Penzance, Cornwall (1830) Б. Могилевский

Гемфри Деви
 

Серия "Жизнь замечательных людей" (Выпуск 112)
Журнально-газетное объединение, Москва, 1937


I.  ДЕТСТВО И ОТРОЧЕСТВО


Английское графство Корнуэльс издавна славится горными богатствами. Огромные залежи меди, свинца и олова еще в XVII веке привлекли сюда толпу предприимчивых дельцов. С тех пор не одну тысячу тонн цветных металлов добыли жилистые руки корнуэльских рудокопов. Громыхали лебедки, поднимая из недр земли людей после долгого и изнурительного рабочего дня. Бесконечной казалась им двенадцатичасовая рабочая смена, Шахтерская коптилка слабым колеблющимся светом освещала непроглядную темень подземных галерей. И если в воскресный день туман не застилал угрюмые холмы Корнуэльса, шахтерам удавалось видеть непривычный солнечный свет. Давно забыты мирные сельские ландшафты, ушла из памяти сельская “идиллия”. Впрочем, нищее крестьянство Корнуэльса охотно прощалось с полуголодной жизнью арендатора и батрака.

В конце XVIII столетия здесь, на крайнем юго-западе Англии, созревал пролетариат. Загоралось зарево первых классовых битв на взрытых и загроможденных отвалами горных пород полях Корнуэльса.

Зима 1778 года. Дождь и снег превратили улицы Пензанса в грязное месиво. Туман закрывает белой пеленой Горную бухту и обрывистые берега. Глухой шум бушующего моря и громовые удары волн о прибрежные скалы будят тревогу. 17 декабря 1778 года в 5 часов вечера в семье Роберта Деви на Базарной Еврейской улице родился сын. Отец новорожденного поздно ночью делает запись на переплете фамильной библии. Гемфри был первым сыном Роберта.

Деви происходят из Норфолька. Первые представители этой фамилии переехали в Корнуэльс еще во времена королевы Англии и Ирландии Елизаветы. В 1578 году кто-то из Деви был приглашен герцогом Болтонским управлять его поместьем в округе Людгван в Корнуэльсе. Семья собралась в далекий путь. Многие месяцы продолжалось путешествие из Норфолька (северо-восточная Англия) в Корнуэльс - на крайний юго-запад острова.

Деви были иоменами *. Этот почтенный род, если можно доверять надгробным памятникам, имел много добродетелей: его представители контрабандой и потоплением кораблей (пиратством) не занимались и большей частью умирали в собственных кроватях.

* Иомены - свободные земледельцы.
...Корнуэльс, дикие утесы, холмы и скалы, уходящие далеко в море. Широкий вход в Ламанш отделил континент - французскую Бретань от Корнуэльса. С одной стороны острова - необозримые просторы Атлантического океана, с другой - Ламанш, за ним Немецкое море. Корнуэльское побережье находится на пересечении морских путей мира. Суда, идущие из Европы, долго еще видят мыс Старт-Пойнт. Небольшие холмы на западе полуострова отделены от остальной части Корнуэльса бухтой Моунт-Бей, холмы оканчиваются мысами Корнуолль и Лендс-Энд (Конец земли). В вечно неспокойном море группа островов Ссили является единственной видимой частью полуострова. Зеленая равнина, повествует старинная легенда, простиралась когда-то между Корнуоллем и островами и называлась долиной Лайонес и Лелотсау. Сорок деревень расположились в этой сказочной долине. Однажды ночью страшное наводнение и подземные толчки унесли луга, леса и все сорок деревень на дно морское... На гербе одной старинной фамилии изображена лошадь, выскакивающая из воды. Это все, что осталось от некогда цветущей долины.
 
