VIVOS VOCO: O.A. Иванов, "К вопросу о взаимоотношениях С.С. Уварова и А.С. Пушкина..."

К вопросу о взаимоотношениях
С.С. Уварова и А.С. Пушкина
в 30-е гг. XIX века.

O.A. Иванов

Жизнь и творчество А.С. Пушкина изучены достаточно хорошо. В настоящее время фактически не осталось событий в недолгой жизни великого поэта, которые ускользнули бы от внимания исследователей. Не представляют в данном случае исключения и взаимоотношения Уварова и Пушкина, уже не раз попадавшие в поле зрения учёных [1]. Описывая отношения двух бывших "арзамассцев", проделавшие в течение нескольких лет путь от доброго знакомства до открытой и непримиримой вражды, ученые акцентировали внимание на них только в связи с травлей поэта со стороны двора, развернувшейся в 30-е гг. Таким образом, царская администрация в лице Уварова выступала союзником врагов Пушкина и косвенно оказывалась причастной к его трагической гибели.

Все авторы, касавшиеся данного вопроса, обвиняли в произошедшей ссоре исключительно Уварова, который, пользуясь своей властью, преследовал поэта, вынужденного защищаться доступными ему средствами. Негативное отношение к министру приводило к тому, что исследователи даже и не пытались вскрыть внутреннюю подоплеку [2] их взаимоотношений, делали скороспелые выводы, преувеличивая значение жёстких мер Уварова по отношению к Пушкину. Некоторые исследователи доходили до откровенной брани по адресу Уварова, объявляя его "беспринципным карьеристом, развратником, ханжою, стяжателем" [3]. Такой однобокий подход представляется неприемлемым. Цель нашей статьи — попытаться выяснить степень вины и роль каждого участника драмы и, не оправдывая ни Уварова, ни Пушкина, постараться объективно подойти к событиям почти 170-летней давности.

Один из героев настоящей статьи — Сергей Семёнович Уваров — личность по-своему яркая и привлекательная. Президент Академии наук, министр народного просвещения, творец знаменитой доктрины "православие — самодержавие — народность", более известной как "теория официальной народности", С.С. Уваров оставил заметный след в истории русской общественной мысли и культуры. В молодости Уваров находился в гуще литературной жизни тех лет. Он изучал античных писателей и писал научно-популярные статьи по древней филологии на русском, французском и немецком языках, предложил проект организации Восточной академии в Петербурге и свой взгляд на преподавание истории в учебных заведениях России, выступил со знаменитой либеральной речью на торжественном собрании Главного педагогического института [4], активно участвовал в деятельности литературного общества "Арзамас". Среди его друзей и знакомых — К.Н. Батюшков, В.А. Жуковский, Л.Н. Блудов, П.А. Вяземский, В.Л. Пушкин, А.И. Тургенев... Он переписывался с И.В. Гете, Ж. де Местром и другими мировыми знаменитостями.

Встреча Уварова с великим поэтом состоялась примерно в 1816-1817 гг., когда молодой Пушкин стал полноправным членом "Арзамаса". С самого начала их отношения нельзя назвать дружескими. Сближению препятствовала и разница в возрасте, и разные политические позиции, и разные взгляды на жизнь. Встречи Уварова и Пушкина носили эпизодический характер, они виделись на заседаниях "Арзамаса", у общих знакомых в гостях. На заседании 7 апреля 1818г., проходившем в доме Уварова, состоялось совместное выступление Пушкина и хозяина дома. Первый читал отрывки из "Руслана и Людмилы", второй —свою статью "О греческой антологии". После распада "Арзамаса" (1818) Пушкин читал стихи в доме А.И. Тургенева. Уваров отмечен среди приглашённых в дом хлебосольного хозяина [5]. Можно с уверенностью сказать, что вплоть до начала Южной ссылки поэта (1820) знакомство между Пушкиным и Уваровым не прерывалось.

