VIVOS VOCO: Л. Евстигнеева, "Журнал «Сатирикон» и поэты-сатириконцы"

"Ужасный, ядовитый смех" "Сатирикона" не посягал на основы существующего строя. Журнал даже не уберегся от болезней беззубой, развлекательной прессы. Но в начале своей жизни "Сатирикон" довольно часто обращался к политической сатире.

Первые номера "Сатирикона" полны иронических откликов на политику насильственного "успокоения" России. Из номера в номер журнал дает сатирические портреты кровавых усмирителей, имена которых были известны всем. В стране хозяйничали облеченные неограниченной властью генерал-губернаторы, ставшие в тот период фактически военными диктаторами. В Москве - генерал-майор Д. Трепов, издавший приказ "патронов не жалеть", в Ялте - генерал Думбадзе, в Туркестане - В.Ф. Трепов, в Севастополе - сенатор Гарин, в Одессе - генерал Толмачев, в Риге - барон Меллер-Закомельский и т.д. С этих "столпов" правительственного порядка "Сатирикон" не спускает пристального взгляда. "- Вы русский подданный? - Нет, ялтинский", - издевается он в одном номере. И, поясняя это, сообщает в другом: "В Ялте расцвел Думбадзе и позеленело население" *. В № 4 за 1908 г. "Сатирикон" поместил лаконичную телеграмму из Ялты: "Генерал Думбадзе выслал в 24 часа из Ялты свою собственную шинель за ношение красной подкладки".

* "Сатирикон", 1908, № 9, стр. 15; "Сатирикон", 1909, № 18, стр. 4.

В № 6 за тот же год журнал напечатал следующий разговор обывателей.

Счастливец - Извините, я без галстука.
___________.- Ну, и благодарите создателя.

Напомним, что столыпинскими галстуками в те годы именовали виселицы, покрывшие всю страну.

В "Провинциальной мозаике" Аверченко с еле сдерживаемым гневом повествовал об усмирении крестьян в Вятке. По распоряжению князя Горчакова, их "прогоняли сквозь строй стражников с нагайками, били и делали с ними многое другое. Били в трех случаях: до уплаты недоимок, во время уплаты и после уплаты. Народному ликованию не было конца". Жалобы разбирал чиновник для особых поручений "по-соломоновски": "Как ты смеешь так отвечать начальству?! Да знаешь ли ты... Ах ты..." (см. собр. соч. В. Пуришкевича, изд. женского съезда)" *.

* "Сатирикон", 1909, № 8, стр. 11; В.М. Пуришкевич - один из главарей черносотенцев, депутат III Думы. Его речи полны самой грубой брани.

В другом номере сатириконцы остроумно рассказывали о том, как в Калугу явился одессит с предложением поменяться генерал-губернаторами. Изумленные калужане ответили: "Да ведь у нас тот самый, Вятский", имея в виду "подвиги" князя Горчакова. Но хитрый одессит все-таки продолжал уговаривать, в полной уверенности, что хуже Толмачева не бывает. Об "одесских невозможностях" на страницах "Сатирикона" рассказал Аверченко. Герой его "Испытанных средств" - одесский обыватель Недобитов. После усмирения по методу генерал-губернатора Толмачева его голова пробита железной палкой. Как объясняет Недобитову одесский врач, "это хирургический отдел трепанации мозговых функций фармакопеи, согласно пункта девятого, первого раздела статей об усиленной охране". Лечение Недобитову предлагается очень простое:

"распилить мозговую коробку, вынуть мозги и, промыв их, положить обратно. А распиленное место заклеить синдетиконом. Недобитов побледнел:
- Тогда... может... не надо!?
- Почему же не надо? Это испытанное средство. Если вы боитесь, что на швах больше не вырастут волосы, то на этих местах можно наклеить полоски волчьего меха. Оно будет как бы волосы. Испытаннейшее средство!" *
* "Сатирикон", 1909, № 1, стр. 2-3.

Но хотя врач неоднократно повторяет, что средство проверено, и не раз, Недобитов предпочитает умереть, чем подвергнуть свои мозги "промыванию".

Вместе с одесским обывателем "Сатирикон" добросовестно старается разобраться, чей город хуже. И, пожалуй, отдает предпочтение Кишиневу, где бесчинствовал черносотенец Крушеван. Его действия в еврейских кварталах вызвали такой сатирический отклик журнала:

"И сказал господь:
- Каин! Где брат твой Авель?
- Разве я сторож брату моему! Евреи сами виноваты в погромах". *
* "Сатирикон", 1908, № 14, стр. 3.

Действительно, кроме жестокости, жители Кишинева сталкивались с беспримерным иезуитством своих местных властей...

Так "Сатирикон" держал под постоянным прицелом тех, кто осуществлял "чрезвычайную охрану" населения: от революции. С едким сарказмом он передавал разговор этих "охранителей":

"- Чего это у вас обыватель так мрет?
-Ума не приложу! Мы уж и то его усиленно охраняем.
- Гм... А вы попробуйте его чрезвычайно охранять".

Разговор помещен под таким выразительным заглавием: "Не мытьем, так катаньем" *.

* "Сатирикон", 1909, № 32, стр. 3.

Сохранился любопытный рассказ Аверченко "Былое", о том, как реагировали сами "усмирители" на сатирические уколы журнала. Рисуя мрачный портрет генерала Думбадзе, он пишет:

"А раз, помню, ушел он из Ялты. Оделся в английский костюм и поехал по России. А журналу «Сатирикон» стало жаль его, что вот, мол, был человек старый при деле, а теперь без дела. Написали статью, пожалели. А он возьми и вернись в Ялту, когда журнал там получился. И что же вы думаете, детки: стали городовые по его приказу за газетчиками бегать, «Сатириконы» отбирать и рвать на клочки. Распорядительный был человек. Стойкий".

Все это свидетельствовало о том, что "Сатирикон" стремился к активному разоблачению столыпинского порядка. Гротескные фигуры столпов реакции, запечатленные на его страницах, остались на долгие годы, свидетельствуя о разрушительной силе его смеха. Это роднило журнал с лучшими его предшественниками.

Оплакивая погибшую революцию, поэт Красный (К.М. Антипов) писал в одном из первых номеров "Сатирикона":

Все растут, как тучи, крабы...
Пасти ширятся багрово...
Где же фея, что могла бы
Дать магическое слово?

Чтоб то слово расковало
Круг железного коварства,
Чтоб оно расколдовало
Заколдованное царство?

Сатирикон", 1908, № 4, стр. 2.

Насмотревшись на действия "усмирителей", "Сатирикон" изображает историческое движение вперед, как кровавое скольжение по острию ножа. Такова карикатура Ре-Ми "Так было, так будет". Новый 1909 год, раскрыв глаза от ужаса, опускается на кол. Под рисунком - строки Красного:

Твердо помни, что оракул
Приказал садиться на кол,
Исполняй же повеленье -
Начинай свое движенье.

Обращаясь к истории России, сатириконцы находят аналогию со своим временем в эпохе Николая I. Не случайно в одном из рассказов Аверченко мелькает зловещее имя Бенкендорфа. Рассказ повествует о том, как "старикашка" - 1908 год - передавал мальчишке - 1909-му - все "атрибуты своей власти":

"Потом достал заскорузлый носовой платок:
- Подлинный платок Бенкендорфа. На предмет утира ния народных слез.
Отложил истертую веревку:
- Веревка.
Потом - зачем-то кусок скверного серого мыла:
- Мыло.
Довольно! - закричал я, - уходи!
Ухожу, ухожу, - заторопился он. Кстати, у меня ни чего нет больше для мальчишки.
Лжешь! - бешено заревел я. - У тебя еще должна быть одна бумага, помеченная 17 октябрем.
С деланным испугом старикашка схватился за карманы и быстро стал по ним шарить.
- Нет... Экая досада! Обронил, значит! Карманы-то дырявые... И хихикнув, исчез" *.
* "Сатирикон", 1909, № 1, стр. 3.

Так в "Сатириконе" вырастает вторая тема - разоблачение мнимых царских "свобод" и "куцей" конституции. Как известно, 17 октября 1905 г. Николай II, испугавшись размаха революции, вынужден был издать манифест о созыве законодательной Государственной Думы. Народу были "дарованы" свободы: "неприкосновенность личности, свобода совести, слова, собраний и союзов", на деле оказавшиеся фикцией. Царизм предпринял этот маневр, чтобы расколоть революционное движение и временно приостановить его развитие.

Прекрасно понимая это, "Сатирикон" начал систематически высмеивать фальшивые заявления о том, что Россия отныне будет двигаться по пути прогресса. "- А где тут, братцы, у вас конституция?" - читаем в одном из номеров журнала. Мужики, к которым обращен вопрос, удивленно переспрашивают:

"- Не конституция, а экзекуция?
- Нет, конституция.
- Экзекуция, это будет тебе налево. А конституции - никакой нет! Она зовется так, то есть ее прозвание экзекуция, а конституции тут вовсе нет" *.

"Сатирикон" перепевает здесь разговор Чичикова с крестьянами из "Мертвых душ", но и ирония журнала направлена против царских реформ.

* "Сатирикон", 1909, № 12, стр. 8.

Вот как выглядит русская "политическая весна" в изображении другого сатириконца:

Солнце... Зелень... Птичий гам...
Выставленья зимних рам,
Обыск, арест, экзекуция.
То есть целых два зараз
Удовольствия для нас:
И весна, и... конституция.

"Сатирикон", 1908, № 4, стр. 10.

Сатириконцы дружно высмеивают конституцию, превратившуюся в экзекуцию. А. Радаков в язвительной карикатуре изобразил "услужливого медведя - Союз 17 октября, - который своей "надежной" спиной раздавил маленькую жалкую конституцию. Ди-Аволо написал "Сказочку" о том, как русский Михрютка окно в Европу рубил. Полицейский обманул доверчивого Михрютку: его "плант" украл, а свой подсунул. Прорубил мужик окно и увидел: "Сидит персидская публика на колах и на Михрютку глаза выкатила".

