VIVOS VOCO: Е. Кацева, "Описание одной борьбы (Франц Кафка

ОПИСАНИЕ ОДНОЙ БОРЬБЫ

(Франц Кафка - по русски)

Евгения Кацева

Специалистам ведомо, что первое произведение, которое Кафка читал своему другу, будущему душеприказчику, издателю и биографу Максу Броду, было написано в 1903 или 1904 году и называлось «Описание одной борьбы». Вспомнив титул этой незаконченной, как то часто бывало у Кафки, повести, я хочу совершить маленький плагиат и так назвать свою невеселую историю.

Прошу прощения у возможного читателя за то, что по ходу повествования мне придется довольно часто прибегать к личному местоимению. Но я исхожу из того, что наряду с чрезвычайно важными теоретическими исследованиями, анализами и размышлениями некоторый интерес может представить и рассказ «от первого лица», посвященный истории появления - или непоявления - произведений Кафки в бывшем Советском Союзе, точнее говоря - некоторым «этапам» двадцатилетней борьбы за внедрение их в круг чтения на русском языке.

В последние годы советские читатели, как известно получили возможность легально читать из отечественной и зарубежной литературы то, о чем раньше и мечтать нельзя было. Теперь же, как необратимый результат давно испарившейся и ставшей ругательным словом перестройки, все, ну решительно все, может быть даже и больше, чем было бы полезно пробуждающемуся сознанию, широко печатается и читается.

Наряду с хранившимися в письменных столах и других местах рукописями, книгами добровольных и вынужденных эмигрантов, мощным потоком хлынула и зарубежная литература. И хотя с нею-то у нас дело всегда обстояло лучше, чем с родной, она раньше тоже должна была выдерживать идеологическую проверку: не антисоветская ли это книга, или таковой может быть воспринята, не высказывался ли автор не подходящим для нас образом, не содержит ли она чего-то, что может прийтись не по вкусу нашим зарубежным друзьям. (Примечательный пример: в романе Генриха Белля «Глазами клоуна» была страница, содержащая критические впечатления автора о поездке в ГДР,- для того, чтобы книга у нас вышла, пришлось сделать купюру.) Можно сказать, теперь к нам пришло все, что «имеет имя»,- мы усердно восполняли пропущенное. Даже роман Оруэлла «1984», который однажды на страницах «Литературной газеты» чья-то хитроумная голова назвала «антиамериканским» (уж не с благим ли намерением снять с него запрет?!), увидел свет на русском языке.

И один лишь Франц Кафка оставался неприступным бастионом, приближаться к которому, не говоря уж о взятии его, считалось «нецелесообразным».

...Начиналось знакомство с Кафкой довольно нормально. Правда, с привычным опозданием, сперва с упоминаний, в сопровождении обычных негативных определений, как, например, «больной талант», «декадент», «модернист» (это, пожалуй, не относится только к первой статье - Льва Копелева в его книге «Сердце всегда слева», глава «В бездне одиночества», 1960).

Но - как бы то ни было - началось.

Первая, так сказать, личная встреча советского читателя с Кафкой состоялась в 1964 году, когда журнал «Иностранная литература» опубликовал, в великолепном переводе С. Апта, несколько новелл («Превращение», «В исправительной колонии» и несколько небольших), с предисловием Евгении Книпович. Потом была большая статья Дмитрия Затонского в журнале «Вопросы литературы», где я тогда работала. (Статья эта потом выросла в книгу «Франц Кафка и проблемы модернизма», 1965.) В 1965 году издательство «Прогресс» выпустило солидный том - роман «Процесс» и большую часть новелл и притч. С обстоятельным предисловием Бориса Сучкова.

Зарубежному читателю, почти полвека имевшему возможность в несчетных изданиях, в разных комбинациях вдоволь читать Кафку, неисчислимые статьи и книги о нем, такое тщательное перечисление показалось бы странным. Но поскольку список «вторжений» в Кафку у нас этим почти исчерпывается, приходится бережно обращаться с таким достоянием.