В 20-е гг. пути Уварова и Пушкина расходятся. Каждый из них в этот период вёл свою жизнь, у каждого были свои проблемы, свои радости и горести. В настоящее время из-за отсутствия источников мы не в состоянии проследить, как строились их взаимоотношения вплоть до начала 30-х гг. в этот период и Уваров и Пушкин независимо друг от друга переживали мировоззренческий перелом, который привёл к изменению их политических взглядов.

Пути преуспевающего чиновника и признанного популярного поэта снова пересеклись в начале 30-х гг. Первым знакомство попытался возобновить сам Уваров. Чем объяснить его внезапный интерес к известному поэту? Известные отечественные филологи, историки литературы В.Э. Вацуро и М.И. Гиллельсон увидели в этом только злой и честолюбивый умысел. По мнению авторов, Уваров хотел заполучить перо Пушкина и превратить первого поэта России в политического публициста, пишущего в проправительственном ключе. Поскольку “взнуздать” строптивого поэта не удалось даже императору, то Уваров, по мнению учёных, лелеял честолюбивые мечты добиться этого единолично и заслужить, таким образом, благодарность верховной власти. Как полагали учёные, предел мечтаний Уварова состоял в том, что он "преодолеет недоверие к Пушкину его величества, и благонамеренная газета станет выходить под бдительным оком министерства народного просвещения". Кроме того, Пушкин, считали авторы, нужен был Уварову, чтобы восстановить старые связи, порвавшиеся в последние годы, поправить пошатнувшуюся репутацию, вернуть прежних друзей [6].

Начало 30-х гг. было для Уварова периодом крайне благоприятным. К этому времени он окончательно переходит с позиций умеренного либерализма к консерватизму. Более того, Николай I ещё в 1826 г. позволил Уварову вернуться к учебно-административной деятельности, назначив членом Комитета устройства учебных заведений. Участвуя в заседаниях Комитета, Уваров от решения чисто практических вопросов перешёл к разработке теоретических проблем. Он пишет проекты, записки, подаёт "особые мнения". В его сознании начали выкристаллизовываться основные постулаты будущей доктрины.

В марте 1832 г. появился первый из известных на сегодня документов, содержащий пространное изложение идеологии и задач, стоящих перед министерством народного просвещения, которому Уваров отводил важную роль в патриотическом воспитании молодёжи [7]. Но Уваров нуждался в поддержке патриотически настроенной части общества, и в поисках возможных союзников обращает своё внимание на учёных, писателей, публицистов, педагогов. Пушкин, опубликовавший в 1831 г. два патриотических стихотворения — "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина" — не мог не заинтересовать Уварова.

Ему не нужен был Пушкин —политический публицист. Он искал союза с поэтом Пушкиным. Появление стихотворения "Клеветникам России" привело его в восторг. Стихотворное произведение Пушкина, обращённое к депутатам французской палаты и к французским журналистам, демонстративно выражавшим сочувствие польскому восстанию и призывавшим к вооружённому вмешательству в русско-польские дела, в общественно-политической обстановке, сложившейся в 1831 г., звучало злободневно.

Уваров перевёл его на французский и по своей стародавней привычке передал через кн. М.А. Дондукова-Корсакова свой перевод Пушкину. Последний ответил Уварову письмом, выдержанным в официально-любезном тоне, в котором благодарил его за предоставленный перевод. "Стихи мои послужили Вам простою темою для развития гениальной фантазии. Мне остаётся от сердца благодарить за внимание, мне оказанное, и за силу и полноту мыслей, великодушно мне присвоенных Вами" [8]. Видимо, Пушкин пытался уклониться от предлагаемой Уваровым дружбы.

Через год Уваров и Пушкин встретились лично. Встреча произошла в Москве, куда оба старых знакомца приехали в конце лета. В это время Уваров проводил ставшую впоследствии знаменитой ревизию Московского университета и периодически посещал лекции профессоров, на которые приглашал И.И. Дмитриева, кн. Д.В. Голицына и Пушкина. Об этом Александр Сергеевич не замедлил сообщить жене. "На днях был я приглашён Уваровым в университет", — писал он в конце сентября 1832 г. Наталье Николаевне в одном из своих писем [9].