С этой "Сказочкой" перекликается миниатюра Аверченко "В Персии". Шах решил дать народу конституцию и пригласил брата на совещание. Но пока брат шел, шах уже раздумал "совещаться", а решил посадить брата на кол. Рядом помещен рассказ Аверченко о бесчинствах русских черносотенцев в Одессе, а ниже - стихотворение Красного "У оракула" (Конституция или... что другое?) Дельфийский оракул отвечает на этот вопрос так:

Знает мудрость Елисейская -
Геродот с Платоном оба, -
Что страна гиперборейская
Управляется... особо.

Следовательно, и в первом рассказе речь шла о "стране гиперборейской" - России. В этом номере "Сатирикона" - целая система политических намеков, расшифровка которых не требует особого труда.

Иногда намеки тянутся от одного номера к другому, связываясь в единую цепь разоблачений. Возникает своего рода сквозной сатирический сюжет. Таков, например, рассказ "Сатирикона" о поездке русских политических деятелей за границу.

Летом 1909 г. была организована поездка членов Государственной Думы и Государственного Совета в Англию и Францию. Они должны были подготовить визит царя в европейские столицы. На обеде у лорд-мэра Лондона и во французском парламенте октябристы и кадеты на все лады высокопарно восхваляли русскую конституцию, "Сатирикон" высмеял их в карикатурах, доказывающих призрачность российской "демократии" и конституционализма: Хомяков, вернувшись из Англии, тщательно бережет "вещественные проявления неуловимого идеала", Гучков выступает во французском парламенте:

"- Господа французы! Вот английская пломба, которую мы получили от англичан. Она удостоверяет, что наша конституционная мантия - из хорошей заграничной материи. Полюбуйтесь на пломбу.
- А где же сама мантия?
- Мантия? Мантии нет" *.
* "Сатирикон", 1909, № 28, стр. 9.

Что есть на самом деле - показал Ре-Ми в № 41 "Сатирикона" за 1909 г.: вороны жадно доклевывают остатки конституции, превратившейся в зловещий скелет. Так на протяжении нескольких месяцев журнал настойчиво тянет ниточку сквозного сатирического сюжета - разоблачение русских "парламентариев" и, естественно, самой конституции. Тема логически завершается в № 48 за 1909 г. Здесь помещена сказка Полярного (Милля) "Чашка и ваза". Содержание ее таково: 17 октября с молотка была куплена дорогая заграничная ваза (конституция). 3 июня она попала к мукомолу Александру Ивановичу (Гучкову) и от плохого обращения сразу разбилась. Мукомол кое-как склеил вазу, натыкал в нее крапиву вместо цветов и любуется. Придет к мукомолу статский генерал (Столыпин), пальцем в вазу потыкает:

- Хе... Хе... Все стоит, не разваливается. Раритет, могу сказать... Ископаемое...
А кухарка мукомола Агафья удивляется:
- Чудной народ - барин наш! Накося, черепки бережет!.. Нет, чтобы новую, цельную вазу укупить...

Прикровенный смысл сказки таков: народ должен добыть новую конституцию, а не пытаться починить старую. Понять символику образов помогают другие произведения Милля, в частности его "Сказочник", где под именем "дяденьки" выведен премьер-министр Столыпин *.

* В этом убеждает сатирическая "библиография", опубликованная в № 4 за 1909 г., где числилась книга: Ст(олыпин) "Басни о свободах".

" - Дяденька, расскажи, миленький, сказочку!
- Да про что рассказывать-то? Про Плеве хочешь?
- Что ты, дяденька, страшно!
- Про Витте хочешь?
- Что ты, дяденька, тошно!
- Про Пуришкевича хочешь?
- Что ты, дяденька, глупо!
- Про Меньшикова хочешь?
- Что ты, дяденька, тупо!
- Про реформы желаешь?
- Старо, дяденька, старо!
- Про конституцию хочешь?
- Горько, миленький, горько!
- Про что же тебе рассказать-то, глупыш? Про Синюю птицу рассказано уж, про Санина тоже... Расскажу-ка я тебе добрую сказку про журавля!
- Это который хвост вытащит, нос завязнет, нос вытащит-хвост завязнет... Знаю, знаю, вот как знаю!
- Тьфу на тебя, постреленыш! Пошел, когда так, негодный мальчишка. Я ему и се, я ему и иное, а он все не согласен. Быть тебе без сказки по такому случаю... Сем-ка я полежу! Ох, устал я, старый!..
- Что ты, дяденька, ты ведь - не дедушка!
- С тобой поседеешь, сказки-то рассказываючи... Ну давай про Думу III ...жила была Дума, третья Дума... жила этто она, жила...
Засыпают. В углу трещит сверчок. Тихо так... Во Франции гильотину ставят. Тишина. А у нас висит, в воздухе качается... тишина".

"Сказочник" Милля проясняет еще одну линию сатириконских намеков: сопоставление политики западноевропейских государств и русского царизма. "Во Франции гильотину ставят. Тишина. А у нас - висит, в воздухе качается... тишина". А у нас - виселицы, - договаривал читатель и тут же вспоминал только что вышедший номер "Сатирикона", где рассказывалось о введении гильотинирования во Франции. На рисунке А. Юнгера был изображен Клемансо, с блаженным выражением лица плавающий в ванне, наполненной до краев человеческой кровью: "Как приятно и гигиенично принять культурному французу теплую ванну" *.

* "Сатирикон", 1909, № 3, обложка.

Тот, кто внимательно следил за развитием "сквозных" сатириконских тем, сразу догадывался, что этот номер тоже метит в русское правительство. На место Клемансо немедленно подставляли Столыпина. Тем более что по соседству с рисунком Юнгера был помещен рассказ Аверченко "Сон в зимнюю ночь" - об аграрной политике Столыпина, а последняя страница журнала - "Наши за границей" - невольно заставляла провести аналогию между "нашими" и "французами".

Все материалы в этом номере подобраны так, что даже мелочи рисуют лицо кровавого столыпинского времени. Здесь стихотворение В. Лихачева "Частные" - о частном приставе и частном доме заключения, лукавые "Мысли и заметки незаметного философа", стихотворение Кулика о передовом литераторе:

По статьям он был публикой встречен,
Оценен справедливо, замечен,
По статьям!
И статьи же его погубили -
По статьям горемыку судили
По статьям...

"Сатирикон", 1909, № 3, стр. 14.

В общем контексте такого номера даже произведения, не содержащие политических намеков, начинали звучать "крамольно" (разумеется, для оппозиционно настроенного читателя, научившегося понимать эзоповский язык "Сатирикона"). Так, сказку А. Рославлева "Деревянный царевич" (напечатана в том же № 3 за 1909 г.) многие приняли за сатирическое изображение черной сотни и придворной камарильи, хотя содержание ее было довольно безобидным.

Слух прошел по всей земле,
Едет рак на помеле,
Над лесами, над горами
Водит в облаке усами.
Солнцу красному кричит,
Позади бежать велит.

Приученный искать двойное дно у каждого сатириконского произведения, читатель вспоминал, что для разоблачения "союзников" в журнале часто использовался один и тот же устойчивый образ - черный рак (черносотенец). Это он загородил "солнце" революции и приобрел огромную силу при дворе. Ему же адресовано одно из высказываний "незаметного философа", помещенное рядом: "Стремись к звездам", а Рославлев в сказке как бы откликнулся:

Пучеглазый - не дурак,
Вздумал звезды сватать рак.

Следовательно, - решал читатель, - сказка, построенная на привычных фольклорно-поэтических мотивах, только маскирует очередное выступление "Сатирикона" против ненавистного всем черносотенства.

Сатириконцы настойчиво воспитывали в читателях повышенную чувствительность к откликам на злобу дня, приучали его с особым вниманием просматривать все разделы журнала, даже вспомогательные ("Почтовый ящик", "Волчьи ягоды" и т.д.) Аверченко из номера в номер вел в "Сатириконе" хронику театральной жизни и часто рецензируемая пьеса служила ему лишь поводом для разговора о важных событиях политической жизни в России. В том же № 3. посвященном характеристике столыпинского времени", он напечатал пародию на пьесу О. Дымова "Ню", дав ей подзаголовок: "Трагедия каждого дня...". С неподражаемым комизмом он изобразил в ней неудачливого гробовщика, перепутавшего заказы.

"Гробовщик: Который тут упокойник? Детский гробик заказывали?
Муж: Ирод! И ты перепутал <...> Тебе двуспальный заказывали, а ты - детский.
Гробовщик: Ничего-с, разносится" *.
* "Сатирикон", 1909, № 3, стр. 11.

Помимо своего прямого назначения - высмеять пьесу Дымова, - пародия Аверченко имела другую цель. С истинным "юмором висельника" он изображал столыпинщину в тот период, когда репрессии достигли наибольшего размаха. Вслед за пародией Аверченко был помещен такой разговор обывателей:

"- Скажите, где мне удобнее жить, в Одессе или в Ялте?
- Извините, в этих городах удобнее умирать" *.
* "Сатирикон", 1909, № 3, стр. 14.

Как мы видим, весь номер имел единый политический стержень, выявить который помогали предыдущие номера и внимательность читателя, привыкшего к сатириконской "системе" иносказаний. Часто обращаясь к одним и тем же "сквозным" сатирическим сюжетам, редакция журнала могла надеяться, что читатель безошибочно распознает их в любом виде.

Страна была "успокоена" кровью, и председатель III Думы Гучков попытался робко напомнить Столыпину о его обещании дать России реформы. ("Сначала успокоение - потом реформы".) Но вместо пламенной речи у Гучкова получилось, по словам сатириконцев, следующее: "М-мы... жж-дем...ваших приказаний". Вместо реформ, действительно, последовали "приказания".

