Уличная толпа в 30-е годы была куда разномастнее, пестрее, больше было
в ней контрастов. Профессии людей легче узнавались по их одежде, по приметам.
Врачи, например, ходили с кожаными саквояжами. У инженеров были фуражки
со значком профессии: молоток с разводным ключом. Инженерное звание было
редкостью и внушало уважение, однако форменные фуражки напоминали что-то
офицерское, и это не нравилось. Так что вскоре фуражки исчезли. Как вспоминает
В.С. Васильковский, ношение остатков формы было даже запрещено и наряженное
в форму горящее чучело шествие пронесло по Васильевскому острову. Не нравилась
и шляпа.
 |
Пожарники ехали в сияющих медных касках, звонили в колокол. По мостовой шествовали ломовые извозчики, в картузах и почему-то в красной суконной
жилетке, перепоясанные кушаком. А легковые извозчики были в кафтанах. Парттысячники
ходили в куртках из бобрика или же в кожанках, брюках из "чертовой кожи".
Женщины - в красных кумачовых косынках. Это работницы, дамы же щеголяли
в шляпках, носили муфты. Была модна кепка, одно время - тюбетейка. Кепки
были мохнатые, были с длинными козырьками. Рабочие носили косоворотки,
толстовки.
Шествовали отряды со знаменем, барабанщик впереди отбивал дробь, трубачи трубили... Милиционеры летом стояли в белых гимнастерках с красными петлицами. По мостовой кроме извозчиков ехали тележечники - везли мелкий товар. Дробно позванивали велосипедисты. У каждого сзади, под седлом, имелся желтый жестяной номер. Все велосипеды регистрировались, они считались транспортом, как машины и телеги. На велосипедах ездили служащие с портфелями, студенты. Милиция ездила на лошадях. Конная милиция во время демонстрации обеспечивала порядок. Милицейские лошади, ухоженные, блестящие, удерживали толпу и вели себя очень деликатно: никогда не было, чтобы милицейская лошадь лягнула, наступила кому-нибудь на ногу. Мостовые большей частью сохраняли булыжник, тротуары же светились квадратными серыми лещадными плитами. Дожди отмывали панельную гладь до светло-серых оттенков, и каменное это разнообразие было приятнее глазу, чем асфальт. |
|
ПРИНАДЛЕЖАЩЕЕ ЗАВОДУ "ВЕНА", ЗАКЛЮЧАЮЩЕЕСЯ В: ДВАДЦАТИ ОДНОЙ ЛОШАДИ, ДВУХ ПИШУЩИХ МАШИНКАХ, КОЖАНОГО КАБИНЕТА ИЗ ВОСЬМИ ПРЕДМЕТОВ. Судебный исполнитель
|
По мостовой громыхали телеги. На телегах возили товары, даже
заводские изделия. Внизу, под телегой, бренчало ведро. Ломовые лошади ("ломовые"
значит для возки тяжестей) ступали степенно, мощные, толстоногие. Лошадей
было много. На улицах пахло конским навозом, мирно-деревенский запах мешался
с запахом бензина от машин, которых в городе все прибывало. Шофера носили
кожаные перчатки с раструбами. Машины сигналили трамваи тренькали, извозчики
покрикивали, зазывали к себе торговки. Улица была шумной, говорливой, пахучей.
| РОСКОНД ПРИНИМАЕТ НА РАБОТУ ЭНЕРГИЧНЫХ ЛОТОШНИКОВ И ЛОТОШНИЦ |
"Вечерняя Красная газета", 1934 год
У ворот дежурили дворники в белых фартуках, с железной бляхой на груди. Летом дворники поливали улицу из кишки, зимой убирали снег и топили его на жаровнях. На ночь дворники закрывали подъезды на ключ, запоздалые жильцы звонили дежурному дворнику в дворницкую. У всех ворот были звонки. В подворотне висели списки жильцов всего дома, кто в какой квартире живет.
Дворники были для нас высшей властью. Они указывали, где можно играть, где нельзя, разнимали драчунов. Они знали нас по именам, наставляли, им были известны наши убежища, и они помогали матерям нас разыскивать.
Осенью надевали макинтоши. Это прорезиненный плащ, серенький, непромокаемый, тяжелый. Вообще одежда была тяжелой. У всех на ногах блестели галоши. Их снимали в раздевалках, в гардеробе и входили в дом без уличной грязи. Боты, галоши, глубокие, мелкие, дамские на каблуках, толпились в передней у вешалки. Внутри они были выложены малиновой байкой. Чтобы опознать свои галоши, владельцы прикрепляли изнутри к ним металлические буквы - свои инициалы. Однажды, в гостях, по наущению хозяйского мальчишки мы тихонько переставили буквы, создав невыразимую путаницу в передней.
Начальники тогда в автомобилях не ездили, разве что самые большие, узнать начальников можно было по большим портфелям, по кожаным коричневым крагам на ногах. Краги блестели, как латы. Над крагами вздувались галифе. Краги застегивались ремешками. У нас в доме жил один такой молодой деятель в галифе и крагах, вызывая наше восхищение этими атрибутами мужества. Может, он и не был начальником, впрочем, как и другие крагоносцы; мы сами наделяли его властью.
Мелкое начальство, конечно, старалось утвердить себя, отличить себя
хотя бы внешне, наверняка имелось немало таких, обуянных комчванством.
А рядом шли в гольфах, в гетрах "недобитые нэпманы". Меховые шубы, бобровые
шапки уже не считались шиком, вызывали подозрения. НЭП кончился. Очевидно,
в 20-е годы толпа была еще пестрее, социальная разнородность была резче.
