VIVOS VOCO: А.И. Рейтблат, "Цензура как источник библиотечного комплектования..."

Специалисты называют целый ряд источников комплектования библиотек: обязательный экземпляр, покупка, дары, книгообмен и т.д. В этом раду никогда не фигурирует цензура, которая обычно рассматривается как инстанция, затрудняющая путь книги к читателю. Однако в Центральном историческом архиве г. Москвы (ЦИАМ) я натолкнулся, занимаясь историей московской цензуры, на ряд документов, повествующих о том, как в середине XIX в. цензура внесла свой вклад в комплектование университетской библиотеки. Данный эпизод не нашел отражения в фундаментальной истории библиотеки [1]. Мне известно лишь одно печатное упоминание о нем [2]. А рассказ этот, как мне представляется, довольно любопытен и вносит дополнительные штрихи в историю как университетской библиотеки, так и цензуры.

Начало описываемым событиям было положено в 1848 г., когда попечитель Московского учебного округа Д.П. Голохвастов 28 сентября отправил министру народного просвещения С.С. Уварову следующее прошение:

"В Московском цензурном комитете в продолжение нескольких лет накопилось множество книг, повременных изданий и нот, отпечатанных в здешних типографиях и литографических заведениях. Все они по содержанию своему не представляют никакой важности и дозволены к выходу в свет. Для присутственных мест и канцелярий есть правило, что дела, после трехлетнего срока от окончания их, сдаются в архив, относительно поступающих в цензурные комитеты книг, нот и других изданий такого правила не существует.
Принимая в соображение. что сдача накопившихся в цензурном комитете изданий в университетский архив крайне стеснила бы, без нужды, и без того не обширное помещение оного, передача же их в университетскую библиотеку кроме такого же стеснения загромозила бы ее множеством вовсе бесполезных и не имеющих никакого значения изданий, я имею честь обратиться к Вашему Сиятельству с покорнейшею просьбою о дозволении продать все накопившиеся в комитете по 1845 год включительно книги, ноты и другие издания на вес с публичного торга, так как они никакой другой ценности по содержанию и значению своему иметь не могут" [3].

Ответа на это обращение, судя по всему, не было, и ровно через год, 29 сентября, помощник попечителя Московского учебного округа князь Г.А. Щербатов отправил в Петербург новое прошение, на сей раз товарищу министра народного просвещения князю П.А. Ширинскому-Шихматову (текст его подготовил Ф.И. Буслаев, будущий академик, а в то время адвокат университета и с августа 1849 г. - секретарь цензурного комитета [4]):

"В течение двадцати лет, от 1828 года до настоящего времени, из поступавших в Московский ценсурный комитет по одному экземпляру от каждого напечатанного издания [5], одобренного к печати оным комитетом, накопилось, в числе полезных, ценных и комитету нужных экземпляров, весьма значительное количество как вовсе ненужных для справок, что доказал многолетний опыт, так равно и не имеющих ни литературного, ни художественного значения - книг, нот и картин, [о чем доносил уже Его Сиятельству г. министру народного просвещения бывший попечитель Московского учебного округа от 28 сентября прошлого года за № 3112,с испрашиванием разрешения продать таковые, на вес, с публичного торга].
Хранение этих предметов в надлежащей чистоте, целости и порядке год от году становится затруднительнее для комитета, ибо по мере ежедневного поступления в его ведение новых экземпляров давно уже оказывалась потребность как распространить самую местность, так равно и войти в издержки на приобретение мебели для помещения. Но так как большая часть самых экземпляров такого качества, что в сущности не стоит того, чтобы для них входить в издержки и увеличивать помещение, оставляя их в ведении комитета, то всего полезнее казалось бы облегчить хранение экземпляров ценных и нужных ценсурному комитету, при средствах ему на то данных, устранением из его ведомства обременяющих его за давностью лет накопившихся бесполезных и безценных изданий.
Донося о таковом состоянии библиотеки при Московском ценсурном комитете, имею честь [покорнейше] просить Ваше Сиятельство, не благоугодно ли будет разрешить мне, по отделении экземпляров годных и имеющих ценность от вышеозначенных изданий, только занимающих место в комитете, и по составлении списков тем и другим для представления Вашему Сиятельству, на рассмотрение, первые оставить при ценсурном комитете, последние же, как не имеющие никакой иной ценности, кроме цены напечатанной бумаги, [вместо испрашиваемого бывшим попечителем разрешения продать их с публичного торга,] передать в типографию Московского университета на макулатуру.
Так как приведение этой меры в исполнение не терпит отлагательства, ибо для содержания библиотеки при ценсурном комитете в надлежащем порядке день ото дня становится необходимее устранение лишних безценных изданий, по мере ежедневного поступления в оный комитет вновь отпечатанных изданий, то честь имею просить Ваше Сиятельство разрешить мне приступить к этому делу немедленно. Списки же книгам, устраненным из ведомства комитета, будут храниться при делах оного, на случай востребования их, если бы то оказалось нужным" [6].