"Сатирикон" восторженно-иронически приветствовал "новшества" Столыпина. Он поместил стихотворение Саши Черного "Успокоение" и рядом карикатуру Ре-Ми "На привязи": рука Столыпина крепко держит на привязи председателя Думы - Гучкова.

В следующем номере Аверченко сатирически пересказал содержание новых правительственных циркуляров *. Ниже была помещена притча Гуревича истолковывающая смысл последних политических перемен В ней говорится о свиньях, которые привыкли жить по-свински и не хотят хорошей жизни. Рядом с притчей - безобидное "От редакции": "Редакция убедительно просит не ставить в связь содержание этой притчи с отказом члена Государственной Думы В.М. Пуришкевича от депутатской неприкосновенности". Однако в общем контексте номера получается, что рассказ метит не только в Пуришкевича, но и в тех, кто всячески гасит мечту народа о свободной жизни.

* "Сатирикон", 1910, № 13, стр. 2.

Этих "гасителей" за работой изобразил А. Радаков, подводя итоги деятельности российского "парламента". У жертвенника конституции - представители всех партий, входящих в третьеиюньский блок. Откровеннее всех ведут себя, разумеется, черносотенцы: Марков II, оплевывая жертвенник! торжествует:

"Здорово! Ха-ха... Повеселились, совсем огонь заплевали, одни угольки остались. Соберем уголечки, да в чайной самовар поставим, да с Володей чайку попьем... поработали!.. Ха, ха ха!" *.
* "Сатирикон", 1910, № 24, обложка.

К "Володе" - Пуришкевичу и Маркову II не прочь присоединиться октябристы с кадетами. Дружно затоптав "жертвенник конституции", все они празднуют победу у общего самовара.

Целый ряд номеров "Сатирикона" подводит итог политической деятельности Столыпина. С февраля 1911 г. журнал пристально следил за последними шагами премьер-министра. "Столыпин - солнце октябризма", - иронизировал он в № 17. Предыдущий номер посвящен парламентскому кризису в III Думе. 22 марта вместо Гучкова ее председателем был избран еще больший реакционер Родзянко. Союз Столыпина с октябристами был закономерен. Но в марте 1911 г. Государственный Совет отверг предложенный им шовинистический проект земства в западных областях России. Тогда Столыпин добился роспуска Думы и Совета на три дня и провел проект самолично. Октябристы при этом перешли в оппозицию.

"Сатирикон" сразу же откликнулся на событие, поместив портрет Гучкова, который красит октябристское знамя в красный цвет. Флакон с краской Гучков предусмотрительно опустил в море: разведешь водичкой, цвет будет не такой уж красный. Но даже "разжиженная" левизна не понравилась Столыпину. Гучков был заменен Родзянкой. В № 16 "Сатирикон" посмеялся: "Столыпин + Родзянко = любовь".

Летом 1911 г. стало ясно, что звезда Столыпина закатывается. Его политика вызвала активное недовольство не только в левых кругах, но и справа. Ходили упорные слухи, что царь уже подписал назначение Столыпина на Кавказ. В этот момент появился 32 номер "Сатирикона", на обложке которого без подписи красовался портрет Столыпина. Премьер-министр задумчив, лицо его грустно. Так "Сатирикон" прощался с человеком, который в течение долгого времени был чуть ли не главным его сатирическим объектом. Этот номер словно напророчил смерть Столыпина: 1 сентября 1911 г. на парадном спектакле в Киеве в присутствии Николая II он был смертельно ранен двумя выстрелами в упор. Убийца Столыпина Д. Богров участвовал в работе киевской группы анархистов и одновременно с 1906 г. был сотрудником охранки. Таким образом, Столыпин пал жертвой провокации, систему которой он сам же насаждал и поддерживал.

Лишенный возможности непосредственно откликнуться на cмерть Столыпина, "Сатирикон" выпустил один из лучших своих номеров - "провокаторский". На его обложке, как символ столыпинской политики, изображен зловещий паук, опутавший все живое. Депутаты III Думы робко пытаются перетереть паутину, но, чем больше ее трут, тем больше она блестит, так как сделана из металла (рисунок А. Юнгера). Расшифровать этот рисунок нетрудно. В 1911 г. в III Думу был подан запрос по делу провокатора Азефа. Отвечая на него, Столыпин уверял Думу, что провокация является необходимым звеном в системе государственного управления. А лидер октябристов А.И. Гучков, "комментируя" заявление премьера, пояснил: в борьбе с революцией невозможно обойтись "без шпионажа, без подкупленных и продажных предателей". Санкционируя провокацию, Дума приняла специальный законопроект о материальной помощи жандармам и городовым - "жертвам революционного террора". Пытаясь удержать в своих руках "твердую власть", царизм гласно и негласно поощрял провокаторство. Таким образом, связь провокаторства с именем убитого премьера была самой непосредственной. Своеобразий эпитафией Столыпину является стихотворение Красного "Рецепт сильного человека", помещенное в 38-м номере "Сатирикона". Поводом для создания стихотворения послужили слова М.О. Меньшикова, сказанные после смерти премьера при обсуждении возможной кандидатуры нового: "Нужен человек может быть менее, чем Столыпин, увлекательного благородства духа, но большей силы". Красный иронизирует:

Мудро Меньшиков изрек,
Нужен сильный человек,
Стойкий, твердый, как металл,
Чтобы рвал он и метал.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чтобы нектаром охраны
Врачевал больные раны,
Чтоб по кручам усмиренья
Вел нас в рай успокоенья.
Чтоб совал подножный корм
Вместо пряника реформ,
Чтоб при помощи силков,
Уловлял бунтовщиков.
Чтобы был по свойствам духа
Человек большого... нюха *.

* "Сатирикон", 1911, № 38, стр. 2.

В этих словах дана исчерпывающая характеристика всего столыпинского режима.

Другая важная тематическая линия "Сатирикона" первых лет существования - разоблачение реакционных политических партий и III Государственной Думы. После революции 1905 г. русская буржуазия сразу пошла на союз с царизмом. Возникла правая партия "17 октября". Тогда же оформилась буржуазно-демократическая партия кадетов, шумно прославляющая путь конституционных преобразований. Наконец, для расправы с революционным движением были созданы "черные сотни", возглавлявшиеся "Союзом русского народа" и "Союзом Михаила Архангела". Их членов называли "союзниками" или истинно-русскими. Все эти партии стали постоянной сатирической мишенью журнала.

"Союзникам" посвящен № 12 "Сатирикона" за 1908 г. На его обложке художник Юнгер изобразил одного из вождей черносотенцев - А.И. Дубровина, который, взобравшись на американскую статую Свободы, усердно пытается отпилить руку со светочем.

А.И. Дубровин - частый гость на страницах "Сатирикона". В 1909 г. была доказана его причастность к убийству депутата М.Я. Герценштейна, выступившего в Государственной Думе с критикой правительства по аграрному вопросу. На это событие "Сатирикон" откликнулся карикатурой Ре-Ми "Неудачная операция хирурга Дубровина". Однако Дубровин не был привлечен к суду: полиция сделала вид, что не может разыскать его. Тогда в журнале появился рассказ А. Аверченко "Неприкосновенность". В нем издевательски описывались действия полиции, якобы сбившейся с ног в поисках Дубровина, который тем временем преспокойно сидел у себя в кабинете. Желая помочь бедной полиции, Аверченко взял шпика за руку и показал ему доктора, но тот...не увидел его. Рассказ кончался следующими словами: "Теперь сижу. Скоро буду лежать". А в № 35 за 1909 г. "Сатирикон" сообщил, что Дубровина хотят избрать членом Государственной Думы.

Так журнал доказывал, что гнусные преступления черносотенцев совершаются с ведома и по прямому указанию свыше. Именно в них царизм видел верных помощников престола. Черносотенный "патриот-губошлеп" приобрел в России огромную власть. Как свидетельствует в одной из карикатур А. Радаков, он оказался "У руля". На рисунке изображены Пуришкевич и Марков II, стоящие у кормила государственного правления. Они в восторге от того, что корабль сел на мель.

"Пуришкевич: Ура! На мели...
Марков II: А поднимется опять проклятое волнение - мы, этак, сейчас - сивушного маслица на волны!" *
* "Сатирикон", 1909, № 43, стр. 14.

Здесь "Сатирикон" зол и меток: ведь только одурманив водкой несознательных людей, можно было толкнуть их на расправу с революцией. Но ирония "Сатирикона" горька: он с ужасом видит, как черносотенцы командуют в государстве, вершат судьбы страны и распоряжаются ее завтрашним днем. Журнал явно метит в III Государственную Думу, где в тот момент лицемерно обсуждался вопрос о борьбе с пьянством.

Созванная после третьеиюньского переворота, III Государственная Дума по своему составу была черносотенно-октябристской. Манифест от 3 июня 1907 г. гласил: "новая Дума должна быть русской по духу. В тех окраинах государства, где население не достигло достаточного развития гражданственности, выборы должны быть временно приостановлены". При помощи военного положения и карательных экспедиций правительство обеспечило реакционное большинство в III Думе. Это определило характер ее деятельности.

Все мало-мальски серьезные вопросы решались правительстьом без участия "парламента". Дума нерешительно топталась на месте, занимаясь обсуждением незначительных дел: серьезные законопроекты бесконечно задерживались в комиссиях. Но несмотря на угодливость и реакционность III Думы, правительство в тот же период готовило проект о коренном изменении избирательного закона и ликвидации Думы вообще. Сатириконцы горько иронизировали:

" - Скажите, третью Думу не разгоняли?
- Нет...Но и первые две не раз гоняли" *.
* "Сатирикон", 1908, № 13, стр. 15

III Дума была переполнена представителями поместного дворянства, в ней царили нравы, несовместимые с элементарными нормами приличия. Бранные речи и хулиганские выходки крайних правых давали сатириконцам огромный материал для еженедельных выступлений журнала. Общий облик Думы "Сатирикон" метко охарактеризовал в № 8 за 1908 г. На обложке этого номера был изображен "Новый Прометей" - царский министр, грудь которого сплошь увешана орденами. Над ним парит Орел - III Дума, робко заглядывая бюрократу в глаза:

"Дума - Орел: Ваше бюрократическое благородие, разрешите доклеваться до сердца.
- Трудно, милый! Грудь у меня бронирована".

