VIVOS VOCO: К.В. Лютова, "Спецхран Библиотеки Академии наук"

Через 4 месяца после назначения Викторова ответственным за секретные фонды и секретную переписку на работу в БАН пришла Клавдия Антоновна Рудовская (1903-1990), как сказано в ее трудовом списке - "ученым библиографом" [1]. Однако позже в анкете, хранящейся в личном деле [2], сама К.А. Рудовская писала, что с 1 марта 1930 г. она работала в БАН заведующей специальным хранением. В апреле 1933 г. И.И. Яковкин подписал приказ о том, что заведующая отделом спецхрана К.А. Рудовская переводится в штат Библиотеки на должность старшего библиотекаря [3], - значит, раньше она была в штате не Библиотеки, а органов ГПУ? К этой мысли приводит и очень подробный "Анкетный лист", заполненный Рудовской при поступлении в БАН, где ее должность названа скромно - "технический работник", профессия - "делопроизводство", образование - "частная гимназия". В конце "Анкетного листа" - подписка о неразглашении государственных тайн. В момент поступления в БАН ее муж - С.Я. Рудовский - был в группе следователей секретно-оперативного Управления ПП ОГПУ в ЛВО, непосредственно занимавшейся фабрикацией дела о "Всенародном союзе борьбы за возрождение свободной России", и вместе с другими вел допросы арестованных по "Академическому делу" [4].

В 1932 г. в спецхране появился второй работник - старший библиотечно-технический сотрудник Антонина Ивановна Беликова, бывшая до этого комендантом хозяйственной части Библиотеки" [5].

О работе спецхрана в первые годы его существования известно немного.Чистка фондов Библиотеки, которую должны были проводить сотрудники спецхрана, регламентировалась приказами и распоряжениями Главлита и Леноблгорлита. Главлит рассылал списки литературы, подлежащей изъятию из фондов всех библиотек страны, в том числе и Библиотеки АН СССР. Леноблгорлит, выпуская со своей стороны дополнительные списки запрещенных изданий, разрабатывал методические указания по составлению документов об изъятии книг, о списании "вредной" литературы в макулатуру, следил за точным и своевременным исполнением приказов Главлита и своих собственных распоряжений.

Сохранилась любопытная, "не подлежащая оглашению" схема приказа, который должен был отдавать директор библиотеки или книготорговой организации при получении из Главлита распоряжения об изъятии литературы. Эта схема была разработана и разослана Леноблгорлитом в январе 1935 г., приведем ее полностью:

"Приказ N... по......."
"......1935 г.
1.На основании приказа Главлита приказываю немедленно приступить к изъятию из ... литературы. Работу по изъятию литературы закончить к 15 марта с.г.
2. Ответственность за изъятие литературы возлагаю на заведующего...
3. Всю изъятую литературу необходимо хранить в упакованном и запечатанном виде в ... под персональную ответственность заведующего... до получения особого распоряжения Леноблгорлита.
4. На изъятые и опечатанные книги составляются:
а) списки в 3-х экземплярах (отпечатанные на машинке) по форме: автор, название, издательство, год издания и количество изъятых экземпляров. Один экземпляр списка хранится в ... вместе с опечатанными книгами.
6) акт в 3-х экземплярах, в котором обязательно указывается. что книги (подлежащие изъятию) полностью изъяты ...
Примечание: все книги, находящиеся на руках у читателей (подлежащие изъятию) должны быть возвращены в библиотеку.

5. Два экземпляра акта и списков немедленно представляются в Леноблгорлит (ул.Пролеткульта, д.1, 3-й эт. коми. 22)" [6].

Через 2 месяца (2 марта 1935 г.) начальник Леноблгорлита в дополнение к разосланному ранее распоряжению предлагает "форсировать работу" по изъятию книг и "согласно директивы ЛК ВКП(б)" закончить ее к 15 марта" [7].

Сотрудники спецхрана должны были работать со списками запрещенных книг, выпускавшимися не только Главлитом и Леноблгорлитом, но и с большим числом списков республиканских (союзных и автономных республик), областных, краевых и городских отделений Главлита. Книги, переведенные по этим спискам из открытых фондов в спецхран, должны были учитываться в документах и справочно-библиографическом аппарате отдела.