Уваров привёл Пушкина на лекцию профессора русской словесности И.И. Давыдова. Дальнейшие события изложены в воспоминаниях известного русского писателя-классика, тогда студента Московского университета Н.А. Гончарова.

"Появление поэта в аудитории произвело сильное впечатление на студентов. «Вот вам теория искусства, — сказал Уваров, обращаясь к нам, студентам, и указывая на Давыдова, — а вот и само искусство», — прибавил он, указывая на Пушкина. Он эффектно отчеканил эту фразу. Пушкин заспорил с Каченовским, который сидел в аудитории, ожидая начала своей лекции. «Подойдите ближе, господа, — это для вас интересно»“. — пригласил нас Уваров, и мы тесной толпой, как стеной, окружили Пушкина, Уварова и обоих профессоров” [10].

Приглашая на лекции московских профессоров Пушкина, Уваров преследовал сразу две цели. Во-первых, он привлекал к себе студентов, в среде которых Пушкин был необычайно популярен. Знакомство с поэтом улучшало репутацию самого Уварова в глазах будущих чиновников, учёных и педагогов, то есть как раз той части молодого поколения, на которую он делал ставку, разрабатывая свою доктрину. Во-вторых, посещая с Пушкиным студенческие аудитории, Уваров "тешил" самолюбие поэта, которого везде принимали с восторгом. Сообщая жене о готовящемся посещении лекции И.И. Давыдова, Пушкин писал: "В Московском университете я оглашенный. Моё появление произведёт шум и соблазн, а это приятно щекотит (так в тексте — О.И.) самолюбие" [11]. Делая приятное поэту, Уваров не без оснований надеялся завоевать симпатию Пушкина и привлечь его на свою сторону.

После Москвы отношения между ними вроде бы стали налаживаться. В декабре 1832 г. Уваров высказался в пользу избрания Пушкина в действительные члены Российской Академии. К слову сказать, избрание Пушкина произошло почти единогласно. Против его кандидатуры было подано только два голоса. Пушкин иногда посещает вечера в доме Уварова, которые, правда, ему решительно не нравятся. В пушкинском дневнике под 10 апреля 1834 г. читаем: "Вчера вечер у Уварова — живые картины. Долго сидели в темноте. S. не было — скука смертная. После картин вальс и кадриль, ужин плохой" [12]. Казалось, ничто не предвещало беды.

Но в отношениях героев нашей статьи назревал кризис. Недовольство друг другом, нежелание идти на компромисс во имя сохранения добрых отношений проявлялось и у Пушкина, и у Уварова. Разрыв резкий, бескомпромиссный и губительный для обоих произошел внезапно. Начало ему положила в 1834 г. история с цензурой поэмы "Анджело", но еще в 1832 г. намечавшийся альянс дал первые трещины.

В июне 1832 г. Пушкин получил разрешение на издание газеты. Помимо прочих публикаций, характерных для всех выходивших тогда в России газет, она должна была публиковать информацию, предоставляемую из Министерства внутренних дел. Поэтому разрешение на ее издание было получено Пушкиным не в Министерстве народного просвещения, а в МВД. Уваров, усмотревший в этом покушение на полномочия Министерства просвещения, страшно обиделся. Н.А. Муханов, человек лично знавший и Уварова и Пушкина, зафиксировал в своём дневнике: "Оживлённый спор с Уваровым о газете Пушкина. Он оскорблён, что разрешение ему дано через министра внутренних дел, а не его министерством" [13]. Тогда Уваров сумел подавить обиду, что при его характере ему было сделать нелегко. Осенью он, как ни в чём не бывало, приглашает Пушкина посетить Московский университет, зимой голосует за него в Российской академии...

