цензуры:
1) полная отмена предварительной цензуры;Очевидно сходство этой платформы с той. которая объединяла еще в начале 60-х гг. русскую интеллигенцию в ее солидарном стремлении защитить право литературы на свободное развитие и противодействовать планам правительства сохранить цензуру. При серьезном расхождении по другим общественным вопросам эта общность наблюдается и в конце 60-х годов. Демократические “Отечественные записки” и либеральный “Вестник Европы” выступают за приоритет суда в делах печати. Причем, их публикации практически не обнаруживают характерного для начала 60-х годов различия целевых установок: публицистика “Современника”, “Русского слова” имела противоправительственную направленность, глубокий социальной-политический подтекст, либеральные же публицисты, напротив, пытались примирить правительство с идеей свободы печати, рассматривая ее как возможный дар верховной власти и как средство избавления общества от “ошибок нигилизма”.
2) отмена административных наказаний и передача дел о преступлениях печати исключительно судебной власти;
3) отмена духовной цензуры для светских книг;
4) в случае сохранения административных кар, ограничение срока предостережений.В конце 60-х гг. цензурный вопрос и в “Отечественных записках”, и в “Вестнике Европы” уходит в плоскость конкретно-юридических, а не общественно-политических, проблем. А на этом уровне его обсуждения чаще проявлялось сходство позиций. Так, еще в 1856 г. Н.Г. Чернышевский писал, имея ввиду орган славянофилов “Русскую беседу”: “Согласие в сущности стремлений так сильно, что спор возможен только об отвлеченных и потому туманных вопросах. Как скоро речь переносится на твердую почву действительности, касается чего-нибудь практического, ...коренному разногласию нет места... тут нет разъединения между образованными русскими людьми: все хотят одного и того же" [38].
В связи с деятельностью урусовской комиссии публикации о цензуре появились и на страницах умеренно-либеральной “Зари”, издания мало популярного в прогрессивных кругах. Историк и публицист С.С. Шашков называл ее “протопопицей нашей журналистики”, одновременно молившейся Каткову и подслуживавшейся Краевскому [39]. Цензурная тема рассматривалась здесь в отделе “Из современной хроники”.
“Заря” утверждала, что свобода печати возможна в России только в границах той деятельности, которая не противоречит трем коренным началам ее общественной жизни - православию, самодержавию, народности. Намекая на необходимость перемен в законодательстве о печати, хроникер “Зари” очень осторожно, скороговоркой рассуждает о том, что для свободы печати требуется только то, чтобы печать “не состояла в каком-либо особенном положении”, а подлежала “общему закону” [40]. Автор выступил против “административных карательных мер”. Его тревожили городские слухи о возможности их сохранения комиссией Урусова. Однако, полагал он,. “введение новых судов, когда явилась возможность честной борьбы с вредными политическими утопиями и теориями”, дают основания для опровержения этих слухов и для надежд на улучшение положения печати [41].
В сущности публицист “Зари” обеспокоен только практикой предостережений. Во всем же. остальном цензурное законодательство устраивает его. Он даже считает, что и в случае “неприкосновенности нынешних законов о печати” могло “сделаться возможным более широкое пользование свободою слова” [42]. Таким образом, “Заря”, заметно уступала “Вестнику Европы” уровнем освещения цензурного вопроса, - не поднявшись выше перетолковывания городских слухов, - и своим общим взглядом на проблему свободы печати. Очевидно и то, что, “Заря” выдвигала на первое место интересы монархии, а не литературы. Ее призывы к отмене административных взысканий, к общему закону, к судебному регулированию делами печати несли на себе печать верноподданичества и страха перед “вредными политическими утопиями”.