Было бы несправедливо сегодня, а тем более вчера, пренебрежительно отмахнуться от первых работ о Кафке. Они были обусловлены не только временем, не только тогдашним уровнем литературоведения, но и идеологическим постулатом - бороться против всего и разоблачать все, что не утверждает социалистические ценности. Без такого предисловия Б. Сучкова знаменитый «черный том» наверняка не появился бы. Словом «такого» я вовсе не хочу охаять первые статьи. В них были интересные и важные мысли, наблюдения, да попросту они были информативны. Свою просветительскую задачу статьи эти выполнили. А пропагандистские и контрпропагандистские черты с них легко соскоблить. Что, например, видно по последующим работам Д. Затонского. Б. Сучкову же эта возможность, к сожалению, не была дана. Но он многое сделал для издания зарубежной литературы, не только Кафки, но и других «трефных» авторов.

Список публикаций самих произведений Кафки требует еще более бережного отношения, так как, при всей краткости, он дает - на фарсовый, можно сказать, кафкианский лад - представление о целой системе культурно-политической практики.

В начале 1967 года издательство «Искусство» заключило со мной договор: составить и перевести книгу из дневников и писем Кафки. Издательство проявляло такой нетерпеливый интерес к книге, что еще за две недели до наступления срока сдачи рукописи напомнило «Глубокоуважаемой Евгении Александровне» о необходимости своевременно представить ее. Разумеется, день в день это было сделано. Издательство заказало две «внутренние» рецензии, кстати Б. Сучкову и Д. Затонскому. Они, так же разумеется, точно в срок были представлены, и рукопись украсила заветная виза «В набор». Оформление (художник Борис Алимов) тоже было готово.

И тут началось. В чем была причина - я не знаю, - но кто уж может сказать, в чем причина ареста Иозефа К. (роман «Процесс»)? Как бы то ни было, в сентябре 1967 года я получила письмо, подписанное директором издательства Е. Савостьяновым и обращенное уже просто к «Уважаемой Е.А.», в котором меня извещали, что «Главная редакция художественной литературы Комитета по печати при Совете Министров СССР предложила исключить из своих планов все непрофильные работы» и потому договор со мной аннулируется, за что издательство приносит свои извинения.

Подобное принять спокойно я, естественно, не могла. Накалила телефон, и через два месяца пришло новое письмо из издательства, снова от директора и снова «Глубокоуважаемой Е.А.», что издательство все же считает целесообразным издать книгу, договор восстанавливается, а предыдущее письмо аннулируется. Рецензия Д. Затонского должна быть расширена и стать преди- или послесловием. Ладно, сделано. Потом - новое условие: увеличить объем книги за счет 4-х (четырех!) статей именитых специалистов, которые я сама должна организовать. Выглядело это комично и походило на усиленный конвой. Но - было сделано. Все вовремя поступило в издательство, после чего с авторами были заключены договоры.

В радостном ожидании я в начале 1968 года опубликовала в «Вопросах литературы» обширную подборку из «Дневников» (для чего потребовалось представить в Отдел культуры ЦК отзывы всех членов редколлегии и нескольких внештатных специалистов - ни мало ни много: девять отзывов). В том же 1968 году, причем в августе - в том самом августе! - ленинградская «Звезда» опубликовала знаменитое «Письмо отцу». Но август «свершился», и секретарь ЦК СЕПГ публицист Альфред Курелла (ГДР) назвал, т. е. обругал, Кафку «духовным отцом Пражской весны». Подоплекой послужила известная конференция в Лидице (ЧССР) в 1963 году, посвященная 80-летию со дня рождения и 40-летию со дня смерти Кафки, которая в большой части Восточной Европы была сочтена пробой сил международного ревизионизма, породившей Пражскую весну. Определение Куреллы и стало неопровержимой оценкой Кафки и непреложным аргументом в борьбе против него.