Вряд ли можно было злее высмеять жалкие претензии российского "парламента" на роль борца с правительством. Угодничая перед кабинетом министров, III Дума не могла причинить никакого вреда бронированному бюрократу, символизировавшему правящий Олимп. Богато расшитый мундир бюрократа указывал на то, что "Сатирикон" метил в самые верхи правительственного механизма. В другом номере журнал поместил в разделе "Искры" следующий диалог обывателей:

" - Крепок, знаете, наш народ... - Ну, еще бы! Сколько болезней вынес: и плеврит, и трепанацию, и виттову пляску, и дурную болезнь..." *.
* "Сатирикон", 1908, № 9, стр. 7.

Здесь бюрократическая верхушка России была названа поименно: Плеве, Трепов, Витте, Дурново *. Не хватало только самого царя - Николая II. Чтобы рассказать читателям о нем, сатириконцы хитроумно пользуются эзоповской речью.

Тринадцатый номер журнала за 1908 г. они посвящают "делам персидским". Рисунок А. Юнгера на обложке очень выразителен: депутаты персидского меджилиса сидят на колах. Под рисунком желчное стихотворение Красного, повествующее о том, как обрадовался шах, придумав хороший способ усмирения депутатов:

Если сделать вместо кресел
В меджилисе частокол
- О, тогда б успокоенье
Наступило, без сомненья,
И упрочился б престол!..
Мигом вести разнеслися
О созыве меджилиса,
И народ от счастья плакал,
Кандидатов проча... на кол...

Внешне это как будто отклик на события в Персии. Однако номер имеет замаскированный второй план, хорошо понятный русскому читателю того времени. После разгона II Государственной Думы было привлечено к суду 55 депутатов социал-демократической фракции, а 16 человек сослано. На это и намекали сатириконцы. Прямая аналогия между делами "персидскими" и русскими напрашивалась сама собой, помогая разоблачить политику Николая II.

Высмеивая III Думу, сатириконцы применяли самые разнообразные приемы. Иногда они комментировали официальные документы, заставляя даже их звучать иронически. Так, в № 21 за 1909 г. они привели отрывок из речи Столыпина, произнесенной перед депутатами Думы: "Правительство и государство неуклонно будут стоять на страже народного представительства, защищая Думу от бессильных покушений черного воронья". Это высокопарное заявление сопровождал самый издевательский рисунок: черный двуглавый орел когтит бессильную Думу. Читателю давали понять, как выглядят на деле обещания премьер-министра.

Из номера в номер "Сатирикон" печатал хронику думских событий, делая ее иногда стержнем всего номера. Высмеивая союз октябристов с крайними правыми, "Сатирикон" поместил очередную карикатуру Ре-Ми. "Трогательное единение" председателя III Думы Н.А. Хомякова с лидером черносотенцев Пуришкевичем изображено здесь в виде союза Эвридики с Орфеем. Рисунок можно прокомментировать стихотворением Саши Черного:

А на-днях - силен лукавый!
Был чудовищный сеанс:
Октябрист и крайний правый
Заключили мезальянс.

Больше всего издевок "Сатирикона" доставалось на долю правых депутатов Думы. Аверченко уморительно рассказывал о том, как "из-за дурного поведения" их не позвали на обед к премьер-министру Столыпину. О черносотенце П. Крупенском журнал с усмешкой заметил: "Да, он в сущности, светлая голова! Это ничего, что он весь в уши пошел", - намекая на связь Крупенского с департаментом полиции. В № 9 за 1909 г. были напечатаны "Думские речи":

"Октябрист: Мы, господа, стоим на страже...
Крестьянский депутат (в ужасе): Еще стражники? Эх, Россея!!"

Ре-Ми издевался над нерешительностью октябристских депутатов в карикатуре "Мудрая тактика":

"Трудовик: Вы что же - по вопросу о деле Азефа - при голосовании встали или сидели?
Октябрист: Да я немножко привстал" *
* "Сатирикон", 1909, № 5, обложка.

"Сатирикон" не упускал ни малейшей возможности кольнуть реакционную Думу. Даже жалуясь на позднюю весну, Саша Черный укоризненно писал:

Середина мая, и деревья голы -
Словно третья Дума делала весну.

В другом номере Красный описывал летние каникулы депутатов Думы:

На места они уехали,
Отдыхать от утомленияI>
После зимнего труда...
Третья Дума - не прореха ли
В пышной тоге обновления?
Отвечайте, господа.

Развивая ту же тему, Аверченко в рассказе "На места" дал превосходный сатирический портрет октябриста, возвращающегося к своим избирателям. На вопрос попутчика, как решили в Думе крестьянскую проблему, он, насупившись, отвечает:

" - Сечь.
- Какая Сечь? - не понял я.
- Не какая, а - сечь. Мужиков сечь.
- Почему?
- По чему попало. Вор на воре, пьяницы, конокрады и безбожники.
- Неужели?
Уверяю вас. Мало мерзавцев секут. Земли, говорят, земли! А я так предлагаю: взять у этих мошенников землю и отдать помещикам. По крайней мере в надежных руках будет!" *.
* "Сатирикон", 1909, № 14, стр. 3.

Однако за окном поезда мелькают крестьянские избы, а название остановок как будто нарочно напоминает попутчикам путешествие Радищева из Петербурга в Москву: Любань - Чудово - Бологое и т.д. По мере того как поезд приближается к Твери, настроение депутата резко меняется. Вот перед ним лица избирателей-крестьян, и он обращается к ним с такой речью: "Скорейшее осуществление всех свобод, строгая законность и бесплатное наделение крестьян принадлежащей им по праву трудящихся землю. Вот о чем я всегда мечтал в долгие зимние вечера и темные ночи". Аверченко издевается над лицемерием октябристов, трусливо прячущих от народа свое истинное лицо.

О другом трусливом октябристе рассказал поэт Красный в басне "Депутат и мирная идиллия". Его герой тоже отправляется на каникулы "в родные веси" и дрожит от страха, ожидая расправы избирателей. Но в деревне тихо, не слышно лая, блеянья и мычанья и даже дети обходят депутата на цыпочках стороной. Причину этого объясняет депутату десятский -

Народ теперя любит тишину,
Претит ему шумиха и бунтарство,
И мысль лелеет лишь одну,
Чтоб тишиной упрочить государство...
Прислушайтесь: не слышно псов,
Сельчане им намордники надели
И в погреба спустили петухов,
Чтоб глуше пели!"
И Депутат растроган был до слез
Такой идиллией успокоенья...
И в первое осеннее сиденье,
Когда о чем-то трактовать пришлось,
Он вставил в словопренье:
"Отбросим всякий страх -
Я убедился на местах
(И чуждо ныне мне сомненье),
Что наш народ прекрасно замирен:
Он уважает право и закон,
И что вполне дорос он до свободы...
Ждать у моря погоды!".

"Поэты "Сатирикона", М.- Л., 1966, стр. 293-294.

Обманывая народные массы, октябристы помогали царизму проводить грабительскую аграрную реформу. В III Думе был создан блок, сплотивший помещиков и крупную буржуазию вокруг правительства. Раскрывая сущность этого блока, "Сатирикон" напечатал карикатуру Ре-Ми "Первомайская демонстрация" (1909, № 18). Левый октябрист Н.А. Хомяков, центрист А.И. Гучков и правый монархист граф Бобринский, идут по городу под общим знаменем, с красной гвоздикой в петлицах. Подпись под рисунком такова:

"Г. Бобринский: Уф! Ну на кой черт вы, Александр Иванович, потащили нас по городу с какими-то глупыми песнями?!
Гучков: Нельзя же...Мы слишком много потрудились, граф, чтобы не отпраздновать этот великий день труда".

Лукавое "не отпраздновать" скрывало здесь злую насмешку художника над третьеиюньским блоком. В действительности Дума сделала все, чтобы свести на нет завоевания революции 1905 г. Под давлением правительства она неуклонно правела. В 1909 г. в изображении сатириконцев "Таврический зверинец" выглядел так: слева - волки, справа - медведи, а в центре овцы - октябристы и их пастырь - А.И. Гучков. Но уже в следующем номере Красный описывал центр после ухода Гучкова в басне "Об агнцах, которые превратились в лютых баранов".

Был сформирован "новый кабинет из умеренно-правых". А. Юнгер тут же дал их портрет: дикари вокруг костра празднуют победу над врагом, обгладывая человеческие кости (1909, № 25).

Итоги политической борьбы подвел Аверченко в шутливом "Объяснении в любви". Герои его рассказа - Союзник, Октябрист, Мирнообновленец и Кадет. Рассказывая об их отношении к женщинам, Аверченко в сноске поясняет: "Ввиду того, что партии левее кадетов сидят в тюрьме - мы лишены всякой возможности проследить отношение членов этих партий к другому полу... Это, конечно, жалко, но это так...".

Методы сатирического иносказания в журнале очень разнообразны. Как уже говорилось выше, иногда злободневные разоблачения прячутся в самых неожиданных местах. Например, намек на гибель русского флота в Цусиме находим в "Толковом словаре некоторых спорных слов и понятий".

Цусимское ведомство: Новое прозвище, данное остряками нашему яхт-клубу за то, что его шлюпки похожи на калоши, а калоши господ членов напоминают собой броненосцы" *.
* "Сатирикон", 1908, № 6, стр. 4.