Своеобразно освещала закон 6 апреля и его практику охранительная журналистика. Мы обнаружили всего одну статью Д.П. Ознобишина, где рьяно защищался от нападок “неблагодарной” прессы закон 6 апреля, то есть цензурная реформа. Это было настолько атипичным явлением в литературных кругах, что ее публикатор Ю. Богушевич, редактор журнала “Литературная библиотека”, органа “консервативной партии”, был вынужден в предисловии к ней убеждать читателей “в необходимости давать место всяким мнениям и за, и против" [43]. Он писал о том. что в печати господствует “ходячее мнение” о правительственных притеснениях литературы, и в таких условиях “почти невозможно высказаться перед обществом мнению, не согласному с образов мыслей нескольких монополистов, спевшихся на известный лад” Он упомянул о случае, когда редактор одного издания отказал в публикации статьи, идущей вразрез с этим “ходячим мнением" из-за боязни, что его бросят сотрудники.
Преувеличивая печальную участь обреченных на молчание поборников цензурной реформы, Богушевич тем не менее указывает на интересный факт: восхваление частной прессой цензурной политики правительства грозило ей потерей популярности, настолько, следовательно, была непопулярна эта политика в обществе. Публикуя статью Ознобишина, Богушевич заявил себя сторонником его позиции в поддержку цензурной реформы. Он обрушился на ее критиков, категорично утверждая, что “вообще не должно быть критики правительственного установления”. Он не сочувствует закрытым “Современнику” и “Русскому слову", считает их жертвами не произвола администрации, а своего направления, “коим они вводили в грех администрацию” [44]. Если либеральные публицисты восприняли цензурную реформу как явление все же не равнозначное, даже противоречащее духу правительственных преобразований в других областях, то Богушевич исключал правомерность подобной оценки, словно следуя формуле: все, что от власти - мудро и справедливо.
В сущности, те же идеи преподносил читателям “Литературной библиотеки” сам автор “Заметок по поводу о нашей печати и цензуре”. Он возмущен теми, кто находит “недостаточными льготы, дарованные нашей печати Высочайше утвержденным мнением 6 апреля 1865 г.”, кто полагает, что печать можно освободить "от всякого надзора и ограничения”. Недоброжелательство в отношении цензурного закона Ознобишин объясняет влиянием Запада. Национальная русская печать не может, считает он, враждебно относиться к источнику своего освобождения - правительству [45]. Но в условиях, когда в стране распространяются чуждые “духу нашего народа” революционные и социалистические теории, антирелигиозные идеи, когда некоторые периодические издания “навязывают свои.понятия и взгляды правительству, выдавая их за общественное мнение”, правительство, убеждает автор, не может допустить образования в печати, “рассадника демократических и социалистических идей”. Оно должно были “удержать в своих руках право запрещения журналов административны.м порядком”, “повысить ответственность редакторов и издателей за то, что они пишут и издают" [46]. Этой цели и служит закон 6 апреля.
Как видим, то, что для прогрессивной журналистики было объектом осуждения, то есть система административного преследования печати, Ознобишин оправдывает и защищает. Демократическая и либеральная журналистика боролась за право на существование всех литературных направлений, “Литературная библиотека” в духе махрового консерватизма исключала такое право за обличительной литературой. По мнению Ознобишина, “вред” обличительной литературы в том, что она вместо “серьезного изучения отечественной почвы” порицает все, что “ни делалось или не делается в нашем отечестве”, а “злоупотребления и несовершенства” постоянно представляет “как необходимые последствия основных принципов нашего государственного устройства” [47]. Это мешает воспитанию патриотических чувств нашего народа, так как “нужно, чтобы народ любил свое отечество со всеми его несовершенствами”. Тогда как “постоянно недоброжелательные картины его темных сторон, - заключает Ознобишин, - без сомнения подкапывают это священное чувство” [48].
Кроме “Литературной библиотеки” подобного рвения в защите цензурной реформы другие столичные журналы не проявили.