В издательстве все застопорилось. Все запросы оставались безответными, никто не мог сказать, как обстоит дело и в какие двери стучаться. Пока наконец не пришло новое письмо от директора (и опять я была всего лишь «Уважаемой...»), что в связи с дефицитом бумаги план изданий сокращен, книга исключена, договор со мною, а также со всеми авторами статей аннулирован. Окончательно. Два экземпляра рукописи, в том числе подписанный «В набор», пропали (кстати, они до сих пор не найдены. И еще кстати: в вышедшей некоторое время спустя, в 1970 году, книжке Е. Савостьянова «Изобразительность, и выразительность в искусстве» приводятся цитаты из рукописи перевода «Дневников» Кафки - конечно, без указания переводчика, зато с той же ошибкой, что содержалась в рукописи).

Наступили 70-е - начало 80-х годов. Несмотря на неблагоприятные времена, называемые сейчас «застоем», стали появляться книги, ранее читателю недоступные. Воодушевляемая каждой такой книгой, я то и дело предпринимала попытки «продвинуть» и Кафку. Тем более что и роман «Замок» был переведен той же блистательной Ритой Райт-Ковалевой, что в свое время перевела «Процесс». Журнал «Новый мир» его даже несколько раз анонсировал, но всякий раз вмешивались какие-то таинственные силы - в полном созвучии с Кафкой! - и рукопись пролежала еще семнадцать лет.

Еще один «этап». В 1972 году мою рукопись (к счастью, после «Искусства» остался третий экземпляр, было с чего перепечатывать) передал непосредственно директору издательства «Прогресс» человек, которого я непременно хочу помянуть здесь добрым словом,- как ни странно, работник аппарата ЦК, куратор «Вопросов литературы» Юрий Борисович Кузьменко (он буквально до конца жизни целенаправленно давал ее читать кому только мог из влиятельных лиц, в том числе и в отдел пропаганды - Н. Биккенин и А. Гаврилов были «за», но они не вправе были решить вопрос; и в сектор издательств - здесь дело обстояло хуже, но и «нет» не говорили; и почему-то директору ВААПа Б. Панкину, который позднее передал ее новому Председателю Комитета по печати Б. Стукалину и многократно напоминал ему о рукописи). «Прогресс» - издательство иностранной литературы, здесь уж на «непрофильность» не сошлешься.

Все началось с начала, по той же схеме. Снова «внутренние рецензии» специалистов, на сей раз уже пяти. Снова рукопись была подписана «В набор», несколько раз книга анонсировалась в печатных издательских планах, и ровно столько же раз (ни одним разом меньше!) вычеркнута. Гротескность ситуации заключалась еще в том, что в целом ряде книг известных литературоведов (В. Бурсова, Г. Куницына, Ю. Суровцева и др.) приводились цитаты из рукописи, со сноской, где выражалась мне благодарность за возможность ознакомиться с ней и воспользоваться цитатами. Еще более кафкиански это выглядело, когда после смерти Б. Сучкова была опубликована книга с работами из его наследия, среди них - его рецензия на мою рукопись для издательства «Искусство» с указанием в примечаниях, для какой цели она была написана.

В 1977 году дело взял в свои руки Константин Симонов, чьей могучей энергии и «пробивной» силе мы обязаны опубликованием произведений Михаила Булгакова, Осипа Мандельштама, Ильи Ильфа и Евгения Петрова и многих, многих других. В феврале 1977 года он написал новому директору издательства «Прогресс» В. Седых письмо. Вот отрывки из него:

«Многоуважаемый Вольф Николаевич!
Хочу обратить Ваше личное внимание на рукопись, которая еще несколько лет назад была подготовлена в «Прогрессе» к набору, но до сих пор не издается. Это - «Дневники» Франца Кафки (составление, перевод и комментарии Е. Кацевой).
...Я сам не специалист, но просто, как писатель, прочитавший эту очень интересную рукопись, думаю, что издание «Дневников», кроме всего прочего, будет и немалым подспорьем для нас в различных международных литературно-идеологических дискуссиях. Особенно для тех из нас, кто, увы, не владеет иностранными языками и не может ссылаться на «Дневники» ни в подлиннике, ни в переводах на другие языки. Думаю, что и сам факт издания этой книги на русском - тоже немаловажен в кругу многих проблем, существующих вокруг так называемой третьей корзины.
...Прошу Вас поддержать сторонников издания книги и помочь включить в повестку дня вопрос о выпуске ее в свет в 1978 году».