Интересна "Библиография", напечатанная в № 4 за 1909 год:

"В редакцию «Сатирикона» доставлены для отзыва следующие книги:
Хомяков: «Я ухожу». Комедия в 3-х действиях.
Ст-н. «Басни о свободах».
Его же «Звуки сердца». Лирика.
Челышев. «Водка, как одна из причин обмеления Волги».
Пуришкевич. «Юродивый». Юмористика.
Гучков. «Маски долой!»
Его же «Предательская веревка». Рассказы из парламентского быта.
Рейнбот. «Наша полиция» (цены нет)" *.
* "Сатирикон", 1909, № 4. стр. 8.

Расшифровать эту "библиографию" нетрудно. "Ст-н" - это, несомненно, "сказочник", премьер-министр Столыпин, угощающий русское общество "баснями" о свободах. Пуришкевич и Челышев - черносотенцы, депутаты III Думы. Рейнбот - начальник полиции. Что же касается "комедии" Хомякова и "рассказов из парламентского быта" Гучкова, они тоже понятны. В 1909 г. в III Думе шла борьба между "левыми октябристами", которых представлял Хомяков, и центристами во главе с Гучковым. В 1910 г. Гучков при поддержке правительства сменил Хомякова на посту председателя Думы. Парламент поправел еще больше. Так как борьба шла внутри реакционной октябристской партии, она была комедией в глазах всей передовой России. Таким образом, "библиография" оказалась "ширмой", скрывающей жгучие политические намеки.

Наиболее часто и охотно сатириконцы пользовались "специальными" выпусками журнала, объединенными общей темой ("провокаторский", "военный", "еврейский" и т.д.)

Прекрасный пример "узлового" номера "Сатирикона", связывающего воедино несколько линий разоблачений, - № 8 за 1909 год. Его главный стержень можно приблизительно определить так: кто помогает царизму активно душить революцию. Критика III Думы и октябристской партии сливаются здесь с темой провокаторства и ядовитым изображением русского царизма. Герой номера - октябрист. На обложке - шаржированный портрет председателя III Думы Н.А. Хомякова, заваленного кучей телеграмм от приговоренных к смерти.

"Хомяков: Эй! Иван! Подмети-ка тут... Вишь ты, как насорено бумажками... Одну оставь только - мне с кошечкой поиграть".

Карикатура Ре-Ми названа "Утро делового человека" (по Гоголю). Автор комментирует ее сообщением из кадетской газеты "Речь": "За истекшую неделю Хомяков получил 21 телеграмму от приговоренных к смертной казни с просьбой о помиловании". Дальше "Сатирикон" поясняет, почему октябристы так равнодушны к участи осужденных: они сами стали активными душителями, ничуть не уступая в этом черносотенцам. В рассказах "Так себе, басня" и "Ошибка" Аверченко повествует об эволюции октябризма. После того как "здание" русской конституции октябристы трижды "обнесли лесами", оно превратилось в "груду бревен, палок и досок". Теперь в этом здании - хороший застенок, где можно легко "замучить кадета". Причем самая страшная пытка для него - это речь правого октябриста.

В другом рассказе - "О глупом октябристе" - Аверченко высмеивает пресмыкательство фракции 17 октября перед кабинетом министров. Жадный октябрист поплыл за министерским портфелем и утонул, так как хитрый бюрократ, награждая его за рвение, повесил ему на шею слишком тя желый крест.

Параллельно в номере развивается тема провокаторства: в стихотворении Саши Черного "Герой нашего времени" и рассказе Исидора Гуревича "Где Евно Азеф?" "Сатирикон" пытается вскрыть те причины, которые сделали провокатора "героем" столыпинского времени.

Наше время, подлое и злое,
Ведь должно было создать нам наконец
Своего любимого героя, -
И дитя законнейшее строя
Народилось... Вылитый отец!

Наш герой, конечно, не Печорин, -
Тот был ангелом, а нам нужнее бес;
Чичиков для нас не слишком черен,
Устарел Буренин и Суворин,
И теряет Меньшиков свой вес.

Саша Черный. Стихотворения, стр. 443.

- пишет Саша Черный. Достойным "героем своего времени", законнейшим сыном подлого и злого строя он считает провокатора Евно Азефа.

С помощью черносотенцев, октябристов и Азефов русский народ был доведен до изнеможения. Таким он рисуется в "Сказках жизни" Аверченко. Здесь изображен персидский шах, желающий проверить, как веселится его народ. Шах приказывает показать ему танец живота, но прислужники долго не могут выполнить волю повелителя: ни у кого нет живота - "от голодухи повысохли". Наконец, находят единственную женщину с животом, "который она имела потому, что скоро должна была родить ребенка". Развеселился шах, глядя, как она танцует, и воскликнул: "Вижу теперь, что лгали мне ложные друзья о нищенстве народа! Вижу, что народ мой имеет сытый, откормленный вид и веселый характер!".

Как благоденствует народ в России, рассказывалось в опубликованной ниже "Провинциальной мозаике". Описывая издевательства над крестьянами в Вятке, Аверченко подсказывал читателю, что в "Сказках жизни" ирония направлена не против персидского шаха, а против русского царя. Иностранные мотивы были в "Сатириконе" излюбленным способом эзоповского повествования. Читая "шах", нужно было понимать "царь", Персия, или Франция - Россия, Клемансо - Столыпин, Фердинанд II, король болгарский - Николай II и т.д.

Чтобы помочь читателям расшифровать политические намеки, сатириконцы иногда прибегали к наглядным сопоставлениям, иногда пользовались приемом недоговоренности. Так, в журнале появилась серия карикатур "У руля" А. Радакова, изображающая три государственных корабля:

Младотурок вешает людей, рассуждая, что, "чем больше петель мы сделаем, тем больше узлов пройдет наш обновленный корабль на пути прогресса".
Французский президент Фальер управляет гильотиной, а рядом Клемансо плавает в корабле, полном крови.
Персидский шах на тонущем корабле.

Вместо четвертой карикатуры в журнале - пустое место, красноречиво намекающее на то, что русский государственный корабль управляется таким же способом *.

* Карикатура была задержана в цензуре, однако "Сатирикон" все-таки сумел ее напечатать в № 43 за 1909 год. Под тем же заглавием "У руля" здесь появился рисунок А. Радакова, изображающий русских черносотенцев Пуришкевича и Маркова II у кормила государственной власти в России.

Время от времени "Сатирикон" настойчиво возвращался к наиболее важным политическим темам. Получалась как бы двойная игра: шах в одно и то же время был правителем Персии и Николаем II. Двойственны и другие фигуры в журнале: Альфонс XIII, король испанский, Фердинанд, король болгарский, Клемансо и Фальер, становясь мишенью сатириконцев, обязательно с какой-то стороны задевали русское правительство.

Порой "Сатирикон" прибегал и к прямому политическому разоблачению. Например, № 28 за 1908 г. посвящен предстоящей Лондонской конференции. Эзопова речь уступает здесь место гневному обличению. "Сатирикон" изображает империалистических хищников, занимающихся переделом территорий. Гения мира, пробитого пальмовой ветвью, они повесили на люстре, чтобы ярче был "свет мира". Убийственным сарказмом пронизана "Сказочка" Красного:

В Константинополе
Империю штопали,
И народы,
Как поборники свободы,
В ладоши хлопали.
А австрийские дипломаты
Наплевали на трактаты
И под шумок
Лакомый кусок
Слопали...
И зовется сие на языке дипломатическом
"Равновесием политическим".

Предчувствуя опасность мировой войны, "Сатирикон" всячески разоблачал опасный курс, взятый русским правительством. Известно, что с 1907 по 1912 г. расходы России на армию возросли на 51%. Черносотенная Дума одобрила и приняла непомерно раздутый военный бюджет. В таких условиях большой смелостью со стороны "Сатирикона" был выпуск специального "военного" номера (№ 2 за 1909 г.). Символически звучала подпись под рисунком А. Юнгера, изображавшим Смерть с фонарем и клюкой. Перебирая кости погибших, она приговаривала: "Бедные люди, они так добивались равноправия... и вот я дала им равноправие".

Стараясь скрыть подлинный смысл карикатуры, художник назвал ее "Мессинский тряпичник". Он уверял цензуру, что это отклик на недавнее землетрясение в Мессине, однако карикатура входила в общий "ансамбль" номера, разоблачавший военную политику царизма.

В те годы много кричали о необходимости оснастить русскую армию новым оружием: монопланами, бипланами, цеппелинами и т.д. У "Сатирикона" было свое мнение на этот счет. Иронизируя над "успехами" отечественного воздухоплавания, он изобразил лидера октябристов А.И. Гучкова, который помогает Столыпину столкнуть с высокой крыши русского гражданина. Уча его "летать", Столыпин кровью приклеил гражданину два листа официозной газеты "Россия" вместо крыльев. Так "военный" номер бил реакционеров, пытавшихся втянуть Россию в войну, чтобы не допустить возрождения революции.

Сатириконцы изобретательно высмеивали всех, кто был оплотом правительственной и общественной реакции. Очень часто и охотно они критиковали кадетскую партию, прежде всего за ее поведение в I Государственной Думе. Символом беспомощности кадетов был "выборгский крендель". При этом имелось в виду известное выборгское воззвание кадетов, в котором они призывали народ "не платить налогов и проводить тактику пассивного сопротивления". На одной из страниц "Сатирикона" красовался лидер кадетской партии Милюков - в тюрьме, скованный одной цепью с убийцей.

- А ты за какие кренделя? - любопытствует убийца.
- За выборгские, - отвечает кадет *.
* "Сатирикон", 1908, № 7, стр. 1.

В 1909 г. "Сатирикон" поместил несколько сатирических откликов на только что вышедший сборник "Вехи". Один из них принадлежит художнику Радакову и показывает эволюцию "русского мягкотелого интеллигента" от декабризма до веховства. Полный веры, интеллигент начал свой путь в декабре 1825 г. Вот первая страница его "истории":

Где-то, чуя правду божью,
В прегрешеньях предков каясь,
В декабре по бездорожью
Брел я, сильно спотыкаясь.