Сохранились первые инвентарные книги отдела, их всего четыре. К сожалению, в них нигде не указаны начальные даты. Записи обрываются 1936-м годом. В двух инвентарных книгах на последней странице круглая сургучная печать и подпись: "В этой книге пронумеровано, прошнуровано и печатью скреплено 40 листов". Общее число записей не указано. Тем не менее, эти инвентарные книги, при всем их несовершенстве, представляют интерес для истории формирования фондов спецхрана. Прежде всего, бросается в глаза, что все зарегистрированные в них книги, журналы и газеты были опубликованы на русском языке за рубежом (Берлин, Прага, Париж, Харбин и др.) или в русских, украинских и белорусских городах во время белой оккупации.

Всего в трех инвентарях учтено около 1000 названий книг (иногда в нескольких экземплярах). Четвертый инвентарь посвящен газетам (91 название), принцип охвата материала тот же - периодическая печать русского зарубежья и территорий, временно оккупированных белой армией.

Чистка фондов БАН сопровождалась изъятием карточек из Генерального каталога. Эту трудоемкую работу не успевали делать немногочисленные сотрудники спецхрана. Им в помощь формировались специальные бригады из комсомольцев БАН. которые по вечерам, за дополнительную оплату, вынимали карточки из каталога по авторским спискам Главлита. В систематическом каталоге эту работу осуществляли обычно сами специалисты-систематизаторы.

В обязанности спецхрана входил и контроль за вновь поступающей иностранной, литературой. Направлял и проверял эту работу специальный отдел Ленобллита - ИНО. Некоторое представление о работе с иностранной литературой может дать "Протокол заседания Коллегии Ленобллита" от 11.09.1931 г.. на котором обсуждалась деятельность ИНО. Приведем выдержки из доклада его заведующего:

"ИНО оторван, изолирован от всех руководящих центров и организаций. Полное отсутствие руководства со стороны ИНО Главлита приводит к тому, что мы вынуждены полагаться только на свою революционную совесть и часто разрешать вопросы интуитивно. Часто работа осуществляется на местах - в ГПБ, в БАН. Нет инструкций о хранении и использовании заграничной литературы".

В резолюции по этому докладу указывалось:

"В момент ожесточенной подготовки со стороны международного капитализма вооруженной интервенции против СССР буржуазная пресса и литература является мощным орудием в руках капитала, с помощью которых стремится посеять ненависть к Советскому Союзу и подготовить общественное мнение капиталистических стран к войне с СССР. Поэтому особенно важно усилить иностранную цензуру [!
Недопустимо отсутствие руководства со стороны Главлита.
Просить Обком установить более конкретное руководство ИНО-отделом. Отметить недостаточный контроль со стороны ИНО-группы уполномоченными на местах (ГПБ, БАН), в которых наблюдается небрежное хранение запрещенных материалов" [8].

О все большем ужесточении контроля за иностранной литературой свидетельствует письмо, направленное начальником Леноблгорлита Павловым в особый сектор Обкома ВКП(б). Оно написано по материалам "Сводки важнейших задержаний и конфискаций - Ленгорлита". В письме сообщается, что задержан перевод статьи П.Б. Струве"Мои встречи и конфликты с Лениным". помещенной в английском журнале "The Slavonic and East European Review" (1934. T. 118. № 36, 37), хранившемся в фондах спецхрана Библиотеки АН СССР с запретительным знаком: "Вся статья целиком представляет из себя злобные контрреволюционные выпады против основ нашей партии и гнусную, доходящую до бешенства клевету на вождя революции В.И. Ленина".

И далее поясняется, что дирекция Ленинградского государственного университета обратилась в Библиотеку АН СССР по поводу перевода и выдачи сотрудникам кафедры марксизма-ленинизма, профессорам, членам ВКП(б) Чагину А.Б. и Аввакумову С.И. указанной статьи. Оба номера журнала

"были снабжены не двумя запретительными печатями, а одной, что означало, что гражданин, знающий английский язык и имеющий доступ в спецхран, имел возможность читать эти статьи. Для перевода был приглашен цензор Горлита т. Земляков, который снабдил журнал двумя запретительными печатями, что сделало невозможным пользоваться этими статьями без разрешения соответствующих органов (правильно поступил)".

Подробный отзыв о статье П.В. Струве. снабдив его многочисленными цитатами, начальник Ленобгорлита заключает:

"Приведенные контрреволюционные выпады П. Струве говорят о том, что подобного рода литература безусловно не может быть использована. Ходатайство руководства кафедры марксизма-ленинизма ЛГУ об использовании данной статьи для научно-исследовательских работ может быть охарактеризовано как политическое недомыслие, тем более, что по вопросам строительства нашей партии, ее борьбы с врагами и роль вождя революции В.И. Ленина запечатлена в огромном количестве замечательной политической литературы". [9].