Вот так: ни больше, ни меньше - «третья корзина» Хельсинкского соглашения!

Книгу снова вставили в издательский план. Для верности К. Симонов перед длительной поездкой написал Председателю Комитета по печати Б. Стукалину письмо с просьбой лично проследить, чтобы план снова не изменился:

«Дорогой Борис Иванович!
Чтобы не отнять у Вас лишнее время, прошу об одном - прочтите прилагаемую страничку - копию моего письма в «Прогресс», В.Н. Седых. Если оно покажется Вам убедительным, очень прошу посодействовать тому, чтобы упомянутая рукопись, включенная издательством после моего письма в проект плана, не вылетела из него при окончательной утряске.
Извините, что беспокою Вас, но вопрос этот кажется мне существенным.
Уважающий Вас
Константин Симонов».
7.VIII.77

После возвращения в Москву ничего не забывавший Симонов справился в ЦК о состоянии дел. Там его Г. Шахназаров заверил: подождем, как пройдет 10-я годовщина августа-68, а потом... А потом Симонов умер. По свидетельству его вдовы, Ларисы Жадовой, и присутствовавшего при разговоре его помощника Марка Келлермана, Симонов за два дня до смерти оказал: «А обещание Жене я не выполнил. Дело с изданием Кафки так и не довел до конца».

И снова вокруг Кафки наступила тишина. Лишь время от времени я безрезультатно стучалась в различные высокие двери... Трудно поверить, но и в «Прогрессе» подписанный «В набор» экземпляр пропал. А приведенные выше письма К. Симонова были после его смерти опубликованы в 12-м томе его собрания сочинений, с уже знакомым объяснением в примечаниях, для-какой цели они были написаны.

Столетие со дня рождения Кафки чуть-чуть помогло. Кое-что удалось напечатать в «Литературной газете», «Иностранной литературе» и даже в альманахе «Современная драматургия». Несколько позже журнал «Октябрь» хотел опубликовать большую подборку из «Дневников», готова была уже верстка. И тут - из чистого «Нетерпения сердца» - я совершила крупную ошибку. Решила, что настала пора снова попытаться «двинуть» книгу. Позвонила бывшему Председателю Комитета по делам печати Б. Стукалину, ставшему к этому времени Заведующим отделом пропаганды ЦК (кстати, уходя с прежнего поста, он поручил своему первому заместителю по Комитету, И. Чхиквишвили, позвонить мне и сказать, что он помнит свое обещание покойному К. Симонову и непременно выполнит его). Б. Стукалин направил меня к соответствующему референту (В. Викторову), который принял меня почему-то не в своем кабинете, а в каком-то специальном, «ничейном». Беседа длилась около двух часов. Он рассказывал мне о важности для страны его собственного труда,- не помню, чему посвященного, кажется, что-то по гидротехнике, но, возможно, и другое. Хорошо запомнила я лишь то, что относилось к моему «делу».

Он: Ну вот, мы издали Булгакова, и что?..
Я: Да, и что? Советский Союз не пострадал.
Он: Мы издали Мандельштама, и что?..
Я: Да, Советский Союз стоит неколебимо! (Каким же никудышным провидцем я оказалась)
Он: Я хочу сказать, кому это нужно? Точно так же как и ваш Кафка.

И так далее в таком же духе. В ответ я не нашла лучшего аргумента, чем запальчиво заявить, что нужен, нужен Кафка, раз в «Октябре» радуются своей предстоящей публикации.