На этой странице нарисован декабрист, спотыкающийся о полосатую полицейскую будку. Дальнейшие этапы "истории" таковы:

1840	Канты, Гегели и Бокли Утомили очень мысли. И мозги мои промокли, И мозги мои прокисли.
1905	В бурный год, когда так яро Дух свободы разгорался, Я при пламени пожара В тайны Маркса погружался.
1907	Вот в укромную обитель Спрятан дерзкий обыватель. Я теперь богостроитель, Я теперь богоискатель.

Эту декларацию "мягкотелого интеллигента" выразительно иллюстрирует силуэт "укромной обители" - тюремной крепости, куда спрятаны все инакомыслящие. Но интеллигент все-таки идет вперед: увесистый том "Истории", по страницам которой он шагает, раскрывает перед ним еще одну страницу:

1909	Всем ученьям приговоры, Всем советы, всем указы... Только - споры, споры, споры... Только фразы, фразы, фразы.

И, наконец, финал: "История" придавила тщедушного интеллигента - из книги виднеются лишь его ноги. Изменилось и заглавие книги: на обложке красуется - "Вехи", а рядом - ироническая эпитафия:

Здесь погребен интеллигента прах,
Был тощ он телом, слаб был духом.
Пусть будут бедному, завязшему в словах
"Вехи" - пухом.

Другой сатирический отклик на печально знаменитый кадетский сборник принадлежит Аверченко. Он написал рассказ "Вехи", наглядно рисующий обнищание российского либерализма новейшей формации. Сюжет рассказа таков: Один из идеологов ренегатствующей интеллигенции - П.Б. Струве - в своем кабинете ждет поклонников. Ему кажется, что "Вехи" будут сочувственно встречены всеми прогрессивными деятелями культуры. На пороге кабинета он уже "видит" восхищенных Л. Андреева, Е. Чирикова, К. Станиславского. Но вместо них появляются восхищенные... черносотенцы - Тимошкин и Дубровин. Выразителен разговор, который происходит между испуганным Струве и посетителями. Речь идет об интеллигентах.

" - Вы их, так сказать, словесно разносите, а мы деловую часть бы на себя взяли. Мы-то, признаться, уже одного такого интеллигента усахарили в Финляндии. Изволили слышать?
- Усахарили? Что такое? Я, простите, не понимаю... Какое это имеет отношение?
- Ну, ну, полноте скромничать. Вы думаете, мы не поняли, почему вы книжку назвали "Вехи"?...
- Как почему?... "Вехи" - палки, указующие путь...
- Ага, да... палки. Хо-хо-хо! Понимаем-с, какие палки А наверху перекладина-с, а на перекладине верев..." *
* "Сатирикон", 1909, № 21, стр. 3.

Интеллигент, которого Дубровин "усахарил" в Финляндии, это Герценштейн. Связывая гнусные действия черносотенцев с веховскими нападками на демократическую интеллигенцию, журнал больно высек кадетских идеологов. Аверченко высмеял самую суть веховских призывов - благословить самодержавие, которое "одно своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной". Сразу обесценились лицемерные речи кадетов о демократии и конституции, которыми они щеголяли, тайком проводя ту же контрреволюционную политику, что и крайние правые. В.И. Ленин, цитируя вышеприведенную фразу из веховского сборника, писал: "Эта тирада хороша тем, что вскрывает в краткой и рельефной форме весь дух «Вех». А «Вехи» хороши тем, что вскрывают весь дух действительной политики русских либералов и русских кадетов, в том числе" *. Таким образом, критикуя кадетов, октябристов, партию "правового порядка", "прогрессистов" и прочие контрреволюционные партии, "Сатирикон" шел в русле лучших традиций боевой сатиры 1905-1906 гг.

* В.И. Ленин. Полн. собр., соч., т. 19, стр. 175.

Другая важная линия в "Сатириконе" касается разоблачения правительственной политики в области просвещения и печати. С 1908 г. на пост министра народного просвещения был назначен ярый реакционер А.Н. Шварц. Он провел ряд мероприятий, фактически уничтоживших автономию университетов, установленную в августе 1905 г., запретил принимать женщин-вольнослушательниц в высшие учебные заведения. В гимназиях Шварц добивался увольнения прогрессивных учителей, ограничил функции родительских комитетов, создал атмосферу политической слежки и шантажа. Характеризуя облик этого ретивого царского служаки, Саша Черный писал:

У старца Шварца
Ключи от ларца,
А в ларце - просвещенье.
Но старец Шварец
Сел на ларец
Без всякого смущенья.
Сиденье Шварца
Тверже кварца -
Унылая картина.
Что ж будет с ларцем
Под старцем Шварцем?
Молчу, молчу невинно...

"Еще экспромт"
Стихотворения, стр. 161.

В III Думе на. нужды народного просвещения был утвержден бюджет - в 6,5 миллионов. Однако в руках Шварца он превратился в орудие борьбы с народным просвещением. Откликом на это событие является миниатюра "Смекнул" в № 18 за 1909 г.

На уроке немецкого языка
Учитель: Что значит шварц? (Ученик молчит).
Учитель: Что значит шварц-брот?
Ученик: Черный хлеб.
Учитель: А шварц-вальд?
Ученик: Черный лес.
Учитель: Ну, так то же значит: шварц?
Ученик (быстро и радостно): Черный министр!"

Сатирический анализ деятельности Шварца дал Аверченко и в рассказе "Болезнь", написанном в 1910 г., сразу же после падения "черного министра".

Много сил сатириконцы отдавали борьбе с реакционной печатью и рептильными литераторами. Пальму первенства за клевету на передовую Россию они присудили нововременцу М.О. Меньшикову. Его хорошо известные фельетоны "Письма к ближним" Аверченко метко назвал "Письмами к недалеким". Рассказывая, как Меньшиков однажды зашел в полицию, Аверченко чистосердечно уверял читателя, что он "там и до сих пор остается". Фома Опискин (тот же Аверченко) цитировал афоризмы из записной книжки М. О. Меньшикова: "И с одним пером можно быть важной птицей" *.

* "Сатирикон", 1911, №45, стр. 7.

На карикатуре Ре-Ми изображена вся нововременская компания: Н.Е. Буренин, А.С. Суворин и М.О. Меньшиков. Три могучих "богатыря" - Добрыня Буренич, Илья Суворец и Алеша Меньшикович добивают пиками-перьями крохотного финляндца *. Так журнал откликнулся на разнузданную нововременскую травлю Финляндии, боровшейся за свою автономию. "Сатирикон" постоянно полемизировал с официозной "Россией", черносотенными изданиями "Вече", "Русское знамя", реакционным "Новым временем". Иногда журнал публиковал подборку "Шестая часть света", иногда ограничивался мелкими шпильками в разделе "Волчьи ягоды". В 1908 г. вышел "специальный" номер, посвященный русской прессе.

* Там же, № 38, обложка.

В 1909 г. "Сатирикон" издевательски отметил 50-летний юбилей деятельности А.С. Суворина, изобразив его на ковре-самолете "Нового времени":

"Суворин (молитвенно): Пятьдесят лет неустанно я стремлюсь к солнцу!
"Голос снизу": спасибо вам, Алексей Сергеевич, спасибо. Благодаря вам пятьдесят лет я на все мне неугодное тень наводил" *.
* "Сатирикон, 1909, №9, обложка (последняя страница).

"Голос снизу" принадлежит бюрократу, который ловко пользуется широкой тенью, отбрасываемой "Новым временем". Трудно более остроумно определить сущность этого беспринципного органа печати.

Иронический юбилейный гимн Суворину написал Красный. Он называется очень выразительно - "Жрец рака".

Источник мой - зловонная клоака,
Священная скала - терпенье Дурака,
Я - скромный жрец египетский, однако,
Я - фараонов правая рука.

"Сатирикон", 1909, № 9, стр. 5.

Незаметное примечание к гимну гласит: "Фараон - простонародное название городового".

Сатириконцы пользовались любым литературным юбилеем, чтобы поспорить с реакционной прессой и высказать свое мнение о правительственном курсе. Так появились "специальные" номера к юбилеям Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, Н.В. Гоголя. Лучший из них - гоголевский номер за 1909 год. Он открывается карикатурой Ре-Ми "В участке". Бравый городовой требует указаний свыше: "Ваше благородие! На Толстого приказывали не пущать, на Суворина - тащить... Как теперь прикажете?" *.

* "Сатирикон", 1909, № 12, обложка.

В центре номера - "Юбилейная газета".

Передовая. "Когда русскому народу стало слишком уж припекать плечо, он решил сшить себе новую крепкую свободную шинель... Но, возвращаясь с праздников, повстречался он с лихими людьми, которые отняли у него шинель и, ограбленного, еще приколотили. Будочник отнесся к этому равнодушно".
Хроника: "Казенные подряды снова сданы Чичикову. В трех участках высекли по унтер-офицерской вдове".
Из жизни партий: "Во фракции 17 октября случилось следующее: когда октябристы, сидя за столом, рассматривали свою программу, вбежала черная свинья и, схватив программу, унесла ее навсегда".

Переиначивая здесь гоголевские произведения ("Шинель", "Мертвые души", "Повесть о том, как поссовился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем"), сатириконцы рассказывают историю русской революции и иронизируют над торжеством "черной свиньи" *.

С "Юбилейной газетой" перекликается стихотворение Красного "1905-1909". В нем гоголевские образы тоже использованы для того, чтобы дать убийственную характеристику эпохи террора.

И стало хмуро. Спит в пыли
Герой, казавшийся колоссом,
А мы - остались на мели
С Пропавшей грамотой и с... Носом.

Сатирикон", 1909, № 12, стр. 2.

"Пропавшая грамота", это, конечно, царский манифест 17 октября, тот самый, который навеки унесла "черная свинья" из "Союза русского народа". Перетолковывая классические образы, сатириконцы сделали их средством сатирического разоблачения. Не следует, однако, преувеличивать оппозиционность журнала. "Сатирикон" считался красным, - писал впоследствии О.Л. д'Ор, - но, конечно, красноты в нем было столько, сколько требовалось для тогдашнего "культурного" общества" *.