Но и в 30-е кое-что оставалось. Улица была общительнее, была охочей до
происшествий, готовой обсуждать, выяснять...
| По письмам читателей
ЗАВ. БУЛОЧНОЙ № 308 ЕГОРОВ ПРИ ПРОДАЖЕ ХЛЕБА ПОПЛЕВЫВАЛ НА РУКИ.
|
Существовали кустари, существовал тип "процветающего человека", как точно изобразил его художник. На улице можно было встретить священника в рясе, военного со шпорами, разряженную даму в манто, с муфтой, ридикюлем, в фетровых ботиках и рядом рабфаковку или рабфаковца в юнгштурмовке, перетянутого ремнями. Эти ребята попадались все чаще, в руках учебники, связанные ремешком. Ботинки с обмотками казались в те годы одеждой несовременной, но уважаемой. Их носили от бедности, однако бедность эта была пролетарской, в ней не было стыдного.
Щегольство началось несколько позже. Но в первые месяцы войны обмотки
вызывали у нас, новобранцев, ярость, столько возни они причиняли, такая
военная негодность была в них. Всеми правдами и неправдами спешили мы сменить
их на кирзовые сапоги.
В школе, в старших классах, мы щеголяли в полосатых футболках, носили брюки клёш, тупоносые ботинки "бульдоги". Бытовали слова, которые сейчас
не услышишь: очаг (детский сад), гопник (хулиган), лишенец
(лишенный избирательных прав), стахановец, шамать, шамовка, жироприказ
(квитанция на уплату за квартиру), заборная книжка (по которой
давали продукты). Говорили "голкипер" вместо "вратарь", "аэроплан"
вместо "самолет", "кинематограф" вместо "кино".
Вечернее время в семье проводили вместе: в лото, например, играли всей семьей, газету читали вслух, радио вместе слушали, на детекторный приемник ловили Ленинград. Приемник был с пружинкой, которой надо было коснуться кристаллика, - выпрямляющее устройство. У соседей появился ламповый приемник. На черной эбонитовой панели имелось множество ручек, больших и малых, - черные, круглые с белыми делениями - вариометры, выключатели, рубильники. На ламповые приемники ловили Москву. Их можно увидеть в Музее связи вместе с бумажными тарелками первых репродукторов. |
 |
Трамвайщики сохраняют трамваи тех лет - с открытыми площадками, резиновым шлангом сзади (это называли "колбасой"). Цепляясь за нее, катались бесплатно мальчишки (их звали "колбасники").
На углу сидели чистильщики сапог, стучали щетками по подставке. Чистильщики были ассирийцы, усатые, веселые. Со стремянками ходили маляры, с книгами - книгоноши. С большой железной бочкой ездили по окраинам керосинщики. Они становились на перекресток и трубили в рожок. Керосин привезли! Из подъездов выбегали хозяйки с жестяными бидонами...
Трубили в фанфары пионеры. Кричали газетчики, торговки, извозчики... Утром перекликались заводские гудки. По праздникам далеко разносился благовест, далеко и высоко, на самых верхних этажах слышен был колокольный перезвон Спасской церкви. Во дворе мерно звенела пила... Город был куда шумнее, чем нынче. Шумный, дымный, пыхтящий.
С Литейного моста открывался вид на Выборгскую сторону, всю в черных полотнищах заводских дымов. Тогда это было красиво, сегодня показалось бы безобразным. Так же как безобразными кажутся нам двери коммунальных квартир, увешанные перечнем звонков - кому сколько: три, четыре, два коротких, один длинный и так далее. Несколько почтовых ящиков, на каждом наклеены заголовки газет и фамилия владельца. В 30-е годы такие двери воспринимались как нечто нормальное, нормальным был и весь быт коммуналок: множество электросчетчиков, расписание уборки мест общего пользования, общий телефон в передней и исписанные вокруг него обои, понятие "съемщик"...
В больших коммунальных квартирах происходили собрания жильцов, выбирали квартуполномоченного. Дверь коммунальной квартиры следовало бы тоже поместить в наш музей со всеми ее наклейками, ящиками, звонками. Такие двери скоро исчезнут, и мы спохватимся, потому что прошлое - это происхождение, бытие поколений, в том числе и бедность, которая связана с историей народной и которая достойна того, чтобы не прятать ее, не стыдиться. Да я и не знаю, что в истории народной жизни следует замалчивать, - наверное, ничего, потому что вся история должна принадлежать народу.
На праздники в витрине часового магазина в нашем доме электролампочки обертывали красной бумагой и выставляли портреты вождей, увитые хвоей. Флаги вывешивали и в такие даты, как Февральская революция или 18 марта - День Парижской коммуны. Вывешивали картинки с фотографиями парижских баррикад и героев Коммуны. Попасть на демонстрацию, дойти до Дворцовой площади было радостью. Мы шли, пели, выкрикивали лозунги, мы проклинали происки лорда Керзона и славили Стаханова, Бусыгина, Марию Демченко, мы знали имена первых ударников первых пятилеток лучше, чем имена киноартистов, поэтов, певцов.
У ворот нашего дома остановился первый советский автомобиль "НАМИ". Вокруг него собралась толпа. Шофера качали. Автомобиль выглядел хлипким, по сравнению с "фордом", но зато он был советский! Потом появились "эмки". И появились длинные американские "линкольны" с гончей собакой на радиаторе. Новое появлялось отовсюду, стремительно. Рабфаки, ФЗУ, техникумы... Реконструкция требовала инженеров. Кадры, кадры - вузы перешли на непрерывную работу. Заводы тоже перешли на непрерывку. Всюду устанавливали радио, появился пинг-понг, проводились школьные реформы. Но эта часть жизни не обозначена вещами и предметами обихода...