Директору БАН вместе с зав. спецхраном пришлось писать объяснение по поводу этого инцидента.

Естественно, что атакой ситуации комплектование Библиотеки иностранной литературой оказывалось в сложном положении. Вся присылавшаяся из-за границы литература поступала сперва в спецхран. где ее просматривали политредакторы (выделенные из других отделов сотрудники, знавшие иностранные языки и пользовавшиеся доверием партбюро, дирекции и Горлита). Разрешенная ими для общего пользования литература частями передавалась в отдел комплектования. При этом книги часто задерживались в спецхране, на что постоянно жаловались комплектаторы, требовавшие на своих производственных совещаниях изменения существующего порядка: им хотелось видеть всю литературу, без задержек, с адресами на конвертах, рекламными списками и проспектами, которые обычно терялись в спецхране. На этих же совещаниях ставился вопрос и об "отсутствии руководящих принципов при выписке по фашистским странам" [10]. В результате заказы на литературу из этих стран часто просто откладывались - подальше от греха.

31 августа 1937 г., в связи с приближавшейся 20-й годовщиной Октябрьской революции, в газете ЦО "Правда" была опубликована передовая под названием "Библиотечное дело". В ней говорилось, что "не следует забывать, что ЦК партии и Правительство всегда видели в культурной, в частности библиотечной, работе политическую работу", а библиотекарь - "пропагандист и агитатор большевистской культуры. Вся работа его должна быть пропитана духом большевистской идейности, партийности". И "там, где забывают об этой политической стороне дела - там в библиотеку проникают вражеские влияния, там библиотечные полки засоряются враждебной литературой" [11].

Коллектив Библиотеки АН СССР не мог не прореагировать должным образом на эту статью и, как тогда было принято, "вместе со всем народом" он взял на себя дополнительные предпраздничные обязательства:

"Сотрудники БАН твердо помнят, что враги народа троцкисты, бухаринцы и другие диверсанты всех мастей используют все возможности и все способы для совершения своего гнусного дела на любом участке нашего строительства. Помня об этом, сотрудники БАН, независимо от своего положения, должности и квалификации. дают обещание укреплять революционную бдительность в отношении пропускаемой ими литературы ..." [12].

При обсуждении общебиблиотечных обязательств в отделах к ним добавлялись конкретные дополнительные обещания. Так, сотрудники отдела комплектования обязались "стремиться к максимально возможному сокращению валютных заказов в фашистских странах...".

И еще:

"Укрепляя революционную бдительность и стремясь к политически правильной ориентации читателей, отделы комплектования, систематизации и обслуживания обязуются:
а) пересмотреть к 15 октября список научных учреждений фашистских стран...
б) к 1 января 1939 г. пересмотреть по содержанию систематический каталог Библиотеки, очистив его от изданий, не подлежащих включению в читательский каталог.
в) не допускать проникновения на выставку и к читателю враждебной литературы" [13].

А что же спецхран? Как вел себя в этой обстановке самый политизированный отдел Библиотеки?

На ежемесячных производственных совещаниях отдела комплектования, на которых всегда присутствовала и зав. спецхраном К.А. Рудовская, ей все чаще предъявлялись претензии по поводу нечеткой работы отдела, задержки литературы, что влияло на показатели работы комплектаторов. Так. в январе 1937 г. в протоколе совещания отмечено:

"За истекший год очень нечетко было поставлено дело рекламации не полученной из Межкниги периодики, так как сведения о задержках в спецхране (выделено мной. - К.Л.) поступали с запозданием, случайно. Надо поставить вопрос о регулярном оповещении спецхраном отдела комплектования о задерживаемых выпусках периодики".

Ответ Рудовской был по меньшей мере странным: "Вопрос этот надо действительно рассмотреть заново, однако несколько позднее, ввиду предстоящего перевода (?) из БАН отдела спецхранения" [14]. По-видимому, Рудовская не очень вникала в производственные проблемы и надеялась отговориться от них какими-то туманными перспективами на якобы намечавшийся перевод спецхрана из БАН. К тому же она была озабочена более важными проблемами, касающимися ее лично, и, действительно, ей было над чем задуматься.