На это отношение ответ наконец-то был получен, а в нем - искомое разрешение. Ширинский-Шихматов в письме от 13 ноября писал попечителю Московского учебного округа следующее:

"По представлению помощника Вашего Превосходительства от 29 сентября за № 3405 о книгах, накопившихся в Московском цензурном комитете, я согласен на предлагаемую передачу в типографию Московского университета, на макулатуру, книг и других изданий, не имеющих никакой ценности, и на оставление прочих в библиотеке цензурного комитета после изготовления тем и другим надлежащих списков" [7].

Вскоре (3 декабря) князь Г.А. Щербатов уведомил Московский цензурный комитет о полученном разрешении [8], и комитет, заслушав (9 декабря) информацию об этом (присутствовали сам Г.А. Щербатов, исполнявший в то время обязанности председателя Московского цензурного комитета, а также цензоры И.М. Снегирев, В.П. Флеров, Н.Е. Зернов и В.Н. Лешков), решил ее "принять ее к сведению и надлежащему исполнению" [9]. Исполнить это решение было поручено секретарю комитета Ф.И. Буслаеву.

Исполнение поручения оказалось делом весьма трудоемким и затянулось надолго. В ноябре 1850 г. в связи с реформой цензуры служащим там лицам было запрещено совмещать цензорские обязанности с иной службой, и Буслаев, как и ряд других лиц, был исключен из числа цензоров. Но он продолжал работу по разборке накопившихся книг и лишь 18 мая 1851 г. (будучи уже экстраординарным профессором университета) донес комитету, что отобрал книги 1828-1849 гг. издания для передачи в типографию Московского университета на макулатуру. Остальные книги он привел в порядок, разместил в трех шкафах и составил их опись, которую и представил цензурному комитету. Тот на заседании 25 мая (присутствовали председатель цензурного комитета, попечитель Московского учебного округа генерал-адъютант В.И. Назимов и цензоры И.М. Снегирев, В.В. Львов, В.П. Флеров. Д.С. Ржевский), заслушав донесение Буслаева, определил:

"Поручить г. Буслаеву все показанные в приложенной описи книги сдать в университетскую библиотеку под расписку библиотекаря, а остальные все книги, ноты и картины передать весом в типографию Московского университета на макулатуру, определивши предварительно в присутствии г. члена комитета Снегирева, сколько именно будет в них весу, для чего и дать г. Буслаеву предложение с требованием, чтобы об исполнении он донес комитету, вместе с тем сообщить библиотекарю Московского университета и начальнику типографии о принятии ими означенных книг от г. Буслаева" [10].

Буслаев исполнил и это поручение, о чем и донес комитету 16 ноября 1851 г.:

"Вследствие предписания Московского цензурного комитета, от 4 июня сего года, за № 219, книги и другие издания, поименованные в представленной мною в Комитет 25 мая текущего года описи, мною в библиотеку Московского университета сданы под расписку г. библиотекаря Полуденского [11]. Остальные же все книги, ноты и картины, хранившиеся в Московском цензурном комитете с 1828 по 1849 год включительно, переданы в типографию Московского университета на макулатуру, под расписку смотрителя за магазинами оной типографии Пожогина; всего, как оказалось при взвесе их, в присутствии г. члена цензурного комитета статского советника Снегирева [12], сорок один пуд десять фунтов. Об этом Московскому цензурному комитету имею честь донести, с приложением при сем помянутых выше расписок: 1) г. библиотекаря Полуденского, сделанной на самой описи книгам по листам, и 2) особой расписки г. смотрителя за магазинами типографии Пожогина" [13].

В тот же день цензурный комитет заслушал это донесение на своем заседании (состав присутствовавших был тот же, что и 25 мая) и постановил:

"Принять к сведению, а упоминаемые расписки Полуденского и Пожогина хранить при делах комитета" [14].

На этом и закончилась тянувшаяся почти три года операция, в результате которой библиотека Московского университета получила более 780 названий книг [15].

Вроде бы все окончилось хорошо, и мы должны быть благодарны Буслаеву за спасение от гибели значительной и, надо полагать, учитывая его компетентность, весьма ценной подборки научных книг. И это, безусловно, так. Но есть у этой истории другая сторона.