В это время Пушкин предпринял ряд попыток с целью освободить хотя бы часть своих сочинений от тяготившей его высочайшей цензуры. Он неоднократно обращается к шефу жандармов А.Х. Бенкендорфу с просьбами предоставить ему свободу относительно цензури своих новых стихотворений.

В 1832 г. поэт совершил демарш. В альманахе "Северные цветы на 1832 год" Пушкин опубликовал несколько стихотворений, в том числе "Анчар", которые вовсе не представлял высочайшему цензору. Это вызвало объяснения с Бенкендорфом. В декабре 1833 г., получив предложение от знаменитого издателя и книгопродавца А.Ф. Смирдина, участвовать в новом журнальном проекте, Пушкин снова обратился к Бенкендорфу с просьбой предоставлять сочинения, публикуемые в "Библиотеке для чтения", в общую цензуру наравне с другими писателями. Просьба была удовлетворена, и первым сочинением Пушкина, попавшим в общую цензуру, стала его поэма "Анджело".

Цензор, профессор Санкт-Петербургского университета и автор известного дневника А.В. Никитенко, затруднился сам решить вопрос о пропуске в печать пушкинской поэмы и предоставил "Анджело" на рассмотрение Уварову. Последний прочёл поэму лично и приказал исключить из неё 8 стихов. Это был удар для Пушкина. Впервые за много лет цензура бесцеремонно залезала в его творчество. Реакция поэта не заставила себя ждать. Никитенко записал в дневник 11 апреля 1834 г. свою версию событий:

"До Пушкина дошел "Анджело" с урезанными министром стихами. Он взбесился: Смирдин платит ему за каждый стих по червонцу, следовательно, Пушкин теряет здесь несколько десятков рублей. Он потребовал, чтобы на место исключенных стихов были поставлены точки, с тем, однакож, чтобы Смирдин все-таки заплатил ему деньги и за точки!" [14

Никитенко негодовал на корыстолюбие поэта, но он не заметил главного: поступок цензуры Пушкин расценил как личное оскорбление.

Пушкин начинает действовать. Он добился передачи другому цензору "Поэм и повестей, изданных Александром Пушкиным". Попытка Никитенко объясниться с поэтом закончилась неудачно. Во всем случившемся с "Анджело" поэт обвинял Никитенко и Смирдина. Он еще не знал, кто главный виновник в этом деле, и продолжал поддерживать с Уваровым полуофициальные отношения.

13 мая 1834 г., отвечая на письмо Н. В. Гоголя, который добивался место профессора всеобщей истории в Киевском университете и просил Пушкина ходатайствовать за него перед Уваровым, он писал: "Пойду сегодня же назидать Уварова и, кстати, о смерти "Телеграфа", поговорю и о Вашей. От сего незаметным и искусным образом перейду к бессмертию, его ожидающему. Авось уладим" [15]. Буквально каждое слово письма проникнуто подчеркнуто пренебрежительно-ироничным отношением поэта к министру. Пушкин, несмотря на возобновленное знакомство, продолжал сохранять довольно значительную дистанцию между собой и Уваровым.

Между тем, цензура альманаха "Новоселье", где должны были публиковать "Анджело", закончилась, и в конце апреля альманах вышел в свет. Поэма Пушкина печаталась в искаженном, урезанном варианте.

Параллельно с участием в проекте Смирдина Пушкин готовил к изданию два тома "Поэм и повестей" и четвёртую часть "Стихотворений". Все три книги попали в общую цензуру, где их рассматривал Никитенко, назначенный цензором вопреки просьбам Пушкина. В январе 1835 г. он одобрил "Поэмы и повести", а в апреле — четвёртую часть "Стихотворений". Отныне, не только публикации в "Библиотеке для чтения", но и книги Пушкина подлежали цензуре Министерства просвещения. Выходило так, что Главный цензурный комитет нарушал волю самого императора, освободившего поэта от общей цензуры. Но Уваров никогда бы не осмелился действовать без санкции императора, тем более, в таком щекотливом деле как цензура сочинений Пушкина, поскольку в данном случае в роли цензора выступил сам Николай Павлович. Возможно, что изменения во взаимоотношениях Пушкина и цензуры происходили с ведома Николая I.