Пензанс - там, где желтое пятнышко

На родине Гемфри Деви - в Пензансе, рассказывает хроника, целые гряды холмов исчезли в море. Гора Сант-Михель некогда находилась среди лесистой равнины. Прошли века, теперь гора Сант-Михель находится в бухте Пензанс и поочередно превращается то в остров, то в полуостров, в зависимости от прилива и отлива. В скалах прибрежья всегда ревет морской ветер. Только шесть дней в году стоит безветренная погода. Ветер выдувает пещеры. В некоторых пещерах жители часто находили кремневые орудия каменного века. Корнуэльс - исторический музей под открытым небом. Могильные курганы на холмах, круги вертикальных камней, колеблющиеся скалы, - все говорит о днях, давно прошедших.

Долмены неподалеку от Пензанса.
Здесь и ниже виды Корнуолла - с сайта www.viewsofcornwall.com

Пензанс и его окрестности богаты садами и огородами. Первые овощи на рынки Лондона привозят с этих южных берегов. Мягкий климат не мешает произрастанию растений на открытом воздухе и в зимнее время.

Корнуэльс можно назвать областью туманов и дождей. Количество осадков в Пензансе почти вдвое превышает обычное. Старая поговорка гласит: “Южный ветер приносит туда ливни, а северный возвращает их”. Берега Корнуэльса таят в своих недрах богатейшие залежи оловянного камня - касситерита и меди. Особенно богаты оловом окрестности Пензанса вблизи “Конца земли” - оконечности полуострова.

Пензанс, вид с моря.

Старый док в Пензансе

Дедушка Гемфри, Эдмунд Деви, был строительным подрядчиком. Шахтовладельцы Западного Корнуэльса охотно сдавали Эдмунду Деви подряды на строительные работы. Но, начиная с половины XVIII века, добыча олова стала сокращаться - сказалась конкуренция с заморскими странами, более богатыми оловянной рудой. Шахтеры устремились за океан, население Корнуэльса сокращалось. В Корнуэльсе стали заниматься рыбной ловлей и огородничеством - он постепенно превращался в “огород Лондона”. Дела Эдмунда Деви также пошатнулись.

Невеселые вести дошли до Пензанса. Англия объявила войну Америке. Это означало, что путь за океан закрыт. Обрывалась последняя надежда пензанских горняков на лучшее будущее. Эдмунд Деви вскоре убедился, что и ему война ничего хорошего не принесет.

Внешним поводом для войны с Америкой послужило желание “правительства его величества” обложить американцев налогами без согласия на то американских законодательных органов - Америка являлась в то время английской колонией. Война была жестокой. В числе издержек на войну английский парламент утвердил средства на изготовление “семисот двадцати ножей для скальпирования пленных американцев”. Девять десятых рабочих из-за войны остались без работы. В 1766 году на войну было израсходовано 140 миллионов фунтов стерлингов. В народе говорили: “Поражение колонистов поставило бы наши вольности в опасность”. Английскому правительству было, действительно, опасно доверять.

В парламенте раздавались высокопарные речи Бэрка, историческую роль которого метко охарактеризовал Карл Маркс:

“Этот литературный лакей, находясь на содержании английской олигархии, разыгрывал роль романтика по отношению к французской революции, а в начале волнений в Америке, состоя на содержании северо-американских колоний, с таким же успехом выступал в роли либерала против английской олигархии, в действительности же он был самым ординарным буржуазным пошляком”.
Бэрк без умолку трещал:
“Я не разделяю мнения тех джентльменов, которые противятся возмущению общественного покоя. Я люблю крик, когда есть беда. Звон пожарного набата в полночь нарушает ваш сон, но предохраняет от опасности сгореть в постели. Крик и шум волнуют графство, но охраняют собственность во всей области”.
Бэрк облачился в тогу защитника Америки, но позже он же изрыгал ядовитую слюну на восставший народ Франции, оплакивал судьбу короля Людовика и возвещал в парламенте об ужасах, якобы творимых “варварами-революционерами” в Париже.

...Эдмунд Деви оставил старшему сыну Роберту маленькую собственность - усадьбу в Варфеле. Отец великого химика, Роберт Деви, был человеком не без способностей, но в отличие от Эдмунда Деви не имел того, что называется практической сметкой. Биографы указывают на его беспомощность, расточительность, на непостоянство его характера.