Короче говоря, в тот момент, когда я, вне себя, почти бегом проделав путь до редакции «Вопросов литературы», влетела в свой кабинет, зазвонил, как в плохом романе телефон: из редакции «Октября» мне сообщили, что только что «сверху» приказали снять публикацию Кафки... Экземпляр выправленной верстки у меня остался на память.

Это только некоторые «этапы». Были еще и «вешки». Как, например, инсценировка «Письма отцу», осуществленная Марком Розовским на Малой сцене МХАТа, с Андреем Поповым в роли отца. Моей главной заботой после премьеры было отговорить д-ра Марте, тогдашнего советника по культуре австрийского посольства в СССР, присутствовавшего на спектакле вместе с несколькими корреспондентами, от публикаций рецензий за границей. Но театр был менее терпелив. На один из спектаклей пригласили министра культуры, кандидата в члены Политбюро П. Демичева. Он ответил: «Этот труп гальванизировать незачем». Фраза эта, само собой разумеется, послужила смертным приговором инсценировке, которая лишь спустя годы, когда М. Розовский получил собственный театр, была возобновлена на сцене, но, увы уже без Попова. Или, скажем, дискуссия в комиссии по творческому наследию Симонова: нужно или не нужно продолжить его усилия по осуществлению изданий других авторов (Булгаков, Мандельштам, Кафка), т.е. считать это своего рода завещанием и довести дело до конца. Каждый член комиссии представил свое мнение в письменном виде. Мнения, увы, были различны...

В позапрошлом году я побывала в Австралии, и там мне подарили книгу 8а русском языке, изданную в 1981 году в Тель-Авиве издательством «Три богатыря». Это был... мой перевод «Дневников» и «Письма отцу» Кафки. Ни "на титуле, ни в содержании моей фамилии как составителя, переводчика и комментатора не значилось (лишь внутри книги). Сперва я возмутилась: пираты, без моего согласия, даже без уведомления, не говоря уж о присылке книги, тем более гонорара, три ловкача, наверное из Одессы, втихую обделали дельце! Потом радостно засмеялась: слава Богу, что я не знала, что книга не дошла до нас! Ведь из чистой боязни, что могут потребовать отчет, каким образом моя работа издана за рубежом, да еще в Израиле, я бы вообще ничего больше не предпринимала, долгие годы сидела бы тихо, как мышка.

Задумываясь над всем этим «процессом», невольно задаешься вопросом: из-за чего все это, все эти волнения, война нервов? Кто боится... Франца Кафки?

Артикулированный ответ «инстанций» обычно гласил: «Чешские товарищи нас не поймут». И тут не помогали никакие доводы, ни то, что Кафка умер за 44 года до Пражской весны, ни то, что жил он в Какании (Королевско-Кайзеровской Австро-Венгерской монархии) и если что и отражал, то никак не социалистическую действительность, а совсем наоборот, даже более того: о социализме он высказывался довольно нейтрально, послушайте, что он говорил о русской революции, как ему хотелось, чтобы Горький когда-нибудь написал воспоминания о Ленине, ведь о Льве Толстом он так замечательно написал... Тщетно.

Логично было бы предположить, что причина в другом. По всем привычным канонам, по принципу аллюзии Кафка, автор романа, первая строчка которого гласит: «Кто-то, по-видимому, оклеветал Иозефа К., потому что, не сделав ничего дурного, он попал под арест»,- должен быть опасным для страны, где миллионы и миллионы людей, «не сделав ничего дурного», были арестованы и уничтожены. Кафка должен быть опасным для бюрократической машины, делающей человека беспомощным и беззащитным перед мощью ее маховиков, - вспомним роман «Замок». Или его высказывание: «Оковы измученного человечества сделаны из канцелярской бумаги».

Но подобные аллюзии вряд ли приходили в голову «инстанциям» - они ведь Кафку попросту не читали. Иначе столь тонкое самозащитное чутье заслуживало бы восхищения.