С середины 1936 г. в спецотдел ЛО АН СССР на К.А. Рудовскую посыпались доносы со стороны сотрудников БАН, спровоцированные арестом ее ближайших друзей - парторга Папаяна и политредактора Склярова. Некоторые из них были организованы зав. спецотделом Академии наук, о чем простодушно пишет одна из доносительниц: "На Ваше предложение дать в письменной форме мое личное мнение о зав. спецхраном Рудовской сообщаю следующее ...". Опуская написанный мелким почерком карандашом на трех с половиной страницах текст "мнения", приведу лишь характерную для эпохи концовку: "Мое мнение, несмотря на то. что она жена сотрудника НКВД (чем очень кичится), с ней нужно поступить так же. как и со всем контрреволюционным отродьем троцкистско-зиновьевского блока, т.к. она имела теснейшую связь с Папаяном - осколком этой трижды проклятой банды террористов" [15].

На бланке директора БАН (без подписи и даты) сохранился любопытный текст, по-видимому, набросок объяснительного письма заместителя директора БАН А.Я. Мейнстера в вышестоящие инстанции по поводу какого-то доноса, направленного против дирекции:

"Сообщение о том, что администрация Библиотеки Академии наук (ее директор Яковкин или его заместитель Мейнстер) при содействии Особого отдела АН прилагали все усилия к тому, чтобы удержать на работе в качестве зав. спецотделом Библиотеки Рудовскую К.А., является совершенно неправильным и опровергается следующими фактами.
Летом 1936 г. зам. директора Мейнстер обратился в Особый отдел с просьбой наметить кандидата на должность заведующего спецотделом ВАН, согласовав его с подлежащими учреждениями. представить Президиуму для назначения вместо Рудовской.
Особым отделом выдвинута кандидатура Матюшина P.M.. но отношением 28.01.1937 г. П.П. Наркомвнудела сообщено, что мотивов к снятию Рудовской не имеется" [16].

Тем нс менее кампания против Рудовской продолжалась. В спецчасть АН СССР вновь поступил донос: "В дополнение к поданному мною материалу сообщаю о ненормальностях в работе спецхрана н о халатном отношении к работе Рудовской К.А. еще раз". И далее снова о дружбе с Папаяном и Скляровым. о том. что "она ходит по Библиотеке в пальто и с портфелем", и страшное заключение в духе тех лет: "Видимо у Рудовской есть связь с оставшимися в Академии наук отростками контрреволюционной троцкистско-зиновьевской трижды проклятой банды фашистских наймитов" [17].

А 29 марта 1937 г. в стенгазете БАН появилась заметка под названием "Преступная беспечность вместо бдительности". Вот некоторые отрывки из нее:

"Отдельные коммунисты, комсомольцы и беспартийные неоднократно сигнализировали администрации Библиотеки о том, что Рудовская теснейшим образом была связана с троцкистским бандитом Папаяном. Известно также, что Рудовская на второй день после ареста этого отъявленного врага народа горько оплакивала его участь... Враги народа Папаян и Скляров бесконтрольно хозяйничали в спецхране Библиотеки, унося на дом без всякой записи контрреволюционную литературу.
Чем же объясняется, как не идиотской болезнью беспечности нашей администрации, что несмотря на все сигналы Рудовская продолжает работать на самом ответственном в политическом отношении участке Библиотеки" [18].

Через два дня директор Библиотеки Яковкин вынужден был обратиться к зав. спецотделом ЛО АН:

"В заметке, помещенной в стенгазете Библиотеки, обращается внимание на то, что зав. спецотделом Рудовская состояла в близких отношениях с Папаяном и Скляром. Полагая, что при таких условиях Рудовская не может оставаться на посту заведующей спецотделом БАН. Библиотека просит Вас указать лицо, которому можно было поручить хотя бы временно этот отдел" [19].

Возможно, что высокие покровители из НКВД опять оказали бы Рудовской поддержку. Однако арест ее мужа следователя С.Я. Рудовского (впоследствии расстрелянного) резко изменил положение: 3 октября 1937 г. она была "исключена из списков БАН" и вскоре арестована. Через 20 лет, уже после реабилитации, К.А. Рудовская вернулась в БАН, очень недолго работала в спецхране, а затем перешла и до ухода на пенсию работала в отделе иностранного комплектования. Насколько мне известно, о своей работе в должности заведующей спецхраном она рассказывать не любила.

В 1938 г. заведующей спецхраном назначили М.В. Степанову, уже работавшую в Библиотеке. Вскоре в отделе появилась молодая комсомолка Э.К. Круштейн (1916-1976 гг.). Помощником библиотекаря по-прежнему оставалась А.И. Беликова.

С самого начала, в соответствии с "Положением о работниках, допущенных к секретной работе", им выплачивались неплохие надбавки к зарплате: в первый год работы - 10% оклада, во второй год - 20%, за три года работы и больше - 30% [20].