Еще при жизни отца Роберт Деви обучился резьбе по дереву и впоследствии занимался граверным искусством. Но современники указывают, что большую часть энергии он тратил на полевую охоту и неудачные сельскохозяйственные опыты. Жена Роберта, Грация Миллет, приемная дочь местного врача мистера Тонкина, часто жаловалась на своего мужа. Брак этот нельзя было назвать счастливым.

Девяти месяцев от роду Гемфри начал ходить. Не достигнув и двух лет, он уже свободно болтал. Гемфри был любимцем родителей и многочисленной родни. Это был толстенький голубоглазый малыш, с вьющимися каштановыми волосами. Часто Гемфри оживленно играл со своими сверстниками на улице, и уши матери издалека улавливали звонкий смех своего шаловливого мальчика. Если игры становились слишком шумными, мать, к великому неудовольствию Гемфри, водворяла его обратно в дом. Она читала ему сказки и басни, и это очень скоро успокаивало малыша. Самым большим удовольствием было слушать старинные английские легенды, которые ему рассказывала бабушка. Он до того увлекался ими, что часто во сне повторял приключения Робин Гуда и других героев легенд. Пяти лет Гемфри научился читать и писать. Басни Эзопа и “Странствования пилигрима” были его первыми и любимыми книжками.

Талантливость Деви проявилась уже в эти детские годы. На седьмом году мальчика отдали в школу мистера Гаритона. Призванный просвещать молодое поколение Пензанса, Гаритон мало подходил к педагогической деятельности. Он, попросту говоря, был безграмотен. “Система” Гаритона сводилась к тому, что дети обучались больше на школьном дворе, чем в самой школе. Питомцы мистера Гаритона были предоставлены самим себе. Но иногда - это, видимо, было связано с потреблением спиртных напитков - на Гаритона находил педагогический зуд. Тогда его линейка жестоко гуляла по головам учеников. Девять лет провел Гемфри в школе Гаритона. Частенько учитель приглашал Гемфри к себе в кабинет и, не уставая повторять:
 

Теперь мальчик Деви,
Теперь, сэр, ты у меня,
И никто не спасет тебя -
Хороший мальчик Деви! -

хватал Гемфри за уши и с наслаждением драл их до тех пор, пока жертва не ухитрялась вырваться из его лап и убежать подальше от школы. Методы Гаритона, к счастью, не причинили Деви большого вреда...

В школе Гаритона большим почетом пользовались греческий и латинский языки, которые являлись главным предметом преподавания. Часто вечером у школьного окна, под монотонный шум морского прибоя и дождя, Гемфри предавался своим невеселым размышлениям. Ему было тяжело от слишком частых встреч с гибкой линейкой мистера Гаритона, от ненавистных греческого и латинского языков, от тоски по дому. Дома были мать и бабушка, которая так хорошо рассказывала маленькому Деви старинные английские сказки. Голова бабушки была буквально набита чудесными сказаниями и легендами. Особенно увлекался Деви рассказами о привидениях. От бабушки унаследовал он свои поэтические наклонности, может быть, храня детские впечатления, он на всю жизнь остался немного суеверным. Уже будучи известным ученым, путешествуя по Европе в зените славы, Деви удивлял своих коллег суеверным требованием скрещивать вилки и ножи после каждого блюда.

Веселый и жизнерадостный Гемфри был любимцем семьи. Много лет спустя Гемфри писал матери:

“В конце концов, способ, с помощью которого нас обучают латинскому и греческому, не влияет на наш умственный склад. Я считаю счастьем, что, будучи ребенком, был предоставлен в значительной степени самому себе. Никакого плана учебы не было, и мне нравилась праздность в школе мистера Гаритона. Может быть, этим обстоятельствам я обязан своим небольшим талантом и его особенному применению”.
В первые годы занятий Гемфри отличался более за стенами школы, чем в классах. Школьные товарищи полностью оценили поэтические наклонности Гемфри: вскоре многие влюбленные юноши Пензанса прибегали к помощи Гемфри для составления писем, стихов и шуток своим возлюбленным. Унаследовав от бабушки богатое воображение и обладая прекрасной памятью, Гемфри стал отличным рассказчиком. Под балконом гостиницы “Звезда” на Рыночной улице товарищи Гемфри часто слушали фантастические приключения из “Арабских сказок”.
“Прочитав несколько книг, - пишет Деви в своих воспоминаниях ранней юности, - я был охвачен желанием рассказывать их и постепенно начал выдумывать, составлять собственные рассказы. Быть может, это и было причиной моей оригинальности. Я никогда не любил подражать, а только изобретать”.
Школа ничего не дала Деви, кроме элементарных математических знаний и некоторых навыков в переводе латинских стихов на английский язык. Большую часть знаний он приобрел в библиотеке доктора Джона Тонкина. Семья Деви попала в жестокие тиски нужды, и с девяти лет Гемфри постоянно жил у доктора Тонкина. Кроме чтения книг, мальчик находил достаточно времени и для других занятий. Любовь к “экспериментам” проявилась довольно рано. Гемфри любил мастерить фейерверки. Местом для этих занятий служила пустая комната, в которой почтенный доктор, человек преклонного возраста, лечился от своих болезней. Здесь была установлена “комнатная лошадь”, на которой доктор упражнялся в плохую погоду в “верховой езде”. “Комнатная лошадь” представляла собой большое кресло, укрепленное на досках с пружинами. Эти доски и служили для Гемфри столом, на котором он изготовлял ракеты и прыгающих лягушек.

...Население Корнуэльса все уменьшалось. Жители массами уезжали в другие районы Англии или за океан. Это была эпоха полоумного короля Великобритании - Георга III. Торговля в Корнуэльсе была незначительной. Главными источниками новостей были бродячие торговцы и моряки каботажного плавания. Была еще захудалая газетка “Шернбургский вестник” - единственная газетка, издававшаяся на западе Англии. С большим опозданием узнавал Корнуэльс о том, что происходит на белом свете. Его дороги были простыми горными тропинками.

В 1787 году семья Деви выехала из Пензанса в усадьбу Варфел, в двух с половиной милях от городка. Выезд, очевидно, был вызван материальными затруднениями Роберта Деви. Гемфри остался жить у мистера Тонкина и по-прежнему продолжал “учебу” в школе Гаритона.

Во время летних каникул и в частые перерывы школьных занятий Гемфри совершал прогулки между Пензансом и Варфелом. Поездки верхом на пони “Дэрби” были чудесным праздником в жизни Гемфри. Живописная природа красивейшего уголка Англии не могла не оказать сильного влияния на впечатлительный ум мальчика, Глубокие, густо заросшие каньоны напоминали джунгли. То там, то здесь высились памятники старины, огромные каменные гряды, холмы и долмены. Черными провалами зияли заброшенные горные разработки. Все это распаляло воображение и возбуждало любознательность Гемфри. С удилищем и ружьём подолгу блуждал он по лесам и холмам, пока не забирался в дикую лесную чащу, где оставался многие часы. Душа наполнялась поэтическим восторгом, и в горячем порыве Гемфри набрасывал юношеские стихи и афоризмы.

“Лендс-Энд” - юго-западное побережье Корнуэльса невдалеке от Пензанса

Вместе с вдохновенным, чисто поэтическим увлечением природой Гемфри проявлял любознательность и интерес к естественной истории. У него был свой садик, за которым он тщательно ухаживал, он любил собирать коллекции минералов и зарисовывал рыб и птиц. За этими детскими занятиями скрывался огненный темперамент будущего великого химика-естествоиспытателя.

Истоки химии теряются в глубокой древности. Демокрит, материалист древности, признавал, что в основе всего мироздания лежат атомы, он же указал на основное положение химии - из ничего ничто произойти не может. Другой грек, Эмпедокл, также предвосхитил гениальное открытие Лавуазье:

“Из ничего не возникает ничего: ничто из того, что существует, не может быть уничтожено. Всякая перемена в природе не что иное, как соединение и разделение частей. Сущность природы заключается в вечном круговороте”.
Пройдут века, и в другую эпоху эти замечательные мысли найдут полное подтверждение в научных фактах и открытиях химии. Эти положения лягут в основу всего материалистического миропонимания.