На страницах известного своими охранительными мотивами “Русского вестника” цензурная тема в эти годы не освещалась. Его редактор М.Н. Катков посвящал ей передовицы своей газеты “Московские ведомости”. В статьях 1869 - 1871 гг. он, как буржуазный деятель, выдвигал требование изменить этот закон, освободив печать от власти администрации и передав ее в введение суда. Правда, мотивация остается прежней, характерной для его статей о цензуре начала 60-х гг. Катков утверждал, что либерализация цензурного режима необходима для борьбы с нигилизмом, тогда как перемены в законе “в реакционном духе” будут питать нигилизм и оживят деятельность “неприязненных государству партий и домашних и заграничных (партия “Колокола” А.И. Герцена - Т.А.)”. Критика им административного всесилия в делах печати усилилась тогда, когда он приобрел собственный опыт борьбы с министром внутренних дел П.А. Валуевым [49]. В целом же позиция Каткова в цензурном вопросе была в эти годы ближе к тем кругам, которые выступали “против попыток администрации поставить для мысли условием, чтобы она в своем движении никуда не уклонялась от предпочитаемой нормы”, “осуждая ее тем самым на неподвижность и бездействие" [50]. Это была позиция охранительного радикализма в отличие от охранительного консерватизма “Литературной библиотеки”.
В заключение подчеркнем следующее. В 1865 г. закон 6 апреля вызвал глубокую критику только со стороны “Современника”, публицисты которого, соединив цензурный вопрос с проблемой власти и классов, разъясняли читателю, почему в современной ему России могло состояться лишь формальное освобождение печати с установлением ее “временно-обязанного” положения, подобного тому, в котором оказался русский крестьянин после реформы 1861 г. “Отечественные записки” высказались сдержанно, рассчитывая на “льготы бесцензурности” и судебную практику, а если иметь ввиду статью Ю.Г. Жуковского, то даже и критично, указав на замену одного произвола другим. Воинствующе защищала новый закон только “Литературная библиотека”, и то спустя два года после его введения.
Опыт применения закона 6 апреля, когда личное усмотрение, “министерский абсолютизм” взяли верх над практикой судебного преследования, когда “истребление пламенем статей и книг” в силу административного определения стало нормой цензурной практики, в журналистике заметно оживает движение за свободу печати, за права литературы. Особенно активизировалось оно в момент, когда правительство намечало замену этого закона постоянным уставом.
Конечно, это движение не достигло, даже на его демократическом полюсе, того уровня, который был характерен для русской журналистики конца 50-х - начала 60-х гг. Но выработкой требований, идущих вразрез правительственным принципам в цензурном вопросе, статьи М.Е. Салтыкова-Щедрина и Г.3. Елисеева в “Отечественных записках”, К.К. Арсеньева в “Вестнике Европы” консолидировали усилия русской интеллигенции в этом движении. Через критику цензуры как формы угнетения они утверждали идеал свободы печати, необходимый компонент демократического мировоззрения.
Примечания
1. Аксаков И. С. Соч. - 2-с изд. - Спб., 1903 - Т. 4. - С. 378.
2. Закон 6 апреля 1865 г. (или Временные правила по делам печати) был высочайше утвержденным мнением государственною совета, изменившим цензурное положение столичной печати. Для периферии сохранял прежнюю силу устав 1828 г. По новому закону для отечественных книг (объемом в 10 п. л.) и переводных (20 п. л.) предварительная цензура отменялась. Периодические: издания с разрешения министра внутренних дел и при условии уплаты залога в размере от 2,5 до 5 тыс. руб. также становились бесцензурными. Институировалось право министра преследовать печать за “вредное направление”: он мог после трех предостережений журналу или газете закрыть их на 6 месяцев или совсем. Помимо административного преследования печати закон устанавливал судебную ответственность виновных в нарушении цензурных правил - авторов, издателей, редакторов.
Более подробно о законе 6 апреля 1865 г. см.: Герасимова Ю.И. Из истории русской печати в период революционной ситуации конца 1850-х - начала 1860-х гг. - М., 1974; Оржеховский И.В. Администрация и печать в период между двумя революционными ситуациями (1866 - 1878). - Горький, 1973; Чернуха В.Г. Правительственная политика в отношении печати в 60 - 70-е годы XIX века. - Л., 1989.
3. Арсеньев К. К. Законодательство о печати, - Спб., 1903; Усов П. С. Цензурная реформа в 1862 году // Вестник Европы. - 1882. - Т. 3. - Кн. 5, 6; Он же. Из моих поспоминаний // Ист. вестник. - 1883. - Т. II. - № 3; Лемке М. К. Эпоха цензурных реформ 1859 - 1865 годов. - Спб., 1904,
4. Рейфман П. С. Обсуждение новых постановлений о печати в русской журналистике 1862 г. и газета “Современное слово" // Учен, записки Тартусского гос. ун-та: Труды по русской и славянской филологии. - Тарту, 1961. - Вып. 104; Герасимова Ю. И. Указ. соч.; Чернуха В. Г. Указ. соч.