И библиотекари, и историки давно уже осознали, что не бывает изданий, "не имеющих никакой ценности" (как было обозначено в министерском предписании). Каждая книга содержит ту или иную информацию о своем времени, и утрата любого издания болезненна для культуры. В Москве в это время ежегодно выходили сотни книг, причем значительную часть их составляли так называемые лубочные и рыночные издания. Впоследствии Буслаев, ставший выдающимся знатоком русского народного искусства, проявлял немалый интерес и к народной словесности (в том числе и к лубочной книге) [16]. У него был шанс сохранить в Москве значительную по объему подборку подобных изданий (как, впрочем, и многих других). Однако шанс этот был упущен, книги были уничтожены и, в результате, в фондах Российской государственной библиотеки (в основе которой - библиотека Публичного и Румянцевского музеев, получавшая обязательный экземпляр только с 1862 г.) из прозаических книг, изданных в Москве во второй четверти XIX в., отсутствует каждая третья, а некоторых из них нет и в Российской национальной библиотеке в Петербурге, и они, таким образом, возможно вообще утрачены для отечественной культуры.

Разумеется, многое тогда виделось и трактовалось по другому, но, так или иначе, в ходе изложенной истории была почти целиком уничтожена при участии ряда высокообразованных лиц (среди которых - несколько университетских преподавателей) целая библиотека объемом в несколько тысяч томов. Сейчас эта акция кажется экстраординарной, но ее участники воспринимали ее как обычное рутинное дело.

И неплохо было бы задуматься: не упрекнут ли нас потомки за нашу деятельность по сохранению книг, полученных от предков, и собиранию того, что издается сейчас...

Примечания

1. См.: Сорокин В.В. История библиотеки Московского университета (1800-1917 гг.). М., 1980.

2. См.: Отчет о состоянии и действиях императорского Московского университета за 1850-1851 академический и 1851 гражданский годы. (М., 1852.] С.37.

3. ЦИАМ. Ф. 459. 0п. 2. Д. 1295. Л. 1-2 (публикуется по отпуску, сохранившемуся в архивном деле),

4. О его службе в цензурном комитете см.; Там же. Д.1296, 1576; Ф. 418. 0п. 20. Д. 464.

5. Согласно цензурному уставу 1828 г. цензор был обязан сверить отпечатанную книгу с разрешенной им рукописью и, если при печатании не возникли отклонения от рукописного текста, один экземпляр книги отдать в типографию с "позволительным билетом" на выпуск книги в продажу, а другой оставить в цензуре (см.: Устав о цензуре. СПб., 1829. С.25-26).

6. ЦИАМ. Ф.459. 0п.2. Д. 1295. Л.З, 4 (печатается по автографу Ф.И.Буслаева, в квадратные скобки взята редакторская правка, внесенная перед отправлением отношения).

7. Там же. Д. 1295. Л.5.

8. Там же. 0п.5. Д.260. Л.15.

9. Там же. Д.254. Л.28 об.

10. Там же. Д.281. Л. 26 об-27.

11. Полуденский Сергей Петрович (1821-1858) был библиотекарем (так называлась тогда должность заведующего библиотекой) с 1850 г. до смерти. См. о нем: Сорокин В.В. История библиотеки Московского университета. С. 79- 94.

12. Снегирев Иван Михайлович (1793-1868) - профессор Московского университета, специалист по истории русской народной культуры (пословицы, лубочные картинки и т.п.). Под его наблюдением были пересмотрены и разобраны дела комитета за период с 1813 по 1841 г., о чем он доложил в мае 1851 г. председателю цензурного комитета В.И.Назимову, утверждая, что "найдено много таких [рукописей], которые хранятся без всякой нужды и напрасно занимают только место в шкафах комитетского архива" (ЦИАМ, Ф.31. 0п.5. Д.286. Л.2). Назимов наложил резолюцию: "Отпечатанные книги и все оригиналы оставить, прочие же все ненужные сжечь", которая, к счастью, по каким-то причинам не была исполнена.

13. ЦИАМ. Ф.31. 0п.5. Д.289. Л.44.

14. Там же. Д.281. Л.159 (опись переданных в библиотеку книг разыскать в бумагах цензурного комитета нам не удалось).

15. Отчет о состоянии и действиях императорского Московского университета за 1850-1851 академический и 1851 гражданский годы. С.37.

16. См., например, его не утратившую до нашего времени научной ценности статью "О русских народных книгах и лубочных изданиях" (Отечественные записки. 1861. № 9. "Критика". C. 1-68).