Во втором томе "Поэм и повестей" Пушкин намеревался опубликовать "Анджело", представив поэму в Цензурный Комитет в полном виде. Восстанавливая все 8 стихов, вычеркнутых Уваровым, и нарушая, таким образом, волю министра, Пушкин рисковал навлечь на свою голову большие неприятности, которые не заставили себя ждать. В письме на имя Дондукова-Корсакова, датированном 24 января 1835 г. Уваров писал:

"Возвращая при сем представленные Вашим сиятельством два стихотворения А. Пушкина, покорнейше прошу предложить цензуре, не стесняясь написанным на сих стихотворениях дозволением к печатанию, сличить оные с тем, как они были уже однажды напечатаны и одобрить оные ныне в том же виде, в каком сии пиесы были дозволены в первый раз" [16].

Мы не знаем, какие именно стихи Уваров упоминает в своём письме. Вацуро и Гиллельсон предполагали, что одно из них - "Анджело". "Тогда, - писали авторы, - станет понятно, почему Дондуков-Корсаков обратился к Уварову: министр редактировал сам и право снять вето с вычеркнутых строчек принадлежало только ему. Уваров категорически потребовал сохранить купюры" [17]. Но теперь Уваров, узнав о "дерзкой выходке" Пушкина, осмелившегося нарушить его волю — волю министра, пришёл в ярость. Он решил проучить своевольца.

В 1834 г. была опубликована "История Пугачёва", вышедшая в свет под названием "История Пугачёвского бунта". Новое название предложил сам император, с личного разрешения которого публиковалась "История...". Пушкин придавал большое значение своей новой работе. "История Пугачёва" была первым историческим трудом Пушкина, в ней впервые на обширном историческом материале исследовалась знаменитая крестьянская война.

Среди первых читателей нового сочинения Пушкина оказался и Уваров. "История Пугачёва" произвела на него крайне негативное впечатление. Уваров не мог помешать выходу "Истории" в свет, поскольку автор представил её в высочайшую цензуру, в обход цензуры общей, подчинённой министру. Уваров нашёл другой способ уязвить самолюбие поэта.

В феврале 1835 г. Пушкин записал в своём дневнике:

"В публике очень бранят моего "Пугачёва", а что хуже — не покупают. Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дондуков (дурак и бардаш) преследует меня своим цензурным комитетом. Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит" [18].

Дальше следовал знаменитый отзыв об Уварове, резкий, колкий и оскорбительный, основанный на сплетнях и слухах, циркулировавших в разное время в столице. Здесь - всё, и боль, и бессильная ярость, и желание отомстить Уварову.

Уваров точно рассчитал свой удар. Он не столько повредил общественной репутации Пушкина, сколько уязвил его самолюбие. Пушкин был оскорблён, обижен, унижен. "История Пугачёва", которой отдано два года напряжённого труда, разрешённая к публикации самим императором, объявляется Уваровым "возмутительным сочинением". Видимо, Пушкин приходит к выводу, что теперь Уваров и Дондуков подвергнут его цензурным гонениям. В апреле 1835 г. он решает возобновить полученное ещё в 1832 г. разрешение на издание газеты.

В начале апреля Пушкин писал в письме Бенкендорфу:

"Прошу извинения, но я обязан сказать вам всё. Я имел несчастие навлечь на себя неприязнь г. министра народного просвещения, так же как князя Дондукова, урождённого Корсакова. Оба уже дали мне её почувствовать довольно неприятным образом. Вступая на поприще, где я буду вполне от них зависеть, я пропаду без вашего непосредственного покровительства" [19].

Поэт обращается к Бенкендорфу со странной просьбой: назначить для газеты цензора из канцелярии шефа жандармов. Вероятно, Пушкин, опасаясь цензурных гонений со стороны Уварова, способных погубить новое издание, обратился к Бенкендорфу в поисках защиты и покровительства.