В 1939 г. в спецхран взяли еще одну комсомолку - В.И. Севастьянову. Она проработала в нем всего год и перешла в отдел обработки. Однако ей хорошо запомнились и вечерние работы в Генеральном алфавитном каталоге по изъятию карточек на "недоброкачественные в политическом отношении издания", и составление списков книг, подлежащих уничтожению. Рассказывая (в 1995 г.) о спецхране. Валентина Ивановна указала и помещение, где он находился, - в небольшой комнате на 3-м этаже (там сейчас находится компьютерный зал СБО). Сюда же приходили и немногочисленные читатели - ярче всех ей запомнился академик Е.В. Тарле, к тому времени уже реабилитированный после "Академического дела" [21].

С началом Великой Отечественной войны изменилась вся жизнь Библиотеки.

Уже через три недели после объявления войны Э.К. Круштейн была зачислена в ряды народного ополчения. Однако в конце ноября 1941 г. ее вновь приняли на работу в БАН. Ввиду сокращения объема работы в спецхране ее временно назначают заведующей экспедицией и на полдня - в отдел обслуживания. А.И. Беликова, видимо, по той же причине, с середины ноября "временно переводится на половину рабочего дня на половину оклада". По всей Библиотеке идет сокращение, ряд отделов расформировывается, упрощается вся структура БАН. В феврале 1942 г. в связи с эвакуацией увольняется заведующая спецхраном М.В.Степанова. В июне того же года возвращается в отдел Э.К. Круштейн, несколько месяцев работает (заведующим) В.Ф. Филиппов, в ноябре 1942 г. назначается новый заведующий спецхраном - Р.Х. Подольский, он работает до мая 1943 г. Уходит на фронт Э.К. Круштейн (она вернулась в БАН лишь осенью 1945 г.).

Пожалуй, единственным постоянным работником спецхрана в течение всех военных лет оставалась А.И. Беликова, однако ее перебрасывали с одного участка на другой и лишь числили за спецхраном: она работала то грузчиком, то хранителем книжных фондов, то была в охране, опечатывала помещения, собирала и свозила в Библиотеку книжные коллекции, оставшиеся после смерти ученых.

На 1 декабря 1943 г. в штате Библиотеки Академии наук было всего 65 человек, из них в Ленинграде работало 60( 5 - в Москве). В апреле 1944 г. вернулся в Ленинград директор Библиотеки И.И. Яковкин, эвакуировавшийся в Москву в августе 1942 г.

В отчете БАН за 1944 г. указано, что в первом квартале года работало всего 5 отделов (отделы хранения, комплектования русской литературой, обработки и каталогов, обслуживания и научно-библиографический) - спецхран среди них не назван [22].

Примечания

Список сокращений

1. ПФА РАН. Ф. 158. Оп. 7. Д. 224. Л. 1.

2. Там же. Ф.4. Оп. 30. Д. 25. Л. 9.

3. Там же. Ф. 158. Оп. 3 (1930). Д. 41. Л. 30.

4. Академическое дело... Вып. 1. С. XLII.

5. ПФА РАН. Ф. 158. Оп. 3 (1930). Д. 41. Л. 27.

6. Там же. Ф. 4. Оп. 28. Д. 53. Л. 3.

7. Там же. Л. 4.

8. ЦГАЛИ СПб. Оп. 1. Д. 38. Л. 26-33. Копии этого и следующего документов предоставил проф. Санкт-Петербургского Университета культуры д.ф.н. А.В.Блюм.

9. ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2-В. Д. 5295. Л. 64-68.

10. Арх. БАН. Протоколы производств, совещ. Отдела комплектования. 1937. Л. 35.

11. Библиотечное дело // Правда. 31 авг. 1937.

12. Арх. БАН. Протоколы производств. совещ. ... Л. 43.

13. Там же. Л. 44-45.

14. Там же. Л. 6.

15. ПФА РАН. Ф. 4. Оп. 30. Д. 25. Л. 12-15.

16. Там же. Л. 39.

17. Там же. Л. 21.

18. Там же. Л. 29.

19. Там же. Л. 25.

20. Там же. Ф. 158. Оп. 3 (1938). Д. 74. Л. 2.

21. Академическое дело 1929-1931 гг. Вып. 2. Дело по обвинению академика Е.В.Тарле. / Отв. ред. В.П.Леонов. Библиотека РАН. Ч. 1-2. СПб., 1998. 745 с.

22. Там же. Оп. 3 (1944). Д. 21. Л. 8.