В средние века широкое развитие получила алхимия. Алхимики искали способы превращения дешевых металлов в золото. Искали “жизненный эликсир”- средство к достижению вечной жизни. Некий итальянский поэт, алхимик Аугурелли преподнес в 1514 году папе Льву X свою поэму об алхимии; он воспевал способы получения искусственного золота и рассчитывал на щедрое вознаграждение от главы католической церкви. Лев X вежливо принял поэму, но подарил алхимику пустой мешок! Он заявил разочарованному итальянцу: “Тому, кто обладает столь великим искусством, недостает лишь кошелька для золота!” В погоне за сказочным “философским камнем”, за “жизненным элексиром”, за способом превращения простых металлов в золото алхимия не нашла ни первого, ни второго, ни третьего. И все же алхимики принесли большую услугу человечеству - они накопили значительный фактический материал, они наметили путь в сказочную и загадочную область строения материи; из алхимии выросла современная научная химия.

Роберт Бойль, живший в XVII веке, впервые указал на элементы как на составные материальные части тел природы. Он утверждал, что эти части простых тел нельзя разложить на разнородные составные части.
 

Роберт Бойль (1627-1691)

После Бойля в течение целого века в химии существовало полуфантастическое воззрение, что все тела, способные гореть, состоят из особого вещества - флогистона. Флогистон, соединяясь с землями, дает металлы. Металлы, теряя флогистон, превращаются в землистые вещества. Этому взгляду на строение вещества суждено было продержаться вплоть до времени обучения Гемфри Деви в школе Гаритона. К концу XVIII века отец современной химии Лавуазье во Франции, Кавендиш и Пристлей - в Англии, а с ними еще ряд других ученых положили научное основание химическим представлениям. В химию введены были весы - и гениальные пророчества древних получили блестящее подтверждение. Лавуазье утвердил в науке закон неуничтожаемости вещества. С этого времени началась история современной химии. Уатт в механике, Лавуазье в химии, Лаплас в астрономии положили фундамент наук. В это замечательное время великих открытий Гемфри вступал в жизнь.

Химическая лаборатория XVIII века

...Группа подростков, идя по Рыночной улице, распевает корнийские песни. Среди множества голосов выделяется голос запевалы. Голос резок и нестроен; он иногда срывается и тогда звучит совсем по-петушиному. Общий хохот шумной компании сопровождает эти не совсем музыкальные переходы. Вряд ли Гемфри получал большое удовольствие от своего голоса, но он упорно продолжал запевать. Много позже он будет долго упражняться, и его голос приобретет необходимую выразительность и красоту, а пока... пока сверстникам весело. Гемфри вырос в нескладного юношу, узкогрудого и немного сутулого.

Был поздний вечер, как всегда неспокойно было море. К пристани причалило не совсем обычное судно. При входе в бухту, у гряды подводных скал, ветер рывками раскачивал сигнальный колокол. Далеко в море и по побережью неслись звуки, напоминавшие погребальный звон, предупреждая о невидимой опасности. По трапу спускались пассажиры. Слышалась французская речь. Несколько мужчин в длинных одеждах сошли на берег. Один из них широким движением правой руки выводил знак креста. Вслед за ними сошли на берег и женщины. Вскоре группа приезжих двинулась по пустынным улицам городка, отыскивая пристанище. Ежедневно с той стороны Ламанша приплывали корабли и доставляли на английские берега беглецов из Франции. Начинался 1793 год.

Двадцать первого января был казнен король Франции Людовик XVI. “Людовик должен умереть, дабы жила республика” - в этих словах вождя якобинцев Робеспьера выразилась воля народа. Этот народ поднялся на смертельную борьбу с монархией, дворянством, светскими и церковными феодалами, на борьбу со всеми, кто веками угнетал и давил массы трудящихся городов и деревень. Контрреволюция пыталась остановить движение истории. Но все попытки подстрекателей - дворян и священников - облить республику ядовитой слюной лжи не могли обмануть отсталых и забитых крестьян Вандеи и Бретани. Со скалистых берегов Бретани накипь контрреволюции вынуждена была броситься в Ламанш и вскоре наводнила Англию. Сквозь пелену лжи, распространяемую эмигрантами, народные массы английских островов видели великую правду революционных событий, потрясавших Францию и весь европейский континент.