Письмо адресат так и не получил: Пушкин предпочел изложить суть дела в личной беседе, которая состоялась 16 апреля 1835 г. Её содержание нам до конца не известно, но последующие события заставляют предположить, что Пушкину не удалось решить вопрос о цензуре в свою пользу. Более того, беседа сыграла роль катализатора в и без того напряжённых отношениях Пушкина и Уварова. Раздражение, накопившееся у поэта в течение последних месяцев, прорвалось наружу.

Примерно в конце апреля 1835 г. он пишет злую эпиграмму "В Академии наук... ", равным образом бившую и Уварова и Дондукова-Корсакова [20]. Назначенный на посты вице-президента Академии наук и попечителя Санкт-Петербургского округа, Дондуков-Корсаков меньше всего подходил к занимаемым должностям. Бывший военный, человек далёкий от проблем образования, науки и литературы, князь оказался в полном подчинении у Уварова. Впрочем, будучи по натуре добрым и отзывчивым человеком, Дондуков с симпатией относился к Пушкину, помогая впоследствии прохождению через цензуру пушкинских сочинений. Грубая эпиграмма Пушкина прозвучала для министра и попечителя как пощёчина.

В личном письме Пушкина И.И. Дмитриеву, датированном 26 апреля 1835 г., поэт излил свой гнев: "Уваров - фокусник, а Дондуков-Корсаков - его паяц. Кто-то сказал, что куда один, туда и другой: один кувыркается на канате, а другой под ним на полу" [21]. И письмо, и эпиграмма - звенья одной цепи. Обида, гнев, боль с неудержимой силой захлестнули Пушкина. Оскорблённый поэт осуществил свою месть доступными ему средствами, но не решил главной проблемы. Его отношения с цензурой по-прежнему оставались неопределёнными.

В конце лета Пушкин снова поднимает этот вопрос. 28 августа он отправил в Главный цензурный комитет прошение, содержащее просьбу "о разрешении встретившихся затруднений". Излагая ход дела, Пушкин, между прочим, писал:

"Ныне, по случаю второго, исправленного издания Анджело, перевода из Шекспира (неисправно и со своевольными поправками напечатанного книгопродавцом Смирдиным) г. попечитель С.П.Б. учебного округа (М.А. Дондуков-Корсаков - И.О.) изустно объявил мне, что не может более позволить мне печатать моих сочинений, как доселе они печатались, т.е. с надписью чиновника собственной его величества канцелярии. Между тем никакого нового распоряжения не воспоследовало, и таким образом я лишён права печатать свои сочинения, дозволенные самим государем императором".

В конце письма Пушкин задавал Комитету "всеуниженный вопрос": "какую новую форму соизволит он предписать мне для представления рукописей моих в типографию" [22]. Поэта волновала судьба одобренного к напечатанию государем "Путешествия в Арзрум", история с цензурой "Анджело" не давала покоя. Пушкин надеялся на быстрый ответ, но Комитет хранил молчание. Александр Сергеевич вновь обращается к Бенкендорфу.

В его архиве сохранился черновик письма к Бенкендорфу, письмо не датировано. В его тоне сквозит отчаяние. Объяснив причины своего обращения в Цензурный комитет, поэт писал:

"Комитет не удостоил просьбу мою ответом. Не знаю, чем мог я заслужить таковое небрежение - но ни один из русских писателей не притеснен более моего. Сочинения мои, одобренные государем, остановлены при их появлении - печатаются с своевольными поправками цензора, жалобы мои оставлены без внимания. Я не смею печатать мои сочинения - ибо не смею...” [23

Письмо оборвано, по всей вероятности, оно так и не было отправлено Бенкендорфу. Поэт писал его в минуту душевного смятения, в тревоге за свое будущее.

Между тем, 26 сентября 1835 г. Комитет составил ответ на прошение Пушкина.