Нет, истинная причина в другом. Ее недавно четко сформулировал профессор Эдуард Гольдштюккер на международном симпозиуме, проходившем в июне в честь 110-летия со дня рождения Кафки в небольшом городке под Веной, в Клостернойбурге. Он оказал: в том, что в Восточной Европе Кафка был под запретом, виноват... Запад. Это на Западе кричали, что Кафка пророк, что его «Исправительная колония», «Процесс» и другие произведения - прообраз тоталитарной системы с ее механизмами уничтожения. Вот и испугались... Но и это, наверное, не все. Как каждый большой художник, Кафка был, не мог не быть, пророком, он открыл то, что относилось и к Какании, и к гитлеровской Германии, и к странам соцлагеря.

А теперь - о некоторых «победах».

В начале 1988 года, после множества сегодня - «да», завтра - «нет», при энергичном вмешательстве академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, все эти годы интересовавшегося перипетиями «борьбы», было разрешено, после предоставления двух новых рецензий, издать в приложении к «Иностранной литературе» томик с «Дневниками» и «Письмом отцу» - через двадцать три года после выхода в свет сучковского большого тома.

Это было как прорыв плотины: одновременно в двух журналах - «Иностранной литературе» и «Неве» - были опубликованы два перевода романа «Замок» - один, семнадцатилетней выдержки, перевод Р. Райт-Ковалевой (она еще успела увидеть свое детище), и другой - молодого ленинградца Г. Ноткина, который по собственному побуждению, зная, что по журналам и издательствам безуспешно мыкается перевод «самой» Р. Райт-Ковалевой, без надежды на опубликование сделал эту большую и очень нелегкую работу.

Начали шевелиться и издательства.

В 1989 году издательство «Радуга» - одна из половин разделившегося «Прогресса», во главе с новым директором, кстати, германистом - Ниной Литвинец, выпустило в «престижной» серии «Мастера современной прозы» большой том, составленный мною из существовавших к тому времени переводов. 90-й же год был ознаменован почти судорожным стремлением чуть ли не всех издательств выпускать Кафку. Причем не только крупные издательства взялись за подготовку его книг, но и многие малые, которые в ту пору стали расти, как грибы, но и лопались, как пузыри. Оно и понятно: поток захватывающих дух доселе неведомых публикаций стал иссякать, Кафку же все еще окутывал флер запретного плода и сулил дивиденды. 91-й должен был вызвать настоящий бум: издательство ЦК КПСС «Правда» (!) подготовило однотомник; «Прогресс» - однотомник (в серии «Художественная публицистика»); Политиздат (!!) готовил двухтомник; Худлит - трехтомник; новое - коммерческое - издательство провело подписку на четырехтомник. Впору голове закружиться! Порой мне становилось не по себе - «закафкали», перекормим.

Напрасные страхи. Как только политические препоны и анонимные запреты отпали, на сцену выступили экономические факторы. Едва восстав из руин политической системы, Кафка стал жертвой нового монстра - рыночной экономики, с дичайшими гримасами ее начальной стадии.

Короче говоря, свет увидел только политиздатовский двухтомник. От «правдинского» однотомника у меня на память осталась сверка; равно как и часть сверки из «Прогресса». Что же касается подписного четырехтомника, то на нем я креста еще не ставлю. Но это уже другая история, не без детективных элементов. Задумавшее его издательство лопнуло, тайком передав (или перепродав) другому, а то - третьему, третье - частному лицу. Проводившие подписку магазины возвращали особенно настойчивым подписчикам (по требованию) аванс... Долго и мучительно я искала терявшиеся то тут, то там следы, пропадавшие тома рукописи, неизвестно куда девавшиеся пленки, макеты иллюстраций, наконец, подписи к иллюстрациям. Нашла. Все нашла. Привела в порядок, восполнила по копиям недостававшее. И вот оно готовится к выпуску, это издание, где полностью представлено все повествовательное наследие Кафки, письма к его главным корреспондентам, с огромным количеством фотографий, рисунков Кафки, иллюстраций на тему «Кафка в искусстве».

Неужто на этот раз?..