Правительство его королевского величества дегенерата Георга III ясно представляло себе, чем чреват для Англии пример, показанный народом Французской республики, и принимало свои меры. Англия воевала с республиканской Францией. В 1793 году правительство Питта провело в парламенте ряд законов против революционных выступлений. Каждый дом, комната, места для митингов или чтения брошюр и газет были объявлены “непотребным домом”. Лиц, содержавших читальни, наказывали как содержателей публичных домов. Английское правительство охотно принимало контрреволюционных французских эмигрантов, и те в благодарность поставили себя на службу террору против нараставшей революционной волны, против тех, кто выражал свое сочувствие и симпатии республиканцам по ту сторону пролива. Французские дворяне и церковники осели также и в Пензансе, ожидая удобного случая вернуться с ножом в руках к себе на родину. В это время Гемфри Деви шел пятнадцатый год.

Весной он окончил школу Гаритона. Затем его отправили дополнять свои познания в городок Труро близ Пензанса, в школу известного тогда педагога Кердью. Все расходы по устройству Гемфри в эту школу взял на себя, как и в предыдущие годы, доктор Тонкин. Окончив школу в декабре 1793 года, Гемфри вернулся домой, в Пензанс. Большую часть времени, как и его отец, он проводил в скитаниях вокруг города, на охоте и рыбной ловле. Иногда урывками занимался французским языком. Господин Дюгар, беглый священник из Вандеи, давал ему уроки французского языка и по мере сил вбивал в голову Гемфри контрреволюционные идеи. Первая любовь... В Пензансе много французских беглецов. Гемфри знакомится с молодой француженкой и посвящает ей ряд стихов. Его новая знакомая ведет себя легкомысленно. Разочарованный в своей любви, Гемфри впадает в состояние глубокого пессимизма.

Нет специальности, нет перспектив на будущее, нет уверенности в завтрашнем дне; этим объясняются его шатания, его броски в область чувственности. Чередование глубокого пессимизма и бездумного шумного веселья делается постоянной чертой его характера. Печально проводит Гемфри 1794 год. Позже он сам утверждал, что этот год был для него самым опасным, что никогда так не грозила ему опасность остаться заурядным и никчемным человеком. Но последующие события направили жизнь юноши по другому руслу.

В этом же году умер Роберт Деви, и семья лишилась своего кормильца. У гроба отца, низко опустив головы, стояли младшие дети, мать и Гемфри. Сухие и потускневшие глаза передавали всю глубину постигшего его горя. Гемфри смотрел на восковое лицо отца, и невольные сравнения мелькали в его мозгу. Гемфри знал, что отец и он по складу своего характера - люди, очень близкие друг другу. Это от отца унаследовал Гемфри свою отнюдь не английскую горячность, неспокойную натуру, и от этого сознания становилось еще тяжелее. Гроб с телом отца опущен в могилу, Мистер Тонкин произнес надгробную речь, призывая семью крепиться и не поддаваться ударам судьбы...

Смерть отца оказала на Гемфри глубокое влияние, он неожиданно переменил свое поведение. Приближалось совершеннолетие, и он, как старший мужчина в семье, должен был что-то делать для семьи, для детей и матери. Он порвал свои связи с компанией, которая чуть было не привела его в объятия улицы в худшем смысле этого слова.