"По поданному вами в главное управление цензуры прошению относительно формы для представления в типографию рукописей ваших сочинений. Управление определило объявить вам, что рукописи, издаваемые с особого высочайшего разрешения, печатаются независимо от Цензуры Министерства народного просвещения, но все прочие издания, назначаемые в печать, должны на основании высочайше утвержденного в 22 [апреля] 1828 г. Устава о цензуре быть представляемый в Цензурный комитет, которым рассматриваются и одобряются на общих Цензурных правилах" [24].

Формулировки достаточно расплывчаты, но основная идея документа ясна: Пушкин возвращался в то положение, из которого вышел десять лет назад благодаря милости Николая I, пожелавшего стать единоличным цензором первого поэта России. Отныне все рукописи Пушкина подлежали общей цензуре.

Прочитав ответ Комитета, Пушкин возмутился. Свою ярость он излил в злом и блестящем стихотворении, нанеся общественной репутации Уварова непоправимый урон. В 4-ой части "Московского наблюдателя", вышедшей в декабре 1835 г., появилось стихотворение Пушкина "На выздоровление Лукулла" (Подражание латинскому), направленное прямо против Уварова.

История, положенная в основу стихотворения, следующая. Граф Д.Н. Шереметев, один из богатейших людей России, не имевший прямых наследников, находясь в Воронеже, тяжело заболел. Вскоре по Петербургу разнесся слух о его кончине. Уваров и князь Н.Г. Репнин-Волконский, женатые на сестрах Разумовских, мать которых приходилась родной теткой Шереметеву, оказались в числе ближайших родственников и с полным основанием претендовали на часть наследства. Уваров опечатал Петербургский дом Шереметева, не проверив предварительно слуха, который оказался ложным. Шереметев выздоровел, и Уваров оказался в некрасивом положении. В обществе поползли слухи и кривотолки.

Новое стихотворение Пушкина произвело эффект разорвавшейся бомбы. Этот, по определению А.В. Никитенко, "род пасквиля" всколыхнул петербургское общество. В своем дневнике 20 января 1836 г. Никитенко записал: "Весь город занят "Выздоровлением Лукулла". Враги Уварова читают пьесу с восхищением, но большинство образованной публики недовольно своим поэтом" [25]. В отталкивающем образе корыстолюбца общество моментально узнало Уварова. Теперь следовало ожидать репрессий по отношению к автору и журналу. А. Веневитинов в письме к М.П. Погодину упрекал последнего: "Как же вы спроста напечатали “На выздоровление Лукулла”! Эх! Эх!" [26].

Теперь пришла пора "взбеситься" и Уварову. Он вызвал Пушкина к себе. Их разговор так и остался тайной, но Пушкину не удалось оправдаться перед министром, о чем он сам упомянул в письме к Бенкендорфу. Это оправдательное по своему характеру письмо в высшей степени примечательно. Пушкин, обращаясь к шефу жандармов писал:

"Моя ода была послана в Москву без всякого объяснения. <...> Всякого рода намеки тщательно удалены оттуда. <...> В образе низкого пройдохи, скупца, ворующего казенные дрова, подающего жене фальшивые счета, подхалима, ставшего нянькой в домах знатных вельмож, и т.д. - публика, говорят, узнала вельможу, человека богатого, человека, удостоенного важной должности. <...> Мне не важно, права публика или не права. Что для меня очень важно, это - доказать, что никогда и ничем я не намекал решительно никому на то, что моя ода направлена против кого бы то ни было" [27].

Письмо осталось в черновом варианте.