* Старый журналист (О.Л. д'Ор). Литературный путь дореволюционного журналиста. М.- Л., 1930, стр. 94.

Свои политические симпатии сатириконцы недвусмысленно выразили в остроумной "Азбуке для детей и литераторов":

Хоругви церкви украшают,
Хвали лишь тех, кого сажают.

Однако хвалить тех, "кого сажают" было далеко не безопасно. Это прекрасно понимали сами сатириконцы: отмечая двухлетие журнала, они признавались:

"Всего-навсего дали мы читателю сто четыре номера, а у многих из сотрудников уже появились за это время седые волосы, и многие из сотрудников если не умерли, то рано или поздно - умрут. Скорбь об этой незаменимой утрате смешивается у нас с радостным горделивым чувством, что кое-что мы все-таки сделали, десяток-другой октябристов все-таки выругали и пару-другую союзников все же унизили до последней степени. Дело в том, что мы можем писать обо всем, но - понемногу. Из духовенства мы можем касаться только интендантов, из военных - вагоновожатых трамвая, а министров можем колоть и язвить только в том случае, когда они французы" *.
* "Сатирикон", 1910, № 14, стр. 2.

Под давлением политической реакции и цензуры журнал заметно мельчал. Уже в 1908 г. № 25 "Сатирикона" был урезан цензурой, а в 1909 г. пострадали несколько номеров (23, 37 и др.). Сатириконцы были поставлены перед необходимостью совсем отказаться от политической сатиоы. На смену эзоповскому "восточному" номеру пришел специальный "купальный", вместо "военного", "еврейского", "черносотенного" появились "театральный", "пасхальный", "рождественский".

К началу 1910 г. главенствующее место в журнале заняла тема разоблачения мещанства. Центральной фигурой в "Сатириконе" стал российский обыватель, откровенно погрузившийся в мертвую спячку. "Теперь, - писал Аверченко, - вся Великая Россия сквозь сон извивается в смертельной нудной тоске" *.

* "Сатирикон", 1909, № 35, стр. 3.

Шаржированный портрет обывателя дал А. Радаков на обложке № 39 за 1909 год. Он иронически назвал его "гражданином":

Гражданин: Хе-хе! Выборная горячка! Избирательный участок... Я знаю одну горячку - это белую, и один участок - полицейский!".

Гражданин-мещанин умудрен опытом. Полярный в "Сказочке об Охале и Ахале" показывает, как он себя ведет и на что способен:

"Сопит. Молчит. Едва дышит. Ничего не слышит. Не то пень, не то обрубок - не разберешь никак. Не живет, а жительство имеет. Не ахает, не охает, а кряхтит" *.
* "Сатирикон", 1909, № 45, стр. 4.

Главный объект сатиры в журнале - либеральный интеллигент, измельчавший и растерянный, отказавшийся от революционных надежд. Ре-Ми изобразил его в ядовитой карикатуре "Русский гражданин".

1905 год. Интеллигент с вдохновенным лицом идет за Свободой.
1908 год. Свобода, кислая и недовольная, осеняет домашний уют: под ней у самовара обрюзгший интеллигент пьет с женой чай.

Всестороннее разоблачение "культурного обывателя" сплеталось в журнале с темой быта в широком смысле слова. Само понятие "быта" было в мрачные годы реакции сложным: оно служило синонимом будней, засосавших в тине мелочей мечту о революционном празднике. "Быт" подразумевал также ту пресловутую "переоценку ценностей", которая велась с позиций вновь обретенного "многобожия". Поэтому разоблачение "быта" в журнале логически вело к критике ренегатствующего интеллигента. Бытовизм сатириконцев являлся вынужденной заменой политической сатиры, безраздельно царившей в журнале 1905-1906 гг.

В. Воровский писал в эти годы: "Правда, наши условия мало благоприятствуют развитию политической сатиры, хотя и дают ей обильную пищу, но сатира на общественные нравы возможна и у нас" *.

* В.В. Воровский. Литературно-критические статьи, стр. 419.

Поставив перед собой задачу исправлять пороки путем сатиры на нравы, "Сатирикон" попытался бороться с духовным растлением русского образованного общества. Свои главные силы сатириконцы бросили теперь на борьбу с пошлостью, засилие которой они видели всюду. В начале 1910 г. выходит специальный номер "Сатирикона" - "О пошлости". Ее символический портрет красуется на обложке журнала в виде наглого, жирного, безвкусно одетого идола. В жизни этот идол многолик. Вот одно из его обличий - "Ивановы":

Каждый из них - двуногое, но вместе они - четвероногое. Муж и жена.
Четвероногое сидит по утрам в столовой и пьет кофе.
Передняя пара ног посматривает на заднюю.
- Отчего ты такая скучная?
- А чего же мне веселиться? Жизнь скучна, пошла!
Передняя пара ног задумывается.
- От пошлости можно уйти в искусство, в литературу... Хочешь, я почитаю тебе "Петербургскую газету"?

Нечего сказать, хороший рецепт спасения от пошлости - почитать бульварную "Петербургскую газету", пошлее которой вряд ли можно что-нибудь придумать. И так во всем. Двуногое мнит себя культурным и тонким, а сатирик беспощадно высмеивает его дутые претензии и дремучую обывательскую психологию *.

* "Сатирикон", 1910, № 6, стр. 3.

У каждого сатириконца есть свое излюбленное воплощение пошлости. У Аверченко это "веселые устрицы", у Саши Черного - "нищие духом", у Тэффи - "человекообразные". Она подробно описывает историю их происхождения. В давние времена, когда человек только становился на ноги, на сушу вместе с прочими пресмыкающимися вылезло девятиглазое существо с дрожащими чуткими усиками и перепончатыми лапами.

"И вот после многовековой работы первый усовершенствовавшийся гад принял вид существа человекообразного. Он пошел к людям и стал жить с ними. Он учуял, что без человека ему больше жить нельзя, что человек поведет его за собой в царство Духа, куда человекообразным доступа не было. Это было выгодно и давало жизнь. У человекообразных не было прежних чутких усиков, но чутье осталось" *.
* Н.А. Тэффи. Юмористические рассказы, кн. II. СПб., 1911, стр. 8.

Человекообразные любят учить; говоря чужие слова, они воображают, что это их слова, ими созданные; они подобострастно вьются около любого выдающегося творца - искусство кажется им непостижимым.

"Детей они ласкают мало. Больше «воспитывают». О жене говорят: «Она должна любить мужа». Нарушение супружеской верности осуждают строже, чем люди, как и вообще нарушение всякого закона. Боятся, что, испортив старое, придется снова приспосабливаться".

Больше всего человекообразные боятся смеха, они не понимают его.

"В театре на представлении веселого водевиля или фарса - прислушайтесь: после каждой шутки вы услышите два взрыва смеха. Сначала засмеются люди, за ними - человекообразные" .

Ненависть Тэффи к пошлости беспредельна: мещане у нее всегда только - девятиглазые гады, с чуткими усиками и перепончатыми лапами. Она с ужасом замечает, как они все больше вытесняют из жизни людей. "Они крепнут все более и более, и скоро задавят людей, завладеют землею... Многие из них уже мечтают и поговаривают о хвостах и лапах" *. Засилие пошлости кажется не только Тэффи, но и всем сатириконцам ужасающим бедствием. Мелькая на страницах журнала, все эти "четвероногие" и "человекообразные" создают картину торжествующего шествия Матери-Пошлости по русской жизни.

* Н.А. Тэффи. Юмористические рассказы, т. II, стр. 11-12.

Сатириконцам приходится сталкиваться с нею на каждом шагу. От этого пошлость кажется им всесильной, поэты даже начинают бояться ее. Вот она сидит на приеме у редактора "Сатирикона" - "грузное, просторно расплескавшееся в кресле существо, и торжествующе хохочет. ...Это - ее королевское величество, широкая безбрежная, всероссийско-обывательская Мать-Пошлость; знаменитая, сытая, упитанная, популярная, иногда ползуче-льстивая, вкрадчивая, где ее не любят, иногда скромная, иногда грозно-торжествующая". У редакции "Сатирикона", если верить ей, есть только одна молитва: "Боже! Убереги нас от ее королевского величества Матери-Пошлости" *.

* "Сатирикон", 1910, № 6, стр. 13.

Проявления пошлости сатириконцы умеют распознавать всюду. В политической жизни она неразлучна с октябристами и союзниками. На страницах "Сатирикона", как бы подытоживая долголетнюю полемику с октябристами, появляется их собирательный портрет: Симеон Плюмажев. Автор этой сатирической маски - Аверченко. Он посвящает Плюмажева в "рыцари" "Сатирикона", печатает его ироническую биографию, из которой следует, что Плюмажев... революционер. А потом из номера в номер начинает высмеивать этого "рыцаря", показывая его истинные поступки ("любовь" Симеона Плюмажева к детям, к народу, наконец, к конституции).

Кажется, что Аверченко искренне восхищен поведением своего героя: прославляя его, он не жалеет самых пышных эпитетов. Но иногда авторское лицо лукаво выглядывает из-за спины Симеона Плюмажева и звучит голос самого Аверченко. Обращаясь к октябристам, он пишет: "Вы - люди полумер: вы не тяпаете голову, а режете ее тихо, медленно, этаким маленьким, тупеньким ножичком, режете наши настоящие русские головы и удивляетесь: «Чего они кричат? Почему ругаются?»" *.

* "Сатирикон", 1910, № 29, стр. 3.

Вот союзники, те решительно "тяпают" русские головы.. Здесь уже высшее проявление пошлости в политике. В 1910 - 1911 гг. "Сатирикон" по-прежнему держит их на прицеле (карикатуры Ре-Ми "Отец и дети", стихотворение Красного "Выборы в Одессе" и т.д.). Пошлость, как известно, родная сестра Глупости. И сатириконцы выпускают специальный номер "О Глупости". На его первой странице - не карикатуры, а подлинные фотографически точные портреты черносотенцев: кн. Тенишева, Маркова II, Тимошкина и Крупенского. В одном из следующих номеров помещена выдержка из речи Маркова II в Государственной Думе: "Голодающих мужиков надо кормить березовой кашей". Саша Черный прокомментировал другое издевательское высказывание Маркова о русском народе: "Русский народ мало трудится".