Расставив удочки, Гемфри мечтал о будущем. На берегу горного ручья, в полном одиночестве, он рисовал себе заманчивые картины. Вот он уезжает из Корнуэльса, пересекает всю большую Англию и поступает в славный Эдинбургский университет. Он заносит в свою записную книжку: “Пусть каждый день делает меня лучшим, более полезным, менее эгоистичным и более преданным делу человечества и делу науки”. Увы, университет так же далек от Гемфри, как ослепительное солнце от земли. В университетах могут учиться только сыновья богатых, а семья Деви нуждается в помощи. И Гемфри обязан оказать эту помощь, должен идти работать. Но куда? В Пензансе, очевидно, делать нечего, разве что продолжать рыбную ловлю... В течение долгого времени Гемфри внушали презрение к бедному люду - к черни. Его уши ежечасно слышали рассказы об ужасных взбунтовавшихся толпах, “посмевших поднять руку” на церковь, па власть имущих. Но все эти россказни возымели обратное действие. Гемфри сочувствовал восставшему народу. Сквозь потоки горьких слез, обиду за свою судьбу прорывался гнев по адресу богатых и власть имущих.

Мистер Тонкин имел свои планы о будущем Гемфри. Много лет мальчик жил у него, учился на его средства, и мистер Тонкин имел право решающего голоса в определении дальнейшего жизненного пути своего воспитанника. Старость пришла незаметно. Седина густо припудрила виски доктора Тонкина. Частенько с большой неохотой выходил он из дому для выполнения своего врачебного долга. Старость требовала большего покоя, чем это мог позволить себе доктор. Тонкин уже давно лелеял мысль, что Гемфри придет ему на смену. Этот талантливый парень (в талантливости Гемфри у мистера Тонкина сомнений не было) будет доктором в Пензансе. За свою долгую жизнь мистер Тонкин научился различать людей, определять их умственные способности. Гемфри немного взбалмошен, чувствителен сверх меры, но все это пройдет с годами. Как нефть успокаивает бушующий океан, так годы осаживают слишком высокие взлеты чувств, переламывают психику людей. Тонкин забыл лишь одно: после того, как нефть прекращает свое действие, океан бушует с еще большей силой...

Тонкин решил посвятить Гемфри служению медицине. Однажды мать приказала Гемфри надеть праздничное платье. Это произошло 10 февраля 1795 года, в будничный день, и, естественно, Гемфри удивился необычному предложению матери. Но через полчаса все выяснилось. В аптеке мистера Борлаза был подписан контракт, согласно которому Гемфри делался аптекарским учеником. Мистер Тонкин реализовал свое решение. Мечты об университете рухнули, как карточный домик. Начиналась новая жизнь.

С каждым днем Гемфри все более серьезно относился к своему самообразованию. В положении аптекарского ученика ничего другого делать не оставалось. Ему уже минуло шестнадцать лет. Гемфри самостоятельно составил широкий план самообразования.

1. Теология или религия, изучаемая через природу. Этика или нравственные добродетели, изучаемые через откровение.

2. География.

3. Моя профессия: ботаника, фармакология, учение о болезнях, анатомия, хирургия, химия.

4. Логика.

5. Языки: английский, французский, латинский, греческий, итальянский, испанский, еврейский.

6. Физика: учение о свойствах тел природы, о явлениях природы, учение о жидкостях, свойствах организованной материи, об организации материи.

7. Астрономия.

8. Механика.

9. Риторика и ораторское искусство.

10. История и хронология.

11. Математика.

Не имея средств получить университетское образование, Гемфри сам намечает план учебы; выполнив его в течение ряда лет, он сможет стать вполне образованным человеком. Эти годы послужат ему питательной почвой, на которой впоследствии пышным цветом расцветет его гений.

Соотечественник Деви, великий английский химик Рамзай, много десятков лет спустя писал: “Кто из нас приступал к занятиям столь обширным вширь и вглубь?”


Детство и отрочество 
Гемфри увлекается химией 
Пневматический институт 
Веселящий газ 
Профессор Королевского института 
Великие открытия 
Болезнь. Новые поиски 
Личная жизнь 
Деви открывает Фарадея 
Победа над гремучим газом 
Библиография 

Сетевое издание подготовили учащиеся московской гимназии №1543
Антон Винниченко, Андрей Грушников и Максим Никулин


VIVOS VOCO! - ЗОВУ ЖИВЫХ!