5. Евгеньев-Максимов В.Е. “Современник” при Чернышевском и Добролюбове. - Л., 1936; Кузнецов Ф.Ф. Журнал “Русское слово”. - М., 1965; Нечаева В.С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских “Время”. 1861 - 1863, - М., 1972.
6. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. - Т. XVI. - Примечания. - С. 710 - 712; Н.Г. Чернышевский и журналистика. - М., 1979; Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. - Т. 9. - Примечания; Кружков В. С. Дмитрий Иванович Писарев; Философские и социально-политические взгляды. - М., 1952 и др.
7. Антонович М.А. Надежды и опасения: По поводу освобождения печати от предварительной цензуры // Современник. - Спб., 1885. - Т. 109. - С. 180.
9. Жуковский Ю. Г. Современное обозрение // Там же, - Т. 8. - С. 303 - 322.
13. Несмотря на то, что задачи этой комиссии определялись в либеральном духе: предоставить больший простор для свободы печати, регулировать ее деятельность преимущественно судом, то есть законом, - ее работу отличал тот же бюрократический стиль, типичный для российского законотворчества, отличавшийся, прежде всего, отсутствием гласности (Арсеньев К. К. Законодательство о печати... - С 72 - 85).
14. Ареопагитика. Речь Мильтона о свободе печати, обращения к английскому парламенту (1644 г.) // Современное обозрение. - Спб., 1868. - № 6. - С. 554, 528.
16. Елисеев Г. З. О направлении в литературе // Отечественные записки. - 1869. - № 8-10.
20. Там же. - 4 8. - С. 406. (так в оригинале - V.V.)
21. Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. - М,, 1970. - Т. 9. - С. 126.
22. В связи с этим заметим, что автор примечаний к собранию сочинений Салтыкова-Щедрина К.И. Тюнькин искажает позицию Елисеева, приписывая ему мнение о предпочтительности надзора администрации над печатью по сравнению с судебным преследованием (См.: Салтыков-Щедрин М.Е. Указ. соч. - Т. 9 - С. 490-495).
23. Библиограф. - Спб., 1869. - № З. - С. 62.
25. Там же. - № 2. - С. 13 - 14.
26. Дело - Спб., 1869. - № 10 - С. 66.
28. Арсеньев К. К. Законодательство о печати... - С. 21.
29. Аксаков И. С. Соч. - Т. 4. - С. 425.
31. Законодательство по делам печати в России // Отечественные записки. - 1865. - № 5. - С. 93 - 94.
32. Без цензуры. Авт. в статье не указан // Там же. - 1865. - № 9 (162).С. 85.
35. Там же. - № 12. - С. 889 - 903; Там же. - 1870. - № 6. - С. 393; Там же - 1871 - № 11. - С. 853 - 855.
36. Троицкий Н.А. Царские суды против революционной России. - Саратов, 1976. - С. 137.
37. Вестник Европы. - 1871. - № 11. - С. 13.
38. Чернышевский Н. Г. Заметки о журналах // Полн. собр. соч. - Т. 3. - С. 651 - 652.
39. Дело. - 1871 - № 11. - С. 4, 10-11.
40. Из современной хроники // Заря. - Спб., 1870 - № З. - С. 165.
41. Там же. - 1871. - № 8 - С. 54 - 55.
43. О-н (Ознобишин Д.П.). Заметки по поводу о нашей печати и цензуре // Литературная библиотека. - Спб., 1867. - № 5. - С. 208.
49. Твардовская В. А. Идеология пореформенного самодержавия. - М., 1978; Чернуха В. Г. Указ, соч.
50. Катков М. Н. О печати, - М., 1905. - С. 39.
| Воспроизведено при любезном содействии
Института научной информации по общественным наукам РАН |
|