В это время Уваров обратился к Бенкендорфу, жалуясь, что Пушкин нанес оскорбление не столько частному лицу, сколько сановнику, занимающему крупный пост в государстве. Поэт был вызван Бенкендорфом для беседы, снова оправдывался. В конечном счете, он получил выговор

Сестра поэта, Ольга Сергеевна Павлищева, не одобрявшая конфронтации брата с Уваровым, при последнем свидании с Александром Сергеевичем заметила ему, что "Уваров, человек в высшей степени самолюбивый, мстительный, и во всяком случае сила, с которой нельзя не считаться" [28]. Эта сила продолжала трепать поэта и после его трагической гибели 31 января 1837 г Никитенко занес в дневник:
"Сегодня был у министра Он очень занят укрощением громких воплей по случаю смерти Пушкина Он, между прочим, недоволен пышною похвалою, напечатанною в “Литературных прибавлениях” к “Русскому инвалиду”. Уваров даже и мертвому Пушкину не может простить "Выздоровление Лукулла" " [29].

Когда встал вопрос об издании посмертно собрания сочинений погибшего поэта, Уваров приказал подвергнуть строгой цензуре все ранее напечатанные произведения Пушкина Только по ходатайству В.А. Жуковского император велел напечатать все опубликованные сочинения без изменений

Таким образом, отношения поэта с министром нельзя оценить однозначно Наметившееся в начале 30-х гг. сближение закончилось разрывом, переросшим в скором времени в откровенную вражду От их ссоры проиграли не только они, но и вся русская культура в целом.

ЛИТЕРАТУРА

1 Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь "умственные плотины" М.,1986; Волков Г. Мир Пушкина. Личность, мировоззрение, окружение. М. , 1989; Смирнов-Сокольский Н. П. Рассказы о прижизненныx изданиях Пушкина. М., 1962.

2 Исключение представляет Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Указ. соч. С. 192-210.

3 Волков г. Указ. соч. С .264

4 Уваров С. С. Мысли о заведении в России Академии азиатской // Вестник Европы. 1811. №1. С. 27-52, №2, С. 96-114; Его же О преподавании истории относительно к народному воспитанию. СПб, 1813; Его же Речь президента Императорской Академии наук попечителя Санкт-Петербургского округа в торжественном собрании Главного педагогического института. СПб, 1818.

5 Летопись жизни и творчества Пушкина (1799-1826). Составитель М. А. Цявловский. Л, 1991. С. 201.

6 Вацуро В. Э. , Гиллельсон М. И. Указ. соч. С. 196.

7 Текст меморандума см. Зорин А. Л. Идеология "православие - самодержавие - народность": опыт реконструкции // Новое литературное обозрение. 1997. Т. 26. С. 96-100.

8 Пушкин А. С. Собрание сочинений. М.,1978. Т. 10. С. 69.

9 Там же. С. 105.

10 Гончаров И. А. Воспоминания //.Гончаров И. А. Собрание сочинений М.,1954. Т. 7. С. 207.

11 Пушкин А. С. Собр. соч. Т. 10. С. 104.

12 Пушкин А. С. Дневник 1833-1835 гг //.Пушкин А. С. Собр. соч. M., 1976. Т. 7. С. 282.

13 Цит. по Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Указ. соч. С. 198-199.

14 Никитенко А. В. Дневник М.,1955. С. 140.

15 Пушкин А. С. Собр. соч. Т. 10. С. 169.

16 Цит. по: Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Указ. соч. С. 188.

17 Там же С. 189.

18 Пушкин А. С. Дневник 1833-1835 гг. С. 296-297.

19 Пушкин А.С. Собр. соч. Т. 10. С. 214.

20 Пушкин А.С. "В Академии наук..." // Пушкин А. С. Собр. соч., М., 1974. Т.2. С.377

21 Пушкин А.С. Собр.соч..Т.10. С.218..

22 Там же. С. 330.

23 Там же. С.242.

24 Цит. по: Вацуро В.Э., Гиллельсон М.И. Указ. соч. С. 205.

25 Никитенко А.В. Дневник.С.180.

26 Цит. по: Барсуков И.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн. 4. СПб., 1891. С. 271.

27 Пушкин А.С. Собр. соч. Т. 10. С. 260.

28 Павлищев Л.Н. Из семейной хроники. // Исторической вестник. 1888, №11.С.588.

29 Никитенко А.В. Указ.соч. С.195.