Но сквозь призму
Критицизма
Вдруг вопрос родится яркий:
Как у этаких, как Марков,
Нет хвостов
И клыков?

"Веселая наглость"

Сразу вспоминаются "человекообразные" Тэффи, поговаривающие о хвостах и лапах.

Важная тематическая линия в "Сатириконе" связана с проявлениями пошлости в общественной жизни, литературе и искусстве. Выходят "специальные" номера журнала "Пьяный", "Интендантский", "Экзаменационный" и др. "Сатирикон" систематически помещает пародии на бульварных писателей, цитирует "перлы" провинциальной журналистики. Провинция - постоянный объект журнала. Вот как изображена она в одном из стихотворений А. Радакова:

И все великое, чем мир живет и жил,
К ним долетит ненужным слабым эхом!
В интрижку превратят - великой страсти пыл,
Сквозь слезы скорбный смех - заменят жирным смехом!

"Провинция"
"Сатирикон", 1910, № 40, стр. 2

В 1910 г. сатириконцы выпускают специальный номер, посвященный жизни провинции. В нем помещены произведения Саши Черного, Потемкина, Князева ("Любовь - не картошка", "На бал", "Чума" и др.). Рассказывая, как провинциальный богач Арон Фарфурник "застукал" любовника у дочки, или как Маша с мамашей собирались на бал, поэты предельно ироничны. Перед читателем проходит галерея провинциальных обывателей, наглядно воплощающих девственную Пошлость.

Мохначиха Авдотья Иванна
Говорит, что Протасова Анна -
Перешла все границы приличий;
Что не даром Скворцов-от лесничий -
(Ну что ходит вот этаким франтом!) -
У нее пятый год квартирантом...
"Квар-те-ра-антом! Ну как же, - поверю!"

"Чума"

Иллюстрацией к этому стихотворению Князева служит превосходный рисунок Ре-Ми "Сплетения".

К концу 1911 г. наметилось явное падение политической остроты "Сатирикона". Из фрондерского сатирического органа он постепенно превращается в юмористический, все меньше отличаясь от осмеянных им же "Будильника", "Шута", "Осколков". В 1911 г. из "Сатирикона" уходит Саша Черный, не желая мириться с тем, что журнал приобретает "танцклассное направление".

Смех поэтов и прозаиков "Сатирикона" становится неоправданно добродушным. За ним не чувствуется глубокого миросозерцания. Иногда, высмеивая пошлость и мещанство, сатириконцы сами опирались на неписаный устав мещанской морали: "Ради красного словца не пожалеет ни матери, ни отца".

Характерен в этом отношении выпущенный "Сатириконом" альбом "Сокровища искусств". В нем представлена серия пародий на выдающиеся произведения живописи всех времен: налево оригинал, направо - шарж. Серовская Ида Рубинштейн изображена здесь в виде спичечной коробки, а Мона Лиза Леонардо да Винчи напоминает сводницу. Но искажение прекрасного не вызывает смеха, следовательно, сатира не оправдывает своего назначения.

"Смех имеет свое право, свой долг, свое назначение - но и свои границы", - писал О. Дымов в статье "Право смеха" *. Сатириконцы порой не умели ограничивать себя. Безудержный "смех ради смеха" начал окрашивать и рассказы Аверченко, и карикатуры Ре-Ми. Сатириконцы отказываются от смеха-оружия, заменяя его смехом-забавой. Со временем поп влиянием событий общественной жизни и под давлением цензуры эта тенденция в журнале стала усиливаться.

* "День", 3 января 1913 г., № 2.

В первые годы своего существования "Сатирикон" по направлению был явно радикален. Его сотрудники наследовали традиции боевых журналов 1905-1906 гг. Это не значит, что они были едины в своих политических симпатиях. В редакции встретились люди очень разные и порой даже далекие друг от друга: революционно настроенный Красный и аполитичный Потемкин, фрондирующий Князев и "внепартийный" Саша Черный, эсер Воинов и эстетствующий Сергей Горный. Однако все они еще находились под обаянием того политико-общественного радикализма, который широкой волной разлился в 1905-1906 гг. Он объединял их, создавая на первых порах видимость дружной, спаянной общими идеалами редакции.

Подводя итоги совместной двухлетней деятельности, сатириконцы писали: "Мы пока твердо и радостно надеемся на лучшее будущее". Действительно, в стихотворениях Красного "Весна на заводе" (1911, № 18), лукавой басне И.К. Пруткова "Лягушка и журавель" проскальзывают завуалированные намеки на возможность оживления революционной борьбы.

На кочку взгромоздясь, среди болот родных,
Солист лягушачьей породы
Пел свод небес, и лес, и воды,
И говор камышей ночных
В часы шумливой непогоды...
Случился тут журавль - не в духе сильно был
И тот же час беднягу проглотил...
За что? - страдальца тень твердит ему с укором.
За то, что не поешь ты... хором!"
Сказали мне: "Мудрец, клеймишь ты нас за что?"
И гордо я ответствовал: "За то!"

- пишет И.К. Прутков (Жиркевич).

Традиционная форма басни скрывает здесь надежду на то, что революционные силы не разбиты окончательно, а еще выступят "хором". Однако господствующее настроение в "Сатириконе" все же далеко от оптимизма. Оторванные от борьбы пролетариата, сатириконцы не видят реальных сил, способных победить мрак. Их жизненную позицию выразительно определяет стихотворение под названием "Среднее житье":

Полу-смех, полу-стон,
Полу-хрип, полу-крик,
Полу-явь, полу-сон,
Полу-век, полу-миг.

"Сатирикон", 1911, № 12, стр. 7

Даже Красный признается в "Заклинаниях": "Торжествующего хама вижу всюду и везде". Поступательное движение история кажется ему иллюзией. В стихотворении "Праздничная карусель", сетуя на то, что в России нет былых богатырей, он пишет:

Сердцу мил, того не скрою,
Карусельный быстрый ход.
Право, кажется порою,
Что во всю летишь вперед!

Для всех сатириконцев история остановилась в своем развитии после 1905 г., закружила их в чертовом колесе столыпинского времени. Первый отголосок таких настроений находим в рассказе Аверченко "Слепцы" *. Сюжет его таков: гуляя как-то в парке, писатель якобы встретил "шаха", уставшего от тягот правления. Шах был непрочь отдать ему свою власть. И писатель Ave стал всемогущим повелителем. Он преисполнен самых благих намерений. Прежде всего Ave издает закон "об охране слепцов", так как не может видеть без боли, как одинокие слепые переходят улицу. По этому закону полицейские обязаны взять слепца под руку и проводить его до дома. Через несколько дней Ave просыпается от крика: полисмен зверски избивает слепого. Свои действия он объясняет "новым законом". Оказывается, тот самый закон, который издал Ave, уже успел пройти длинный путь, пока претворился в жизнь: от шаха - к министру - начальнику города - начальнику полиции - полицейскому сержанту (читай: от царя до городового). И вот во что он превратился: "Всякого замеченного на улице слепца хватать за шиворот и тащить в участок, награждая по дороге пинками и колотушками".

* "Сатирикон", 1911, № 2, стр. 2-3.

Название рассказа символично. "Слепые" - не только те, кого избивают. Слепы и те, кто верит в какие-либо социальные перемены. При азиатских порядках любая "благореформа" превратится в свинство, - вот горький вывод Аверченко.

Мотив "слепоты" был необычайно распространен в русской литературе предреволюционного времени. Отчасти это объяснялось увлечением популярной в те годы пьесой Метер-линка "Слепые", где тема решалась в общефилософском плане. Однако в конкретных условиях русской жизни тема переосмыслялась. В 60-х годах XIX в. русским демократам "слепыми" представлялись народные массы, которые нужно было разбудить и поднять на борьбу.

После революции 1905 г. "слепой" оказалась значительная часть русской интеллигенции. Отвернувшись от народа, она уподобилась тому слепому нищему, о котором выразительно сказал в журнале В. Князев:

Он в лучшие светлые годы,
От солнца нежданной свободы,
От близкого солнца ослеп.

Ему вторили другие:

Устало ждет душа слепая
Прозренья радостных святынь, -

писал Д. Цензор. Обращаясь к интеллигентам, он признавался, что слепота теперь равнозначна духовному рабству:

Как рабы, полюбившие тьму,
И тюремные мрачные своды -
Вы, слепые, враждебны тому,
Кто зовет вас на праздник свободы.
И живете в тумане болот,
Без тоски по безоблачной дали.
Вы без вольного солнца увяли,
Как трава застоявшихся вод.

Ослепнув, русский интеллигент предался отчаянному пессимизму. "Как некогда слишком яркий свет слепил нашу интеллигенцию и вызвал в ней головокружение, так темнота ночи вызвала в ней мародерские наклонности и толкнула на путь «пошаливания»", - писал Воровский *.

* В. Воровский. Литературно-критические статьи, стр. 159.

Духовное "мародерство" либеральной интеллигенции талантливо разоблачал "Сатирикон". Он явился чутким барометром интеллигентских настроений и дал добросовестный и точный анализ духовной болезни, которой была заражена большая часть тогдашнего образованного общества. Сатириконская критика Матери-Пошлости во всех сферах общественной и личной жизни приобретала в тот период значение политических выступлений. Это можно поставить в заслугу "Сатирикону".

Но сатириконцы сами заблудились в трагических противоречиях русской жизни. Темнота ночи вызвала у них чувство неуверенности в завтрашнем дне. Начиная с 1911 г. "Сатирикон" сам начал явно слепнуть, терять социальные ориентиры.